Повелитель безумцев 11 страница

Это говорила Афина или U‑lis? Никогда еще Жан‑Луи Мартен не заходил так далеко в своем прогнозировании.

– Сожалею, – сказал Феншэ, – но лично я считаю, что с человеческим мозгом ничто никогда не сравнится. У информатики всегда будут границы. Компьютеры нас не спасут. Они не станут нашими преемниками в сфере эволюции сознания.

Тогда Жан‑Луи Мартен вновь пустил свой разум по волнам компьютерных сетей, рыская по тайникам университетов и лабораторий в поисках последних исследований, которые помогли бы ему произвести впечатление на своего наставника.

Она все сильнее бьет в стекло:

– Эй, Никто! Никто!

В комнате загорается свет, экран тоже включается.

«Вы, наконец, решили заговорить?»

– Я поняла, кто вы. Вы компьютер. Вот почему вы разговариваете через экран. По‑настоящему вас не существует. Вы всего лишь машина, которая повторяет запрограммированные слова.

«Нет».

– Тогда покажитесь. Если только вы не слишком безобразны, чтобы предстать передо мной. Я уверена, что вы не человек, к тому же ваши фразы – не слова человека. Вы думаете как машина.

Лучшая защита – это нападение. Даже заключенная в обитую комнату, даже перед компьютером, она помнит, что все равно речь идет о двух мыслящих умах, и решает, что ни в чем, вопреки своему положению, не должна проиграть.

– Вы машина. Доказательство этому то, что, будь вы человеком, вас бы затронула моя привлекательность.

Говоря это, она мягко склоняется, чтобы камера нырнула в ее декольте, которое украшает бюстгальтер с силиконовыми чашечками. Посмотрим, как он отреагирует на седьмую мотивацию.

«Вы действительно очень красивая».

Похоже, он начинает оправдываться. Словно боится, что его примут за DEEP DLUE IV.

– Вы – чертова груда железа, с жесткими дисками, материнскими платами и транзисторами внутри. У вас нет либидо, кремний!

«Я человек».

– Вы Никто. Вы сами мне это сказали.

«Я Никто, но… я еще и человек».

– Тогда придите сюда, чтобы я вас видела. Придите, чтобы я могла к вам прикоснуться. Если вы придете ко мне поговорить лицом к лицу, я скажу все, что вы хотите знать, обещаю!

Молчание.

«Вы не в том положении, чтобы ставить свои условия».

– Сдрейфил.

«Важно не то, кто я, а кто вы. Вы журналист. Вы рискнули проникнуть к нам. Собрать о нас информацию. Я хочу знать, как далеко вы зашли и кому об этом говорили. У меня много времени. Не захотите нам помочь – останетесь здесь на несколько дней, недель, возможно, месяцев. Вы рискуете потерять разум».

Она приклеивается лицом к стеклу, будто хочет увидеть того, кто на нее смотрит.

– Я и так не слишком здорова. Думаю, если хорошо покопаться, окажется, что я страдаю на 12 процентов – нарциссизмом, на 27 процентов – беспокойством, на 18 процентов – предрасположена к шизофрении, на 29 процентов – театральностью, на 14 процентов – я пассивно‑агрессивная, и, кроме того, недавно я снова начала курить.

Она дышит на стекло, отчего образуется дымка, и стекло становится непрозрачным.

«Поздравляю вас, что вы сумели отнестись с юмором к этой ситуации. Но не думаю, что вы будете столь же высокомерной после нескольких дней заточения. Вам выбирать».

Она кричит:

– Эй, DEEP DLUE IV, какой у тебя мотив?

Свет выключается. Ни изображений. Ни звуков.

Только неясный запах пота. Ее собственный запах.

Благодаря безграничным возможностям Интернета Жан‑Луи Мартен путешествовал разумом по всему миру, читал научные статьи, книги, диссертации, смотрел репортажи, слушал интервью.

Он направил свое внимание на поиск необычных открытий. Что‑нибудь новенькое, почище, чем компьютеры с искусственным интеллектом последнего поколения.

Доступ к таким знаниям опьянял. Когда‑то доступ к интересной информации перекрывала цензура, теперь же функцию цензуры выполнял излишек информации, который убивал ее.

Но Мартену помогала Афина, которая отбирала для него наиболее интересные сайты. И, кроме того, у него было время.

Он знал, где‑то в закоулках огромного банка слов и изображений, который содержит Интернет, должно было быть нечто такое, чего не знал Феншэ и что произвело бы на него впечатление.

Он долго искал. До того дня, когда его внимание привлек необычный эксперимент, проведенный в 1954 году в лаборатории США.

Несчастный случай. Как гласит закон Мерфи, великие открытия сделаны по ошибке. Это потом уже изобретают так называемое логическое умозаключение, которое якобы привело к этому открытию. Так создаются легенды.

В этом эксперименте произошла ошибка, которая выдала данные, по‑настоящему удивительные. Более чем удивительные. Волнующие. Более чем волнующие… Возможно, решающие. Почему это открытие не стало общеизвестным?

Жан‑Луи Мартен провел расследование и понял.

Изобретатель испугался масштабов собственного открытия и пожелал не предавать его огласке.

Какая жалость. И какой восторг понимать реальную досягаемость удачи. Он был словно хищник, которому неожиданно попалась связанная дичь, поджидающая его, не защищающая себя и которую не соизволил съесть другой хищник.

Разум Жана‑Луи Мартена был голоден, поэтому он схватил добычу и проглотил ее. Пищеварение шло медленно.

Накопив много сведений об этом необычном эксперименте, он в конце концов составил досье. Как и почему это произошло? Что из этого следовало? Как воспользоваться новыми данными, чтобы продвинуться еще дальше?

Когда документы были собраны полностью, он аккуратно поместил свое досье в компьютерный файл.

Надо было подобрать этому открытию название, так как изобретатель не соизволил сделать даже этого. Без малейшего колебания Жан‑Луи Мартен написал: «Последний секрет».

Несколько помпезно, конечно, но все‑таки это было ничто по сравнению с широченными горизонтами, которые, по его мнению, открывала эта находка.

Больной LIS решил поговорить об этом с Самюэлем Феншэ и объяснить ему, как они могли бы использовать это изобретение по‑другому.

Доктор Феншэ понял не сразу, но, поняв, тоже был сильно поражен.

– Невероятно! – воскликнул он.

Но тут же уточнил:

– Если изобретатель отказался продолжать исследования, то потому, что он понял опасность своего открытия. Жан‑Луи, вы отдаете себе отчет в его значении?

Глаз Мартена задвигался.

«Подобно открытию огня или ядерной энергии, оно может согреть, а может сжечь. Все зависит от того, как его использовать».

Лукреция Немро устала стучать в обитые стены ее тюрьмы. Сориентировавшись на ощупь, она набрасывается на стекло. Пытается раскрыть его ногтями. Напрасно.

Ладно. Ничего не поделаешь, оно прочное.

Ждать.

Спать.

Заснуть ей не удается. Она лежит в темноте с широко раскрытыми глазами. Она вспоминает слова Никто: «Хуже всего – лишить мозг пищи».

Надо подумать. Надо настроить свой мозг так, чтобы, даже если ничего не происходит снаружи, он не переставал работать. Она сосредоточивается на расследовании. Все привязано к этому априори простому вопросу: «Что заставляет нас действовать?» Простой, но открывающий столько перспектив…

Она говорит про себя, что составленный ею список мотивов объясняет всю историю человечества.

Она представляет себе первого пещерного человека. Он сражается с хищником, тот кусает его, человек ранен, чувствует боль, хочет выпутаться из своего положения; тогда он хватает ветку, бьет хищника и таким образом изобретает орудие.

Это удовлетворение первой потребности: избавиться от боли, которая сдвигает человечество с места.

Затем человек уходит на равнины, где могут быть другие хищники. Гремит гроза. Ночь погружает его в темноту. Тогда он укрывается в пещере и так изобретает понятие убежища. Это удовлетворение второй потребности: прекращение страха.

Потом он хочет пить. И разыскивает источники. Далее ему хочется есть. Тогда он охотится и занимается собирательством. Им овладевает усталость. Тогда он изобретает постель и огонь, который во время сна мешает хищникам проникать в пещеру. Это третий мотив: удовлетворение первичных потребностей выживания.

Потом все покачнулось. Человек переходит от потребностей к желаниям. Возжелав комфорта, он покидает пещеру, строит шалаши и сараи, дома, становится архитектором. Возжелав получить побольше места, он захватывает территорию своего соседа. Возжелав побороть усталость при занятиях собирательством, он приобретает навыки агронома. Затем, возделывая поля, он начинает использовать тягловую силу – быков. (В «Энциклопедии относительных и абсолютных знаний» Лукреция читала, что алфавит начинается с буквы «а» как раз потому, что в большинстве древних языков эта буква представляла собой перевернутую голову быка. Бык – первый источник энергии и, следовательно, начало цивилизации.) Быков сменили лошади, потом двигатели. Итак, четвертый мотив: удовлетворение вторичных потребностей в комфорте.

Что там дальше в ее списке? Пятый мотив: обязанности. Человек обязан учиться: годы, проведенные в школе. Обязанности по отношению к семье: брак. Обязанности по отношению к родине: налоги. Обязанности по отношению к начальнику: предприятие. Обязанности по отношению к правительству: голосование.

И, чтобы открыть клапан на скороварке в случае перегрева, шестой мотив: гнев. Гнев, который создает потребность в правосудии. Благодаря гневу учреждаются полицейские структуры и суды, которые отводят этот гнев так, чтобы он не разрушил общество. А если этого уже недостаточно, гнев вызывает революции.

Седьмой мотив: секс…

Она думает, что ее система классификации мотивов ни хронологическая, ни возрастающая. В наши дни каждый располагает эти рычаги по‑разному, по своей воле. Секс изначально первичная мотивация размножения биологического вида. Ее надо было бы расположить почти сразу после жажды, голода и сна. Вначале это потребность. Только потом она превращается в желание. Желание сохранить свой собственный вид. Желание оставить след своего прохождения по Земле. И лишь спустя тысячелетия эта основная энергия превратилась во что‑то другое. Она расширилась. Секс стал способом проверить свое умение обольщать противоположный пол. А к этому – желание ощутить прикосновение, ласку, вытесняющее желание воспроизводства. Ненасытная потребность в общении. Возможно, древний рефлекс вычесывания вшей у больших обезьян, которые мирятся, разыскивая блох в шерсти друг друга.

Ласка – это отдельный мотив? Нет. Просто удобство, связанное с сексом…

Размышляя над всем этим, она массирует себе ноги, и от этого ей становится очень хорошо.

Ласка.

Лукреция Немро вздыхает. При слове «ласка» ей хочется тактильных ощущений. Но вокруг нее только стены, обитые тканью.

Она сосредоточивается.

Секс – мотив сильный. Он может менять историю. Греки и троянцы несколько лет убивали друг друга из‑за женщины, Елены. Чтобы соблазнять Клеопатру, Цезарь выступил против римского Сената. Сколько произведений искусства было создано лишь для того, чтобы произвести впечатление на женщину?

Миром правит либидо?

Восьмой мотив: наркотические и прочие средства, заставляющие нас действовать независимо от желания. Искусственное желание, которое превращается в потребность, превосходящую все прочие. Сначала люди пробуют наркотики из любопытства, за компанию, из общительности. Затем искусственный рай захватывает разум, разрушая свободную волю и заслоняя первую потребность: выживание.

Девятый мотив: личное пристрастие. У каждого оно свое. Внезапно сосредоточиваешься на банальной с первого взгляда деятельности, а она становится самой важной вещью в мире. Искусство. Спорт. Ремесло. Игра.

Она вспоминает, с какой одержимостью девушки в приюте ночью при слабом отблеске свечей играли в покер, ставя на кон свои жалкие карманные деньги. Мир вертелся вокруг того, что хранили карты: парная, двойная парная, брелан, квинта, фул. Словно вся их жизнь зависела от кусочков разрисованного картона.

В биологической истории человека личное пристрастие не имеет смысла. Однако значит так много…

Взять ее коллекцию кукол. Она заменяла семью, которой у нее никогда не было. Огромная страсть. Куклы, которым она давала имена, не обязательно красивые, тряпичные, фарфоровые или пластмассовые. Она шила им одежду с большей любовью, чем мать своим детям. У нее было ровно сто сорок четыре куклы. Она не обменяла ни одной. А после кукол – вполне логичное продолжение, она принялась коллекционировать любовников. Возможно, их тоже была сотня. Нет, меньше. Если кукол она знала точное количество, то любовников – не настолько определенно. Она любила мужчин, как марки, которые можно обменять. «Меняю одного из близнецов, которых у меня двое, на твоего красноглазого культуриста‑альбиноса».

И теперь я веду расследование из личного пристрастия. После кукол и любовников я коллекционирую дела: расследование об истоках человечества, расследование о деятельности мозга. Моя коллекция пока еще не собрана, но ясно одно – это мое личное пристрастие.

Она грызет ногти в темноте.

Десятый мотив…

Капитан Умберто говорил о Последнем секрете. Он описывал его как самый сильный мотив, сильнее наркотиков.

Не исключено, что DEEP DLUE IV воспользовался своим компьютерным суперинтеллектом, чтобы смешать молекулы и изобрести новый наркотик. Более мощный, чем традиционные наркотики. Таким образом, он мог бы управлять контингентом больницы: врачами, санитарами, больными.

Последний секрет…

Воспользовался бы этим Самюэль Феншэ?

Связано ли это с его смертью?

Гипотеза о супернаркотике, который невозможно обнаружить, кажется ей логичнее, чем подключенное к сети чудо техники. Кроме того, это могло бы объяснить, почему Наташа ничего не видела и считала виновной себя.

Но к пониманию чего толкает ее это предположение?

Она заперта в комнате, которую скорее можно назвать убежищем сумасшедших, на острове, окруженном морем.

Я должна любой ценой сохранить свой разум, – говорит она себе. – Худшее, что может со мной произойти – это то, что я тоже сойду с ума. Если я проявлю малейший признак сумасшествия, мне больше никто не поверит.

Лукреция Немро искусывает ноготь до крови. Эта боль поддерживает в ней трезвый разум.

Что сделать, чтобы не потерять голову?

Исследовать. Жан‑Луи Мартен продолжил изучение Последнего секрета. Без особого успеха, однако. Он обнаружил, что не только изобретатель хранил свое сокровище в тайне. Все, кто работал близко или далеко от него, все, кто сознавал значимость Последнего секрета, заключили нечто вроде соглашения, запрещающего продолжать исследования в этой чересчур сложной области.

Последний секрет был спрятан хорошо.

И тем не менее Жан‑Луи Мартен нашел брешь. Диссертация о Последнем секрете осталась в корзине старого компьютера, которым уже не пользовались, но который еще был подключен к Интернету…

Раскрыть Последний секрет помог случай, договор запретил его разглашение, а нечаянный поиск позволил Мартену узнать его содержание.

Но все же он знал об этом слишком мало.

Тогда он запустил более точные поисковые программы‑агенты, которые копались во всех больницах, лабораториях и университетах мира. «Цепь прочна своим самым слабым звеном», – думал он. Изобретатель Последнего секрета жил не в пустыне. Среди его окружения обязательно должен быть кто‑то, кто со временем мог бы нарушить договор. Ассистентка. Секретарша. Друзья. Собутыльники, которым он в момент забытья выболтал свою тайну. Любовница, на которую он хотел произвести впечатление.

Даже в науке никакой запрет нельзя наложить навсегда.

Более решительный, чем когда‑либо, Жан‑Луи Мартен читал все, смотрел все, все рассматривал. Афина делала то же самое, но в сотню раз быстрее.

Было прочитано и сохранено все, что шло в файл, все, что осталось в видеозаписи, все, что имело хоть слабое отношение к Последнему секрету.

Я отыщу слабое звено, – говорил он себе.

Лукреция завывает.

Как не сойти с ума в темноте? Она вспоминает все те моменты, когда темнота пугала ее. В приюте, когда она оказалась в подвале, а карманный фонарик погас. Как она кричала! С завязанными глазами, когда она играла в жмурки. Глаза дают столько информации. Свет – это уже наркотик. Это первое, что мы воспринимаем, выходя из материнской утробы. Воздух поступает только потом. И, вкусив эти две вещи однажды, уже невозможно остановиться. Роды были не без осложнений. Ее голову зажало при выходе. Гипноз помог ей вспомнить об этом… Возможности мозга огромны. Только в нем одном содержатся все решения. Все иллюзии. Все способности.

Человеческий мозг – самое сложное устройство во Вселенной.

В «Энциклопедии относительных и абсолютных знаний» она прочла фразу, над которой размышляла до сих пор: «Реальность – это то, что продолжает существовать, когда мы перестаем в нее верить». То есть можно изобрести временную реальность.

Еще она вспоминает произведения русского писателя‑диссидента Владимира Буковского. Чтобы выдержать пытку, он мысленно строил у себя в голове виртуальный дом. Когда боль становилась невыносимой, он укрывался в нем, и там его уже никто не мог достать.

Сила мысли. Если она помогала заключенным ГУЛАГа, поможет и мне.

Лукреция Немро закрывает глаза.

Она забывает, что с ней происходит.

Она забывает, где она.

Подобно Буковскому, она начинает строить в мозгу свой виртуальный дом. Еще лучше: дворец, поскольку воображение не имеет границ. Она мысленно принимается рисовать план своего дворца, потом закладывает фундамент. Затем возводит каменные стены. Ставит окна, двери, крышу. Разбивает внешние и внутренние сады. Посреди центрального двора она помещает небольшой бассейн.

Теперь, собственно говоря, украшение. Витражи выходят на двор; таким образом, внутри все становится полупрозрачным, а снаружи – непроницаемым.

Много зеленых растений. Японская мебель из ценного дерева, которую предварительно надо будет натереть медовым воском черного цвета.

Затем она ровняет паркет, раскладывает восточные ковры в комнатах для друзей, выбирает обои. Ура! Ее мозг полностью активен.

Его компьютер работал без перерыва.

Жан‑Луи Мартен, торопившийся с поисками, в конце концов сам создал электронных агентов, способных ловить информацию в Интернете.

Ему помогала благосклонная и вездесущая кремниевая Афина.

Итак, он принялся загружать маленькие программы, которые сам настроил под свои потребности. Своих новых компьютерных агентов он окрестил в честь Одиссея «моряками». Но все эти «моряки» разыскивали не Итаку, а Последний секрет.

Программы, активизировавшие сердце «моряков», были продуктом последних открытий в области искусственного интеллекта, то есть они могли самовоспроизводиться и улучшаться для достижения заданной цели. Первое поколение «моряков» в произвольном порядке рассеялось по информационной сети в поисках данных. Затем, уже без вмешательства человека, они вычленили из сотни пятерых, добившихся наилучшего результата. Остальные исчезли, а победители получили добро на воспроизводство. Тогда они разработали новые программы, но только более специализированные в тех областях, куда их направляли.

На идею создания «моряков» Жана‑Луи Мартена вдохновил дарвинизм: отбор лучших, стимулирование сильнейших, помощь наиболее одаренным и отказ от несостоявшихся.

– Возможно, это жестоко, но жестокость – категория далекая от области электроники, – подумал он.

Второе поколение «моряков» в свою очередь позволило пяти лучшим породить программы, намного более специализированные в поиске. В распоряжении «моряков» третьего поколения был весь опыт и знания предыдущих поколений.

Понадобилось пятнадцать поколений «моряков», пока удалось произвести отряд сверходаренных, которые наконец достигли цели.

Это находилось в России, в Санкт‑Петербурге, в Центре мозга, которым управляла доктор Черненко. Благодаря некоторым ничтожно малым, но совпадающим данным, компьютерные агенты заключили, что Последний секрет использовали в опытах над человеком.

Нейроны Лукреции работают из последних сил на том запасе сахара, который сохранился в жировых тканях девушки.

Чтобы журналистка могла размышлять и управлять своим страхом, им нужен медленнорастворимыи сахар, но, к несчастью, следуя моде женских журналов, Лукреция потребляла главным образом волокна и овощи, практически никаких изделий из теста, еще меньше масла, сливок, сахара – всего того, что радует нейроны и позволяет им хорошо функционировать.

Она не знает, сколько часов прошло. Она хочет есть. Язык щелкает в пустоте.

Что значит быть сумасшедшей…

Не думать о моем положении, думать о замке.

Воображение выбирает люстры для маленькой гостиной, большой гостиной, столовой. В комнаты – бра; в кабинеты – галогеновые лампы. Большая библиотека. Сауна. Телевизионный зал с гигантским экраном. Бильярдная. Спортзал с комплексом оборудования для развития мышц. Но настает момент, когда она не может добавить еще мебели, иначе композиция будет слишком перегружена, не может добавить еще комнат, иначе она почувствует себя затерянной в слишком большом замке.

И все же чего‑то не хватает.

Мужчины. Мужчина – идеальное дополнение дворца.

Мужчина согреет постель, кроме того, он может подарить цветы, вымыть посуду, к нему можно прижаться, смотря телевизор.

Жан‑Луи Мартен связался по электронной почте с доктором Черненко из Санкт‑Петербурга и сообщил ему, что желает знать подробнее о его опытах на мозге.

Ответа он не получил.

Затем он отправил ему факс. Афина лично переместила его. Безрезультатно.

Поскольку больной LIS не мог говорить и в любом случае знал, что в науке у него нет никакого влияния, он в конце концов рассказал обо всем Самюэлю Феншэ.

Его русская коллега поговорила с Феншэ. Несмотря на вежливость, она отказалась что‑либо сообщать о своих исследованиях.

Афина обратила внимание на слабое место в жизни этой женщины, доктора Черненко. Конечно, это было не очень благородно, но в свою программу электронная богиня записала еще и фразу Макиавелли: «Цель оправдывает средства».

В итоге французскому ученому удалось склонить русскую к сотрудничеству, обещая использовать Последний секрет только для небольших и полностью контролируемых опытов.

Доктор Черненко согласилась указать им местонахождение Последнего секрета у мышей. Трехмерное пространство, улавливаемое на десятом миллиметре. По электронной почте она прислала им план мозга мыши со стрелочкой, указывающей точное место с координатами в высоту, ширину, глубину.

«А вот и карта сокровищ», – мысленаписал Жан‑Луи Мартен.

Они рассматривали план, словно магическое заклинание.

– Это в мозолистом теле! Мозолистое тело – самый древний мозг. Это своего рода зачаток нервной системы, и до двух лет он сохраняет все пережитое при рождении. Потом добавляются новые пласты мозга и наслаиваются сверху. Каждый пласт – все более сложный уровень, но самый важный скрывается в самой глубине… Ты был прав, Жан‑Луи.

Во время исследований Самюэль Феншэ провел небольшие хирургические операции. Он выбрал мышь‑капуцинку с черной головой и белым телом, очень сообразительный вид, который обычно используют для цирковых номеров. Закрепив мышь резиновыми ремешками на пробковой подставке, он расставил ее лапы крестом. Выбрив сверху череп, сделал измерения миллиметровой линейкой и фломастером записал показания на своей руке. Затем ввел мыши обезболивающее, дабы операция не травмировала животное и не изменила данных. Потом установил видеокамеру, чтобы больной LIS мог на расстоянии следить за ходом опыта.

С помощью циркулярной пилки он срезал верх черепного свода животного, будто верхушку яичной скорлупы. В свете ламп появился трепещущий мозг.

– Жан‑Луи, ты меня слышишь?

«Да, Самюэль, слышу», – возникла надпись на экране, прикрепленном к камере.

– Видишь?

«Да. Должен тебе признаться, что я не привык видеть такое, и, по‑моему, это противно. Но, думаю, меня, во всяком случае, не может вырвать».

Самюэль Феншэ привык разговаривать с экраном, словно с другом из плоти и костей.

– Теперь, дорогой коллега, ты стал членом нашего братства.

Объектив фокусируется на мыши.

«Ты уверен, что ты ее не убьешь?» – появилось на экране.

Доктор Феншэ сверил медицинские показатели.

– Пульс хороший, все жизненные функции, кажется, в порядке.

«Я волнуюсь».

С мозгом наружу у мыши‑капуцинки был странноватый вид.

– Это была твоя идея, Жан‑Луи.

«В любом случае цель достаточно важная, чтобы мы рискнули…»

Самюэль Феншэ приблизил свои инструменты к открытому мозгу.

Жан‑Луи Мартен жадно следил за развитием события.

Это напомнило ему другой неврологический опыт, который он видел в Интернете. Бригада профессора Вейсмана из Стэнфордского университета пересадила в мозг мышей нейроны, взятые из клеток зародыша человека. Человеческие нейроны, более динамичные вследствие своей молодости, быстро захватили зоны, занятые нейронами мышей. Таким образом мыши обрели человеческий мозг, который ученые рассчитывали использовать для помощи больным, пораженным болезнью Альцгеймера или Паркинсона.

Больной LIS попытался представить себе мышь с человеческим мозгом. Не исключено, что она могла мыслить.

Внезапно у него закружилась голова: реальность превзошла научную фантастику. На заре третьего тысячелетия все действительно становилось возможным: дать мыши человеческий мозг или прикоснуться к Последнему секрету.

Мир меняется, простая идея, порожденная воображением, может оказаться ужаснее атомной бомбы.

Морали больше не существует, есть только эксперименты. И кто осмелится упоминать о статусе мышей с «очеловеченным мозгом»?

Он смотрит на распятую мышь, и это зрелище напоминает ему произведение Сальвадора Дали: Христос, на которого смотрит Его Отец.

Мы всемогущи. Нам понадобится больше сознания, чтобы оценить значение наших действий. Готовы ли мы?

Самюэль Феншэ настолько сосредоточен на своих движениях, что не задает никаких вопросов. Его волнует лишь успешный исход операции и чтобы мышь проснулась невредимой.

Построив идеальное место для жизни, Лукреция пересматривает список своих бывших любовников, чтобы выбрать идеального компаньона. Но все они не без причины стали бывшими. Тогда она переходит к своим любимым актерам.

Нет, они будут нарциссами и потребуют, чтобы я ими восхищалась.

Она решает изменить критерии отбора.

Он должен уметь меня рассмешить. Да, умный человек. Это хорошо.

В итоге она представила человека, который с букетом цветов и бутылкой шампанского стоит у двери ее замка. Она показывает ему свое логово и комментирует знаменитые произведения искусства, которые по ее желанию возникают на стенах из щебня. Потом ее любимый ловко разжигает огонь в камине, включает приятную музыку и разливает шампанское в кубки из богемского стекла…

Спустя два часа мышь проснулась.

– Думаю, все прошло успешно.

Закончив операцию, Феншэ закрыл, словно крышку, черепной свод, смазав его хирургическим клеем, склеивающим кости.

Из макушки грызуна торчал датчик, придавая ему вид музыканта‑киберпанка.

Все, казалось, функционирует отлично. Мышь могла бегать, ее глаза следили за объектами, проходящими перед ней. Она умела защищаться лапками от нападения авторучки. Так как, если приглядеться, белые шерстинки образовывали на черной голове выразительную бородку, Самюэль Феншэ и Жан‑Луи Мартен решили назвать мышку Фрейдом.

Оставалось лишь протестировать рукоять. Психоневропатолог подключил электрический провод к датчику и дал слабый разряд. На мгновение застыв от неожиданности, Фрейд, кажется, занервничал. Он лихорадочно дергал правой лапкой.

«Ему больно?»

– Не знаю. Это ощущение его скорее удивило.

«Как узнать, нравится ему или нет?»

Проще всего было дать рукоять самому грызуну. Самюэль Феншэ поместил ее перед лапами мыши и подсоединил провода к электрической батарейке. Фрейд недоверчиво понюхал рукоять, но к ней не прикоснулся. Тогда Феншэ дотронулся до рукояти двумя пальцами, чтобы показать результат.

Пораженная током, мышь застыла. Она поняла.

«Это причиняет ему боль?»

Как только человеческие пальцы отпустили мышь на свободу, она вцепилась лапами в рукоять и опустила ее. Последовал разряд. Мышь подняла механизм и тут же дала себе второй разряд. Затем третий.

– Можно сказать, что ему нравится, – прокомментировал врач.

Мышь не переставала яростно опускать и поднимать рукоять. Она как будто перекачивала воду из колодца, чтобы поднять со дна эликсир, который чувствовала лишь она.

Поиск по сайту: