ТЕКСТИ ДЛЯ ПЕРЕКЛАДУ З ФІЛОЛОГІЇ

1. Известно, что больше половины слов современного английского языка составляют слова романского и латинского происхождения. Многие из этих слов так прочно вошли в словарный состав английского языка, что с точки зрения современного состояния языка не рассматриваются как чужеродные. Например, table, chair, conversation, umbrella, telephone, television и др. Другое дело такие слова как apropos, pas, bouquet, en route. Несмотря на то, что в ограниченных сферах употребления эти слова используются часто, они до сих пор ощущаются как иностранные заимствования, не утратившие своего иностранного облика. Некоторая часть таких иностранных слов выделяется в особую стилистическую категорию, которая носит название варваризмов. Это обычно слова, которые существуют в языке без надобности, так как имеют точные эквиваленты (синонимы) в заимствующем языке. В качестве иллюстрации можно привести следующие варваризмы и их апробированные общественным употреблением синонимы общелитературного языка: chagrin(vexation); chic (stylish); bon mot (a clever or witty saying) и др. Необходимо сделать различие между варваризмами и собственно иностранными словами, используемыми иногда в языковой ткани художественных произведений в разных стилистических целях. Варваризмы, в отличие от иностранных слов, входят в словарный состав языка, хотя и находятся на его периферии. Иностранные слова не фиксируются словарями, в то время, как варваризмы находят свое место в полных английских словарях в качестве лексических единиц словарного состава.

2. Варваризмы в словарном составе английского языка имеют свои специфические особенности, связанные, как указывалось выше, с характером развития словарного состава английского языка. Многие из иностранных слов, ранее считавшихся варваризмами, прочно вошли в словарный состав английского языка. Например, retrograde, spurious, strenuous, conscious и некоторые другие, которые в пьесе Бена Джонсона,,The Poetaster” подвергались осмеянию как ненужные заимствования. То же можно сказать и о таких словах, как scientific, methodical, penetrate, function, figurative, obscure, которые когда-то вызывали возражения как варваризмы. Иностранные слова и варваризмы относительно широко используются писателями в различных стилистических целях. Эти цели определили примерный круг функций, в которых этот пласт слов обычно применяется в стиле художественной речи. Наиболее часто иностранные слова встречаются в художественном произведении в функции создания так называемого,,местного колорита”. Под этим термином обычно понимаются различные приемы (в том числе и языковые) обрисовки местных условий жизни, конкретных фактов действительности, нравов, обычаев страны, которая описывается прямо или косвенно в данном произведении. В качестве языковых средств создания такого,,местного колорита” используются слова и выражения того языка, на котором говорят в данной стране или местности.

3. Наиболее характерными чертами стиля научной прозы является синтаксическая организация предложений и выбор лексики. Отбор лексики в стиле научной прозы подчиняется одной основной задаче: адекватно донести до читателя описываемое явление в многообразии признаков, характеризующих это явление. Поэтому слова, используемые для выражения мысли в научной прозе имеют одно, обычно ведущее, предметно-логическое значение. Вообще, наиболее характерным для стиля научной прозы является использование слов в основных предметно-логических значениях. В этом стиле слова редко используются в переносных и других контекстуальных значениях. Образность, как правило, не свойственна стилю научной прозы. Поэтому в ней редко можно встретить метафоры, метонимии, гиперболы, сравнения и другие средства создания образности. Однако, это не значит, что в научных произведениях вообще не встречается образная речь. В отличие от стиля деловых документов, где образность исключается как явление, нарушающее стиль, и в отличие от стиля художественной речи, в котором образность становится наиболее характерным признаком, в стиле научной прозы образность – необязательное вспомогательное средство. Образность в научной прозе – это средство проявления индивидуальной манеры изложения, которое само по себе не является обязательным для стиля научной прозы. Образность обычно усиливает, оттеняет уже аргументированную логически мысль. В связи с такой особенностью употребления лексики в стиле научной прозы, в нем вырабатывается соответствующая общая для всех научных работ черта – терминологичность. Иногда общеупотребительные слова становятся терминами в связи с особым характером их употребления в научной работе.

4. Что собой представляет перевод как объект языкознания? Прежде всего, говоря о переводе какого-то произведения на русский язык, мы имеем в виду какой-то текст, чем-то отличающийся от других текстов на русском языке, которые не являются переводами. Языковед может изучать особенности таких текстов, сопоставляя их как с иноязычным оригиналом, так и с,,непереводными” текстами на том же языке. С другой стороны, текст перевода является конечным продуктом, результатом действий переводчика. Этот,,продукт” создается в ходе этих действий, в процессе перевода или путем перевода, так что,,перевод” может означать определенную последовательность действий переводчика. Поэтому в некоторых работах начального периода развития теории перевода подчеркивалась необходимость рассматривать в качестве объекта исследования именно динамический аспект перевода, перевод как процесс. Последующий анализ показал, что вряд ли правомерно противопоставлять процесс перевода его результату. Именно результат перевода представляет собой ту наблюдаемую реальность, на основании которой можно кос­венно судить и о том, как протекает процесс перевода, недоступный непосредственному наблюдению. Кроме того, в лингвистическом плане под процессом обычно понимается преобразование одних языковых структур или единиц в другие, от­куда следует, что при его описании должны учитываться как исходные структуры или единицы, так и конечные. В процессе перевода исходными являются единицы текста оригинала, а конечными –единицы текста перевода. Таким образом, лингвистическая теория перевода имеет дело как с текстами на ис­ходном языке и на языке перевода (переводящего языка), так и с процессом преобразования текста оригинала в текст перевода. Но и такой подход оказался недостаточным. Переводческая деятельность по определению носит посредни­ческий характер, поскольку ее цель заключается в том, чтобы сделать доступным для читателей перевода сообщение, сделанное автором оригинала на другом языке. Иными словами, благодаря переводу обеспечивается возможность общения между людьми, говорящими на разных языках, возможность межъязыковой коммуникации. Для создания полноценного перевода переводчик должен принимать во внимание характерные особенности автора сообщения (источника информации) и тех получателей (рецепторов) информации, для которых предназначалось это сообщение, их знания и опыт, отражаемую в сообщении реальность, характер и особенности восприятия людей, которым адресуется перевод, и все прочие аспекты межъязыковой коммуникации, влияющие на ход и результат переводческого процесса. Поэтому лингвистическая теория перевода рассматривает перевод в широких рамках межъязыковой коммуникации и изучает все ее аспекты и определяющие факторы как собственно языковые, так и внешние по отношению к языку, но прямо или косвенно влияющие на выбор языковых единиц в процессе перевода.

5. Художественным переводом называется перевод произведений художественной литературы. Произведения художествен­ной литературы противопоставляются всем прочим речевым произведениям благодаря тому, что для всех них доминантной является одна из коммуникативных функций, а именно художественно-эстетическая или поэтическая. Основная цель любого произведения этого типа заключается в достижении определенного эстетического воздействия, создании художественного образа. Такая эстетическая направленность отличает художественную речь от остальных актов речевой коммуникации, ин­формативное содержание которых является первичным, самостоятельным. Информативным переводом называется перевод текстов, основная функция которых заключается в сообщении каких-то сведений, а не в художественно-эстетическом воздействии на читателя. К таким текстам относятся все материалы научного, делового, общественно-политического, бытового и пр. характера. Сюда же следует отнести и перевод многих детективных (полицейских) рассказов, описаний путешествий, очерков и тому подобных произведений, где преобладает чисто информационное повествование. Деление на художественный и информативный перевод указывает лишь на основную функцию оригинала, которая должна быть воспроизведена в переводе. Фактически, в оригинале, требующем, в целом, художественного перевода, могут быть отдельные части, выполняющие исключительно информационные функции, и, напротив, в переводе информативного текста могут быть элементы художественного перевода. При этом необходимо, чтобы функционально-стилистические особенности оригиналов определяли и специфические черты перевода таких текстов. По этому признаку выделяются в особые подвиды перевод научно-технических материалов, перевод официально-деловых материалов, перевод политико-публицистических материалов, перевод газетно-информационных материалов, перевод патентных материалов и др.

6. В реальной жизни мы имеем дело только с конкретными предметами: мы видим какое-то конкретное яблоко, ярко-красное в одной части и желтоватое в другой, определенного размера, формы, веса и степени спелости, с определенным количеством пятен и неровностей, при определенном освещении, в определенном месте, в данный момент данного дня и т. д. Поскольку язык не в состоянии выразить все эти оттенки во всей их конкретности, нам для облегчения коммуникации приходится отвлекаться от индивидуальных и конкретных характеристик: слово яблоко применяется не только к тому же яблоку при других обстоятельствах, в другое время, при другом освещении, но также к огромному числу других предметов, которые удобно объединить под тем же самым названием. Ведь иначе мы имели бы бесконечное количество индивидуальных названий и нам нужно было бы изобретать слова для новых предметов в каждый момент дня. Мир вокруг нас находится в постоянном изменении, и чтобы поспеть за этими изменениями, мы создаем в нашем сознании или, по крайней мере, в языке определенные более или менее стабильные точки, определенные средние единицы. В реальном мире средних единиц не бывает, но они существуют в языке, и, таким образом, вместо обозначения данного предмета, словом яблоко обозначается некий средний предмет из общего числа всех предметов, имеющих много общих черт (но, конечно, не все). Иначе говоря, чтобы сообщить наши впечатления и мысли, абсолютно необходимо иметь более или менее абстрактные обозначения понятий: яблоко является абстрактным по отношению к конкретному яблоку, с которым нам приходится иметь дело; фрукт абстрактно даже в большей степени; а еще более абстрактные понятия выражают такие слова, как красный, желтый и т. п.; язык всегда имеет дело с абстрактными словами; только степень абстрактности изменяется бесконечно.

7. Вопрос о знаковом характере языка имеет очень давнюю историю и встречается уже у ученых глубокой древности, задававшихся вопросом о сущности языка. Так, у Аристотеля мы обнаруживаем следующее высказывание:,,Языковые выражения суть знаки для душевных впечатлений, а письмо – знак первых. Так же как письмо не одинаково у всех, так не одинаков и язык. Но впечатления души, с которыми в своих истоках соотносятся эти знаки, для всех одинаковы; также и вещи, впечатление от которых представляет их отображение, тоже для всех одинаковы”. Изложенный с такой лапидарностью тезис Аристотеля лежал в основе теорий XVI – XVIII вв., устанавливающих для всех языков единое логическое содержание при различных фор­мах его обозначения. Понятие знаковости достаточно широко используется и в работах лингвистов, закладывавших основы сравнительно-исторического языкознания. Однако как употребление самого термина,,знак” (или,,символ”), так и его понимание очень широко варьируется у разных языковедов. Например, В. Гумбольдт, характеризуя слова как знаки предметов в соответствии с общими положениями своей философии языка, указывает:,,Люди понимают друг друга не потому, что они усвоили знаки предметов, и не потому, что под знаками договорено понимать точно одни и те же понятия, а потому, что они (знаки) представляют собой одни и те же звенья в цепи чувственных восприятии людей и во внутреннем механизме оформления понятий; при их назывании затрагиваются те же самые струны духовного инструмента, в результате чего в каждом человеке возникают соответствующие, но не одни и те же понятия”. Но уже А.А. Потебня, который в ряде существенных теоретических положений сближается с В. Гумбольдтом, в понимании языкового знака предлагает свою точку зрения, во многом связанную с установлением в лингвистике психологического истолкования категорий языка и оказавшую в дальнейшем большое влияние на понимание этой проблемы в русской лингвистической литературе. А.А. Потебня прежде всего отмечает, что,,в слове (тоже) совершается акт познания. Оно значит нечто, т. е., кроме значения, должно иметь и знак”. Затем он поясняет:,,Звук в слове не есть знак, а лишь оболочка, или форма знака; это, так сказать, знак знака, так что в слове не два элемента, как можно заключить из вышеприведенного определения слова как единства звука и значения, а три”. В дальнейшем изложении А.А. Потебня вносит новые уточнения в свое понимание языкового знака. Знак, пишет он,,,есть общее между двумя сравниваемыми сложными мысленными единицами, или основа­ние сравнения…”. И далее:,,Знак в слове есть необходимая замена соответствующе­го образа или понятия; он есть представитель того или другого в текущих делах мысли, а потому называется представлением”.

8. Не подлежит сомнению, что язык как социальное явление находится в зависимости от общего культурного состояния народа, которое предполагает и соответст­вующие формы мышления. Когда П.Я. Черных говорит, что,,явление абстрагирования грамматических фактов, первоначально не имевших абстрактного значения, как характерная черта развития грамматического строя, не может служить основанием для того, чтобы отрицать всякую связь между историей грамматического строя того или другого языка и историей данного народа”, то в общей форме с ним нельзя не согласиться. Но, с другой стороны, не следует переоценивать этого фактора для становления конкретных явлений грамматической структуры языка. Как в истории отдельных языков, так и целых языковых семейств можно обнаружить достаточно многочисленные факты, показывающие развитие грамматических элементов языка в одинаковом направлении. Можно констатировать случаи параллельного развития ряда явлений в грамматических системах даже чрезвычайно различных по своей структуре языков. Подобные общие и параллельные процессы развития, очевидно, можно в известной мере связать с культурным развитием общества, обусловливающим в области мышления развитие в направлении от более конкретных к более абстрактным категориям. Культурное состояние общества, следовательно, связывается с языком в этом случае через посредство мышления. В ряде индоевропейских языков, например, на древней стадии их развития было засвидетельствовано двойственное число (в славянских, германских, греческих), уступившее в дальнейшем развитии этих языков свое место множественному числу, как категории более абстрактной. Это же явление наблюдается в хамито-семитских языках. В арабском, как и в греческом, можно по письменным памятникам проследить постепенное ограничение применения двойственного числа. В развитии индоевропейских языков можно наблюдать недостаточную дифференцированность временных значений в фор­мах глагола (например, отсутствие четкого разграниче­ния настоящего и будущего времени) и использование более конкретных по своему характеру видовых значений для передачи временных. То же самое имеет место в хамито-семитских языках, где грамматическая категория времени наименее развита (там, где она есть, она обычно недавнего происхождения) и временные значе­ния передаются посредством видовых форм. Наконец, в развитии индоевропейских и хамито-семитских языков возможно указать известный параллелизм в формировании категории, которая выражается артиклем и способствует (говоря в общих чертах) индивидуализации выражаемого словом предмета независимо от конкретного лексического значения этого слова. Здесь также нельзя не увидеть параллельного процесса в направлении от конкретного к абстрактному.

9. Очевидно, что между определенным аспектом языка и общественными процессами можно установить известную общую зависимость… Например, развитие языка в направлении от языка племенного к языку народности и от этого последнего к национальному возможно толь­ко потому, что такова закономерность развития общества. При этом прохождении языков по отдельным этапам развития в них возникают явления, свойственные только каждому этапу в отдельности. Так, по-разному складываются отношения между территориальными диа­лектами и языком народности, с одной стороны, и между территориальными диалектами и национальным языком – с другой. Изменение этих отношений, в свою очередь, не может не наложить своего отпечатка и на структуру языка. Но такая зависимость в каждом отдельном языке принимает глубоко своеобразные формы не только потому, что превращение, например, языка народности в национальный язык происходит всегда в особых исторических условиях, но также и потому, что каждый язык обладает специфическими для него структурными особенностями. Структурное же различие языков приводит к тому, что каждый из них может реагировать далеко не одинаково на одни и те же стимулы. Но возможны и иные типы зависимости развития языка от истории народа. Как выше многократно отмечалось, развитие языка в конечном счете стимулируется потребностями общения, осложняющимися с развитием общества. Язык развивается до тех пор, пока он функционирует в качестве средства общения в среде какого-либо общества, и когда он лишается этих функций (или сужает их до вспомогательного,,языка для связи” между разноязычными представителями замкнутого профессионального круга, как например, латинский в средние века), он превращается в,,мертвый” язык. От общества язык получает стимулы для своего развития, и стимулы эти носят определенный характер, поскольку они рождаются в конкретно-исторических условиях. Однако те изменения в общественной жизни, на которые язык в процессе своего развития реагирует, выражаются в языке в соответствии со свойственными ему структурными особенностями. Таким образом, явления развития языка в этом аспекте представляются определенными, зависящими от структуры языка способами реализации внеязыковых стимулов, которые рождаются историей народа. Этим общим положением определяется данный и наиболее наглядный тип зависимости развития языка от истории общества.

10. Словесное мышление, или мышление при помощи языка, присуще любому народу. Хронологически это, несомненно, более поздний тип мышления, которому предшествовали различные авербальные типы мышления, сохранившиеся в настоящее время. Развитие человеческого мышленияобладает одной очень интересной специфической особенностью. Эта особенность состоит в том, что с развитием более высоких видов мышления, в частности мышления теоретического, генетически более ранние виды наглядного мышления не вытесняются, а преобразовываются, превращаясь в высшие формы наглядного мышления. Развитие мышления не сводится к тому, что над генетически более ранними примитивными видами мышления надстраиваются другие, генетически более поздние и сложные. В силу неразрывной внутренней связи всех сторон мышления между собой и со всей личностью и ее сознанием в целом, генетически более ранние виды в процессе развития сами поднимаются на высшую ступень. Поэтому такие типы мышления, как образное, предметное и техническое, проявляются также и в процессе мышления современного человека. Появление словесного мышления было вызвано необходимостью в общении, поскольку авербальные типы мышления не коммуникативны. Общение людей вообще невозможно без знаков. Для того, чтобы мысль одного человека стала достоянием другого человека, она должна быть при помощи звуковых знаков облечена в чувственно воспринимаемую форму. Без знаков нет общения. Другой отличительной особенностью словесного мышления должна быть линейность речи. Все элементы речи как бы выстраиваются в один ряд, в одну линию. Это необходимо для обеспечения ясности высказывания. Всякие иные комбинации, например объемные, совмещающие и т.п., такой ясности не могли бы обеспечить, и понимание речи оказалось бы затруднительным. По сравнению с авербальными формами мышления содержание словесного мышления должно быть выражено более подробно. Всякое языковое выражение предназначено прежде всего для другого человека. Нужно выразить свою мысль в языковой форме так, чтобы слушающий понял. Необходимость создания языковых моделей естественных ситуаций требует объективизацииотдельных свойств предметов и отношений. В нашем сознании они отделяются от их естественных носителей, находят отдельные выражения в словах и формах языка или в смысловых аналогах этих форм. По этой причине в каждом языке количество слов намного превосходит количество самостоятельно существующих явлений действительности. Такие понятия, как,,теплота”или,,твердость”,,,справедливость”,,,высота”,,,близость”,,,даль” и т.п., отдельно в природе не существуют.

11. Развитие языков всегда было тесно связано с судьбами их носителей и, в частности, с развитием устойчивых социальных форм объединения людей. В эпоху разложения первобытнообщинного строя, с возникновением частнособственнических отношений и появлением классов на смену племенам приходят народности. Соответственно, складываются языки народностей. Взамен племенной организации формируется чисто территориальная. Поэтому диалектное членение языка народности обычно бывает лишь отчасти связано со старыми различиями племенных языков или диалектов; в большей степени оно отражает складывающиеся территориальные объединения и их границы. Иногда язык формирующейся или уже сформировавшейся народности дополнительно получает функции лингва франка, становясь языком межэтнического общения для ряда родственных и неродственных сопредельных племен, даже и не объединяющихся в народность. Примерами могут служить языки чинук у индейских племен Тихоокеанского побережья Америки, хауса в Западной Африке, суахили в Восточной Африке южнее экватора, малайский язык на островах Юго-Восточной Азии. С возникновением и распространением письма начинается формирование письменных языков. В условиях массовой неграмотности такой язык — достояние крайне узкого слоя, владение этим языком достигается лишь в результате специальной профессиональной выучки. Кроме того, письменный язык консервативен, он придерживается авторитетных образцов, нередко рассматриваемых как священные. Разговорный же язык народа развивается по своим законам. Постепенно разрыв между письменным и разговорным языком становится все больше. Примером может служить разрыв между классической латынью, представленной памятниками литературы, и,,вульгарной (т. е. народной) латынью”, как она восстанавливается по данным развившихся из нее романских языков и по свидетельствам римских грамматистов о,,неправильной” латинской речи. Свой письменный язык вырабатывается далеко не у всех народностей. В силу тех или иных причин у многих народностей функции языка литературы и деловой переписки выполняет в течение определенного времени чужой язык – язык завоевателей, авторитетной чужой культуры, религии, получившей международное распространение и т. д. Так, в большинстве стран средневековой Европы языком науки, религии и в значительной мере языком деловой переписки и литературы была,,средневековая латынь” – язык, по-своему продолжавший традиции классической латыни. Он отчасти использовался и в устном общении внутри узкого слоя образованных, но не являлся родным ни для одного из народов, населявших эти страны. На Ближнем Востоке такие же функции длительное время выполнял арабский язык. Иногда в одной стране существовало даже несколько письменных языков. Так, в средневековой Монголии языком деловой переписки был маньчжурский, а языком религии и культовой литературы – тибетский.

12. Под контекстом принято понимать языковое окружение, в котором употребляется та или иная лингвистическая единица. Так, контекстом слова является совокупность слов, грамматических форм и конструкций, в окружении которых встречается данное слово. Еще раз подчеркнем, что слово – далеко не единственная единица языка; другие лингвистические (и речевые) единицы, такие как фонемы, морфемы, словосочетания и предложения также встречаются не в изолированном употреблении, а в определенном языковом окружении, так что есть все основания говорить и о контексте фонемы, и о контексте морфемы, и о контексте словосочетания и даже предложения (совокупность других предложений, в окружении которых встречается данное предложение). Тем не менее для простоты изложения мы в дальнейшем (как это делалось и при рассмотрении других вопросов) будем оперировать примерами только на уровне слов. В пределах общего понятия контекста различается узкий контекст (или,,микроконтекст”) и широкий контекст (или,,макроконтекст”). Под узким контекстом имеется в виду контекст предложения, то есть лингвистические единицы, составляющие окружение данной единицы в пределах предложения. Под широким контекстом имеется в виду языковое окружение данной единицы, выходящее за рамки предложения; это – текстовой контекст, то есть совокупность языковых единиц, окружающих данную единицу в пределах, лежащих вне данного предложения, иными словами, в смежных с ним предложениях. Точные рамки широкого контекста указать нельзя – это может быть контекст группы предложений, абзаца, главы или даже всего произведения (напр., рассказа или романа) в целом. Узкий контекст, в свою очередь, можно разделить на контекст синтаксический и лексический. Применительно к фонеме и морфеме можно выделить также контекст фонологический и морфологический; однако эти виды контекста лежат вне пределов настоящего исследования. Синтаксический контекст – это та синтаксическая конструкция, в которой употребляется данное слово, словосочетание или (придаточное) предложение. Лексический контекст – это совокупность конкретных лексических единиц, слов и устойчивых словосочетаний, в окружении которых встречается данная единица. Наиболее существенную роль контекст играет в разрешении многозначности лингвистических единиц. Не считая случаев нарочитой или случайной (непреднамеренной) двусмысленности, контекст служит тем средством, которое как бы,,снимает” у той или иной многозначной единицы все ее значения, кроме одного. Конечно, роль контекста далеко не ограничивается разрешением многозначности слов и других лингвистических единиц; однако важнейшая его функция заключается именно в этом. В процессе перевода для разрешения многозначности и определения выбора эквивалента иногда достаточно учета синтаксического контекста той или иной единицы, в частности, слова. Так, глагол burn может переводиться на русский язык как гореть и как жечь, причем выбор соответствия целиком определяется синтаксическим контекстом, в котором употреблено английское слово: в непереходной конструкции (при отсутствии прямого дополнения) burn переводится как гореть, в переходной (при наличии прямого дополнения или в форме страдательного залога) – как жечь. Ср. The candle burns– Свеча горит, но Не burned the papers – Он сжег бумаги.

13. Для современного этапа во всех отраслях знания характерен функционально-системный подход к изучаемым явлениям. Начинает пробивать себе дорогу и подход антропоцентрический, но к нему мы обратимся позже, а эту главу посвятим разным концепциям системы. Определений системы существует очень много. Мы будем понимать под системой упорядоченную и внутренне организованную совокупность (множество) взаимосвязанных и взаимодействующих объектов. Элементы системы образуют целостный комплекс, подчинены отношениям иерархии, могут, в свою очередь, рассматриваться как подсистемы и функционируют во взаимодействии с внешней средой. Возникновение системного подхода в науке относится к XIX и началу XX века. Так, Чарльз Дарвин (1809 – 1882) показал в своей теории эволюции органического мира, что весь органический мир – единое целое, состоящее из систематических групп, связанных многими отношениями. Д.И. Менделеев (1834 – 1907) открыл периодический закон химических элементов (1869), на основе которого им была создана периодическая система, объединяющая в одно целое все известные химические элементы и позволяющая предсказать еще неизвестные. С тех пор в науке, технике, искусстве идея взаимосвязанности всего существующего развивалась все шире. Общая теория систем возникла в XX веке. Она абстрагируется от физической природы объектов, не претендует на то, чтобы подменить собой отдельные науки, но изучает общие вопросы структуры систем, управления и передачи информации, присущие разным наукам, акцентируя внимание на целостности и интегративных свойствах объектов и связях внутри систем и с внешней средой. В теории информации понятие среды входит в понятие системы уже по определению Там принято считать, что множество образует систему, если связи определенного вида между элементами этого множества (внутренние связи) преобладают над аналогичного вида связями между элементами этого множества и окружающей средой (внешние связи). Первыми лингвистами, положившими в основу описания языка и языковых элементов понимание системных отношений, были И.А. Бодуэн де Куртенэ (1845 – 1929) и Ф. де Соссюр (1857 – 1913). Соссюр разделил и противопоставил два возможных аспекта изучения языка: синхронический и диахронический. Он считал, что изучить системные отношения в языке можно лишь при синхронном подходе, поскольку время разрушает системные связи. Соссюр, как известно, сравнивал язык с шахматами, где важны правила и значимость каждой фигуры, а материал, из которого фигуры сделаны, значения не имеет. Позднейшие ученые от этого жесткого деления синхронии и диахронии отказались. Выдающийся французский ученый Густав Гийом (1883 – 1960), считая, что я з ы к одновременно является и наследием прошлого и результатом преобразования его человеком в процессе познавательной работы, предлагал изучать и синхронию в развитии. Теорию Гийома называют психосистематикой. Изменения могут происходить как внутри системы, без изменения ее механизмов, так могут вызвать и изменения в самом механизме системы, для объяснения которых необходимо обратиться к истории. Такой подход имеет то преимущество, что позволяет не только описать, но и объяснить факты языка. История языка тоже должна быть историей его системы, а не отдельных фактов. Неоднозначно решается вопрос и о моносистемности или полисистемности языка. Одни ученые рассматривают язык как систему систем. Такой точки зрения придерживался, например, А. Мейе (1866 – 1936), основоположник французской социологической лингвистики.

14. Материалом и способом толкования культурной информации лингвокультурология отличается и от лингвострановедения. Главная установка страноведчески ориентированных концепций и словарей состоит в выявлении и описании круга лексических и фразеологических единиц, обозначающих культурно маркированные реалии, то есть факты материальной, социальной жизни, истории, которые являются собственно национальными. Лингвострановедение оперирует понятием фоновых знаний, под которыми понимается внеязыковая информация, в том числе культурно значимая, присутствующая в языковом знаке в качестве особых семантических долей его значения. Через понятие фонового знания единицы языка соотносятся с фактами культуры. Таким образом, в реестр лингвострановедения включены те единицы языка, которые имеют во внеязыковой действительности,,реальный” прототип в пространстве или во времени. Лингвокультурология же не ограничивается тем набором единиц, культурный компонент в содержании которых может быть выявлен через историко-этимологическую,,подоплеку” и стремится к экспликации культурно-национальной значимости единиц, которая достигается на основе соотнесения их значений с концептами (кодами, установками) общечеловеческой или национальной культуры. С этих позиций культурно значимыми оказываются не только языковые единицы, обозначающие культурно маркированные реалии, но и те, в которых культурная информация,,залегает” на более глубинном уровне семантики. Например, серия фразеологических словосочетаний со словом,,раб”, которое выступает в метафорически связанном значении, –,,раб страстей”,,,раб желаний”,,,раб корыстолюбия”,,,раб привычек”,,,раб моды” – рассматривается с этой точки зрения как несущая культурно значимую информацию. Этот тип информации,,достается” через корреляцию данной группы фразеологизмов с двумя, по крайней мере, установками культуры: во-первых, с установкой духовно-религиозной культуры, воплощенной в термине,,раб Божий”, что восходит к религиозному дискурсу; во-вторых, с категорией личности в современной культуре, где ее основными,,эталонными” атрибутами считаются самостоятельность суждений и свобода выбора. Ни одна из этих двух прескрипций культуры не реализуется субъектом данных словосочетаний, отсюда эмотивная модальность осуждения, свойственная всем этим фразеологизмам. Таким образом, основным методом анализа языковых знаков в лингвокультурологии, ведущим способом экспликации заключенной в них культурной информации, другими словами – экспликации их культурной значимости, является процедура соотнесения групп или массивов языковых знаков со знаками (категориями, таксонами) культуры. Именно массивы номинативных единиц, лексических и фразеологических, функционирующих в том или ином языке, манифестируют значимость определенных установок культуры для той или иной лингвокультурной общности. Культурная информация,,рассеяна” в языке, она осознанно или неосознанно воспроизводится носителями языка, употребляющими языковые выражения в определенных ситуациях, с определенными интенциями и с определенной эмотивной модальностью. Задача исследователя состоит в интерпретации денотативного или образно мотивированного аспектов значения языковых знаков в категориях культуры, т.е. в соотнесении единиц системы языка с единицами культуры

15. Язык есть звуковое выражение мысли, проявляющийся в звуках процесс мышления. Чувства, восприятия, волеизъявление язык прямо не выражает; язык – не непосредственное выражение чувства и воли, но только мысли. Если необходимо через посредство языка выразить чувства и волю, то это можно сделать только опосредствованным путем, и именно в форме мысли. Непосредственное выражение чувств и восприятия, так же как воли и желания, осуществляется не через язык, но через естественные звуки – крики, смех, а также через звуковые жесты и подлинные междометия, как, например, о! эй! и др. Эти звуки, выражающие чувство и волю непосредственно, – не слова, не элементы языка, но приближающиеся к животным крикам звуковые жесты, которые мы употребляем наряду с языком. Они в большей степени свойственны инстинктивному человеку (ребенку, необразованному или охваченному болезненными чувствами и аффектами человеку), нежели человеку образованному и находящемуся в спокойных условиях культурных форм жизни. Эти звуки не имеют ни функции, ни форм слова, они находятся ниже языка. Язык имеет своей задачей создать звуковой образ представлений, понятий и существующих между ними отношений, он воплощает в звуках процесс мышления. Звуковое отображение мысли может быть более или менее полным; оно может ограничиться неясными намеками, но вместе с тем язык посредством имеющихся в его распоряжении точных и подвижных звуков может с фотографической точностью отобразить тончайшие нюансы мыслительного процесса. Язык, однако, никогда не может обойтись без одного элемента, именно звукового выражения понятия и представления; звуковое выражение обоих явлений образует обязательную сторону языка. Меняться или даже совершенно отсутствовать может только звуковое выражение отношения; это меняющаяся и способная на бесконечные градации сторона языка. Представления и понятия, поскольку они получают звуковое выражение, называют значением. Функции звука состоят, следовательно, в значении и отношении. Звуки и звуковые комплексы, функцией которых является выражение значения, мы называем корнями. Значение и отношение, совместно получившие звуковое выражение, образуют слово. Слова в свою очередь составляют язык. В соответствии с этим сущность слова, а тем самым и языка заключается в звуковом выражении значения и отношения. Сущность каждого языка в отдельности обусловливается способом, каким значение и отношение получают звуковое выражение. Кроме звучания, кроме звуковой материи, применяемой для выражения значения и отношения (функций), и кроме функций, мы должны выделить еще третий элемент в природе языка. То многообразие способов соединения слов, которое мы отметили, частично основывается не на звуке и не на функциях, а на отсутствии или наличии выражения отношений и на том положении, которое занимают относительно друг друга выражение значения и выражение отношения. Эту сторону языка мы называем его формой. Мы должны, следовательно, в языке, а затем и в слове выделять три элемента. Точнее говоря, сущность слова, а тем самым и всего языка определяется тремя моментами: звуком, формой и функцией.

16. Язык непосредственно не подвластен мышлению говорящих. В заключение обратим особое внимание на одно из следствий из этого принципа: ни одна языковая семья не принадлежит раз и навсегда к определенному лингвистическому типу. Спрашивать, к какому типу относится данная группа языков, – это значит забывать, что языки эволюционируют, полагать, что в этой эволюции есть какой-то элемент постоянства. Но во имя чего имеем мы право предполагать границы у этого развития, которое не знает никаких границ? Правда, многие, говоря о характерных признаках какой-либо языковой семьи, думают преимущественно о характере ее праязыка, и в таком случае проблема представляется вполне разрешимой, поскольку речь идет об определенном языке и определенной эпохе. Однако, если кто-нибудь станет предполагать наличие в языке каких-то постоянных признаков, над которыми не властно ни пространство, ни время, тот посягнет непосредственно на основные принципы эволюционной лингвистики. Неизменяющихся признаков, по существу, не бывает, они могут сохраняться только случайно. Возьмем для примера индоевропейскую семью. Нам известны характерные признаки того языка, от которого произошла эта семья: очень простая система звуков; никаких сложных сочетаний согласных, никаких удвоенных согласных; бедный вокализм, характеризующийся, однако, в высшей степени регулярной системой чередований, глубоко грамматических по своей природе; музыкальное ударение, падающее в принципе на любой слог слова и потому используемое для подчеркивания грамматических противопоставлений; количественный ритм, покоящийся исключительно на противопоставлении долгих и кратких слогов; большой простор для образования сложных и производных слов; исключительно богатая именная и глагольная флексия; автономность в предложении отдельного слова, изменяющегося с помощью флексии и заключающего в самом себе все свои определения, и в результате этого – большая свобода конструкций при малочисленности служебных (грамматических) слов с детерминативным или релятивным значением (глагольные приставки, предлоги и т. д.). Нетрудно убедиться, что ни один из этих признаков полностью не сохранился в целостном виде ни в одном из индоевропейских языков; что некоторые из этих признаков, как, например, роль количественного ритма и музыкального ударения, вообще не встречаются ни в одном из этих языков и что такие языки, как английский, армянский, ирландский и ряд других, до такой степени изменили свой первоначальный индоевропейский характер, что кажутся представителями совершенно иного языкового типа. С несколько большим основанием мы вправе говорить о более или менее общих трансформационных процессах, свойственных различным языкам какой-либо семьи. Так, указанное нами выше постепенное ослабление механизма словоизменения встречается во всех индоевропейских языках, хотя и в этом отношении они представляют значительные расхождения: наиболее сохранилось словоизменение в славянских языках, а в английском языке оно сведено почти на нет. С этим упрощением флексии следует поставить в связь другое явление, тоже довольно общего характера, а именно более или менее постоянный порядок элементов в предложении, а также вытеснение синтетических приемов выражения смысла приемами аналитическими: передача падежных значений предлогами, образование глагольных форм при помощи вспомогательных глаголов и т. п. Как мы видели, та или иная черта прототипа может отсутствовать в том или другом из восходящих к нему языков; но верно и обратное: нередки случаи, когда общие черты, свойственные всем представителям семьи, не встречаются в праязыке – примером может служить гармония гласных, то есть ассимиляция качества всех гласных в суффиксах последнему гласному корня.

17. Сближение языкознания с психологией, при котором стала возможна мысль искать решения вопросов о языке в психологии и, наоборот, ожидать от исследований языка новых открытий в области психологии, возбуждая новые надежды, в то же время свидетельствует, что каждая из этих наук порознь уже достигла значительного развития. Прежде чем языкознание стало нуждаться в помощи психологии, оно должно было выработать мысль, что и язык имеет свою историю и что изучение его должно быть сравнением его настоящего с прошедшим, что такое сравнение, начатое внутри одного языка, вовлекает в свой круг все остальные языки, то есть что историческое языкознание нераздельно со сравнительным. Мысль о сравнении всех языков есть для языкознания такое же великое открытие, как идея человечества – для истории. И то и другое основано на несомненной, хотя многими не осознаваемой истине, что начала, развиваемые жизнью отдельных языков и народов, различны и не заменимы одно другим, но указывают на другие и требуют со стороны их дополнения. В противном случае, то есть если бы языки были повторением одного и того же в другой форме, сравнение их не имело бы смысла, точно так, как история была бы одною огромной, утомительной тавтологией… Говорят обыкновенно об исторической и сравнительной методе языкознания; это столько же методы, пути исследования, сколько и основные истины науки. Сравнительное и историческое исследование само по себе было протестом против общей логической грамматики. Когда оно подрыло ее основы и собрало значительный запас частных законов языка, тогда только стало невозможно примирить новые фактические данные со старой теорией… На рубеже двух направлений науки стоит Гумбольдт – гениальный предвозвестник новой теории языка, не вполне освободившийся от оков старой. Штейнталь первый, как кажется, показал в Гумбольдте эту борьбу теории и практики, или, вернее сказать, двух противоположных теорий, а вместе и то, на которую сторону должна склониться победа по суду нашего времени. С другой стороны, психология не могла бы внушить никаких ожиданий филологу, если бы до сих пор оставалась описательной наукой. Всякая наука коренится в наблюдениях и мыслях, свойственных обыденной жизни; дальнейшее ее развитие есть только ряд преобразований, вызываемых первоначальными данными, по мере того, как замечаются в них несообразности. Так и первые психологические теории примыкают к житейскому взгляду на душу.

18. Было бы, однако, неверным считать, что слово является лишь,,ярлыком”, обозначающим отдельный предмет, действие или качество. На самом деле смысловая (семантическая) структура слова гораздо сложнее, и исследование подлинной смысловой структуры слова, как это многократно отмечалось в лингвистике, требует гораздо более широкого подхода. Хорошо известно, что многие слова имеют не одно, а несколько значений, обозначая совсем различные предметы. Так, в русском языке слово «коса» может обозначать или косу девушки, или инструмент, которым косят траву, или узкую песчаную отмель. Слово,,ключ” также может обозначать и инструмент, которым отпирают дверь, и родник или источник и т. д. Так, слово,,ручка” может одинаково обозначать и маленькую руку ребенка, и прибор для писания, и дверную ручку и ручку кресла, иначе говоря, совершенно различные предметы, общим для которых является лишь то, что все они какими-либо сторонами связаны с рукой человека. Слово,,поднять”, которое с первого взгляда обозначает одно определенное действие, на самом деле также многозначно. Оно может обозначать,,наклониться и поднять что-нибудь с пола” (,,поднять платок”), или,,поднять что-либо вверх” (,,поднять руку”), или,,поставить какой-либо вопрос” (,,поднять вопрос”) или вообще,,начать какое-либо действие, меняющее прежнее состояние” (,,поднять шум”), а слово,,сдать” – либо,,успешно выдержать экзамен” (,,он сдал экзамен”), либо,,ухудшить свое состояние” (,,он сильно сдал”) и т. д. В английском языке эта многозначность слов выражена еще более отчетливо, и слово to go может обозначать и,,идти”, и,,ехать”, и,,начинать” и т. д.; слово to run может обозначать,быстро идти”,,,играть роль”,,,предлагать проект”, а слово bachelor может иметь значение,,рыцарь”,,,холостяк”,,,человек, имеющий низшую научную степень”,,,молодой тюлень” и т. д. Такие слова хорошо известны как в русском языке, так и в других языках; они называются,,омонимами”. Множественное значение одного и того же слова встречается не так редко, и,,полисемия” является скорее правилом языка, чем исключением. Все это показывает, что явление многозначности слов гораздо шире, чем это могло казаться, и что точная,,предметная отнесенность” или,,ближайшее значение” слова является по существу выбором нужного значения из ряда возможных. Чаще всего это уточнение значения слова или его выбор осуществляется,,семантическими маркерами” и,,семантическими дистинкторами”, которые уточняют значение слова и отделяют его от других возможных значений. Обычно эта функция определяется той ситуацией, тем контекстом, в которых стоит слово, а иногда и тем тоном, которым слово произносится (,,он купил себе шляпу” или,,он — шляпа”). Все это дало многим исследователям основание считать, что слово почти никогда не имеет лишь одной, твердой и однозначной предметной отнесенности и что более правильным будет утверждение, что всякое слово всегда многозначно и является полисемичным. Именно поэтому, по мнению ряда авторов, для уточнения понимания конкретной,,предметной отнесенности” (или,,ближайшего значения”) слова одной лингвистики (или ее раздела – лексики) недостаточно, и выбор,,ближайшего значения” слова определяется многими факторами, среди которых есть как лингвистические, так и психологические – конкретный контекст слова, включение его в конкретную действенную ситуацию и т. д. Факт многозначности слов не исчерпывается, однако, только упомянутым явлением полисемии слова. Пожалуй, наиболее существенным является то, что наряду с прямым,,референтным” или,,денотативным” значением слова существует еще и обширная сфера того, что принято называть,,ассоциативным” значением.

19. Чтобы компьютер мог понимать устную речь во всем ее разнообразии и соответствующим образом реагировать на нее, явно недостаточно просто распознать, какие слова были произнесены. Как и в случае ввода печатных сообщений, необходимо определить значение всего входного высказывания в целом. Как известно, цель автоматической обработки текстов на естественном языке обычно состоит в установлении значения последовательности слов, введенной в ПК с клавиатуры. Очевидно, методы анализа, уже разработанные в этой области, можно использовать и для извлечения смысла из устной речи. К сожалению, прямое перенесение этих методов в область обработки устной речи невозможно по ряду причин. Некоторые из них мы приведем ниже. Допустим, что существует система распознавания речи, которая преобразует устное входное сообщение в словесную решетку(word lattice), составленную из множества гипотетических слов, которые могут наличествовать во входном сообщении, с указанием времени их начала и конца и оценками вероятности того, что данное слово распознано верно. Как правило, система распознавания выдвигает для каждой точки в речевом сигнале несколько конкурирующих слов-гипотез. Сделанное допущение является сильным упрощением в том смысле, что оно не предусматривает возможности (для семантико-синтаксического анализатора) как-либо влиять на более низкие уровни обработки речевого сигнала. Тем не менее это допущение, содержащее принцип обособленности уровней обработки, позволяет проиллюстрировать те трудности, с которыми приходится сталкиваться при попытке приспособить технику анализа письменной речи к устному вводу: 1. Лексическая неоднозначность. Для данного отрезка речи распознающее устройство может предложить несколько слов-кандидатов. Если бы проблема возникающих неоднозначностей сводилась к простому выбору между различными словами, то для ее решения можно было бы прибегнуть к технике анализа многозначных слов, отработанной на письменной речи (например, в английском языке слово bank может означать место, куда помещают деньги, берег реки, выражение доверия к кому-либо, наклон на одну сторону транспортного средства при повороте и т. д.). Однако дело не только в множественности лексико-семантических гипотез, но и в том, что конкурирующие гипотезы могут приходиться на перекрывающиеся, смежные или несоприкасающиеся отрезки речевого сигнала при отсутствии надежно определенных словесных границ. Подобные ситуации не встречаются при обработке письменной речи. 2. Оценки вероятности. Система распознавания речи для каждого слова-гипотезы рассчитывает обычно относительную вероятность правильного распознавания. Эти вероятности, или коээфициенты правдоподобия (scores), отражают степень близости между анализируемым речевым сигналом и фонетическими эталонами распознающей системы. Так как для одного и того же отрезка речи может быть выдвинуто несколько слов-кандидатов, а величины коэффициента правдоподобия этих слов могут сильно различаться, то эти коэффициенты можно использовать для ограничения направлений поиска истинного (реально произнесенного) слова. Однако не существует способа, позволяющего органически ввести коэффициенты подобия в сложившиеся методы обработки письменных текстов. 3. Нераспознанные слова. Небрежное произношение или эффекты коартикуляции могут привести к тому, что система распознавания не сможет обнаружить некоторые из слов входного высказывания. Обычно, хотя и не всегда, пропущенные таким образом слова – это короткие, не несущие на себе ударения так называемые «функциональные» слова. Более длинные «полнозначные» слова пропускаются редко. Стандартные методы обработки сообщений на естественном языке проблему пропущенных слов не решают. Однако появившиеся недавно новые методы, ориентированные на обработку печатного, но грамматически несовершенного ввода, могут быть приспособлены для решения этой проблемы, так как они предусматривают, в частности, и необходимость восстановления пропущенных слов. 4. Грамматические ошибки. Наряду с пропуском слов существует проблема большей распространенности грамматических ошибок в устной речи по сравнению с письменной. Ведь, как говорится, сказанного не вернешь, тогда как в письменном тексте ошибки можно исправить, если вовремя их обнаружить. Поэтому при разработке методов анализа устной речи следует особое внимание уделять развитию тех методов преодоления коммуникативных неудач, которые связаны с грамматическими ошибками и которые уже начали разрабатываться для печатного ввода.

20. Испанский язык представляет собой новейший этап развития народной латыни, занесенной на Пиренейский полуостров римскими колонизаторами на рубеже III – II веков до н. э. История испанского литературного языка – это история развития и экспансии северного кастильского диалекта, который стал доминирующим прежде всего в силу политических причин, а именно – ведущей роли в Реконкисте кастильских королей, отвоевавших испанские земли у арабов и к 1492 году объединивших под своей властью весь Пиренейский полуостров, за исключением Португалии. В период арабского владычества (711 – 1492) латиноязычные жители центральных и южных областей Испании и Португалии сохранили свой язык лучше, нежели обитатели Северной Испании. Этот язык получил название мосарабского; о нем известно немного, но он безусловно архаичнее испанского и португальского. Мосарабские диалекты были вытеснены кастильским и португальским во время христианской Реконкисты. Распространение кастильских инноваций – таких, как замена начального f- на h-, расщепило старые диалекты, простиравшиеся от Каталонии и Арагона до Леона и Португалии. Каталанский и португальский языки сохранили некоторые архаические черты, вытесненные кастильским языком из центральных областей полуострова. Специфика диалектного членения современного испанского языка состоит в множественности северных говоров и диалектной нерасчлененности юга Испании, подвергавшегося арабскому завоеванию. Северные диалекты испанского языка: арагонский с 3 говорами – пиренейским, прибрежным (бассейн р. Эбро в Наварре и Арагоне), нижнеарагонским; леонский (собственно леонский, астурийский, или бабле, мирандский); кастильский (говоры: бургосский, алавский, сорийский, или сорванский, риоханский). На юге – андалусийский диалект, включающий собственно андалусийскую, мурсийскую, эстремадурскую и канарскую разновидности. Характерными особенностями латиноамериканского варианта испанского языка, более-менее автономно развивающегося с конца XV в., являются: смешение z (в кастильском произносится как глухой межзубный звук [θ], не имеющий аналога в других романских языках – подобно th в английском слове thick) и s – это явление называется seseo; аспирация s перед глухими согласными (hasta произносится как ahta, а иногда даже как atta). Обе черты по происхождению андалусийские. В просторечии латиноамериканского варианта для вежливого обращения до сих пор используется старая форма vos вместо заменившей ее в кастильском usted. Филиппинский вариант испанского языка возник в результате колонизации архипелага во второй половине XVI в. На уровне разговорной речи он смешался с местными языками и говорами, образовав подобие креолизованного тагало-испанского языка. В звуковом составе испанского языка 5 гласных: а, о, е, u, i. В отличие от французского языка, место словесного ударения не фиксировано; наиболее часто оно падает на предпоследний слог. Однако, если последняя буква в слове согласная (кроме n и s), то ударным слогом обычно становится последний. При отклонениях от правил местоположение ударения специально помечается. Испанские существительные и прилагательные по падежам не склоняются. Они имеют категории рода (мужской и женский) и числа (единственное и множественное). Используется 3 вида артикля: определенный, неопределенный и нулевой.

Поиск по сайту: