Без своей организации, без вождей, без суровой, идейной дисциплины, без мужественной, жертвенной борьбы до последнего дыхания победа недостижима

Всё это внешне не согласуется с христианскими заповедями. Но ведь нужда — та же петля на шее народа, то же удушение людей. Чтобы дышать, чтобы выжить, петлю необходимо сорвать — это непреложный закон жизни. Добровольного умирания в природе не бывает (исключения чрезвычайно редки) — таким создал землю Вседержитель. Даже проамериканская Организация Объединенных Наций в декларации утверждает правоту выступлений против угнетателей...

Господь не может возбранять стремление выжить*.

* К сведению, за семь последних лет президенства Ельцина население России сократилось более чем на 4 млн. — самая масштабная война не уносит столько жизней.

В страхе за свою власть Ельцин непрерывно тасует руководителей ФСБ. Он разваливает армию и наращивает мощь войск министерства внутренних дел, дабы эти войска защитили его от народного гнева и презрения.

Презренная власть. Власть на крови, нужде и обмане.

«Всенародно избранный...»

Идеолог американской демократии Томас Пейн (1737-1809) вместе с французским якобинством утверждал право народа на революцию, если народ угнетён. Вместе с Джефферсоном он решительно высказался за отмену рабства.

Томас Джефферсон (1743-1826), как и Пейн, выступил против религии, был убеждённый атеист. Джефферсон отстаивал идею суверенитета народа, его право на революцию, а также права на «жизнь, свободу и стремление к счастью». В 1800-1804 годах Джефферсон стал президентом США.

У нас попирается не только право на счастье, но и даже на существование, которое превращается в одну голую нужду, бедность, игру преступности и ничтожество каждого, кто не имеет денег. Люди живут тяжело и надрывно, а главное — без всякой надежды на будущее.

Права человека...

С утра 26 января 1934 года Иосиф Сталин читал отчётный доклад ХVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б). Он стоял на трибуне перед микрофоном в полувоенном костюме и произносил слова негромко, спокойно, почти без выражения, бесстрастно пережидая взрывы одобрения:

«...Среди этих бушующих волн экономических потрясений (только-только начал отпускать свою удавку мировой кризис невиданной длительности и мощи. — Ю.В.) и военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утёс, продолжая своё дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира...»*

* Сталин И. В. Сочинения Т. 13. - М: Госиздат. Полит. лит., 1951. С. 283,292,293-294, 296-298.

В декабре вождю исполнится пятьдесят пять, а тогда, в январе 1934-го, оставались десять месяцев до убийства Кирова, до оснований потрясшего государство и народ невиданным валом террора, и ещё шесть лет и пять месяцев — до сокрушительного нападения гитлеровкой Германии, по общему убеждению всех за границей, неотразимо-смертельного для Советского Союза.

Очень живой, сильный, невероятно отзывчивый на каждое событие и слово, Сталин на трибуне являл собой воплощение бесстрашия и воли.

Слова, точно рассекали плотную ткань воздуха:

«...Дело явным образом идёт к новой войне...

...победу фашизма в Германии (Адольф Гитлер пришёл к власти 30 января 1933 года. — Ю.В.) нужно рассматривать не только как признак слабости рабочего класса и результат измен социал-демократии (у нас сейчас — горбачёвщины. — Ю.В.), расчистившей дорогу фашизму. Её надо рассматривать так же, как признак слабости буржуазии, как признак того, что буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии, ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам (карательным приёмам. — Ю.В.) управления, — как признак того, что она не в силах больше найти выход из нынешнего положения на базе мирной внешней политики, ввиду чего она вынуждена прибегнуть к политике войны (не всё так: германскому народу следовало покончить и с кабальным Версальским миром, который не карал Германию, а превращал в бесправную полуколонию стран-победительниц. — Ю.В.)...»*

* Сталин И.В. Там же.

Лишь почти незаметное переступание с одной ноги на другую выдавало и нетерпение, и волнение генерального секретаря ЦК ВКП(б). Он пережидал хлопки, крики одобрения и снова обращался к залу, который с совершенно непонятной и незнакомой нам теперь жадностью ловил каждое его слово и каждый вздох.

На френче не было ни орденов, ни знаков. Всем видом Сталин давал понять, что ему это не нужно. Он — вождь рабочего государства, которому не к лицу похвальбы властью и богатством. Он говорил с массивной, приземистой трибуны, украшенной гербом первого на земле государства рабочих и крестьян:

«...Как видите, дело идёт к новой империалистической войне, как выходу из нынешнего положения...

Они думают разбить СССР, поделить её территорию и поживиться за его счёт...

Едва ли можно сомневаться, что эта война будет самой опасной для буржуазии войной...

Но если буржуазия избирает путь войны, то рабочий класс капиталистических стран (а мы — капиталистическая страна. — Ю.В.), доведённый до отчаяния... становится на путь революции. И революционный кризис будет нарастать тем скорее, чем больше будет запутываться буржуазия... чем чаще будет она прибегать к террористическим методам борьбы против рабочего класса и трудящихся крестьян.

Некоторые товарищи думают, что коль скоро имеется революционный кризис, буржуазия должна неминуемо попасть в безвыходное положение, что её конец... уже предопределён... Это глубокая ошибка. Победа революции никогда не приходит сама. Её надо подготовить и завоевать. А подготовить и завоевать её может только сильная пролетарская революционная партия. Бывают моменты, когда положение — революционное, власть буржуазии шатается до самого основания, а победа революции всё же не приходит, так как нет налицо революционной партии... достаточно сильной и авторитетной для того, чтобы повести за собой массы и взять власть в свои руки. Было бы неразумно думать, что подобные «случаи» не могут иметь места»*.

* Сталин И.В. Там же.

Всё, о чем говорил Сталин, сбылось, а многое имеет обжигающее отношение к нашим дням, бьёт в нас.

В Сталине ныне всё более стала проглядывать интересная сторона, которую затмевал видеть нам гнев. Мы были оскорблены и потрясены террором сталинского «секретарствования», да и не только им. Меня тоже поразил гнев, не мог не поразить, как и не может оставить, остынуть до сих пор. Ведь я жил в то время, когда из тюрем и лагерей сотнями тысяч хлынули на свободу бывшие политзаключённые и просто жертвы карательного порядка. Читать сейчас — одно, а слушать из уст бывших зэков 40 лет назад о злодействах и мытарствах — совершенно другое. Всё представление о мире переворачивалось...

Теперь же, в наши дни, та другая сторона, что была тогда задёрнута гневом, вырисовывается достаточно выпукло. Она всё более и более привлекает внимание. Она — в правде оценок Сталина, исключая, разумеется, его «кибернетические», «генетические» и прочие «научные» оценки. Политические же оценки Сталина доказывают ныне свою верность почти на 100%. Это был гениальный политик. Да, коварный, да, жестокий, но гениальный.

Франклин Рузвельт, Уинстон Черчилль и Шарль де Голль происходили из старинных аристократических родов, почти королевских.

Сталин, Мао Цзэдун и Гитлер имели одно общее: все трое из ничтожества поднялись к руководству могучих держав.

Сталин затмевал всех. Он был такой могучей личностью — возле него все и всё мнились бледными тенями. Если и были в его окружении люди знаменитые, то главным образом потому, что находились рядом со Сталиным. Исключение, пожалуй, составлял Георгий Жуков.

Валентин Михайлович Бережков рассказывает о впечатлении, которое произвёл на него вождь, когда он увидел его впервые — в конце сентября 1941-го, на позднем обеде в честь Бивербрука и Гарримана в Кремле. Бережкову тогда было 25 лет — память была молодой, цепкой:

«...вошёл Сталин. Взглянув на него, я испытал нечто близкое к шоку. Он был совершенно не похож на того Сталина, образ которого сложился в моём сознании. Ниже среднего роста, с землистым усталым лицом, изрытым оспой. Китель военного покроя висел на его сухощавой фигуре. Одна рука была короче другой — почти вся кисть скрывалась в рукаве. Неужели это он? Как будто его подменили!..

На портретах и в бронзовых изваяниях, в мраморных монументах, на транспарантах праздничных демонстраций и парадов... мы привыкли видеть его, возвышающегося над всеми...

А он вот, оказывается, какой, невзрачный, даже незаметный человек. И в то же время все в его присутствии как-то притихли. Медленно ступая кавказскими сапогами по ковровой дорожке, он со всеми поздоровался. Рука его была совсем маленькой, пожатие вялым.

То были самые тяжёлые дни войны...»*

* Бережков А Как я стал переводчиком Сталина. - М: ДЭМ, 1993. С. 214,215,221,216, 217,12.

Здесь Сталин изнурён руководством войной. Он исхудал, не спит, в работе почти круглые сутки, а немцы всё ближе и ближе — и их не осадить: всепожирающая лава из огня и стали...

Сотни тысяч советских людей в плену, сотни тысяч уже в сырой земле. Армия за армией гибнут в боях, а свастика наседает, наседает...

Спустя всего два месяца, в конце декабря 1941-го Сталин спокойно заметит министру иностранных дел Англии сэру Антони Идену: «Русские были два раза в Берлине, будут и в третий раз...»*

* Там же.

И о «трусости» Сталина, о том, какой была охрана. Об этом гуляло и гуляет немало пересудов.

Читаем у Бережкова:

«Даже внутри здания Совнаркома его повсюду сопровождали два охранника. С таким эскортом Сталин приходил и к Молотову.

Нередко бывало, что, выходя из секретариата наркома (Молотова. — Ю.В.) и поворачивая за угол, чтобы пройти в свою комнату, я видел, как из-за противоположного угла показывался знакомый охранник. И каждый раз это приводило меня в смятение. Нет, то не был страх. Я был убеждён, что мне лично ничем не грозит такая встреча. Но появлялось непреодолимое желание спрятаться... я прижимался спиной к стене и ждал. Процессия медленно проходила мимо. Я бодро произносил: «Здравствуйте, товарищ Сталин!»

Он молча, лёгким движением руки отвечал на моё приветствие...

В служебных аппартаментах Сталина царила деловая, спокойная обстановка... Некоторые авторы сейчас утверждают, что всех посетителей, даже Молотова, перед кабинетом вождя обыскивали, что под креслами находились электронные приборы для проверки, не спрятал ли кто оружие. Ничего подобного не было. Во-первых, тогда ещё не существовало электронных систем, а во-вторых, за все почти четыре года, что я приходил к Сталину, меня ни разу не обыскивали и вообще не подвергали каким-либо специальным (особым. — Ю.В.) проверкам. Между тем, в наиболее тревожные последние месяцы 1941 года... каждому из нас выдали пистолет. У меня, например, был маленький «вальтер», который легко можно было спрятать в кармане... По приходе в Кремль на работу следовало спрятать пистолет в сейф. Но никто не проверял, сделал ли я это и не взял ли оружие, отправляясь к Сталину...»*

* Бережков В. Там же.

Безусловно, попытки убить Сталина предпринимались непрерывно и с самых разных сторон. Но на вождя, светоча народа, никто не смеет поднимать руку — и Сталин хранил все попытки убить себя, как высшую государственную тайну.

Без славы (определённого культа) руководителю сложно повелевать людьми, особенно в годы, когда людям необходимо жертвовать собой, чтобы народ выжил. Слава — одна из первых составляющих в управлении людьми.

Поражает другое. Ведь Сталин учился в духовной семинарии. А в душе его не проскакивала даже искорка христианского сострадания к людям.

Нет и таких слов, чтобы дать название отношению Сталина к ним: не содрогнувшись, и даже не замечая, пережигал жизни целых поколений. Вместо России до самых звёзд пылало сатанинское кострище...

Но в том-то и правда: люди эти сами с охотой пошли на расправу с царём, а вместо него им вполне по своему смыслу история поставила вождём уже другого человека. Им оказался Иосиф Сталин. Разрушитель и творец...

Есть свидетельства того, что Сталин относился к народу с презрением. Однако роптать на подобное отношение не приходится. Сами облачились в кровавые одежды. Сами казнили царя и царицу с детьми. Сами вызвали к жизни своих вождей.

И о рукопожатии Гитлера.

«Фюрер подал каждому руку, — вспоминает Бережков своё первое посещение с Молотовым Гитлера в новой рейхсканцелярии 12 ноября 1940 года. — Его ладонь была холодной и влажной, что вызывало неприятное ощущение... Рукопожатие было вялым и невыразительным. В этом была схожесть со Сталиным — он совсем плоско и безучастно подавал руку»*.

* Бережков В. Там же.

О тех гостях Сталина на «позднем обеде».

Гарриман Уильям Аверелл — из влиятельного еврейского банкирского рода, совладелец ряда компаний и финансовых корпораций. В 1940-х годах хорошие деньги сколотил на горнолыжном спорте на Западе США. Это он первым в мире ввёл кресельные подъёмники. С вступлением США во вторую мировую войну руководитель важнейшего Управления по ленд-лизу — многомиллиардных военных поставок США союзникам (я много слышал о нём, мой хороший знакомый в годы войны, будучи в Вашингтоне, неоднократно встречался с Гарриманом как руководителем названного Управления; после смерти Рузвельта Гарриман занял выраженную противосоветскую сторону, впрочем, иначе и быть не могло). В 1943-1946 годах — посол в СССР. Пользовался широким доверием президента Рузвельта. В правительстве президента Джона Кеннеди, а после и какое-то время и в правительстве президента Линдона Джонсона (годы президенства: 1963-1969), он занимал пост заместителя госсекретаря Дина Раска. Гарриман родился в 1891 году, скончался в начале 1990-х, прожив более ста лет.

Бивербрук — состоятельнейший делец, неоднократно выполнял важные дипломатические поручения Черчилля; в военном кабинете Черчилля — министр авиационной промышленности, государственный министр, министр снабжения, лорд-хранитель печати (1943).

Черчилль, готовясь как-то к встрече со Сталиным, решил ни в коем случае не вставать сразу, а уж погодя неспеша и поздороваться. После он вспоминал, что не помнит, как сам очутился на ногах. А Черчилль был большой человек, которому не занимать было воли, самомнения и самообладания.

Черчилль, располагая исчерпывающими данными о сталинском избиении народа, счёл нужным в память о Сталине произнести речь в английском парламенте. По сути, он отнёс Сталина к величайшим творцам истории — что и толковать, старый ворон мимо не каркнет. И это не было преувеличением. От его, Сталина, решений, внешне часто незначительных и неприметных, — «малюпасеньких» (слово это несколько дней назад трогательно пробормотала, играя на скамейке в парке, маленькая девочка), порой ходуном ходил весь мир, а облик событий вдруг принимал обострённо мировой смысл.

Как видим, и Черчилль, и Сталин называли себя «слугами народа».

Черчилль являлся достойным вождём английского народа в годы второй мировой войны. Он сделал очень много для своей Родины. Тем более незаслуженно-тяжким оказалось поражение на выборах в июле 1945 года. Английский народ просто вышвырнул его, что до сих пор многим непонятно, ибо народ продолжал питать к нему великое уважение. О том свидетельствует и посмертная надпись на плите, встроенной в пол Вестминстерского собора у самого входа: «Помни о Черчилле» — хочешь-не хочешь, а склонишь голову, читая письмена. В этом соборе погребены все великие мужи Великобритании.

Тот день поражения на выборах.

Читаем в его труде о второй мировой войне:

«...перед самым рассветом я вдруг проснулся, ощутив острую, почти физическую боль. Существовавшее до сих пор подсознательное чувство, что нас победили, вспыхнуло во мне с новой силой и охватило всё моё существо. Я ощутил, что всё напряжение великих событий, в обстановке которых я сохранял «силу полёта», сейчас прекратится и я упаду. Я буду лишён власти определять будущее. Исчезнут те знания и опыт, которые я накопил, тот авторитет и доброжелательство, которое я завоевал в столь многих странах».

26 июля 1945 года, передав свои полномочия Клементу Этли, Черчилль обратился с прощальным посланием к Великобритании:

«...Мне остаётся только выразить английскому народу, от имени которого я действовал в эти опасные годы, свою глубокую благодарность за непоколебимую, неизменную поддержку, которую он оказывал мне при выполнении моей задачи, и за многочисленные проявления его благосклонности к своему слуге»*.

* Уинстон Черчилль. Вторая мировая война: Том VI: Триумф и трагедия. М:Воениздат, 1955. С.633,634.

В последних словах за внешней почтительностью скрыт горький упрёк англичанам — об этом я размышлял, долго стоя у вестминстерской плиты и стараясь при этом не мешать людям, ведь плита помещена на самом проходе. Черчилль, Сталин, Рузвельт, Чан Кайши, Мао Цзэдун, нашествие Великогерманского рейха на Россию, Гитлер, Муссолини, Петэн, Антонеску, Хорти, Павелич, Квислинг... наша радость победы — я хорошо помню то утро 9 мая сорок пятого (как и день 22 июня 1941-го)... Движения громадных масс разных народов... Трибунал в Нюрнберге... Сталин... А теперь неохватное горе обрушения нашей Родины...

Аки прах, аки дым...

Остаётся добавить, что рядом с Черчиллем его политический победитель лейборист Клемент Ричард Этли (1883-1967), который в годы второй мировой войны занимал посты лорда-хранителя печати, а позже и заместителя премьер-министра по делам доминионов в правительстве Черчилля, явил собой очевидное ничтожество — народ нередко позволяет себе странные решения, причём не всегда себе на пользу. Утверждают, будто победа лейбористов была ответом английского народа на черчиллевскую проимпериалистическую политику, пренебрегающую интересами простых людей. Может быть. Но я думаю, что это было желание сотен и сотен тысяч английских семей, мужчин которых Черчилль не торопился распускать по домам после победы над Великогерманским рейхом.

Мои родители, будучи в Бирме в начале 1950-х годов, столкнулись на дипломатическом приёме с Этли; по единодушному мнению обоих, он производил впечатление заурядной, скорее даже серой личности...

Поиск по сайту: