Глава 1. Посвящается всем тем людям,

Энн Стюарт

Холодный как лед

Ледяная серия – 2

Посвящается всем тем людям,

что дали написать эту книгу,

оставляя меня в блаженном одиночестве,

даря свободу и ничего не требуя.

А так же тем, кто поступал иначе –

Ну, тот сам знает, о ком я.

БЛАГОДАРНОСТИ

Я бы не завершила эту книгу без Джил Барнетт и Барбары Сэмюел, утешавших меня и шлепавших по макушке, если я вела себя как идиотка. За вдохновение я должна поблагодарить Бастьена. Шлю поцелуй Кливу Оуэну, и моя особая благодарность всем тем читателям, кто влюбился в «Черный лед». Наконец–то мне удалось оторваться от написания связанных сюжетом книг и заняться собственной жизнью.

Глава 1

Женевьева Спенсер поправила четырехсотдолларовые солнечные очки, пригладила блестящие, уложенные в идеальный узел волосы и ступила под ярким карибским солнцем на борт моторного катера. Стоял ранний апрель, и после нескончаемой промозглой зимы в Нью–Йорк–Сити Женевьеве бы следовало быть готовой к ослепительному солнечному сиянию, выделывавшему бликами коленца на зелено–голубых волнах. Жаль, что у нее не то настроение, чтобы оценить это великолепие. Для начала она вовсе не желала здесь находиться. У нее намечался шестинедельный оплачиваемый отпуск, отдохновение от работы младшим партнером адвокатской фирмы «Ропер, Хайд, Камуи и Фредерикс», и она уже строила планы, которые весьма отличались от того, что сейчас ей предстояло. Через два дня она будет в джунглях Коста–Рики: без макияжа, контактных линз, высоких каблуков и без ожиданий, что оправдаются какие–то надежды. И так уже настроилась сменить кожу, служившую ей защитной оболочкой, что это задание напоследок казалось непомерным бременем, а не самым рутинным делом, каковым оно и являлось.

На ее пути в Центральную Америку встали преградой Каймановы острова. Если можно так сказать. «Один сверхурочный день ничего не значит», – заявил ей Уолтер Фредерикс. И кроме того, с чего полной жизни одинокой тридцатилетней женщине возражать провести пусть даже всего пару часов с самым сексуальным по мнению журнала «Пипл» мужчиной года из плеяды миллиардеров? Гарри Ван Дорн был роскошным, очаровательным представителем мужского племени, как раз в настоящее время разведен с очередной женой, а адвокатской конторе, представлявшей интересы фонда «Ван Дорн фаундейшен», требовалось подписать кое–какие бумаги. Идеальная ситуация для любой женщины. Неожиданно выпавшее счастье.

Однако Женевьева так вовсе не думала, впрочем, рот держала на замке. За последние несколько лет, с тех самых пор как Уолт Фредерикс взял ее под свое крыло, она научилась кое–какой дипломатии и такту.

Женевьева просто вытащила светло–серый костюм от Армани, надела туфли от Маноло Бланик, за которые в свое время выложила не моргнув глазом семьсот долларов: эти туфли, нещадно стиснувшие ноги, делали ее выше большинства мужчин и подходили к костюму от Армани, только и всего. Когда она только принесла их домой, то довольно долго отходила от потрясения, чтобы спокойно смотреть на ценник, и даже всплакнула. Что случилось с той юной идеалисткой, которая когда–то решила посвятить жизнь работе на благо людей? Спасительницей, которая тратила деньги на униженных и угнетенных, а не на модную одежду?

К своему несчастью, ответ Женевьева знала и не хотела заострять на нем внимание. В ее жестко контролируемой жизни она приучилась смотреть чаще вперед, чем оглядываться назад. Туфли были прекрасны, и она твердила себе, что заслужила их. И надела на встречу с Гарри Ван Дорном как атрибут военных доспехов.

Спуститься на таких каблуках в баркас было отнюдь не легко, но она умудрилась сделать это даже с некоторой долей грации. Корабли мисс Спенсер ненавидела. Морская болезнь у нее приключалась редко, но на борту Женевьева всегда смутно чувствовала себя пойманной в ловушку. На сверкающем горизонте можно было разглядеть внушительный силуэт белой яхты Ван Дорна, похожей скорей на особняк, чем на корабль, и, возможно, Женевьева смогла бы постараться забыть, что вокруг них море, и притвориться, что они сидят в дорогом ресторане. По части игнорирования неприятных фактов мисс Спенсер весьма преуспела – ведь она прошла трудную школу и знала, что эта способность необходима в деле выживания.

И на эту работу уйдет всего лишь несколько часов. Позволить Гарри Ван Дорну угостить ее обедом, подсунуть бумаги на подпись, те самые, что принесла с собой в кожаном портфеле, и в тот же момент, когда отошлет документы курьерской почтой в Нью–Йорк, освободиться. Дело только нескольких часов – глупо все так остро воспринимать. День слишком прекрасный, так откуда же это ощущение неотвратимо надвигающейся опасности? Какая еще там опасность под ослепительным карибским солнцем?

В крошечной сумочке Женевьевы были припасены транквилизаторы. Члены экипажа Дорна удобно усадили ее и принесли стакан ледяного чая, который она держала сейчас в руке. Оказалось довольно простым делом украдкой вытащить таблетку и принять лекарство. Она чуть намеренно не оставила таблетки в Нью–Йорке – не ожидала, что ей понадобятся транквилизаторы в джунглях, но, к счастью, в последнюю минуту передумала. Через несколько минут лекарство подействует, а до тех пор она сможет продержаться на чистой решимости.

Женевьеве и прежде приходилось бывать на яхтах: «Рупер и компания» специализировались на законодательстве, регулирующем деятельность благотворительных организаций, представляли интересы мириадов фондов, поэтому и не считались с затратами. В частную адвокатскую практику она ушла с должности государственного защитника и надеялась, что специализация на благотворительных фондах все еще довольно близка к достойной уважения работе, чтобы успокоить остатки совести, взывавшей к свободе. И быстро лишилась иллюзий – фонды основывались, чтобы толстосумы избегали уплаты налогов, стремясь потратить столько же денег на прославление имен дарителей и снабжение непыльной работенкой своих друзей, сколько они отпускали на саму благотворительность, но к тому времени стало слишком поздно: Женевьева уже была связана по рукам и ногам.

Плавучий дворец Гарри Ван Дора, «СГ Семь грехов», был самым грандиозным из тех яхт, что ей довелось повидать. И она знала, что фактически владел им трастовый фонд «Ван Дорн траст фаундейшен», а не сам Гарри, – прекрасная маленькая увертка от налогов. Женевьева ступила на борт, идеально сохраняя равновесие на своих высоченных каблуках. Потом осмотрела палубу, сохраняя на лице бесстрастное выражение. Если повезет, Гарри Ван Дорн будет слишком занят на площадке для гольфа, которую она приметила в передней части корабля, чтобы терять время на адвоката, представлявшего собой лишь идеально вышколенного посланника конторы «Рупер, Хайд, Камуи и Фредерикс». Черт, она сейчас не в настроении для сей миссии.

Женевьева нацепила выработанную практикой профессиональную улыбку на накрашенные помадой от Шанель губы и вступила в прохладные пределы большого помещения, прекрасно меблированного в черно–белых тонах, повсюду с зеркалами, дававшими впечатление еще большего простора. Женевьева могла рассмотреть собственное отражение по меньшей мере в трех разных ракурсах. Свой внешний вид она уже проверила перед выходом из дома: молодая женщина, чуть больше тридцати, с аккуратно уложенными белокурыми волосами, в сером костюме, сидевшем идеально и скрадывавшим те пятнадцать фунтов (6,8 кг – Прим.пер.), которые, как она знала, «Рупер и др.» не одобряли. Женевьева лишний вес тоже не одобряла, но все диеты и упражнения в мире, казалось, не могли сдвинуть эти проклятые фунты с места.

– Мисс Спенсер?

После яркого блеска солнца на воде глаза ее не сразу привыкли к приглушенному освещению просторного помещения, и она не смогла рассмотреть ничего, кроме расплывчатого силуэта мужчины, шедшего к ней с другого конца комнаты. В голосе отчетливо слышался легкий британский акцент высших кругов, поэтому она знала, что обращается к ней не Гарри. Гарри Ван Дорн вышел из Техаса, у него и голос, и характер под стать этому штату.

Мужчина сделал ей навстречу еще шаг и оказался в фокусе.

– Я Питер Йенсен, личный помощник мистера Ван Дорна. Он скоро с вами встретится. Могу я пока что–либо вам предложить? Возможно, выпьете что–нибудь? Газету?

Ей давненько не приходило на ум слово «вкрадчивый», наверно, с тех пор, как ее заставляли читать Чарльза Диккенса, но это слово идеально подходило Питеру Йенсену. Он был до приторности вежлив и предпочитал держаться в тени, и даже британский акцент, этот хапуга, обычно загребавший себе все внимание, казался просто частью психологического портрета идеального личного помощника. Ничем не примечательное лицо, зачесанные назад очень темные волосы, очки в тонкой оправе. Встреть она Йенсена на улице, то лишний раз не взглянула бы. И едва посмотрела сейчас.

– Чай со льдом и «Нью–Йорк Таймс», если у вас есть, – попросила Женевьева, усевшись на обитую кожей скамеечку и ставя рядом портфель. Потом скрестила ноги и посмотрела на свои туфли. Они стоили каждого пенни, если принять во внимание, что они творили с ее длинными ногами. Женевьева подняла взгляд: Питер Йенсен смотрел на них тоже, хотя она подозревала, что смотрит он именно на туфли, а не на ее ноги. Он казался типом, которого не интересуют женские ножки, какими бы привлекательными они ни были, и она быстро попыталась спрятать ноги, подобрав под скамейку, чтобы не бросались в глаза.

– Всего лишь секунду, мисс Спенсер, – произнес он. – Располагайтесь поудобнее.

И исчез, безмолвный, как привидение, а Женевьева отбросила чувство неловкости. Она ощутила исходившее от безликого помощника Гарри Ван Дорна какое–то неодобрение – наверно, он бросил лишь один взгляд на ее туфли и понял, сколько она заплатила за них. Вообще–то, люди в положении Йенсена были впечатлительны; она ходила в один особенно элитный магазинчик на Парк–авеню к таким, и, казалось, весь обслуживающий персонал вертелся вокруг нее, зная, что если женщина готова выбросить такие деньги на туфли, то в равной степени не колеблясь потратит вопиющее количество монет в их дорогущем бутике.

И она тратила.

Женевьева облеклась в стальную броню, ожидая повторного появления Йенсена. Вместо того появился стюард с высоким стаканом ледяного чая «Ерл Грей» и свежим номером «Нью–Йорк Таймс». На подносе также лежала гладкая золотая ручка, и Женевьева взяла ее.

– Зачем это? – поинтересовалась она. Они что, считают ее недостаточно профессиональной, чтобы захватить собственную ручку?

– Мистер Йенсен подумал, что, возможно, вы захотите порешать кроссворд. Мистер Ван Дорн принимает душ и может задержаться.

Ну и как это бледное подобие мужчины угадало, что она увлекается кроссвордами? По ручке? Газета оказалась субботним выпуском с самым трудным из недельных кроссвордов: Женевьва не колебалась. По какой–то необъяснимой причине она почувствовала, словно Питер Йенсен бросил ей вызов, а она устала, нервничала и хотела оказаться где угодно, кроме этой огромной, претенциозной яхты. По крайней мере кроссворд отвлечет Женевьеву от моря, поймавшего ее в ловушку.

Она как раз заканчивала, когда открылись двери салона, и проем заполнила высокая фигура. Кроссворд этот был особо утомительный – под конец она проклинала Уилла Венга, Маргарет Фаррар и Уилла Шотца вместе взятых (известные авторы кроссвордов – Прим.пер.), в общем–то, спокойно забыв обо всем. Однако отложила газету и встала с безмятежным достоинством.

Каковому пришлось испариться, когда мужчина выступил вперед, и она поняла, что это все тот же Питер Йенсен. Он посмотрел на сложенную газету, и Женевьева точно знала, что его невыразительный взгляд сосредоточился на пустых клетках: одно слово она не смогла подобрать.

– Мистер Ван Дорн готов встретиться с вами, мисс Спенсер.

«Пора бы уже, черт возьми», – подумала она. Йенсен отступил в сторону, давая ей дорогу, и на мгновение Женевьеу поразило, какой он высокий. В ней было добрых метр восемьдесят на каблуках, а он оказался выше ее. Пространство салона как бы съежилось, и еще, казалось, Йенсен с трудом помещается здесь.

– «Головоломка», – тихо проговорил он, когда она проходила мимо.

– Простите? – растерявшись, переспросила она.

– Слово, которое вы не угадали. «Головоломка».

Ну конечно же. Она подавила инстинктивное раздражение: этот человек без видимой причины действовал ей на нервы. Ей не придется долго играть свою роль, напомнила она себе. Дай Гарри Ван Дорну подписать бумаги, пофлиртуй чуточку, если понадобится, и возвращайся в маленький аэропорт, посмотри, можно ли улететь пораньше на Коста–Рику.

Когда Женевьева ступила на палубу, ее ослепило яркое солнце. Больше не получалось притворяться, что она снова на острове, поскольку их окружала вся эта мерцавшая вода. Женевьева взглянула на огромное судно – все–таки не особняк, а океанский лайнер – и последовала за Питером Йенсеном, который четкой походкой прошел до середины корабля и остановился. Она прошла мимо Йенсена, выбросив из головы исполнительного помощника, поскольку уже попала под лучезарное сияние Гарри Ван Дорна, самого сексуального миллиардера в мире.

– Мисс Спенсер, – произнес тот, вставая с дивана: явный техасский акцент придавал его речи очарование. – Мне очень жаль, что заставил вас столько ждать! Вы проделали весь этот путь только ради меня, а я оставил вас, занявшись бумажными делами. У вас, наверно, остыл весь энтузиазм. Питер, почему ты не сказал мне, что здесь мисс Спенсер?

– Простите, сэр. Должно быть, вылетело из головы.

Голос Йенсена звучал нейтрально, ничего не выражая, но она все равно обернулась и посмотрела на помощника. Почему, черт возьми, он не доложил Ван Дорну, что она здесь? Как о не стоящей внимания особе? Или просто Ван Дорн сваливает вину на помощника, в то время как сам все знал?

– Ничего страшного, – заверил Ван Дорн, беря Женевьеву за руку самым непринужденным жестом и заводя в каюту. Несомненно, он был физически сильным мужчиной, из тех, что любят дотрагиваться до людей, с которыми разговаривают. Это являлось неотъемлемой частью его личного обаяния.

К несчастью, Женевьева терпеть не могла, когда к ней прикасаются.

Но клиент есть клиент, посему она просто еще более ослепительно улыбнулась и позволила подвести себя к обитой белой кожей оттоманке, забыв о неприятном маленьком человеке, который привел ее сюда. Кроме того, что в действительности он не был маленьким. Неважно – тот уже испарился.

– Не обращайте внимания на Питера, – сказал Гарри, садясь рядом, причем чересчур близко. – Он слишком стремится защитить меня и считает, что всякая женщина охотится за моими деньгами.

– Я охочусь всего лишь за вашей подписью на нескольких документах, мистер Ван Дорн. И совершенно не хочу отнимать у вас время…

– Если у меня не найдется времени на такую красивую молодую женщину, значит, я в весьма плачевном состоянии и достоин жалости, – перебил Гарри. – Питер просто хочет, чтобы я работал без продыху, когда как я верю в развлечения. Боюсь, его не особенно прельщают женщины. Я совершенно не такой. А вы такая милая штучка. Скажите, какой у вас знак?

Он ухитрился застать ее абсолютно врасплох.

– Знак?

– Зодиака. Я из тех людей, что любят суеверия. Вот почему я назвал яхту «Семь Грехов». Семь всегда было моим счастливым числом. Я знаю, что эта религия «нового века»*, вся эта чушь яйца выеденного не стоит, но мне нравится играться с этим. Так что удовлетворите мой каприз. Догадываюсь, что вы Весы. Из Весов получаются лучшие адвокаты – всегда умельцы оценивать и взвешивать.

На самом–то деле она была Тельцом с асцендентом в Скорпионе – ее подружка Салли подарила ей составленный самолично гороскоп на восемнадцатилетие – одно из нескольких мелких событий, что застряли в памяти. Но Женевьева не собиралась лишать иллюзий своего богатого клиента.

– Как вы догадались? – изобразила она как можно правдоподобнее восхищение.

У Гарри оказался согревающий и притягательный смех, и Женевьева начала понимать, почему его считают таким обаятельным.

Журнал «Пипл» не лгал: Ван Дорн был роскошным мужчиной. Темный загар, ясные синие глаза с глубоко прорезавшимися морщинками вокруг них, когда он смеялся, и растрепанные выгоревшие пряди белокурых волос делали его похожим на зрелого Бреда Питта. Он излучал дружелюбие, обаяние и сексуальность. От широкой мальчишеской ухмылки и заигрывающих взглядов до поджарого мускулистого тела. Красивый и обаятельный мужчина, и любая женщина, у которой в жилах текла не водица, заинтересовалась бы им. Что ж, и Женевьева не смогла остаться безучастной.

Впрочем, ей нужно было выполнить поручение, и она знала, что одно из негласных правил предписывало ей дать этому весьма важному клиенту все, что он хочет. Не первый раз она обдумывала, что придется спать с кем–то по деловым соображениям. Женевьева прекрасно представляла, о чем это свидетельствовало, – она превратилась в прагматика. Подобного она избегала всеми силами, но рано или поздно ей пришлось бы стать менее привередливой, а более практичной. Если придется переспать с Гарри Ван Дорном только затем, чтобы получить подпись на документах и поскорее выбраться отсюда… ладно, существовало множество гораздо более обременительных обязанностей, которые ей приходилось исполнять в «Ропер и Ко». И эту она сможет одолеть, если придется.

Но Женевьева отлично знала правила. Они не перейдут к делу, с которым она заявилась, пока не будут соблюдены все светские тонкости, а с техасцами это может затянуться на несколько часов.

– Вы не должны принимать во внимание Питера, – повторил Ван Дорн. – Он Овен с благоприятным стечением звезд в момент его рождения, иначе бы я его не держал. Двадцатого апреля, собственно говоря. Тоску он наводит чертовскую, уж точно, но должность свою исполняет превосходно.

– Давно он у вас работает? – спросила Женевьева, размышляя, когда Гарри соберется убрать руку с ее колена. Красивые у него руки: крупные, загорелые, с отличным маникюром. Ее могли бы касаться куда худшие руки, например, скользкого Питера Йенсена.

– О, кажется, он был у меня всегда, хотя на самом деле только несколько месяцев. Не знаю, как я обходился без него – он имеет представление обо мне и моей жизни лучше меня самого. Но вы знаете таких людей – они немного собственники по отношению к своим боссам. Послушайте, я не хочу тратить время на болтовню о Питере, – это так же интересно, как наблюдать, как растет трава. Давайте поговорим о вас, милая леди, и что вас сюда привело.

Женевьева потянулась было к портфелю, но Гарри накрыл ее руку большой ладонью и легко рассмеялся:

– К черту дела. У нас еще уйма времени для этого. Я имею в виду, что привело вас в фирму таких старых пердунов, как «Ропер и компания»? Расскажите мне о себе, о том, как живете, что предпочитаете, что терпеть не можете, а прежде всего хочу знать, какие блюда вы бы хотели, чтобы приготовил на обед мой повар.

– О, вообще–то я не могу задерживаться. У меня билет на рейс на Коста–Рику.

– О, вообще–то вы не можете уехать, – в тон передразнил ее Гарри. – Я скучаю и знаю, что ваши партнеры хотели бы, чтобы мне было весело. А какое же веселье, если за столом мне не с кем будет флиртовать? За одну ночь эти нефтяные скважины не иссякнут, ничего не случится, если я подпишу документы об уступке прав чуточку позже. Обещаю, подпишу бумаги и даже прослежу, чтобы вы улетели на Коста–Рику, хотя что вам сдалось в этом очаге заразы – ума не приложу. Но хоть на время забудьте о бизнесе и поболтайте со мной.

Женевьева отпустила портфель, а через секунду Ван Дорн отпустил ее руку. Следовало бы смутиться, но он изображал из себя такого милого щенка, которому вдруг захотелось, чтобы с ним поиграли, побросали бы ему мячик, что она не смогла почувствовать раздражение. Щеночек ведь совершенно безобиден, а она могла бы немного с ним поиграть. До тех пор пока он не начал трахать ее ногу.

– Пусть ваш повар не беспокоится, что ему приготовить, – сказала Женевьева.

– А что вы будете пить? Яблочный мартини?

От любого мартини ее тошнило, хотя она порядком их проглотила, чтобы не выделяться на обязательных к посещению светских мероприятиях, организуемых «Ропер». Самые противными были коктейли «Космополитен», а все вокруг предполагали, что она их обожает. Ее имидж а ля «Секс в Большом городе», должно быть, действовал эффективно.

Но здесь находился один из десяти самых богатых людей мира, и он мог достать все, что хотел. И Женевьева рискнула:

– «Таб».

Она ухитрилась–таки изумить его:

– Что такое «Таб»?

– Диетическая содовая, которую трудно найти. И не эта разновидность противного энергетического напитка. Неважно, я просто пошутила. Что вам угодно.

– Чушь собачья. Питер! – Всего лишь чуть повысил голос Гарри. Помощник так тихо возник в комнате, что у Женевьевы только мурашки забегали. – Мне нужно, чтобы ты достал какую–то содовую редкость, именуемую «Таб». По всей видимости, мисс Спенсер отдает ей предпочтение.

Бесцветные глаза Йенсена скользнули по ней:

– Конечно, сэр. Это может занять час или около того, но думаю, что–нибудь да достанем.

– Вот и отлично. Только настоящую, не какую–нибудь новомодную дерьмовую подделку. Мисс Спенсер остается на обед, разумеется. Скажи шеф–повару, чтобы он приготовил все самое лучшее.

– Боюсь, сэр, что повар покинул нас.

Заявления оказалось достаточно, чтобы стереть очаровательную улыбку с красивого лица Гарри.

– Не мели ерунды. Он работает у меня уже несколько лет! Без предупреждения он не уволится.

– Простите, сэр. Понятия не имею, какие у него имелись мотивы, личные или профессиональные, но он уехал.

Гарри потряс головой:

– Невероятно! Уже пятый работник из старослужащих покидает меня без предупреждения.

– Шестой, сэр, если посчитаете моего предшественника, – пробормотал Йенсен.

– Я хочу, чтобы ты с этим разобрался, Йенсен, – суровым голосом сказал Гарри. Но потом сияющая улыбка вернулась на место: – Между тем я уверен, что ты сможешь найти какую–нибудь замену Олафу, чтобы приготовили что–нибудь восхитительное мне и моей гостье.

– Разумеется.

– Мне не хотелось бы доставлять вам неудобства в самом разгаре такого кризиса в вашем домашнем укладе, – вмешалась Женевьева. – Собственно, вы могли бы подписать бумаги, и я поеду…

– И слышать об этом не хочу, – запротестовал Гарри. – Вы проделали весь этот вояж ради меня. Меньшее, что я могу для вас сделать, хотя бы угостить обедом. Проследи, Питер.

С приступом сожаления она наблюдала, как исчез помощник Гарри. Никак не получается уклониться. Одно только служило слабым утешением: она почти не сомневалась, что помощник умудрится раздобыть и «Таб», и первоклассного повара – у этого человека коэффициент полезного действия был заложен, как у какого–то механизма. А Ван Дорн вернулся к своему техасскому шарму – через несколько минут, без сомнения, он заговорит о своем дорогом старом папочке – и ей останется просто откинуться и использовать ситуацию наилучшим образом. Самое неприятное, что может быть, – она умрет со скуки, впрочем, существуют и худшие способы провести вечер.

Даже под личиной идеального исполнительного помощника Питер Йенсен мог действовать с пугающей эффективностью. Ему долго не удавалось избавиться от Олафа, дольше, чем от других служащих, и он уже боялся, что придется применить силу, но в конце концов работу он свою сделал, и шеф–повар сбежал в праведном негодовании.

Не то чтобы Питер возражал против применения силы. Он сделал бы то, что требовалось, тренировка у него была дай боже. Но он предпочитал действовать тонко, а грубая сила оставляет синяки, трупы и слишком много вопросов. В конце концов, Олаф убрался, Ханс был проинструктирован и заступил на место, и они почти подошли к тому, чтобы сделать хорошо спланированный ход.

Однако девица стала проблемой. Ему следовало бы знать, что адвокатская фирма пошлет какую–нибудь молодую красотку, чтобы угодить клиенту. Они не имели достаточного представления об извращенных наклонностях Гарри, чтобы осознавать, на что обрекают посланницу.

Интересно, что за бумаги она привезла с собой – простой предлог или ключ к чему–то важному? Гарри не выказывал ни малейшего интереса, впрочем, с другой стороны, он и не будет пока интересоваться.

Питеру нужно удалить с яхты эту женщину, причем быстро, до того, как они приведут в действие свой план. Они получили «добро» на следующие несколько дней, и он не хотел, чтобы какой–нибудь отбившийся от людского стада гражданин вмешался и усложнил задачу. Операция относительно простая – ничего такого, чего бы Питер не совершал прежде, а уж в своем деле он был очень хорошим специалистом. Но время, как всегда, решало все.

На пути возникла эта мисс Спенсер, и чем раньше он от нее избавится, тем лучше. Он принадлежал к людям, избегавшим сопутствующие жертвы, и почти не изменял себе в этом вопросе, не имело значения, насколько важной была миссия. И хотя он знал только часть «Правила Семерки», маниакального порождения Гарри Ван Дорна, но и этого хватало, чтобы хорошо понимать: остановить Ван Дорна – миссия чрезвычайной важности.

Питер знал, как его зовут за спиной. Айсберг. За его холодное, как лед, самообладание и за особые профессиональные навыки. Ему было наплевать, как его кличут, поскольку он просто делал свою работу.

Мисс Спенсер придется убраться, прежде чем не стало слишком поздно. Прежде чем он не вынужден будет убить ее.

Он запомнил ее карие глаза, как они смотрели сквозь него. Ему не следовало упоминать кроссворд – эту деталь мисс Спенсер могла запомнить, если кто–то начнет задавать ей вопросы, когда будет завершена работа. Впрочем, нет, он отлично играл свою роль. Мисс смотрела на него и не видела. Эта способность исчезать являлась его коронной уловкой.

Угрозы их заданию она представлять не станет. Яркая, красивая и пустоголовая – она вернется назад в свой безопасный мирок до того, как случится что–нибудь паршивое.

И никогда не узнает, насколько близко находилась к смерти.

Мадам Ламберт смотрела на редкие ветви дерева за окном своего ничем не примечательного офиса в неприметном здании около лондонских Кенсингтонских садов. Стройная элегантная женщина с кожей цвета сливок, которую не коснулся возраст, и с холодными нестареющими глазами. Стоял апрель, пора, когда возрождается все живое.

В городе весна всегда запаздывает, естественный ход природной эволюции здесь замедляет смог. И по непонятной причине деревья и сады около офисов «Спенс–Пирс финэншенел консультантс лимитид» имели обыкновение погибать. «Спенс–Пирс» всего лишь одно из дюжин прикрытий для секретной работы, проводимой Комитетом, группы столь засекреченной, что Изобел Ламберт до сих пор вникала в кое–какие запутанные детали, а ведь она заступила на должность более года назад.

Стоял апрель. Время выходило. В игру вступило «Правило Семерки», которое поддерживается закулисно блестящим мозгом Гарри Ван Дорна и его с виду неограниченными ресурсами. И Комитет еще толком не выяснил, что из себя представляет это самое «Правило». Дирижируемые Гарри Ван Дорном семь катастроф, чтобы погрузить планету в хаос, хаос, который каким–то образом сыграет на руку Ван Дорну. Но когда, где и как – остается по–прежнему безумно неясным. Не говоря уже кто: Ван Дорн не смог бы осуществить свой замысел без посторонней помощи.

Что бы это ни было, оно представляет собой смертельную угрозу.

И работа Комитета – предотвращать смертельные угрозы. Неважно, во сколько трупов она обойдется.

У мадам Ламберт возникло нехорошее предчувствие насчет этого дела, а она привыкла доверять инстинктам. Питер лучшее, что у них в наличии, блестящий агент, никогда не проваливавший задания.

Но у нее шевелилось неприятное чувство, что в любой момент все может измениться.

Она встряхнулась, вернулась к столу из орехового дерева без единого пятнышка, в котором не содержалось ничего, кроме блокнота и черной ручки. Ради безопасности шеф Комитета все держала в голове, но иногда ей просто нужно было пописать.

Она накарябала что–то, потом посмотрела на запись. «Правило Семерки».

Чем же, черт возьми, планирует обрушиться на ничего не подозревающий мир Гарри Ван Дорн?

И достаточно ли будет убить его, чтобы это предотвратить?

Поиск по сайту: