Натуралистическая философия

Натурализм есть влияние, возникшее как следствие открытия природы, - природы в смысле единства пространственно-временного бытия по точным законам природы. Наряду с постепенной реализацией этой идеи во все новых и новых естественных науках, обосновывающих массу строгих знаний, распространяется и натурализм. Совершенно схожим образом вырос позднее и историцизм, как следствие "открытия истории" и обоснования все новых и новых наук о духе. Соответственно господствующим привычкам в понимании естествоиспытатель склоняется к тому, чтобы все рассматривать как природу, а представитель наук о духе - как дух, как историческое образование, и сообразно этому пренебрегать всем, что не может так рассматриваться. Итак, натуралист... не видит вообще ничего, кроме природы, и прежде всего физической природы. Все, что есть, либо само физично, т.е. относится к проникнутой единством связи физической природы, либо, может быть, психично, но в таком случае оказывается просто зависимою от физического переменною, в лучшем случае вторичным "параллельным сопровождающим фактом". Все сущее есть психофизическая природа, - это однозначно определено согласно твердым законам. <...>

То, что является характерным для всех форм крайнего и последовательного натурализма, начиная с популярного материализма и кончая новейшим монизмом ощущений и энергетизмом, -те, с одной стороны, натурализирование сознания, включая сюда все интенционально-имманентные данности сознания, а с другой натурализирование идей, а с ними вместе и всех абсолютных идеалов и норм.

<...> Натуралист.. в своем поведении - идеалист и объективист. Он полон стремления научно, т.е. обязательным для каждого разумного человека образом, познать, что такое подлинная истина, подлинно прекрасное и доброе, как они должны определяться по общему своему существу, каким методом должны постигаться в каждом отдельном случае. Благодаря естествознанию и естественнонаучной философии цель, думает он, в главном достигнута, и вот со всем воодушевлением, которое дается этим сознанием, он выступает, как учитель и реформатор, на защиту "естественнонаучного" истинного, доброго и прекрасного. <...> Натуралист учит, проповедует, морализирует, реформирует. <…> Но он отрицает именно то, что по самому своему смыслу предполагает всякая проповедь, всякое требование как таковое. Бессмыслица у него не открыто, но скрыто для него самого, заключается в том, что он натурализирует разум.

<...> Благодаря тому, что натурализм кажется совершенно дискредитированным, - тот самый натурализм, который стремился построить философию на строгой науке и как строгую науку, - благодаря этому кажется дискредитированной и сама его методическая цель... <…> Быть может, во всей жизни Нового времени нет идеи, которая была бы могущественнее, неудержимее, победоноснее идеи науки <...> Она на самом деле оказывается совершенно всеохватывающей по своим правомерным целям. Если мыслить ее в идеальной законченности, то она будет самим разумом, который наряду с собою и выше себя не может иметь ни одного авторитета. К области строгой науки принадлежат, конечно, и все те теоретические, аксиологические и практические идеалы, которые натурализм, перетолковывая эмпирически, в то же время делает ложным.

<...>...Если идея философии как строгой науки не должна оставаться бессильной перед указанными... проблемами, то мы должны уяснить себе возможность реализовать эту идею, мы должны с подошью раскрытия проблем, с помощью углубления в их чистый смысл, с совершенной ясностью усмотреть те методы, которые адекватны этим проблемам, потому что требуются их собственной сущностью. <...> В этом направлении нам мало поможет опровержение натурализма из следствий. <...> Другое дело, если мы подвергнем необходимой положительной... критике основоположения натурализма, его методы и его результаты. <..> С этим намерением подвергнем более подробному рассмотрению особенно подчеркнутый нами выше характер оспариваемой нами философии, именно натуратзирование сознания. <...>

Мы... займемся той ученой философией, которая выступает в действительно научном вооружении: в особенности же тем методом и тою дисциплиною, с помощью которых она надеется раз навсегда добиться звания точной науки. Она так уверенно их держится, что с пренебрежением смотрит на всякое другое философствование. <...> Если же мы спросим о точной, хотя бы даже в ограниченных размерах построенной, философии, об аналоге точной механики, то нас отсылают к психофизической или, особенно, к экспериментальной психологии <...> Она будто бы и есть та давно искомая и, наконец, осуществившаяся точно-научная психология. Логика и теория познания, эстетика, этика и педагогика приобрели, наконец, благодаря ей точный фундамент, мало того, они уже на пути к тому, чтобы преобразоваться в экспериментальные дисциплины. Вообще, строгая психология, говорят нам, есть основа всех наук о духе и не в меньшей степени основа метафизики. В последнем отношении она, впрочем, не исключительный фундамент, потому что в равной степени и физическое естествознание участвует в обосновании этого наиболее общего учения о действительности.

Наши возражения против этого состоят в следующем: прежде всего, как это легко покажет даже короткое размышление, следует принять во внимание, что вообще психология, как наука о фактах, не приспособлена к тому, чтобы создать фундамент тем философским дисциплинам, которым приходится иметь дело с чистыми принципами всякой нормировки, т.е. чистой логике, чистой аксиологии и практике. От более близкого рассмотрения этого вопроса мы можем здесь воздержаться: оно, очевидно, привело бы нас снова к уже упомянутым скептическим бессмыслицам. Но, что касается теории познания..., то против гносеологического психологизма и физицизма можно сказать многое, из чего кое-что должно быть здесь упомянуто.

Всякое естествознание по своим исходным точкам наивно. Природа, которую оно хочет исследовать, существует для него просто в наличности. Само собою разумеется, вещи существуют как покоящиеся, движущиеся, и изменяющиеся в бесконечном пространстве и, как временные вещи, в бесконечном времени. Мы воспринимаем их, мы описываем их в безыскусственных суждениях опыта. Познать эти само- собой разумеющиеся данности в объективно значимой строгой научной форме и есть цель естествознания. То же самое относится и к природе в расширенном, психофизическом смысле и, соответствующим образом, к исследующим ее наукам, следовательно, к психологии в особенности. Психическое не есть мир для себя (WeltfUr sich), оно дано как "я" или как переживание "я" (вообще в очень различном смысле), которое оказывается, согласно опыту, уже соединенным с известными физическими вещами, называемыми телами, и это точно так же есть само собою разумеющаяся данность. Научно исследовать это психическое в той психофизической природной связи, в которой оно существует как само собою разумеющееся, определить его с объективной значимостью, открыть закономерность в его самосозидании н самопревращении, в его появлении и существовании - вот задача психологии. Всякое психологическое определение есть (ео ipso) психофизическое именно в том широком смысле (которого мы с этих пор и будем держаться), что оно одновременно обладает и никогда не погрешающим физическим соозначением. Даже и там, где психология - опытная наука - сосредоточила свои силы на определении самих процессов сознания, а не психофизических зависимостей в обычном узком смысле слова, даже и там эти процессы мыслятся как процессы природы, т.е. как относящиеся к человеческим или животным сознаниям, которые, в свою очередь, имеют само собою разумеющуюся и " доступную пониманию связь с телами людей и животных. Исключение отношения к природе отняло бы у психического характер объективно определимого во времени факта природы, короче, самый характер психологического факта. Итак, будем считать твердо установленным следующее положение: всякое психологическое суждение заключает в себе экзистенциональное полагание физической природы, безразлично - выраженное или невыраженное.

Согласно с только что высказанным, становится ясным и нижеследующее положение: если существуют аргументы, по которым физическое естествознание не может быть философией в специфическом смысле слова, и само только на основе предшествующей ему философии может подвергнуться философской оценке ради целей метафизики, то в таком случае все подобные аргументы должны быть без дальнейшего применены к психологии.

Но в таких аргументах отнюдь нет недостатка. Достаточно вспомнить только о той "наивности", с которой, сообразно вышесказанному, естествознание принимает природу как данную... и в конце концов сводит весь опытно-научный метод опять-таки к самому же опыту. <...>

Как опыт, в качестве сознания может дать предмет или просто коснуться его; как отдельные опыты с помощью других опытов могут оправдываться или оправдывать, а не только субъективно устраняться или субъективно укрепляться, как игра сознания может давать объективную значимость, значимость, относящуюся к вещам, которые существуют сами по себе; почему правила игры сознания не безразличны для вещей; как может естествознание во всех своих частях стать понятным, как только оно на каждом шагу отказывается полагать и познавать природу, существующую в себе, - в себе по сравнению с субъективным потоком сознания; - все это становится загадкой, как скоро рефлексия серьезно обратится на эти вопросы. Как известно, той дисциплиной, которая хочет ответить на них является теория познания; но до сих пор, несмотря на огромную работу мысли, которую потратили на эти вопросы величайшие исследователи, она еще не ответила на них с научной ясностью, единогласием и решительностью.

Необходима была только строгая последовательность в сохранении уровня этой проблематики (последовательность, которой, разумеется, недоставало беем до сих пор существовавшим теориям познания), чтобы увидеть бессмыслицу какой-либо, а следовательно, и всякой психологической "естественнонаучной теории познания". Если, говоря вообще, известные загадки имманентны естествознанию, то, само собою разумеется, их решения остаются принципиально трансцендентными ему по своим предпосылкам и результатам. Ожидать решения всякой проблемы, которая свойственна естествознанию как таковому... от самого естествознания или даже только думать, что оно может дать со своей стороны какие бы то ни было предпосылки для решения подобной проблемы, - значит вращаться в бессмысленном кругу.

Ясно также и то, что как всякое научное, так и всякое донаучное становление природы в теории познания, которая хочет сохранить свой однозначный смысл, должно принципиально быть исключено, а с ним вместе и все высказывания, которые внутренне заключают в себе положительные (ihetische) экзистенциальные утверждения о вещностях в пространстве, времени, причинных связях и прочее. Это простирается, очевидно, также и на все экзистенциальные суждения, которые касаются существования исследующего человека, его психических способностей и т.п.

Далее, если теория познания хочет, тем не менее, исследовать проблемы отношения между сознанием и бытием, она может иметь при этом в виду только бытие как коррелят сознания, как то, что нами "обмыслено" сообразно со свойствами сознания: как воспринятое, воспомянутое, ожидавшееся, образно представленное, сфантазированное, идентифицированное, различное, взятое на веру, предположенное, оцененное и т.д. В таком случае видно, что исследование должно быть направлено на научное познание сущности сознания, на то, что "есть" сознание во всех своих различных образованиях само по своему существу, и в то же время на то, что оно "означает", равно как и на различные способы, какими оно сообразно с сущностью этих образований... мыслит "предметное" и "выявляет" его как "значимо", "действительно" существующее.

Всякий род предметов, которому предстоит быть объектом разумной речи, донаучного, а потом и научного познания, должен сам проявится в познании, т.е. в сознании, и, сообразно смыслу всякого познания, сделаться данностью. Все роды сознания, как они группируются соответственно различным категориям предмета (Gegestands-Kate-gorien)... должны быть подвергнуты изучению в своей связи и в своем отношении к им соответствующим формам сознания данности.

Смысл высказывания о предметности, что она есть и познавательным образом проявляет себя как сущее и притом как сущее в определенном виде, должен именно из одного только сознания сделаться очевидным и, вместе с тем, без остатка понятым А для того необходимо изучение всего сознания, так как оно во всех своих образованиях переходит в возможные функции познания. Поскольку же всякое сознание есть "сознание о" ("Bewusstseinsvon"), постольку изучение сущности сознания включает в себя изучение смысла сознания и предметности сознания как таковой. Изучать какой-нибудь род предметности в его общей сущности... значит проследить способы его данности и исчерпать его существенное содержание в соответствующих процессах "приведения к ясности". Если здесь еще исследование и не направлено на формы сознания и их сущность, то все же метод приведения к ясности влечет за собою то, что при этом нельзя избавится от рефлексии, направляемой на способы общности и данности. Равным образом и наоборот, приведение к ясности всех основных родов предметности неизбежно для анализа сущности сознания и, согласно с этим, заключается в нем; а еще необходимее оно в гносеологическом анализе, который видит свою задачу как раз в исследовании соотношений. Поэтому все такого рода изыскания, хотя между собою они и должны разделяться, мы объединяем под именем "феноменологических".

При этом мы наталкиваемся на одну науку, о колоссальном объеме который современники не имеют еще никакого представления, -которая есть, правда, наука о сознании и все-таки не психология, на феноменологию сознания, противоположную естествознанию сознания. Так как здесь, однако, речь будет идти не о случайном совпадении названий, то заранее следует ожидать, что феноменология и пси-хология должны находиться в очень близких отношениях, поскольку обе они имеют дело с сознанием, хотя и различным образом, в различной обстановке (Einstellung); выразить это мы можем так: психология должна оперировать с "эмпирическим сознанием", с сознанием в его опытной постановке, как с существующим в общей связи природы; напротив, феноменология должна иметь дело с "чистым" сознанием, то есть с сознанием в феноменологической постановке.

Если это справедливо, то отсюда должно следовать, что, несмотря на ту истину, что психология столь же мало является и может быть философией, как и физическое естествознание, - она все же по весьма существенным основаниям, - через посредство феноменологии -должна ближе стоять к философии и ей суждено оставаться самым внутренним образом переплетенной с нею. <...>

**

То, что только что было намечено,... мало согласуется с современной точной психологией, которая так чужда философии, как это только возможно. <...> Неизменно присущая этой психологии основная черта заключается в пренебрежении всяким прямым и чистым анализом сознания, а именно требующим систематического проведения "анализом" и "описанием" имманентных данностей, открывающихся в различных возможных направлениях имманентного созерцания... Для экспериментального установления своих психофизических закономерностей она ограничивается грубыми классификационными понятиями, как то: понятиями восприятия, фантастического созерцания, высказывания, счисления и перечисления, распознавания, ожидания, удерживания, забвения и т.д. <...>

Можно даже сказать, что отношение экспериментальной психологии к подлинной психологии аналогично отношению социальной статистики к подлинной науке о социальном. Такая статистика собирает ценные факты, открывая в них ценные закономерности, но все это имеет очень косвенный характер. Достаточное понимание этих фактов и закономерностей и их действительное объяснение может дать лишь подлинная социальная наука, которая берет социологические феномены как прямую данность и исследует их по существу. Подобным же образом и экспериментальная психология есть метод установления ценных психофизических фактов и постоянств, который, однако, без систематической науки о сознании, имманентно исследующей психическое, лишен всякой возможности давать более глубокое понимание и окончательную научную оценку. То, что здесь мы наталкиваемся на большой недостаток ее метода, не доходит до созна ния точной психологии, не доходит тем больше, чем оживленнее она борется против метода самонаблюдения и чем больше энергии тратит на то, чтобы с помощью экспериментального метода преодолеть недостатки метода самонаблюдения; но это значит преодолеть недостатки того метода, который... совершенно не относится к тому, что здесь надо делать. <...>

Причина же невозможности уловить все радикально психологическое в случайных анализах заключается в том, что только в чистой и систематической феноменологии ясно выступает смысл и метод подлежащей здесь осуществлению работы, равно как и огромное богатство оттенков сознания, которые без всякого различия сливаются друг с другом для неопытного методически человека. Таким образом, современная точная психология именно потому, что считает себя уже методически законченной и строго научною, оказывается de facto ненаучною там, где она хочет прослеживать смысл того психического, которое подчиняется психофизическим закономерностям, т.е. там, где она хочет добиться действительно психологического понимания; равно как, наоборот, и во всех тех случаях, где недостатки непроясненных представлений о психическом приводят, при стремлении к более глубоким познаниям, к неясной постановке проблем и тем самым к мнимым выводам. Экспериментальный метод, как- и везде, недопустим и там, где дело идет о фиксировании межсубъектных связей фактов. Он предполагает уже то, что не может сделать никакой эксперимент, - именно анализ самого сознания.

Те немногие психологи, которые, подобно Штумпфу, Липпсу и близко к ним стоящим ученым, поняв этот недостаток экспериментальной психологии, смогли оценить толчок, сделанный Брентано психологическому исследованию и означающий собой в подлинном смысле эпоху, и поэтому стремились продолжить исходившие от него начала аналитического описательного исследования интенциональных переживаний, либо совершенно не удостоились внимания со стороны фанатиков, экспериментального метода, либо, если они занимались экспериментом, ценились ими лишь с этой одной стороны. И все они по-прежнему постоянно подвергаются нападкам в качестве "схоластов". Грядущие поколения будут иметь достаточный повод удивляться тому, что первые попытки серьезно исследовать имманентное, и исследовать притом единственно возможным способом имманентного анализа или, скажем лучше, анализа сущности (Wesensanalyse), могли быть заклеймены как схоластические и отброшены в сторону. Это происходит только потому, что естественным исходным пунктом подобных исследований являются обычные в языке наименования психического, а потом, при вживании в их значение, имеются в виду те явления, к которым подобные обозначения относятся на первых порах смутно и произвольно <...> Но должно ли поэтому быть наложено клеймо схоластики и на феноменологического аналитика, который из словесных понятий не извлекает вообще никаких суждений, а лишь созерцательно проникает в те феномены, которые язык обозначает соответствующими словами, или углубляясь в те феномены, которые представляют собою вполне наглядную реализацию опытных понятий, математических понятий и т.д.? <...>

В эпоху живой реакции против схоластики боевым кличем было: "долой пустые анализы слов". Мы должны спрашивать у самих вещей. Назад к опыту, к созерцанию, которое одно только может дать нашим словам смысл и разумное право. Совершенно верно! Но что такое те вещи, и что это за опыт, к которым мы должны обращаться в психологии? Разве те высказывания, которые мы выспрашиваем у испытуемых лиц при эксперименте, суть вещи? И есть ли истолкование этих высказываний "опыт" о психическом? Эксперименталисты сами скажут, что это только вторичный путь; первичный имеет место у самих испытуемых и у экспериментирующих и интерпретирующих психологов, заключаясь в их собственных прежних самовосприятйях, которые по достаточным основаниям не являются, не могут являться самонаблюдениями. <...>

Психологи думают, что всем своим психологическим познанием они обязаны опыту, т.е. тем наивным воспоминаниям или чувствованиям в воспоминаниях, которые с помощью методических средств эксперимента должны сделаться основными для опытных заключений. Однако Описание данностей наивного опыта и идущие с ним рука об руку имманентный анализ и логическое постижение их совершаются при помощи некоторого запаса понятий, научная ценность которых имеет решающее значение для всех дальнейших методических шагов. Эти понятия... уже по самой природе экспериментальной постановки вопроса и метода остаются совершенно нетронутыми при дальнейшем движении исследования и переходят вместе с тем в конечные результаты, то есть в те научные опытные суждения, которые как раз и являлись целью исследования. Их научная ценность не может, с другой стороны, быть в наличности с самого начала, она не может также возникнуть из опытов.... не может быть логически установлена опытными положениями: здесь-то и есть как раз место феноменологическому анализу сущности (Wesensanalyse), который не является и не может быть эмпирическим анализом...

Со времени Локка и по сей день убеждение, вынесенное из истории развития эмпирического сознания..., что всякое логическое представление "происходит" из более ранних опытов, смешивается с совершенно иным убеждением, а именно, что всякое понятие получает право на свое возможное применение... от опыта,... <...> Пока у нас нет лучших понятий, мы можем употреблять и эти, имея в виду то, что в них заключены грубые различия, достаточные, однако, для практических целей жизни. Но может ли высказывать притязание на "точность" та психология, которая оставляет без научного фиксирования, без методической обработки понятия, определяющие ее объекты? <...> Современная психология не хочет быть наукою о "душе", но стремится стать наукой о "психических феноменах". Если она этого хочет, то она должна описать и определить эти феномены со всею логической строгостью. <...>

Вопрос, как естественный "спутанный" опыт может сделаться научным опытом, как можно прийти к установлению объективно значимых опытов суждений, есть главный методический вопрос всякой опытной науки. Его не надо ставить и разрешать in abstracto и особенно в его философской чистоте: исторически он находит уже свой фактический ответ... - гении, пролагающие пути опытной науке, in concrete и интуитивно улавливают смысл необходимого опытного метода и, благодаря его чистому применению в доступной сфере опыта, вырабатывают некоторую часть объективно значимого определения опыта, создавая тем начало науки. Мотивами своей деятельности они обязаны не какому-нибудь откровению, а погружению в смысл самих опытов, то есть в смысл данного в них "бытия". Ибо несмотря на то, что оно есть "данное", оно есть "спутано" данное в "неопределенном" опыте, вследствие чего настойчиво напрашивается вопрос: как оно существует действительно; как его можно определить с объективной значимостью; как, то есть при помощи каких "опытов", при помощи какого метода? <...>

Что постоянно вводило в заблуждение эмпирическую психологию со времени ее зарождения в 18 веке, так это ложное представление о естественнонаучном методе по образцу метода физико-химического. Господствует убеждение, что метод всех опытных наук, рассматриваемый в его принципиальной всеобщности, один и тот же. <...> Истинный метод вытекает, однако, из природы подлежащих исследованию предметов, а не из наших заранее составленных суждений и представлений. <...> Следовать же естественнонаучному образцу - значит почти неизбежно натурализировать сознание, что запутывает нас с самого начала в противоречиях...

Только пространственно-временной телесный мир является, в собственном смысле слова, природой. Всякое другое индивидуально существующее, психическое есть природа во втором, уже не в собственном смысле, и это определяет коренные различия естественнонаучного и психического метода. Принципиально, только телесное бытие познается как индивидуально тождественное во множестве прямых опытов, то есть восприятий Поэтому только оно одно может познаваться многими субъектами как индивидуально тождественное и описываться как межсубъективно (mtersubjecuv) то же самое, в то время, как восприятия мыслятся раздельными между различными "субъектами". Те же самые вещности (вещи, процессы и т д) находятся у всех нас перед глазами и могут быть нами определены в своей природе. А природа их означает следующее: представляясь в опыте во многообразно изменяющихся "субъективных" явлениях, они остаются, тем не менее, временными единствами длящихся или изменяющихся свойств, остаются включенными в одну всеобъемлющую, их всех объединяющую, связь одного телесного мира с одним пространством, единым временем. <...> Всякая телесно существующая вещь подлежит законам возможных изменений, а эти законы имеют в виду тождественное, вещь не самое по себе, а вещь в проникнутой единством действительной или возможной связи единой природы. Всякая вещь имеет сбою природу (как совокупность того, что она есть, она - тождественное) благодаря тому, что она есть центр объединения причинностей внутри единой всеохватывающей природы (der Emen Allnatur). Реальные свойства (вещно-реальные, телесные) это знак указуемых в каузальных законах возможностей изменения этого тождественного, которое, следовательно, определимо ц отношении того, что оно есть, только через эти законы. <...>

Все это не есть нечто прибавленное вымыслом к вещам опыта и к опыту вещей, но нечто необходимо принадлежащее к их сущности таким образом, что всякое интуитивное и косвенное исследование того, что такое на самом деле есть вещь. необходимо приводит к каузальным связям и заканчивается в определении соответствующих объективных свойств как закономерных. <...>

Обратимся теперь к "миру" "психического" и ограничимся "психическими феноменами", которые новая психология рассматривает как область своих объектов... Итак, спросим себя, заключена ли в каждом восприятии психического "природо" - объективность ("Natur"-objektivi-tat) подобно тому, как это имеет место в смысле каждого физического опыта и каждого восприятия вещественного. Мы сразу же увидим, что отношения в сфере психического совсем иные, чем в сфере физического. Психическое распределено - употребляя сравнение и не придавая словам метафизического смысла - между монадами, которые не имеют окон и общаются друг с другом только благодаря вчувствованию. Психическое бытие, бытие как феномен, принципиально не есть единство, которое познавалось бы индивидуально-тождественным во многих отдельных восприятиях, будь то даже восприятия одного и того же субъекта В психической сфере, другими словами, нет никакого различия между явлением и бытием, и если природа есть существование, которое является в явлениях, то сами явления, (которые психолог причисляет к психическому) не суть, в свою очередь, бытие, которое являлось бы в явлениях, как показывает с очевидностью рефлексия над восприятием любого явления Таким образом, становится ясным- есть только одна природа, являющаяся в вещах. Все, что мы в самом широком смысле психологии называем психическим явлением, будучи взято само по себе, есть именно психическое явление, а не природа.

Явление не есть, следовательно, какое-либо "субстанциональное" единство, оно не имеет никаких "реальных свойств", оно не знает никаких реальных частей, никаких реальных изменений и никакой причинности, если понимать все эти слова в естественнонаучном смысле. Приписывать феноменам природу, искать их реальные, подлежащие определению части, их причинные связи, - значит впадать в чистейшую бессмыслицу, не лучшую, чем та, которая получилась бы, если быкто-нибудь пожелал спрашивать о каузальных свойствах, связях и т.п. чисел. Это бессмыслица, заключающаяся в натурализации того, сущность чего исключает бытие в смысле природы. Вещь есть то, что она есть, и остается навсегда в своем тождестве: природа вечна. Какие свойства и модификации свойств принадлежат, в действительности, вещи - вещи природы, а не чувственной вещи практической жизни - вещи "как она чувственно является", - это может определяться с объективной значимостью, подтверждаться и исправляться во все новых и новых опытах. Наоборот, психическое, "феномен" приходит и уходит, не сохраняя никакого остающегося тождественного бытия, которое было бы определимо объективно в естественнонаучном смысле, например, как объективно делимое на составные части...

Что "есть" психическое, не может сказать нам опыт в том же самом смысле, который.имеет значимость по отношению к физическому. Психическое не есть познаваемое в опыте как являющееся: оно есть "переживание", в рефлексии созерцательно усвояемое переживание; оно является как полагающее само себя в абсолютном потоке, как только что зарождающееся и уже отмирающее, воззрительным образом постоянно отпадающее в уже бывшее. Психическое может быть также воспомянутым и таким образом, в известном модифицированном смысле, опытно познанным; в "воспомянутом" уже заключается "бывшее воспринятым"; и оно может быть "повторно" воспомянутым в воспоминаниях, согласующихся в сознании, которое само сознало воспоминания опять-таки как воспомянутое или как показанное. В такой связи и только в ней, будучи тождествен в таких "повторениях", может психическое a priori опытно как существующее и отождествляться Все психическое, которое таким именно образом опытно-познанное, имеет затем некоторой объемлющей связи, в "монадическом" единстве, которое не имеет ничего общего с природой, временем, субстанциональностью и причинностью, обладает своими совершенно особенными "формами" Пси-есть с двух сторон неограниченный поток феноменов с единстве проходящей через него интенциональной линией, которая является перечнем всепроникающего единства, а именно линией ищущего начала и конца имманентного "времени" - времени, которое да измеряют никакие хронометры.

Прослеживая поток явлений в имманентном созерцании, мы передадим от феномена к феномену (каждый из которых есть единство в додасе и сам завлечен потоком) и никогда не приходим ни к чему, KgOMe феноменов. Только тогда, когда имманентное созерцание и вещный опыт получают словесное выражение, вступают в известное отношение находившийся в созерцании феномен и познанная в опыте вещь. Вещный опыт и такое опытное познание отношений ведут за содою и вчувствование как род опосредованного созерцания психического, характеризующее себя как созерцательное проникновение во вторую монадическую связь

Как далеко может, однако, идти в этой сфере разумное исследование, как возможны значимые высказывания относительно нее⁷ <.. > Само собою разумеется, исследование здесь будет осмысленно, лишь если оно предастся всецело смыслу "опытов", которые предлагают себя как опытное познание "психического", и если оно притом будет брать в стараться определить "психическое" как то именно, за что оно, вот это так созерцавшееся, как бы "требует", чтобы его принимали и определяли; следовательно, прежде всего, - если не допускаются бессмысленные натурализации. Следует, как говорилось, брать феномены так, как они даются, то есть как вот это текучее сознание (Ве-yussthaben), мышление (Memen), явление (Erschemen), каковыми являются в качестве вот этого сознания переднего и заднего плана (Vor-dergrundbewussthaben und Hintergrandbewussthaben); в качестве вот этого сознания чего-либо, как настоящего и как преднастоящего; как вымышленного, или символического, или отображенного; как наглядно или не наглядно представляемого и т.д.; и при этом брать все это как нечто так или иначе образующееся и преобразующееся в смене тех или иных положений, тех или иных аттакциональных модусов (attak-tionalen modi). Все это носит название: "сознание о" (Bewunsstsemvon), и "иметь" "смысл" и "мыслить" "предметное" (Gegenstandlich.es), причем последнее - пусть с какой-нибудь точки зрения оно называется "фикцией" или "действительностью" - может описываться как "имманентно предметное", мнимое как таковое и мнимое (vermemt) в том или другом модусе < >

Но раз психическое, само по себе, не является природой, а ей резко противоположно, что же такое в нем считаем мы "бытием"? И раз оно недоступно определению в своей "объективной" идентичности как субстанциональное единство реальных свойств, допускающих повторное наблюдение и научно-опытное установление и подтверждение, раз его нельзя вырвать из вечного потока и придать ему объективность межсубъективного значения, то что же в состоянии мы уловить в нем, определенно высказать относительно него и утверждать как объективное единство. <...> Ответом служит следующее: раз явления как таковые не имеют природы, они имеют сущность, усваиваемую в непосредственном созерцании, всякое утверждение, описывающее их при помощи адекватных понятий, делает это, пока хочет оставаться значимым, в понятиях сущности, то есть в таки£ отвлеченных словесных значениях, которые могут быть разрешены в созерцании сущности

Нужно как следует понять эту конечную основу всех психологических методов. Проклятие натуралистического предрассудка, тяготеющее над нами всеми и лишающее нас способности отрешиться от природы и сделать предметом созерцательного исследования также и психическое в его чистом виде, а не в психофизическом состоянии, закрыло здесь доступ в сферу большой и беспримерной по своим последствиям науки, которая является, с одной стороны, основным условием для подлинно научной психологии, а, с другой стороны, полем истинной критики разума. Проклятие первородного натурализма заключается также и в том, что всем нам так трудно видеть "сущности", "идеи" или, правильнее... постигать их в их своеобразии и не натура-лизировать. Созерцание сущности не содержит больших трудностей или "мистических" тайн, чем восприятие. Когда мы интуитивно постигаем "цвет" с полной ясностью в его полной данности, данное становится сущностью; когда мы в таком же чистом созерцании, переходя от восприятия к восприятию, возвышается до той данности, которая есть "восприятие", восприятие в себе,..то мы созерцательно постигаем сущность восприятия. Докуда простирается интуиция, созерцательное сознание, дотуда простирается и возможность соответству-ющей "идеации"... или "созерцания сущности". Это последнее охватывает, стал быть, всю "психическую" сферу, всю сферу имманентного. Для каждого человека, свободного от предрассудков, самоочевидно, что "сущности", постигнутые в сущностном созерцании, могут, по меньшей мере в общих чертах, быть фиксированы в устойчивых понятиях и этим открывают возможность для устойчивых и в своем роде объективно и абсолютно значимых утверждений. Самые.тонкие цветовые различия, последние нюансы, могут не поддаваться такой фиксации, "цвет" же, в отличие от "звука", обнаруживает столь очевидное различие, что трудно найти что-либо еще более очевидное. И подобными же абсолютно различимыми, то есть допускающими фиксацию сущностями, являются не только сущности чувственных "содержаний" и явлений ("видимых вещей", фантомов и т.п.), но в не меньшей мере и сущности всего психического в прямом смысле слова, сущности всех "актов" и состояний я, соответствующих таким психическим фактам как, например, восприятие, фантазия, воспоминание, суждение, чувство, воля вместе со всеми их бесчисленными разновидностями... Каждое психологическое наименование, как-то восприятие или воля, есть название какой-нибудь обширнейшей области "анализов сознания", т.е. исследований сущности. <...>

Громадное значение имеет тот факт, что сущностное созерцание не имеет ничего общего с "опытом" в смысле восприятия, воспоминания или подобных им актов, и, далее, не имеет ничего общего с эмпирическим обобщением, которое экзистенциально сополагает в своем смысле индивидуальное существование опытных отдельностей. Созерцание созерцает сущность как сущностное бытие, и не созерцает и не полагает ни в каком смысле существование. <...> Подоплекой, или, лучше, начальным актом сущносгного созерцания... может быть также и простая, только "ясная", фантазия, которая, ведь, как таковая не является опытом, не постигает никакого существования. <...>

Каждое суждение, дающее адекватное выражение в устойчивых адекватных понятиях тому, что заключается в сущности, тому, как сущности такого-то рода и такой-то особенности соединяются с сущностями таких-то других, как, например, соединяются между собой созерцание" и "пустое мнение", "фантазия" и "восприятие", "понятие" и "созерцание¹¹ и т.д., как они с необходимостью "воссоединяются" на основании таких-то и таких-то элементов сущности, скажем, например, соответствуют друг другу как "интенция" и осуществление ее, или как они оказываются несоединимыми или вызывают "сознание разочарования", - каждое такое суждение есть абсолютное, общезначимое познание, и было бы бессмысленно желать его опытного подтверждения, обоснования или ниспровержения как суждения о сущности.

<...> То, что восприятие, как и вообще всякий опыт, является восприятием именно вот этого так-то ориентированного, так-то окрашенного, оформленного и т.д предмета, - это относится на счет его сущности, причем все равно, как обстоит дело с "существованием" предмета. И то, что это восприятие помещается в непрерывный ряд восприятий, но ряд не произвольный, а такой, в котором "один и тот же предмет проявляет себя постепенно во все новом и новом виде и т.д.", - и это имеет отношение снова исключительно к сущности. <...> Столько раз обсуждавшиеся в течение столетий проблемы происхождения, будучи освобождены от их ложного, извращающего их натурализма, суть проблемы феноменологические. Так, например, проблема происхождения "пространственного представления", представления времени, вещи, числа, "представлений" о причине, следствии и т.д.

Все дело при этом заключается в том, что бы видеть и считать вполне естественным, что совершенно подобно тому, как можно непосредственно слышать звук, можно созерцать "сущность", сущность "звука", сущность "вещного явления", сущность "видимой вещи", сущность "образного представления" и т.д. и, созерцая, высказывать сущ-ностные суждения. С другой стороны, необходимо остерегаться юмовского смешения, смешения феноменологического созерцания с "самонаблюдением", с внутренним опытом, словом, с актами, которые, вместо сущностей, полагают, напротив, соответствующие индивидуальные черты. <...>

Чистая феноменология как наука... может быть только исследованием существования; какое бы то ни было "самонаблюдение" и всякое суждение, основывающееся на таком "опыте", лежит за ее пределами.

Перейдем к психофизической постановке вопроса. Здесь "психическое" со всем присущим ему существом получает отношение к телу и к единству физической природы: усвоенное в имманентном созерцательном восприятии и существенно постигнутое в такой форме вступает тут в связь с чувственно воспринятым и, стало быть, с природой. <...>

<...>

Вообще... вряд ли может быть трудно и сложно признать с ясностью и основательностью то, что уже было сказано выше, а именно: что психофизическое (т.е. психологическое в обычном смысле) познание предполагает уже сущностное познание психического и что надежда исследовать сущность воспоминания, суждения и т.п. при помощи психофизических экспериментов и непредвзятых внутренних восприятий или опытов с целью таким путем добиться строгих приятии, единственно способных сообщить научную ценность обозначению психического в психофизических утверждениях и этим последним самим, - что такая надежда есть верх извращения.

Основной ошибкой современной психологии, препятствующей ей стать психологией в истинном и подлинно научном смысле этого слова, является то, что она не знает этого феноменологического метол и не культивирует его. Исторические предрассудки отклонили ее от того, чтобы воспользоваться начатками такого метода, заложенными вр всяком анализе, направленном на уяснение понятий. <...>

После всего вышеизложенного ясно уже..., что эмпирическая наука о психическом, на самом деле достаточная, может лишь тогда разобраться в его природных свойствах, когда психология будет строиться на систематической феноменологии, стало быть когда сущ-носгные образования сознания и его имманентных коррелятов, будучи чисто интуитивно исследованы и фиксированы, установят собою нормы для научного смысла и содержания понятий всех возможных феноменов, стало быть, таких понятий, при помощи которых психо-дог-эмпирик высказывает само психическое в своих психофизических сущениях. <...>

Мы оставляем бранное поле психологического натурализма. Быть может, нам следует сказать, что выступивший со времен Локка на авансцену психологизм был, собственно говоря, лишь затемненной из которой должна была выработаться правомерная фило-тенденция, направленная на феноменологическое обоснование философии. К этому присоединяется то, что феноменологическое исследование, поскольку оно есть исследование сущности, то есть априорно в подлинном смысле слова, отдает полную дань всем правомерным мотивам априоризма. Во всяком случае, наша критика должна была ясно показать, что признание натурализма принципиально ошибочной философией не означает еще отказа от идеи строго научной философии, "философии снизу". Критическое разграничение психологического от феноменологического метода указует в лице последнего истинный путь к научной теории разума и равным образом -к удовлетворительной психологии.

Поиск по сайту: