ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. В кардиологическом отделении бывшего закрытого военного госпиталя сутки стоили пятьдесят долларов, это без лечения

В кардиологическом отделении бывшего закрытого военного госпиталя сутки стоили пятьдесят долларов, это без лечения, без процедур и медикаментов. Елена Петровна Бутейко оплатила лечение и пребывание там своего мужа вперед, на десять дней. Общая сумма, внесенная в кассу, составляла тысячу двести пятьдесят условных единиц.

Оперативник УВД капитан Косицкий добыл эти сведения с большим трудом. Сначала он решил пойти официальным путем, но вовремя остановился, огляделся, купил коробку конфет «Моцарт», три белые розы, заявился в бухгалтерию госпиталя, улыбнулся, сказал несколько приятных слов немолодой холеной кассирше и получил исчерпывающую информацию, мысленно благославляя дикую смесь коммерции, бюрократии и постсоветского пофигизма.

Лечащий врач по фамилии Перемышлев встретил его довольно хмуро, пригла – сил в ординаторскую для предварительного разговора.

– Он все время повторяет, что не выйдет отсюда, даже на похороны сына, – сообщил врач, – он боится, говорит, будто его хотят убить. Спит только со снотворным, причем дозы ему требуются большие. Жена была у меня, она уверяет, что там не может быть привыкания к снотворным препаратам, он их раньше не принимал. Но я-то вижу, там глубокое привыкание. Почти наркотическая зависимость. Я проверял, на учете в психодиспансере он не стоял, никаких нарушений с этой стороны никогда не отмечалось. Но верится с трудом.

– То есть вы хотите сказать, что психические отклонения появились у него еще до смерти сына? – уточнил капитан.

– Ничего я не хочу сказать, – покачал головой Перемышлев, – я знаю, что он перенес мелкоочаговый инфаркт миокарда. Вот это я знаю точно, а что там с его психикой, понять не могу. Со стороны сердца сейчас все нормально, состояние стабильное, но я должен его понаблюдать еще неделю, не меньше. Жена оплатила его пребывание на десять дней вперед, готова платить еще, очень просила не выписывать его до полного выздоровления. А у него, видите ли, психоз, бред, мания преследования. У нас своих психиатров нет, только психолог, и тот на договоре, раз в неделю приходит.

«Интересно, откуда у Елены Петровны Бутейко столько денег? – вдруг подумал Иван, – впрочем, она могла пустить в оборот все свои сбережения, лишь бы вылечили мужа, могла и в долги влезть. Мало ли?»

– По-хорошему, Бутейко надо перевозить в психиатрическую лечебницу, – продолжал врач, – но с другой стороны, он не опасный, не буйный.

– Так я не понял, он вменяем или нет?. В принципе вы можете его допросить. Попробуйте. Насчет вменяемости ничего сказать не могу. Иногда он кажется вполне разумным человеком, реакции адекватные, речь связная. Впрочем, я кардиолог, а не психиатр.

Следователь Бородин предупреждал, что беседовать с отцом убитого будет непросто.

– Постарайся осторожно коснуться его прошлого, поговори о ювелирном деле, но не спугни его, не настаивай на продолжении разговора, если реакция окажется слишком бурной, – напутствовал капитана Илья Никитич, – главное, попытайся выяснить, почему он так резко сменил специальность, из ювелирного магазина ушел на обувную фабрику.

Не успел Иван переступить порог больничного «бокса», как раздался утробный громкий шепот:

– Стойте! Покажите руки!

Иван не сразу сообразил, кто это шепчет и откуда. Койка была пуста, одеяло скомкано. Больной сидел на полу, за тумбочкой, сжавшись в комок. Капитан сначала заметил какой-то бледный шар, потом из-за тумбочки показалась костлявая босая ступня.

«Действительно, совсем у мужика крыша съехала, – подумал Иван с жалостью, – еще бы, потерять единственного сына…»

– Вячеслав Иванович, это что за новости! – прикрикнул врач. – Давайте-ка быстро в постель, к вам из милиции пришли. Хватит, Бутейко, вылезайте.

В ответ послышался жестяной грохот. Маленький тощий старик с большой, совершенно лысой головой поднялся из-за тумбочки. В руках он держал никелированное больничное судно и прикрывался им, как щитом.

– Из милиции? – он подозрительно оглядел капитана. – А почему не в форме? Почему в джинсах?

– Вячеслав Иванович, поставьте судно на место, вымойте руки и наденьте тапки, – распорядился врач.

– Вы проверяли его документы? Вы обыскивали его? У него нет оружия? – не унимался больной. – Я же предупреждал вас, они сюда обязательно придут. Неужели вам не жаль своего труда? Вы столько возились со мной, вы спасли мне жизнь не для того, чтобы меня убили здесь, на ваших глазах.

Иван достал удостоверение и показал больному.

– Вячеслав Иванович, я капитан милиции моя фамилия Косицкий. Кто вас хочет убить?

Бутейко стрельнул на него глазами, ничего не ответил, положил судно на пол, ногой задвинул его под койку, прошлепал босиком к умывальнику, долго, тщательно мыл руки. В каждом его движении была заметна внутренняя паника. Он вжимал голову в плечи, смотрел на капитана с диким страхом, как будто ждал, что тот выхватит пистолет и начнет стрелять. Наконец он вытер руки, бросился к своей койке, забился в угол, накрыв колени одеялом.

– Ладно, я пойду. У меня обход через пять минут, – сказал врач.

– Нет! – заорал больной, – не уходите! Я буду говорить с ним только в вашем присутствии. Я впервые вижу этого человека и не доверяю ему.

– Хорошо, я пришлю кого-нибудь, сестру или фельдшера.

– Кроме вас, я никому здесь не верю. У сестер маленькая зарплата, их могут подкупить.

– У меня тоже маленькая зарплата, – проворчал врач и повернулся, чтобы уйти.

Больной с удивительным проворством соскочил с койки, преградил ему путь, встал на цыпочки, схватил за пуговицу халата и громко зашептал на ухо:

– Мне не нравится этот парень, обратите внимание, как он на меня смотрит Убьет, точно убьет. Они охотятся за мной четырнадцать лет. Вы говорите, у меня бред, вы мне не верите, но вот ведь, пожалуйста, явился человек, чтобы меня убить

– Успокойтесь, я вам верю, – тяжело вздохнул врач, – я специально пригласил сюда товарища из милиции, чтобы он разобрался, в чем дело, кто вас преследует и хочет убить. А вы, вместо того чтобы спасибо сказать, устраиваете спектакль.

– Так это вы его вызвали? – Бутейко сразу сник, вернулся на койку. – И документы у него проверили?

– Да, да, успокойтесь, расскажите товарищу капитану все, что рассказывали мне, – врач едва заметно усмехнулся, – извините, мне пора.

Иван пододвинул стул к койке. Бутейко смотрел на него, не моргая. Глаза у старика были красные, воспаленные.

– Я уже четырнадцать лет не сплю, – сообщил он свистящим шепотом.

– Почему? – также шепотом спросил капитан.

– Он приходит каждую ночь. Стоит мне задремать, и он является ко мне, пьяный, грязный, с мешком на голове. Я вижу его лицо. Знаете, какое лицо у человека, которого душат прозрачным полиэтиленовым пакетом?

«Отлично! – поздравил себя Иван. – у нас здесь что, еще один труп? У нас здесь „висяк“ четырнадцатилетней давности с пакетом на голове? Класс! Вот уж старик Вородин обрадуется, маминым пирожком меня угостит…»

– Кто он? – быстро спросил капитан.

– Покойник, – едва шевеля губами и тревожно оглядываясь по сторонам, ответил Бутейко.

– Его убили?

– Да.

– Кто?

– Павел.

– Фамилия?

– Чья?

– Ну, этого Павла.

На пороге палаты появилась молоденькая медсестра, постояла, посмотрела и ушла, вероятно, решив, что здесь без нее обойдутся.

– Как вы не понимаете? – больной укоризненно покачал головой. – У камней не бывает фамилий. У них есть все – история, судьба, кровь, живая человеческая кровь, которая течет рекой. Но фамилий у них не бывает – Павла снесла курица на Урале в 1829-м году, и судьбу его можно очень приблизительно проследить только до 1917-го года. Он исчез. Но такие, как он, никогда не исчезают совсем. Они всплывают из небытия, чтобы вновь лились реки крови.

«Нет, не видать мне пирожка с капустой, – усмехнулся про себя Иван, – ничего я здесь не нарою. Псих бредит, а я дурак, слушаю».

– Знаете, Вячеслав Иванович, чтобы не мучиться, лучше сразу все рассказать. Станет легче, – произнес он с самой задушевной интонацией, на какую был способен.

– Кому легче? – Бутейко печально покачал головой. – Ему не станет, он давно умер. Он умер, но не успокоится, пока мы живы.

– Как его звали? – осторожно спросил капитан.

– Кузя.

– Он что, кот?

– Если бы… Он человек. Пьяница, наркоман, но все-таки человек. Лелечка тоже говорила, как вы сейчас, мол, ты представь себе, что перед тобой животное, грязная скотина, которой пора на бойню, облезлый помоечный кот, который гадит у нас в подъезде, от него только вонь, и больше ничего. Я поверил ей. Я ей всегда верил, но она ошиблась. Он человек, и теперь является ко мне каждую ночь.

– Леля, это кто?

– А вы не знаете? – больной тяжело вздохнул.

– Нет, – искренне признался капитан.

– Ну и не надо. Раз не знаете, я не скажу.

– Вячеслав Иванович, как же я сумею разобраться, если вы не хотите говорить?

– А зачем? Для чего разбираться? Они убили Артема, теперь наша очередь. Не понимаю, почему сначала его, он был тогда ребенком, шестнадцать лет – это еще ребенок. Тем более его вообще не было в Москве в то время. Он ничего не знал и уже никогда не узнает.

– В убийстве вашего сына подозревается его приятель, бывший одноклассник, Анисимов Александр Яковлевич. Вы с ним знакомы?

– Я этого мальчика знаю с детства. Он не убийца. Он только орудие. Сначала они прислали его ко мне с перстнем. Они как будто издевались, предупреждали, хотели, чтобы мне стало по-настоящему страшно. Зачем, спрашивается? Мне было страшно все эти четырнадцать лет, но я никогда не думал, что первым станет Артем.

– Вы слышали, как Анисимов угрожал вашему сыну?

– Нет, – Бутейко печально покачал головой, – это было бы слишком прямолинейно, если бы он угрожал. Он пришел ко мне, а не к нему. Он принес перстень с изумрудом. Вещь красивая, но камень с трещиной, алмазы мутные.

– Вячеслав Иванович, вы много лет работали гравером в ювелирном магазине – осторожно начал Иван, – почему вы сменили специальность?

Вопреки ожиданиям, больной никак не отреагировал на этот вопрос, он тяжело вздохнул, стал теребить угол наволочки, сворачивать ткань жгутом, накручивать на палец, и казалось, так сосредоточился на этом занятии, что позабыл о капитане.

– Вячеслав Иванович, вы устали?

– Не знаю, – Бутейко равнодушно пожал плечами, – наверное, устал. Но разве это кому-нибудь интересно? Я готов годами носить одни брюки, зимой и летом, я с радостью буду лелеять единственную пару ботинок, самостоятельно менять набойки, сшивать порванные шнурки. Я очень люблю сладкий чай с черными гренками, поджаренными на подсолнечном масле, правда, кашу терпеть не могу, особенно перловку, и не потому, что эта крупа самая дешевая, просто невкусно. Однако и перловку я готов есть ежедневно. Но спать и видеть его во сне, с пакетом на голове, с открытым ртом, растопыренными жуткими глазами, я не могу.

– Подождите, Вячеслав Иванович, – осторожно, перебил его капитан, – вы сказали, что не спите четырнадцать лет. Значит, все это – пакет, труп, Павел – было четырнадцать лет назад?

– Да. В восемьдесят пятом. В июне. Стояла страшная жара. Мы проводили Артема в колхоз. Он закончил девятый. Их всем классом отправили в колхоз на картошку. А мы с Лелечкой собирались в Пярну, в отпуск. Я отрабатывал последний день перед отпуском. И тут он появился. Он пришел в магазин, долго крутился у прилавка. Он не был похож на человека, который может купить что-либо в ювелирном магазине. До закрытия оставалось десять минут, милиционер попросил его выйти. Он не возражал, не сказал ни слова. Когда он проходил мимо меня, я заметил, какое у него жалкое, потерянное лицо. А потом я увидел его на лавочке во дворе, напротив служебного входа. Он держал в зубах погасший окурок и смотрел в одну точку. Знаете, что заставило меня сесть рядом с ним? Жалость. Очень хорошее, чистое чувство. Я подумал, что он наводчик, его прислали к магазину бандиты. Такое уже случалось. Перед тем как грабить, они посылают «шестерку», покрутиться, посмотреть, кто последним выходит и закрывает дверь, в котором часу приезжают инкассаторы. Потом бедолагу-разведчика подставляют, сдают. Я, между прочим, всегда был хорошим, добрым человеком. Я многим помогал, даже с риском для себя. Но и, конечно, я не хотел, чтобы ограбили наш магазин. Я был не только добрым, но и честным.

Капитан заметил, что по щекам больного текут слезы, худые плечи мелко вздрагивают.

– Может, вам воды налить? – спросил Иван.

– Не надо… – всхлипнул старик, – не могу больше ни пить, ни есть. Вы поймите, я очень хороший человек, у меня четыре благодарности в трудовой книжке. Попросите Лелю, пусть она покажет, просто чтобы вы знали, какой я человек. Я всем помогал, причем бескорыстно. На обувной фабрике я целый месяц висел на Доске почета, и сын у меня известный журналист, – он уткнулся лицом в подушку, заплакал еще горше. Капитану ничего не оставалось, как позвать к нему медсестру.

* * *

Утром, за завтраком, Лидия Николаевна выразительно молчала, всем своим видом показывая, что не трогает сына, не мешает ему думать. Но все-таки не выдержала.

– Между прочим, я вчера встретила Варю Богданову. Просто удивительно, только недавно мы с тобой говорили о ней, вот, что называется, легка на помине. Я смотрю, идет по коридору.

– По какому коридору?

– По коридору Университета искусств. Она стала совсем взрослой, и такая красавица. Сразу узнала меня, спрашивала о тебе, просила передать привет.

– Очень интересно. Как она поживает?

– Она живет с человеком, который годится ей в отцы. Ему пятьдесят шесть, а ей всего лишь двадцать. Он крупный чиновник, очень состоятельный и влиятельный..

– Значит, Варя вышла замуж за пожилого состоятельного чиновника? – задумчиво спросил Илья Никитич. – Возможно, для нее это неплохой вариант.

– Илья, ты не понял. Она не замужем за этим человеком. Они просто живут вместе.

– А в институт она поступила?

– Илюша, я ведь только что сказала, что встретила ее в Университете искусств, ты же знаешь, меня туда каждый год приглашают читать курс лекций по художникам-символистам. Варя учится на втором курсе.

– Ну да, конечно. Но насколько я знаю, там обучение платное, и очень дорогое. Кто же платит за Варю?

– Ее сожитель. Фу, какое гадкое слово, – Лидия Николаевна поморщилась, как от кислого. – Но иначе не скажешь. Любовник звучит еще гаже. Впрочем, если он оплачивает обучение, значит, относится к девочке серьезно, любит ее и обязательно женится, как порядочный человек.

– А он порядочный человек?

– Говорят, да. Кстати, ты, возможно, слышал о нем. Мальцев Дмитрий Владимирович, заместитель министра финансов, довольно известная фигура. Мне сказали, он много делает для Университета, хлопочет в мэрии, в Министерстве культуры, нашел спонсоров в Германии и в Америке. Вообще, отзывы о нем самые положительные. Говорят, он неплохо образован.

– Кто говорит?

– Илья, что за ужасная манера – задавать вопрос, заранее зная, что ответ на него тебе совершенно не интересен? – нахмурилась Лидия Николаевна.

– Почему же? Мне очень интересно, от кого ты успела столько узнать о заместителе министра финансов господине Мальцеве.

– От библиотекаря университета Екатерины Борисовны.

– Он что, пользуется университетской библиотекой? – усмехнулся Илья Никитич.

– Ты зря смеешься, Илюша. Редко, но пользуется. Заместитель министра интересуется историей, точнее, историей обрусевшей французской знати, которую приютила Екатерина Вторая во время французской революции.

– Он что, пытается выяснить свое родословное древо? Хочет стать членом дворянского собрания? Это сейчас модно, объявлять себя потомственным князем или, на худой конец, графом.

– Да, Илюша, ты угадал, – улыбнулась Лидия Николаевна, – возможно, нашу Вареньку Богданову ждет большое будущее. Ей предстоит стать не просто женой богатого чиновника Мальцева, но графиней. Ее будущий муж попросил найти для него все, что есть о роде графов Порье.

Поиск по сайту: