Кичигин Г. П. Кичигин Георгий Петрович

Сноска. Написаны как ответы на заданные вопросы по различным поводам, составлены по интервью, опубликованные в разных источниках

Детство. Дом. Двор. Улица. Странно, когда вспоминаешь что-нибудь из детства, первое, что выплывает из того далекого прошлого, складывается из запахов и вкусовых ощущений: теплая вода из шланга дворового водопровода с густым резиновым духом, терпко-вяжущий вкус незрелых плодов, безумно вкусный хлеб, присыпанный сахарным песком…

А запахи! Жареный картофель на керосинке, одеколонный запах сирени, пронзительный дух помидорной ботвы, запах свежего огурца и огуречной травы. Жжено-металлический запах самовара. Воздух сарая золотой и душистый. Чердачный запах пыли и отсутствующих днем птиц. Запах подвала мышинно-грибной. Запах солнца на штабеле из бревен, незабываемая вонь жареной под увеличительным стеклом мухи, сытный запах хмеля - целой стеной, отсекающий двор от палисадника с джунглями разных цветов, которые издавали запахи по собственному графику, а вечером – общий пьянящий выдох-аккорд всего растущего.

Это всё летнее время, когда дневные минуты, часы вытягиваются в дни и недели. Почему было ощущение зависания времени? Видимо, от выполнения постылых домашних работ – от прополки, полива грядок до подметания двора и прочее, да и всего того, что подбрасывалось родителями для исполнения. Зато вечера - теплые, безветренные, когда небо становится золотистым, а кроны деревьев наливаются сочными, почти синими тонами - пролетали незаметно, и придти в себя заставлял только зов потерявших нас родителей.

Помню дожди обильные, стеной, часто перемешанные с солнцем, отчего теплые и ласковые. А парные лужи, по которым мы носились босиком, иногда в сандалиях, позже на велосипедах, не пугали нас ни глубиной, ни шириной. Дикий восторг, коллективное помешательство (одному не так интересно!). До сих пор одно воспоминание дает ощущение радости.

Частный дом – особый мир, где есть всё и даже немножко больше для полного ощущения детства. Когда же дом с почти вековым сроком жизни, со своей историей, он хранит много интересного. Самое интересное – это чердак, где нашли свое место ненужные в настоящем вещи, которые устарели, потеряли интерес хозяев, просто забытые ими. Там в пыли и паутине стояло 4 или 5, точно не помню, тульских самоваров (от 3-х ведерного до 5-ти литрового). Голландская маслобойка в деревянном лакированном корпусе, какие-то точеные фрагменты мебели, старые венские стулья, широкие охотничьи лыжи и прочее. Среди прочего маленький металлический сейф в виде ларца с неработающим, но внушительным внутренним замком. Почти на треть он был наполнен старыми монетами: бронзовыми с квадратными отверстиями, медными разной величины, попадались и серебряные, среди них и советские полтинники. Ценность их вообще не волновала, завораживало другое – неспешное рассматривание профилей, надписей, других деталей, а также глухой звон падающих с ладоней металлических кружков, запах меди и времени оставшийся на руках, вопреки поговорке, что деньги не пахнут.

Отчетливо запомнился масляный этюд гипсовой маски Венеры, исполненный на картонке. Откуда он взялся загадка. Твердая, как кость, живописная поверхность со следами кисти просто завораживала, постоянно тянула к себе, заставляла всматриваться. Позднее я догадался промыть поверхность этюда водой и мылом и поразился игре и нюансам цвета. Этюд казался мне самой главной драгоценностью на чердаке, я любовался им каждый раз, когда попадал туда. Уже в пору обучения в ДХШ я понял, насколько он самодеятельный и слабый.

Помню, одновременно с этюдом был найден тюбик с акварельной краской изумрудного цвета. Естественно, я попробовал краску на вкус и понял, что она сладковата и прекрасно растворяется слюной. До сих пор удивляюсь количеству выделенных слюней: стена сарая, штабель бревен, забор, все, что попало в полосу моего роста (до одного метра), было в зеленых каракулях, включая мою рубашку и лицо. За что я и поплатился. Мама думала, что я отведал зеленки, но потом нашла растерзанный тюбик у меня в кармане, за что еще добавила. К удивлению, мои каракули не исчезли даже к моменту окончания художественной школы.

Школа. Первая художка. Мои родители. Мама разглядела мои способности очень рано, как она говорила, у трехлетнего. Я рисовал птиц, очень мелких, довольно ловко. Мама хвалилась перед знакомыми: показывала мои рисунки. Лет в семь она меня отдала в изостудию при Дворце пионеров, который находился напротив кинотеатра им. Маяковского. В этой изостудии я увидел, как нужно писать акварелью. Для меня это было крайне удивительно, особенно работа по мокрому листу. Там же я впервые увидел масляные краски и оценил их волшебный запах: запах сена и еще чего-то очень приятного. Я был уверен, что такой краской пользуются только настоящие художники. У меня появилась мечта: когда-нибудь раскрасить рисунок этой краской.

В 1962 году состоялся набор в детскую художественную школу № 1. Это был первый набор, и были настоящие вступительные экзамены по живописи и рисунку. Они проходили в выставочном зале Дома художников. Помню экзамен по живописи. Претенденты должны были написать простой натюрморт - крынку с яблоком. У всех были разные краски и кисти, я имею в виду их качество. Художественные материалы были в дефиците. Редкими были беличьи кисти, чаще писали щетинными для клея. А вот большую, просто огромную беличью кисть (№ 22), как и ее обладательницу я запомнил навсегда – Наташа Кушнир. За нашим экзаменом следили и профессиональные художники, мастерские которых находились в этом же здании. Они с любопытством наблюдали за нашей работой. А один из них (позднее я узнал, что это художник–монументалист М.И. Слободин) взял чистый лист, большую кисть у Н. Кушнир и без подготовительного рисунка одним махом написал натюрморт. Ярко, броско, со всеми рефлексами и бликами, приговаривая, что акварельная кисть должна быть большая, а краски – «Ленинград». Я испытал каскад чувств: от восхищения и белой зависти до подавленности и желания убежать и заплакать, когда вернулся к своему произведению. С тех пор я мечтал стать художником – монументалистом.

Помню, что во втором классе «художки» (так мы называли художественную школу) я стал обладателем большой круглой (№20) акварельной кисти. Художественной школе удавалось централизованно достать беличьи кисти для всех учеников по три штуки в руки – тонкую, среднюю и большую. Это был счастливый день, мы писали настоящими акварельными кистями.

В этот же день, спрятав кисти во внутренний карман пальто (что бы надежнее!), по дороге домой я потерял большую кисть. Виной тому была дырка в кармане. Дотемна я прочесывал весь путь из школы до дома несколько раз в надежде ее найти. Не нашел. Потом просто выл в сарае, пока меня там не нашла мама. Это был жуткий удар судьбы. Такого я не переживал никогда, даже когда у меня украли велосипед. До сих пор помню то чувство опустошения и горя. И каждое занятие в группе напоминало об этом, когда, в отличие от других, мне приходилось писать мелкими кистями. Я даже пробовал сделать кисть сам. Пострадали сперва собака Бобик, потом Василий, сибирский кот. Да и я был кусан и царапан. Ничего не получилось. Я даже поглядывал и примерялся к маминой шапке, только через год я обзавелся большой кистью, но, к удивлению, не было того счастья. Видимо, привык к мелкому размеру, перестрадал.

Родители были далеки от изобразительного искусства. Отец, Петр Гаврилович, много работал и был в частых командировках от своей организации «Сибэлектромонтаж». Ему некогда было следить за нашим с братом образованием, рано уходил, поздно возвращался. Но к каждому новогоднему празднику в нашем большом палисаднике, открытом взору проходящих, воздвигались из снега фигуры Деда Мороза, Снегурочки, медведя, лисы и прочих персонажей (иногда до 10 фигур – это зависело от количества выпавшего снега). Отец с упоение греб снег, лепил в натуральную величину фигуры, поливая принесенной с водокачки водой. Естественно, я и брат Саша с радостью помогали ему – он же это делал для нас. Фигуры раскрашивались анилиновыми красителями, дешевой акварелью. Елка не ставилась, но деревья и кусты в палисаднике украшались ледяными игрушками из подкрашенной воды, которую разливали в разные баночки, блюдца, стаканчики. В темное время все это освещалось несколькими фонарями и гирляндами. Отец был настоящим электриком – профессионалом! Это был праздник для всей улицы. Рядом с домом на улице, отец иногда устраивал снежную горку, никого из соседей не привлекая: он просто получал от этого удовлетворение.

Моя мама, Зинаида Ивановна, отличалась отчаянной тягой к украшению дома. Она закончила различные курсы: швейные, по различным вышивкам, вязаниям, изготовлению искусственных цветов, училась кружевному делу. Дом был наполнен ее произведениями: салфетки, салфеточки, накидки, постельное белье, букеты различных цветов.

В годы, когда я был подростком, я наблюдал как выбрасывались на свалку старинная мебель с чудесной резьбой, непонятные для меня богато декорированные предметы быта и пр. Народ избавлялся от всего старого, излишеств, заменяя их модными полированными, простыми по геометрии предметами. Излишества считались махровым мещанством, и началось это с хрущевских пятиэтажек, в квартиры которых было невозможно внести старую объемную мебель. Мой молодой организм просто требовал модернизации домашнего интерьера. Я стал даже стесняться убранства дома. Сознаюсь, что когда ожидал своих гостей, старался распихать по тёмным углам все, по моему мнению, лишнее. Мама каждый раз терпеливо восстанавливала свой стиль, понимая мое поведение. Мне до сих пор неудобно это вспоминать. Многое из того, что она сделала своими руками живо до сих пор и даже актуально.

Кичигин Георгий Петрович   Род. 24.05.1951 в Омске Заслуженный художник РСФСР Живописец

В 1974 году окончил художественно-графический факультет Омского государственного педагогического института им. А.М. Горького
Член Союза художников России с 1980г.

Заслуженный деятель искусств Российской Федерации,
Заслуженный художник РФ,
Профессор кафедры академической живописи факультета искусств Омского государственного педагогического университета.
Председатель творческой комиссии Омского отделения ВТОО «Союз художников России».

Член общественных советов, комиссий и коллегий в Омске.
Лауреат, дипломант международных конкурсов современного искусства (Россия, Германия, Финляндия, Греция).

Постоянный участник областных, зональных, региональных, республиканских всесоюзных, зарубежных и международных выставок

Творческие награды: стипендиат СХ СССР (1979); лауреат конкурса молодых художников СССР и ЧССР «Наш современник» (1984); диплом ЦК ВЛКСМ СХ СССР; дипломант XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов (1985).
Участник конкурсов: ЧССР-СССР в Чехословакии (3-я премия); выставка-конкурс в Греции (2-я премия) 1988, в ФРГ «Москва – на реке Альстер» (3-я премия), 1990. Диплом призера выставки-конкурса на лучшее произведение 2000-2002 г., диплом и лента «Народный выбор» Калабаского Художественного Фестиваля (США, Калифорния, Калабас, 2004); диплом «Дух воображения» выставки-конкурса «Художественный показ» (США, Калифорния, Театр Гражданской Площади, 1000 Дубов, 2004); специальный приз выставки-конкурса «Мой город» (Омск, 2008), медаль и диплом выставки «Сибирь-10» (Новосибирск, 2008); диплом «Достойному» Российской Академии художеств (2009); первая премия выставки-конкурса «Мой город» (Омск, 2009).

Дома творчества: «Сенеж» (1980, рук. О. Лошаков; 1988 – сам руководитель группы),
мастерская на Всемирном фестивале молодежи (рук. Т. Салахов)
Творческие поездки: Финляндия, ФРГ (конкурс), Греция (пленэр, 1988)

Работает в области станковой живописи, пишет натюрморты, пейзажи, портреты.
Главной темой его искусства является современность во всем многообразии ее проявлений, а одним из любимых жанров – портрет.

Произведения находятся в музеях Омска (ООМИИ им. М.А.Врубеля, ГМИО), ГТГ («Холст», 1982, «Автопортрет с дамбой»,1986), музеях Кемерова, Норильска; музее современного искусства (собрание Питера Людвига). Германия, Кельн; музее мэрии г. Эрмуполиса, Греция; в галереях Германии, США, Франции, в частных собраниях многих зарубежных стран.

Поиск по сайту: