ИСТОРИЯ ОРДЕНА ТАМПЛИЕРОВ. Мельвиль М., История ордена тамплиеров

Мельвиль М., История ордена тамплиеров. СПб.: Евразия, 2000. 415 с.

К оглавлению

Часть вторая

ГЛАВА XII
Сыновья Любви Небесной.

Роберт де Сабле умер 28 сентября 1193 г. [277] Жизнь магисра ордена Храма редко бывала очень долгой. За двести лет насчитывается двадцать три магистра ордена. В качестве преемника магистра тамплиеры вызвали с Запада брата Жильбера Эраля [278], покинувшего Святую Землю в 1184 г. [279] для исполнения до 1190 г. должности магистра Прованса и Испании, затем, с 1190 по 1193 г., — функции магистра на Западе. [280]

Можно отметить, насколько тесные отношения сохранялись между Домом ордена Храма Святой Земли и Домом Испании. Тамплиеры и впрямь вели войну на два фронта. Почти обычным стало избирать великим магистром брата, проявившего себя на Западе. Среди преемников Жильбера Эраля Пере де Монтегаудо был магистром в Испании и Провансе [281], Гийомде Соннак — магистром в Аквитании [282], а Рено де Вишье — магистром во Франции [283]. Равным же образом и среди маршалов монастыря, Гуго де Жуй и Гуго де Монлора: один был магистром в Арагоне и Каталонии [284], а другой — магистром на Западе [285].

Когда в эти трудные годы (с 1186 по 1193) пошатнулся престиж ордена Храма, Жильбер Эраль поддерживал честь Дома в Испании. Он был вознагражден: в марте 1194 г., в начале его магистерства, ордену был передан от арагонского короля приграничный замок, "ибо ни это место, ни другой замок по соседству нельзя было бы защитить от набегов сарацин иначе, как силами тамплиеров". [286]

При избрании Жильбер Эраль должен был подвести итог деятельности Дома ордена Храма, положение которого казалось более блестящим, нежели было на самом деле. Его мирская независимость была достигнута с самого начала: не принося "ни оммажа, ни клятвы" даже иерусалимскому королю, он избежал интеграции в феодальную иерархию со всеми ее обязательствами, но вместе с тем и взаимной помощи. Невзирая на всеевропейское свое единство, могущественное среди зарождающихся национальных государств — и могущество второго сословия в зените всего его блеска, — орден Храма нуждался в международной поддержке, особенно с тех пор, как Святая Земля стала полем борьбы политических интересов разных государей Запада. Вполне естественно он обретет эту поддержку в Святом престоле.

В 1198 г., четыре года спустя после избрания Жильбера Эраля, престол святого Петра занял Иннокентий III — один из величайших Пап Средневековья. В этот период выявляется такое же согласие между Иннокентием III и Жильбером Эралем и их преемниками, как это было при Александре III и Бертране де Бланфоре или Евгении III и Робере де Краоне.

С 1198 г. и до смерти Иннокентия III в 1216 г. пять десятков булл — некоторые из которых повторяются по 10-15 раз — были изданы в пользу тамплиеров. Значительная часть этих булл — напоминание и подтверждение уже предоставленных привилегий. "Omne Datum Optimum" была опубликована между 1198 и 1205 гг. восемь раз. Видна неизменная готовность Папы поддержать тамплиеров, даже в противостоянии белому духовенству. Независимость ордена подтверждал и его преемник Гонорий III, поддерживавший с рыцарями те же добрые отношения. Чтобы оценить пройденный путь, обратимся к фактам.

В начале своего существования орден Храма находился под опекой не только патриарха Иерусалимского, но епископской власти как таковой. По первоначальному уставу, вступающий в орден сначала должен был представиться архиерею своего диоцеза: и "когда епископ его услышит и отпустит грехи, пускай направит его к магистру и двум братьям ордена Храма". Кроме того, Дом "по милосердию" окормляли капелланы, находившиеся в юрисдикции епископов [287]. Эта опека была упразднена уже буллой "Omne Datum Optimum" 1139 г. [288] Отныне орден включал в себя давших обет братьев-капелланов, которых рыцари могли отбирать из белого духовенства, несмотря на отказ епископа диоцеза; рыцари могли и отпускать братьев-капелланов, "если бы те оказались смутьянами или просто бесполезными". Капелланы были подчинены магистру "как своему прелату" — и никому другому, за исключением самого Папы. Тамплиерам было разрешено строить часовни с кладбищами для себя и своих слуг, но при сохранении епископских прав на десятину, на причастие и погребение.

Двадцать лет спустя эти церкви и кладбища стали использоваться всеми, кто делал пожертвования ордену Храма, лишь бы они платили приходские сборы своих приходов [289]. Но в 1175 г. Александр III обрушил гнев на тамплиеров и госпитальеров Англии, предоставлявших места для погребения отлученных от Церкви. Он обязал рыцарей присягнуть, что отныне они будут повиноваться указам Святого престола в лице архиепископа Кентерберийского, который должен был удостоверяться в действительном их повиновении. [290] Это было локальное поражение, но все же поражение, ибо в результате белое духовенство могло вмешиваться в дела ордена. Через пять лет, однако, Александр III обратил свое неблаговоление против епископов и пригрозил им, со своей обычной выразительностью, что "ежели они будут продолжать требовать верности и повиновения капелланов ордена Храма, кои подчинены только Риму, этим займется Курия к их пущему великому стыду". [291]

Иннокентий III, желавший, возможно, сделать из тамплиеров нечто вроде папской гвардии, продолжил дело высвобождения ордена Храма, продолжая укреплять его связи с Римом. Со времени своего избрания по просьбе Жильбера Эраля и его капитула Папа утвердил тамплиеров во владении "Домом ордена Храма, в котором вы пребываете <...> со всеми своими церквами, часовнями, владениями и состоянием, принадлежащими вам в настоящее время, или которые вы можете получить от Понтифика, [*1] королей, принцев, милостынями приверженцев или иным праведным образом <...>", становясь в некотором роде сюзереном ордена. Одновременно он обобщил духовные привилегии Дома: иметь капелланов, которые были бы подчинены только магистру, и хоронить на своих кладбищах всех, кто того пожелает, если только это не отлученные от Церкви и не лица, находящиеся под интердиктом; собратья ордена получали также отпущение седьмой части епитимьи. [292]

На следующий год (1199) Иннокентий лишит белое духовенство права отлучения от Церкви или права налагать интердикт на любого брата ордена Храма, будь то рыцарь или священник. [293] Происхождение этой привилегии довольно любопытно. Тамплиеры Святой Земли вступили в спор с епископом Тивериадским по поводу средств диоцеза, насчитывавших 1300 безантов, [*2] которые предшественник этого епископа поместил у них и которые они отказались передать. Папа назначил двух судей — епископов Силона и Библиса. Поскольку последний отсутствовал, епископ Сидона вызвал обоих тяжущихся в город Тир. Жильбер Эраль, возвращавшийся из Антиохии, послал вместо себя двух братьев Дома. Но едва они объявились, как епископ Сидона обрушился на тамплиеров, ничего не желая слушать, и воскликнул — "рек во гневе": "Если вы не возвратите безанты до воскресенья [был четверг], властью Бога Отца и всех Святых я отлучу от таинств вашего магистра и всех ваших братьев по ею и по ту сторону моря, вплоть до ваших собратьев и друзей!" Оба тамплиера откланялись и во весь опор помчались в Акру догонять магистра; последний отправился за патриархом, немедленно пошел на уступки и полюбовно все уладил до конца недели.

Но в ближайшее воскресенье вышеназванный епископ Сидона вошел в церковь Святого Креста в Тире и там, после всеобщего шествия и в присутствии всего духовенства и народа, погасив светильники, [*3] отлучил поименно магистра ордена Храма и всех его братьев по обе стороны моря, вплоть до друзей и собратьев Дома!

Тамплиеров душил гнев после такого оскорбления. Они пригрозили "снять свои белые плащи и покинуть Святую Землю, возвратившись каждый к себе", уступив мольбам своих друзей, "они вспомнили о своих обетах и своем долге хранителей страны" и удовлетворились апелляцией в Рим. [294]

Папа встал на их защиту. Обвинив епископа Сидонского в "великом самоуправстве, иначе сказать — в тяжком злодеянии", он заставил его покинуть свою кафедру, "дабы тот, кто допустил глупость своей ошибкой, постиг мудрость в наказании". Затем, в возмещение. Папа предоставил привилегию, ставившую орден вне епископской власти. Тамплиеры, если будет позволено так выразиться, с успехом применили дипломатическую систему подножки. Это, однако, не способ приобретения друзей...

В 1204 г. (тогда магистром ордена был Филипп де Плессье) Папа предоставил капелланам право исповедовать тех, кто желал быть похороненным на кладбищах ордена, причащать их "в смертном случае" и хоронить с крестом: ранее это находилось в ведении приходских священников. [295] Поскольку капелланы ордена Храма уже были вне власти диоцеза, эта привилегия ущемляла как епископов, так и приходской клир. И наконец, дабы пресечь тяжбы, в которые вовлекали тамплиеров эти благодеяния, Иннокентий постановил, что их не могут вызывать на суд Курии иначе, как именными извещениями, в которых должно содержаться прямое указание на особы вызываемых, — существенное подкрепление всех прочих привилегий! Орден Храма приобретал своего рода духовную обособленность: он подолгу оставался светским по сути своей объединением, которое "пользовалось покровительством Рима, но не принимало его опеки". [296]

В 1207 г. орден даже осмелился отслужить мессы в нескольких находящихся под интердиктом городах — при открытых вратах и колокольном звоне. Тогда Иннокентий III сурово осудил тамплиеров, предупреждая о необходимости соблюдения церковного послушания и почитания легатов: "В противном случае, если с вами случится беда, можете пенять на самих себя, и никак не на нас!" [297]

Однако влияние Святого престола не ограничивалось душепопечением. В течение первой четверти ХIII в. именно папы Иннокентий и Гонорий поддержали дело Святой Земли в отличие от равнодушных английского и французского королей и от сравнительно слабого короля Иерусалимского.

Тамплиеры сохранили хорошие отношения как с Генрихом Шампанским (он умер в 1197 г.), так и с его наследником Амальриком II Лузиньяном, королем Кипрским и четвертым мужем злосчастной Изабеллы Иерусалимской, женившемся на ней с одобрения магистров ордена Храма и ордена госпитальеров. [298] Но глухая неприязнь, постоянно тлевшая между тамплиерами и госпитальерами, выплеснулась в 1198 г. в открытую войну по поводу фьефа, находившегося между Маргатом и Валанией. Иннокентий III укорял оба монашеских ордена: "Можно ли называть людьми Церкви тех, кто столь оскорбительно мстит друг другу за оскорбления", [299] и посоветовал им договориться в соответствии с соглашением, утвержденным обоими Домами еще во времена Александра III. В тот раз для переговоров тамплиеры отправили в Рим брата Пьера де Вильплана и бывшего великого командора брата Тьерри. [300]

Жильбер Эраль умер в 1201 г. [301] Ничего неизвестно о прежней деятельности его преемника Филиппа де Плессье, управлявшего Домом в течение восьми лет. В Сирии это были годы бесцветные и смутные, когда перемирие с сарацинами позволило разгореться междоусобицам. Даже внутренняя дисциплина ордена дрогнула. Обнаруживаются отголоски спора между Филиппом де Плессье и некоторыми великими бальи. Последние, получив приказы, "которые им не нравились или показались слишком жесткими", потребовали разрешения покинуть орден Храма ради цистерцианского ордена. По статутам они имели на это право, но Филипп отказался отпустить их под предлогом, что они действовали как мятежники, а ничуть не из потребности в созерцательной жизни. Магистр также добыл буллу Иннокентия III, по которой цистерцианцы не могли их принять, хотя Курии довольно трудно было скрыть деспотичность этого поступка ("Сыновья Лии предпочтены сыновьям Рахили; Мария — исключение, а Марфа — правило", и т. д. [*4]). Эхо спора донеслось до нас сквозь сдержанную латынь документа, но мы понимаем, что единомыслие ордена серьезно пошатнулось. [302]

Отброшенные от южных районов и потерявшие Палестину почти полностью, тамплиеры отныне опирались на свои владения на севере Святой Земли. С потерей Газы и Аскалона возрастало значение замка Дарбезак, порта Бонель в Армении, Гастена на Оронте. Но здесь тамплиеры оказались втянутыми в борьбу между королем Киликийской Армении Львом II и Боэмундом IV Триполитанским, — в борьбу, ставкой в которой было княжество Антиохийское.

К 1191 г. армянский король захватил замок Гастен на Оронте, принадлежавший до краха 1187 года тамплиерам. По его словам, он изгнал оттуда сарацин и взял замок по праву войны. Тамплиеры же свидетельствовали, что турки после взятия Акры в июле 1191 г. бежали, и армянский король нашел Гастен "без жителей и как бы освобожденный от рук язычников", что не допускало с его стороны никакой конфискации. [303] Одновременно разразилась ссора между Львом Армянским и графом Боэмундом Триполитанским [304] по поводу княжества Антиохийского, которое Боэмунд оспаривал у своего молодого племянника Раймунда Рупена, внука Боэмунда III Антиохийского по отцу и армянского короля — по материнской линии. В декабре 1199 г. Лев обратился со своим королевством в католичество: согласно армянским хроникам, обращение это было притворным. [305] Корону Лев получил из рук архиепископа Майнцского "от Бога, римской Церкви и императора Римской империи" [306] и тут же попытался превратить в деньги свое обращение, препоручив Папе дело молодого Раймунда Рупена. [307]

Горожане Антиохии высказались за Боэмунда, владевшего антиохийской цитаделью. Магистры обоих орденов поначалу отправились графу на помощь, но отсгупили, когда Лев воззвал к Святому престолу. [308] Однако тамплиеры при поддержке графа Триполитанского и патриарха Антиохийского все еще требовали вернуть замок Гастен. Лев созвал их и в запальчивости сообщил, что "удерживает Гастен как возмещение за Антиохию". После этого обе партии отправили донесения в Рим. [309]

Немного позднее, когда Лев Армянский обратился к тамплиерам с просьбой о помощи против султана Алеппо, Жильбер Эраль со своим монастырем отправился в Армению, но только для того, чтобы представить королю буллу Иннокентия III, приказывающую возвратить Гастен. Лев пообещал все, о чем они могли мечтать: гарантированное обладание Гастеном и Дарбезаком; опеку над своим внуком Рупеном, вплоть до просьбы принять его в собратья Дома. Он ни в чем не мог отказать, желая от них лишь помощи в овладении Антиохией. Но Жильбер Эраль не был расположен становиться наемником в войне между христианами и покинул страну. Лев излил свое возмущение в письме Папе, где довольно наивно объяснял суть интриги. [310] Затем он обратился к госпитальерам, которые оказались менее требовательными и пришли ему на помощь в обмен на замки и фьефы. [311]

Иннокентий III разрывался между своей дружбой с тамплиерами и искренней симпатией к новообращенному. Он попытался повернуть соперников к священной войне и отослал армянскому королю хоругвь святого Петра, которую тот должен был нести навстречу врагам Креста. [312] Но Папа также пообещал направить легатов, чтобы рассудить дело на месте, [313] и в качестве своих представителей остановил выбор на кардиналах св. Праксидии и св. Маркелла. [314][*5]

Жильбер Эраль умер в 1201 г. Кардиналы-легаты прибыли в Святую Землю, один в ноябре 1202 г., другой — в марте 1203 г. [315] Во время их пребывания в Акре и после первых переговоров армянский король предпринял ночную атаку на Антиохию. Пока патриарх Антиохийский пытался договориться, тамплиеры, составлявшие половину гарнизона, "показали зубы", по выражению Льва: "Ecce Templarii contra nos denies acuentnt". [*6] "Они оснастили башни, прибегли к оружию, обстреливали наши отряды и внутри, и вне города, развернув против нас знамя". [316]

Тамплиеры ответили на нападение, предпринятое на город в разгар перемирия и в ожидании прибытия легатов. Но, по свидетельству самого Льва, до того времени они соблюдали очевидный нейтралитет в споре между королем и графом Триполи. "Мы уважали их, — пишет король, — щадя их владения и держания во время всей этой войны, ибо надеялись иметь их в качестве друзей, а не противников, и как монахов". [317] Со времени столкновения в Антиохии Лев захватил все их владения в Киликийской Армении, за исключением двух замков, Скалы Гийома и Скалы Рюссоль, отбивших атаки. [318]

Оба легата не слишком хорошо понимали друг друга. Кардинал св. Праксидии желал вернуть Грецию. [319] Его коллега, кардинал св. Маркелла, поддерживал тамплиеров и отлучил Льва и его королевство, когда король упорно отказывался возвратить рыцарям их состояние. Лев снова написал в Рим, обвиняя кардинала в том, что он союзник тамплиеров и продался "вероломному султану Алеппо". [320] Положение становилось гротескным после того, как госпитальеры заставили отлучить от церкви графа Триполи, и обе воюющие стороны оказались в "карантине" по отношению к церковным посредникам. [321]

Надо заметить, что Курия никогда не смешивала два спорных дела. [322] Иннокентий III назначил новых посланников расследовать дело графа Триполи, [323] а двух других, — епископов Валании и Библиса, — дело тамплиеров. [324] Он продолжал служить посредником между королем и графом, но рассматривал дело Гастена как решенное кардиналом св. Маркелла и лишь старался повернуть приговор последнего в пользу ордена Храма.

Филипп де Плессье скончался 9 ноября 1209 г. [325] Его сменил Гийом Шартрский, присутствовавший в 1210 г. на свадьбе Жана де Бриенна с наследницей Иерусалимского королевства Марией-Иолантой. Новый магистр происходил из рода видамов Шартрских и стал тамплиером в марте 1193 г. в Палестине; тогда же он передал часть своих собственных земель командорству Сур в Шартрене. [326]

Убийство патриарха Антиохийского графом Триполи в 1208 г. серьезно изменило ситуацию в Киликийской Армении. [327] Иннокентий III, выведенный из себя этим преступлением, почти умолял короля помириться с тамплиерами и дал понять, что готов поддержать Раймунда Рупена. Но Лев все еще противился и не смог воспользоваться обстоятельствами. В свою очередь, тамплиеры сумели уклониться даже от видимости соглашения с убийцей и таким образом избежать анафемы, которой были преданы Боэмунд и его соучастники. В 1209 г. Иннокентий вновь терпеливо повторял предупреждения:

Тамплиеры прекратят оскорбления, на которые вы жалуетесь, как только вы прекратите оскорблять их и не будете больше препятствовать им во взятии под свою юрисдикцию замка Гастен. Именно в этом суть и причина их неприязни, ибо вы отказываетесь передать им замок и не желаете поступить с ними справедливо, невзирая на наши просьбы и внушения. Все законы, любое правосудие позволяют противопоставить силе силу, особенно тем, кто не совершает ничего предосудительного, сопротивляясь. Тамплиеры не священники, они вправе защищаться, раз вы на них нападаете, и в особенности потому, что вы похищаете у них потребное для войны с язычниками. Поскольку вы удерживаете и укрепляете их замки, неудивительно, что они стоят на своем и обороняются от вас в Антиохии, немалой частью коей они владеют [*7] <...> Они настойчиво испрашивают разрешения исполнить то, право на что предоставила им снисходительность папы Александра III, иначе многие из них подтверждают нам, что покинут Святую Землю <...> и поскольку они люди отважные и могущественные, они смогли бы стать вам великой подмогой или принести великий вред <...> Не думайте, что мы говорим вам сие из расположения к графу [Триполи] или из привязанности к тамплиерам, ибо нам угоднее было бы видеть их соблюдающими свой устав, нежели воюющими с вами. [328]

Папа предложил доверить охрану города Антиохии новому патриарху, "человеку вполне почтенному, предусмотрительному и верному, вне подозрений с обеих сторон", и вменить оборону города двум военным орденам, видя в этом средство укрепить его нейтралитет.

Лев продолжал отказываться от помощи, предлагаемой ему Иннокентием III, и не отдавал захваченный Гастен. В 1211 г. тамплиеры начали военные действия, поддержанные новым королем иерусалимским Иоанном [Жаном де Бриенном], который прислал им пятьдесят рыцарей. [329] Стычки с армянами уже случались при доставке продовольствия в замки Скалы Гийома и Скалы Рюссоля. Во время одной из таких экспедиций отряды армянского короля застигли тамплиеров в ущелье, где магистр и многие из его братьев были ранены, а один из них убит. [330]

Папа всегда поддерживал рыцарей Храма. Он вновь подтвердил отлучение армянского короля патриархом Иерусалимским. Но борьба продлилась до 1213 г., когда Лев сдался, возвратив тамплиерам их добро и испросив отпущение грехов. [331] Впоследствии он потерял всякое доверие Святого престола, позволив своему внуку напасть на Антиохию, которую Рулен предал огню и мечу. [332] Тамплиеры остались к этому равнодушны. Они снова были хозяевами Гастена, Бонеля, Дарбезака, Скалы Гийома и Скалы Рюссоля с прочими землями стоимостью в пятьдесят тысяч золотых византийских монет и ловко выбрались из бурных последствий войны с Арменией.

ГЛАВА ХIII
Строители замков

В течение первого века существования Иерусалимского королевства крупные замки были центрами феодальных фьефов или принадлежали к королевскому домену. Во втором случае гарнизоны, состоявшие из рыцарей и сержантов, находились на жаловании у короля. Правда, исключением являлись Газа, отданная тамплиерам в 1149 г., замок Сафет, который им уступили в 1169 г. [333], и порт Тортоза, который они взяли силой в 1165 г. Небольшой укрепленный замок на Броде св. Иакова, возведенный и потерянный между октябрем 1178 и июнем 1179 г., был первым примером сотрудничества короля с одним из военных орденов при совместном сооружении и содержании стратегически значимого укрепления в Святой Земле. После потери Иерусалима королевская власть поколебалась, в Сирии только орден Храма и орден св. Иоанна остались достаточно богатыми и могущественными, чтобы содержать в порядке и защищать крепости, и даже для них это было непосильным бременем.

Событием, увенчавшим магистерство Гийома Шартрского, стало сооружение Замка Паломника в 1218 г. Турки только что укрепили гору Фавор, которая образовывала опасный клин и угрожала одновременно и равнине Акры, и дороге вдоль побережья. Франки попытались захватить гору в 1217 г., что и развязало очередную египетскую (дамьеттскую) кампанию. Гийом Шартрский, который лежал больной в Акре, не участвовал в экспедиции, но короли Иерусалимский и Венгерский, герцог Австрийский, магистр ордена Госпитальеров и монастыри обоих орденов пошли на приступ. Когда первая атака провалилась, магистр ордена Госпитальеров предложил вновь попытаться, но вялость, если не сказать трусость, крестоносцев-мирян заставила их отступить. [334]

Король Иоанн предпринял строительство замка на юге от Цезарей, в новой марке (провинции) государства. Магистр ордена Храма и его совет решились со своей стороны укрепить мыс Атлит, чтобы преградить дорогу к Хайфе. у тамплиеров уже была башня недалеко от мыса, которая называлась "замком узких проходов"; берег создавал здесь естественный рейд, поддающийся укреплению, куда во время продвижения к Яффе причаливал флот Ричарда Львиное Сердце.

Из-за толпы паломников, поставлявших добровольную рабочую силу, новую крепость назвали Замок Паломника. "Готье д'Авен дал ему сие имя и сказал, что будет его крестным отцом, и под первый камень положил тысячу сарацинских золотых монет". [335]

Широкий и высокий мыс, с естественными укреплениями на севере, западе и юге, поднимается над морем. На востоке стоит башня, сооруженная в давние времена тамплиерами, которые удержали ее столько же миром, сколько и войной. Некогда эта башня была возведена, чтобы защищать паломников на иерусалимской дороге или на обратном пути от воров, которые подстерегали их на этом узком пути. Стоит же она совсем рядом с морем, на выступе горы, который и называли "Узким проходом".

В течение всего времени, ушедшего на сооружение цезарейского замка, тамплиеры выдалбливали себе путь в скале. По истечении шести недель они приступили к первым закладкам фундамента. Показалась древняя стена, длинная и широкая. Они также нашли клад из древних монет, незнакомых нынешним людям, ниспосланный благостью Сына Божиего, чтобы вознаградить их за их расходы и труды. [*8]

Затем они выкопали и убрали прочь песок, за которым обнаружили другую стену, и меж этих двух стен источник питьевой воды, которая в изобилии била ключом. Бог щедро снабжал их камнем и цементом. [336] Тамплиеры соорудили две башни перед фронтоном из четырехугольных отполированных камней, столь больших, что упряжка из двух быков едва могла тащить один из них. Каждая башня имеет сто шагов в длину на семьдесят четыре в ширину; это пространство состоит из двойной крепостной стены. Новая и высокая сгена, заканчивающаяся зубцами, связывает обе башни, и, благодаря замечательному мастерству [строителей], рыцари во всеоружии могут подниматься и спускаться по лестницам, устроенным внутри. Другая стена простирается от одного берега до другого и охраняет колодец с пресной водой у конца полуострова. Замок окружен со всех сторон высокой новой стеной с башнями, которая поднимается от самой отмели; внутри нее часовня с палатами и множество хозяйственных зданий. Главная задача этого сооружения — позволить монастырю ордена Храма при отступлении из города Акры, нечестивого и грешного, держаться здесь до тех пор, покуда будут готовиться к обороне стены Иерусалима. [*9]

Владение обладает рыбными промыслами, солончаками, лесами, выпасами, пахотными землями и обильными пастбищами. Виноградники, существовавшие ранее или посаженные, и фруктовые сады являются отрадой жителей. У сарацин нет ни одной крепости между Акрой и Иерусалимом. Этот новый замок наносит им чрезвычайный ущерб, и, объятые страхом, они готовятся покинуть свои обработанные земли между Иерусалимом и Иорданом. Там также есть порт, который хорош от природы и который мастерство [строителей] могло бы улучшить. Это укрепленное место лишь на шесть миль отдалено от горы Фавор, и полагают, что его сооружение предопределило уничтожение крепости на горе; ибо по всей протяженной и широкой равнине, которая простирается от Атлита до горы Фавор, сарацины из-за мощи нового замка не могут ни пахать землю, ни сеять, ни пожинать в безопасности. [337]

Крепость, столь гордо глядевшая в воды Средиземного моря, была сооружена из известняка; стены вырастали из самих волн. Позади крепостной стены, вокруг большого зала, огромного сводчатого строения, украшенного гигантскими головами изваянных рыцарей, сосредоточивались склады, конюшни, казармы. Шестиугольная часовня была, возможно, самой красивой, которую когда-либо возводили тамплиеры. Фундамент стен, разбитые опоры, огромные глыбы обтесанного камня, несколько резных карнизов — свидетели былой славы — и сегодня громоздятся на мысу. [338]

Когда Т. Э. Лоуренс был лишь оксфордским студентом и готовил свое дипломное сочинение по истории, он избрал в качестве темы "Замки крестоносцев". Во время каникул, с 1906 по 1909 гг., в поисках материалов пешком и на велосипеде он преодолел большую часгь Франции и Сирии, взбираясь на руины, археологически исследуя стены, оценивая взглядом стратега планы крепостей. Он основывал свою диссертацию на теории, тогда еретической, по крайней мере в Англии, но теперь ставшей штампом, что фортификаторы Иерусалимского королевства в течение длительного времени были учениками западноевропейских строителей, а не их учителями.

На лето 1908 г. Лоуренс задержался во Франции, в Провене и Куси. В следующем году он посетил развалины почти всех замков северной Сирии. Повсюду он вычерчивал планы восхитительной тонкости и проиллюстрировал свою работу очень красивыми фотографиями. Один из его биографов сказал, что Лоуренс появился на свет с опозданием на три столетия. Было бы еще справедливее сказать, что он опоздал родиться на восемь веков. Читая его "Семь столпов" и "Замки крестоносцев", угадываешь глубокую ностальгию по Средневековью. Под палатками арабов он разыскал и обрел не ислам, но XIII век. Многие разделили это увлечение, но Лоуренс был, возможно, последним, кто смог оживить подобную мечту. И лишь в конце книги "Семь столпов" читатель испытывает нечто вроде горького пробуждения.

Лоуренс был одарен гениальной способностью перемещаться в условия средневековой войны. Он сумел применить совет Фюстеля де Куланжа "позабыть все, что люди того времени еще не знали", и оценивал оборонительные укрепления крепостей с позиции современных им наступательных средств, подобно магистру ордена Храма или Госпиталя. Лоуренс начинает с анализа теорий Прокопия Кесарийского и планов византийских крепостей, расположение которых часто использовали крестоносцы. Замки времен Юстиниана располагали тремя линиями защиты — насыпью, рвом и двумя крепостными стенами за рвом. Стены поддерживал донжон, а надвратная башня часто была сооружена очень искусно. С появлением латинского Иерусалимского королевства крестоносцы восстановили или попросту отремонтировали греческие укрепления Сирии и Палестины.

* * *

Размещение гарнизонов военных орденов во всех крепостях на границе Латинского королевства открывает новую эру в сооружении замков в Сирии. Когда изучают сооружения светских сеньоров, даже самых знатных, становится совершенно очевидно, что их деятельность жестко сковывала нехватка материальных ресурсов, денег и рабочих рук. Другая причина сдерживания развития оборонительных сооружений заключалась в небезопасности сеньориальных держаний. Между семьями владельцев замков беспрестанно, вследствие характерной для Палестины слишком высокой смертности, вызванной несчастными случаями или болезнью, заключались новые браки. Вследствие этого фьефы все время переходили из рук в руки. Военные ордена в подобных условиях находились в более выгодном положении. Члены их были холостяками, послушными и лично незаинтересованными. У них не было ни алчных наследников, ни стремления сохранить неделимыми домены. Кроме того, ордена не имели границ и могли при необходимости черпать пополнение из неистощимого резерва лучшего рыцарства Европы. Военная одаренность их командоров и даже простых рыцарей поразительным образом противостоит недееспособнности светских сеньоров королевства. Среди рыцарей орденов скоро установилась собственная манера воевать против язычников, и каждая громкая удача давала новый импульс, одаряла их плодами плодотворного опыта. Суть, возможно, в том, что ордена были богаты не только тем непрочным богатством, которое основано на владении половиной самой плодородной земли Палестины, но и своим состоянием в Европе, а этот источник мог постаянно поддерживать процветание ордена, в то время как сирийским сеньорам любой внезапный набег грозил финансовой катастрофой. Пожалуй, все эти выгоды лучше ощущаются там, где они оставили больше всего следов, — в военной архитектуре.

Ордена заняли почти все важные замки севера Сирии, расширив или восстановив девять крепостей из десяти. В течение последних двадцати лет XII в. строительство было предпринято тамплиерами и госпитальерами. Но соперничество и прискорбная ревность, разделявшая их, заставили воспользоваться для своих сооружений противоположными архитектурными стилями. Тамплиеры, которых всегда подозревали в склонности к ереси и таинственным наукам Востока, возродили традицию Юстиниана, такой, какой она представала в пришедших в упадок крепостях северной Сирии, эту традицию они развили путем ее упрощения. Госпитальеры в силу своей консервативности взяли за образец фортификационную школу, процветавшую во Франции. Таким образом, врожденная антипатия Запада и Востока, стоящая ближе, чем что-либо другое, к истокам всех крестовых походов, проявляется в крепостях латинского Востока <...>

Характер тамплиерского стиля тут же станет понятным, если рассмотреть план Замка Паломника [Атлита], их главной крепости. Укрепление это занимает узкий скалистый и песчаный мыс, исключительно удобный для обороны согласно средневековым воззрениям. Тем не менее тамплиеры, принявшиеся за дело в 1218 г., отбросили все принципы системы фланкирующего огня и нескольких линий обороны, вырабатанной в эту эпоху в Европе. На Атлите они гордились единственной оборонительной линией — чрезвычайно толстой стеной, сооруженной из колоссальных каменных блоков, усиленной прямоугольными башнями, с полукруглыми в плане фасами. Здесь есть донжоны — главные башни замка, но стоят они отнюдь не в тех местах, где их менее всего могли бы атаковать, а на самом опасном направлении, чтобы принять на себя натиск приступа. Казалось бы, они должны быть исключительно массивными; но в истинно византийском стиле, их стены, по сравнению с их куртиной [участок стены между башнями], тонкие, а деревянные галереи поверх башен для усиления их оборонительной мощи, становившиеся уже привычными, не использовались. Башни слегка вынесены наружу — недостаточно, чтобы обстреливать фланги атакующего куртину противника; а выдвинутое вперед маленькое предмостное укрепление в одиночку сопротивляться не могло. Сила Атлита — сила грубая, зависящая от прочности почти не прикрытой куртины, от его непреодолимой высоты и от препятствия, которое представлял глубокий ров в уровень с морем, выдолбленный в скале под башнями. План является только переработкой старых идей Прокопия, понятых наполовину. Юстиниан, за исключением чрезвычайных случаев, не сооружал в завоеванных странах крепости, расчитанные на долговременную оборону. Ему нужны были только временные оборонительные сооружения, на которые могло опереться греческое войско, несравненно более маневренное, чем средневековое. Имея время и неограниченную рабочую силу, кто угодно может создать столь глубокий ров и высокую стену из таких массивных камней, чтобы все это сооружение казалось неприступным. Но подобное место для его защитников становится столь же ловушкой, сколь и убежищем: по сути дела, это глупость. Таков Атлит. [339]

* * *

Заключения Лоуренса нелестны для тамплиеров. Возможно, ему хотелось это подчеркнуть, поскольку он хотел продемонстрировать в своей работе превосходство французской традиции над восточной. Довольно любопытно констатировать, что он поддержал весьма спорную теорию различия стилей военной архитектуры обоих орденов. Но он упустил из виду то, что Замок Паломника обладал морским портом, который позволял во время осады снабжать его обитателей всем необходимым или, в крайнем случае, эвакуироваться. Не вдохновлялись ли тамплиеры более, чем византийской школой, примером донжона Тортозы, морской крепости, которая хорошо показала себя в течение осады 1188-1189 гг.?

Замок Тортозы принадлежал ордену с 1169 г. Ров на уровне моря пресекал всякий контакт между крепостью и землей: дамба, доступная обстрелу защитников, вела к единственному главному входу, а крепостные стены были исключительной мощности [340] (каменоломней для строителей послужили развалины одного из финикийских городов). Внутри крепостных стен, слева от площади, возвышался красивый большой зал в форме галереи; его освещали шесть больших окон, а порталы давали доступ с каждого конца. По длине его разделяла вереница прямоугольных колонн, поддерживающих своды. Как и круглая церковь ордена Храма в Лондоне, большой зал украшался изображением Агнца, несущего хоругвь, и креста, поросшего листвой и цветами. Часовня была в том же стиле, не круглая, а с прямоугольным завершением, без апсиды, и освещенная окнами в стрельчатых арках, также выходящих на площадь. Со стороны моря все еще виднеется "основание огромного донжона продолговатой формы, с откосом рва, облицованным камнем <...> длинная сторона донжона насчитывает не менее тридцати пяти метров, а с запада короткая сторона была прикрыта двумя навесными квадратными башенками. Под этим массивом еще сохранились просторные казематы, которые сообщаются с морем посредством потайного хода, начинающегося на уровне воды и позволявшего христианским судам снабжать защитников этой башни, изолированной от остального замка глубоким рвом, некоторые следы которого еще существуют". [341] Не здесь ли прототип оборонительных сооружений Замка Паломника?

Одно из наиболее волнующих сооружений тамплиеров, Кастель Блан — Белый Замок, возвышается на отрогах горной цепи в глубине страны, между Тортозой и Триполи. Чтобы добраться туда, необходимо пройти через стоящие уступами на крутых склонах две крепостные стены, внутренние углы которых Лоуренс критикует как "слишком многочисленные и беззащитные". Внутри второй стены расположена шестиугольная земляная насыпь, где некогда находились казармы и кладовые и где возносится стройная башня — одновременно часовня, большой зал и донжон. Сводчатая часовня, которая составляет первый этаж, поднимается на огромную высоту — семнадцать метров — и имеет тридцать один метр в длину; алтарь освещают скорее бойницы, нежели окна; посреди нефа открывается отверстие цистерны, вырубленной в скале. Лестница, устроенная в толще стены, ведет на верхний этаж, образующий зал; небольшая лестница делает его похожим на зал в Тортозе. Далее главная лестница ведет на площадку с бойницами, возносящуюся над окружающим ландшафтом на высоту башни и вершины, на которой та стоит. С этой площадки гарнизон мог обмениваться сигналами с Краком или Ареймехом. [342]

Последний, называемый также Красным, замок также принадлежал ордену. Лоуренс описывает его еще более подробно.

* * *

Из прочих тамплиерских крепостей, которые еще существуют, Ареймех немного получше. Здесь тамплиеры унаследовали византийские укрепления и лишь восстановили вторую крепостную стену. Замок расположен на холме столь крутом, что наступление могло быть направлено только на западный контрфорс [выступающий угол]. После контрфорса была еще другая крепостная стена, отделенная от первой рвом <...> для лучшей обороны недоставало только нескольких башен на выступе [контрфорсе] <...> Стены местами немного извилистые, для того чтобы отражать неожиданные штурмы с крепостного вала; их главным недостатком является небольшая высота. Не кажется серьезным также и контрфорс. [343]

* * *

Спустя двадцать три года после сооружения Замка Паломника тамплиеры восстановили свою крепость в Сафете. [344] Это было в эпоху, когда жесткая политика увенчалась перемирием с Дамаском и очередной уступкой христианам почти всей Галилеи. Епископ Марсельский Бенедикт, посещавший тогда Святую Землю, использовал затишье, чтобы совершить паломничество по мусульманской территории, ведомый сарацинскими проводниками.

И покуда он несколько дней дожидался в Дамаске получения пропуска султана, многочисленные люди обращались к нему с одним и тем же вопросом — будут ли восстанавливать Сафет. Когда он обеспокоился, почему они ему задают сей вопрос с такой настойчивостью, они ответили, что эта крепость закрывала врата Дамаска.

Вступая в Святую Землю, Бенедикт решил ради любопытства повернуть в горы Галилеи, чтобы посетить вышеупомянутый город. Хотя край был уступлен мусульманами совсем недавно, он встретил в Сафете отряд тамплиеров, расположившийся биваком на руинах.

Владелец замка — брат Раймунд де Карон принял его с великой радостью, хотя у него самого для проживания были только маленькие палатки, которые возят оруженосцы и в которых устраивают ложе для своего сеньора. Епископ старательно справился насчет этой крепости и отчего сарацины так боялись ее восстановления: тамплиеры ему объяснили, что она послужила бы защитой и опорой христиан до Акры.

По возвращении в Акру Бенедикт нанес визит магистру ордена Храма Арману Перигорскому, которого застал в постели больным. Магистр расспросил епископа обо всем виденном и слышанном в Дамаске. Тот сообщил, что ему кажется славным видеть, в каком страхе дожидались сарацины восстановления Сафета; это был бы хороший момент, чтобы воспользоваться перемирием и приняться за дело. Но магистр ответил со вздохом: "Сеньор епископ, нелегко отстроить Сафет. Знаете ли вы, что король Наварры, герцог Бургундский, графы и бароны Востока пообещали мне, что придут в Сафет, дабы мы могли трудиться там быстрее и в большей безопасности; что они останутся там на два месяца и что они дадут семь тысяч марок оплатить расходы. Они позабыли свои обещания и уехали к себе; и вот вы предлагаете нам строить замок безо всякой помощи". Тогда Бенедикт сказал ему: "Магистр, отдыхайте в своей постели и изъявите свою волю вашим братьям в добрых и убедительных словах; ибо я помолюсь Богу, чтобы вы сделали больше [отдавая приказания даже будучи] в своей постели, чем весь крестовый поход со множеством его воинов и богатствами". Поскольку Бенедикт становился настойчивым, два "сотоварища" брата Армана, Жерар де Бре и Рено л'Альман, присутствовавшие при беседе, сказали ему: "Сеньор епископ, скажите же, что вам кажется, и магистр посоветуется и вам ответит".

Прежде чем покинуть орден Храма, епископ Марсельский поговорил с некоторыми из великих бальи и повторил им то же, что и брату Арману. Среди слушавших, без сомнения, был Рено де Вишье, — тогдашний командор Акры, и Варфоломей де Моретт, — великий командор Иерусалима, находившийся подле магистра; возможно, Пьер Дармон, — хранитель одежд, и маршал Гуго де Монтегю. [345] "Его [епископа] речи чрезвычайно понравились им, и они пригласили его на следующий день возвратиться и устроить так, чтобы магистр собрал их на совет". На следующий день епископ вернулся повидать магистра и упросил его собрать свой совет, ибо хотел поговорить с ними о том, что считал необходимым. Когда они собрались, Бенедикт возобновил свои попытки убедить их.

Я, — добавил он, — не могу предоставить вам денежные средства, но ежели вы пожелаете взяться за строительство, я вас поддержу; если нет — я начну проповедовать паломникам и приду с ними сложить груду камней и возвести вокруг каменную стену без известкового раствора, дабы защитить христиан и показать нашу храбрость сарацинам.

Магистр полушутя ответил ему: "Сеньор епископ, вас слишком волнует, чтобы это было сделано". А епископ продолжал: "Имейте добрый совет между собою и да пребудет с вами Господь". И вслед за этим он удалился. Воистину Господь руководил их советом, ибо порешили они единодушно восстановить замок Сафета незамедлительно, во время перемирия с Дамаском, поскольку, если бы они отложили дело, сарацины легко смогли бы помешать работе.

Великая радость была как в Доме ордена Храма, так и среди населения Акры, и повсюду в Святой Земле. Тамплиеры незамедлительно избрали совет из рыцарей, сержантов, прислуги при камнеметах и прочих воинов; они собрали караван вьючных животных и открыли свои риги, погреба, казну и все свои кладовые, чтобы оплатить расходы радостно и славно; и вперед послали отряды землекопов и кузнецов.

Перед началом строительства епископ Марсельский после службы обратился с краткой проповедью и заложил первый камень. Сверху, в качестве приношения, он положил кубок из позолоченного серебра, полный монет. Это произошло 20 декабря 1240 г.

Поскольку не хватало воды и надо было ее привозить с великими затратами и великим трудом издалека, епископ беспрестанно изыскивал источники, которые могли бы наполнить "поильню". Однажды старый сарацин сказал его духовнику: "Если ваш магистр пожелает дать мне тунику, я покажу ему источник ключевой воды внутри замка". Когда ему пообещали то, что он просил, он показал им расположение древнего колодца, погребенного под развалинами стен <...>

Следующей весной Бенедикт отправился в Марсель и вернулся в Святую Землю в начале октября 1244 г. Он нашел замок Сафет оконченным "Милостью и Провидением Божиим, и силой и щедростью рыцарей Храма, которые потрудились с таким умением и усердием, что столь чудесное и превосходное строение показалось бы скорее творением Бога, нежели людей". Замок, расположенный на возвышенности посреди гор, окруженный пропастями, скалами и утесами, казался неприступным. Он был окружен рвами — "прекрасным рядом рвов", о которых говорит Лоуренс, — и позднейшими укреплениями со скрытыми площадками для катапульт и камнеметов. Семь башен украшали крепостную стену. Замку принадлежали леса и фруктовые сады, виноградники и пастбища; воздух был здоровым, а земля плодородной. Там выращивали фиги, гранаты, миндаль, маслины, в изобилии было вина и зерна. Рощи поставляли древесный уголь для отопления печей. Имелась также большая цистерна, чтобы поить животных и орошать огороды, и другие цистерны с питьевой водой. За замком находилось двенадцать водяных мельниц, а многие другие, приводимые в движение ветром или тягловой силой животных, располагались внутри.

Тамплиеры возводили крепость два с половиной года и истратили одиннадцать сотен тысяч сарацинских золотых монет; ежегодные расходы на ее содержание доходили до сорока тысяч золотых сарацинских монет, больше, чем доходы с домена. Каждый день в замке столовалось более 1700 человек, а в военное время — 2200. Ежегодно требовалось столько продовольствия, что только пшеницу и ячмень доставляли 12 тысяч мулов, не говоря уже о прочих съестных припасах. Гарнизон состоял из 50 братьев-рыцарей и 30 братьев-сержантов с лошадьми и вооружением, 50 местных конных наемников, 300 баллистщиков [прислуги при метательных машинах], 820 оруженосцев и сержантов и 40 рабов.

Замок Паломника, Сафет, Бельвуар в Галилее, Бофор и Аркас в Ливане, Ареймех (Красный Замок), Сафита (Белый Замок) и Тортоза в Сирии, Баграс и Гастен на Оронте, Скала Гийома, Скала Рюссоля, Дарбезак и порт Боннель в Армении являлись тяжким бременем для Дома ордена. Если еще прибавить к этому расходы на содержание монастыря — подвижной силы ордена Храма, которая состояла из 300 рыцарей и, возможно, такого же числа братьев-сержантов монастыря с их оруженосцами, местными наемниками, караваном сменных и вьючных лошадей; и двух монастырей Триполи и Антиохии (не считая боевых сил в Европе, на Иберийском полуострове, — монастыря Испании, лишь вдвое уступавшему монастырю Святой Земли, и всех крепостей на содержании Дома до самой Коимбры), становится ясно, какая финансовая проблема должна была решаться ежедневно магистром и казначеем. И мы, к чести тамплиеров, можем констатировать, что обвинения в "стяжательстве" были брошены им только в тот момент, когда орден взял на себя эту тяжкую ответственность и когда донаторы начали ограничивать свою благотворительность, быть может, под влиянием тех же наветов.

Уже в 1182 г. орден Храма постиг финансовый кризис, ибо булла Луция III, обращенная к епископам Нарбонны, Оша, Арля и Экса, оговаривала, что "особы из этих диоцезов, кои бы одолжили деньги под залог у тамплиеров, должны не позднее 30-ти дней выплатить их братьям". [346] Мы можем связать это требование с потерей Шатле в 1180 г. и с плачевным положением Святой Земли.

Тамплиеры вели нескончаемую борьбу с белым духовенством за десятины и завещания. Немногие архиереи выказали такое же сочувствие, как Бенедикт Марсельский. Долгое время Александр III порицал власти епархий за желание востребовать треть всего имущества, отказанного по завещанию рыцарям; викарии приходов, говорил Папа, не должны ничего требовать из даров или завещания имущества, за исключением сделанных их прихожанами, кои пожелали бы быть погребенными на кладбищах ордена; в этом случае приходская церковь имела право на четвертую часть стоимости завещания. [347] Эта тема вновь была поднята Урбаном III, хотя он и предоставил белому духовенству еще большие блага. Отныне оно получало право на четверть всего имущества, завещанного ордену Храма, и на четверть всякого завещания от тех, кто велел похоронить себя на кладбищах тамплиеров, не оставив приходской церкви "сообразного взноса". [348] В 1191 г. Целестин III оговорил, что четверть завещаний имущества не должна изыматься из завещательных даров вооружением и лошадьми ("из великой необходимости ради защиты Святой Земли"). В самом деле, крестовый поход был в разгаре. [349]

Архиепископы и их викарии настаивали также, чтобы орден Храма был освобожден от десятин только на своих недавно распаханных землях — или целинах, novales, — в то время как тамплиеры считали себя освобожденными от налогов на всех площадях, которые они обрабатывали "своими собственными руками или при помощи своего тяглого скота". До сего дня сохранились в изобилии документы, подкрепляющие позицию тамплиеров, и Папы соглашались с ними. Но, как свидетельствует по этому поводу их сборник булл, ордену очень часто приходилось взывать к Святому престолу, чтобы поддержать свое право. Не желая слишком уж обелять тамплиеров и не отрицая их грехов, порой немалых, надо признать, что их притязания были обусловлены серьезными причинами, отличными от алчности белого духовенства. Пускай орден был богат, но расходы на защиту христианства на Востоке, как и на Западе, постоянно возрастали, и как только они превышали доход, богатство его становилось лишь относительным.

В лице Иннокентия III тамплиеры обрели могущественного покровителя. Но, как мы уже замечали по поводу понтификата Александра III, речь идет не столько о важных новаторских буллах, сколько о поддержке уже давно приобретенных прав. Булла "Non absque dolore" типична. [350] Она была издана четыре раза между маем 1198 г. и декабрем 1210 г. и клеймила тех, кто чинил насилие тамплиерам, их людям и их имуществу; кто удерживал милостыни, данные ордену по завещанию, или кто требовал уплаты десятины — всегда одни и те же жалобы, — и налагала на виновных отлучение.

Другая булла, "Cum de viris", повторенная четыре раза между июлем 1198 г. и июнем 1205 г., весьма любопытна. [351] Она обращается к архиепископам и белому духовенству в следующих выражениях:

Нам известно от братьев ордена Храма, что в некоторых странах вы причиняете им великий ущерб, принуждая преданных им людей сражаться против других христиан вопреки их клятве; [352] и далее братья обязаны платить за выкуп пленников суммы, которые послужили бы защите заморского христианства.

Но именно две буллы, "Dilecti filii nostri" и "Cum dilectis filii", много раз обнародованные между 1198 и 1212 гг., наглядно показывают всю остроту конфликта между тамплиерами и белым духовенством и лучше всего свидетельствуют против обвинения в скупости, легшего на их Дом. Обе обращаются к архиепископам, епископам и т. д., а вторая, наиболее недвусмысленная, говорит так:

Хотя братья-рыцари ордена Храма получили от наших предшественников право собирать пожертвования раз в год в каждой церкви, некоторые среди вас, охваченные жадностью, выставляют свои собственные братства [*10] пред братьями ордена Храма в день их приезда, и вследствие такой сумятицы рыцари не собирают ничего или получают слишком мало. Поскольку дела сии непристойны и позорят Бога и римскую Церковь <...>, Мы вам повелеваем хорошо принимать братьев <...>, когда они приедут к вам за пожертвованиями, и принимать их с честью, представить их народу в своих церквах, и позволить им свободно собирать милостыни. Не выставляйте вперед свои братства, как вы можете поступать ежедневно, в единственный день года, когда рыцари объявятся пред вами, с тем чтобы они [братства] не помещали делу милосердия и не ослабили Бедное рыцарство Христа <...> Далее, вы не должны допускать, чтобы их церкви подвергались интердикту или отлучению, и вам следует наказывать своих прихожан, которые досаждают братьям или силою вторгаются в их Дома, дабы похитить их имущество или чужое имущество, помещенное у них. [353]

Следует только констатировать, какое изменение претерпело общественное мнение со времени, когда все епископы, короли, бароны, горожане осыпали орден Храма дарами и привилегиями!

Однако, несмотря на потерю Иерусалима, никогда паломников не было столько, как в начале XII в. Всем не сиделось на месте: по всякому поводу приносились обеты паломничества. А те, кто не мог оплатить расходы на путешествие в Святую Землю, садились на своего мула или просто брали свой посох и пускались в путь к св. апостолу Иакову в Компостелу, св. Фоме в Кентербери или в другое место паломничества. Таким образом, они одновременно могли повидать страны этого мира и стяжать милость в мире ином, если только им доставало смелости пренебречь всевозможными опасностями и неприятностями, встречавшимися в пути.

Тамплиеры никогда не несли ответственности за приюты, подобные странноприимным Домам рыцарей св. Иоанна. Они разве что случайно ухаживали за больными-мирянами в своих лекарнях, но активно занимались перевозкой и защитой паломников на море и суше. Мы уже видели, как в предшествующее столетие командор города Иерусалима "провожал и охранял паломников, приходивших к водам Иордана <...> Возить круглый шатер и вести вьючных животных, и везти пищу, и перевозить паломников на вьючных животных есть их ремесло". [354]

После падения Святого Града Акра и Тортоза стали главными центрами паломничества на Востоке. Хотя тамплиеры обладали palais и voute — командорством и пристанями в порту Акры, город принадлежал почти целиком госпитальерам, откуда и его название — Сен-Жан-д'Акр. Орден Храма господствовал в своем тортозском фьефе, расположенном дальше к северу. Паломники стекались сюда, чтобы посетить самую древнюю церковь христианства, маленькую часовенку, прилепившуюся к собору. Они могли также почтить ценнейшее сокровище базилики Богоматери, "образ Пресвятой Девы, писанный святым Лукой"; вероятно, это была древняя икона с вызолоченным фоном.

Исполнив свои религиозные обряды, наиболее предприимчивые путешественники под охраной рыцарей посещали святые места в Галилее. Иногда они даже доходили до Святого Града, если султан пропускал конвой паломников. По дороге они услаждали взор менее достоверными достопримечательностями, такими как "пещера, в которой скрывалась святая Елизавета со святым Иоанном Крестителем", прячась от солдат Ирода, места, где родились апостолы, или "Замок доброго разбойника". [355][*11]

Паломники прибывали в Палестину преимущественно весной и осенью двумя большими ежегодными переходами [переправами]. Они садились на суда во всех портах Средиземноморья, но большей частью в Марселе и итальянских портах. Во Франции тамплиерам принадлежал один рейд у Сан-Рафаэля, второй — у Коллиура; их суда также отплывали из Марселя, но здесь рыцари конкурировали с марсельскими фрахтовщиками. "Соглашение от 3 октября 1234 года между марсельским муниципалитетом, с одной стороны, и двумя орденами — с другой, положило конец этому конфликту. Два раза в год, в апреле и в августе, из Марселя отплывали судно ордена Храма и судно ордена Госпиталя; эти суда могли загружаться по тоннажу товарами без ограничения, но они не должны брать более 1500 пассажиров. Взамен этих привилегий ордена обязались отдать приказ не заходить в порты своим судам, следующим между Коллиуром и Монако из Испании, кроме как в порт Марселя <...> Перед отплытием местные власти убеждались, что паломники хорошо содержатся. Часть груза заключалась в товарах, особенно со времени, когда марсельцы получили концессию на торговые кварталы в некоторых городах Иерусалимского королевства". [356] Этот опыт фрахтовщиков во всей первостепенной важности проявится во время следующего крестового похода.

Pontifex (лат.) - первосвященник, верховный жрец; термин древнеримского, языческого происхождения, заимствованный Церковью в качестве одного из обозначений епископского сана. Обычно (и в данном случае) имеется в виду Папа, которого более полно именовали Pontifex Maximus (Великий понтифик. Величайший из первосвященников).

Безайт - византийская золотая монета.

Ритуальное погашение свечей при провозглашении отлучения.

Приводимые выдержки из буллы содержат отсылки к Ветхому и Новому Заветам (Бытие, 29-30; Евангелие от Луки, 10, от Иоанна, 11-12), долженствующие пояснить предпочтение, оказываемое деятельному служению тамплиеров перед созерцательным служением цистерцианцев.

Каждый из кардиналов римской курии был условно приписан к одному из исторических храмов Рима и именовался по святому патрону этого храма.

Се, храмовники против нас изострили зубы (лат.).

Рыцари снова воспользовались угрозой отбыть из Святой Земли, если Папа не позволит им защищаться силой оружия (прим. ав.).

Тамплиеры поначалу назвали замок "Замком Сына Божия".

Полагают, что здесь можно уловить признание в слабости со стороны маршала монастыря (прим. авт.).

Имеются в виду местные благочестивые братства (confraternitates), также собиравшие подаяния.

Место, откуда будто бы совершал свои вылазки "злодей", о котором рассказывается в Евангелии от Луки (23,40-43). Осужденный за свои преступления и распятый вместе с Иисусом, "добрый" (или "благоразумный") разбойник испытал раскаяние, жалость и почтение к невинно страдающему Спасителю, воззвал к его милосердию и получил прощение.

Марион Мелвиль

Поиск по сайту: