ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Беляева готова была приехать в следственный отдел прямо с утра. Она сообщила, что у нее есть два часа свободного времени, с десяти до двенадцати. Но Илья Никитич представил, сколько любопытных под разными невинными предлогами станет заглядывать в его маленький кабинет, когда по УВД пойдет слух, что у него сидит сама Елизавета Беляева. Вряд ли удастся нормально побеседовать.

– Если не возражаете, я лучше подъеду к вам домой, прямо сейчас.

– Да, конечно. – Она подробно объяснила, как добираться.

Илья Никитич, ожидал, что попадет в роскошную квартиру, где комнат не меньше пяти, а скорее всего, это будет двухэтажный пентхауз со стеклянной оранжереей в одной из так называемых «лужковских» новостроек для очень богатых людей.

Но оказалось, телезвезда живет в обычном сталинском доме, в трехкомнатной квартире, без всяких оранжерей.

Без грима, в джинсах и свитере, Беляева выглядела, пожалуй, даже привлекательней, чем на экране. Во всяком случае, так показалось Илье Никитичу, который вообще не любил подкрашенных женских лиц.

* * *

– Чай? Кофе?

– Если чай в пакетиках, то лучше кофе.

– А если кофе растворимый, то лучше чай, – она улыбнулась, – я сварю кофе потому что сама еще не завтракала. Честно говоря, я только что встала и все никак не могу проснуться.

Илья Никитич заметил, что глаза у нее действительно сонные, даже как будто воспаленные.

– Значит, убийцу Артема пока не нашли? – спросила она, стоя у плиты и следя за пеной, поднимающейся в большой медной турке.

– Пока нет. Сколько лет вы были знакомы с Бутейко?

– Лет пять, не меньше, – она сняла турку с плиты, разлила кофе по маленьким чашкам, села напротив, – вам, вероятно, уже сообщили, что у нас с Артемом сложились очень скверные отношения.

– Да, мне говорили, и я видел несколько старых передач в записи.

– Какие именно передачи, если не секрет? – Она отхлебнула кофе, поморщилась, потому что он был слишком горячий, встала, достала из холодильника пачку грейпфрутового сока. – Вам налить?

– Да, немного. Спасибо.

Сок был ледяной. Она выпила залпом.

Илья Никитич понял, что она довольно сильно волнуется.

– Попробуйте кекс, – она кивнула на тарелку, на которой лежало покупное печенье двух сортов и ломтики домашнего кекса, – это моя дочь пекла. Получилось неплохо. Попробуйте.

Илья Никитич съел кусок.

– Сколько лет дочке?

– Недавно исполнилось двенадцать.

– Да, действительно у нее неплохо получилось, учитывая возраст.

Она улыбнулась и, кажется, немного успокоилась.

– Вы любите домашнюю выпечку?

– Очень люблю, – признался Илья Никитич, – скажите, Елизавета Павловна, ваши отношения с Бутейко с самого начала не сложились? Или были какие-то конкретные причины, из-за которых между вами возникла вражда?

– Илья Никитич, вы так и не ответили, какие именно видели передачи. Если бы я знала, что вы успели просмотреть, мне было бы легче ответить на ваш вопрос.

– Вы сначала расскажите в общих словах, что произошло, а о передачах мы потом поговорим.

– Ну хорошо, – она еще раз улыбнулась, уже совсем спокойно и тепло, – у вас, я вижу, есть профессиональные приемы ведения диалога. Мы действительно терпеть не могли друг друга, – она вытащила сигарету из пачки, стала вертеть в руках, – но это обычное дело на телевидении. Там сегодня дружат семьями, целуются при встрече, а завтра так гадят друг другу, что не дай Бог. Впрочем, послезавтра могут опять стать лучшими друзьями. А чаще все происходит одновременно. Наша вражда с Артемом отличалась тем, что была открытой. Это действительно редкость. Однако по внутреннему накалу страстей она не превосходила обычные телевизионные интриги, – Беляева отложила незажженную сигарету, взяла с тарелки кусок кекса, отхлебнула кофе, съела кекс к только тогда закурила.

«Значит, не так уж сильно волнуется, если не стала курить на голодный желудок, хотя очень хотела», – отметил про себя Илья Никитич.

– Кофе у вас замечательный, – произнес он с улыбкой, – можно еще чашечку? Нет, сидите, я сам налью. Знаете, Елизавета Павловна, мне попалась кассета с записью первого и последнего ток-шоу Бутейко.

– Надо же, – она покачала головой, – я думала, записи не сохранилась. Мне почему-то казалось, что вы сейчас напомните мне о недавнем его сюжете с моей матерью.

– У Бутейко остался довольно большой архив. Он хранил практически все, даже аудиокассеты с интервью. Да, сюжет о вашей маме я видел. Скажите, Елизавета Павловна, почему вы сорвали его ток-шоу три года назад?

– Ну, если вы просмотрели запись, то должны были понять почему. Тем более, вы следователь, и вам, как никому, ясно, насколько нелепо и небрежно он подготовил свой криминальный сюжет.

– Но вы ведь понимали, что наживаете себе серьезного врага.

– Вот об этом я тогда не думала. Потом, конечно, много раз жалела о своем поступке. Но тогда, на ток-шоу, я жутко разозлилась.

– Почему?

– Это долгая история.

– Я с удовольствием послушаю.

– Ну хорошо, я попробую объяснить, хотя, предупреждаю, все это на уровне эмоций и вряд ли имеет отношение к убийству. Не знаю, попалась ли вам запись передачи «Стоп-кадр», в которой был сюжет Артема о милиционере и певце.

– Да, я видел этот сюжет.

– Вы, вероятно, уже знаете, что того капитана посадили на три года. Не мне судить, насколько справедливо это было, и, в общем, дело даже не в справедливости. Так получилось, что я стала случайным свидетелем разговора между капитаном и Артемом. Был еще третий человек, приятель Артема, кажется, его одноклассник. Фамилию не помню. Капитан пришел в Дом кино, там праздновался десятилетний юбилей передачи «Стоп-кадр». Он пришел специально, чтобы попросить Бутейко не пускать в эфир сюжет о ресторанной драке. Я поняла, что это уже не первый их разговор. То есть человек унижался во второй или в третий раз. Ему уже было все равно. Фойе Дома кино, антракт, люди кругом. Капитан в форме готов был встать на колени, а мальчики, Артем и его приятель, получали от этого удовольствие. Они открыто куражились над капитаном, и смотреть на это было невозможно. Не знаю, поймете вы меня или нет. После той сцены я стала значительно хуже относиться к Артему. Он вдоволь, с удовольствием, поиздевался над капитаном, а потом запустил в эфир сюжет. Для него это было важно. О сюжете много говорили, он решил за счет того ресторанного мордобоя свои профессиональные проблемы, в итоге получил то, к чему давно стремился: возможность делать собственное ток-шоу. И вот, когда я увидела, что в качестве героя он пригласил того самого приятеля-одноклассника, и они не потрудились хотя бы продумать свою фальшивую историю, а зал верит, зал плачет, мне стало противно. До этого мне казалось, что в цинизме Артема все-таки больше игры, позы, чем правды, и есть какой-то внутренний предел. Все-таки одно дело – постельные секреты звезд, и совсем другое – загубленная жизнь. В общем, я поняла, что предела нет. Если на меня, постороннего человека, эта история произвела такое сильное впечатление, что я решилась нарушить закон жанра, сорвать коллеге премьеру в прямом эфире, то каково же было капитану? Как он должен был возненавидеть Бутейко и его приятеля? Кстати, три года прошло. Наверное, тот капитан уже на свободе, только вряд ли вернулся в милицию.

* * *

Клим долго, внимательно разглядывал фотографии. Вова пытался понять, о чем он думает. Лицо Клима оставалось непроницаемым, ничего интересного нельзя было прочитать ни в его маленьких зеленоватых глазах, ни в твердой складке рта.

Молчание затянулось. Вове стало не по себе. Он вдруг подумал, что в сущности Клим до сих пор остается для него совершенно закрытой, загадочной фигурой. Он появляется и исчезает внезапно. Вова никогда не видел его документов, не был у него дома и даже не знает, где и с кем Клим живет, женат ли он, есть ли у него дети.

Пожалуй, впервые за многие месяцы знакомства ему стало не по себе. Но только на минуту. Мухин не любил изводить себя разными трудными вопросами и был по-своему прав. Зачем портить себе удовольствие? Зачем пачкать сомнениями большую и чистую надежду на грядущие деньги?

Вова смотрел Климу в рот и верил каждому его слову. Он, как большинство болезненно жадных людей, был доверчив и послушен, словно домашнее животное. Он сразу забыл, что Саня Анисимов и Артем Бутейко его приятели. Ну правильно, разве деловой человек обращает внимание на такие мелочи? Наоборот, отлично, что он знаком с обоими и владеет информацией. Ценность его как делового партнера резко возрастала и в глазах Клима, и в глазах заказчиков. Кстати, их он вообще никогда не видел, этих заказчиков, но знал со слов Клима, что они люди очень крутые. Все классно получилось, и не стоило изводить себя сомнениями. Клим сказал, что заказчики остались довольны, отвалили много, но есть шанс получить больше.

Клим дал ему всего тысячу, но предупредил, что это так, мелочь, небольшой процент от Вовиной части. Первые деньги, полученные за выполнение заказа, тем более такого сложного, с подставой, с инсценировкой, трогать нельзя.

– Плохая примета. Положено первую зарплату маме отдать, – объяснял Клим, – тогда деньги не переведутся. У тебя вместо мамы будет счет в немецком банке. Я сейчас все на тебя оформлю, сумма там приличная, и через пару лет набегут хорошие проценты, домик себе купишь, где захочешь, и станешь жить на то, что мы получим за следующие заказы.

Вову не интересовало, каким образом сумеет Клим открыть на его имя счет в заграничном банке, не предъявив ни его самого, ни его документов. Он знал, что Клим все сделает, как надо. Вообще, думать было некогда. Второй заказ поступил почти сразу после первого. Клим обещал, что заварятся серьезные дела и денег будет много. Так оно и получается. Чего ж тут думать?

Клим аккуратно сложил снимки в конверт, протянул Вове и задумчиво спросил:

– Кто такой этот Владик Мыло?

– Друган мой, работал со мной в автосервисе. Из всей команды только он один не оказался падлой. Хороший парень, надежный.

– Как мог на него выйти заказчик?

– Тут все чисто. Владик сам из Сургута, то есть они с этим Петром Петровичем земляки.

– Хорошо. Где этот клуб «СТ» знаешь?

– Конечно.

– Съезди туда, погляди, как и что.

– А ты?

– Мне ни к чему там вертеться. К тому же я отлично знаю это место и в клубе бывал.

– Так мы что, опять вместе пойдем? – испуганно прошептал Вова. – Клим, так нельзя. Ты же сам говорил, после нашего первого с тобой дела слишком мало времени прошло. Я понимаю, там все чисто, ты здорово придумал и сработал, но нельзя опять вместе, мало ли, вдруг там… – Вова замолчал на полуслове, встретившись с Климом глазами. Клим смотрел на него, не моргая, долго, пристально, и у Вовы сердце прыгнуло куда – то в желудок и закудахтало там, как курица, у которой сейчас отрубят голову.

– Какое дело? О чем ты? Зачем говорить о том, чего не было? Тебе все приснилось, Вова. Не было ничего, – Клим легонько потрепал его по щеке. – Ты, если сон плохой снится, встань и умойся холодной водичкой. Понял?

– Понял, – Вова судорожно сглотнул, – слушай, я это… спросить хотел, как насчет аванса? Я тебе сколько должен?

– Нисколько..

– Как это?

– Вот так. Нисколько ты мне, Вовчик, не должен. Все пятнадцать кусков твои. Вова быстро нервно заморгал, полез в карман за сигаретами и долго не мог прикурить, руки у него дрожали.

– Клим, я не понял…

– Чего ж тут непонятного? – улыбнулся Клим. – Стреляешь ты неплохо, реакция у тебя отличная, зрение стопроцентное. Завтра привезу тебе хороший ствол, и вперед. Чего ты так разволновался? Справишься, Вовчик. Пятнадцать кусков – это деньги.

* * *

Саня Анисимов встретил следователя Бородина мрачным молчанием. Он не понимал, что происходит. После психиатрической экспертизы его оставили в больнице им. Ганнушкина, причем в отдельной палате, которая была похожа на камеру. Конечно, здесь было лучше, чем в КПЗ. Во-первых, никаких соседей-уголовников, во-вторых, сравнительно чисто, нормальное постельное белье, нормальный сортир в коридоре. Кормили тоже получше, чем в тюрьме. Однако Сане все надоело, ужасно хотелось домой. Он уже сообразил, что вину его доказать не так просто, и следователь в принципе ничего мужик, спихивать на него чужое преступление для галочки не собирается. Так почему же тогда не выпускает?

– Сейчас я покажу вам несколько фотографий, – сказал Илья Никитич, – вы посмотрите очень внимательно и попытаетесь вспомнить, кого из этих людей встречали, а если встречали, то где, когда и при каких обстоятельствах.

Анисимов долго перебирал снимки и сначала сказал, что никого не знает. Илья Никитич не торопил его. В любом случае, своего приятеля Вову Мухина он узнать должен, хотя фотография, взятая из паспортного стола, была не очень качественной.

– Может, вы отпустите меня с подпиской о невыезде? – осторожно поинтересовался Саня, вскинув глаза от снимков.

– Там видно будет, – буркнул Илья Никитич, – значит, вы утверждаете, что никто из этих людей вам незнаком? Пожалуйста, посмотрите внимательней.

– Ну, вот это вроде… – он ткнул пальцем в фотографию Мухина, – это же Вова! Вова Мухин, точно, он! Правда, здесь он совершенно на себя не похож. Сейчас он значительно толще. Подождите, и этого я знаю. Где же я его видел?

– Я, пожалуй, помогу вам, – медленно произнес Илья Никитич, – это капитан милиции Василий Соколов. Три с половиной года назад вы вместе с Артемом Бутейко были в ресторане. Праздновали день рожденья певца Руслана Кудимова…

– В ресторане? – поморщившись, пробормотал Анисимов. – Кто такой капитан Соколов? Ах, ну да, тот милиционер… я же его совсем не помню… Нет, при чем здесь Соколов? Его посадили… У него были усы… и лицо совсем другое… Вресторане… Это Клим! Эрнест Климов, бизнесмен из Германии!

Поиск по сайту: