ПАПСКИЕ И ЕПИСКОПАЛЬНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

Итак, попытка «массированной» атаки не удалась: полугодовые усилия французского правительства, направленные на то, чтобы убедить Климента возобновить следствие по делу тамплиеров, оказались напрасны. Несмотря на то что во власти французского монарха находились как сами члены ордена, так и их имущество и несмотря на то что инквизитор Франции вместе с большей частью северофранцузского епископата практически был на службе у правительства, упорство Климента V оказалось непреодолимой преградой на пути к развитию и завершению дела. Стало быть, с папством было еще далеко не покончено — точнее, отдельные личности, восходящие на Святой Престол, все еще кое-что значили в европейской политике, так что французскому королю приходилось действовать осторожно и не торопиться объявлять папскую власть конченой, хотя она действительно сильно пошатнулась в период правления Бонифация VIII. Климент V был все еще нужен королю Филиппу, несмотря на гневные выпады Гийома де Плези-ана против папства.

И тогда король решил умилостивить общество. 27 июня по его приказанию в Пуатье доставили 72 тамплиера, чтобы они перед самим папой подтвердили свои первоначальные признания. При этом Филипп утверждал, что в декабре предыдущего года никак не мог доставить папе ни одного из них (когда тот их затребовал), поскольку все тамплиеры были разбросаны по тюрьмам, находившимся в разных уголках королевства1. С 29 июня по 2 июля тамплиеры были доставлены в Пуатье и предстали перед папой и кардиналами, которые допрашивали их сперва тайно, а затем (с 2 июля) и публично, когда показания тамплиеров зачитывались вслух и переводились в присутствии всей консистории2. Не все протоколы этих слушаний сохранились, но тем не менее у нас есть возможность отыскать имена 54 подсудимых, из которых 40 дали совершенно те же показания, что и в первый раз, и признались во всех или некоторых из предъявленных им обвинений. Еще трое из этой группы — но позднее, уже в 1310 г., — сообщили, что тоже давали показания перед папой и кардиналами в Пуатье3. И лишь один человек, священник из Перигора Жан де Валь Гелоса заявил, что не делал никаких признаний в присутствии папы и его кардиналов, хотя и был допрошен ими в Пуатье4.

Одним из первых тамплиеров, показания которых слушали 29 июня, был священник Жан де Фоллиако — тот самый, который первым выступил с показаниями на парижских слушаниях в октябре 1307 г. и заявил, что еще до начала арестов говорил прево Парижа, что орден стал ему неприятен и он непременно покинет его, если осмелится5. В Пуатье Фоллиако еще приукрасил свои показания. Принеся обычные для вступающего в орден клятвы целомудрия, послушания и бедности, а также пообещав не покидать орден и хранить его тайны и традиции, он был отведен в молельню, «место тайное», где и продолжался обряд, которым руководил брат Гийом, приор парижского Тампля. Там Гийом сказал ему: «Теперь ты наш; повторяй за мной: „Ты, кого называю я Богом! Я отрекаюсь от тебя"!» Фоллиако отказался, и приор, схватив его за ворот, стал угрожать: «Ты целиком и полностью принадлежишь нам; ты поклялся никогда не покидать орден; если не будешь повторять за мной, я брошу тебя в такую темницу, откуда ты не выйдешь до конца дней своих!» 1огда Фоллиако крикнул, как мог громко: «Я отрекаюсь ОТ ТЕБЯ!», но Бога не упомянул, ибо имел в виду приора и надеялся, что крик услышат снаружи. В 1304 г. он явился к прево Парижа и подал ему письменный протест против ордена, доказательства чему, как он надеется, сохранились. Однако же документ этот что-то не спешил обнаруживаться, и Фоллиако в итоге признался, что на самом деле не указывал в своем протесте никаких реальных правонарушений, совершенных орденом, но лишь жаловался на чрезмерную суровость его Устава. Ведь если б он только упомянул о том, что творится в ордене, ему не жить! Даже в исповеди епископу Мелёна, которому Фоллиако плакался по поводу возможной отсылки на Восток, он ни о каких преступлениях тамплиеров не упоминал6.

Этьен де Труа, брат-служитель, давал показания вторым. Он также заявил, что еще до начала арестов признавался властям — королю и своему духовнику, а также другим важным церковным и светским лицам, — что в ордене имеют место серьезные правонарушения7. Он весьма подробно описал перед папой и кардиналами, как при вступлении в орден его заставляли отречься не только от Иисуса Христа, но и «от всех апостолов и святых Господа нашего», а его колебания сломили, пригрозив обнаженным мечом, который пообещали вонзить ему в грудь, если он не сделает того, что велят. В ответ на приказание трижды плюнуть на Святой крест, он плюнул на пол. Затем, по велению приора, он разделся догола, и приор поцеловал его пониже спины, в пупок и три раза — в губы. Затем приор подал ему новую рубаху и обвязал талию шнурком, который «был обвязан ранее вокруг некоей головы, коей они поклоняются как Спасителю и покровителю ордена и которую почитают как святыню, и приор сказал, что он должен постоянно подпоясывать этим шнурком свою рубаху». Затем ему дали плащ и прочие одежды, полагающиеся члену ордена.

Естественно, папа и кардиналы тут же спросили у него об этой голове, и он отвечал на их вопросы очень подробно. Он сказал, что орден обычно проводил ежегодное собрание братства 24 июня, и уже в первый год своего пребывания в ордене он попал на такое собрание, проводившееся в Париже.

Собрание шло уже третий день, он на нем прислуживал, и вот началось первое ночное бдение, которое продолжалось до заутрени, и потом принесли некую голову, а нес ее священник, и перед ним шли еще два брата с огромными восковыми свечами в серебряных подсвечниках, и этот священник поставил голову на алтарь, подложив под нее две подушки из пестрого шелка, а сама эта голова, как ему почудилось, была из живой плоти от макушки до основания шеи и покрыта собачьей шерстью. Никаким золотым или серебряным покрывалом ее не накрывали, и он видел, что она вся синяя и в каких-то пятнах, а лицо заросло черной бородой с сильной проседью, такой, как у многих тамплиеров. Затем генеральный досмотрщик ордена (Гуго де Пейро) встал и сказал всем: «Мы должны приступить к таинству и с должным почтением поклоняться нашей вечной покровительнице, дабы она нас не покинула», и потом все подходили к этой голове и с почтением ей поклонялись. И он слышал, что это вроде бы голова великого магистра, брата Гуго де Пейна. А по основанию шеи у этого идола шла инкрустация драгоценными камнями, золотом и серебром.

Далее Этьен де Труа поведал, что после собрания 300 братьев были посланы за море, и он оказался среди них. Он пробыл в заморских краях два с половиной года и еще два года состоял в ордене по возвращении. Затем он из него вышел и вернулся к мирской жизни, «служа герцогу Бретани» до скончания дней. Как-то раз, когда он ездил навестить мать, его захватили тамплиеры и бросили в темницу, где он просидел пять недель, пока «мать не выкупила его за двести ливров», и после этого он заключил с тамплиерами соглашение и перестал их опасаться.

Пока он состоял в ордене, его с гомосексуальными Целями не раз домогался брат Поль де Валлечели, а когда он наотрез отказался совершить «столь отвратительный грех», этот брат «изуродовал его, ударив в челюсть и сломав ему три зуба». А еще он ему сказал: «Ты не знаешь наших основных правил, а ведь одно из них гласит, что брат не должен отказывать брату в любовных утехах». Когда Этьен де Труа пожаловался Гуго де Пейро, тот сказал, что Валлечели прав, ибо брат действительно не должен ни в чем отказывать брату. Кроме того, как он слышал, обычай отречения от Христа и другие подобные вещи записаны в Уставе ордена, который хранится у генерального досмотрщика. Братьев могли принимать в орден только согласно этому Уставу, который молодым братьям видеть было запрещено. Этьен де Труа полагал также, что тамплиеры не чтут святые таинства, служба у алтаря не отправляется, как подобает, «однако, чтобы всех обмануть, они по большим праздникам принимали гостию, которая не была ни освящена, ни крещена». Вскоре он покинул орден «из-за царящего там зла и порока, которые видел собственными глазами, а также — по совету родного брата»8.

Жан де Шал он, брат-служитель, в разное время бывший приором в двух небольших представительствах ордена, также продемонстрировал полную готовность совершить сокрушительную атаку на орден. Он показал, что отрекся от Иисуса Христа, ибо приор пригрозил ему, что если он этого не сделает,

то уже через несколько дней его поместят в ужасный колодец в Мерлане, где выжить невозможно; он видел, как человек, побывавший там, потом прожил всего пять дней. Какое-то время он и сам служил в этой тюрьме надзирателем, и тогда от невыносимых условий там умерли девять братьев.

Любой, кто возражал приорам, особенно Жерару де Вилье, приору Франции, тут же попадал в тот страшный колодец «в соответствии с жестокими правилами ордена». По словам Жана де Шалона, нарушения закона были среди братьев обычным делом. Новичков в орден принимали только после уплаты ими крупной суммы денег: он и сам уплатил пятьсот ливров, и его товарищ Робер де Мален, с которым они вместе вступали в орден, заплатил столько же. Благотворительностью тамплиеры занимались очень мало, пользуясь своими богатствами лишь ради себя самих. Он, например, никогда не видел, чтобы на собраниях кого-нибудь наказывали, хотя состоял в ордене достаточно долго. Церковные предписания не соблюдались, а призывы священников ордена лишь «вызывали всеобщее раздражение». Жерар де Вилье, которому удалось заранее узнать о предстоящих арестах, бежал, прихватив с собой пятьдесят лошадей, а еще, по слухам, корабль и восемнадцать галер впридачу; а другой беглец, Гуго де Шалон, похитил казну у генерального досмотрщика Гуго де Пейро. Все это так долго скрывалось, потому что отдельные честные тамплиеры боялись, что их сразу убьют, если они осмелятся обнародовать что-либо из тайн ордена, и «лишь папа римский и король Франции открыли путь для честных признаний»9.

Эти трое тамплиеров представили самые подробные и весомые доказательства; остальные же сорок свидетельств, содержавшие одно или несколько признаний в совершенных грехах, были очень похожи между собой и примерно повторяли те признания, которые были сделаны в октябре-ноябре 1307 г.: отречение от Христа, непристойные поцелуи, плевание на Святой крест и гомосексуальные связи — все это неофитам навязывалось с помощью угроз, обещавших страшные кары за отказ от исполнения Устава. Не один раз упоминалось заточение в узилище в Мерлане; один из тамплиеров сказал, что «это такое место, откуда живыми не возвращаются»10. Несколько человек упомянули о поклонении идолу в виде некоей головы, хотя все описания ее были различны: от «отвратительного черного идола» до «белого и бородатого». А двое заявили, что у этой головы было три лица11.

Разумеется, свидетели для слушаний в Пуатье были выбраны не случайно. Арестованными тамплиерами распоряжалось французское правительство, и вряд ли стоит сомневаться, что «избранники» действительно либо по какой-то причине ненавидели орден, либо же были запуганы угрозами и пытками и готовы дать «подходящие» показания. И Жан де Фоллиако, и Этьен де Тру а явно еще до арестов склонны были при любом удобном случае чернить орден, а Этьен де Труа даже вышел из его рядов. Из остальных тамплиеров пятеро сказали, что сами сдались властям, и ни один не заявил, что его пытали или запугивали12. Остальные, похоже, давали показания против ордена менее охотно; девять человек сказали, что к ним применяли пытку, еще восемь признались, что их либо запугивали пытками, либо содержали в совершенно невыносимых условиях, сажая на хлеб и воду и заковывая в кандалы, а один сообщил, что, хотя его самого по-настоящему не пытали, но он видел и знал, как пытали его товарищей13. Однако все подчеркивали, что признания свои сделали добровольно и не по причине дурного обращения. Рыцарь Пьер де Кондер, например, заявил, что «честно рассказал всю правду, хотя очень боится и страх терзает его со дня ареста. Однако же, когда ему было сказано, что бояться он не должен, пока находится в руках святейшего папы, он отвечал, что говорил одну только правду ради спасения своей души»14. Трое из тех, что были подвергнуты пытке, — Деодат Жафе, Раймон Массель и Аде-мар де Спарр — в 1310 г. признались, что солгали, выступая в Пуатье перед папой, и теперь желают защищать свой орден15.

Почти шестьдесят процентов тех, протоколы чьих признаний в Пуатье сохранились, можно, таким образом, воспринимать как изменников ордену, однако измена была вызвана чаще "всего тем, что начиная с октября 1307 г. их либо запугивали пытками и другими угрозами, либо пытали, либо просто содержали в невыносимых условиях. Кроме того, среди этих тамплиеров не было ни одного, кто занимал бы в ордене сколько-нибудь значимый пост; папе доложили, что руководители ордена слишком больны и доставить их в Пуатье нет никакой возможности16. Все они оставались в тюрьме Шинона, где в середине августа их навестили три кардинала, посланные папой, однако к этому времени решающий момент был упущен и переговоры в Пуатье закончились, хотя стороны успели все же принять некоторые важные решения относительно предстоящего судебного расследования. Нам известны имена 54 тамплиеров, побывавших в Пуатье; из них примерно четверть — точнее, 14 человек — определенно были полноправными рыцарями, а трое — капелланами. 20 братьев были служителями, а статус остальных 17 никак не обозначен, что, видимо, означает, что они принадлежали к низшим слоям общества. 14 человек названы приорами, хотя, похоже, лишь двое из них — Умбер де Корбон и Жан де Кревкер — действительно принимали в орден новичков17. Звание «приор» (preceptor) само по себе вовсе не предполагает высокого положения внутри ордена; не было никакой необходимости быть полноправным рыцарем, чтобы управлять одним из небольших отделений ордена, которых было не менее 800 и которые были разбросаны по всей Франции и другим христианским государствам Запада18. Хотя статус тамплиера сам по себе и не являлся гарантией правдивости и мужества его носителя (что явственно продемонстрировал данный процесс), но на иерархическое средневековое общество несомненно произвело бы большее впечатление, если бы Филипп Красивый представил папе иных, более важных членов ордена из числа его руководителей. Это придало бы больше убедительности как доказательствам виновности тамплиеров, так и «добровольному желанию» короля передать их в руки папы римского. Впечатляет временной разброд в показаниях — судя по ним, процесс разложения ордена начался не то за 50 лет до арестов, не то лишь за два года до них19. Тем не менее, папа счел «выбор» свидетелей вполне приемлемым. Он сообщил, что лично допросил некоторых тамплиеров, «и не мало, но вполне достаточно, и не каких-то людишек, но братьев, пользовавшихся большим уважением». Он отмечал, что эти тамплиеры делали свои признания сразу и по доброй воле «нам и нашим братьям» — сперва на закрытых допросах, а потом в присутствии всей коллегии кардиналов, — и «при всем нашем уважении к тем, кто дал эти показания, нам стало совершенно ясно, что упомянутые преступления и нарушения законности в ордене действительно имели место». Тамплиеры смиренно просили папу о милосердии, и Климент, хоть и испытывал отвращение к тому, что узнал о преступлениях ордена, отпустил им грехи, ибо то был его долг — вернуть в лоно церкви тех, кто признал свою вину и искренне раскаялся20. И все же вряд ли можно сказать, что Климент был до конца убежден в виновности тамплиеров. Во-первых, не все свидетели признали свою вину — священник Жан де Валь Гелоса, например,21 — и можно предположить, что были и другие. В булле «Subit assidue» от 5 июля папа достаточно осторожно отмечает, что признались не все 72 тамплиера, а лишь «некоторые из них», что совпадает с протоколом, где указано, что все тамплиеры выразили желание придерживаться прежних показаний, «за исключением нескольких человек»22. Ясно одно: Филипп дал папе вполне уважительный повод для возобновления расследований, в то же время не унизив его в глазах общества. Эти 72 тамплиера оказались тем средством, которое позволило папе, невыносимо страдавшему на глазах у всех от яростных нападок Гийома де Плезиа-на, спасти свое лицо и заявить, что король добровольно передал ему арестованных тамплиеров23, что, по крайней мере внешне, было очень важно для поддержания того авторитета, каким папа все еще пользовался у членов опального ордена. Более того, дальнейшие колебания относительно судьбы тамплиеров и возобновления судебного процесса в свете последних публичных заявлений Климента сделали бы его позицию более уязвимой для Плезиана, намекавшего, что папа якобы защищает еретиков. Новости быстро распространились по всему христианскому миру. 11 июля Жан Бургонь пишет королю Хайме, что накануне более 50 тамплиеров подтвердили свою вину перед кардиналами Пьером де ла Шапель, Беренгаром Фредолем, Этьеном де Суизи и Ландольфо Бранкаччи, а затем им было даровано отпущение грехов и примирение в церковью, и они выразили готовность понести любое наказание и выплатить любой штраф, какие им назначит Святой Престол24.

Примерно в то же время король, возможно втайне от других, сделал папе ряд новых предложений относительно будущего членов ордена и их имущества. Точно датировать данное событие трудно, но поскольку эти предложения были сделаны с соблюдением всех внешних формальностей, никак не посягали на авторитет и прерогативы папы, да и написаны были в спокойных тонах, далеких от язвительной риторики Плезиана, то все это, возможно, произошло практически одновременно с передачей папе 72 тамплиеров, ознаменовав начало новой, более склонной к компромиссам политики французского короля. Краткое послание Филиппа Красивого папе, в котором король официально передает имущество тамплиеров под надзор назначенных им особых кураторов, датировано 27 июня — именно в этот день первая группа свидетелей предстала перед папой25. Это, видимо, подтверждает тот факт, что назначение кураторов также было оговорено в предложениях Филиппа.

Суть предложений заключалась в том, что король согласен передать тамплиеров под юрисдикцию церкви, но, «поскольку та не может пока что обеспечить им должную охрану, они будут некоторое время находиться, по просьбе Церкви, под охраной людей короля». А прелаты смогут со спокойной душой заняться «своим прямым делом» (т. е. начать расследование). Передача имущества требовала более детальной договоренности. Его следовало использовать для помощи Святой Земле «в соответствии с намерениями жертвователей» и под неусыпным контролем со стороны епископов соответствующих диоцезов. Основную же распорядительную власть следует передать в руки «добрых, верных и надежных людей», которых выдвинут как сам король, так и епископы и которые будут подотчетны как королевским чиновникам, так и служителям церкви. Папа пусть сам назначит досмотрщиков, которые будут ежегодно заслушивать полный отчет этих распорядителей. Но, поскольку средства, полученные с этой собственности, «не могут быть с пользой и в безопасности сохранены без привлечения королевской стражи», король должен обеспечить для них надежное хранилище и охрану. Отчет об этом должен представляться служителям церкви и назначенным папой досмотрщикам. Король, со-гласуя свою волю с волей Святой церкви, должен гарантировать, что деньги эти будут использоваться только во благо укрепления и процветания Святой Земли и ни на что более26.

По всей видимости, Климент согласился практически со всеми предложениями короля, однако в ответном послании значительно уточнил условия. Тамплиеров передадут непосредственно папе, а затем уже в процесс включатся остальные прелаты, получившие на это разрешение. Тамплиеров должны охранять «по просьбе церкви» стражники короля, однако доступ к ним для представителей папы должен был свободен и «лишен каких бы то ни было препятствий». Митрополиты в каждой провинции совместно с лицами, назначенными самим папой, будут вести расследование по индивидуальным делам, однако дела руководителей ордена будут переданы непосредственно папе «с тем, чтобы иметь возможность судить о деятельности ордена в целом». Что же до имущества тамплиеров, то, если орден будет распущен, его можно будет использовать исключительно во благо Святой Земли, как то и предусмотрено. Папой будут назначены кураторы, отвечающие за это имущество в каждом диоцезе, а также одному из местных епископов диоцеза будет поручено распоряжаться этим имуществом от лица тамплиеров, пока расследование еще не закончено. Король должен передать имущество, «которое захватил и удерживает» папским кураторам, однако королю также позволено втайне от других предложить папе кандидатов на эти посты. Кураторы будут отчитываться перед епископами или же перед комиссией, специально присланной папой, но опять же король может сделать свои (тайные) предложения относительно назначения в эту комиссию тех, кого считает нужным, «если так будет лучше для дела», хотя папа несомненно и сам назначит в комиссию преданных ему людей. Деньги, сданные после отчетов, следует поместить в безопасное место, и собранные суммы должны быть тщательно документированы и сохранены для использования во благо Святой Земли, если не возникнет необходимости вернуть их ордену. Своими предписаниями Климент хотел предупредить любые пересуды относительно того, имеют ли папа и король право распоряжаться собственностью ордена во время судебного процесса. И наконец, папа согласился возобновить процесс по делу тамплиеров во Франции, причем инквизиция должна была взаимодействовать со светским судом. На эту уступку папа пошел с явной неохотой, ибо чувствовал, насколько она «унизительна» и для него, и для Святой инквизиции. В заключение он пишет, что данная ситуация сохранится до тех пор, «пока не будет новой договоренности относительно дальнейшей судьбы тамплиеров и имущества ордена»27.

Итак, король и папа, похоже, наконец о чем-то договорились, ибо — и это весьма существенно — ответ папы на предложения короля гласил, что «святейший папа намерен, прежде чем король покинет Пуатье, подготовить разумные и достойные предписания обо всем, что относится к ордену тамплиеров», и действительно, условия, которые Должны были определять направление судебного расследования в ближайшие четыре года, были изложены папой в серии булл, изданных в июле-августе 1308 г., после окончания допросов семидесяти двух тамплиеров. В булле «Subit assidue» от 5 июля Климент объясняет, почему он отозвал инквизиторов, проводивших расследование по делу тамплиеров: Гийом де Пари, инквизитор Франции, хотя и находился практически с ним по соседству, ничего ему не сообщал о планируемых арестах, и этот факт в сочетании с судебной процедурой, проведенной «с суетливой поспешностью», вызвал у папы серьезные подозрения. Климент, однако, готов был принять объяснения по этому поводу (и они были ему предложены) со стороны короля, инквизиторов и прелатов Франции — и ему сказали, что необходимо было действовать быстро в связи с угрозой невосполнимого ущерба, который может быть нанесен истинной вере. Изначально он не был склонен верить обвинениям по адресу ордена, однако показания самих тамплиеров, которые он недавно слышал собственными ушами, его убедили. Поскольку папе и кардиналам не представляется возможным самим рассмотреть все индивидуальные дела членов ордена, Климент готов вскоре возобновить следствие и дать возможность архиепископам и инквизиторам тщательно изучить дело каждого тамплиера. Эти расследования должны иметь силу церковной цензуры, и по делу каждого обвиняемого может быть вынесен отдельный приговор28. В тот же день особым указом Климент V восстановил полномочия Гийома де Пари, хоть и не мог удержаться, чтобы не высказать ему, что гнев папы, который он на себя навлек, справедлив29. 13 июля папа постановил, что епископальные расследования должны проводиться самим епископом и двумя канониками кафедрального собора, а также двумя доминиканцами и двумя францисканцами30. Жану Бур гоню стало известно, что папа намеревался сделать аналогичные указания и для расследований в других христианских странах, где производились аресты тамплиеров31. Официально всех тамплиеров надлежало передать кардиналу Пьеру де ла Шапель, уполномоченному папой, но на самом деле они по-прежнему находились во власти короля, хоть их и должны были предоставлять для допросов церковным судам, когда те выразят такое желание32. Между 9 и 12 июля Климент официально утвердил согласованные меры по управлению собственностью тамплиеров посредством назначенных кураторов33. Последние приготовления описаны в серии булл от 12 августа 1308 г., хотя одна из них, по всей видимости, была издана несколько позже34. Булла «Faciens misericordiam» выдвигает план папы относительно дальнейшего ведения расследования. В ней говорится, что, лишь став папой, он услыхал толки о том, что тамплиеры «впали в отвратительную, неслыханную ересь, занимаются идолопоклонством и развратом, совершая грех содомии, и творят прочие преступления». Он сперва не хотел верить этим обвинениям, поскольку

не похоже, чтобы столь преданные вере люди, известные своей храбростью и тем, что проливали кровь во имя Господа нашего, часто подвергая себя смертельной опасности и неоднократно показывая нам на деле свою преданность церкви — как во время отправления служб и церковных таинств, так и во время постов, соблюдая святые законы церкви, — могли забыть о спасении души своей и совершать подобные богомерзкие деяния.

Но вскоре король Франции, которому об этих преступлениях давно доносили, «не из алчности, ибо он не имеет намерения предъявлять права на имущество тамплиеров или его конфисковывать», но «с пылом стойкого защитника веры, следуя благородному примеру своих предков», послал папе несколько писем с содержавшимися в них многочисленными сведениями относительно происходящего в ордене. Впечатление от этих писем и слухов было, по словам папы, усилено свидетельством одного рыцаря, занимавшего в ордене значительный пост — по-видимому, об этом же человеке идет речь и в булле «Pastoralis praeeminentiae», изданной в ноябре 1307 г.35, — который описывал отречение от Иисуса Христа, плевание на крест и «другие немыслимые и несовместные с представлениями честного человека действия». Климент чувствовал, что долг велит ему теперь прислушаться к выдвинутым обвинениям, ибо рассказ этого благородного рыцаря был подкреплен и другими показаниями, которые дали «герцоги, графы, бароны и прочие представители знати, а также представители духовенства и простого народа Франции», добровольно являвшиеся к папе. В конце концов, преступления эти доказывались и многочисленными признаниями самого великого магистра ордена, его приоров и рядовых тамплиеров, сделанными перед собранием французских клириков и инквизиторов. Позор ордена стал настолько очевиден, что его нельзя было долее терпеть, ибо это вело «к страшному скандалу и великой опасности», а потому в Пуатье перед Климентом и предстали 72 тамплиера, дабы он мог задать им свои вопросы. Он хотел допросить и руководителей ордена, однако тем помешала явиться в Пуатье болезнь, и ему пришлось послать в Шинон трех своих кардиналов, чтобы они допросили их там, и эти кардиналы также выслушали весьма многочисленные признания. Булла заканчивалась подтверждением того, что теперь советы провинций должны заняться тщательным рассмотрением индивидуальных дел арестованных тамплиеров36.

Однако Климента не удовлетворяло, что процесс, по сути, оказывался в руках провинциальных прелатов, и он посредством буллы учредил еще одну форму расследования: по поводу деятельности ордена в целом, а не отдельных его членов. Были поименно названы восемь членов папской комиссии, которые должны были

лично отправиться во все города провинции Сане и зачитать в публичных местах, наиболее для этого подходящих, наш эдикт, призывая именем святейшего папы тех, кто стремится к справедливому расследованию этого дела, явиться на заседание комиссии, где будут рассматриваться вопросы, которые мы указали в нашей булле, а также некоторые другие, которые подскажет вам ваша предусмотрительность и усердие.

Если же кто-либо станет препятствовать действиям комиссии или вмешиваться в ее работу, «вы должны, следуя церковным законам и не принимая никаких апелляций… привлекать на помощь светские власти»37. Деятельность папы после допроса 72 тамплиеров завершилась изданием третьей важной буллы «Regnans in coelis», в которой Климент в полной мере дал выход предчувствию беды, которое владело им во время выступления в июле-августе 1308 г.

Но увы, новый скорбный голос доносится до нас, описывая немыслимое зло, творимое братьями этого ордена, и голос этот тревожит нашу душу, неся нам печаль и уныние, пробуждая ужас в душах людей, слышащих его, ибо всем нам, верующим христианам, придется испить новую чашу непереносимой горечи; и пока, как того требует насущная необходимость, мы продвигаем вперед расследование этого дела, душа наша будет страдать, а усталые члены подкашиваться под нами… Ибо не может истинный католик не печалиться и не страдать, услышав все это! Не может он сдержать тяжкие вздохи и слезы, узнав о столь страшных событиях, ибо весь христианский мир скорбит о случившемся и все верующие тяжко горюют, узнав о совершенных преступлениях».

Однако «лекарство от всех печалей» было под рукой: нужно созвать Вселенский собор, где и рассмотреть судебные дела как ордена в целом, так и отдельных его членов. Собор был назначен на 1 октября 1310 г., и на нем должно было быть рассмотрено не только «дело тамплиеров», но возможная помощь Святой Земле путем возобновления крестовых походов, а также общие вопросы реформы Церкви. Собор предполагалось собрать в Дофине, в небольшом городке Вьене38.

Следствие было возобновлено, а также отдан приказ начать два новых процесса — один по делу всего ордена в целом, другой — по индивидуальным делам тамплиеров, и Вселенский собор, в частности, должен был проанализировать результаты этого всплеска судебной активности. Французское правительство, казалось, было полно решимости извлечь как можно больше выгоды из теперешних, явно примиренческих настроений Климента V. Еще бы, полгода ожесточенных усилий не дали никаких результатов — и всего лишь из-за упрямства папы! Однако теперь оборона, казалось, прорвана; раз папа в целом готов к сотрудничеству в деле тамплиеров, значит, настало, видимо, время возобновить обсуждение и многих немаловажных деталей. Опытный шантажист и вымогатель, Ногаре вечно высматривал, что бы еще прибрать к рукам. С епископа Труа Гишара, помимо всего прочего обвиненного в отравлении покойной королевы, за год до описываемых событий были сняты все обвинения, однако теперь король послал Клименту просьбу о новом расследовании,

сочтя, что преступление этого епископа есть прямое посягательство на его святейшество папу и на его величество короля, а также на католическую веру. Преступления эти послужат опасным примером, если их оставить без наказания, ибо здесь затронута честь детей и других родственников покойной королевы. Если церковь не отомстит за столь страшное злодеяние и не поможет справедливости восторжествовать, дети и близкие королевы, хоть и окутаны скорбной печалью, будут чувствовать себя не отмщенными, а столь великий грех останется без возмездия.

Климент приказал архиепископу Санса вновь заключить Гишара в тюрьму и 9 августа начать против него судебное расследование, пригласив себе в помощь епископов Орлеана и Осера39.

Более существенным моментом — и для Ногаре, и для папы — было, однако, то, что «дело тамплиеров» как бы переплеталось с давно начатым расследованием преступлений Бонифация VHP40. Хотя в 1307-1310 гг. расследование это продвигалось не так быстро, как «дело тамплиеров», оно беспокоило папу куда сильнее, ибо в результате обвинительного приговора Бонифацию удар пришелся бы в самое сердце папства, значительно подорвав его престиж. Плезиан вновь призывал папу поскорее решить вопрос о канонизации Целестина V, эксгумации Бонифация VIII и сожжении его праха и об отпущении грехов Ногаре и примирении его с церковью, от которой он был отлучен за организацию нападения на Бонифация в Ана-ньи. Плезиан также постоянно оказывал на папу давление, побуждая сменить резиденцию и переехать на постоянное жительство во Францию. Климент с радостью готов был канонизировать Целестина и обещал провести расследование по поводу истинности тех чудес, которые ему приписывали, однако, что касается остального, то энтузиазма он отнюдь не испытывал. Он не мог прямо помешать судебному процессу против Бонифация, но, если верить некоторым источникам, в частности сделанному в XVI в. переводу манускрипта французского автора, современника Климента V, он утверждал, что покойный папа «за время своего правления показал себя добрым христианином и честным деятельным католиком, а потому заслуживает всяческого почтения, и нас (т. е. папу) удивляет просьба короля о расследовании, и мы просим (Филиппа IV) прекратить попытки навязать нам это судебное дело»41. В отношении Ногаре Климент оставался и вовсе непреклонен. По мнению Птолемея Луккского, он говорил о Ногаре «с отвращением» и никогда в жизни не отпустил бы ему грехи42. Что же до постоянной резиденции во Франции, то Климент утверждал, что не может там остаться по двум причинам: во-первых, он собирается ехать в Рим, а во-вторых, его кардиналы пострадали бы, окажись они в «столь дальнем углу христианского мира»43. Но, несмотря на личную неприязнь папы к Ногаре и его благочестивые намерения вскоре отправиться в Рим, всем было ясно: в целом Климент настроен примиренчески. Король, видимо, уехал из Пуатье 24 июля44, однако его министры задержались там, продолжая оказывать на папу давление, и 12 августа, как сообщает Жан Бургонь, папа провел открытую консисторию, где заявил, что с 2 февраля следующего года начнет расследование «тех мрачных предположений», которые были сделаны по адресу Бонифация VIII45.

Во вторник, 13 августа Климент наконец выехал из Пуатье, где оставался безвыездно с 26 мая, постоянно занятый проблемами, связанными с Францией, и в пугающей близости от французских войск46. Тот факт, что папа вообще смог выехать из Пуатье, дает основания предполагать, что французское правительство достигло своих политических целей. Папа явно не смог отвоевать у французского короля право распоряжаться жизнью и имуществом тамплиеров. Это был крупный проигрыш, ибо практически собственность тамплиеров осталась в полном распоряжении Филиппа, несмотря на благие намерения папы помочь Святой Земле. Ему пришлось также возобновить судебное расследование по делу тамплиеров, однако считать это полной капитуляцией папы было бы несправедливо: папа возобновил расследование с таким прицелом, чтобы еще по крайней мере года два никакого окончательного решения относительно судьбы ордена принято не было, после чего он надеялся вынести этот вопрос на Вселенский собор, где его слово было бы решающим. Есть все основания полагать, что в октябре 1307 г. Филипп Красивый рассчитывал завершить дело тамплиеров в течение нескольких недель или, в крайнем случае, месяцев, и когда на его пути к намеченной цели встал разъяренный понтифик, королю пришлось мобилизовать все средства, чтобы заставить папу вынести ордену приговор и закрыть процесс уже в 1308 г. Однако оказалось, что и этого он сделать не в состоянии, поскольку Климент ясно дал понять, что данный вопрос для него по-прежнему остается открытым и, как бы там ни было, огульно обвинять тамплиеров он не станет. Меры относительно имущества ордена, на которые папа согласился пойти, он считал временными, ибо впоследствии все еще могло быть возвращено прежним хозяевам. Несмотря на непрерывное давление, Климент, при всех недостатках своего характера, проявил стойкость и не поступился своими принципами: орден, утверждал он, есть организация духовная и подлежит церковной юрисдикции, так что окончательный приговор тамплиерам — прерогатива папы.

Климент пребывал на своем высоком посту уже три года, но так и не съездил в Италию, не говоря уж о Риме. Вместо этого он вынужден был без конца колесить по Франции и заниматься ее проблемами. Французский король открыто настаивал, чтобы папа окончательно переселился в пределы королевства, где ему — и Климент отлично это понимал — будет значительно легче оказывать на него и кардиналов давление в решении двух основных вопросов: о тамплиерах и о Бонифации VIII, которые папе удалось пока отложить, но которые, и это он тоже отлично понимал, сами собой не исчезнут. Именно это, скорее всего, и повлияло на решение папы в конце лета 1308 г. все-таки покинуть Пуатье и устроить временную резиденцию в Авиньоне. По крайней мере, Авиньон был на пути в Италию и, хотя и близко, но все же вне пределов королевства Капетингов и на достаточном расстоянии от его столицы, находившейся на севере Франции. В 1274 г. папа Григорий X купил в Конта-Венессен земли с городом Авиньоном, так что, хотя территория Авиньона со всех сторон была окружена владениями Карла, короля Неаполитанского, и, таким образом, оставалась в сфере влияния Франции, чисто формально Авиньон принадлежал папе римскому. 12 августа Климент решил объявить о своем намерении; его двор должен был собраться в новой резиденции к 1 декабря47. Это была попытка хотя бы отчасти освободиться от душившего папу королевского пристального внимания и того давления, которое министры Филиппа оказывали на Климента и папство. Кроме того, в случае прямой конфронтации с властями Франции, что вполне могло проявиться еще в Пуатье, такое местоположение резиденции было менее уязвимым. В то же время папа имел бы в своем распоряжении одну из наиболее стабильных управленческих структур с развитой канцелярией. Французские дела, разумеется, и после переезда папы в Авиньон должны были оставаться для папы главенствующими, однако представителям прочих христианских государств стало бы значительно легче общаться с ним. Поэтому в середине августа весь папский двор снялся с насиженного места в Пуатье. Климент с небольшой группой кардиналов намеревался поехать в Бордо, а по дороге завершить еще кое-какие незаконченные дела, так что задержался буквально в четырех-пяти лье от Пуатье48.

Одно лишь важное исключение сделал Климент в своем генеральном плане расследования по делу тамплиеров: он намеревался лично разобраться с руководителями ордена. 14 августа папа послал в Шинон трех своих кардиналов — Беренгара Фредоля и Этьена де Суизи, французов из близкого окружения короля, и Ландольфо Бранкаччи, итальянца, — чтобы они повидались с этими людьми. Шинон, как свидетельствует Жан Бургонь, находился примерно в 16 лье от того места, где остановился папа, чтобы дождаться там отчета кардиналов49. Между 17 и 20 августа кардиналы допросили основных руководителей ордена — приора Кипра Рэмбо де Карона, приора Нормандии Жоффруа де Шарне, приора Пуату и Аквитании Жоффруа де Гонневиля, генерального досмотрщика ордена Гуго де Пейро и, в самый последний день, великого магистра Жака де Моле. Ногаре, Плезиан и главный тюремщик тамплиеров Жан де Жанвиль, сыгравший впоследствии выдающуюся роль в деятельности папской комиссии в 1309-1311 гг., постоянно присутствовали на этих допросах, что весьма смущало допрашиваемых и в итоге дало виолне предсказуемые результаты: в основном, руководители ордена повторили признания, сделанные ими в октябре-ноябре 1307 г., тем самым придав больший вес показаниям тамплиеров, выступавших перед папой в Пуатье. Руководителями ордена были зрелые мужи, каждый прослужил не менее 28 лет, а четверо вступили в орден еще в отрочестве, т. е. состояли в нем лет по 40 и более. Они сделали определенную карьеру, заняв в итоге ключевые посты, так что вырванные у них признания стали поистине проклятьем как для них самих, так и для ордена в целом. Ни один не согласился со всеми предъявленными тамплиерам обвинениями, однако (возможно, они так условились) все признались в отречении от Христа, в плевании на распятие, в поощрении содомии и идолопоклонства. В некоторых деталях они, правда, расходились — например, де Гонневиль несколько раз показал, что приор, принимавший его в орден, пощадил юношу и не стал заставлять его отрекаться от Бога и плевать на распятие, взяв с него обещание держать это в тайне, — однако общий результат допросов, учиненных кардиналами в Шиноне, лишь усугубил вину ордена. Вдобавок к собственным признаниям Жак де Моле, например, попросил кардиналов выслушать также признания одного служителя. В заключение каждый из раскаявшихся получил отпущение грехов и был прощен церковью50. Затем кардиналы вернулись к папе, который, выслушав их, нашел, что «великий магистр и другие братья явно отступили от предписанного им Устава, хотя одни больше, другие меньше»51. Король Филипп был доволен — в сентябре он собственноручно написал королю Хайме Арагонскому, подчеркнув, что получил признания «более чем шестидесяти тамплиеров — рыцарей, священников, приоров и прочих, — которые занимали важнейшие посты в своем исполненном ереси ордене» во время слушаний в Пуатье, а затем и новые признания, сделанные «более полно, чем ранее», от руководства ордена, находившегося в Шиноне, и все это должно было бы вдохновить короля Хайме на дальнейшие шаги против тамплиеров на своей территории52.

Король не стал бы так бурно выражать свой восторг, если бы предвидел грядущие события. Начав сразу несколько новых процессов, Климент V «открыл» для себя и широкий спектр возможностей отсрочить окончательный приговор. После взрыва активности в папской канцелярии в июле-августе, сейчас казалось почти невероятным, что папская комиссия или инквизиционные суды в епархиях когда-либо вообще начнут свою деятельность. Жан Бургонь, не преследовавший в деле тамплиеров никаких личных целей, описывает эти «каникулы» — с 12 августа по 1 декабря — как «очень долгие» и вызывавшие у него серьезную озабоченность по поводу завершения порученных ему королем Хайме дел до того, как папа покинет окрестности Пуатье53. Климент снова воспользовался своей излюбленной тактикой — отсрочками и увиливаниями. В течение всего судебного процесса он очень четко реагировал на все начинания Филиппа, и положительные сдвиги почти всегда оказывались инициированы французским правительством, а не папой. Динамичное реформаторское правление Григория X, Урбана II и Иннокентия III часто приводило церковь к настоящим сражениям за свою независимость, но то были сражения примерно равных соперников, битва двух колоссов — папства и империи, — тогда как Климент V оказался втянут в довольно подлую и изначально несправедливую войну, в которой ему оставалось лишь маневрировать и увиливать и из которой он так и не решился выйти.

Письмо Климента королю Филиппу от 6 мая 1309 г. содержит достаточно намеков на атмосферу сонного оцепенения, которую создавала папская администрация в соответствии с курсом, выбранным Климентом еще летом. Папа пишет, что получил послание Филиппа с жалобами на условия, выдвинутые папой в Пуатье, так что теперь ему придется тщательнейшим образом разбираться с каждым отдельным «сомнением», как он их называет. Король был раздражен тем, как мало сделано после переговоров в Пуатье, и писал папе, что у данного процесса могут быть весьма «печальные и опасные последствия», если дело немедленно не ускорить, поскольку бесконечные отсрочки уже причинили «огромное зло», ибо многие тамплиеры теперь отказывались от первоначальных признаний, а возмущенный народ распространял слухи, что королю и папе нужно только одно — прикарманить имущество ордена. Папа также в раздраженном тоне ответил, что никаких отсрочек не разрешал, однако приказал вести дело «со всем тщанием» и постоянно следил за процессом за исключением лишь того периода, когда был болен после переезда в Авиньон. Себе он взял лишь малую толику движимого имущества тамплиеров, недостаточную даже для покрытия расходов на содержание кардиналов, занятых следствием.

Король и некоторые французские прелаты были тоже озабочены отсутствием ясности в документах, выработанных в Пуатье для ведения судебных процессов, так что папа решил разом прояснить ситуацию. Он вынужден был согласиться с упреками короля в том, что так и не послал письма с приказом начать епископальные расследования в Лионе, Бордо и Нарбоне, и обещал немедленно их послать. Не была учреждена и папская комиссия, которая, как предполагалось, займется расследованием деятельности ордена в целом. Климент согласился, что этой комиссии лучше начать работу в провинции Сане, поскольку большая часть арестованных тамплиеров содержалась в таких городах этой провинции, как Париж, Тур и Сане. Согласен он был и с тем, что комиссии ни к чему переезжать с места на место, а лучше оставаться в Сансе или в Париже — собственно, Филипп был уверен, что комиссия будет заседать именно в Париже, главном городе провинции, оставаясь под неусыпным контролем французского правительства. Климент, однако же, не хотел, чтобы комиссия занималась расследованием индивидуальных дел тамплиеров, опасаясь, что между следственными органами может возникнуть конфликт «из-за чрезмерного их количества». Более того, папа заявил, что не позволит разделить комиссию на подкомиссии, иначе «покажется, что мы во всем, что касается этого дела, покорны вашим желаниям».

Король также задал папе несколько вопросов по процедуре, недостаточно хорошо освещенной в папских буллах. Стоит ли доставлять тамплиеров в те диоцезы, откуда они родом, дабы они предстали перед епископальной комиссией, если это может повлечь за собой задержку? Нужно ли заново рассматривать дела тех обвиняемых, которые уже были рассмотрены по меньшему, чем был установлен папскими буллами, списку обвинений? Как следует поступить с теми, кто впоследствии отказался от первоначального признания своей вины? И с теми, кто упорно не признается ни в чем, несмотря на тяжесть имеющихся против них улик и подозрений? Папа старательно отвечает на каждый из вопросов: нет нужды перевозить обвиняемых из города в город для того, чтобы они могли предстать перед епископальными комиссиями; дела тамплиеров, в прошлом допрошенных папой и кардиналами, в пересмотре не нуждаются, а те, кто уже представал перед церковным или инквизиционным судом, могут быть в случае раскаяния примирены с церковью или же приговорены, если это следует из результатов проведенного судебного расследования. Климент особо подчеркнул, что обычно законы церковного суда запрещают провинциальным советам выносить окончательный приговор без согласования его с папой, однако, в порядке исключения, он готов разрешить это для ускорения процесса, хотя и намерен оставить для своего личного рассмотрения дела руководителей ордена тамплиеров. Относительно тех, кто отказался от первоначальных признаний либо проявил упорство и ни в чем не признался, Климент явно пребывал в растерянности, но пообещал королю разобраться с этим вопросом и более подробно ответить в следующий раз. Филипп попытался вмешаться и в отношения папы с правителями других государств. Так, например, он хотел знать, почему некоторым богатым немецким прелатам позволено не делать взносов на проведение следствия по делу тамплиеров и почему папа до сих пор не направил свои указания о порядке проведения расследования ни в одну страну, кроме Франции и Англии, ибо успеха в деле ожидать трудно, если условия судебной процедуры не будут для всех одинаковы54. Король явно был недоволен устроенной папой бюрократической волокитой.

Видимо, вскоре после этого Гийом де Бофе, епископ Парижский, разослал по своему диоцезу папские инструкции относительно проведения судебного расследования советами провинций; в этих инструкциях содержались указания по поводу тамплиеров, которые отказались от своих первоначальных признаний или же проявили упорство. Возможно, Климент велел епископу самому придумать модель судебной процедуры, которая в дальнейшем может быть использована и в других диоцезах. В назначенный день и час тамплиеров надлежало доставить к епископу или инквизитору и принудить поклясться на Библии, что говорить они будут только чистую правду как о себе, так и о других, а затем спросить их о времени и месте вступления в орден55.

Далее епископ Парижский подробно описывает, как именно нужно проводить допрос, и эти методы представляются нам общими для любого инквизиционного процесса, где разбираются дела еретиков56. Тех тамплиеров, которые упорно отвергают предъявленные им обвинения, следует допрашивать несколько раз, особое внимание уделяя ведению протоколов, дабы сразу можно было определить, есть ли в ответах обвиняемых различия. Спрашивать их нужно прежде всего о времени и месте вступления в орден и о том, кто их туда принимал, а затем — о тех, кто при этом присутствовал, и как именно происходил прием. Их непременно следует спросить, отводили ли их в какое-либо потайное место после торжественной церемонии, и если отводили, то что там происходило, каким образом это Делалось и кто при этом присутствовал. Если кто-то из присутствовавших еще жив, следует допросить их, дабы они подтвердили показания обвиняемого. А если их невозможно доставить в суд, местному священнослужителю следует направить письмо в тот диоцез или же город, к которому они приписаны, и пусть тамошний священник снимет необходимые показания. Самого тамплиера нужно держать под стражей и отдельно от других. А также его непременно следует спросить, видел ли он, как принимали в орден других, и выяснить подробности этого приема.

Далее говорилось о том, как следует поступать с теми, кто и после подобных допросов продолжает упорствовать в непризнании вины. Их следует «ограничить в пище, а именно посадить на хлеб и воду, и применить к ним некоторые другие способы „освежения памяти", пока они не ослабеют духом и телом, когда с ними разговаривать станет значительно легче». Если же так и не удастся убедить их сказать правду, то им следует предъявить признания великого магистра и других руководителей ордена, которые приведены в папской булле, а также сообщить, что очень многие тамплиеры уже признали свою вину, причем совершенно добровольно. Если же под рукой есть признавшийся и раскаявшийся тамплиер, его следует послать к ним для беседы, чтобы он попытался убедить их. И наконец, если все остальное не даст результата, следует припугнуть их пыткой и показать им пыточные инструменты. В качестве последнего аргумента следует применить пытку — сперва легкую и с полным соблюдением правил ведения судебной процедуры, т. е. в присутствии клирика и «без излишеств». Такие обвиняемые не должны допускаться к церковным таинствам, только к исповеди, и при этом следует выделить такого духовника, который «сумел бы внушить им должный страх и заставить говорить правду во имя спасения и благополучия души и тела». Духовник, однако, не должен отпускать грехи или хоронить тамплиеров на освященной земле, если они продолжали упорствовать в своих греховных заблуждениях.

С теми же, кто признал свою вину и не отрекся от своих признаний, следует, напротив, обращаться значительно мягче. Им следует даровать отпущение грехов и примирение с церковью, «позволять присутствовать при отправлении церковных таинств и содержать (в тюрьме), не слишком ограничивая в удобствах и пище», хотя и под стражей. Тем, кто сперва отрицал свою виновность, а затем признался, следует разрешить причащаться и исповедаться, хотя относиться к ним следует с должным подозрением; им также следует даровать отпущение грехов и примирение с церковью; кормить их полагается без ограничений. «Что же касается клятвопреступления, которое они, возможно, совершили, сперва отрицая свою вину, то эти грехи им следует отпустить и назначить искупительную епитимью». Все виды возможного поощрения годились, лишь бы обвиняемые придерживались первоначально сделанных признаний. Последнюю группу как раз составляли те, кто от них отказался. С этими обвиняемым обращаться следовало примерно так же, как с теми, кто отрицал свою вину с самого начала, — т. е. не допускать к причастию и прочим таинствам, разрешив исключительно исповедь.

Подобные инструкции явственно свидетельствуют, что инквизиция действовала с помощью кнута и пряника. Пытка могла быть оправдана на том основании, что телесные страдания — пустяк по сравнению с проклятием души. К сожалению, протоколы епископальных расследований практически все утеряны, и то, что известно нам теперь о работе провинциальных советов, собрано по крупицам из более поздних выступлений различных свидетелей, представших перед папской комиссией, которая расследовала Деятельность ордена в целом. Письмо, написанное Климентом, по всей вероятности, в мае 1309 г., свидетельствует, что к этому времени сделано было еще очень мало, поскольку в некоторые диоцезы распоряжения папы о проведении епископальных расследований даже не посылали. Но все же кое-где, видимо, такие расследования уже велись, ибо известно, что епископ Клермона с 4 по 10 июля 1309 г. допросил 68 тамплиеров57; сохранилось и замечание тамплиера Гийома д'Аррбле, приора Суаси в диоцезе Мо, сделанное в феврале 1311 г., о том, что его допрашивали за тринадцать месяцев до того, как он предстал перед советом в Сансе в мае 1310 г., т. е. допрос происходил весной 1309 г.58.

Во время слушаний в Клермоне 39 тамплиеров признали свою вину, хотя вопреки предписаниям епископа Парижа особого давления на них, видимо, не оказывалось, ибо остальные 29 человек продолжали отстаивать свою невиновность. Под конец слушаний обвиняемых разделили на две группы — на тех, кто подтвердил свое первоначальное признание, и тех, кто продолжал упорствовать, отрицая свою вину, причем последние еще и заявляли, что «если в будущем — из страха перед пыткой, тюремным заключением или умерщвлением плоти — они все же признаются в том, в чем признавались другие, то не хотели бы, чтобы им верили»59. И все же пытки, угрозы и унижения применялись повсеместно. В парижском диоцезе служителя ордена Жана де Ферна пытали три месяца, так что, когда наконец предстал перед епископом, он явно был «слаб разумом» в результате этих пыток. В ноябре 1309 г. он рассказал папской комиссии, что возвел на себя поклеп, признавшись в грехе содомии, из страха перед пыткой, которую вполне могли снова к нему применить. Этьен де Домон также был в Париже и, похоже, оказался не в состоянии сделать соответствующее заявление перед папской комиссией в феврале 1311 г., поскольку «был страшно напуган, что дал ложные показания перед епископом Парижским, так как более двух лет перед тем подвергался пыткам». Служитель ордена из Клермона Робер Ви-жье в феврале 1310 г. сообщил папской комиссии, что признал свою вину в Париже перед епископом Невера, потому что его самого ужасно пытали и к тому же он слышал, что многие его товарищи умерли под пытками60, французское правительство безжалостно пользовалось тем, что тамплиеры находились в его власти. В Пуатье Умбер де Пюи три раза был подвергнут пытке по приказу Жана де Жанвиля, главного тюремщика тамплиеров и сенешаля Пуатье. Когда он не пожелал признаваться в том, что от него требовали, его поместили в башню в Ньоре и держали там в цепях на хлебе и воде в течение 36 недель. Затем он все же признал свою вину в присутствии старшего юриста епархии и декана. Жана Бертальда пытали «не очень сильно», пока он не признался в присутствии того же чиновника и декана61. Южнее, в епископстве Сента трое братьев-служителей ордена показали перед папской комиссией в марте 1311 г., что их пытали и всячески запугивали. Гийом д'Эре сперва отрицал все предъявленные ему обвинения перед епископом Сента, однако угрозы и содержание на хлебе и воде заставили его переменить свое решение. Тома де Памплона признался «после множества тяжких пыток, примененных к нему ранее в Сен-Жан-д'Анжели… что считает показания великого магистра справедливыми и присоединяется к ним». Пьер Теобальд также частично признал свою вину в присутствии епископа Сента из страха перед пытками, что применялись к нему в течение предшествующих шести месяцев62. В диоцезе Перигора Консолен де Сен-Жорио признался епископу исключительно из страха перед пытками, примененными к нему в минувшем году, а также из-за того, что его полгода держали на хлебе и воде и не давали пристойной одежды, отобрав у него его собственные сапоги, камзол и плащ. 18 других тамплиеров, сидевших с ним вместе, тоже сообщали о пытках и голоде63.

Весьма зловеще и убедительно "выглядит документ, продемонстрированный папской комиссии в феврале 1310 г.; в нем говорится, что королевские тюремщики обязаны были заставить тамплиеров повторить ранее сделанные признания. Один из арестованных тамплиеров, Жан де Куше, предъявил комиссии письмо, запечатанное двумя печатями, «на которых, правда, буквы были видны не очень ясно». Письмо это было передано братьям ордена, находившимся в тюрьме Санса, неким клириком по имени Жан Шапен во время допросов, которые осуществлял специально приехавший для этого епископ Орлеана. В письме говорилось, что оно послано главными тюремщиками тамплиеров — Филиппом де Воэ и Жаном де Жанвилем — и адресовано Лорану де Бону, бывшему приору Эпе, а также другим заключенным санской тюрьмы.

Узнай же, что, как нам стало известно, господин наш король посылает к тебе епископа Орлеана, дабы ты был примирен с церковью. А потому заклинаем тебя: поддержи то честное признание, которое мы предоставили тебе право сделать, и веди себя чинно и благородно в присутствии упомянутого епископа Орлеанского, дабы у него не было причины сказать, что из-за тебя мы причинили ему беспокойство или заставили слушать лживые слова; передать письмо мы просили нашего возлюбленного клирика Жана Шапена, который будет говорить с тобой от нашего имени и которому тебе, возможно, приятнее будет поверить.

Письмо заканчивалось безоговорочным требованием покорности. «И знай, что святейший папа приказал, чтобы всех тех, кто не пожелает подтвердить свое признание, сделанное перед инквизицией, приговорили к смертной казни и сожгли на костре». Члены комиссии вызвали Филиппа де Воэ и спросили его об этом письме, но Воэ, и глазом не моргнув, ответил, что вряд ли такое письмо могло быть кем-то послано. Правда, клирик иногда брал его печать, однако ни одно письмо ею не запечатывалось без его ведома. Он никогда и никоим образом не понуждал тамплиеров говорить «что-либо кроме правды», и выразил желание, чтобы их самих допросили на сей счет. Тогда вызвали обоих — Жана де Куше и Лорана де Бона — и те подтвердили, что Воэ никогда не призывал их говорить «что-либо кроме правды»64.

Таким образом, контроль со стороны королевских властей летом 1309 г. был не менее жестким, чем в октябре 1307 г. Королевские слуги были не только тюремщиками тамплиеров, но пытали их и запугивали, считая себя вправе грозить им смертным приговором как упорствующим еретикам. Более того, королевские ставленники постоянно принимали участие в епископальных расследованиях. За время правления Климента V на многие церковные должности были назначены ставленники Филиппа. Архиепископ Санский, епископы Осера (дважды), Орлеана, Кам-бре и Каора — все они были, по сути дела, людьми короля, и благодаря им король сохранял свое влияние и во многих других епархиях65. В северных областях королевства, по крайней мере, да и во многих других местах Филипп Красивый обладал значительной властью над высшим духовенством.

В Пуатье папе не удалось вырвать из рук короля ни самих тамплиеров, ни имущество ордена. Официально считалось, что собственность тамплиеров будет сохранена и затем использована для освобождения Святой Земли. В августе 1308 г. папа написал кое-кому из прелатов, приказывая им сдавать имущество тамплиеров специальным комиссиям, созданным для управления этой собственностью; в случае неповиновения папскому приказу ослушникам грозило отлучение от церкви66. В январе 1309 г. Филипп IV заявил, что согласен с идеей создания таких комиссий. В письме, разосланном герцогам, графам, баронам, сенешалям, бальи и другим официальным лицам, он описывал, как совсем недавно простер свою длань над имуществом тамплиеров, «желая предотвратить опасность его расхищения», но «вовсе не имея намерения лишить орден права владеть своим добром, хотя куда лучше было бы передать все это в помощь Святой Земле». Затем, согласно договоренности с папой, он передал власть над этим имуществом в распоряжение специально выделенных для этого кураторов. «Мы передали все имущество, движимое и недвижимое, которое было изъято и сохранено нашими людьми в целости и сохранности и постарались, чтобы упомянутые кураторы и управляющие находились под охраной верных нам людей, если в том возникнет необходимость». Поэтому король приказывал всем, у кого имеется собственность, принадлежащая ордену, передать ее соответствующим властям67.

Практика, однако, показывает, что на местном уровне королевские управляющие явно не имели намерения согласовывать свои действия в отношении собственности тамплиеров ни с самими тамплиерами, ни с кем-либо еще. К Пасхе 1309 г. — всего через шесть недель после королевского письменного указа — бывшее приорство тамплиеров в Бонлье в диоцезе Труа было сдано во временное владение от имени Жана Герена де ла Вильнев-Ле-Руа, королевского управляющего, ответственного за имущество тамплиеров в бальяжах Труа и Мо. За ежегодную ренту в 200 малых турских ливров Анри де Бар из Онжона и Жак Бьолю д'Исль добились шестигодичной аренды трех поместий тамплиеров, принадлежавших приорству Бон-лье. В аренду не включались леса, находившиеся в общественном пользовании, озера, право получать налог на брак и налог на наследование имущества или надела, а также право вершить правосудие, хотя доходы по этим статьям также, по-видимому, поступали в королевскую казну. Движимое имущество было оценено и предоставлено арендаторам «для охраны от расхитителей», с условием вернуть его в целости и сохранности по окончании аренды или же выкупить. Если же управляющие решили бы, что выгоднее сразу же взять выкуп, они бы так и поступили — видимо, это условие предполагалось и указом68. Но никаких условий не цредусматривалось на тот случай, если тамплиеры будут оправданы или же если на Вьенском соборе, который должен был состояться в октябре 1310 г., будут приняты какие-либо иные решения в отношении имущества ордена. Вряд ли описанные случаи со сдачей в аренду поместий тамплиеров были единичными. В декабре 1310 г. Климент V писал королю, что подобная практика является повсеместной. «Что же до того, как распоряжаются имуществом тамплиеров в Вашем королевстве, нам известно, что многое уже утрачено или продано, как мы это и предвидели в Пуатье»69. Итак, папе оставалось лишь печально признать свою неспособность помешать королевской администрации распоряжаться собственностью тамплиеров по своему усмотрению.

Поскольку и сами члены ордена, и их имущество находились целиком во власти короля, да и на проводившиеся епископальные расследования огромное влияние оказывали его помощники, Филипп IV, должно быть, чувствовал себя в высшей степени уверенно и в отношении предстоящих слушаний дела тамплиеров на папской комиссии. Ранее в том же году он отослал Клименту список лиц, которых следовало в эту комиссию включить, и просил папу не вносить в этот список никаких изменений70, так что, разумеется, нужные ему люди среди восьми членов комиссии имелись. Председателем был Жиль Аселен, архиепископ Нарбонский, уже выступавший перед папой с публичными нападками на орден и в поддержку Плезиа-на во время слушаний в Пуатье в 1308 г. Его, конечно же, следует причислить к ближайшим советникам короля. Гийом Дюран, епископ Мандский, и Гийом Бонне, епископ Байё, также были ставленниками короля; первый к тому же принадлежал к семье отъявленных роялистов, а второй получил пост епископа, по сути, из рук Филиппа. В 1309-1311 гг., когда комиссия начала свою работу, Жиль Аселен и Гийом Бонне часто отсутствовали на ее заседаниях в связи с различными поручениями короля. Рено де ла Порт, епископ Лиможа, значительно меньше был связан с монархом, однако не похоже, чтобы он был его противником, ибо, как показывает случай с Бернаром Сэссе, во Франции начала XIV в. противникам Филиппа было просто не удержаться на своих постах. Таким образом, половина комиссии состояла из французских прелатов. Из остальных явными королевскими назначенцами не являлись только Маттео Неаполитанский, папский нотариус, и Жан де Монтлор, архидиакон Магелона. А вот двое других — Жан де Мантуя, архидиакон Транта, и Жан Агарни, прево Экса, — явно были связаны с ближайшим королевским окружением. Жан де Мантуя был финансовым контролером Пьетро Колонны, одного из важнейших про-французских кардиналов, члена того самого семейства, которое помогало Ногаре во время нападения на Бонифация VIII в Ананьи, а Жан Агарни в прошлом был прокуратором королей Неаполитанских из Анжуйской династии при папском престоле71. Следует отметить, что Жан Агарни так и не принимал участия в заседаниях комиссии по уважительной причине — он занимался сбором папской десятины на юге Франции72.

Поиск по сайту: