Глава 14. Питер Мэдсен въехал на поросшую бурьяном дорогу и, машинально проверив, не вторгся ли кто, припарковался в тупике справа от старого дома

Питер Мэдсен въехал на поросшую бурьяном дорогу и, машинально проверив, не вторгся ли кто, припарковался в тупике справа от старого дома. Это была единственная часть ландшафта, которой полагалось быть неухоженной и заросшей растительностью, что служило дополнительной маскировкой, когда Питер приезжал домой.

Не то чтобы он мог назвать это или иное место домом.

Стояла середина апреля, и к этому времени саду полагалось вовсю цвести. А вместо того он стоял заброшенный.

«Словно отражение хозяина», – мрачно подумалось Питеру.

Он отключил сложную невидимую простым глазом систему безопасности и вошел в дом. Не то чтобы внутри этого скудно меблированного дома имелось что–то особенное. Его владелец не привязывался к вещам, и кроме огромного письменного стола, доставшегося от деда, здесь мало что имело истинную ценность.

Питер никогда не понимал, почему купил этот дедовский стол: просто случайно увидел выставленное на аукцион имущество доктора Уилтона Уимберли и поддался с трудом объясняемому порыву, хотя сроду не был импульсивен.

Никакой вероятности, что Питера узнал бы какой–нибудь побочный член его семьи, не было. Родители давно умерли, а у матери он был единственным ребенком. Доходы от состояния шли на обеспечение какой–то кафедры имени его деда в Оксфорде. Единственный способ сохранить наследство с тех пор, как потомок запятнал имя Мэдсенов.

Питер был бы просто счастлив, если бы кто–то разломал и вынес чертову вещь, хотя стол весит чертову тонну. Стол не служил делу, для которого был предназначен, ведь Питер всегда заботился, чтобы не оставить бумажный след.

Нет, хозяин устанавливал сигнализацию не затем, чтобы защитить дом. Просто не хотелось, чтобы какой–нибудь неприятный сюрприз ожидал в редкие посещения Уилтшира. По–настоящему хороший агент сможет понять, как обойти систему охраны, но невозможно не оставить видимых улик, если кто–то побывал на месте.

Питер чуть не пожалел, что никто не рискнул. Избегать смертельной ловушки – отличный способ отвлечься, и если после всех этих лет удача изменит агенту Мэдсену, то так тому и быть.

Дела и так определенно повернулись к худшему. Гарри Ван Дорн – первое задание, которое Питер полностью провалил, так что неудивительно, что он чувствует себя так паршиво. Пострадала его профессиональная гордость и ничего боле. Умер не тот человек.

Питер сделал для нее все, что мог, дал ей оружие и карту, оставив, насколько посмел, четкие указатели. Если она не смогла уйти, то не его это вина, просто часть устроенного Ван Дорном грандиозного провала.

В доме пахло застоялым воздухом, запустением и немного мышами. Если продавать это место, то придется вызвать мощную бригаду уборщиков, чтобы избавиться от атмосферы заброшенности.

Выставить на продажу – разумный поступок. Для какого–нибудь сентиментального дурака дом просто идеальный – черепичная крыша, окна с ромбовидными рамами и беспорядочный архитектурный план, свидетельство трехсотлетней истории улучшений и пристроек. Бывшая жена вечно жаловалась, что дом старомоден, а сад просто ненавидела. Питер никогда не брал ее в свою запасную ультрасовременную квартиру в Лондоне, где проводил большую часть времени. Питеру та нора подходила идеально, и жена даже не подозревала о ее существовании.

Забавно, он никогда не вспоминал свою бывшую по имени, только ее отношение к нему. В этом и была часть проблемы. Он выбрал идеальную жену, как на показ, а на нее саму ему было совершенно наплевать.

Аннабел, Аннабел Лоусон – как же он мог забыть? Впрочем, с какой стати ему вообще помнить? Женщины приходят и уходят в его покрытой тайной и мраком жизни, одни живы, другие умирают. Но, в конечном итоге, он их забывал и не собирался что–то тут менять.

Лучше включить отопление, пока он здесь, – хоть как–то изгнать промозглый холод. Питер в два шага дошел до старой кухни. В глубине стояла, одиноко сверкая, плита «Ага». Каменный очаг был чисто выметен от углей. Питер сел за поцарапанный старый дубовый стол, тот, что бывшая жена пыталась заменить какой–то высококачественной версией из пластика, и уставился в сгущавшиеся сумерки.

Потом услышал, как она вошла. Конечно же, она знала, что он услышит. Мадам Изобел Ламберт, его начальница, глава Комитета, кажется, знала все, включая и то, что Мэдсен узнал ее на расстоянии и не убил, прежде чем определить, кто это.

– Хандришь, Питер? – спросила она, задержавшись в пролете кухонной двери. Будь это кто–то другой, а не мадам Ламберт, Питер бы решил, что спросили ради драматического эффекта, но подобное служило весьма редким оружием в арсенале мадам.

Подчиненный откинулся на деревянную спинку стула и спросил ровным голосом:

– Вы когда–нибудь видели, чтобы я хандрил?

– Нет. Но, с другой стороны, я никогда не видела тебя после провала миссии.

– Так вот в чем дело? Я думал, что уже подал полный отчет в Лондоне. Я бы не уехал, если бы знал, что у вас остались вопросы.

– Твой отчет кристально ясен в каждой детали, как и всегда, – вступая в кухню, заверила мадам Ламберт. Она была поразительной женщиной. Наверно, ей было где–то между тридцатью пятью и шестьюдесятью, и безупречность ее ухоженной внешности была подобно непробиваемым доспехам. Никто и ничто не пугало Питера Мэдсена, но Изобел Ламберт подошла к этому ближе всего.

– Тогда зачем вы здесь?

– Хотела убедиться, что ты в порядке. Ты впервые провалил миссию, и я слегка… озабочена.

– Думаете, я вынесу себе мозги, потому что не сумел сотворить то же самое с Ван Дорном? Это вряд ли.

– Меня больше беспокоит, что ты можешь решить уйти в отставку.

– Весьма тронут, – протяжно произнес он.

– Надеюсь, ты не ждешь, что лично я стану переживать? Мы долго оба варимся в этом деле и знаем коэффициент смертности. В мою работу входит хорошо укомплектовать Комитет, и с тех пор как ушел Бастьен, ты самое лучшее, что у нас есть.

Питер вздернул бровь, и шеф рассмеялась легким серебристым смехом.

– Прости, – поправилась она. – С тех пор как ушел Бастьен, ты единственный из оставшихся у нас хороших агентов.

– Я не ухожу в отставку, – помедлив секунду, сказал он. – Ведь я же ничему другому не обучен. Могу только убивать. Уверен, в Комитете всегда найдется свободная вакансия для такого, как я

– Все время от времени проваливают миссию, Питер. Теперь ты станешь еще лучшим агентом, зная, что можешь провалиться.

– Вы говорите так, словно я потерял эрекцию. «Не беспокойтесь, дорогой, со всяким может случиться», – передразнил он, насмешкой маскируя гнев.

– Ну, образно говоря, разве не именно это произошло?

– Образно говоря, я облажался. Не сообразил, что Рено переметнется, и слишком долго ждал, чтобы вернуться и проверить, мертв ли Ван Дорн.

Он знал, почему колебался. Не хотел наткнуться на Женевьеву Спенсер. Не хотел найти ее мертвой, не хотел найти ее живой. Ведь тогда пришлось бы решать, что с ней делать. Он вручил судьбу адвокатши в ее собственные руки и не хотел забирать "подарок" обратно.

Мадам Ламберт просто пожала плечами:

– Время от времени всякий терпит провал – уверена, что ты больше человек, который подвержен ошибкам, чем какая–то вышколенная машина.

– Тогда оставляю это на вашей совести, – беспечно заявил он.

– Кроме того, тебе не нужно беспокоиться. Гарри Ван Дорн в надежных руках. Эта операция слишком значительна, чтобы мы ограничились одним планом. У нас уже есть кое–кто на своем месте, и когда наступит нужный момент, о Ван Дорне позаботятся. Учти урок на будущее и все.

Питеру так и хотелось фыркнуть. Однако никто не мог позволить себе фыркать в присутствии мадам Ламберт.

– Ну, как гора с плеч. Так почему бы вам не рассказать, зачем вы тут на самом деле?

Изобел Ламберт улыбнулась. Улыбка идеальной женщины без возраста. Ни складочки, ни морщинки, ни признака характера на ее совершенном, словно фарфоровом, лице, и Питер подумал, сколько же подтяжек она сделала, чтобы лицо приобрело такой вид. Просто еще один инструмент для заключения сделок.

– Приехала сказать, чтобы ты взял пару месяцев отпуска. Ты трудился без продыху с осени две тысячи первого года, и тебе нужен перерыв.

– Не особенно.

– Твоя жена бросила тебя.

– Я знаю. С тех пор прошло уже больше двух лет, да и мы никогда особенно не ладили. Она уже вышла замуж.

– И она не имела никакого понятия, чем ты зарабатываешь на жизнь?

Возможно, бывшая жена подозревала, но Питер не собирался упоминать об этом мадам Ламберт. У Аннабел не хватало особого воображения, но и дурой она не была. Наверно, ушла до того, как поняла, что ничего не хочет знать.

– Ни малейшего, – подтвердил он.

– Я не собираюсь приказывать тебе убивать ее, Питер, – мягко заметила шеф. – Учти, я ведь не Гарри Томасон.

Питер не собирался тогда испытывать судьбу. Томасон – беспощадный старый хрен, так с честью и отправленный на пенсию, когда все уже были свидетелями бесчисленных бесполезных смертей. Абсолютная власть абсолютно развращает. Он не стал рисковать ради блага Аннабел.

– Бедная девочка, – сказала мадам Ламберт. – Сколько же нужно сил женщине, чтобы выдержать тебя.

Невольно его мысли обратились к Женевьеве, сердившейся на него, спорившей с ним, соблазнявшей его, несмотря на то, что знала: участь ее предрешена.

Ну и что хорошего ей это принесло, в конце концов? По крайней мере, ее чувство мести было бы удовлетворено, узнай она, что он не может стереть ее из памяти. Или ей было все равно? Испытала бы она чувство триумфа?

– Она все еще жива.

Он вскинул голову и встретил спокойный взгляд мадам Ламберт.

– Конечно, жива, – сказал он. – Она вышла замуж за дантиста.

– Я говорю о Женевьеве Спенсер. Она объединила силы с Рено, чтобы спасти Гарри Ван Дорна с острова, и Ван Дорн взял ее с собой. Рено так не повезло.

– Она у Ван Дорна? – Питер больше не притворялся, что ему наплевать. – Лучше бы ей умереть.

– Возможно. Но ты с этим ничего не можешь поделать. Это больше не твое задание. У меня есть люди, чтобы за него отвечать, а личная заинтересованность – первый шаг к катастрофе. Тебе лучше держаться подальше от этого дела. Вот почему я посылаю тебя на два месяца уехать куда–нибудь, разумеется, деньги тебе заплатят.

– На хрен деньги, – выругался он. – Где она?

– Ты собираешься помчаться спасать ее, как рыцарь на белом коне? Ты не Питер Мэдсен, которого я столько лет знаю. Тебе наплевать на всех и всё. Пришествие Мессии–Айсберга и все такое.

Требовалось кое–что напомнить.

– Вы думаете, я вдруг обрел сердце, Изобел? Вряд ли. Все дело в профессиональной гордости и личной ответственности. Если мисс Спенсер суждено было погибнуть, мне следовало проследить, что б все прошло быстро и безболезненно.

– Ах так? И проследил бы?

Он не обратил внимания на насмешку.

– Вы знаете, что за тип Ван Дорн. Мы не имеем права оставлять кого–то на его милосердие.

– Разве мы несем ответственность? Она оказалась не в том месте, не в то время. Ты знаешь это так же хорошо, как я.

– Вы оставите ее в его лапах?

– Мы не можем позволить себе скомпрометировать миссию, попытавшись вытащить мисс Спенсер. Наш человек уже и так сильно занят. Поэтому можешь выбросить эту идею из головы и провести спокойно два месяца. Приведи это место в порядок, а то выглядит ужасно. Тут нужны женские руки.

Он не отличался медлительностью в понимании даже самых едва уловимых намеков, а Изобел Ламберт ведь одна из лучших. Она смотрела на него этими холодными, ничего не выражающими глазами, произнося слова не просто так.

– Я все забываю, что вы не Томасон, – поколебавшись, сказал он.

– Я пытаюсь. Наслаждайся отпуском. Ты осознаешь, что пока ты в отпуске, Комитет ничего не может для тебя сделать? Ты полностью предоставлен сам себе.

Впервые за долгие дни он чуть не улыбнулся.

– Разумеется. Ничего другого и не ждал.

– Наслаждайся своим отдыхом. Рассчитываю, что через два месяца ты приступишь к работе в отличной форме. – Она напоследок обвела взглядом комнату: – Определенно здесь требуется женская рука.

Женевьева слышала голоса. Вряд ли она Жанна Д’Арк, и то явно не голос Господа, этот сочившийся теплом и сочувствием техасский протяжный выговор. Скорее, голос дьявола, огромного, мерзкого, бородавчатого существа, которое смердит смертью и бурбоном.

Она выпила тот чай. Женевьева попыталась было избежать этого, но терпеливая непреклонная Эн маячила над ней со своим куцым английским:

– Вы пьете.

И Женевьева выпила, поскольку выбора у нее не было, надеясь, что неправильно поняла предполагаемое предупреждение Такаши О'Брайана. Но ее свалило так быстро, что она лишь успела прошептать «о, черт», пока Эн подхватывала выпавшую из рук пациентки чашку.

Женевьева боролась с действием наркотика, но это было похоже на борьбу в пушистом суфле – все белое, пышное и вязкое, и когда она пыталась оттолкнуть его, оно только больше цеплялось за руки. Простыни так тесно обернулись вокруг тела, что совершенно ее обездвижили. И она могла только лежать, мумифицированная, надеясь, что вдруг перенесется назад во времени на диван в гостиной Ван Дорна на острове и сможет как–то остановить неотвратимое.

Но голоса твердили ей обратное. Знакомый голос Гарри Ван Дорна, но слова какие–то странные.

– Она трахнула его, – говорил он. – Я чувствую, как она им смердит. Избавься от нее. Мне она больше не интересна.

– Ваша воля. – Голос его помощника. Такаши – того самого, что предупреждал ее насчет чая.

– С другой стороны, – сказал голос, который принадлежал, и в то же время не принадлежал, Гарри, – может быть, стоит немного позабавиться. Не часто мне доводилось поиграть с белой женщиной – слишком много задают вопросов, когда они исчезают. Но ведь ее уже объявили мертвой. Я могу делать, что хочу, держать так долго, как хочу, и мне не нужно беспокоиться о последствиях. Почему бы тебе не подержать ее в таком виде до моего возвращения?

– Разумеется, – согласился Такаши О'Брайан, вечно покорный слуга. – Если у вас нет проблем с объедками Мэдсена.

Мэдсена? Кто такой Мэдсен, силилась вспомнить Женевьева. А потом вспомнила. Ей нужно открыть глаза, заявить им, что она их слышит, но кто–то крепко держит ее веки, положив на них стопудовые гири.

Пока она лежала, они стояли над ней: даже потеряв способность видеть, она могла бы сказать, что стояли долго. Гарри издал возглас отвращения.

– Ты прав, Джек, – признал он. – Как всегда. Меня не привлекает слезливая второсортица, даже если нет и следа Мэдсена на ней. Что бы я делал без тебя, Джек? Ты спасаешь меня от ошибок. Если бы не ты, я бы давным–давно потерял интерес к забавам.

Она не смогла увидеть, что Такаши О'Брайан подобострастно поклонился, но смех Гарри подтвердил ее догадку.

– Вот это я и люблю в вас, японцах, – произнес Ван Дорн. – Вечно кланяетесь и шаркаете ножкой, и понимаете, что такое верность. Ты знаешь, кто хозяин, и умрешь, защищая меня.

– Конечно.

– Так позаботься о сучке. Можешь сам немного позабавиться, если не брезглив, но убедись, что избавился от тела так, что его никогда не найдут. У меня сейчас куча забот, мне ничего не должно мешать. У меня куча денег вложена в теперешний проект, а эта тварь ставит его под угрозу. Одно неверное движение, и все рухнет, и я потеряют миллиарды. А я ведь люблю деньги, Джек.

– Да, сэр.

Как бы Женевьеве умудриться открыть глаза и посмотреть ему в лицо. Но ее заволок туман, и она решила, что, собственно, ей, к чертям, плевать. Если Джек, или Такаши, собирается ее убить, то во всем мире нет ничего, что она могла бы с этим поделать – только не в этом положении. Если бы он подождал подольше, она бы, может, и смогла скатиться с кровати и спрятаться под ней. Но в этом состоянии даже подумать о том, чтобы собраться с силами и открыть проклятущие глаза, невозможно.

Кто–то наклонился над ней и ласковые руки похлопали по покрывалам, что взяли в плен ее бесполезное тело.

– Я же говорил вам не пить чай, – сказал он. Тихий голос в отличие от выговора Гарри звучал доброжелательно.

А потом он ушел, и она осталась одна. И пока она еще не умерла, то с таким же успехом могла и поспать. Что и сделала.

Поиск по сайту: