ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Павел Владимирович Мальцев успел съесть свой любимый омлет с тертым сыром и выпить второй стакан апельсинового сока

Павел Владимирович Мальцев успел съесть свой любимый омлет с тертым сыром и выпить второй стакан апельсинового сока, а Красавченко все не было. Павел Владимирович заказал чашку-кофе без кофеина и взглянул на часы.

Маленькое кафе, в котором они договорились встретиться, находилось в двух шагах от «Куин Элизабет». Из окна отлично просматривались подъезды гостиницы и площадь. Красавченко должен был выйти из гостиницы и пересечь площадь двадцать минут назад. Мальцев заволновался всерьез.

Точность была единственной надежной и достойной чертой наемника. Если он опаздывает, значит, что-то случилось. Он мог бы позвонить, телефон знает. Разумеется, случилось что-то плохое или очень плохое. Когда связываешься с негодяем, приятных сюрпризов ждать не приходится.

Что, если Красавченко, получив долгожданную информацию, решил тихо смыться? Что, если Он никакой не Красавченко и загранпаспорт у него поддельный? Сколько всяких проходимцев шастает по миру, и никакие анкеты, никакой пограничный контроль не мешает им менять имена, исчезать, появляться вновь на другом конце земли, получать гражданство, приобретать недвижимость, открывать счета в банках. Вчера он был каким-нибудь Махмудом Ибрагимовым, чеченским террористом, а сегодня – гражданин Германии герр Штольц, владелец конной фермы, игорного дома и небольшого замка на живописном берегу Рейна. Вчера его называли каким-нибудь Васькой Черепом, и он руководил бандой шпаны в Люберцах, а завтра он американец русского происхождения Василий Васильефф, имеет ресторан на Брайтоне и виллу на Гавайях, по воскресеньям пьет безалкогольное пиво с полицейским начальством. Английского не знает, но взаимопонимание полное.

Павел Владимирович допил свой остывший кофе и пожалел, что не курит. Прошло еще десять минут. Он нервничал все сильней. Из гостиницы вывалила толпа туристов. Подъезжали и отъезжали автобусы, закрывая панораму. Мальцев напряженно искал глазами высокую широкоплечую фигуру, пытаясь собраться с мыслями и решить, что делать, если Красавченко так и не появится. Он готов был уже расплатиться и идти в. гостиницу, подниматься к нему в номер, что, в общем, не имело смысла, но тут услышал за спиной знакомый голос:

– Доброе утро. Извините, задержался. Он был в черных джинсах, в черной кожаной куртке нараспашку, в дымчатых очках. На плече у него болталась дорогая спортивная сумка. На тонких губах играла какая-то совсем новая, сытая, блатная ухмылочка. Павел Владимирович демонстративно взглянул на часы.

– Ну, проспал, с кем не бывает? – развел руками Красавченко, усаживаясь за стол. – Ночь была трудная, нервная, – он щелчком пальцев подозвал официанта, и жест получился такой хамский, что Павел Владимирович брезгливо поморщился.

– Слушай, дипломат, здесь так не принято.

– Пардон. – Красавченко снял куртку, остался в теплом черном пуловере, под которым была белая рубашка. Павел Владимирович заметил на воротнике розовато-бежевое пятно, след косметики.

– Да, я вижу, – кивнул он, – ночь у тебя действительно была трудная и нервная.

Подошел официант, и Красавченко заказал себе два жульена, говяжью вырезку с кровью, французский картофель, большой овощной салат, томатный сок.

– Ничего не ел со вчерашнего вечера, – объяснил он, – после ночной работы у меня просто волчий аппетит, даже в девять утра могу сожрать полный обед. Ну, что вы на меня так смотрите? Нет, она ничего не знает про побрякушку. Я допросил ее по полной программе. Результат нулевой. Вообще, все это какой-то абсурд. Такое ощущение, что мы с вами оба сошли с ума. Кстати, я все хотел вас спросить, насколько близко вы знакомы с нашим заказчиком?

– Ты уже трижды задавал мне этот вопрос.

– Разве? Ну ладно, задам еще раз. Тем более сейчас это особенно актуально.

– Почему?

– Потому, что мы с вами в тупике. Работа закончена, во всяком случае моя часть работы.

– С чего ты взял?

– Больше некого допрашивать. Беляева – последнее звено в этой цепочке.

– Есть еже другие пути. Подпольные ювелиры, их, между прочим, не так уж много, и кое, с кем из них мы можем встретиться. Есть потомки тех людей, которые поселились в Батурине сразу после революции. Мы ведь начали с пятидесятого года, то есть пропустили больше двадцати лет.

– – Да, конечно. Поиском этой брошки можно заниматься до конца своих дней. Предки, потомки, ювелиры, огороды… Поймите вы, нельзя действовать, рассчитывая только на счастливый случай. Лучше вообще ничего не делать, чем дергать удачу за хвост. Она усклользнет, как ящерица, у нее хвост новый вырастет. – Красавченко замолчал, ожидая, пока официант расставит перед ним тарелки. Он снял дымчатые очки, чтобы лучше разглядеть свою кровавую говядину. Павел Владимирович успел заметить, как неприятно он ест, каждый кусок подносит близко к глазам, вертит на вилке, потом стремительно отправляет в рот и жует быстро, жадно, кося глазами в сторону, как пес, который стащил чужую кость.

– Нельзя рассчитывать на счастливый случай, – повторил он, прожевав первый кусок мяса, – но вы так и не ответили мне, насколько хорошо знаете заказчика. Вы его видели? Или он вышел на вас через посредника?

– Видел пару раз.

– И какое он на вас произвел впечатление?

– Я не понимаю, к чему ты клонишь? При чем здесь мои впечатления?

– При том… – он отправил в рот второй кусок, глотнул минералки, – мне кажется, он больной.

– Кто?

– Наш заказчик.

– Очень интересно, – усмехнулся Павел Владимирович, – откуда такие мрачные подозрения?

– Ну, подумайте сами, разве нормальный человек вышвырнет такие деньги на ветер? Сколько он уже потратил ради этой несчастной брошки? Нет, он точно больной.

– А ты знаешь, Толик, в прошлом году на аукционе «Сотби» за потертого плюшевого медведя было заплачено пятнадцать тысяч долларов.

– Правильно, – кивнул Красавченко, – ничего удивительного, все коллекционеры сумасшедшие. Ими движет придурь, безумие.

Павел Владимирович хрипло откашлялся и, стараясь не глядеть собеседнику в глаза, равнодушно произнес:

– Ну что ж, в этом есть своя логика. Почему же ты с самого начала не отказался участвовать в этом безумии?

– Да кто же откажется от живых денег? К тому же в начале все выглядело вполне разумно. Я взялся выполнить обычную для себя работу, проверить круг людей, которые могут владеть информацией. Я этим занимался много раз. С моей стороны не было ни одного прокола. Но сейчас, когда мы оказались в тупике, я понял, что сама идея этой операции абсурдна, и у мне странно, как вы не этого не понимаете. Мы с вами, два нормальных человека, два профессионала, идем на поводу у сумасшедшего, ищем иголку в стоге сена. Мы никогда не найдем этот несчастный камень. Я не могу рисковать ради какой-то брошки, пусть даже она стоит миллион долларов. Это ведь все равно не мой миллион.

– Ты что, хочешь выйти из игры?

– Ни в коем случае. Зачем же расставаться с больным человеком, который готов сорить деньгами? – Красавченко уже расправился с говядиной, доедал последние, самые поджаристые ломтики французского картофеля, никак не мог подцепить их вилкой и принялся есть руками. – Сколько он выложил на одну только эту нашу поездку в Канаду? Дорога, жилье, суточные. И ради чего, спрашивается? – Погоди, – перебил его Павел Владимирович, – я не понимаю, какого черта ты вдруг стал считать деньги заказчика?

– Ну, если он сам их не считает, так почему бы не вмешаться? – Красавченко весело подмигнул, выпил залпом остатки своего томатного сока и принялся за салат Павел Владимирович кивнул официанту и попросил стакан минеральной воды. У него пересохло во рту.

– И каким же образом ты собираешься вмешиваться?

– Сейчас попробую объяснить, – он откинулся на спинку кресла и закурил, – если камень мы не найдем, то ни копейки больше не получим. Верно?

– Допустим, – кивнул Мальцев и жадно втянул ноздрями табачный дым. Он бросил курить пару лет назад, но сейчас захотелось нестерпимо, – я возьму у тебя сигарету?

– Разволновались? – Красавченко понимающе улыбнулся. – Пожалуйста, курите на здоровье.

– У тебя что? «Мальборо»? Нет, для меня слишком крепко. Погоди, я сейчас, – он вскочил, бросился в соседний зал, к бару.

«Какая сволочь… какая опасная сволочь…» – Павел Владимирович бестолково уставился на бармена за стойкой, словно у него, а не у самого себя хотел спросить, сколько еще надо прожить лет на свете, чтобы не ошибаться в людях? Почему всегда кажется, что если ты нанял злодея и хорошо ему заплатил, то его злодейство будет работать на тебя, а не против тебя?

– Я могу вам помочь, сэр? – улыбнулся ему бармен.

– Пожалуйста, пачку сигарет, самых слабых.

Когда он расплачивался, отстчитывал тяжелые конадские монетки, руки его уже не дрожали, глаза стали спокойными.

«Тебе, Паша, пятьдесят четыре года. Ты доктор искусствоведения, ты много всякого дерьма повидал в жизни, потому что ты любишь драгоценные кристаллы, а они притягивают к себе, как магниты, и кровь, и дерьмо, и пули. Стыдно трусить перед этим ублюдком, у которого, кроме наглости и звериного напора, ничего нет».

К столу он вернулся спокойной, неспешной походкой – Курить ему расхотелось.

– Слушаю тебя, Толик, – произнес он, усаживаясь.

Красавченко сосредоточенно ковырял в зубах зубочисткой.

– Мы с вами должны использовать те возможности, которые открываются для нас в процессе операции. Для себя лично использовать, чтобы не оказаться потом в дураках.

– И какие же, по-твоему, нам с тобой открываются возможности?

– Пока только одна. Ее зовут Елизавета Беляева. Теперь вы поняли?

– Нет.

– Ну, это ведь так просто! – Он укоризненно покачал головой. – Вы же умный человек, Павел Владимирович. Беляева – это живой эфир, а знаете, сколько стоит живой эфир?

– Дорого стоит. Дальше что?

Красавченко несколько секунд молчал, держал таинственную паузу и наконец произнес, чуть понизив голос:

– У меня появилась возможность получить видеопленку, на которой образец чистоты и нравственности занимается грубым сексом с чужим мужчиной, изменяет мужу, причем с огромным удовольствием.

– И кто же этот счастливец? – Павел Владимирович покосился на белый воротничок его рубашки, испачканный пудрой и помадой.

– Я же говорил вам, что к этой даме нужен индивидуальный подход, – опять на его лице заиграла сытая блатная улыбочка, – сорок лет – это серьезно. Женщина способна на многое в этом критическом возрасте. Я говорил, а вы мне не верили, иронизировали. Ну, что вы на меня так смотрите? Баба есть баба, будь она хоть трижды гениальной и знаменитой.

– Ты хочешь сказать, что тебе все-таки удалось… – Павел Владимирович откашлялся, – или тебе помог твой препарат?

– Какая разница? Главное, все получилось, к нашему взаимному удовольствию. Нет, насчет препарата вы меня обижаете. Сначала все получилось, а потом уж мы с ней выпили по бокалу вина.

– Слушай, по-моему, это ты сумасшедший, а вовсе не наш заказчик.

– В таком случае, вам придется выбирать между двумя психами, – усмехнулся Красавченко, – причем выбирать сию минуту.

– Ты что, собираешься ее шантажировать? – Павел Владимирович залпом выпил воду. – Господи, какой пошлый ход! Сейчас только ленивый не пытается заработать на постельном компромате. Вряд ли этим кого-то удивишь и напугаешь. И потом, ты не учитываешь главного. Затащить в постель и заснять на пленку не так уж сложно. Допустим, ты справишься с этой задачей или уже справился. Но что дальше? Ты ведь понимаешь, чтобы запустить порнушку в эфир, надо обладать такими связями, такими деньгами и полномочиями, какие тебе, дорогой мой, не снились. А уж Беляева знает это еще лучше. Она не испугается.

* * *

– Кроме миллионов телезрителей, у Елизаветы Павловны есть еще семья. Не надо никаких особенных связей, чтобы подкинуть кассету ее мужу.

– Ладно, гений, допустим, тебе все удастся. И сколько ты сумеешь из нее вытянуть? У нее просто нет таких денег, ради которых стоит рисковать. Взяток она не берет. Да, получает неплохо, но если уж шантажировать, то лучше найти кого-нибудь побогаче.

– Правильно. И я уже выбрал. Наш заказчик человек очень богатый, но совершенно не умеет распоряжаться своими деньгами, не знает, куда их деть, тратит на глупые побрякушки. Так пусть лучше нам отдаст. – Красавченко весело подмигнул и закурил еще одну сигарету. – Не все, но хотя бы часть.

– Очень интересно, – криво усмехнулся Мальцев, – а при чем здесь Беляева?

– Ну я же сказал, Беляева – это прямой доступ к телеэфиру. Благодаря нашей нежной дружбе я получаю неограниченные возможности. Я успел понять, что заказчик тщательно скрывает свою страсть к драгоценным камням. Из этого я сделал вывод, что он скорее всего не банкир, не частный предприниматель, а крупный государственный чиновник. Я прав?

– Понятия не имею. – Павел Владимирович равнодушно пожал плечами и почувствовал, как под рубашкой между лопатками выступает ледяная испарина.

– Я прав, – улыбнулся Красавченко, – как всегда! Вы все никак не хотите меня дослушать, почему-то очень нервничаете, постоянно перебиваете.

– Не знаю, кто из нас нервничает, – криво усмехнулся Мальцев.

– Вот и я не знаю. Ну ладно, это не важно. Вы готовы меня спокойно выслушать?

– Я тебя очень внимательно слушаю.

– Зато, чтобы кассета с грубой эротикой в ее исполнении не попалась на глаза мужу и детям, Елизавета Павловна станет иногда выполнять мои просьбы. И первым я выступлю в эфире сам, мне есть что рассказать, биография моя достаточно интересна. Тему для разговора мы выберем любую, но я непременно вставлю в свой монолог несколько прозрачных намеков, которые наш заказчик отлично поймет. И если он не откликнется, то в следующем эфире я выдам уже более конкретную информацию о хобби государственного чиновника и о тех методах, которыми он пользуется для утоления свой страсти к драгоценным камням.

– Это замечательно! – Мальцев совершенно неожиданно рассмеялся, да так весело, что сам удивился. – Это просто класс? Ты действительно гений, Толик. Двойной шантаж? Только ничего у тебя не выйдет. Прости, дорогой, но я не верю, что Беляева в здравом уме, по доброй воле, согласилась с тобой, таким красивым, переспать. Если это произошло, то вовсе не так, как ты рассказал. Сначала ты добавил ей свою гадость в вино, а потом уж затащил в койку. Не думаю, что тебе удастся повторить это на «бис» и заснять на пленку. Ведь у тебя пока нет кассеты?

– Если честно, уже есть. Но это строго между нами.

– Стахановец, – хмыкнул Мальцев, – передовик-многостаночник, мать твою… Что же, она не заметила, как ты вытащил камеру, закрепил на штативе? Ты сначала выключил Беляеву, напоил ее своей дрянью, а потом включил камеру. Других вариантов нет. А это, дорогой мой, уже статья, и серьезная. Это тебе не старика-сторожа отравить. Там, понятно, кроме меня, свидетелей нет, а я, конечно, буду молчать. Но как только ты сунешься к Беляевой со своим шантажом, она просто подаст в суд, и тебя посадят.

– За что же? – Красавченко недоуменно вскинул брови. – За любовь? Ну да, я воспылал страстью к ней и не скрываю этого. Чувство мое оказалось взаимным, я счастлив и горд. Но я не виноват, что какая-то мразь засняла нас скрытой камерой. Что же делать, если мы живем в такое кошмарное, циничное время? Вообще, все, что касается Елизаветы Павловны, – это мои проблемы. От вас мне нужна информация о заказчике. Для того чтобы передать ему свои условия, мне надо с ним как-то связаться. Пока я могу сделать это только с вашей помощью.

– А я все гадаю, почему ты вдруг так щедро делишься со мной своими наполеоновскими планами.

– Короче, вы согласны мне помочь? – Красавченко взглянул на часы. – Времени мало, я должен успеть к перерыву между совещаниями. Я должен сегодня обязательно показаться на глаза Елизавете Павловне, а то она заскучает, забеспокоится. Я предлагаю вам пятнадцать процентов от каждой выплаты. Согласны?

– Сколько ты собираешься попросить у нашего заказчика?

– Для начала сто тысяч. Дальше видно будет.

– Ладно, уговорил. Идея, при всей ее гнусности, в общем не так и плоха. Как ты верно заметил, кто же откажется от живых денег? Но только не пятнадцать, а двадцать пять;

– Двадцать.

–. Не мелочись. Жадным везет меньше.

– Двадцать пять, или выходи на заказчика сам.

– Черт с вами, договорились. Почему вы улыбаетесь? Я

– Так. Настроение хорошее с утра. Солнышко светит, небо голубое.

– Разве? По-моему, сегодня пасмурно и сыплет противный мокрый снег.

– Это здесь, в Монреале. А в Москве ясно, солнечно, легкий морозец. Я мысленно уже дома.

Они расплатились и вышли из кафе. Павел Владимирович нырнул в антикварную лавку, которая находилась тут же, за соседней дверью. Разглядывая столовое серебро позапрошлого века, он то и дело косился на огромное наклонное зеркало. Оно было расположено таким образом, что отражало всю площадь перед гостиницей. Павел Владимирович дождался, пока высокая широкоплечая фигура пересечет площадь, исчезнет за гостиничными дверьми, и только потом выскочил из антикварной лавки, свернул за угол, добежал до маленькой платной стоянки, где оставил машину.

Руки его дрожали, он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Белый «форд», взятый напрокат в день приезда, отчаянно засигналил. У Павла Владимировича заныло сердце.

«Не хватало мне сейчас сердечного приступа», – подумал он под визг сирены.

В кармане нашлась упаковка нитроглицерина, он сунул приторный шарик под язык, отключил сигнализацию, рухнул на мягкое бархатное сиденье, зажмурившись, досчитал до пятидесяти и позвонил брату в Москву.

Поиск по сайту: