 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Петру она нужна была такая, а вот Россия за что ею была наказана? Два года с лишком хаживала бывшая капральша Раббе в императрицах всея Великая и Малая Руси
С другой стороны, Пётр выкажет несомненную отвагу в Полтавском сражении (1709), а также незадолго до рокового заболевания — в спасении утопающих при бурном петербуржском наводнении.
«Говорят такое уж тогда было время! — продолжает Ровинский. — Ну и слава Богу, что оно прошло наконец и не вернётся более...
Справедливо сказал ему Кикин перед казнию, что «ум любит простор, а от тебя-де было ему тесно»... Впрочем, тогда было, говорят время на Руси такое: все смотрели назад и думали глупо, один Пётр видел вперёд и думал за всех. Хорошо ещё, что он всё время был занят войной да домашней неурядицей и всешутейшими соборами, — ну, а если бы не это, да вздумалось ему привести в исполнение изображённый им всеужаснейший проект переселения русского народа из окраин в центральные области?!
Да не подумают, что этими словами мы хотим набросить тень на великого преобразователя, — имя его стоит слишком высоко для этого; он так много сделал для славы и могущества своего государства, что никакие пятна не могут помрачить его солнца; мы взглянули на него только со стороны народной картинки, а с этой стороны, надо говорить правду, — заслоняет его отталкивающая жестокость и неразборчивое расходование на жизнь и мясо своих подданных, неоправдываемые даже... тогдашним временем...»*
* Ровинский Д. Там же. Текст выделен мной. — Ю.В.
«Домашних неурядиц» и впрямь хватало. Пётр нудно и волокитно разводился с первой женой, преданной ему Евдокией, урождённой Лопухиной. А тут другие напасти: оказывается, его уже не первый год надувает глупая и распутная немка Анна Монс, с которой он так давно блудил. По его разумению, её следовало наказать, а подарки отнять.
Он вёл настоящую борьбу с сыном Алексеем (от Евдокии), покуда, по его распоряжению, тот не был задушен подушкой в каземате Петропавловской крепости капитаном Румянцевым. На похоронах сына Пётр, шагая в погребальной процессии, шутил сдамами.
А доселе, почитай, всё внимание самодержца поглотила бедово-бойкая и крайне нужная ему служанка Марта — неразведённая капральша — будущая Екатерина I (1684-1727), которая родит Петру восьмерых детей (выживет лишь дочь Елизавета) и ухитрится наставить рога «своему Петруше» в самый канун его смертной болезни. И Петру это станет известно. Он очень переживёт измену женщины, которую сделал в 1703 году своей женой (ей было тогда всего 19, ему, Петру, — 31), а в 1724 году — императрицей великой России (Екатерине Алексеевне исполнится в ту пору всего-то сорок). А тогда «полюбовнику» отсекли голову и он, Пётр Великий, взяв Екатерину за локоток, повёл смотреть эту самую голову, выставленную в одной из комнат дворца под стеклянным сосудом, так сказать, для наглядного урока.
Вскоре августейшие супруги примирятся. А тут Петру и смерть.
Они прожили в браке 21 год, и все эти 21 год Екатерина не оставляла супруга. Будучи в положении, она гарцевала верхом едва ли не до последнего дня перед разрешением от бремени. Вынослива была государыня, очень вынослива (а преставится от воспаления лёгких). Тряслась в походных возках, бражничала в самых разгульных пирушках, так что никто и не догадывался об очередной беременности. Она-то ведала: Петрушу лучше не оставлять одного.
Похоже, быстрая кончина самодержца спасла многих от крутых перемен в жизни.
Терпению самодержца наступал конец: он уже не мог мириться и с 6есконечно-«обжорным» лихоимством генералиссимуса Александра Даниловича Меньшикова, — казалось, тот готов был обобрать до нитки весь мир, не только Россию. А ведь Меньшиков был человек недюжинных способностей и храбр, и много «сотвориша» для Петра.
После ареста Меньшикова (1673-1729) по приказу малолетнего Петра II (1715-1730)* и ссылки в Берёзово вместе с семьёй наворованное добро вывозили из дворца генералиссимуса десятками возов — и это только одного серебра, изделий из серебра и других чрезвычайно ценных предметов. Гнев Петра I вот-вот должен был низвергнуться на голову «плутейшего» любимца, как, надо полагать, и на голову неверной супруги...
* Пётр II — внук Петра I от царевича Алексея Петровича, казнённого отцом-самодерж-
цем Петром I, и принцессы Софьи Шарлоты Вольфенбюттельской. 14-летний Пётр II умер в
Москве от оспы, процарствовав 2 года и 8 месяцев. Это был последний представитель Романовых по мужской линии.
В своём интервью газете «Советский спорт» (6 ноября 1998г.) на вопрос: «Что вы цените в людях, что не прощаете?» - я ответил:
«— Предательство в любой форме. То, что люди продаются, идут на подкуп. Это вызывает у меня омерзение (и беспощадность к ним).
— Вас предавали?
— Да, очень много в жизни. Сейчас я занимаюсь политикой, вижу, как подкупаются люди, партии, лидеры, как даже близкие к тебе люди отворачиваются, если им в другом месте заплатят больше. Ненавижу это!»
Народ не понимал и не любил Петра и по смерти царя по-своему отплатил ему. Запечатлен сей исторический факт в лубке «Как мыши кота хоронили».
«Зато как и ненавидел народ старой веры своего преследователя, называя его антихристом и крокодилом, — рассказывает о лубке Дмитрий Александрович Ровинский, — с какою радостию проводил он его на вечный покой и, несмотря на страх кнута и пытки, сочинил ему шутовскую литью с мышами (лубок. — Ю.В.), которая держалась в народе полтораста лет и... пользовалась особенным почётом и любовью его и выдержала бесчисленное множество изданий...
Картинка разделена на несколько продольных полос, в самом верху надпись: «Небылица в лицах найдена в старых светлицах, обречена в чёрных тряпицах: как мыши кота погребают, недруга своего провожают, последнюю честь с церемонией отдавали. Был престарелый кот казанский, уроженец астраханский, имел разум сибирский (прямой намёк на перечисления в царском титуле. — Ю.В.), а ус сусастерский. Жил, славно ел-пил, плёл лапти (Пётр принуждал крестьян плести лапти. — Ю.В.), носил сапоги; сладко ел и сладко бздел; умер в серый четверг, вшесто пятое число, в жидовский шабаш»»*.
* Ровинский Д. Там же. С 163,156.
Ну и напоследок рассказ из сборника, составленного Яковым фон Штелиным. В моей билиотеке хранится первое издание этой знаменитой книги, напечатанной в Москве в 1786 году — за три года до начала Французской буржуазной революции. Ещё пребывали в добром здравии король Людовик XVI и красавица королева Мария Антуанетта. Были живы Мирабо, Робеспьер, Дантон... И Наполеон был тощеньким никому ненужным офицериком (вскоре он даже станет членом якобинского клуба в Балансе). К расцвету славы приближался Суворов. А Европу продолжал дурачить Калиостро....
Привожу рассказ сей с сокращениями.
«ПЕТРА ВЕЛИКОГО остроумный отказ на просьбу жидов, чтоб поселиться в России.
Уже тогда, как Царь Пётр Алексеевич в первый раз в Голландии находился... когда привлекал он в Россию искусных художников, фабрикантов, ремесленников и купцов, обещевая им разные преимущества, совершенную вольность и многие другие выгоды, то лукавые амстердамские жиды мнили воспользоваться сим случаем. Хотя они и знали, что Царь Иоанн Васильевич выгнал жидов из Российского Государства, и прочие, за ним последовавшие цари не позволяли им иметь в России пребывания, однако они думали, что Пётр Великий, преобразуя совершенно Россию и уничтожа многие старинные узаконения, переменит также и указ Царя Иоанна Васильевича... И так прибегнули они к знатнейшему любимцу Российского Монарха, славному амстердамскому Бургомистру Ван Витсену и просили его быть их ходатаем у Его Царского Величества, чтобы Он также и жидам... позволил быть в России и завесть торговлю. Причём они о знатнейших выгодах Россиян при продаже... товаров жидовскими купцами живейшими красками представить не забыли. Сверх того обязывались они за исполнение их просьбы в доказательство первой их признательности поднесть Царю в подарок сто тысяч гульденов наличными деньгами.
Бургомистр Витсен склонился на просьбу Израильтян и обещал при первом случае предложить о том Царю...
Царь сначала внимательно слушал сие предложение, но, наконец, улыбаясь, сделал ему следующий ответ: «Господин Витсен, вы знаете жидов и мысли моего народа. Я также знаю обоих... ещё не время допустить жидам поселиться в моём государстве... сожалею, что они хотят
поселиться в России, ибо, хотя они и почитаются искуснейшими обманывать в торговле весь свет, однако же сомневаюсь, чтоб им в том удалось моих Россиян.
Известно сие от Гофи, Голландца и любимого лекаря Петра Великого, которого Его Величество с Собою вывез из Голландии»*.
Из ответа Петра вывод можно сделать только один: нестерпимо хотелось амстердамским жидам попиявить Россию. Пётр именно так расценил их просьбу.
* Подлинные анекдоты Петра Великого, слышанные из уст знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге. — М.: Издал в свет Яков фон Штелин, 1786. С. 42-46.
Но мы чересчур отвлеклись.
Приведём отрывки из сочинения того же Михалона под названием «Michalon Livanti de moribus Tartarorum, Livanorum et Moscorum fragmina desem». Полный текст сочинения был издан в 1610 году в Польше.
Отзываясь высоко о татарах («татары превосходят нас не только воздержанием и благоразумием, но и любовию к ближнему», рабов же имеют только из других стран), Михалон хвалит и московские порядки: «ни один чиновник (у «московитян». — Ю.В.) не может убить человека даже при очевидном преступлении, — это право предоставлено только судьям в столице».
В то время тогда ещё на далёком западе Руси и юго-востоке Польши рядом с Литвой обживались евреи.
Читаем у Михалона:
«В эту страну собрался отовсюду самый дурной из всех народов — иудейский, распространившийся по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей; народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, подписи, печати. На всех рынках отнимает у христиан средства к жизни. Не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы... Поколение развратное, греховное...»*
* Коялович М. Там же. С. 59.
Поражает единодушие в той «теплоте», с которой пишут о них сотни и тысячи самых разных сочинителей в самые разные времена.
Подолия, Волынь... — оттуда они помаленьку расселялись по России в XIX веке и уже валом обрушились на Россию после 1917 года. Россия ныне для них посадочная площадка, места заработка и проживания, не более, а истинная родина их в государстве Израиль. Это они показали нам, когда снимались и уезжали к себе на «историческую родину» десятками и десятками тысяч, продолжая отъезжать и доныне. Квартиранты на русской земле...
Отвлечёмся.
Герцену принадлежат слова:
«Наша европейская, западническая партия только тогда получит место и значение общественной силы, когда овладеет темами и вопросами, пущенными в оборот славянофилами».
Что означает признание Герценом пустоты вокруг «западников» (космополитов) вследсгвии полной устранённосги от народа и народной жизни.
Космополиты («западники») — это существа без Родины, самодовольные проводники западного влияния.
Все эти люди ломают Родину и калечат свой народ.
Даже закалённый враг славянолюбов и убеждённый «западник», Виссарион Белинский однажды позволил себе такое высказывание:
«Без национальностей человечество было бы мёртвым логическим абстрактом, словом без содержания, звуком без значения».
И не менее закалённый враг патриотизма Лев Толстой отметил в дневнике один на один с собой:
«...думал: славянофильство (патриотизм. — Ю.В.) это любовь к народу, признание истины в его формах жизни».
Американский сенатор Фулбрайт, широко известный в 1970-е годы, писал:
«Национализм является силой в том смысле, что он способен вызвать лояльность и активную поддержку огромного количества простых людей»*.
* Дж.Уильям Фулбрайт. Самонадеянность силы. — М: Межд. отношения, 1967. С. 119.
Самонадеянность силы Фулбрайт относил не к Советскому Союзу, а политике США.
Фридрих Ницше (1844-1900) говорил о своём времени:
«Нет пастыря — одно лишь стадо».
Любопытно описание войны Батория с Иваном Грозным*, составленное секретарём Стефана Батория Райнольдом Гейденштейном и изданное в 1584 году, но ещё более любопытна его история Польши.
* Иван IV Васильевич (1530-1584) по прозванию Грозный. Когда ему было три года, умер его отец, в семь — мать. Сей христолюбивый государь сподобился быть женатым семь раз. Из пяти сыновей выжили трое: Иван (1554-1581), убитый царствующим родителем, Фёдор (1557-1598) — будущий царь, и Дмитрий (1582-1591), отроком зарезанный в Угличе. Из трёх дочерей не выжила ни одна.
Чтобы только поверхностно обрисовать дела Ивана Грозного, надобен самостоятельный очерк.
Стефан Баторий (1533-1586) — польский король и одарённый военачальник. В 1579-1582 годах участвовал в Ливонской войне. После безуспешной осады Пскова в августе 1581-го - январе 1582-х годов оказался вынужден согласиться на перемирие с Иваном Грозным. Уловив ослабление государственных устоев Русского государства с кончиной Ивана Грозного в 1584 году, Баторий возмечтал сокрушить Русскую державу «для интересов запада и латинства», однако опочил при подготовке нового захватнического похода.
Вот отрывок из истории Польши Гейденштейна:
«...когда Иоанн IV умирал, то силы Москвы были сильно истощены. Представлялась весьма счастливая возможность возвратить назад Смоленск и другие области, забранные силою или изменою. Не было ничего невероятного, что возможно будет присоединить к Польше или иначе переустроить для блага всего христианства (католического. — Ю.В.)... всё московское государство, столь громадное, столь могущественное и столь полезное для борьбы с турками».
Для сего польский король «открыл переговоры с папою, с князьями итальянскими, с Венецией и Флоренцией». Смерть короля Батория прекратила переговоры. А созревал ведь всеевропейский заговор против православной Руси, уже сотрясаемой грядущей междоусобицей и смутой...*
* Коялович М. Там же. С. 61.
В нынешнее смутное время роль Польши и короля Батория берут на себя США, сколачивающие под флагом ООН силы интервенции, пригодные для раздела России и закабаления её народов, прежде всего русского, как национально образующего народа. Здесь ставится задача на его предельное ослабление и количественное сокращение всеми средствами.
Имя за именем Коялович перебирает всех наиболее известных авторов сочинений о Руси, навещавших её в допетровские времена. Наступает очередь иезуитов и англичан.
Читаем у Кояловича:
«И свободолюбивое протестанство в лице англичан и мрачно деспотическое иезуитство сошлись на том, чтобы поработить Россию: Англия — своей торговле, иезуиты — своему папству. Само собой разумеется, что при такой задаче те и другие должны были смотреть на Россию, как на материал, который необходимо пересоздать, потому что в нём всё дурно»*.
* Коялович М. Там же. С. 64, 66.
«Благодаря приказной помете на обороте грамоты митрополита Кирилла в Новгород по поводу распри новгородцев с князем Ярославом Ярославичем в 1270 г. мы узнаём необыкновенной важности факт, что новгородцы уже тогда признавали участие татар (как захватчиков русской земли. — Ю.В.) в избрании их князя» (Коялович, С.89).
Командуют захватчики.
Американцы, у которых ключи от русской экономики, вне всяких сомнений, планируют и проводят президентские выборы в России. Побеждают только их кандидаты. Доллар правит Россией.
Им с высокомерием вторит посол английской королевы Елизаветы Джайлс Флетчер (1549-1611).
У Кояловича это вызывает взрыв негодования:
«Но что касается... основного взгляда на Россию, то никакой иноземец не высказывал его резче Флетчера или, лучше сказать, он лучше всех выражает основной взгляд иноземцев на Россию. Россия пребывает без познания Бога, без писанного закона и без правосудия — вот его основной взгляд на Россию. И это писалось в то время, когда Россия живо помнила и глубоко чтила такого необыкновенного мыслителя и психолога в области религиозной и гуманиста в жизни, как Нил Сорский; когда недавно ещё сошли со сцены — известный нам просвещённый собиратель (и автор. — Ю.В.) «Четьих Миней» — митрополит Макарий, могущественные двигатели нравственного оживления России Сильвестр и Адашев; не говорим уже о Максиме Греке, о Курбском; говорилось это тогда, когда Россия имела уже два Судебника, в которых ясно, твёрдо проповедовался основной принцип лучших законодателей Мира: суд всем общий и равный. Иноземец не мог выбраться из области тяжёлых впечатлений от внешних, поражавших его суровых явлений русской жизни. Но удивительно, что его не поразили такие явления, как то, что величайший русский тиран Иоанн IV тщеславился тем, будто бы он сам не русский, а иноземец римлянин, и что у этого тирана самым изобретательным палачом был англичанин Бомелий. Не обратил образованнейший, свободолюбивый англичанин внимания даже на то, что в то время, когда он был в России, в ней ещё не было закрепощения крестьян и что весьма недавно в этой самой, незнавшей будто бы Бога, закона и правды России, во имя христианской любви раздавался протест против существования в ней рабов и не был пустым словом или единичным голосом.
Известно, что упомянутый Сильвестр отпустил на волю своих рабов, и они по воле жили у него»*.
* Коялович М. Там же. С. 64,66.
В своём интервью газете «Советский спорт» (6 ноября 1998г.) на вопрос: «А дома, в семье?» — я ответил:
«— Здесь у меня вторая жизнь. Сильная, настоящая. Человек без семьи ни-ког-да ни-че-го не напишет, не сделает, не создаст. Без женщины — мужчина ничто. Сомнения, духовные терзания, когда ты один на один с собой — своей силы не хватит, это я вам точно говорю. Какой бы железной воли ты ни был, если у тебя нет опоры, нет твоей женщины, ты не пройдёшь... Энергия всех побед — любовь. Проигрывает тот, кто перестаёт любить».
Раскроем поимённо гневную отповедь Михаила Кояловича Флетчеру и всем его подпевалам до наших дней.
Кто есть кто?
Нил Сорский (1433-1508) — москвич Николай Майков, церковный деятель из переписчиков книг, постригся в монахи в Кирилло-Белозёрском монастыре. Совершил путешествия на греческий Афон, после — в Палестину и Стамбул. Выступил с проповедью нового образа монашеской жизни — нестяжания. Жизнь монаха, согласно Сорскому, должна протекать одиноко в скиту, и питаться он должен трудом от рук своих. Лишь такая жизнь ведёт к внутреннему совершенствованию и наделяет величайшим счастьем уже на земле созерцать самого Создателя. Для претворения в жизнь своего представления о монашеской жизни Нил основал скит на реке Соре близ Кирилло-Белозёрского монастыря. Он написал «Устав скитского монашеского жития» и «Предания ученикам своим о жительстве скитском», проповедуя нравственное самоусовершенствование без жалости к плоти своей. Он призывал к скромности в убранстве церквей. Он не только истязал свою плоть и следовал строжайшему ограничению всех желаний, как плотских, так и душевных. Он на деле не слыл, а был серьёзным знатоком византийской церковной литературы. Он призывал к отказу насилия над еретиками.
Сорский предвосхитил появление Серафима Саровского, последовавшего именно идеалу монашества по строгому и воистину святому разумению Сорского, да будет им обоим земля вечным пухом.
Сорский являлся страстным сторонником изъятия земель у монастырей, ибо это — стяжание, а такая жизнь «мерзка» и для монаха — «яд смертоносный».
Макарий (1481-1563) — почтеннейший из почтенных митрополитов русской церкви. Рано постригся в монахи; способности его скоро сблизили с родителем Ивана Грозного великим князем Василием III, который в 1526 году и возвёл его на новгородскую архиепископскую кафедру, где он служил Господу целых 16 лет, серьёзно очистив и облагочестив монашескую жизнь. Это он ввёл в монастырях праведно-суровый общежительный устав.
Малолетний Иван IV возвёл Макария в митрополиты московские — второй по значению церковный сан после патриаршего. Митрополитом Макарий и завершит свой земной путь. Свои силы Макарий направил на очищение церковной жизни. Он созывал соборы в 1547-м, 1549-м, 1553-м, 1554-м годах. При нём состоялась канонизация 50 новых святых, а также в 1560 году заседал замечательный «Стоглавый» собор, выработавший сборник правил церовного порядка и благочиния, содержащий 100 глав и посему названный «Стоглавом».
Это Макарий привил юному самодержцу страсть к чтению, пленив своей огромной библиотекой. Митрополит внушил ему понятие о Москве, как о третьем Риме (а четвёртому не бывать), а также и мысль о превращении подвластного ему, русскому царю, государства в православное «царство».
Под влиянием Макария Иван Грозный принял титул царя. Макарий участвовал в решении важнейших государственных дел. Он вдохновил царя на Казанский поход. Под руководством Макария оказались составлены «Степенная книга», «Четьи Минеи» (сборник житий и поучений) и «Лицевой летописный свод». Кроме того, он являлся автором посланий, толковых грамот и поучений. Именно он содействовал открытию первой типографии в Москве.
Многомудрый Макарий считается основателем того строя русского православия и благочестия, которые в качестве старой веры были осуждены, на мой взгляд, незаслуженно, сто лет спустя при Никоне, бездумно и вредоносно подорвавшем единство русской церкви.
Макарий твёрдо стоял за необходимость укрепления самодержавия и значения церкви в государстве. Это был величайший русский государственник и патриот.
Оглядываясь на века до самых наших последних дней, можно молвить с полным основанием: есть отцы русской церкви, а есть пустое место, но при том и зело недоброе, даже опасное, для русской церкви, а, следовательно, и народа.
Сильвестр (умер около 1566 года) — новгородский священник, а с 1540-х годов протопоп самого Благовещенского собора святого Кремля (наполеоновские гвардейцы вскроют царские усыпальницы, ограбят их и выбросят останки; в самом соборе будут держать лошадей. — Ю.В.). В Благовещенском соборе спустя сто с лишним лет, уже при самодержце Алексее Михайловиче (родителе Петра I), будет предан проклятию неистовый протопоп Аввакум. Земля не может быть пухом Аввакуму — спустя много лет он был извлечён из пустозёрского подземного заточения и сожжён, и сожжён особо зверским, медленным огнём. Неспроста захирел Пустозёрск и давно уже стоит на всех ветрах пустым местом, и никто там не живёт. Задыхаясь в дыму, Аввакум прокричал, что не стоять и не быть боле Пустозёрску!*
* В самом конце XV века Нижняя Печора была присоединена к Москве под именем «Югорского царства». Тогда же и был заложен Пустозёрский острог.
С Аввакумом сгорели ещё два вождя старообрядчества — приходской батюшка Лазарь и дьяк Фёдор, которым перед ссылкой «урезали» языки.
Поэтому мы смеем пожелать убиенному протопопу Аввакуму — этому истинно русскому святому человеку-борцу — места под самой Рукой у Господа...
21 июня 1547 года пожар превратил Москву в угли, вызвав бунт. Толпа хлынула в село Воробьёво, где 17-летний царь пережидал пожар. Отстранив людей, вперёд выступил протопоп Сильвестр. Он осудил недостойное поведение юного государя: государь должен понимать это народное бедствие, как наказание за его царёвы грехи. Сильвестр потряс душу юного Иоанна IV, и тот целиком подпал под его влияние. Он оставил Сильвестра возле себя, и протопоп постепенно, исподволь взялся руководить действиями Иоанна IV. Он внушает самодержцу мысль о том, что тот должен посвятить себя заботам о народе. Очень быстро Сильвестр завоёвывает исключительное положение при самодержце. Протопоп руководит и мирскими, и церковными делами и, по выражению летописи, был «якоже (как. — Ю.В.) царь и святитель»; ему повиновались все, и он «всё мог».
Со временем Сильвестр становится идейным руководителем росписей Кремля. По своим взглядам он являлся нестяжателем. Он любовно собирал рукописные книги и иконы.
Через Сильвестра в доверие к самодержцу вошёл Алексей Адашев, а с ними образовался целый круг приближённых к царю людей: князья Курлятев, Курбский, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый-Шуйский, а также бояре Шереметевы и др. Люди эти образовали своего рода совет или, как его назвал Курбский, «Избранную раду». Не имея официального утверждения, этот совет («рада») 13 лет управлял государством от имени царя, который и сам не принимал решений без обсуждения на «раде».
Это воистину золотое время, а уж в царствование Ивана (Иоанна) IV — несомненно. Но к 30 годам в сознании и душе самодержца стал пробуждаться другой человек, который получит в народе прозванье Грозного, а правильнее бы — Губителя,* как нарёк его русский историк XIX столетия Иван Забелин**. Но не везде вина просматривается лишь за царём. Как пишет другой видный историк — Сергей Платонов, «по-видимому княжата (члены «рады». — Ю.В.) и Сильвестр действительно желали соправительствовать с государем и ограничить его личную власть боярско-княжеским советом, «радою». Когда московский государь не подчинялся их внушениям и поступал по-своему, они... осуждали его»***.
* В отроческие лета будущий царь Иоанн IV уже отталкивал жестокостью. В играх он мучил и увечил не токмо животных, но и людей. В нём всё прочней прорастали двуличие и притворство. Лишь одного доброго друга он имел: митрополита Макария. Митрополит, однако, был бессилен пресечь созревание в царе-отроке бесовского злохитрия; августейший отрок оставался падким на дурные забавы и удовольствия. Уже в 16 лет Иоанн IV потребует женитьбы и в дальнейшем проявит себя вельми развратным и похотливым. Это он додумается заставлять нагих девок ловить кур в тесном дворике.
** Иван Егорович Забелин (1820-1908) — русский историк и археолог, академик, один из основателей Исторического музея в Москве. Знаток истории быта русского народа. В молодые лета пребывал под воздействием либеральных идей, но затем прочно становится на родную, русскую почву.
Иван Грозный был умным, образованным и волевым человеком, после тридцати быстро превращающимся в кровавого, развратного самодура, подлинного Ивана Губителя.
*** Платонов С. Ф. Учебник русской истории для средней школы. — Прага: Пламя, 1924. С. 147,146.
Сергей Фёдорович Платонов (1860-1933) — русский историк, академик, читал лекции в Петербуржском университете. Предметом его изучения являлись события второй половины ХVI-го и начала ХVII-х столетий, особенно смутного времени. Он дал своё понимание опричнины как государственной реформы, направленной на разгром хозяйственной и политической мощи «княжат» и боярства в интересах посада (городского населения) и дворянства. Однако он всё больше и больше склонялся к тому, что опричнина нанесла урон прежде всего простому люду, обескровив Русь.
Платонова выделяет чистый, сжатый русский язык.
При разгроме Академии наук Сталиным Платонов оказался сослан в Самару, где вскоре и скончался. В то же время был сослан в Среднюю Азию другой виднейший историк — член-корреспондент Академии наук Евгений Викторович Тарле.
В частности, многие из них, вопреки воле опасно захворавшего царя, отказались присягать его малолетнему сыну-младенцу, требуя присяги для двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича Старицкого. Самодержец заподозрил «раду» и боярство в желании подмять его под себя, урезав власть. С тех дней и завязывается та лютая борьба царя с боярством, что повлечёт разорение русской земли и безобразный правёж опричнины. Разорение настолько обеднит Россию — неоткуда будет даже набирать войско и нечем заполнять казну. Этот раззор и породит смуту конца ХVI-го и начала ХVII-х столетий. Как показали исследования академика Степана Веселовского (1876-1952), великого знатока архивного материала и человека по образу мысли истинно русского, опричнина пуще ударила по простому люду, нежели боярству.
А тогда, предчувствуя опалу, Сильвестр принял монашество и вскоре был сослан на Соловецкие острова, где довольно скоро отошёл в мир иной (подале от царей-то — голова целей). Он оставил сочинения о правах и обязанностях государя, правительства и церковных иерархов. Ему принадлежит новая редакция «Домостроя».
Алексей Фёдорович Адашев умер в 1561 году. Русский государственный деятель из костромских дворян. После сокрушительных московских пожаров 1547-х годов оказался приближен к самодержцу вслед за придворным священником Сильвестром. Один из руководителей правительства «Избранной рады».
С 1550 года «рада» проводит ряд важных реформ.
В 1550 году, когда в первопрестольную по приглашению царя съехались выборные от городов, 20-летний Иван IV поручил Алексею Адашеву принимать жалобы и просьбы от бедных и обиженных и назначать справедливых судей. Самодержец для сего наделил его завидными полномочиями. Вещь неслыханная! В итоге Адашев стал начальником Челобитного приказа, а заодно и постельничим царя, хранившим печать «для скорых и тайных дел».
Вкупе с Сильвестром и под покровительством Макария Алексей Адашев почистил и царский двор, удалив тех придворных, что дурно влияли на ещё слишком малоопытного Ивана IV. Алексей Адашев способствовал укреплению центральной власти. При нём появились царский Судебник 1550 года, приказы (прообразы министерств), были проведены важная военная и денежная реформы, а также отменено кормление (населению на местах было предоставлено право выбирать самим своих управителей и судей — это было одно из самых передовых законодательств в Европе). Адашев руководил составлением официальной разрядной книги и «государева родословца», редактировал официальную летопись — «Летопись начала царства».
Алексей Адашев руководил дипломатической подготовкой присоединения Казанского и Астраханского ханств, возглавив инженерные работы при осаде Казани в 1552 году.
Татары из Казани и подвластные им инородцы постоянно совершали набеги на русские земли. По всей восточной границе Руси веками пылали сёла и посады, лилась кровинь, в плен угонялись русские люди. Более того, казанцы находились в постоянной прочной связи с крымским ханом, а, следовательно и Турцией — верховным руководителем этих ханств. Действуя согласно с крымским татарством, Казань наносила Руси чувствительные раны. Это был постоянный гнойник на теле России. Кроме того, Казань препятствовала освоению земель к востоку от Волги.
Тогда при штурме впервые оказались применены подкопы под крепостные стены и подрывы их порохом. Казань была уничтожена, а остатки татарских войск добиты русской конницей в окрестных лесах. Домой, в Россию, вернулись десятки тысяч русских рабов.
Иван IV заложил новую Казань, которую заселили русские служилые люди. Татарам дозволялось жить лишь в подгородной слободе. Во всех землях, бывших в подчинении Казани, были поставлены русские крепости: Чебоксары, Цивильск, Яранск, Уржум, Малмыж и всех дальше Уфа. «Из-под Казани» во власть Москвы перешли мордва, черемисы, чуваши, вотяки, башкиры... Отныне обширные пространства по Волге и Каме оказались доступны для освоения.
Но устье Волги оставалось запертым. Поэтому русские войска в 1556 году спустились по реке и овладели Астраханью.
Покорение татарских царств явилось великим народным делом. На восточных рубежах наступал покой. Оказался открыт прямой путь на Урал. И, как замечает академик Платонов, «чувствуя всё величие победы, русский народ пел её в песнях и за неё сделал Ивана IV, Грозного царя, своим эпическим героем»*.
* Платонов С. Ф. Учебник русской истории для средней школы. — Прага: Пламя, 1924. С. 147, 146.
После Алексей Адашев вместе с И. М. Висковатовым вёл подготовку Ливонской войны (1558-1583).
Ливония, сколоченная из Эстляндии — главный город Ревель (Таллинн), — Лифляндии (Рига), Курляндии (с городком Митавою и островом Эзель), пребывала в упадке. Не вызывало сомнений, что в ближайшее время она окажется либо под властью Швеции, либо Польско-Литовского государства, либо Дании. Допустить, дабы на границы России закрепились сильные, враждебно настроенные государства, Россия не смела (это вроде нынешнего НАТО, всё теснее налезающего на Россию). Кроме того, Ливония придерживалась исконно недружеской русской политики (как и в наши дни Эстония, Латвия и Литва. — Ю.В.). Она не только препятствовала любому продвижению русских к Балтике, но не пропускала в Россию ремесленников, мастеров, даже художников, как, впрочем, не пропускала серебро, оружие и ещё важный перечень крайне нужных Москве товаров. В то же время, в 1576 году, на польско-литовский престол был избран Стефан Баторий, способный военачальник и убеждённый враг Москвы.
Иван Грозный очень высоко понимал своё царское призвание. Бог его поставил править людьми. Посла Батория Иван Грозный завернул назад с бумагой за «семью печатями», которая начиналась так: «Мы, смиренный Иван Васильевич, царь и великий князь всея Руси, по Божиему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению...»
Схватка за Ливонию становилась неизбежной.
К несчастью, в России вызревало острое внутреннее столкновение. Уже в сознании самодержца сложился замысел правежа — опричнины: чёрное, по-монашьи выряженное воинство с метлами и волчьими мордами у сёдел. России предстояло столкновение с могучим противником на границе, а она готовилась к опустошительному самоистреблению.
В мае 1560 года, предчувствуя опалу, Алексей Адашев отбыл воеводой в Ливонию. Это не уберегло, и он зачах в темнице Юрьева (Тарту).
Его брат достохвальный Даниил Фёдорович Адашев остался в русской истории как один из самых даровитых полководцев. С февраля 1559 года — окольничий. Участник казанских войн. В Ливонскую войну участвовал в штурме Нарвы.
Его Крымский поход составляет гордость русского военного искусства. С февраля по сентябрь 1559 года Даниил Адашев с 8-тысячным войском спустился по Днепру от Кременчуга к Чёрному морю, захватив два турецких корабля. Внезапно высадился на западном побережье Крымского полуострова, разбил татар и освободил из плена много русских и литовцев. В Ливонской войне Даниил Адашев командовал русской артиллерией. Был схвачен с братом и казнён с малолетним сыном и всей роднёй.
Царь Иван Васильевич уже приступал к «поеданию» людишек.
Максим Грек (1470-1556) — церковный и политический сочинитель. Учился в Италии. Слушал проповеди знаменитого Савонаролы. В 1518 году по просьбе Василия III приехал уже из Греции в Россию для исправления переводов церковных книг. Включился в политическую борьбу, угодил в темницу, на свет Божий выбрался в 1551 году. Последние лета степенно дожил в Троице-Сергиевой лавре. Он выступал за нестяжание против монастырского землевладения, ростовщичества да и любого произвола вообще. Признавал божественное происхождение царской власти. Во внешней политике подчёркивал недопустимость борьбы сразу с несколькими государствами и настоятельно советовал избегать международных осложнений.
«...тогда, когда Россия имела уже два судебника...»
Судебник 1497 года — первый законодательный свод установлений (кодекс) Русского централизованного государства, весьма толково составленный дьяком Гусевым (обошлись без иностранных циммерманов, гольдбергов и флетчеров... — русский написал свод...).
Судебник 1550 года — свод законодательных установлений (кодекс) завершающего отрезка образования Русского централизованного государства. Иван IV по благославению собора сам исправил и дополнил гусевский Судебник, посему он называется царским. Основное новшество царского Судебника заключалось в стремлении установить праведный суд. Для сего царский Судебник требовал, дабы на суде сидели выборные от народа старосты и «целовальники» (то есть присяжные).
Итак, мы кратко ознакомились с обычным западным оговором и всем, что за ним скрывалось. В данном случае нам оказалось достаточно лишь перечисления лиц, названных Михаилом Кояловичем.
Россия жила насыщенной мирской и духовной жизнью: международная обстановка, борьба за возвращение своих земель, совершенствование государственной власти, борьба с произволом, отношения человека с Богом, семья... — всё занимало людей. Мы лишь мимолётно заглянули в общество XVI столетия, и нас подавило обилие событий, имён да и всё богатство жизни, представляемое ныне либеральными сочинителями, как одно чёрное, варварское существование («по флетчеру», не было ничего в России).
В русской духовной жизни не затихала напряжённая борьба за чистоту служения добру и любви, возвышенному служению Творцу. Уже вторая половина XV столетия, всё ХVI-е и XVII-е столетия идёт упорная борьба против ростовщичества, церковного обогащения, за которым подразумевалась и мирская жизнь в нестяжании. В России, как и во всём белом свете, настойчиво доискивались смысла жизни, искали его в словах Бога...
Именно в это время Кальвин в Швейцарии вколачивает в людей и церковь каноны своей веры на протестантский лад, примеряя Бога с наживой, страстью делания денег и грехом, коли ты их не делаешь.
Прежде католичество осуждало ростовщичество и вообще финансовую деятельность. Протестантизм Кальвина поощрял тёмные стороны человеческой натуры, будил жадность и бессердечие во имя умножения богатств. Делание денег становилось смыслом жизни и ведущим душевным состоянием человека.
Поиск по сайту: