Ты постоянно говоришь о том, что эго следует отбросить, однако как я могу его отбросить, если я не знаю, как отличить эго от своей истинной природы?

Эго невозможно отбросить. Оно — как мрак: невозможно избавиться от мрака, ты можешь лишь привнести свет. С появлением света мрак в тот же миг исчезает. Ты можешь сказать, что это способ избавиться от мрака, но не стоит понимать все так буквально. Мрака вообще не существует — он всего лишь отсутствие света. Потому ты и не можешь ничего с ним сделать напрямую. На него можно воздействовать лишь с помощью света: либо привнести, зажечь свет, либо погасить его. Хочешь быть во мраке — убери свет; если не желаешь темноты — освети пространство вокруг себя. Эго нельзя просто отбросить.

Можно обучиться медитации. Медитация служит светом, она и есть свет.

Стань светом, и ты обнаружишь, что эго больше нет.

Если ты хочешь просто отбросить эго, то окажешься в беде: кто именно желает его отбросить? На поверку это оказывается само эго, затеявшее новую игру под названием духовность, религия, самореализация. Кто задается этим вопросом? Это само эго, которое водит тебя за нос. Ведь когда эго спрашивает, как можно отбросить эго, ты, разумеется, думаешь: «Это наверняка не эго. Разве эго способно сознательно напрашиваться на самоубийство?» Вот как происходит, что эго обводит тебя вокруг пальца.

А твоя истинная природа не нуждается ни в каких вопросах и ответах. Твоя истинная природа всецело светла, она исполнена света. Ей неведом мрак, она никогда не сталкивалась с мраком.

Не нужно отбрасывать эго. Просто загляни внутрь, отыщи его укрытие — вначале найди его. Не тревожься пока о своей истинной природе. Просто отправляйся вглубь, ищи эго — и ты не найдешь его; вместо него ты обнаружишь свою истинную природу, сияющую, источающую аромат, подобно цветку лотоса. Такой красоты нигде больше не встретить. Это — самое великолепное переживание в жизни. И когда ты увидишь свой лотос цветущим, излучающим свет, твоему эго придет безвозвратный конец. Тогда ты перестанешь задавать столь глупые вопросы.

«Как отличить эго от своей истинной природы?» — спрашиваешь ты.

Есть либо эго — и тогда тебе неведома твоя истинная природа, либо ты познал свою истинную, природу — и тогда эго больше нет. Не бывает и того, и другого одновременно, потому-то и невозможно их отличить; они неразличимы — вместе они не могут сосуществовать. Есть что-то одно из них.

То, что присутствует в тебе в данный момент, — это эго, потому пусть тебя не заботит невозможность что-то отличить. Если бы у тебя не было эго, твой вопрос вообще бы не возник. Истинной природе чужды вопросы, истинная природа — это экстаз, а не проблема.

«The Dhammapada1 The Way of the Buddha», том 12, глава 10

Я чувствую, что, развив в себе способность стоически выносить тяготы существования, я смирился со многими фактами жизни. Это смирение давит на меня тяжелым грузом, не позволяя жить в медитации. Означает ли это, что я подавил свое эго и должен снова его обрести, прежде чем по-настоящему избавлюсь от него?

Одна из величайших проблем... может показаться парадоксальным, тем не менее: прежде чем ты утратишь эго, тебе придется его обрести. Только зрелый плод падает на землю. Зрелость — основное условие.

Незрелое эго нельзя отбросить, нельзя одолеть. И, если ты ведешь борьбу с незрелым эго, пытаясь его изжить и растопить, все твои усилия пойдут насмарку. Вместо того чтобы уничтожить эго, незаметно для себя ты его подпитываешь.

Вот главное, что следует понять: эго должно достичь своего пика, стать сильным, достичь целостности — лишь тогда ты сможешь его растопить.

Слабое эго невозможно растопить. Но как раз это стало проблемой.

Все религии Востока проповедуют безэговость. Поэтому на Востоке изначально все настроены против эго, и в силу подобной антинастроенности эго никогда не бывает развитым, оно никогда не достигает той вершины расцвета, когда его можно отбросить. Оно никогда не вызревает до конца. Потому людям Востока очень трудно растопить свое эго, практически невозможно.

Все религиозные и психологические традиции Запада пропагандируют, проповедуют, призывают людей взращивать мощное эго, ибо, если твое эго недостаточно развито, тебе не выжить. Жизнь — это борьба, и если у тебя отсутствует эго, тебя съедят. Кто тогда будет оказывать сопротивление? Кто будет вести борьбу? Кто будет состязаться? Ведь жизнь — это непрекращающееся состязание.

Западная психология призывает: развивай свое эго, укрепляй его. Поэтому для Запада не составит труда избавиться от эго.

И стоит западному искателю достичь понимания того, что эго является проблемой, ему будет нетрудно растопить эго, для него это куда легче, чем для человека Востока.

В этом заключается парадокс: на Западе учат эго, тогда как на Востоке — безэговости. Но для представителя Запада расстаться с эго легко, тогда как на Востоке это дается с огромным трудом.

Для тебя это будет непростой задачей — прежде обрести, затем утратить, — ведь утратить можно лишь то, что имеешь. Если у тебя чего-то нет, как ты можешь это утратить? Можно стать нищим, лишь когда ты богат. Если ты лишен богатства, то твоя нищета не может отличаться той красотой, о которой постоянно твердил Иисус: будьте нищими духом. Твоя нищета будет лишена значительности, отличавшей Гаутаму Будду, когда тот отрекся богатства.

Только богач способен стать нищим, ибо утратить можно лишь то, что имеешь. Если ты никогда не был богатым, как ты станешь нищим? Твоя бедность будет лишь поверхностной, она никогда не достигнет области духа. Внешне ты будешь беден, но глубоко внутри станешь желать богатства. Твой дух будет стремиться к богатству, появится честолюбие, неугасимая жажда приобретения. Твоя нищета будет всего лишь видимой. Не исключено, что ты даже станешь утешать себя, утверждая, будто нищета благородна. Однако ты не можешь быть нищим — только богач, истинно богатый человек способен стать нищим. Просто обладания сокровищами еще не достаточно для того, чтобы быть истинно богатым. Ты все равно останешься нищим. Если тобой руководят амбиции, ты нищ. То, чем ты обладаешь, не главное. Лишь когда у тебя всего вдоволь, исчезает жажда большего. Когда ты ощущаешь достаток, желание исчезает.

Исчезновение желания — вот критерий достаточности. Тогда ты богат — и можешь отказаться от богатства, можешь стать нищим, просителем подаяний, как Будда. И тогда твоя нищета становится богатством, тогда твоя нищета получает во владение собственное королевство.

Это касается всего. Упанишады и Лао-цзы, Иисус и Будда — все говорят о том, что знания бесполезны. Накопление больших знаний ничего не даст. И не только ничего не даст — оно способно стать препятствием. В знаниях нет потребности, хотя это и не означает, что тебе следует оставаться несведущим. Твое не-знание не будет подлинным.

Когда ты накопил достаточно знаний и отбросил их, ты достигаешь не-знания.

Только в этом случае ты можешь стать истинно незнающим — подобно Сократу, который сказал: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Это знание, или, скорее, незнание — зови это как пожелаешь, — в корне отлично, оно другого качества, изменилось его измерение. Если ты просто невежествен, потому что не приобрел никаких знаний, то твое незнание не может сделать тебя мудрецом, оно не способно обернуться мудростью — это всего лишь отсутствие знаний. Внутри все равно живо стремление: как добыть побольше знаний? Как получить больше информации?

Однако когда ты обладаешь большим количеством знаний — ты изучил писания, исследовал прошлое, познакомился с традициями, познал все, что можно познать, — ты вдруг осознаешь бесполезность всего этого, внезапно ты приходишь к осознанию: все это — не знание. Оно заимствовано!

Это не твой собственный экзистенциальный опыт, не то, к чему ты пришел сам. Другие, возможно, и пришли к этому знанию сами, но ты попросту подобрал его. Ты накопил его чисто механически. Знание не возникло изнутри тебя, оно не пришло в результате твоего внутреннего роста. Оно — мусор, собранный с чужих порогов, оно взято взаймы, мертво.

Запомни: знание живо только тогда, когда оно твое, когда оно — твое непосредственное, прямое переживание. Но когда ты получаешь его от других, это просто память, а не знание. Память мертва. Когда ты скопишь слишком много — целые пласты знаний, писаний, всего, что тебя окружает, завалишь свой ум целыми библиотеками и потом вдруг осознаешь, что тащишь чужой груз, ничто из которого не принадлежит тебе, что это не твое собственное познание, — то тогда сможешь их отбросить, отбросить все эти знания.

И когда ты их отбросишь, в тебе родится новая разновидность не-знания. Это не-знание не сродни незнанию невежды, оно бытие мудреца, бытие мудрости.

Только мудрец может сказать: «Я не знаю». Но, говоря «Я не знаю», он не гонится за знанием, он просто констатирует факт. И когда ты от всего сердца признаешь: «Я не знаю», — в этот самый момент твои глаза открываются, двери знания распахиваются. В тот момент, когда ты всей своей тотальностью произносишь: «Я не знаю», в тебе рождается способность познать.

Это не-знание прекрасно, но оно обретается посредством знания. Это нищета, обретенная через богатство.

То же самое случается и с эго: ты можешь его утратить, лишь имея его.

Когда Будда отрекся от трона, стал бродягой... зачем это Будде? Он был принцем, восседавшим на троне и достигшим вершин эго; тогда к чему эта крайность — уйти из дворца на улицу, превратиться в бродягу? Но в нищете Будды таилась особая красота. Земля не знала прежде столь величественного скитальца, столь богатого нищего, коронованного нищего, такого императора. Что же случилось, когда он отрекся от трона?

Он отрекся от эго. Троны — это не что иное, как символы, атрибуты эго, власти, престижа, статуса. Будда ступил вниз с трона — и случилась безэговость.

Такая безэговость — это не кротость; эта безэговость — не смирение. Можно встретить немало кротких людей, но под их кротостью тонко орудует эго.

Говорят, будто как-то раз Диоген пришел навестить Сократа. Он вел жизнь нищего, всегда был одет в грязные одежды с бесчисленными дырами и заплатами. Даже если ему дарили новое платье, он отказывался его носить — прежде ему полагалось истрепаться, испачкаться, порваться.

И вот он пришел к Сократу и завел речь об отсутствии эго. Но от проницательных глаз Сократа было не скрыть, что этот человек вовсе не лишен эго. За его словами о смирении скрывалась огромная гордыня. По преданию, Сократ ответил ему: «Сквозь твои потертые одежды, сквозь дыры и заплаты просвечивает только твое эго. Ты говоришь о смирении, но твои слова исходят из самого центра эго».

Вот как это происходит, вот как рождается лицемерие. Ты наделен огромным эго, но прячешь его за противоположным, становишься смиренным на поверхности. Этой напускной кротостью никого не одурачишь. Возможно, ты обманешь сам себя, но других обмануть невозможно. Сквозь дыры твоей поношенной одежды рвется наружу твое эго. Оно никуда не девается. Это самообман и ничто более. Других надуть не удастся.

Подобное случится с тобой, если ты попытаешься отбросить незрелое эго.

Мои слова могут показаться противоречивыми, но они в точности отражают жизнь. Жизнь всегда полна противоречий.

Я обучаю вас стать эгоистами, чтобы затем вы могли познать безэговость.

Я учу вас быть законченными эгоистами. Не скрывай своего эго, иначе в игру вступит лицемерие. И не борись с незрелым явлением. Дай ему вызреть, помоги ему. Доведи его до максимума! Не бойся — тут нечего бояться. Только так ты осознаешь, сколь мучительно бывает эго.

Когда оно достигнет своего пика, тебе уже не понадобится ни Будда, ни я, чтобы объяснить: эго — это ад.

Ты сам это почувствуешь, ведь вершина эго станет вершиной всех твоих адских переживаний, превратится в ночной кошмар. И тогда отпадет потребность в ком-то, кто сказал бы тебе: отбрось свое эго! Ведь жить с ним дальше станет невыносимо.

Ты обретаешь знание лишь через страдание.

Тебе не удастся ничего отбросить с помощью только логических рассуждений. Ты сможешь отбросить нечто, лишь когда оно начнет причинять тебе столько боли, что жизнь станет невыносимой.

Твое эго пока еще не стало настолько болезненным — и потому ты продолжаешь жить с ним. Это естественно. Я не смогу убедить тебя расстаться с ним. И даже если тебе покажется, что я тебя убедил, ты затаишься — на этом все и закончится.

Невозможно избавиться от того, что не вызрело до конца. Неспелый плод цепляется за дерево, а дерево крепко держит неспелый плод. Если их разлучить принудительно, останется рана. Этот шрам долго не будет заживать, рана всегда будет свежей, и ты постоянно будешь испытывать боль. Запомни: всему требуется время, чтобы вырасти, вызреть, упасть на землю и затем исчезнуть. Твоему эго тоже нужно время. Ему нужно созреть.

Потому не бойся быть эгоистом. Ты уже являешься им, иначе давным-давно исчез бы.

Так устроена жизнь: приходится быть эгоистом, приходится прокладывать себе дорогу, преодолевать тьму тьмущую желаний, одолевающих тебя, бороться, выживать.

Эго — критерий выживания.

Если бы ребенок рождался без эго, он бы в скором времени умирал. Он не смог бы выжить, это было бы невозможно — когда он был бы голоден, он чувствовал бы: хочет есть. Он ощущал бы присутствие голода, но не соотносил бы его с собой. В тот момент, когда ребенок испытывает потребность в еде, к нему приходит чувство: это Я голоден, и он начинает плакать, требуя тем самым, чтобы его накормили. Ребенок растет с ростом своего эго.

Поэтому мне кажется, что эго — естественная составляющая роста.

Однако это вовсе не означает, что ты должен жить с ним до конца своих дней. Пройдя стадию естественного роста, тебе следует сделать следующий шаг: отбросить эго. Это тоже естественно. Но ко второму шагу нужно переходить, только когда первый этап достиг своей кульминации, апогея, подошел к вершине.

Потому я обучаю и тому, и другому — и эго, и безэговости.

Вначале стань эгоистом, законченным эгоистом, абсолютным эгоистом, словно все сущее служит лишь тебе и ты — его центр, словно все звезды вращаются вокруг тебя и солнце восходит исключительно ради тебя; все в мире предназначено лишь для тебя — чтобы помогать тебе находиться здесь. Будь в центре и не бойся, ибо если появится страх, тебе ни за что не созреть.

Прими это! Это — часть роста. Насладись им и доведи до предела. А когда достигнешь предела, то внезапно осознаешь, что ты — вовсе не центр. Это заблуждение, ребяческий подход. Но ведь ты и был ребенком, следовательно, все в порядке.

Но теперь, когда настала пора обрести зрелость, ты понимаешь, что ты — далеко не центр. Вообще-то, когда к тебе придет понимание, что ты не центр, ты также поймешь и то, что у существования нет центра — или же он везде. Центра либо нет и существование предстает как тотальность, целостность, не имеющая никакого центра, служившего бы точкой отсчета, либо каждый отдельный атом является центром.

Якоб Бёме сказал, что весь мир изобилует центрами, каждый атом — это центр, а периферии попросту нет — сплошь центры и никаких периферий. Оба предположения возможны. Оба означают по сути одно и то же, отличны и противоречивы лишь слова. Но прежде стань центром.

Точно как со сном: ты спишь, и, когда твой сон достигает кульминации, ты возвращаешься в реальность. Так происходит всегда: стоит сновидению подойти к своему пику, как оно рассеивается. А что является кульминацией сновидения? Ощущение того, что оно реально. Ты почувствуешь, что это реальность, а не сон, и станешь подниматься все выше, выше и выше к самому пику, и тогда сон станет почти реальностью. Он никогда не станет реальностью, он всегда лишь приближается к ней.

Он подходит настолько близко к реальности, что ты не можешь ступить дальше: еще один шаг — и твой сон станет реальным, а этого не может быть, ведь это сон! Приблизившись вплотную к реальности, сон рассеивается, сновидение вдребезги разбивается, а ты полностью приходишь в себя. Подобное происходит и с любыми заблуждениями.

Эго — вот самый глубокий сон. Ему свойственна и своя красота, и агония. Ему свойствен и экстаз, и мучения. Ему свойствен и собственный рай, и ад — все там. Сновидения бывают подчас сказочными, а подчас — кошмарными, но и те и другие остаются сновидениями.

Поэтому я не призываю тебя проснуться раньше срока. Нет, никогда не делай ничего, пока не наступит время. Позволь всему прорасти, позволь всему произойти в свой час — тогда все случится естественно.

Эго исчезнет. Оно способно исчезнуть и само по себе. Если ты просто позволишь ему вырасти, окажешь поддержку, то необходимость отбрасывать его отпадет сама собой.

В этом деле все вовсе не так просто. Если ты отбросишь эго, оно останется внутри. Кто его отбросит? Если ты полагаешь, что это ты его отбрасываешь, то ты и есть эго, — и потому, что бы ты там ни отбрасывал, — все не то. То, что действительно следует отбросить, останется, а ты выбросишь нечто другое.

Ты не в состоянии избавиться от эго.

Кто это сделает? Это случается само собой, для этого не требуется никаких действий. Ты прорастаешь в эго, а затем настает момент, когда ты начинаешь испытывать такие адские муки, что сновидение рушится. Внезапно ты понимает: гусь — вовне, он никогда не был внутри бутылки.

Ты никогда не был эго.

Оно было просто сновидением, окутавшим тебя. Необходимым сновидением, следует признать, и потому я не осуждаю его, оно — необходимая веха роста.

В жизни все необходимо. Нет ничего ненужного, ничто не бывает ненужным. Все, что произошло, должно было произойти. Все, что ни случается, случается в силу определенных глубинных причин. Ты нуждаешься во всем этом, дабы пребывать во мраке заблуждений. Оно — кокон, помогающий тебе, ограждающий тебя, способствующий твоему выживанию. Но тебе не обязательно пребывать в нем вечно. Когда ты почувствуешь, что готов, разрушь этот кокон, выйди наружу.

Твое эго — это скорлупа, защищающая тебя. Когда ты будешь готов — разбей скорлупу, вылупись из яйца. Эго — это скорлупа. Но не торопись. Спешка может сослужить тебе плохую службу, опрометчивость станет плохим помощником, окажется препятствием. Выжди время, и не осуждай эго — кто именно будет в роли осуждающего?

Отправься к этим так называемым святым, — они рассуждают о кротости, смирении, — и загляни в их глаза: ты нигде больше не встретишь столь рафинированного эго. Их эго обрядилось в одеяния религии, йоги, святости, но оно никуда не делось. Пусть они и не копят богатства, зато копят последователей; их монеты сменили внешний вид, и сами они теперь подсчитывают количество своих приверженцев...

Пусть они и не гонятся за мирскими вещами, однако тянутся к вещам из иного мира, но тот ли, этот ли — мир остается миром. На поверку они оказываются даже куда более алчными, — ведь говоря о преходящем, временном в этом мире, о том, что приносит сиюминутное удовольствие, сами они жаждут удовольствий вечных.

Их алчность — самого высшего ранга. Их не устраивают кратковременные удовольствия. Им подавай вечные. Если что-то не вечно, их это не радует. Их алчность глубока, абсолютна, а всякая алчность идет от эго.

Алчность — это голод эго.

Поэтому часто оказывается, что святые гораздо эгоистичнее грешников, и отстоят они гораздо дальше от Божественного. И нередко грешникам куда легче обрести Бога, чем этим так называемым святым: эго встает барьером у них на пути. Я знаю не понаслышке: грешники гораздо легче расстаются со своим эго, чем святые, — грешники никогда не восставали против эго. Они его вскармливали, наслаждались им, проживали его во всей тотальности. А святоши вечно сражались с эго, так и не давая ему дозреть.

Моя позиция такова: это нужно отбросить, но верного момента придется подождать: отбросить его можно, только хорошенько возделав. В этом-то и трудность всего мероприятия, ведь ум рассуждает так: если нам нужно это отбросить, то зачем что-то там возделывать? Ум говорит: если нам нужно что-то разрушить, то зачем строить?

Если ты пойдешь на поводу ума, то попадешь в беду. Ум всегда логичен, а жизнь поступает наперекор всякой логике, они никогда не пересекаются. На первый взгляд, это простая логика, нехитрый расчет: когда ты собираешься рушить дом, зачем его возводить? К чему все эти сложности? К чему тратить столько усилий, времени и энергии? Дома нет, так зачем его строить, а потом разрушать? Но суть в действительности не в доме, суть — в тебе.

Возводя дом, ты изменишься, а разрушая его впоследствии, ты переменишься полностью, ты уже не будешь прежним — в процессе строительства дома за все это время ты прошел стадию роста. А затем, когда дом готов, ты предаешь его разрушению. Случится радикальная перемена.

Ум логичен, тогда как жизнь диалектична. Ум движется по простой линии, а жизнь постоянно перескакивает от одного полюса к другому, от одного края к противоположному.

Жизнь диалектична. Ты создаешь нечто, а она тебе говорит: разрушь. Родись, а жизнь тебе потом скажет: умри! Обрети, а она велит: утрать! Стань богатым, а она прикажет: стань нищим! Будь вершиной, Эверестом эго, а потом превратись в бездну безэговости. Тогда ты познаешь и одно, и другое — иллюзорное и настоящее, майя и брахма.

«Му Way: The Way of the White Clouds», глава 8

Недавно Ты сказал, что усилие вредно, но для успеха в медитации требуется много работать. Мне, чье восприятие обусловлено немецким менталитетом, кажется, что усилие и есть этот кропотливый труд. Возможно ли много работать, не прилагая особых усилии?

Это момент довольно тонкий, В усилии всегда присутствует принуждение, усилие всегда тает в себе предвзятость. Ты делаешь нечто, потому что не видишь иного способа достичь желаемого результата. Если бы он существовал, ты бы отбросил всяческие усилия и получил желаемое. В усилии ты никогда не присутствуешь полностью — это просто невозможно, — ведь любое усилие устремлено в будущее, направлено на конечный результат.

Усилие ориентировано на будущее, нацелено на результат. Ты делаешь нечто, преследуя определенную цель, гонясь за неким эффектом, выгодой, подстегиваемый жадностью и рассчитывая на весомый выигрыш.

Вот потому мастера дзэн и говорят о наименьшем усилии. Что они подразумевают под «наименьшим усилием»? Они не отрицают, что нужно хорошо потрудиться, но не стоит связывать эту работу с будущим. Она должна доставлять тебе радость. Не ради какой-то цели — даже если ты ничего не получишь в результате, она прекрасна сама по себе. Но подобное оказывается невероятно сложной задачей для человеческого ума. Именно поэтому я и называю такую работу кропотливой.

Труднее всего делать что-то ради самого процесса: петь песню просто ради самой песни, медитировать ради самой медитации, любить во имя самой любви.

Это — тяжелейшая задача для человеческого ума, ведь он ориентирован на будущее. Он говорит: «Просто так? Тогда зачем? Что из всего этого выйдет?» Люди приходят ко мне и задают вопрос: «Мы можем медитировать, но чего мы достигнем? Мы можем стать санньясинами, но что нам это даст?» Вот и вся сущность ума — сплошь жадность.

Расскажу одну историю...

Однажды Мулла Насреддин смотрел на улицу из окна своего дома и вдруг заметил кредитора, идущего по направлению к дому. Зная о его намерениях, Мулла подозвал жену и перепоручил ей нежеланного гостя.

Как и было велено, жена открывает дверь и говорит: «Да, сэр, я знаю, у нас пока не было возможности заплатить по счетам. И хотя самого Муллы сейчас нет дома, он днем и ночью ломает голову над тем, где бы раздобыть денег. Он даже приказал мне глядеть во все глаза на улицу — вдруг мимо пройдет стадо овец, а я бы вышла и собрала овечью шерсть, которая случайно могла остаться на кустах. Тогда мы постепенно набрали бы достаточно шерсти, соткали бы пару шалей, продали их и вернули вам долг».

Когда она дошла до этого места, кредитор разразился смехом, а Мулла тем временем выбрался из своего убежища и говорит: «Ах ты, шельмец, учуял запах денег и теперь зубы скалишь!»

Ум и есть этот шельмец. Стоит ему только уловить хоть намек о грядущем, как он принимается ухмыляться. Он тотчас хватается за него, цепляется мертвой хваткой, — и ты больше не здесь и сейчас.

Медитация нужна ради самой медитации, как и любовь ради самой любви.

Спроси розу, для чего она цветет. Она просто цветет. Ведь цвести — это так прекрасно. Тут нет никакого мотива. Спроси у птиц, зачем они поют. Они просто поют. Они наслаждаются, восторгаются пением, не преследуя никакой цели.

Отбрось ум — и мотив исчезнет. По меньшей мере несколько часов в день делай что-то безо всякой цели: танцуй, пой, играй на гитаре, общайся с друзьями или просто гляди на небо. Хотя бы несколько часов в день посвящай внутренней активности. Эта активность и есть тот самый труд.

Я знаю, ум чрезвычайно ленив. Ему нравится мечтать, он не желает работать, потому и непрестанно думает о будущем. Ум очень ленив. Он только и горазд мечтать о грядущем, чтобы

избежать настоящего момента и укрыться от вызова, который несет с собой настоящее.

Я слышал анекдот...

Прогуливаясь по берегу залива, один человек набрел на парня, лениво растянувшегося под деревом с удочкой в руках, поплавок которой неистово дергался.

— Эй, у тебя клюет! — сообщил он парню.

— Ага, — неторопливо протянул рыбак. — Тебя не затруднит вытащить ее?

Прохожий вытащил рыбу, а рыбак тут как тут с новой просьбой:

— Не мог бы ты снять ее с крючка, насадить новую наживку и запустить снова в воду?

Прохожий проделал и это, после чего в шутку сказал:

— Такому ленивому, как ты, не помешала бы пара ребятишек — делать все за тебя.

— Неплохая мысль, — зевнул рыбак. — Не подскажешь ли, где бы мне найти беременную женщину?

Таково свойство ума; ему бы вообще ничего не делать.

Он просто надеется, желает, откладывает.

Будущее — это уловка с целью отсрочить настоящее, будущее — хитрость, позволяющая избежать встречи с текущим моментом. И не то чтобы ты собирался делать что-то в будущем, нет — ведь тот же ум возникнет снова, обещая завтрашний день, Ты умрешь, так ничего и не сделав, проведя всю жизнь в размышлениях.

Все эти размышления помогают тебе сохранить лицо: у тебя нет причин считаться ленивым, ибо ты так много раздумываешь о делах, непременно о великих делах, мечтаешь о возвышенном и не занимаешься незначительными делами, в которых на данный момент существует реальная потребность. Кропотливый труд требует быть в настоящем и заниматься тем, что настоящее преподносит тебе в качестве вызова.

Недавно Ты сказал, что усилие вредно, но для успеха в медитации требуется много работать.

Да, работать нужно усердно — ведь тебе придется вступить в поединок с умом.

Усердие не в работе — работа удивительно проста, работа очень легка, — усердствовать приходится из-за того, что ум затуманил тебе глаза и от него требуется освободиться.

Мне, чье восприятие обусловлено немецким менталитетом, кажется, что усилие и есть этот кропотливый труд.

Это вполне понятно — ведь какой ум ни возьми, он будет немецким. Потому-то все и оказались в такой беде, потому-то каждый и столкнулся со своим фашизмом, своим нацизмом, своим Адольфом Гитлером. Все, без исключения.

Ум — фашист, и при этом он постоянно присматривает себе лидеров, тех, кто повел бы его за собой.

Весь мир был обескуражен, когда Германия угодила в силки Адольфа Гитлера. Никто не мог в это поверить, это противоречило всякой логике. Чтобы такая прекрасная раса, прославленная традициями образования и учености, великой философии Канта, Гегеля, Фейербаха, Маркса... Эта великая культура со столь утонченным интеллектом, культура одареннейших ученых, музыкантов, писателей и поэтов, страна философов и профессоров... Слово «профессор» стало почитаемым повсюду именно благодаря Германии.

Что же такое случилось с этой разумной расой, что она далась в руки такому тупице, наполовину психу, Адольфу Гитлеру?

Тут вот в чем дело: всякая ученость, когда она поверхностна, когда она идет от ума, гроша ломаного не стоит. Образованность остается на поверхности — глубоко внутри ты по-прежнему инфантилен.

Все эти профессора, даже такой человек, как Мартин Хайдеггер — великий философ, можно сказать, величайший из всех, кого подарил миру XX век, — все стали сторонниками Адольфа Гитлера. Что случилось с этими колоссами, вставшими на сторону человека, почти выжившего из ума?

Это нужно понять; такое может случиться, так бывало всегда.

Эти великие умы велики лишь на поверхности, глубоко внутри их существо в высшей степени инфантильно; вырос только их интеллект, а сами они не достигли становления. Ум Мартина Хайдеггера достиг зрелости, а его естество не вышло из детского периода. Его естество инфантильно, оно только и ожидает, чтобы кто-то взял его за руку и повел за собой.

Истинно зрелый человек не станет перекладывать ответственность на кого-то другого, он сам отвечает за свою жизнь. А вышло так, что целая страна ученых, философов, профессоров, поэтов, гигантов мысли стала жертвой весьма заурядного, посредственного человечишки. И этот человек управлял всеми ими.

Это должно послужить для всех наглядным примером тупости интеллекта. Интеллект поверхностен.

Следует стремиться к становлению своего естества, иначе ты всегда обречен стоять на коленях и быть жертвой подобных личностей. Они находятся всегда.

Ум обусловлен внешним, им можно управлять извне. Ты должен развиваться и достичь состояния не-ума — лишь тогда никто не сможет управлять тобой извне.

Только человек не-ума свободен, независим. Он не немец, не индиец, не англичанин, не американец — он просто свободен. Американец, индиец, немец... все это суть вывески твоей тюрьмы, а не твои небесные просторы. Это — не небеса, в которых можно летать, а тюрьмы, в которых приходится жить.

Свободный человек принадлежит себе и никому больше. Свободный человек — это просто энергия, не имеющая имени, формы, расы, национальности. Времена наций и рас уходят в прошлое, грядут времена индивидуальностей.

В более совершенном мире не будет никаких немцев, индийцев, индусов, христиан — будут лишь чистые индивидуумы, совершенно свободные, строящие свою жизнь сообразно своему видению, не вмешиваясь в жизнь других и не позволяя им вмешиваться в свою.

В противном случае ум останется инфантильным, но при этом лукавым. Он может стать жертвой любого Адольфа Гитлера, любого самонадеянного безумца... а люди самоуверенны, они редко сомневаются. Именно это и привлекало в Адольфе Гитлере, самонадеянность не знала предела. Ему была неведома нерешительность, он всегда был абсолютно уверен во всем. А люди, испытывающие сомнения, тотчас попадают под обаяние таких субъектов. Этот человек выглядел столь уверенным в своей правоте, что складывалось впечатление, будто он наверняка познал истину. И они выстраивались за ним. Из-за своей неуверенности ты становишься жертвой какого-нибудь безумца. А безумцы всегда уверены, лишь очень и очень бдительные и осознанные и способны испытывать сомнения. Их нерешительность свидетельствует об их осознанности и незаурядности их жизни, м очень хитер. Он может всему состряпать объяснение.

Я слышал...

Бергер, укрывавшийся с женой от нацистов на заброшенном берлинском чердаке, решил вдохнуть глоток свежего воздуха. Выбравшись на улицу, он нос к носу столкнулся с Адольфом Гитлером. Фашистский лидер вытащил пистолет и направил его на кучу лошадиного навоза.

— А ну, еврей, — проорал он, — жри его или тебе конец! Дрожа от страха, Бергер сделал, что ему велели. Гитлер так расхохотался, что выронил пистолет. Бергер схватил его и прокричал:

— А теперь жри ты или я буду стрелять!

Фюрер опустился на четвереньки и принялся есть навоз. Как только он отвлекся, Бергер дал деру, пробежал через аллею, перепрыгнул через забор и взлетел по ступеням на чердак. Ворвавшись в свое укрытие, он тут же захлопнул дверь и запер ее на замок.

— Хильда, Хильда, — воскликнул он. — Угадай, с кем я сегодня обедал!

Ум все рационализирует. Даже если ты ешь лошадиный навоз, он может превратить это в званый обед — и — «Хильда, Хильда, угадай, с кем я сегодня обедал!».

Остерегайся ловушек ума. И по мере роста твоей бдительности станет расти и твоя способность жить в настоящем моменте, в действии, тотально. И тогда мотивации не потребуется: ты делаешь что-то, потому что тебе это нравится. Вот почему я называю это трудом.

Выбраться за пределы ума — кропотливая работа. Но это не усилие, это осознанность; это не усилие, это предельная бдительность.

«Dang Dang Doko Dang», глава 10

Глава 13

Поиск по сайту: