О том, как они поплыли на юг и как нашелся хороший провожатый

На Ведерё люди Крока прибыли голодные, поскольку всю дорогу туда шли на веслах; там они причалили и вышли на берег, чтобы набрать дров и сготовить себе хороший обед; на острове никого не было, кроме нескольких старых рыбаков, которые по своей нищете грабежа не боялись. Свежуя овец, люди Крока нахваливали их и восхищались, до чего же тучные и до чего, видно, славные весной выпасы на Куллене; они насаживали куски на копья и держали их над огнем, и принялись облизываться, когда жир зашипел, потому что давно уже не чувствовали такого вкусного запаха. Многие рассказывали друг дружке, когда в последний раз едали такие лакомые куски, и все сошлись, что покамест на Запад им плывется хорошо. А потом все принялись за еду, так что сало текло по бородам.

Орм к тому времени пришел в себя, но ненадолго; едва он вышел на берег вместе с остальными, как ноги у него подкосились. Он сел наземь, обхватив голову руками, и не отвечал на расспросы; потом его вырвало, он попил воды, и ему полегчало; а почуяв жаркое, он поднял голову, словно проснувшись, и уставился на окружавших его людей. Сидевший с ним рядом дружелюбно ухмыльнулся, отрезал немного мяса от своего куска и протянул Орму.

— На, поешь, — сказал он. — Лучшего жаркого ты никогда не пробовал.

— Мне ли не знать, — отвечал Орм. — Ведь это я вас угощаю. Он взял мясо двумя пальцами, но есть не стал; он оглядел всех по кругу, одного за другим, а после сказал:

— Где тот, кого я ударил мечом? Он мертв?

— Он мертв, — отвечал его сосед, — но здесь ни у кого нет за него долга мести, а вместо него грести будешь ты. Его весло прямо перед моим, так что лучше, если мы с тобой станем друзьями. Меня звать Токе, а тебя?

Орм назвал свое имя, а потом спросил:

— Был ли достойным человек, которого я уложил?

— Он был несколько медлителен, как ты заметил, — сказал Токе, — и с оружием управлялся похуже меня; но оно и понятно, ведь среди нас я в таком деле один из лучших. Но человек он был сильный и надежный и почитался всеми достойным; он звался Оле, и отец его снимает по двенадцати тенне ржи, и в море он ходил уже дважды. А если ты умеешь грести не хуже его, то гребец ты не последний.

Когда Орм услыхал это, он почувствовал облегчение и принялся за еду, но спустя какое-то время спросил:

— А кто меня ударил?

Крок сидел чуть поодаль и услыхал его вопрос. Он рассмеялся и поднял свою секиру и, прожевав, сказал:

— Это она тебя поцеловала; а когда бы укусила, ты бы не спрашивал.

Орм глядел на Крока, широко раскрыв глаза и не мигая; потом вздохнул и сказал:

— Я был без шлема и запыхался; а не то все могло бы повернуться иначе.

— Ты дерзок, сконец, — сказал Крок, — и считаешь себя бойцом. Но ты слишком молод и нет у тебя воинского разума. Потому что ни один разумный человек не выскочит без шлема не то что из-за каких-то овец, но даже из-за собственной жены. Однако мне сдается, человек ты удачливый, и быть может, принесешь удачу нам всем. Твою собственную удачу мы видели трижды: ты споткнулся о камни, когда два копья летели прямо в тебя; за Оле, убитого тобой, никто не должен мстить; и я тебя не зарубил, потому что мне нужен гребец на его место. Потому я и считаю, что удача твоя велика и может нам пригодиться; и дарю тебе ныне мир от всех нас, покуда ты гребешь веслом Оле.

Все решили, что Крок хорошо сказал. Орм ел, раздумывая, а потом ответил:

— Я принимаю твой мир и не думаю, что должен стыдиться этого, потому что вы сами украли моих овец. Но грести, словно раб, я не стану, потому что я хорошего рода, и пусть я молод, но почитаю себя человеком достойным, раз уж смог уложить такого почтенного человека, как Оле. И потому хотелось бы получить обратно мой меч.

Тут пошли разные толки. Иные считали, что желание Орма не слишком малое и что достанет и того, что ему подарили жизнь; но другие говорили, что дерзость в молодости не большой грех и что надо иметь уважение к тому, с кем удача; а Токе рассмеялся и спросил, сколько найдется человек на всех трех кораблях, что побоялись бы одного юнца с мечом. Человек по имени Кальв, говоривший против этого, пожелал драться с Токе за такие слова, и Токе объявил, что сделает это с удовольствием, как только доест бараньи почки. Но Крок не разрешил никакой драки, и кончилось тем, что Орм получил обратно свой меч, хотя теперь предстояло решать, кем ему впредь считаться — пленником или товарищем. Но за меч, который был добрым оружием, Орму предстояло заплатить Кроку выкуп с первой же добычи.

Тут задул легкий бриз, и Крок сказал, что надо выходить в море. Все взошли на борт, и драккары, подняв паруса, двинулись в Каттегат. Орм оглянулся на далекий берег и сказал, что Кроку повезло, в эту пору мало у них в округе кораблей; а то, насколько он знает свою мать, она уже давно была бы здесь с половиной хутора на борту.

Потом он промыл свою рану на лбу и выполоскал из волос запекшуюся кровь; и Крок сказал, что шрам будет не стыдно показать женщинам. Потом подошел Токе со старым кожаным шлемом с железными пластинами и сказал, что по нынешним временам шлемом эту штуку назвать трудно, но он нашел ее у вендов и без нее обойдется. От секиры, сказал он, она мало помогает, но все-таки лучше, чем ничего. Орм примерил шлем и оказалось, что тот будет впору, когда спадет опухоль. Орм поблагодарил Токе; и теперь оба знали, что отныне будут друзьями.

Они обошли Скакен с крепким ветром и по старинному обычаю принесли жертву Эгиру [7]и его родичам бараниной, свининой и пивом, и долго потом их с криком провожали чайки, что считается добрым предзнаменованием. Они шли на юг вдоль ютских берегов, пустынных земель, где на песке то и дело виднелись обломки разбившихся на рифах кораблей; еще южнее они бросили якорь между двух маленьких островков и нашли там воду и пищу, но более ничего. Потом продолжили путь вдоль побережья; и большей частью ветер был благоприятный, так что все пребывали в хорошем расположении духа и не тратили силы на весла. Токе сказал, что Орму, видно, удача и в погоде; такая удача едва ли не лучшее, что выпадает человеку, и Орм впрямь может рассчитывать на хорошее будущее. Орм решил, что Токе, пожалуй, прав; но Крок с этим не согласился.

— Это мне счастье в погоде, — сказал он. — Ведь нам с самого начала везло с погодой и ветром, задолго до того, как появился Орм; а не будь я уверен в своей удаче, я бы никогда не решился на такое путешествие. Но и у Орма удача изрядная, хотя и иная, чем у меня; а чем больше счастливчиков будет на борту, тем лучше для всех.

Мудрый Берсе согласился с этим и сказал, что хуже нет, когда человеку нет удачи.

— Потому что человек человека одолеет, и оружие справится с оружием; для богов есть жертвы, а для троллей заклинания; но от худой удачи ничто не защитит.

Токе сказал, что не знает, сколь велика его собственная удача, хотя рыбацкое счастье при нем всегда. С людьми, с которыми бывал в ссоре, он всегда справлялся, но это скорее благодаря силе и ловкости, чем удаче.

— Но теперь, — сказал он, — хотел бы я знать, так же ли повезет мне с золотом и женщинами; поскольку слыхал, что тут на западе много всякого красивого, а я давно не имел ни женщины, ни золотого кольца. И даже если вместо золота большей частью будет серебро, и мне достанется не графская дочка, на какую рассчитывает Берсе, а обычная франкская девушка, жаловаться не стану; человек я гордый.

Крок сказал, что Токе придется малость потерпеть, хоть ему и невмоготу; и Токе признал, что это правда; поскольку непохоже, чтобы в этих местах вообще водилось золото и женщины.

Они шли вдоль низменных берегов, где не было видно ничего, кроме песка и болот и изредка рыбачьих хижин; потом появились мысы с воздвигнутыми на них крестами, и они поняли, что достигли христианских земель и франкских берегов. Ибо сведущие люди на кораблях знали, что такие кресты установили при Карле Великом, предке всех кесарей, чтобы отвратить викингов от его земель; но боги Севера оказались сильнее.

Они заходили в проливы и бухты, укрываясь от надвигающегося шквала или просто для ночлега, и наблюдали, как вода, солонее и зеленее, чем им когда-либо приходилось видеть, прибывала и убывала с приливом и отливом. Не заметно было ни судна, ни человека, лишь иногда попадались следы старых построек; ибо некогда здесь было множество селений, до того как пришли норманны. Но все они давно уже стояли разграбленные и брошенные, и теперь лишь далеко на юге мореходам можно было рассчитывать на добычу.

Они вошли туда, где море суживается между Англией и материком, и тут начались разговоры, не высадиться ли в Англии. Потому что все знали, что конунг Эдгар только что умер, оставив несовершеннолетних сыновей. Но Берсе и Токе и другие из числа тех, кто поумнее, настаивали, что все-таки земля франков куда лучше, надо только спуститься еще южнее; потому что король франков и император Германии воюют друг с другом из-за порубежья, а когда начинаются такие дела, то прибрежные земли перепадают норманнам.

Потому они остались под франкскими берегами; только теперь отошли подальше в море и бдительно несли дозор: они достигли той страны, что викинги отвоевали у короля франков; разумеется, и тут еще попадались кресты на мысах и в устьях рек, но чаще — шесты с насаженными на них бородатыми головами, в знак того, что владыки этой страны хорошо видят соплеменников у своих берегов. Крок и его люди сочли, что подобное негостеприимство к сородичам — большой позор для тех, кто теперь владеет всеми богатствами в этой стране; но этого и следовало ожидать от выходцев из Сконе и Зеландии; и Орма спросили, нет ли у него в этих краях родни. Орм отвечал, что вряд ли, поскольку его родня все больше в Ирландии; но вот такую вещь, как головы на шестах, надо бы не забыть до возвращения домой, она может здорово пригодиться для защиты овец. На это все рассмеялись и решили, что парень за словом в карман не лезет.

Они встали в засаде в устье одной из рек и захватили несколько рыбачьих лодок, но нашли в них мало что ценного, а от самих пленников не могли добиться, где тут искать богатые поселения; тогда двоих убили, но поскольку остальные так и не смогли внятно ответить, их отпустили, так как на вид они были тщедушные и не годились ни на весла, ни на продажу. Не раз высаживались они по ночам на берег, но много не добыли; народ тут жил в больших и хорошо обороняемых поселениях, и им всякий раз приходилось спешить к своим кораблям, чтобы не оказаться окруженными превосходящей силой. Они надеялись, что эта страна, населенная норманнами, вот-вот кончится.

Однажды вечером им встретились четыре больших боевых корабля, идущих на веслах с юга; они казались так тяжело нагруженными, что Крок даже велел подойти к ним поближе, чтобы посмотреть, много ли на них народу. Вечер был тихий, и корабли медленно сближались; на мачте первого из незнакомых кораблей был повешен перевернутый щит в знак мирных намерений; и люди Крока разговаривали с корабельщиками на расстоянии полета копья, покуда те и другие пытались сосчитать друг друга. Незнакомцы сказали, будто они из Ютландии и что идут домой после долгого плавания. С семью кораблями ходили они и в Бретань и южнее; там зимовали на острове в устье Луары до самого паводка; но потом их поразила моровая язва, и домой они ведут лишь столько кораблей, на сколько хватило людей. А насчет добычи они отвечали, что умный мореход никогда не хвалит свой груз прежде, чем не вытащит его на сушу, но будучи достаточно сильными, чтобы при встрече защитить добытое, могут сказать лишь, что никто не жалуется. Времена, конечно, уже не те, что были, но тот, кому удастся найти нетронутые места в Бретани или южнее, с лихвою возместит свои труды.

Крок спросил, нет ли у них вина или хорошего пива, чтобы обменять на свинину и вяленую рыбу; и одновременно попытался подойти к ним поближе, потому что ему сильно захотелось попробовать теперь же разом окупить все трудности путешествия. Но хёвдинг ютов немедленно выстроил свои корабли борт к борту, носами к Кроку и отвечал, что вино и пиво он придержит про свой расход.

— Но все равно милости просим, — сказал он Кроку, — у нас есть для вас другое угощение.

Крок взвешивал копье в руке и, казалось, раздумывал, что ему делать: но в этот самый миг на одном из встречных кораблей послышался шум. Видно было, как два человека схватились врукопашную у планшира, а потом так же сцепившись опрокинулись за борт. Оба ушли под воду, и один уже больше не появился; но другой на мгновение вынырнул и вновь нырнул, едва в него метнули копье с оставленного им судна. У ютов на кораблях поднялся крик, но когда кто-то из людей Крока спросил, в чем дело, ответа не последовало. Уже смеркалось, и вскоре, обменявшись с людьми Крока несколькими словами, незнакомцы снова взялись за весла, не дожидаясь, пока Крок соберется с ними сразиться. Тут Токе, сидевший рядом с Ормом на веслах по левому борту на собственном корабле Крока, крикнул своему хёвдингу:

— Поди сюда и посмотри! Мое рыбацкое счастье все прибывает! Рука вцепилась в весло Токе, другая — в весло Орма, а лицо с поверхности воды глядело на корабль. Оно было большеглазое и очень бледное, обрамленное черными волосами и черной бородой.

— Это, должно быть, отважный человек и добрый пловец, — произнес один из моряков. — Он поднырнул под корабль, чтобы уйти от ютов.

— Он, должно быть, еще и умный человек, — сказал другой, — потому что предпочел им нас.

— Он черен, как тролль, и изжелта-бледен, как мертвяк, — сказал третий, — и не похоже, что он несет нам удачу; брать такого на борт может быть опасно.

Так говорили они и за, и против этого, и многие выкрикивали разные вопросы человеку в воде; но он не двигался, вцепившись в весла, только моргал глазами и покачивался на волнах. Наконец Крок распорядился поднять его на борт; убить его можно и тут, сказал он возражавшим, если это понадобится. Токе и Орм подтянули к борту свои весла и втащили человека на борт; он был смуглокож и крепко сложен, голый до пояса, а ниже прикрытый лишь каким-то тряпьем. Он шатался, едва держась на ногах, но, сжав кулак, пригрозил уходящему ютскому судну и плевал ему вслед и скрипел зубами и что-то выкрикивал; а потом от качки опрокинулся навзничь, но тотчас вскочил на ноги, простер руки к небу и закричал что-то уже другим голосом; но слов его никто не понял. Орм всегда говорил, когда на старости лет пускался в воспоминания, что в жизни не слыхал более злобного зубовного скрежета и более печального и звучного голоса, чем тот, каким незнакомец взывал тогда к небу.

Вел он себя, по общему мнению, странно; все его расспрашивали, кто он и что с ним приключилось. Он немного понимал из того, о чем его спрашивали, и отвечал несколькими бессвязными словами северных наречий; им показалось, будто они поняли, что он ют и не желает грести по субботам и оттого рассвирепел и убежал; но никакого смысла в этом никто не нашел, и иные решили, что его поразило безумие. Ему дали еды и питья; он с жадностью набросился на бобы и рыбу, но с ужасом отшатнулся от свиной солонины. Крок сказал, что он отработает свой кусок на веслах, а на рынке рабов за него можно будет получить звонкой монетой. Берсе, продолжал Крок, со своим умом, пусть попытается понять его и вызнать, что тот может дельного рассказать о тех краях, откуда он родом.

Все следующие дни Берсе сидел очень близко к чужеземцу, и они разговаривали, насколько это было возможно. Берсе был спокойный и терпеливый человек, любил поесть и владел искусством скальдов; в море он ушел от сварливой жены; он был рассудительным и многое знал, и постепенно понимал все больше из того, что говорил незнакомец. И пересказывал это Кроку и остальным.

— Он вовсе не безумен, как это может показаться, — говорил Берсе. — И он вовсе не ют, это совершенно ясно. Нет, он говорит, что он «юде» — иудей. Это такой народ на востоке, что убил человека, которого христиане называют богом. Это убийство совершено очень давно; но христиане до сих пор питают большую ненависть к иудеям за это дело и убивают их с радостью и не желают слышать ни о примирении, ни о вире за убитого. Поэтому большинство иудеев живет у кордовского халифа, потому что там не принято убивать людей из-за бога.

Берсе добавил, что и сам раньше слыхал рассказы о чем-то подобном, а другие сказали, что и до них доходили такие слухи; Орм же добавил, что убитого будто бы пригвоздили к дереву, так же как сыновья Лодброка в свое время поступили с главным священником Англии. Но как можно считать его богом после того, как иудеи убили его, никто понять не мог, ведь настоящего бога человек убить не может. Потом Берсе стал рассказывать, что еще он понял из речей незнакомца: год он пробыл в рабстве у ютов и претерпел много худого, поскольку не мог грести по субботам, потому что иудейский бог гневается на всякого иудея, который что-то делает в этот день. Но юты этого не поняли, хотя он много раз пытался им объяснить; они избивали его и морили голодом, когда он отказывался грести. У них он и научился тем немногим словам нашего языка; но говоря о ютах, он клянет их на своем наречии, потому что на нашем он не знает подходящих для них слов. Он говорит, что много пролил слез и взывал к своему богу о помощи и понял, что его мольбы услышаны, когда увидел, как приближаются наши корабли, и прихватил с собой за борт человека, который его много бил. Он просил своего бога быть ему щитом и позволить, чтобы тот, другой, погиб; поэтому копье пролетело мимо и у него хватило сил поднырнуть под наш корабль; а такую силу имеет имя этого бога, что он не желает называть его при мне, как я ни пытался его заставить. Вот что он говорит о ютах и о своем побеге от них; но ему есть что рассказать и о другом, что, как ему кажется, будет нам полезно. И тут много такого, чего я не вполне могу понять.

Крок сказал, что трудно поверить, будто какой-то бог стал утруждать себя заботой о несчастном оборванце, как бы тот ни кричал, но что человек этот поступил смело и хитро; и что Берсе следует разузнать, отчего этот странный чужеземец отвергает свинину с отвращением, но в то же время жадно ест куда худшую пищу. Берсе отвечал, что, похоже, со свининой дело обстоит так же, как с субботой: иудейский бог гневается, когда иудеи едят свинину; но почему он впадает в гнев из-за таких вещей, у него, Берсе, ума не хватает. Можно только догадываться, сказал он, что этот бог сам так любит свинину, что не оставляет ни кусочка своему народу; и все решили, что это правдоподобное объяснение и хорошо, что их боги не вмешиваются в такие вещи.

Теперь все пожелали знать, что еще может этот иудей рассказать такого, что было бы им полезно; и наконец Берсе удалось большей частью это разобрать.

— Он говорит, что он богатый человек у себя в стране, у кордовского халифа; звать его Саламан, и он серебряных дел мастер, и еще он говорит, будто он большой скальд. Его захватил в плен какой-то христианин с Севера, пришедший в его края с разбойничьим набегом. И заставил его заплатить большой выкуп, а потом продал торговцу рабами, потому что христиане неохотно держат слово, данное иудею, из-за их убитого бога. У торговца его купили купцы-корабельщики, а от них он попал к ютам, и на его беду посажен на весла в субботу. Теперь он, конечно, ненавидит этих ютов великой ненавистью; но малой она кажется против той, что питает он к христианину, обманувшему его. Это господин очень богат и живет в дне пути от моря; и он говорит, что охотно покажет нам туда дорогу, чтобы мы отняли у этого господина все, чем тот владеет, и сожгли его дом и выкололи ему глаза и отпустили его нагим на все четыре стороны. Он говорит, что богатства хватит на всех нас.

Все решили, что это лучшая новость из всех, какие им приходилось слышать в последнее время; и Саламан, сидевший подле Берсе в течение всего рассказа и внимательно следивший за тем, чтобы все его поняли, с криком вскочил с места, всем видом выражая свою радость, и простерся ниц перед Кроком и засунул клок бороды себе в рот и принялся жевать его; а потом обхватил ногу Крока и поставил себе на затылок, все время горячо говоря что-то, чего никто понять не мог. Немного успокоившись, иудей принялся подбирать известные ему слова и сказал, что хотел бы верно служить Кроку и его людям, покуда те не получат свои сокровища, а он не исполнит свою месть; но хотел бы получить клятвенное обещание, что ему самому позволят выколоть глаза тому господину. Крок и Берсе нашли его желание разумным.

На всех трех кораблях только о том и толковали, и расположение духа у всех было наилучшее; говорили, что чужестранцу самому, видно, выпала невеликая удача, если судить по тому, что он пережил, но зато куда больше счастья принес он им, а по мнению Токе, никогда не попадалось ему лучшего улова. Они были ласковы с иудеем, собрали ему кое-какой одежды и угостили пивом, хотя и самим уже оставалось не слишком много. Страна, куда он их вел, называлась Леон, и было примерно известно, где та находится: по правую руку между землями франков и владениями кордовского халифа; примерно в пяти днях парусного пути от полуострова Бретань, который уже виднелся впереди. Они вновь принесли жертву морским богам и, поймав в парусе свежий ветер, взяли курс в открытое море.

Поиск по сайту: