ИСТОРИЯ КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ. Царствования Балдуина II, Фулька Анжуйского и Балдуина III (1119-1145)

К оглавлению

Глава Х

Царствования Балдуина II, Фулька Анжуйского и Балдуина III
(1119-1145)

Умирая, Балдуин назначил преемником своей власти Балдуина Бурского; многие бароны и прелаты, однако же, пожелали предложить корону Евстафию Булонскому, брату Готфрида; но Иосцелину Куртнейскому, одному из первых графов королевства, удалось собрать большинство голосов в пользу выбора Балдуина Бурского, который и вступил на престол под именем Балдуина II. Новый король передал свое графство Эдесское Иосцелину Куртнейскому.

Княжеству Антиохийскому угрожали в это время бедствия мусульманского вторжения. На Рожера Сицилийского, сына Ричарда, управлявшего этой областью в ожидании совершеннолетия сына Боэмунда и заменявшего Танкреда, сделано было нападение со стороны эмира Ильгази, явившегося во главе мусульман из Персии, Сирии и Месопотамии. Рожер призвал на помощь короля Иерусалимского, графов Эдесского и Трипольского, но, не имея терпения их дождаться, вступил в битву и был убит. Оружие короля Иерусалимского отметило за это поражение.

Эта часть истории христианских колоний преисполнена их бедствиями. Иосцелин Куртнейский и двоюродный брат его Галеран застигнуты врасплох, закованы в цепи и заключены в одну из месопотамских крепостей. Король Иерусалимский, прибывший к ним на помощь, также был взят в плен и предан заключению. Тогда 50 армян, преданных до героизма христианским властителям, проникают в крепость, перерезают мусульманский гарнизон и выставляют знамя Христа. Вскоре после того начинается осада крепости; Иосцелин успевает спастись и отправляется по христианским городам, испрашивая помощи баронов и рыцарей. Граф Эдесский в сопровождении множества воинов, собравшихся по его призыву, шел обратно к месопотамской крепости, когда узнал, что она снова во власти мусульман. Мужественные армяне погибли в истязаниях; король Иерусалимский был отведен в крепость Харран. Иосцелин и его товарищи с сердечной болью отказались от своего предприятия.

Египетские мусульмане, желая воспользоваться заключением в крепость короля Иерусалимского, чтобы освободить в это время Палестину из-под власти христиан, осадили Яффу и со стороны моря, и сухим путем и заняли Ибелинскую область; они разделились на две армии. Евстафий д'Агрэн граф Сидонский, назначенный регентом королевства в отсутствие Балдуина, велел возвестить войну при звоне иерусалимского колокола. Во главе отряда, состоящего из 3000 воинов, предшествуемый древом Животворящего Креста, Копьем Спасителя и чудотворным сосудом, в котором, по сказанию, хранилось молоко Божьей Матери, регент королевства выступает против неверных, заставляет отступить при своем приближении мусульманский флот и разбивает всю египетскую армию, которая ожидала франков в Ибелине. Латиняне возвратились в Иерусалим с богатой военной добычей, оглашая воздух пением священных гимнов.

Две важные прибрежные крепости Сирии, Тир и Аскалон, оставались еще во власти мусульман. Сил христианского войска недостаточно было, чтобы предпринять осаду этих городов; для этого нужно было подкрепление из Европы. Подкрепление это прибыло. Венецианский флот под начальством венецианского дожа вошел в Птолемаидскую гавань; дож отправился в Иерусалим, где христианское население приняло его с большим торжеством. До сих пор венецианцы принимали очень небольшое участие в событиях крестовых походов. Побуждаемые более корыстолюбивыми, чем благочестивыми целями, они хотели выждать вестей о победе, прежде чем решиться на что-нибудь. Завоевание Иерусалима и основание Латинского королевства показались им событиями довольно знаменательными, чтобы решиться, наконец, принять участие в судьбах христианских армий. Венецианцы не хотели предоставлять пизанцам и генуэзцам дальнейших выгод, сопряженных с торжеством Креста в Сирии.

Вскоре после прибытия венецианского дожа в Иерусалим был собран совет, на котором следовало решить, какой город подвергнуть осаде - Тир или Аскалон. Мнения были различны, и решения этого вопроса положено было ожидать от судьбы, или, вернее, от воли Божьей. Два билета из пергамента, на одном из которых было написано "Тир", а на другом "Аскалон", были положены на престол в храме Святого Гроба. Жребий пал на билет с именем города Тира. Венецианцы, имея в виду торговые и национальные интересы, обещали свое содействие при осаде этой крепости на таких условиях, на которые правители королевства принуждены были согласиться.

Город Тир, столь прославленный с древних времен, выдержавший осады и Навуходоносора, и Александра, сохранял еще отчасти вид своего прежнего великолепия; с одной стороны служили ему защитой волны морские и крутые скалы, а с другой стороны - тройная стена, уставленная высокими башнями. Дож начал блокаду города со стороны моря, а с прочих сторон окружили его регент королевства, патриарх Иерусалимский и Понтий граф Трипольский. Турки и египтяне, защищавшие город, были в разладе между собой, и это с самого начала послужило в пользу осаждающих христиан. После нескольких месяцев осады боевые машины латинян потрясли укрепления, жители начали бедствовать от голода, и город неизбежно должен был прибегнуть к капитуляции.

Но вдруг и между христианами возникают несогласия и угрожают обратить в ничто столько доблестных трудов. Рыцари и простые ратники, недовольные тем, что им одним приходится выносить усталость и вести битву, между тем как венецианцы остаются неподвижно на своих судах, заявляют, что и они желают пребывать в спокойствии в своих палатках. Тогда венецианский дож в сопровождении своих моряков является в лагерь и объявляет, что он готов идти на приступ. Это предложение возбуждает соревнование; с обеих сторон оживляется бодрость; осада продолжается с усиленной настойчивостью, и Тир, наконец, сдается. Сопротивление его длилось пять с половиной месяцев. Знамя короля Иерусалимского было поднято на башне, господствующей над главными воротами города, знамя венецианцев заколыхалось на другой башне, известной под названием Зеленой, а знамя Понтия графа Трипольского появилось на башне Танарийской. Известие о взятии Тира было радостно принято в священном городе; совершено было благодарственное молебствие, и звон колоколов возвестил об этой новой победе; дома в Иерусалиме увешаны были гирляндами цветов, оливковыми ветвями, роскошными тканями, которые придали городу праздничный вид.

И Балдуин II узнал об этой победе в своем харранском заточении; тяжело ему было, что он не принимал участия в новых подвигах. Разлад, распространившийся между мусульманами Сирии, показался ему благоприятным обстоятельством, чтобы завести переговоры о своем выкупе. Получив свободу, Балдуин возвратился в Иерусалим после того, как произвел несколько неудачных попыток осадить Алеппо. Желая покрыть славой воспоминания о своих несчастьях и приобрести доверие своих подданных, предводительствуя ими в битвах, король Иерусалимский освободил Антиохию ет опустошавших ее врагов, а в другой раз разбил и преследовал мусульманскую армию до самых стен Дамаска. Добыча, доставшаяся после этой последней победы, послужила для выкупа заложников, которых Балдуин оставил в руках турок.

Врагами колоний Креста были в это время халиф Багдадский и эмиры Мосульский, Алеппский и Дамасский; могущество халифа Каирского, ослабленное многочисленными поражениями и потерей многих прибрежных городов в Сирии, уже не было так грозно; во власти египетской армии оставался один только город Аскалон, и не могла она существенно угрожать спокойствию христианских владений. Различные народности, как, например, племена курдов и туркменов, рассеяны были по Месопотамии и Сирии и с целью добычи вели войны во имя ислама. Среди племен, поселившихся в Сирии, история упоминает об исмаелитах - ассасинах, гашишимах, названных так по имени растения гашиш, из которого сектанты извлекали опьяняющий напиток. Во второй половине XI века исмаелиты, пришедшие из Персии в Сирию, основали колонию на Ливанской горе; начальник этой колонии, называемый франками Старцем или Властителем Горы, имел под своей властью до 20 местечек или крепостей и до 60 000 подданных, разделенных на три больших отдела: народ, воинов и стражу, или федаев. Народ занимался земледелием и торговлей; воины были храбры и отличались искусством вести осаду и умением защищаться; федаи, слепо подчиненные воле начальника, были вооружены кинжалами для того, чтобы убивать тех, на кого им будет указано, для них не существовало ни страха, ни препятствий, намеченную жертву должны были они отыскать и среди толпы, и во дворцах, и на поле битвы, собственной гибели они не опасались, убежденные, что через смерть войдут в обладание всех радостей рая. Эти радости будущей жизни, эти райские блаженства представлялись им в грезах и сновидениях, возбуждаемых употреблением гашиша. Под влиянием этого напитка федаи по повелению Старца Горы соскакивали с верха башен, бросались в пламя и наносили себе оружием смертельные раны. Эта фанатичная преданность, из которой начальник исмаелитов мог извлекать какое ему было угодно орудие, составляла грозную силу на Востоке. С высоты своего Мосиадского укрепления Старец Горы царствовал силой ужаса, который он внушал всем князьям.

Постоянные раздоры между мусульманами и постоянные чудеса доблести, оказываемые христианами, содействовали усилению христианских колоний, так что они сделались грозными. Граф Эдесский господствовал над обоими берегами Евфрата и обратной стороной Тавра; в области его были цветущие города. Княжество Антиохийское, распространившееся в Киликии и северной части Сирии, было важнейшим из латинских княжеств. Граф Трипольский между Ливаном и Финикийским морем держался как бы в центре государства франков. На юге королевство Иерусалимское распространило свои пределы до ворот Аскалона и оканчивалось пустыней, отделяющей Сирию от Египта.

Выше мы перечислили имена врагов латинян; мы должны прибавить, что король Иерусалимский имел своими союзниками и пособниками всех христиан, рассеянных тогда на Востоке. Во всяком случае, этого было недостаточно для защиты латинских колоний, и только с Запада можно было ожидать действительной помощи. Европа принимала участие в судьбе царства, основанного ее сынами ценой пролитой крови и стольких утомительных подвигов. Христианский мир полагал свою славу в том, чтобы поддержать дальний плод своего оружия.

Ежедневно пилигримы, друзья прибывали в Сирию, превратившуюся в восточную Францию. Новый Иерусалим внушал всякому желание его защищать; все чувства сердечные превратились в воинственный порыв, и сама любовь христианская вооружилась мечом. Из дома, учрежденного для призрения больных пилигримов и благочестивых путешественников, выступали неустрашимые воины. Орден св. Иоанна является в истории, окруженный двойным сиянием: святого человеколюбия и непобедимого мужества. Пример рыцарей св. Иоанна не остался без подражания; несколько лиц высшего звания объединились близ того места, где был прежде храм Соломона, и объявили себя защитниками паломников, приходящих в Иерусалим. Это и был орден храмовников (Тамплиеров. - Прим. ред.), утвержденный собором, постановления которого были написаны св. Бернаром. Ордена св. Иоанна и храмовников служат истинным выражением духа крестовых походов, духа воинственного и религиозного, и они преисполнили славой весь христианский мир; они были для королевства Иерусалимского как бы живой крепостью, вечно поражающей и никогда не поддающейся. Какая радость бывала для бедных, безоружных пилигримов, когда где-нибудь, в горах Иудейских или на равнинах Саронских, они примечали вдали красное одеяние иоаннитов или белую мантию рыцарей-храмовников!

В 1131 г. Балдуин Бурский "заплатил дань смерти", как выражаются древние летописи; в последний свой час он велел перенести себя к Гробнице Иисуса Христа и тут же скончался на руках дочери своей Мелисанды и зятя своего Фулька Анжуйского. 18 лет был он графом Эдесским, 12 лет - королем Иерусалимским; два раза - военнопленным и семь лет просидел в оковах. Балдуин Бурский отличался храбростью, но злая судьба не допустила его принимать большое участие в славных событиях, ознаменовавших его царствование. Он был набожнее, чем, может быть, это подобало князю и воину; "руки его и колена одеревенели от благочестивых упражнений", говорит летописец. История замечает, что Балдуин II обращал особенное внимание на внутреннее устройство государства. Чтобы предохранить Иерусалим от недостатка продовольствия, он дал армянам, сириянам, грекам и даже сарацинам хартию, на основании которой им было дозволено привозить в город без пошлины вино, пшеницу и всякое зерно.

Во время царствования Балдуина Бурского был созван собор для рассуждения о мерах против испорченности нравов. Это был уже второй собор в Святой земле со времени завоевания Иерусалима. Первый, во время царствования Балдуина I, имел целью обсуждение действий и прав Арнульда Родосского, поставленного патриархом Иерусалимским.

Фульк Анжуйский, сын Фулька Решина и Бертрады де Монфор, прибыл в Палестину, чтобы принимать участие в делах христианских рыцарей; лишившись супруги своей Эремберги, дочери Илии, графа Менского, он сделался зятем и наследником короля Иерусалимского. В продолжение целого года Фульк Анжуйский содержал на свой счет и водил на войну 100 человек вооруженных ратников; благочестием своим и храбростью он заслужил уважение всех христиан. В начале же своего царствования он был занят восстановлением порядка в княжестве Антиохийском. Сын Боэмунда, прибывший из Испании для получения наследия отца, должен был вступить в борьбу с Иосцелином Куртнейским и погиб в Киликии. Фульк Анжуйский положил конец бедственным несогласиям, выдав замуж дочь Боэмунда; супруг ее, который должен был управлять Антиохией, был князь Европейский, Раймунд Пуатьерский. Но вскоре возникли гибельные раздоры в его собственном государстве. Присутствие Иоанна Комнина, сына и наследника Алексея, возбудило новые распри в христианской Сирии. В это время если бы греки и латиняне действовали заодно, то могли бы нанести окончательный удар мусульманскому владычеству, но франки никогда не могли отказаться от своих предубеждений против греков.

Единственным важным событием в царствование Фулька Анжуйского было завоевание Панеады в Антиливане, при источниках Иордана. Король Фульк погиб, упав с лошади, на равнине Птолемаидской. Ему было уже за 50 лет, когда он вступил на престол; старый король, не отличавшийся деятельностью и энергией, строил крепости, вместо того чтобы собирать войска; во время его царствования воинственный дух христиан уступил место духу раздора. Вступив в управление государством, король нашел его сильным и могущественным, умирая, он оставил христианские колонии на пути к разрушению.

С головы старца корона иерусалимская перешла на голову ребенка, и этот ребенок состоял под опекой женщины. Двенадцатилетний Балдуин III вступил на престол отца своего Фулька Анжуйского, а Мелисанда, мать его, была регентшей королевства. Ему было едва 14 лет, когда на него возложена была царская корона. Совершенно юный Балдуин III предпринял поход на Буеру, столицу Гавранитиды, на расстоянии нескольких дней пути к югу от Дамаска. Эмир, правитель Буеры, вышел навстречу христианам и предложил предать им эту крепость. Некоторые бароны и знатнейшие люди королевства не решались принимать этого предложения на основании только слов неизвестного человека, который ничем не мог обеспечить исполнения своего обещания, но желание увидеть страну, о которой рассказывали чудеса, и надежда на легкость победы увлекли большинство военачальников и рыцарей.

При выходе из Антиливанских гор христианский отряд встретил неприятеля, который хотел загородить ему дорогу. Дальнейший путь в Тракониту христиане совершали медленно и среди опасностей. Солнце жгло их в этой стране, где негде было приютиться под тенью, не было у них и воды для утоления жажды; засады и дротики сарацин не давали им покоя. Наконец открылся перед ними богатый город, мысль о котором поддерживала их среди страданий, но вместе с тем последовало для них жестокое разочарование. После продолжительных мучений им приходится возвращаться назад, отказавшись от завоевания, которое было обещано: им объявляют, что жена правителя Буеры заставила вооружиться гарнизон Буеры и что она сама намеревается защищать крепость. Можно судить об изумлении и о великой досаде христиан! Пораженные угрожающей им опасностью, бароны и рыцари убеждают короля Иерусалимского покинуть войско и спасать себя и Святой крест. Молодой Балдуин отвергает советы своих верных баронов и желает разделить с ними все опасности.

Христианский отряд в своем отступлении выказал много терпения, мужества и энергии. Сарацины подожгли поля, через которые должны были проходить крестоносцы; преследуемые стрелами, пламенем и дымом, они подвигались в молчании, сомкнув свои ряды и унося с собою своих убитых и раненых. Мусульмане, шедшие вслед за ними, не встречая никаких следов гибели неприятеля, удивлялись и думали, что они имеют дело с людьми железными. С восторгом встречено было войско Балдуина в Иерусалиме; радостно приветствовали возвратившихся, как бы воскресших из мертвых.

Но гроза собиралась над христианами: она приближалась из Месопотамии и северной Сирии. Зенги, князь Мосульский, основатель династии Атабеков, неутомимый предводитель полчищ, замышлял нанести окончательное поражение латинскому государству; он распространил власть свою от Мосула до пределов Дамаска, и могущество его возрастало все более и более. Старый Иосцелин Куртнейский, граф Эдесский, кончил жизнь, преподав последний урок героизма своему трусливому сыну, и смерть этого искусного и доблестного защитника Креста оставила беззащитными христианские владения в Месопотамии.

Зенги, давно уже замышлявший покорение Эдессы, внезапно явился под стенами этого города во главе громадного войска. Иосцелин, слабый и изнеженный юноша, находился тогда в Телльбашере с большей частью франкских воинов, вовсе не думавших о том, чтобы оберегать графство. В Эдессе были высокие стены, многочисленные башни, сильная цитадель, но у жителей не оказалось предводителя, который повел бы их на битву и мог бы воодушевлять их мужество. Городские жители, духовенство и даже монахи показались на укреплениях, женщины и дети приносили им пищу, воду и оружие. Надежда на скорую помощь поддерживала их рвение, но эта помощь не являлась. Запоздалые демонстрации молодого Иосцелина, усилия его доставить Эдессе защитников не привели ни к чему.

Зенги продолжал вести осаду; к войску его присоединились курды, арабы и туркмены. Семь больших деревянных башен возвышались над укреплениями города, громадные машины потрясали стены; землекопы, прибывшие из Алеппо, сделали подкопы под основание нескольких башен; предстоявшее скорое разрушение их должно было открыть доступ в город мусульманским воинам, когда вдруг Зенги прекратил осаду и потребовал, чтобы город сдался. Жители отвечали, что они предпочитают умереть. В 28-й день осады несколько башен обрушилось по сигналу, поданному Зенги, неприятель вторгнулся в город, и мусульманский меч обагрился кровью христиан. Старцы и дети, бедные и богатые, молодые девушки, епископы и отшельники - все пали жертвами безжалостного победителя. Резня продолжалась от рассвета до третьего часа дня. Уцелевшие христиане были распроданы на площадях, как непригодное стадо. Ужасы резни закончились кощунством. Священные сосуды послужили для оргий в честь победы, и сцены ужасающего разврата осквернили священные алтари.

Весть о взятии Эдессы распространила радость среди мусульман. Свирепый Зенги, оставив в городе гарнизон, готовился к другим победам, но был убит своими рабами при осаде одного укрепления, недалеко от Евфрата. Между тем как Азия праздновала его славу и могущество, повествует арабская история, смерть низвергла его в прах, и прах сделался его жилищем. Смерть Зенги обрадовала христиан, но на них предстояло обрушиться новым бедствиям.

Зенги, пораженный красотой и важным значением Эдессы, хотел снова ее населить. Множество христианских семейств, уведенных в неволю, получили разрешение возвратиться в город. После смерти Зенги эти христианские семейства возроптали на своих мусульманских владык; граф Иосцелин счел это обстоятельство благоприятным, чтобы взять обратно свою столицу. Жители, действительно, помогли ему войти в город ночью, с помощью веревок и лестниц. Граф, забравшись со своими товарищами в крепость, предал смерти множество мусульман. Овладев столицей, Иосцелин отправил послов ко всем сирийским князьям, убеждая их поспешить к нему на помощь, чтобы удержать за собою христианский город. Но ни один князь не явился, а вскоре Нуреддин, второй сын Зенги, показался у ворот города во главе многочисленного войска.

Иосцелин и товарищи его не имели ни средств, ни времени приготовиться к сопротивлению. Видят они, что нет для них иного спасения, кроме бегства. Придумывают христиане, как бы им ускользнуть из города, который должен сделаться их могилой. Ночью растворяются все ворота, и каждый уносит с собой все, что у него есть самого драгоценного. Цитадель остается во власти неприятеля. Встревоженный шумом несчастных беглецов, мусульманский гарнизон выступает и присоединяется к войску Нуреддина, которое устремляется в город и овладевает воротами, через которые бегут толпы христиан. Тут происходит страшная битва. Христиане прорываются и разбегаются по соседним селениям, но и в темноте ночной не успевают они спастись от меча; те из них, кто вооружен, строятся в батальоны. Но их преследуют беспощадно, и не более 1000 человек успевают спастись в стенах Самосаты. Во время двух нападений - Зенги и Нуреддина - погибло до 30 000 христиан, история насчитывает до 16 000 пленных, осужденных на бедствия рабства. Нуреддин, желая довершить мщение, превратил весь город Эдессу в развалины, оставив в нем только небольшое число христиан-нищих, как бы памятник своего гнева. Несчастье Эдессы исторгло слезы у христиан сирийских и иудейских; мрачный ужас охватил латинские колонии. Молния, разразившаяся в это время над Святым Гробом и над горою Сионом, и появление кометы возбудили окончательно самые мрачные предчувствия в сердцах христиан...

Глава XI

Крестовые походы Людовика VII и императора Конрада
(П45-1148)

Сорок пять лет прошло со времени освобождения Гроба Господня; народное настроение в Европе не изменилось. Бедствия Эдессы и гибельное положение Королевства Иерусалимского должны были снова взволновать Запад. Христианская депутация, отправившаяся из Сирии, нрибыла в Витербо, где находился папа. Бедствия Сиона тронули его до слез. В эту эпоху гражданские войны раздирали Германию и Англию, но Франция благоденствовала под управлением Сугерия. Людовик VII, посредством брака своего с дочерью Вильгельма IX, присоединил герцогство Аквитанское к своему королевству. События, нарушившие мир во Франции, послужили для молодого короля поводом к крестовому походу. Римский престол отказался утвердить избрание одного епископа, и это произвело ссору между папой и Людовиком VII, который настаивал на сопротивлении, не совсем достойном христианского государя. Гнев церкви обрушился на королевство; говорили, что граф Шампаньский Тибо интригами своими вооружил папу против своего собственного государя. Ослепленный жаждой мщения, король устремился во владения своего непокорного вассала. Людовик VII опустошил Шампань, овладел Витри и предал мечу всех на своем пути. Даже и неприкосновенность святыни не спасла множество жителей, которые надеялись укрыться, как в верном убежище, у подножия алтаря: церковь, где искали спасения 1300 человек, сделалась добычей пламени.

Известие об этом навело ужас на все королевство. Св. Бернар в письме своем к монарху дерзнул высказаться против оскорбления религии, против надругания над человечностью. Король осознал свою вину и почувствовал раскаяние. Несчастия Эдессы озабочивали тогда всю Европу; желание искупить грех насилия, в котором церковь упрекала короля и в котором сам он горько винил себя, возбудило в нем решение отправиться на войну с неверными на Восток. Людовик собрал в Бурже баронов и духовенство, чтобы объявить им о своем предприятии. Однако же св. Бернар выразил мнение, что король должен посоветоваться с папой, прежде чем приводить в исполнение свое намерение; это мнение было одобрено, и в Рим отправлено было посольство.

На папском престоле был тогда Евгений III, преемник Иннокентия II, более чем кто-либо убежденный в пользе крестового похода. Дух протеста и ереси возникал тогда на Западе и волновал столицу христианского мира; экспедиция за море могла отвлечь умы от этой опасной новизны. Папа поздравил короля Французского с его благочестивым решением, обратился с увещаниями к христианскому миру и обещал пилигримам те же привилегии, те же награды, которые даровал папа Урбан П воинам первого крестового похода. Оставаясь в Риме ради отстаивания своей колеблющейся власти, он сожалел, что не может, подобно Урбану, перейти через Альпы, чтобы речами своими оживить рвение христиан.

В булле, в которой папа объявлял о крестовом походе, он возлагал на св. Бернара миссию проповедовать войну. Никто не мог исполнить эту миссию с большим успехом, чем аббат Клервоский. Этот человек, возвышавшийся над своим веком могуществом своего слова, с двадцатилетнего возраста предался уединению в монастыре в Сито и увлек за собой туда многих родных и друзей. В непродолжительное время бургиньонский отшельник поставил неизвестную долину Клерво в один ряд со знаменитейшими местами, приспособленными для монастырского уединения. Св. Бернар имел огромное влияние на события своего времени; несколько соборов подчинялись его постановлениям; среди его учеников были аббат Сугерий и папа Евгений Ш. Короли и высшие духовные лица подчинились его властному слову. Могущественного действия на народ можно было ожидать от проповеди такого человека. Св. Бернару, олицетворявшему религиозный энтузиазм XII века, представлялись только два пути, ведущие к небу: пустыни и крестовый поход. И на тот или другой из этих путей были направлены его современники под влиянием его чудесного красноречия.

Когда решение папы сделалось известным, созван был собор в Везеле, маленьком городке Бургундии. В день Вербного воскресенья многочисленная толпа народа, состоявшая из знатных владетелей, рыцарей, прелатов и людей всех званий, расположилась на скатах холма вокруг города. Людовик VII во всем великолепии царского облачения и св. Бернар в скромной одежде отшельника заняли места на обширной трибуне посреди многочисленного народа, который приветствовал их радостными возгласами. Оратор крестового похода прочел сначала письма верховного первосвященника. Потом, воодушевленный воспоминанием о бедствиях Эдессы и об опасностях, угрожающих наследию Иисуса Христа, он употребил все чары своего красноречия, чтобы возбудить сочувствие и соболезнование христиан. Он представил Европу как бы преданной соблазну, демону ереси и божественному проклятию и заклинал всех присутствующих умилостивить гнев небесный - не стенаниями и слезами, не молитвой и власяницей, но трудами войны, тяжестью меча и щита и спасительной борьбой с мусульманами. Возгласы "Этого хочет Бог! Так угодно Богу!" прервали его слова, как прервали они и речь Урбана на Клермонском соборе. Возбужденный энтузиазмом толпы, св. Бернар предсказал успех крестового похода, угрожал божественным гневом тем, кто не восстанет на борьбу за Иисуса Христа, и воскликнул подобно пророку: "Горе, горе тому, кто не обагрит меча своего кровью!"

Сильное волнение и рвение к священной войне охватили все собрание. Людовик VII повергся к ногам св. Бернара и попросил у него крест. Облаченный этим обожаемым знаменем, король Французский сам начал убеждать всех верующих последовать за ним на Восток и привел в слезное умиление все собрание. Элеонора Гиеньская, бывшая при своем супруге, также получила крест из рук аббата Клервоского. Альфонс граф Сен-Жильский и Тулузский, Генрих, сын Тибо, графа Шампаньского, Тьерри граф Фландрский, Гильом Неверский, Рено граф Тоннерский, Ив граф Суссонский, Гильом граф Понтьеский, Гильом граф Варенский, Аршамбо Бурбонский, Энгерранд де Куси, Гуго Люсиньянский, граф Дреский, брат короля, дядя его, граф Мориенский, множество баронов и рыцарей последовали примеру Людовика и Элеоноры. Многие прелаты, между которыми история упоминает о Симоне, епископе Нойонском, Готфриде, епископе Лангрском, Алексее, епископе Аррасском, Арнульде, епископе Лизьеском, дали клятву идти на битву с неверными. У св. Бернара недостало крестов для раздачи нетерпеливой толпе, и он разорвал свою одежду на полосы, чтобы сделать из них как можно больше крестов.

Св. Бернар не ограничился проповедованием похода в Везеле; он посетил разные места королевства, воспламеняя все сердца рвением к крестовому походу. Во Франции распространились слухи о чудесах, которыми, казалось, сам Бог освящал его миссию. Все прониклись убеждением, что св. Бернар был орудием Божественной Воли. На собрании, бывшем в Шартре, несколько знатнейших князей решили поставить аббата Клервоского во главе экспедиции. Св. Бернар, вспоминая пример Петра Пустынника, уклонялся от лестных предложений со стороны баронов и рыцарей и в испуге заклинал папу "не предавать его мечтаниям человеческим". Ответ папы был сообразен с желанием св. Бернара, который продолжал проповедовать поход во имя Евангелия.

Подготовив крестовый поход во Франции, св. Бернар перешел в Германию. Первым делом его по прибытии к народу, расселенному по берегам Рейна, было состязание с монахом Рудольфом, который убеждал христиан избивать евреев, и тут понадобилось все обаяние аббата Клервоского, чтобы заставить замолчать германского проповедника, умевшего искусно льстить страстям толпы. В это время император Конрад III созвал большой сейм в Шпейере. Св. Бернар приехал сюда с намерением проповедовать войну против мусульман и мир между христианскими государями. Ни частные совещания, ни официальные обращения не могли убедить Конрада принять крест; причиной своего отказа он выставлял возникшие недавно смуты в германской империи. Но настойчивое красноречие св. Бернара не ослабевало. Однажды, служа обедню в присутствии владетельных князей и знатнейших лиц, собравшихся в Шпейере, он внезапно прервал божественную службу и начал проповедовать поход против неверных, представил перед своими слушателями картину Страшного суда, представил им изображение Иисуса Христа, несущего Свой Крест, и упрекал императора Конрада, который со слезами на глазах поклялся идти на защиту христиан. Множество рыцарей и баронов приняли крест по примеру императора.

Некоторое время спустя, на новом сейме, созванном в Баварии, многие прелаты и знатные германские владетели также заявили желание стать под знамя священной войны. Между епископами были епископ Пассауский, Ратисбонский и Фрейзингенский; между знатными владетелями - Владислав герцог Богемский, Одоакр маркиз Штирийский, Ренард граф Каринтийский. Фридрих, племянник императора, принял крест, несмотря на слезы своего старого отца, который умер от горя. Св. Бернар посетил все города по Рейну, начиная с Констанца до Маастриха; везде многочисленные чудеса дополняли действие его речей; толпа слушала его, как пророка, почитала, как святого. Несколько раз одежда его была разрываема толпой слушателей, спешивших разделить между собой обрывки ее, чтобы сделать из них знак своего странствия в Святую землю.

Возвращение св. Бернара во Францию произвело всеобщее оживление. Успех его проповедничества в Германии, решение, принятое императором Конрадом под его влиянием, были новым возбудительным толчком для крестоносцев. Людовик VII и знатнейшие лица королевства, собравшиеся в Этампе, еще ничего не решали. Св. Бернар воодушевил совет князей и баронов. В то же время на собрание съехались многие посланники, предлагавшие различные планы нового крестового похода. Между ними обращали на себя внимание послы от Рожера, короля Апулии и Сицилии, который предлагал крестоносцам суда, продовольствие и обещал отпустить с ними в Святую землю своего сына, если поход будет предпринят морским путем. Начались рассуждения по поводу предложения короля Сицилии и относительно того, каким путем отправиться в Палестину. Морской путь представлял менее затруднений и опасностей, однако же принято было неблагоразумное решение отправиться сухим путем.

Собрание этампское оказалось под влиянием лучших внушений, когда оно назначило аббата Сугерия и графа Неверского правителями Франции на время отсутствия Людовика VII. Аббат Сен-Денийский был против крестового похода и убеждал короля, что он действеннее искупит свои заблуждения мудрым правлением своего государства, чем завоеваниями на Востоке. Сугерий, сознавая бремя и опасность назначения, которое было предложено ему, умолял короля и собрание сделать другой выбор. Но просьбы монарха и в особенности повеление папы Евгения убедили его принять управление государством. Что же касается графа Неверского, то он уклонился от сделанного ему предложения, заявив, что он дал обет поступить в монахи ордена св. Бруно. Это благочестивое побуждение было уважено.

Между тем, приготовления к походу продолжались, и всякий день на призыв св. Бернара являлись новые защитники Креста. Куда же не достигало слово св. Бернара, там с кафедр читались его красноречивые письма. История упоминает об одном проповеднике фламандском, Арнульде, который присоединился к апостольской миссии св. Бернара. Арнульд посетил несколько провинций в Германии и в Восточной Франции; суровым образом жизни и странностью одежды он возбуждал любопытство и благоговение толпы. Он не знал ни романского, ни греческого языка и имел при себе переводчика по имени Ламберт, который передавал на местном наречии благочестивые увещания фламандского проповедника.

Примером Франции и Германии увлеклись Англия и Италия. С Альпийских возвышенностей, с берегов Роны, из Ломбардии и Пьемонта двинулись толпы под предводительством маркиза Монферратского и графа Мориенского, дяди Людовика VII по матери. Английские крестоносцы выехали на судах из гаваней Ла-Манша и направились к берегам Испании.

Немецкие крестоносцы должны были соединиться в Регенсбурге, а французские - в Меце. Дороги к этим двум городам в продолжение нескольких месяцев были заняты пилигримами. Движение войск происходило в порядке; в обстановке этой второй священной войны было более правильности и согласования, чем прежде; ничто не внушало предчувствия несчастий, которые таились в будущем.

Для ведения крестового похода нужно было много денежных средств. Благочестивые пожертвования были очень значительны, но все-таки недостаточны для содержания большой армии. Людовик VII был принужден прибегнуть к займам и новым налогам. Петр Достопочтенный, присоединившийся к св. Бернару, чтобы воспрепятствовать преследованию иудеев, был, однако, того мнения, что можно было отнять у них богатства, нажитые ростовщичеством и даже святотатством; он посоветовал французскому королю заставить иудеев принять участие в издержках для похода, и по всему можно предполагать, что советы аббата Клюнийского не остались напрасными. Духовенство, в свою очередь, также поплатилось значительным налогом; оно обогатилось во время первого крестового похода, но второй обошелся ему довольно дорого. Налогов не миновали ни ремесленники, ни земледельцы, и это возбудило ропот, не совсем благоприятный для поддержания энтузиазма к священной войне.

Между тем, Людовик приготовлялся к благочестивому путешествию молитвами и делами милосердия. Когда настало время отъезда, он отправился в Сен-Дени за получением хоругви (Oriflamme), которая всегда открывала шествие французских королей на войну. Во время этого посещения церкви в Сен-Дени, вероятно, Людовик и товарищи его по оружию неравнодушно созерцали портреты Готфрида Бульонского, Танкреда, Раймунда Сен-Жильского и картины сражений при Дорилее, Антиохии и Аскалоне, изображенные на стеклах хоров базилики. Папа Евгений I сам вручил Людовику VII знаки его паломничества: котомку и посох. Затем король, в сопровождении Элеоноры и большей части своего двора, собрался в путь; он плакал, прощаясь и обнимая аббата Сугерия, который также не мог удержаться от слез. Армия французская, состоявшая из 100 000 крестоносцев, выступила из Меца, перешла через Германию и направилась к Константинополю, где должны были присоединиться к ней прочие легионы Креста. Со своей стороны, и император Конрад, совершив венчание своего сына королем Римским и поручив управление страной мудрости аббата Корбейского, выступил из Регенсбурга во главе многочисленных батальонов.

Глава XII

Продолжение крестового похода Людовика VII и императора Конрада
(1148)

Мануил Комнин, внук Алексея I, занимал в то время константинопольский престол. С большим искусством, чем его предок, держался он той же скрытной и коварной политики в отношении франков. Во время первого крестового похода греческий император, встревоженный успехами мусульманского оружия, вел себя сдержанно по отношению к латинянам; но со времени побед, одержанных армией Готфрида, столице греческой нечего было опасаться со стороны турок, и Мануил Комнин уже не так тщательно прикрывал свою ненависть к латинянам. Неприязненные чувства греческого императора усиливались еще и тем распространенным тогда повсюду мнением, что западные воины замышляют овладеть Константинополем.

Едва только армия Конрада вступила во владения Мануила, как ей уже пришлось испытать недовольство греками. Оба императора отправили друг к другу послов, и на коварство греков латиняне отвечали насилием. В Никополе и в Адрианополе разыгрались кровавые сцены. В нескольких милях от Константинополя, на равнине Селиврийской, армия Конрада, раскинувшая свои палатки, чтобы отпраздновать торжественный день Успения Богородицы, была внезапно застигнута страшной бурей с ливнем. Потоки, устремившиеся с соседних гор, наводнили реку, протекающую по равнине Селиврийской, и затопили лагерь. Нахлынувшие волны уносили в своем течении людей, скот и имущество.

Мануил и Конрад, оба - наследники разрушившейся Римской империи, имели одинаковые притязания на верховную власть; церемониал свидания между ними возбудил продолжительные споры; наконец было решено, что оба императора, верхом на лошадях, приблизятся друг к другу, чтобы обменяться братским поцелуем.

Ненависть греков не переставала преследовать германцев в продолжение всего времени, пока они совершали переход через владения империи. Отставших от армии попросту зарезали. К муке, доставляемой крестоносцам, примешивали известь. Мануил Комнин ввел в употребление фальшивую монету, которой расплачивались с крестоносцами, когда покупали у них что-нибудь, и которой не принимали от них, когда им приходилось расплачиваться с греками, и таким образом германцы шли до самой Малой Азии.

Армия французская, прибывшая в Константинополь после германской армии, выказала более умеренности и дисциплины. Жители Венгрии принимали французов как братьев; военная палатка Людовика VII сделалась прибежищем для венгерцев, страдавших от междоусобной войны; тогда-то молодой монарх и высказал эти прекрасные слова: "Жилище государя есть храм, и подножие ног его - алтарь". Послы Мануила являлись приветствовать французского короля, но их низкая лесть возмущала французскую гордость. Император греческий трепетал в своем дворце; по его повелению все знатнейшие лица империи встретили короля Французского у ворот константинопольских; но король, жалея встревоженного Мануила, опередил свою армию и без всякой свиты явился в императорский дворец. Пребывание Людовика VII со своими баронами в Константинополе было поводом к постоянным празднествам; ежедневно император расточал заявления своей преданности делу французских крестоносцев. Но неискренность этих заявлений вскоре обнаружилась: крестоносцы узнали, что Мануил поддерживает дружеские отношения с султаном Иконийским и что их военные распоряжения передаются туркам.

Велико было негодование французских знатных владетелей при этом известии, и когда император выразил желание, чтобы они почтили его так же, как и вожди первого крестового похода, и передали в его руки древние греческие города, которые они покорят своей власти, то, вместо ответа на такое предложение, на совете было предложено овладеть Константинополем. Епископ Лангрский обратился с речью к присутствующим, напомнил им о ловушках и засадах, которыми греки везде обставляли путь крестоносцев; он представил Константинополь как несносную преграду между латинянами и их братьями на Востоке и сказал, что следует, наконец, проложить свободный путь в Азию. "Греки, - сказал наконец епископ Лангрский, - допустили до того, что турки захватили Гроб Господень и все христианские города на Востоке; они не сумеют защитить и Константинополя; их позорная слабость откроет когда-нибудь неверным дорогу на Запад. Воины Мануила не могли выносить даже вида французских крестоносцев; почему же крестоносцам не утвердить своего владычества в этой столице, куда, по-видимому, сам Бог призывает их?" В этих словах выражались политические соображения, но и голос религии не безмолвствовал на совете; крестоносцы шли в Азию, чтобы искупить свои прегрешения, а не для того, чтобы наказывать греков; они были вооружены для защиты Иерусалима, а не ради того, чтобы подчинить своей власти Константинополь; они приняли крест, но Бог не вручал им меча Своего правосудия. Следует вспомнить, что Готфрид дал точно такой же ответ князьям-вождям первого крестового похода, когда они предлагали овладеть Византией; таким образом, священное для франков чувство чести во второй раз спасло столицу греческой империи.

Армия Людовика VII перешла на другую сторону Босфора, вступила в Вифинию и стала лагерем на берегу Аскалонского озера, близ Никеи. В это время произошло солнечное затмение, и суеверная толпа увидела в этом явлении роковое предзнаменование. Не напрасно встревожились пилигримы: вскоре до них дошла весть о полном поражении германцев.

Отряды Конрада выступили из Никеи в Иконий. Обманутые греками, которые служили им проводниками, они запаслись продовольствием не больше чем на неделю: их уверили, что этого времени будет достаточно, чтобы дойти до Икония. Но через неделю все запасы были истощены, а германцы, вместо того чтобы дойти до богатой столицы Ликаонии, оказались как бы затерянными среди пустынной местности, не представлявшей даже никаких дорог. Еще три дня пробирались они по неизвестным им горам, и тут-то на императорскую армию напали несметные толпы турок; это были горы, находящиеся вблизи Лаодикеи. Германские пилигримы, ослабевшие уже от голода и от тяжелого пути, внезапно решились на отступление; но это отступление, приведшее германцев обратно в Никею, было постоянным их поражением в продолжение нескольких дней. Император Конрад был ранен двумя стрелами; больше 30 000 гepманцев погибли от голода на константинопольской дороге. Таким образом исчезла эта армия, бывшая столь многочисленной при выходе из Германии, что, как говорится в летописи, и реки были не довольно длинны, и поля не довольно пространны, чтобы позволить ей свободное передвижение.

Король Французский выехал навстречу императору и плакал вместе с ним о несчастной участи германских крестоносцев. Конрад приписывал все эти бедствия коварству Мануила, но он должен был бы винить и самого себя в недостатке осторожности. Оба монарха возобновили клятву идти вместе в Палестину, но большинство германских баронов, которые лишились всего, долго не могли следовать за французской армией. Сам Конрад, имея только небольшое число воинов, расстался в скором времени с королем Французским и возвратился в Константинополь, где Мануил встретил его тем радостнее, чем более видел его униженным и унылым.

Не желая забираться в глубь Малой Азии, Людовик VII следовал вдоль морского берега; дорога это была трудная, перерезанная речками и потоками, и шла посреди скалистых холмов и тесных проходов. Перейдя за Мраморное море и за Геллеспонт, пилигримы прошли через владения Пергама и Смирны и остановились в Эфесе, и здесь Людовик принял несколько посольств от греческого императора: иные возвещали короля Французского о близости неприятеля и приглашали его принять приют в крепостях, принадлежащих империи, другие угрожали ему мщением греков за насильственное вторжение в их земли. Людовик VII отнесся с пренебрежением к послам императора и не обратил внимания на их угрозы. Продолжая свой путь по направлению к востоку, армия расположилась лагерем в долине, называемой в летописи Децервион (ныне Вади Техикалесси - Долина козьего замка); палатки были расставлены по берегам Каистра; тут отпраздновали дни Рождества Христова и потом выступили в Лаодикею.

Здесь произошел самый славный подвиг оружия во время крестового похода Людовика VII - победа, одержанная на берегах Меандра, через который следовало перейти, чтобы достигнуть Лаодикеи. Неприятель обступил равнину вдоль Меандра и Тральские горы, ныне Гюзель-Хиссар; главные мусульманские силы заняли брод через реку, чтобы не допустить к нему французов. Людовик VII выстроил свои батальоны в полном порядке, поместил обоз и слабейших пилигримов посреди войска, авангард, арьергард и фланги армии поставил под защиту надежнейших рыцарей. В таком порядке крестоносцы начали медленно подступать к равнине, сохраняя все-таки оборонительное положение. Но король, постоянно тревожимый неприятелем, принял намерение вступить в решительную битву и направился к броду, занятому мусульманами.

Едва успели несколько рыцарей перейти через Меандр, как страх охватил неприятельскую армию. В это же время последовало нападение на турецкую армию с разных сторон; победа над нею была немедленно одержана, и оба берега Меандра покрылись трупами. Король Французский бросился на мусульман, которые тревожили арьергард армии, и преследовал их до самых гор. Большинство турок, избежавших смерти, укрылись в Антиохетте, ныне Иени-Шер-Калесси, находившейся невдалеке от того места, где французы перешли вброд Меандр. Несмотря на дождь из стрел, которыми осыпана была христианская армия в этом славном переходе, она не потеряла ни одного человека; только рыцарь Милон Ножанский, ко всеобщему сожалению, утонул, переплывая через реку.

Жители Лаодикеи, известной в летописях франков под именем Лалиш, - города, находившегося на реке Лик, от которого остались теперь только два холма, покрытые развалинами, - пришли в ужас, узнав о приближении победоносных крестоносцев, и обратились в бегство. Людовику VII пришлось проходить через опустевший город. Он направился к Атталии, пробираясь по страшным утесам Кадмской горы, называемой по-турецки Бабадаг. По горе этой, по которой пришлось переходить пилигримам и которую Одон Дейльский называет проклятою горой, не было проложено дорог; с одной стороны ее возвышались громадные скалы в виде длинной, высокой и отвесной стены, с другой стороны была бездонная пропасть, по краю которой нужно было пробираться через узкий, покатый, чрезвычайно опасный проход.

Людовик VII послал вперед Жоффруа Ранконского, владетеля Тайльбургского и графа Мориенского, брата короля; вступление в этот проход было отложено до следующего дня; авангарду было приказано выжидать прибытия остальной части армии. Король, предполагая встретить турок в этом проходе, желал, чтобы части войска не разъединялись, но оставались в виду одна у другой; авангард же, забывая распоряжение короля, перешел через проход и расставил палатки по другую сторону горы. Людовик VII остался один со своим отрядом для охранения толпы пилигримов и обоза армии. Турки, разумеется, воспользовались разъединением армии, чтобы успешнее напасть на арьергард, которому и без того трудно было бороться с естественными препятствиями этой местности. Можно представить себе этих пилигримов, пробирающихся по краю бездны под стрелами преследующих их мусульман и греков! Только и слышно было падение людей, лошадей и мулов; и пропасть поглощала останки христианских воинов

История останавливается здесь в благоговении перед трогательным и мужественным самоотвержением Людовика VII среди этих горных пропастей, куда валился его народ, как бессильное стадо. Забывая самого себя ради погибающего народа, говорит летописец, очевидец события, король бросился в ряды мусульманского войска и при неимоверных усилиях достиг спасения множества пилигримов. Арьергарду пришлось выдерживать нападение неприятеля во сто раз многочисленнее его; свита короля вся погибла во время этой схватки. Людовик, не изменяя своему царскому сердцу, говорит летописец, ухватился за ветви дерева и бросился на вершину одного утеса; тут, защищенный кирасой своей от турецких стрел и стоя на своем утесе, как на стене или на укрепленной башне, король Французский продолжал рубить головы и руки тем, кто на него нападал. Этот день великих подвигов и великих бедствий составляет прекраснейшую страницу в жизни Людовика VII.

На другой день, когда присоединилась к авангарду уцелевшая часть крестоносцев, составлявших арьергард, король Французский, которого считали погибшим, был принят с полнейшим восторгом. Против Жоффруа Ранконского поднялся общий ропот. Монарх счел бесполезным наказывать его за непоправимую ошибку и ограничился назначением на его место одного старого воина по имени Жильбер, искусство и храбрость которого были известны всей армии. Этот новый вождь разделил начальствование над войском с Эвераром Баррским, великим магистром храмовников.

Переход от Бабадага до Атталии, составляющий не более 50 миль, потребовал, однако же, 12 суток, так как тут приходилось идти по гористой, бесплодной и пустынной местности, а также потому, что пилигримы, терпя недостаток в продовольствии, мучимые голодом, продвигались медленно. Сверх того, войску приходилось бороться и с нападениями турок, и с суровостью наступившего холодного времени года. Но оно с успехом выдержало четыре битвы, несмотря на бедственное состояние, в которое было приведено продолжительными лишениями и постоянными проливными дождями.

В Атталии французская армия надеялась встретить конец своим страданиям. Напрасная надежда! Новые бедствия ожидали крестоносцев под стенами этого города, населяемого греками. Холодное время года еще не миновало, и толпа полунагих пилигримов должна была оставаться в лагере по соседству с городом, подвергаясь ежедневно опасности погибнуть от холода, голода или меча. Ничто не может служить лучшим доказательством плачевного состояния французских крестоносцев, как эта их тупая покорность, которая препятствовала им овладеть городом, запертым для них жестокими жителями. Однако же, встревоженный ропотом отчаяния, доходившим до его слуха, правитель Атталии предложил Людовику VII суда для отправления крестоносцев в обратный путь. Это предложение было принято, но после пятинедельного ожидания прибывшие суда оказались и не довольно велики, и не довольно многочисленны, чтобы перевезти всю французскую армию.

Людовик VII, чтобы ободрить упавших духом и предупредить несчастья, утешал их, как мог, и доставлял денежные пособия. Для начальствования над теми, для кого не нашлось места на судах, он избрал Тьерри графа Фландрского и Аршамбо Бурбонского; он доставил правителю Атталии 50 серебряных марок для содержания больных, оставшихся в городе, и для провода сухопутного войска до берегов Киликии. Когда в сопровождении королевы Элеоноры, знатнейших рыцарей и остатков своей конницы он отъезжал от берега, он не мог смотреть без слез на крестоносцев, оставшихся на берегу. Эти несчастные крестоносцы, которые должны были сухим путем добраться до Тарса, напрасно ждали обещанных им конвоя и проводников - жестокий правитель Атталии изменил своему честному слову, и этот бедный народ, прибывший из Франции, весь перемер от болезней и голода под стенами или за оградой христианского города. Те же из них, кто были помоложе и посильнее, не захотели погибнуть жалкой смертью в своих палатках; мусульмане были недалеко, и эти доблестные крестоносцы погибли славной смертью в битвах с ними за Крест. Волны Цестия и Эвримедона принесли в Караманское море тысячи христианских трупов.

После трехнедельного плавания флот Людовика VII приплыл к устью Оронта, в гавань св. Симеона. Раймунд Пуатьерский, правитель Антиохии, радостно приветствовал короля Французского. Он устроил несколько праздников, на которых блистала королева Элеонора, побуждения которой к паломничеству были не совсем благочестивого и смиренного свойства. Много европейских дам знатного происхождения было тогда в Антиохии; между ними отличались графиня Тулузская, графиня Блуаская, Сибилла Фландрская, Маврила, графиня де Росси, Талькерия, герцогиня Бульонская.

Раймунд Пуатьерский, не теряя из виду своих интересов как властителя, пожелал присоединить французских крестоносцев к своим предприятиям против тигрских и евфратских мусульман; он предложил Людовику VII осаду городов Алеппо и Шайзара. Обладание этими двумя крепостями должно было предупредить вторжение мусульман и обеспечить продолжительность существования христианских колоний. Главной заботой антиохийского правителя было ослабить могущество Нуреддина. Но воины, прибывшие с Запада, не знакомые ни с латинскими колониями, ни с могуществом их неприятелей, не способны были понять значение политических соображений Раймунда Пуатьерского. Вообще, Людовик VII приехал на Восток исключительно вследствие религиозных побуждений; прежде всего он желал посетить Святые места и отказался от участия в предлагаемой войне.

Князь Антиохийский, восхваляемый в летописях как человек сладкоречивый и чрезвычайно любезный, решил, чтобы удовольствия послужили в пользу его планов; он задумал убедить королеву Элеонору продолжить свое пребывание на берегах Оронта. В это время была весна; вид полей Антиохийской долины дополнил действие красноречия Раймунда. Королева Элеонора, упоенная поклонением изнеженного двора, начала упрашивать Людовика отложить путешествие в священный город. Настояния Элеоноры возбудили подозрение короля, который, наконец, чувствуя себя оскорбленным и как монарх, и как супруг, ускорил свой отъезд и, принужденный увезти жену свою тайным образом, в ночное время возвратился с нею в свой лагерь. Людовик VII не мог забыть поведения Элеоноры, опозорившего ее и в глазах христиан, и в глазах неверных; он отказался от нее впоследствии, и она вышла замуж за Генриха II. Этот брак, посредством которого герцогство Гиень присоединилось к Англии, был одним из несчастнейших последствий второго крестового похода.

Людовик VII, уступая желаниям короля и иерусалимских баронов, поспешил отправиться в Палестину и был принят в священном городе с величайшим восторгом. Около того же времени прибыл в Палестину император Конрад, в качестве простого пилигрима и в сопровождении только нескольких баронов. Оба европейских монарха, встретясь в Иерусалиме, оплакивали бедствия своего похода. Молодой Балдуин Ш, горя нетерпением увеличить пределы своего королевства, воспользовался присутствием европейских крестоносцев, чтобы начать войну. В Птолемаиде было назначено собрание; тут были король Французский, император Конрад, молодой король Иерусалимский, бароны, рыцари и высшие духовные чины. Во время этого многолюдного собрания решено было начать осаду Дамаска, овладение которым обещало победителю богатую военную добычу. Завоевание этой крепости должно было также составить надежную защиту для королевства Иерусалимского. Здесь следует заметить, что хотя поводом к соединению сил Запада под знаменами Людовика VII и Конрада и было благочестивое желание возмездия за бедствия Эдессы, но об Эдессе не было и помину во все продолжение этого крестового похода.

В мае 1148 г. христианские отряды соединились в Тивериаде. Они отправились в Панеаде, перешли через Антиливанский хребет и прибыли на Дамасскую равнину. Но тут встретили их препятствия и опасности. Чтобы достигнуть города, который они намеревались осаждать, нужно было перейти через густые сады, перерезанные земляными стенами, разделенными между собой узкими проходами. Неприятель овладел уже всеми этими проходами и выходами; увеселительные домики, рассеянные в садах Дамаска, были заняты мусульманскими воинами, и со всех сторон сада летали стрелы и метательные снаряды. И другие смертельные опасности разного рода угрожали христианскому войску. На протяжении всего пути в земляных стенах были проделаны маленькие отверстия, откуда поражали воинов копья мусульман, засевших за стенами; но все эти изгороди были опрокинуты, отовсюду неприятель был выгнан и обращен в бегство или смертельно поражен.

Многочисленный корпус мусульманской конницы подоспел на помощь беглецам; он хотел воспрепятствовать христианам занять берега реки Барради или Баррада, против самых укреплений Дамаска, с западной стороны; но мужество и энергия короля Французского и императора Германского принудили мусульманскую конницу отступить обратно в город. В этой битве Конрад одним взмахом меча перерубил надвое одного гиганта, который вызвал его на борьбу. Крестоносцы могли тогда расположиться свободно по берегам Барради, частью в садах, частью на лугу, называемом ныне Эль-Мержи, а в древних арабских летописях - Мейдан-Альхадар (Зеленая площадь).

Ввиду такой позиции христианского войска Дамаск не мог долее сопротивляться, тем более что с западной стороны город был слабо защищен, и потому торжество франков было обеспечено. Жители страшно встревожились; Коран халифа Османа, выставленный в большой мечети, привлекал унылую толпу, которая последнюю свою надежду возложила на Божье милосердие. Но бедствие, угрожавшее Дамаску, миновало этот город: несогласия, возникшие между христианами, послужили к его спасению. С западной стороны город был почти открыт для крестоносцев, достаточно было самого ничтожного нападения, чтобы захватить крепость; сверх того, осаждающие имели в своем распоряжении реку Барради и сады с созревшими уже в то время плодами. С восточной же стороны тянулось большое бесплодное пространство, без деревьев, без воды, не представляющее никакой поддержки; с этой стороны защищали город толстые стены и высокие башни, и сюда-то неожиданно решили крестоносцы перенести свой лагерь.

Только что они раскинули тут палатки, как в Дамаск прибыло до 20 000 ратников - курдов и туркменов, которым было поручено его защищать. Латиняне сделали несколько неудачных нападений, и вскоре, узнав о приближении новых неприятельских подкреплений под предводительством султанов Алеппского и Мосульского, они отказались от своего предприятия. Перенесение лагеря решило участь экспедиции. Христианские князья перессорились из-за обладания городом, который они считали уже завоеванным, и с самого начала потеряли время в роковых препирательствах. Перемещение лагеря было последствием соперничества из-за честолюбивых целей. Пошли слухи о коварстве и измене. Христиане европейские и христиане сирийские разъединились под стенами Дамаска и не захотели соединить свою храбрость и рвение в единодушном усилии, и таким образом подверглись плачевным неудачам вместо победы, которая предоставила бы в их Обладание роскошную область и много хороших городов Антиливанских.

Одним из любопытнейших обстоятельств этой осады было то, что войсками в Дамаске командовал тогда Аюб, глава династии Аюбидов, и при нем был его сын, молодой Саладин, которому суждено было в будущем нанести такие ужасные удары королевству Иерусалимскому.

Несчастный исход осады Дамаска произвел общее раздражение и уныние; на совете вождей предложена была осада Аскалона, но решение о начале новой войны не было принято. Император Конрад возвратился в Европу. Людовик VII также решился на обратный путь во Францию после еще одного года пребывания в Палестине - уже в качество только благочестивого паломника.

С первого взгляда на этот крестовый поход представляется мало славных подвигов и много больших неудач. Религиозные побуждения, которые заставляли крестоносцев переносить оскорбления и коварство греков, довели их до гибельного положения. Оставляя позади себя враждебную столицу и народ, действующий против них скрытыми путями, крестоносцы вступили на стезю бедствий. Отсутствие дисциплины и распущенность нравов христианской армии способствовали в значительной степени ее неудачам. Эта распущенность нравов происходила в особенности от многочисленности женщин, вмешавшихся в ряды воинов. В этом крестовом походе был целый отряд амазонок, под предводительством военачальника, который отличался более щегольством, чем храбростью, и которого за его вызолоченные сапоги прозвали "дамой с золотыми ножками". Людовик VII принимал все бедствия с покорностью мученика, а на поле битвы был храбрым воином; но кажется, что его можно осудить за излишнюю веру в Провидение, которое не покровительствует тем, кто уклоняется от стези благоразумия и осторожности. Император Конрад был человек недальнего ума и лишился всего по своему неумению и самонадеянности. Эта вторая священная война не представляет ничего ни героического, ни рыцарского; в ней не проявляется ни великих характеров, ни великих страстей первого крестового похода. Бесцветным и печальным вышеизложенным очеркам никак нельзя придать размеров эпопеи.

Во всяком случае, не все силы этого крестового похода были направлены против Азии. 50 000 христиан из Дании и Саксонии производили нападения на дикие славянские племена, погруженные еще во тьму идолопоклонства. Но это не имело плодотворных последствий. Другие христиане, вооружившиеся на борьбу с восточными мусульманами, действовали успешно против мавров на берегах Таго.

Возвратившись во Францию, Людовик VII одобрил деятельность аббата Сугерия, который сумел поддержать порядок в государстве и благоразумным и твердым управлением усмирил различные партии; король Французский почтил своего министра титулом "отца отечества". На стороне аббата Сугерия оказалось тогда важное преимущество: он был единственным человеком в Европе, восстававшим против крестового похода. Народ превозносил теперь мудрую предусмотрительность аббата Сен-Денийского и громогласно обвинял св. Бернара, обещавшего победу войскам, исчезнувшим на Востоке. Аббат Клервоский принужден был написать "оправдательное слово", в котором он приписывает бедствия войны преступлениям христиан. В этом "слове" преобладает мрачное и таинственное страдание. Благочестие св. Бернара в ужасе отступает перед глубиною божественных предопределений; апостол дивится, что Господь не вменил ему его постов и молитв; ему представляется, что земля преждевременно обречена на осуждение и что Владыка неба и земли отрешился от Своего милосердия. Одно из интереснейших зрелищ XII века - это зрелище, которое представляет нам гений св. Бернара, изнемогающий под бременем ответственности за несчастный исход крестового похода, проповеданного им во имя Неба.

Жозеф Мишо

Поиск по сайту: