Глава пятая. - А вы сами-то верите в привидения?

- А вы сами-то верите в привидения? - спросил лектора один из слушателей.

- Конечно, нет, - ответил лектор и медленно растаял в воздухе.

Правдивая история

До самого вечера я старался быть весьма осторожным. Прямо из отделения я направился домой на Лукоморье и там сразу же залез под машину. Было очень жарко. С запада ползла огромная черная туча. Пока я лежал под машиной и обливался маслом, старуха Наина Киевна, ставшая вдруг очень ласковой и любезной, дважды подъезжала ко мне с тем, чтобы я отвез ее на Лысую Гору. "Говорят, батюшка, машине вредно стоять, - скрипуче ворковала она, заглядывая под передний бампер. - Говорят, ей ездить полезно. А уж я бы заплатила, не сомневайся..." Ехать на Лысую Гору мне не хотелось. Во-первых, в любую минуту могли прибыть ребята. Во-вторых, старуха в своей воркующей модификации была мне еще неприятнее, нежели в сварливой. Далее, как выяснилось, до Лысой Горы было девяносто верст в одну сторону, а когда я спросил бабку насчет качества дороги, она радостно заявила, чтобы я не беспокоился, - дорога гладкая, а в случае чего она, бабка, будет сама машину выталкивать. ("Ты не смотри, батюшка, что я старая, я еще очень даже крепкая".) После первой неудачной атаки старуха временно отступилась и ушла в избу. Тогда ко мне под машину зашел кот Василий. С минуту он внимательно следил за моими руками, а потом произнес вполголоса, но явственно: "Не советую, гражданин... мнэ-э... не советую. Съедят", после чего сразу удалился, подрагивая хвостом. Мне хотелось быть очень осторожным, и поэтому, когда бабка вторично пошла на приступ, я, чтобы разом со всем покончить, запросил с нее пятьдесят рублей. Она тут же отстала, посмотрев на меня с уважением.

Я сделал ЕУ и ТО, с величайшей осторожностью съездил заправиться к бензоколонке, пообедал в столовой №11 и еще раз подвергся проверке документов со стороны бдительного Ковалева. Для очистки совести я спросил у него, какова дорога до Лысой Горы. Юный сержант посмотрел на меня с большим недоверием и сказал: "Дорога? Что это вы говорите, гражданин? Какая же там дорога? Нет там никакой дороги". Домой я вернулся под проливным дождиком.

Старуха отбыла. Кот Василий исчез. В колодце кто-то пел на два голоса, и это было жутко и тоскливо. Вскоре ливень сменился скучным мелким дождем. Стало темно.

Я забрался в свою комнату и попытался экспериментировать с книгой-перевертышем. Однако в ней что-то застопорило. Может быть, я делал что-нибудь не так или влияла погода, но она как была, так и оставалась "Практическими занятиями по синтаксису и пунктуации" Ф. Ф. Кузьмина, сколько я ни ухищрялся. Читать такую книгу было совершенно невозможно, и я попытал счастья с зеркалом. Но зеркало отражало все что угодно и молчало. Тогда я лег на диван и стал лежать.

От скуки и шума дождя я уже начал было дремать, когда вдруг зазвонил телефон. Я вышел в прихожую и взял трубку.

- Алло...

В трубке молчало и потрескивало.

- Алло, - сказал я и подул в трубку. - Нажмите кнопку.

Ответа не было.

- Постучите по аппарату, - посоветовал я. Трубка молчала. Я еще раз подул, подергал шнур и сказал: - Перезвоните с другого автомата.

Тогда в трубке грубо осведомились:

- Это Александр?

- Да. - Я был удивлен.

- Ты почему не отвечаешь?

- Я отвечаю. Кто это?

- Это Петровский тебя беспокоит. Сходи в засольный цех и скажи мастеру, чтобы мне позвонил.

- Какому мастеру?

- Ну, кто там у тебя сегодня?

- Не знаю...

- Что значит - не знаю? Это Александр?

- Слушайте, гражданин, - сказал я. - По какому номеру вы звоните?

- По семьдесят второму... Это семьдесят второй?

Я не знал.

- По-видимому, нет, - сказал я.

- Что же вы говорите, что вы Александр?

- Я в самом деле Александр!

- Тьфу!.. Это комбинат?

- Нет, - сказал я. - Это музей.

- А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать, не можете...

Я повесил трубку. Некоторое время я стоял, оглядывая прихожую. В прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в бабкину комнату, в туалет и еще одна, обитая железом, с громадным висячим замком. Скучно, подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я вернулся в свою комнату и остановился на пороге.

Дивана не было.

Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало, и вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там, где я ее оставил. А на полу, где раньше был диван, остался только очень пыльный, замусоренный прямоугольник. Потом я увидел постельное белье, аккуратно сложенное под вешалкой.

- Только что здесь был диван, - вслух сказал я. - Я на нем лежал.

Что-то изменилось в доме. Комната наполнилась невнятным шумом. Кто-то разговаривал, слышалась музыка, где-то смеялись, кашляли, шаркали ногами. Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко скрипнули половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло холодом. Я попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в наружную дверь. Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где раньше был диван, я вновь вышел в сени и открыл дверь. Передо мной под мелким дождем стоял невысокий изящный человек в коротком кремовом плаще идеальной чистоты, с поднятым воротником. Он снял шляпу и с достоинством произнес:

- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне пять минут для разговора?

- Конечно, - сказал я растерянно. - Заходите...

Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль, не связан ли он с местной милицией. Незнакомец шагнул в прихожую и сделал движение пройти прямо в мою комнату. Я заступил ему дорогу. Не знаю, зачем я это сделал, - наверное, потому, что мне не хотелось расспросов насчет пыли и мусора на полу.

- Извините, - пролепетал я, - может быть, здесь... А то у меня беспорядок. И сесть негде...

Незнакомец резко вскинул голову.

- Как - негде? - сказал он негромко. - А диван?

С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.

- М-м-м... Что - диван? - спросил я почему-то шепотом.

Незнакомец опустил веки.

- Ах, вот как? - медленно произнес он. - Понимаю. Жаль. Ну что ж, извините...

Он вежливо кивнул, надел шляпу и решительно направился к дверям туалета.

- Куда вы? - закричал я. - Вы не туда!

Незнакомец, не оборачиваясь, пробормотал: "Ах, это безразлично", - и скрылся за дверью. Я машинально зажег ему свет, постоял немного, прислушиваясь, затем рванул дверь. В туалете никого не было. Я осторожно вытащил сигарету и закурил. Диван, подумал я. Причем здесь диван? Никогда не слыхал никаких сказок о диванах. Был ковер-самолет. Была скатерть-самобранка. Были: шапка-невидимка, сапоги-скороходы, гусли-самогуды. Было чудо-зеркальце. А чудо-дивана не было. На диванах сидят или лежат, диван - это нечто прочное, очень обыкновенное... В самом деле, какая фантазия могла бы вдохновиться диваном?..

Вернувшись в комнату, я сразу увидел маленького человечка. Он сидел на печке под потолком, скорчившись в очень неудобной позе. У него было сморщенное небритое лицо и серые волосатые уши.

- Здравствуйте, - сказал я утомленно.

Маленький Человечек страдальчески скривил длинные губы.

- Добрый вечер, - сказал он. - Извините, пожалуйста, занесло меня сюда - сам не понимаю как... Я насчет дивана.

- Насчет дивана вы опоздали, - сказал я, садясь к столу.

- Вижу,

- тихо сказал Человечек и неуклюже заворочался. Посыпалась известка.

Я курил, задумчиво его разглядывая. Маленький Человечек неуверенно заглядывал вниз.

- Вам помочь? - спросил я, делая движение.

- Нет, спасибо, - сказал Человечек уныло. - Я лучше сам...

Пачкаясь в мелу, он подобрался к краю лежанки и, неловко оттолкнувшись, нырнул головой вниз. У меня екнуло внутри, но он повис в воздухе и стал медленно опускаться, судорожно растопырив руки и ноги. Это было не очень эстетично, но забавно. Приземлившись на четвереньки, он сейчас же встал и вытер рукавом мокрое лицо.

- Совсем старик стал, - сообщил он хрипло. - Лет сто назад или, скажем, при Гонзасте за такой спуск меня лишили бы диплома, будьте уверены, Александр Иванович.

- А что вы кончали? - осведомился я, закуривая вторую сигарету.

Он не слушал меня. Присев на табурет напротив, он продолжал горестно:

- Раньше я левитировал, как Зекс. А теперь, простите, не могу вывести растительность на ушах. Это так неопрятно... Но если нет таланта? Огромное количество соблазнов вокруг, всевозможные степени, звания, а таланта нет! У нас многие обрастают к старости. Корифеев это, конечно, не касается. Жиан Жиакомо, Кристобаль Хунта, Джузеппе Бальзамо или, скажем, товарищ Киврин Федор Симеонович... Никаких следов растительности! - Он торжествующе посмотрел на меня. - Ни-ка-ких! Гладкая кожа, изящество, стройность...

- Позвольте, - сказал я. - Вы сказали - Джузеппе Бальзамо... Но это то же самое, что граф Калиостро! А по Толстому, граф был жирен и очень неопрятен на вид...

Маленький человечек с сожалением посмотрел на меня и снисходительно улыбнулся.

- Вы просто не в курсе дела, Александр Иванович, - сказал он. - Граф Калиостро - это совсем не то же самое, что великий Бальзамо. Это... Как бы вам сказать... Это не очень удачная его копия. Бальзамо в юности сматрицировал себя. Он был необычайно, необычайно талантлив, но вы знаете, как это делается в молодости... Побыстрее, посмешнее - тяп-ляп, и так сойдет... Да-с... Никогда не говорите, что Бальзамо и Калиостро - это одно и то же. Может получиться неловко.

Мне стало неловко.

- Да, - сказал я. - Я, конечно, не специалист. Но... Простите за нескромный вопрос, но при чем здесь диван? Кому он понадобился?

Маленький Человечек вздрогнул.

- Непростительная самонадеянность, - сказал он громко и поднялся. - Я совершил ошибку и готов признаться со всей решительностью. Когда такие гиганты... А тут еще наглые мальчишки... - Он стал кланяться, прижимая к сердцу бледные лапки. - Прошу прощения, Александр Иванович, я вас так обеспокоил... Еще раз решительно извиняюсь и немедленно вас покидаю. - Он приблизился к печке и боязливо поглядел наверх. - Старый я, Александр Иванович, - сказал он, тяжело вздохнув. - Старенький...

- А может быть, вам было бы удобнее... через... э-э... Тут перед вами приходил один товарищ, так он воспользовался.

- И-и, батенька, так это же был Кристобаль Хунта! Что ему - просочиться через канализацию на десяток лье... - Маленький Человечек горестно махнул рукой. - Мы попроще... Диван он с собой взял или трансгрессировал?

- Н-не знаю, - сказал я. - Дело-то в том, что он тоже опоздал.

Маленький Человечек ошеломленно пощипал шерсть на правом ухе.

- Опоздал? Он? Невероятно... Впрочем, разве можем мы с вами об этом судить? До свидания, Александр Иванович, простите великодушно.

Он с видимым усилием прошел сквозь стену и исчез. Я бросил окурок в мусор на полу. Ай да диван! Это тебе не говорящая кошка. Это что-то посолиднее - какая-то драма. Может быть, даже драма идей. А ведь пожалуй, придут еще... Опоздавшие. Наверняка придут. Я посмотрел на мусор. Где это я видел веник?

Веник стоял рядом с кадкой под телефоном. Я принялся подметать пыль и мусор, и вдруг что-то тяжело зацепило за веник и выкатилось на середину комнаты. Я взглянул. Это был блестящий продолговатый цилиндрик величиной с указательный палец. Я потрогал его веником. Цилиндрик качнулся, что-то сухо затрещало, и в комнате запахло озоном. Я бросил веник и поднял цилиндр. Он был гладкий, отлично отполированный и теплый на ощупь. Я пощелкал по нему ногтем, и он снова затрещал. Я повернул его, чтобы осмотреть с торца, и в ту же секунду почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Все перевернулось перед глазами. Я пребольно ударился обо что-то пятками, потом плечом и макушкой, выронил цилиндр и упал. Я был здорово ошарашен и не сразу понял, что лежу в узкой щели между печью и стеной. Лампочка над головой раскачивалась, и, подняв глаза, я с изумлением обнаружил на потолке рубчатые следы своих ботинок. Кряхтя, я выбрался из щели и осмотрел подошвы. На подошвах был мел.

- Однако, - подумал я вслух.

- Не просочиться бы в канализацию!..

Я поискал глазами цилиндрик. Он стоял, касаясь пола краем торца, в положении, исключающем всякую возможность равновесия. Я осторожно приблизился и опустился возле него на корточки. Цилиндрик тихо потрескивал и раскачивался. Я долго смотрел на него, вытянув шею, потом подул на него. Цилиндрик качнулся сильнее, наклонился, и тут за моей спиной раздался хриплый клекот и пахнуло ветром. На печке аккуратно складывал крылья исполинский гриф с голой шеей и зловещим загнутым клювом.

- Здравствуйте, - сказал я. Я был убежден, что гриф говорящий.

Гриф, склонив голову, посмотрел на меня одним глазом и сразу стал похож на курицу. Я приветственно помахал рукой. Гриф открыл было клюв, но разговаривать не стал. Он поднял крыло и стал искаться у себя под мышкой, щелкая клювом. Цилиндрик все покачивался и трещал. Гриф перестал искаться, втянул голову в плечи и прикрыл глаза желтой пленкой. Стараясь не поворачиваться к нему спиной, я закончил уборку и выбросил мусор в дождливую тьму за дверью. Потом я вернулся в комнату.

Гриф спал, пахло озоном. Я посмотрел на часы: было двадцать минут первого. Я немного постоял над цилиндриком, размышляя над законом сохранения энергии, а заодно и вещества. Вряд ли грифы конденсируются из ничего. Если данный гриф возник здесь, в Соловце, значит, какой-то гриф (не обязательно данный) исчез на Кавказе или где они там водятся. Я прикинул энергию переноса и опасливо посмотрел на цилиндрик. Лучше его не трогать, подумал я. Лучше его чем-нибудь прикрыть, и пусть стоит. Я принес из прихожей ковшик, старательно прицелился и, не дыша, накрыл им цилиндрик. Затем я сел на табурет, закурил и стал ждать еще чего-нибудь. Гриф отчетливо сопел. В свете лампы его перья отливали медью, огромные когти впились в известку. От него медленно распространялся запах гнили.

- Напрасно вы это сделали, Александр Иванович, - сказал приятный мужской голос.

- Что именно? - спросил я, оглянувшись на зеркало.

- Я имею в виду умклайдет...

Говорило не зеркало. Говорил кто-то другой.

- Не понимаю, о чем речь, - сказал я. В комнате никого не было, и я чувствовал раздражение.

- Я говорю про умклайдет, - произнес голос. - Вы совершенно напрасно накрыли его железным ковшом. Умклайдет, или, как вы его называете, волшебная палочка, требует чрезвычайно осторожного обращения.

- Потому я и накрыл... Да вы заходите, товарищ, а то так очень неудобно разговаривать.

- Благодарю вас, - сказал голос.

Прямо передо мной неторопливо сконденсировался бледный, весьма корректный человек в превосходно сидящем сером костюме. Несколько склонив голову набок, он осведомился с изысканнейшей вежливостью:

- Смею ли надеяться, что не слишком обеспокоил вас?

- Отнюдь нет, - сказал я, поднимаясь. - Прошу вас, садитесь и будьте как дома. Угодно чайку?

- Благодарю вас, - сказал незнакомец и сел напротив меня, изящным жестом поддернув штанины. - Что касается чаю, то прошу извинения, Александр Иванович, я только что отужинал.

Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел мне в глаза. Я тоже улыбался.

- Вы, вероятно, насчет дивана? - сказал я. - Дивана, увы, нет. Мне очень жаль, и я даже не знаю...

Незнакомец всплеснул руками.

- Какие пустяки! - сказал он. - Как много шума из-за какого-то, простите, вздора, в который никто к тому же по-настоящему не верит... Посудите сами, Александр Иванович, устраивать склоки, безобразные кинопогони, беспокоить людей из-за мифического - я не боюсь этого слова, - именно мифического Белого Тезиса... Каждый трезвомыслящий человек рассматривает диван как универсальный транслятор, несколько громоздкий, но весьма добротный и устойчивый в работе. И тем более смешны старые невежды, болтающие о Белом Тезисе... Нет, я и говорить не желаю об этом диване...

- Как вам будет благоугодно, - сказал я, сосредоточив в этой фразе всю свою светскость. - Поговорим о чем-нибудь другом.

- Суеверия... Предрассудки... - рассеянно проговорил незнакомец. - Леность ума и зависть, зависть, поросшая волосами зависть... - Он прервал самого себя. - Простите, Александр Иванович, но я бы осмелился все-таки просить вашего разрешения убрать этот ковш. К сожалению, железо практически не прозрачно для гиперполя, а возрастание напряженности гиперполя в малом объеме...

- Ради бога, все, что вам угодно! Убирайте ковшик... Убирайте даже этот самый... ум... ум... эту волшебную палочку... - Тут я остановился, с изумлением обнаружив, что ковшика больше нет. Цилиндрик стоял в луже жидкости, похожей на окрашенную ртуть. Жидкость быстро испарялась.

- Так будет лучше, уверяю вас, - сказал незнакомец. - Что же касается вашего великодушного предложения убрать умклайдет, то я, к сожалению, не могу им воспользоваться. Это уже вопрос морали и этики, вопрос чести, если угодно... Условности так сильны! Я позволю себе посоветовать вам больше не прикасаться к умклайдету. Я вижу, вы ушиблись, и этот орел... Я думаю, вы чувствуете... э-э... некоторое амбре...

- Да, - сказал я с чувством. - Воняет гадостно.

Мы посмотрели на орла. Гриф нахохлившись, дремал.

- Искусство управлять умклайдетом, - сказал незнакомец, - это сложное и тонкое искусство. Вы ни в коем случае не должны огорчаться или упрекать себя. Курс управления умклайдетом занимает восемь семестров и требует основательных знаний квантовой алхимии. Как программист, вы, вероятно, легко освоили бы умклайдет электронного уровня, так называемый УЭУ-17... Но квантовый умклайдет... гиперполя... трансгрессивные воплощения... Обобщенный закон Ломоносова-Лавуазье... - Он виновато развел руками.

- О чем разговор! - поспешно сказал я. - Я ведь и не претендую... Конечно же, я абсолютно не подготовлен.

Тут я спохватился и предложил ему закурить.

- Благодарю вас, - сказал незнакомец. - Не употребляю, к великому моему сожалению.

Тогда, пошевелив от вежливости пальцами, я осведомился - не спросил, а именно осведомился:

- Не позволено ли мне будет узнать, чему я обязан приятностию нашей встречи?

Незнакомец опустил глаза.

- Боюсь показаться нескромным, - сказал он, - но, увы, я должен признаться, что уже довольно давно нахожусь здесь. Мне не хотелось бы называть имена, но, я думаю, даже вам, как вы ни далеки от всего этого, Александр Иванович, ясно, что вокруг дивана возникла некоторая нездоровая суета, назревает скандал, атмосфера накаляется, напряженность растет. В такой обстановке неизбежны ошибки, чрезвычайно нежелательные случайности... Не будем далеко ходить за примерами. Некто - повторяю, мне не хотелось бы называть имена, тем более что это сотрудник, достойный всяческого уважения, а говоря об уважении, я имею в виду если не манеры, то большой талант и самоотверженность, - так вот, некто, спеша и нервничая, теряет здесь умклайдет, и умклайдет становится центром сферы событий, в которые оказывается вовлеченным человек, совершенно к оным не причастный... - Он поклонился в мою сторону. - А в таких случаях совершенно необходимо воздействие, как-то нейтрализующее вредные влияния... - Он значительно посмотрел на отпечатки ботинок на потолке. Затем улыбнулся мне. - Но я не хотел бы показаться абстрактным альтруистом. Конечно, все эти события меня весьма интересуют как специалиста и как администратора... Впрочем, я не намерен более мешать вам, и, поскольку вы сообщили мне уверенность в том, что больше не будете экспериментировать с умклайдетом, я попрошу у вас разрешения откланяться.

Он поднялся.

- Ну что вы! - вскричал я. - Не уходите! Мне так приятно беседовать с вами, у меня к вам тысяча вопросов!..

- Я чрезвычайно ценю вашу деликатность, Александр Иванович, но вы утомлены, вам необходимо отдохнуть...

- Нисколько! - горячо возразил я. - Наоборот!

- Александр Иванович, - произнес незнакомец, ласково улыбаясь и пристально глядя мне в глаза. - Но ведь вы действительно утомлены. И вы действительно хотите отдохнуть.

И тут я почувствовал, что действительно засыпаю. Глаза мои слипались. Говорить больше не хотелось. Ничего больше не хотелось. Страшно хотелось спать.

- Было исключительно приятно познакомиться с вами, - сказал незнакомец негромко.

Я видел, как он начал бледнеть, бледнеть и медленно растворился в воздухе, оставив после себя легкий запах дорогого одеколона. Я кое-как расстелил матрас на полу, ткнулся лицом в подушку и моментально заснул. Разбудило меня хлопанье крыльев и неприятный клекот. В комнате стоял странный голубоватый полумрак. Орел на печке шуршал, гнусно орал и стучал крыльями по потолку. Я сел и огляделся. На середине комнаты парил в воздухе здоровенный детина в тренировочных брюках и в полосатой гавайке навыпуск. Он парил над цилиндриком и, не прикасаясь к нему, плавно помавал огромными костистыми лапами.

- В чем дело? - спросил я.

Детина мельком взглянул на меня из-под плеча и отвернулся.

- Не слышу ответа, - сказал я зло. Мне все еще очень хотелось спать.

- Тихо, ты, смертный, - сипло произнес детина. Он прекратил свои пассы и взял цилиндрик с пола. Голос его показался мне знакомым.

- Эй, приятель! - сказал я угрожающе. - Положи эту штуку на место и очисти помещение.

Детина смотрел на меня, выпячивая челюсть. Я откинул простыню и встал.

- А ну, положи умклайдет! - сказал я в полный голос.

Детина опустился на пол и, прочно упершись ногами, принял стойку. В комнате стало гораздо светлее, хотя лампочка не горела.

- Детка, - сказал детина, - ночью надо спать. Лучше ляг сам.

Парень был явно не дурак подраться. Я, впрочем, тоже.

- Может, выйдем во двор? - деловито предложил я, подтягивая трусы.

Кто-то вдруг произнес с выражением: - "Устремив свои мысли на высшее "Я", свободный от вожделения и себялюбия, исцелившись от душевной горячки, сражайся, Арджуна!"

Я вздрогнул. Парень тоже вздрогнул.

- "Бхагавад-гита"! - сказал голос. - Песнь третья, стих тридцатый.

- Это зеркало, - сказал я машинально.

- Сам знаю, - проворчал детина.

- Положи умклайдет, - потребовал я.

- Чего ты орешь, как больной слон? - сказал парень. - Твой он, что ли?

- А может быть, твой?

- Да, мой!

Тут меня осенило.

- Значит, диван тоже ты уволок?

- Не суйся не в свои дела, - посоветовал парень.

- Отдай диван, - сказал я. - На него расписка написана.

- Пошел к черту! - сказал детина, озираясь.

И тут в комнате появились еще двое: Тощий и Толстый, оба в полосатых пижамах, похожие на узников Синг-Синга.

- Корнеев! - завопил Толстый. - Так это вы воруете диван?! Какое безобразие!

- Идите вы все... - сказал детина.

- Вы грубиян! - закричал Толстый. - Вас гнать надо! Я на вас докладную подам!

- Ну и подавайте, - мрачно сказал Корнеев. - Займитесь любимым делом.

- Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! Вы мальчишка! Вы дерзец! Вы забыли здесь умклайдет! Молодой человек мог пострадать!

- Я уже пострадал, - вмешался я. - Дивана нет, сплю как собака, каждую ночь разговоры... Орел этот вонючий...

Толстый немедленно повернулся ко мне.

- Неслыханное нарушение дисциплины, - заявил он. - Вы должны жаловаться... А вам должно быть стыдно! - Он снова повернулся к Корнееву.

Корнеев угрюмо запихивал умклайдет за щеку. Тощий вдруг спросил тихо и угрожающе:

- Вы сняли Тезис, Корнеев?

Детина мрачно ухмыльнулся.

- Да нет там никакого Тезиса, - сказал он.

- Что вы все сепетите? Не хотите, чтобы мы диван воровали - дайте нам другой транслятор...

- Вы читали приказ о неизъятии предметов из запасника? - грозно осведомился Тощий.

Корнеев сунул руки в карманы и стал смотреть в потолок.

- Вам известно постановление Ученого совета? - осведомился Тощий.

- Мне, товарищ Демин, известно, что понедельник начинается в субботу, - угрюмо сказал Корнеев.

- Не разводите демагогию, - сказал Тощий. - Немедленно верните диван и не смейте сюда больше возвращаться.

- Не верну я диван, - сказал Корнеев. - Эксперимент закончим - вернем.

Толстый устроил безобразную сцену. "Самоуправство!.. - визжал он. - Хулиганство!.." Гриф опять взволнованно заорал. Корнеев, не вынимая рук из карманов, повернулся спиной и шагнул сквозь стену. Толстяк устремился за ним с криком: "Нет, вы вернете диван!" Тощий сказал мне:

- Это недоразумение. Мы примем меры, чтобы оно не повторилось.

Он кивнул и тоже двинулся к стене.

- Погодите! - вскричал я. - Орла! Орла заберите! Вместе с запахом!

Тощий, уже наполовину войдя в стену, обернулся и поманил орла пальцем. Гриф шумно сорвался с печки и втянулся ему под ноготь. Тощий исчез.

Голубой свет медленно померк, стало темно, в окно снова забарабанил дождь. Я включил свет и оглядел комнату. В комнате все было по-прежнему, только на печке зияли глубокие царапины от когтей грифа, да на потолке дико и нелепо темнели рубчатые следы моих ботинок.

- Прозрачное масло, находящееся в корове, - с идиотским глубокомыслием произнесло зеркало - не способствует ее питанию, но оно снабжает наилучшим питанием, будучи обработано надлежащим способом.

Я выключил свет и улегся. На полу было жестко, тянуло холодом. "Будет мне завтра от старухи", подумал я.

Поиск по сайту: