АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава третья. Стихи ненатуральны, никто не говорит

Читайте также:
  1. Http://informachina.ru/biblioteca/29-ukraina-rossiya-puti-v-buduschee.html . Там есть глава, специально посвященная импортозамещению и защите отечественного производителя.
  2. III. KAPITEL. Von den Engeln. Глава III. Об Ангелах
  3. III. KAPITEL. Von den zwei Naturen. Gegen die Monophysiten. Глава III. О двух естествах (во Христе), против монофизитов
  4. Taken: , 1Глава 4.
  5. Taken: , 1Глава 6.
  6. VI. KAPITEL. Vom Himmel. Глава VI. О небе
  7. VIII. KAPITEL. Von der heiligen Dreieinigkeit. Глава VIII. О Святой Троице
  8. VIII. KAPITEL. Von der Luft und den Winden. Глава VIII. О воздухе и ветрах
  9. X. KAPITEL. Von der Erde und dem, was sie hervorgebracht. Глава X. О земле и о том, что из нее
  10. XI. KAPITEL. Vom Paradies. Глава XI. О рае
  11. XII. KAPITEL. Vom Menschen. Глава XII. О человеке
  12. XIV. KAPITEL. Von der Traurigkeit. Глава XIV. О неудовольствии

 

Стихи ненатуральны, никто не говорит

стихами, кроме бидля, когда он приходит

со святочным подарком, или объявления

о ваксе, или какого-нибудь там простачка.

Никогда не опускайтесь до поэзии, мой

мальчик.

 

Ч. Диккенс

 

"Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но потом пришел их главный - Саваоф Баалович Один, - и меня сразу отодвинули от машины. Я отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как Саваоф Баалович вникает в суть разрушений.

Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал: "Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае, практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал до тонкостей всю технику института и числился консультантом Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми неожиданными и далекими от его профессии делами.

Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину стал всемогущим. Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность творить любое чудо. Каждый из магов имеет свой предел. Некоторые не способны вывести растительность на ушах. Другие владеют обобщенным законом Ломоносова-Лавуазье, но бессильны перед вторым принципом термодинамики. Третьи – их совсем немного - могут, скажем, останавливать время, но только в римановом пространстве и ненадолго. Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...

С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали осмысленны, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня делать очередную стенгазету.

Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где писали сатирические стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я искусно рисовал почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон слетаются письма с крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка Александр Иванович Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в институт. Но он был специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты был Роман Ойра-Ойра, а его помощником - Володя Почкин.

- Саша, - сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми глазами. - Пойдем.

- Куда? - сказал я. Я знал куда.

- Газету делать.

- Зачем?

- Роман очень просит, потому что Кербер лается. Говорит, осталось два дня, а ничего не готово.

Кербер Псоевич Демин, товарищ завкадрами, был куратором нашей газеты, главным подгонялой и цензором.

- Слушай, - сказал я, - давай завтра, а?

- Завтра я не смогу, - сказала Стеллочка. - Завтра я улетаю в Сухуми. Павианов записывать. Выбегалло говорит, что надо вожака записать, как самого ответственного... Сам он к вожаку подходить боится, потому что вожак ревнует. Пойдем, Саша, а?

Я вздохнул, сложил дела и пошел за Стеллочкой, потому что один я стихи сочинять не могу. Мне нужна Стеллочка. Она всегда дает первую строку и основную идею, а в поэзии это, по-моему, самое главное.

- Где будем делать? - спросил я по дороге. - В месткоме?

- В месткоме занято, там прорабатывают Альфреда. За чай. А нас пустил к себе Роман.

- А о чем писать надо? Опять про баню?

- Про баню тоже есть. Про баню, про Лысую гору. Хому Брута надо заклеймить.

- Хома наш Брут - ужасный плут, - сказал я.

- И ты, Брут, - сказала Стелла.

- Это идея, - сказал я. - Это надо развить.

В лаборатории Романа на столе была разложена газета - огромный девственно чистый лист ватмана. Рядом с нею среди баночек с гуашью, пульверизаторов и заметок лежал живописец и киномеханик Александр Дрозд с сигаретой на губе. Рубашечка у него, как всегда, была расстегнута, и виднелся выпуклый волосатый животик.

- Здорово, - сказал я.

- Привет, - сказал Саня.

Гремела музыка - Саня крутил портативный приемник.

- Ну что тут у вас? - сказал я, сгребая заметки.

Заметок было немного. Была передовая "Навстречу празднику". Была заметка Кербера Псоевича "Результаты обследования состояния выполнения распоряжения дирекции о трудовой дисциплине за период конец первого - начало второго квартала". Была статья профессора Выбегаллы "Наш долг - это долг перед подшефными городскими и районными хозяйствами". Была статья Володи Почкина "О всесоюзном совещании по электронной магии". Была заметка какого-то домового "Когда же продуют паровое отопление на четвертом этаже". Была статья председателя столового комитета "Ни рыбы, ни мяса" - шесть машинописных страниц через один интервал. Начиналась она словами: "Фосфор нужен человеку как воздух". Была заметка Романа о работах отдела Недоступных Проблем. Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г.". Было еще несколько маленьких заметок, в которых критиковалось: отсутствие надлежащего порядка в кассе взаимопомощи; наличие безалаберности в организации работы добровольной пожарной дружины; допущение азартных игр в виварии. Было несколько карикатур. На одной изображался Хома Брут, расхлюстанный и с лиловым носом. На другой высмеивалась баня - был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем.

- Ну и скучища! - сказал я. - А может, не надо стихов?

- Надо, - сказала Стеллочка со вздохом.

- Я уже заметки и так и сяк раскладывала, все равно остается свободное место.

- А пусть Саня там чего-нибудь нарисует. Колосья какие-нибудь, расцветающие анютины глазки... А, Санька?

- Работайте, работайте, - сказал Дрозд. - Мне заголовок писать.

- Подумаешь, - сказал я. - Три слова написать.

- На фоне звездной ночи, - сказал Дрозд внушительно. - И ракету. Еще заголовки к статьям. А я не обедал еще. И не завтракал.

- Так сходи поешь, - сказал я.

- А мне не на что, - сказал он раздраженно. - Я магнитофон купил. В комиссионном. Вот вы тут ерундой занимаетесь, а лучше бы сделали мне пару бутербродов. С маслом и вареньем. Или лучше десятку сотворите.

Я вынул рубль и показал ему издали.

- Вот заголовок напишешь - получишь.

- Насовсем? - живо сказал Саня.

- Нет. В долг.

- Ну, это все равно, - сказал он. - Только учти, что я сейчас умру. У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.

- Врет он все, - сказала Стелла. - Саша, давай вон за тот столик сядем и все стихи сейчас напишем.

Мы сели за отдельный столик и разложили перед собой карикатуры. Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стелла произнесла:

- Таких людей, как этот Брут, поберегись - они сопрут!

- Что сопрут? - спросил я. - Он разве что-нибудь спер?

- Нет, - сказала Стелла. - Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы.

Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись - они сопрут", в голову мне не лезло.

- Давай рассуждать логически, - сказал я. - Имеется Хома Брут. Он напился пьяный. Дрался. Что он еще делал?

- К девушкам приставал, - сказала Стелла. - Стекло разбил.

- Хорошо, - сказал я. - Еще?

- Выражался...

- Вот странно, - подал голос Саня Дрозд. - Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный...

- Ну? - сказал я.

- Ну и все.

- Ты рифму можешь дать на "Брут"? - спросил я.

- Прут.

- Уже было, - сказал я. - Спрут.

- Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.

Стелла сказала с выражением:

- Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут.

- Не годится, - сказал Дрозд. - Пропаганда телесных наказаний.

- Помрут, - сказал я. - Или просто - мрут.

- Товарищ, пред тобою Брут, - сказала Стелла. - От слов его все мухи мрут.

- Это от ваших стихов все мухи мрут, - сказал Дрозд.

- Ты заголовок написал? - спросил я.

- Нет, - сказал Дрозд кокетливо.

- Вот и займись.

- Позорят славный институт, - сказала Стелла, - такие пьяницы, как Брут.

- Это хорошо, - сказал я. - Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная.

- Чего же в ней оригинального? - спросил простодушный Дрозд.

Я не стал с ним разговаривать.

- Теперь надо описать, - сказал я, - как он хулиганил. Скажем, так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган.

- Ужасно, - сказала Стелла с отвращением.

Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.

- Коленками назад! - сказал я. - Песенка!

- "Сидел кузнечик маленький коленками назад", - сказала Стелла.

- Точно, - сказал Дрозд, не оборачиваясь. - И я ее знаю. "Все гости расползалися коленками назад", - пропел он.

- Подожди, подожди, - сказал я. Я чувствовал вдохновение. - Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.

- Это ничего, - сказала Стелла.

- Понимаешь? - сказал я. - Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции... Погнался за девицею... Что-нибудь вроде этого.

- Отчаянно напился он, - сказала Стелла. - Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад.

- Блеск! - сказал я. - Записывай. А он вламывался?

- Вламывался, вламывался.

- Отлично! - сказал я. - Ну, еще одну строфу.

- Погнался за девицею коленками назад, - сказала Стелла задумчиво. - Первую строчку нужно...

- Амуниция, - сказал я. - Полиция. Амбиция. Юстиция.

- Ютится он, - сказала Стелла. - Стремится он. Не бриться и не мыться...

- Он, - добавил Дрозд. - Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.

- Может, вторую строчку придумаем? - предложила Стелла. - Назад-аппарат-автомат...

- Гад, - сказал я. - Рад.

- Мат, - сказал Дрозд. - Шах, мол, и мат. Мы опять долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.

- Играет и резвится он, - сказал я наконец, - ругаясь как пират. Погнался за девицею коленками назад.

- Пират - как-то... - сказала Стелла.

- Тогда: сам черт ему не брат.

- Это уже было.

- Где?.. Ах да, действительно было.

- Как тигра полосат, - предложил Дрозд.

Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабораторию Януса Полуэктовича медленно отворялась.

- Смотри-ка! - изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке.

В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке.

- Попугайчик! - воскликнул Дрозд. - Попугай! Цып-цып-цып-цып...

Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюв и хрипло выкрикнул:

- Р-реактор! Р-реактор! Надо выдер-ржать!

- Какой сла-авный! - воскликнула Стелла. - Саня, поймай его...

Дрозд двинулся было к попугаю, но остановился.

- Он же, наверное, кусается, - опасливо произнес он. - Вон клюв какой.

Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец.

Полным-полно попугаев, подумал я.

Дрозд отмахнулся кисточкой.

- Еще долбанет, пожалуй, - сказал он.

Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравновешиваясь, и разборчиво крикнул:

- Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!

Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.

- По-моему, он больной, - сказал Дрозд. Он рассеянно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть.

- Ребята, - сказал я, - кто-нибудь раньше видел в институте попугаев?

Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами.

- Что-то слишком много попугаев за последнее время, - сказал я. - И вчера вот тоже...

- Наверное, Янус экспериментирует с попугаями, - сказала Стелла. - Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде...

Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредактора, исполняющий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, приговаривая:

"Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман потребовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан!" - и все замерли.

Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выражение, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.

- Оставь, Витька! - закричала Стелла сердито. - Что за манера - мучить животных?

Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его, как голубя, Стелла гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.

- Любопытно, - сказал он. - Правда?

- Откуда он здесь взялся, Саша? - вежливо спросил Эдик.

Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.

- Зачем Янусу попугай? - осведомился Эдик.

- Ты это меня спрашиваешь? - сказал я.

- Нет, это вопрос риторический, - серьезно сказал Эдик.

- Зачем Янусу два попугая? - сказал я.

- Или три, - тихонько добавил Роман.

Корнеев обернулся к нам.

- А где еще? - спросил он, с интересом озираясь. Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть его за палец.

- Отпусти ты его, - сказал я. - Видишь, ему нездоровится.

Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья.

- Бог с ним, - сказал Роман. - Потом разберемся. Где стихи?

Стелла быстро протараторила все, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал:

- Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи?

- Пиши сам, - сказал я сердито.

- Я писать стихи не могу, - сказал Корнеев. - По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский.

- Ты по натуре кадавр, - сказала Стелла.

- Пардон! - потребовал Витька. - Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи.

- Какое? - спросил Эдик.

Корнеев немедленно процитировал:

- "Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ". Было? Признавайтесь!

- Мало ли что, - сказал я. - У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.

- А я знаю, - сказал Дрозд.

Роман повернулся к нему.

- У нас будет сегодня заголовок или нет?

- Будет, - сказал Дрозд. - Я уже букву "К" нарисовал.

- Какую "К"? При чем здесь "К"?

- А что, не надо было?

- Я сейчас умру, - сказал Роман. - Газета называется "За передовую магию". Покажи мне там хоть одну букву "К"!

Дрозд уставясь в стену, пошевелил губами.

- Как же так? - сказал он наконец. - Откуда же я взял букву "К"? Была же буква "К"!

Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву "К" в стилизованную букву "З". Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории.

Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: "В нашей бане завсегда льет холодная вода", "Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной", "В институте двести душ, все хотят горячий душ" - и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. "Учитесь у Пушкина! - втолковывал он нам. - Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему... "Вот по дороге едет ЗИЛ, и я им буду задавим..." Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!" Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошел до буквы "И" в слове "передовую". Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву "Ц". Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:

- Сашка, глянь-ка сюда.

Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис.

- Помер, - сказал Дрозд жалостливо.

Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:

- Есть?

- Есть, - сказал я.

На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке было выгравировано: "Фотон" - и стояли цифры: "190573". Я растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид, потому что Витька Корнеев сказал:

- А ну, рассказывайте, что вам известно.

- Расскажем? - спросил Роман.

- Бред какой-то,

- сказал я. - Фокусы, наверное. Это какие-нибудь дубли.

Роман снова внимательно осмотрел трупик.

- Да нет, - сказал он. - В том-то все и дело. Это не дубль. Это самый что ни на есть оригинальный оригинал.

- Дай посмотреть, - сказал Корнеев.

Втроем с Володей Почкиным и Эдиком они тщательнейшим образом исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не понимают, почему это нас так трогает. "Возьмем, скажем, меня, - предложил Корнеев. - Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?"

Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все - про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и бросил его в корзину для мусора; и про то, как этого пера в корзине не оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а пепел зачем-то выбросил в форточку.

Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал:

- Врете. Причем неумело.

- Это все-таки не тот попугай, - сказал вежливый Эдик. - Вы, наверное, ошиблись.

- Да тот, - сказал я. - Зеленый, с колечком.

- Фотон? - спросил Володя Почкин прокурорским голосом.

- Фотон. Янус его Фотончиком называл.

- А цифры? - спросил Володя.

- И цифры.

- Цифры те же? - спросил Корнеев грозно.

- По-моему, те же, - ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.

- А точнее? - потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. - Повтори, какие тут цифры?

- Девятнадцать... - сказал я. - Э-э...ноль два, что ли? Шестьдесят три.

Корнеев заглянул под ладонь.

- Врешь, - сказал он. - Ты? - обратился он к Роману.

- Не помню, - сказал Роман спокойно. - Кажется, не ноль три, а ноль пять.

- Нет, - сказал я. - Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая закорючка была.

- Закорючка, - сказал Почкин презрительно. - Ше Холмсы! Нэ Пинкертоны! Закон причинности им надоел...

Корнеев засунул руки в карманы.

- Это другое дело, - сказал он. - Я даже не настаиваю на том, что вы врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них окольцованы, эта пара была из серии "Фотон". А память у вас дырявая. Как у всех стихоплетов и редакторов плохих стенгазет.

- Дырявая? - осведомился Роман.

- Как терка.

- Как терка? - повторил Роман, странно усмехаясь.

- Как старая терка, - пояснил Корнеев. - Ржавая. Как сеть. Крупноячеистая.

Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного кармана записную книжку и перелистал страницы.

- Итак, - сказал он, - крупноячеистая и ржавая. Посмотрим... Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - прочитал он.

Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.

- Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - упавшим голосом прочитал на кольце Корнеев.

Это было очень эффектно. Стелла немедленно завизжала от удовольствия.

- Подумаешь, - сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. - У меня однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу получать автомобиль. А потом оказалось...

- Почему это ты записал номер? - сказал Корнеев, прищурившись на Романа. - Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у тебя и номер твоих часиков записан?

- Блестяще! - сказал Почкин. - Витька, ты молодец. Ты попал в самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!

- Идиоты! - сказал Роман. - Что я вам - Выбегалло?

Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши.

- Иди к дьяволу! - сказал Роман. - Саша, ты только полюбуйся на них!

- Ребята, - сказал я укоризненно, - да кто же так шутит? За кого вы нас принимаете?

- А что остается делать? - сказал Корнеев. - Кто-то врет. Либо вы, либо законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется.

Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди испуганными глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы. Первым заговорил Эдик.

- Если даже никакие законы не нарушаются, - рассудительно сказал он, - все равно остается странным неожиданное появление большого количества попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность среди них. Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с Янусом Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе прелюбопытнейшая личность?

- Кажется, - сказал я.

- И мне тоже кажется, - сказал Эдик. - Чем он, собственно, занимается, Роман?

- Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными пространствами.

- Гм, - сказал Эдик. - Это нам вряд ли поможет.

- К сожалению, - сказал Роман. - Я вот тоже все время думаю, как связать попугаев с Янусом, - и ничего не могу придумать.

- Но ведь он странный человек? - сказал Эдик.

- Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому так привыкли, что не думаем об этом...

- Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть одну какую-нибудь странность.

- Странность номер один, - сказал я. - Любовь к умирающим попугаям.

- Пусть так, - сказал Эдик. - Еще?

- Сплетники, - сказал Дрозд с достоинством. - Вот я у него однажды просил в долг.

- Да? - сказал Эдик.

- И он мне дал, - сказал Дрозд. - А я забыл, сколько он мне дал. Теперь не знаю, что делать.

Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал:

- Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось работать с ним по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до его ухода?

- Истинно так, - сказал Роман. - Я это знаю отлично. Я уже давно заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и говорил, что это у него рефлекторное, связанное с последствием сильной контузии.

- Память у него никуда не годится, - сказал Володя Почкин. Он смял листок с вычислениями и швырнул его под стол. - Он все время пристает, виделся ты с ним вчера или не виделся.

- И о чем беседовал, если виделся, - добавил я.

- Память, память, - пробормотал Корнеев нетерпеливо. - При чем здесь память? Мало ли у кого плохая память... Не в этом дело. Что там у него с параллельными пространствами?..

- Сначала надо собрать факты, - сказал Эдик.

- Попугаи, попугаи, попугаи, - продолжал Витька.

- Неужели все-таки дубли?

- Нет, - сказал Володя Почкин. - Я просчитал, это по всем категориям не дубль.

- Каждую полночь, - сказал Роман, - он идет вот в эту свою лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь...

- И что? - спросила Стелла замирающим голосом.

- Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И сразу спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном.

- Я пошел, - сказал Корнеев, поднимаясь.

- И я, - сказал Эдик. - У нас сейчас семинар.

- И я, - сказал Володя Почкин.

- Нет, - сказал Роман. - Ты сиди и печатай. Назначаю тебя главным. Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и чтобы газета была готова.

Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда мы написали небольшую поэму об умирающем попугае.

Когда Роман вернулся, газета была готова, Дрозд лежал на столе и поглощал бутерброды, а Почкин объяснял нам со

Стеллой, почему происшествие с попугаем совершенно невозможно.

- Молодцы, - сказал Роман. - Отличная газета. А какой заголовок! Какое бездонное звездное небо! И как мало опечаток!.. А где попугай?

Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом месте, где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило.

- Кто его сюда положил? - осведомился Роман.

- Я, - сказал Дрозд. - А что?

- Нет, ничего, - сказал Роман. - Пусть лежит. Правда, Саша?

Я кивнул.

- Посмотрим, что с ним будет завтра, - сказал Роман.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.032 сек.)