Отрицательное отклонение медленного потенциала

Отрицательное отклонение медленного потенциала (ООМП, или CNV — contingent negative variation) — особый род по­тенциала, определяемого событиями, который был совершенно случайно открыт Уолтером (Walter, 1964). Его группа иссле­довала обычные УВП (о которых говорилось выше) в задаче, связанной со временем реакции. В этом опыте за вспышкой света через определенное время следовал тон, который был для испытуемого сигналом для нажатия кнопки. Исследователи хотели проанализировать УВП при обоих стимулах. В то же время они изучали влияние различных фильтров на форму УВП. Как мы уже говорили, ЭЭГ обычно регистрируется в довольно узкой полосе частот (см. Приложение Е) — колебания потен­циалов с частотой менее 1 Гц обычно устраняются из ЭЭГ с помощью фильтра. Уолтер и его сотрудники однажды сохра­нили в записи эти низкочастотные колебания, и они заметили, что перед самым моментом нажатия кнопки в вертексном отведении происходит очень медленное отрицательное отклоне­ние.

Они тут же переключились на анализ этого ранее неиз­вестного феномена. Вскоре они нашли, что, как и в случае УВП, усреднение коркового ответа на ряд раздражителей позволяет яснее увидеть форму этой волны. На рис. 9.10 показаны отдельные реакции на серию стимулов и результат их усреднения. Эта иллюстрация может создать не совсем верное представление об истине: столь заметные изменения в необработанной ЭЭГ обнаруживаются обычно в среднем у одного из трех нормальных испытуемых (Cohen, 1974). Однако с помощью усреднения ООМП обнаруживается в таких условиях у всех испытуемых. Группа Уолтера вскоре устано­вила, что величина этого отклонения закономерно связана с быстротой нажатия кнопки. Более сильные отклонения отме­чались у людей с более коротким временем реакции. Уолтер и сотр. (Walter et al., 1964) назвали этот потенциал «волной

Глава 9

Головной мозг

Рис. 9.10. Типичное отрицательное отклонение вызванного потенциала. (Cohen,

Первые восемь кривых — индивидуальные реакции на каждый сти­мул. Затем представлено усредненное отрицательное отклонение.Отметка стимулов (нижняя кривая) показывает моменты их подачи' В - вспышка; Г - тон; К - нажатие кнопки.

ожидания», так как он, по-видимому, появлялся в момент когда испытуемый ожидал сигнала для нажатия кнопки

Во многих последующих работах данные об основных осо­бенностях ООМП были подтверждены и дополнены. Основная схема такого исследования оставалась прежней: за настора­живающим стимулом S, через какой-то фиксированный интер­вал (обычно 1-2 с) следовал сигнал S₂, на который испы­туемый должен был реагировать. Коэн (Cohen, 1969) показал что этот ответ не обязательно должен быть видимой двигатель­ной реакцией. Он предлагал своим испытуемым мысленно произносить слово how («как») после предъявления S₂ Какая-нибудь специфическая реакция на S₂ необходима.

Амплитуда ООМП варьирует в пределах от 10 до 50 мкВ ив среднем составляет около 20 мкВ. Ввиду малой амплитуды •и очень низкой частоты ООМП нужны особые меры предосто­рожности, чтобы избежать артефактов (см. Приложение Е)

Наибольшая амплитуда получается обычно при монополярной записи из Qz., хотя распределение потенциала на поверхности головы у разных испытуемых может быть различным (Co­hen, 1974).

Было установлено, что амплитуда ООМП возрастает, когда испытуемого спокойно просят сосредоточиться, говорят ему, что он все делает правильно. Смущение, тревога, неприятные новости и другие отвлекающие моменты имеют тенденцию снижать амплитуду ООМП (Cohen, 1974). Различные иссле­дователи характеризуют психологические состояния, при кото­рых возникает ООМП, как «ожидание», «волевое движение», «мотивация» и «внимание». Здесь уместно будет вспомнить слова'Уолтера: «Когда мы имеем дело со сложной проблемой или системой, допускающей ряд различных интерпретаций, люди почти всегда оказываются правы в том, что они утвержда­ют, и не правы в том, что они отрицают».

Недавно появился ряд сообщений, которые указывают на возможность использования ООМП в психиатрической диаг­ностике. Повреждение одного из полушарий, например, часто ведет к уменьшению амплитуды ООМП, особенно на поражен­ной стороне. Еще интереснее то, что восстановление функций после таких повреждений коррелирует с восстановлением амплитуды ООМП (Cohen, 1974).

Отклонения от нормы, не имеющие явной неврологической основы, также сопровождаются изменениями ООМП. На­пример, у психопатов с антисоциальными тенденциями ам­плитуда этой реакции почти всегда снижена. У больных с явлениями навязчивости ООМП имеет тенденцию сохранять­ся даже после того, как внешняя реакция осуществлена (Cohen, 1974).

Хотя ООМП обычно определяют довольно узко как не гативность в области вертекса, возникающую перед выполне­нием задания на время, Мак-Адам (McAdam, 1974) утвержда­ет, что это лишь частный случай «потенциала готовности», который, как показали Корнхубер и Дик (Kornhuber, Deecke, 1965), предшествует любому произвольному акту. Так, напри­мер, если испытуемый ритмически барабанит пальцем по столу, то на усредненной ЭЭГ в участках, предшествующих этой реак­ции, отмечается очень сходный отрицательный сдвиг. (Момент начала произвольного движения обычно регистрируют мето­дом электромиографии.) Эти потенциалы готовности появляют­ся примерно за полторы секунды до начала движения и имеют наибольшую амплитуду над активно вовлеченной областью коры. При этом, когда стучат пальцем правой руки, макси­мальный сдвиг регистрируется над левой двигательной корой Мак-Адам и Уайтэйкер (McAdam, Whitaker, 1971) обнаружили

6 Зак. 699

Глава 9

наибольшие потенциалы готовности, предшествующие произ­несению слов, над областью Брока (отдел коры, расположенный у большинства правшей в левой нижней части лобной области и имеющий отношение к речи).

„им⁸? я™ "^еДаВН«^0ТКР^ытые потенциалы, вызываемые внеш­
ними событиями, в будущем, несомненно, помогут нам в раскры­
тии тайн мозга. ^р

Прикладная психофизиология

Мы рассмотрели, как функционируют важнейшие системы орга­низма, как измеряют их функции и какое значение это имеет для психологии. Можно ожидать, что эти фундаментальные сведения будут все сильнее влиять на решение ряда весьма актуальных проблем, лежащих вне пределов академической науки. Например, такое сложное явление, как психическая ненормальность, еще только начинает открывать свои секреты психофизиологам.

Мы рассмотрим здесь подробно две важнейшие области, где уже сейчас находят применение результаты и методы психофизиологических исследований Это детекция лжи — одно из самых старых приложений психофизиологии и тре­нировка с помощью обратной связи — одно из новейших. Пути подхода здесь совершенно различны.

Область практической «полиграфии» (название, которое профессионалы предпочитают более откровенному термину «детекция лжи») создалась скорее вопреки успехам психо­физиологии, чем благодаря им. Люди, работающие в этой области, и академические ученые печатаются в разных жур­налах и встречаются на разных конференциях. Их взаимоот­ношения — это недоверие, основанное на незнании.

Приверженец академической науки скорее всего скажет, что в детекции лжи применяются слишком неточные приборы и слишком ненадежные методы, чтобы им можно было дове­рять, когда речь идет о жизни или смерти. В свою очередь специалисты по «полиграфии» скажут, что придирчивые критики живут в замках из слоновой кости и что детекция лжи выполняет важную социальную функцию, помогая право­судию в разоблачении преступников.

С другой стороны, практика использования обратной связи (выработка способности контролировать собственные физио­логические процессы) выросла из того, что вначале казалось сугубо академической проблемой теории научения. После того как в экспериментах было показано, что в строго определенных условиях животные могут управлять функциями своей веге­тативной нервной системы, практики увидели возможность использовать это явление в клинике. Энтузиазм тех, кто изу-

Глава 10

чает прикладные аспекты обратной связи, часто заменяет им заботу о тщательном научном контроле. Тем не менее это направление имеет прочную основу в фактах, открытых психо­физиологами.

Детекция лжи

Вопреки распространенному представлению, основная об­ласть практического применения «полиграфии» — это не допрос преступников, а проверка служащих, нанимаемых на работу. В 1972 году около 25% всех фирм в США предложили по крайней мере некоторым из уже работающих или будущих сотрудников пройти тесты по детекции лжи; в течение года было проведено около 400 000 таких тестов («Тайм», 19 мар­та 1973 г.). По более поздней оценке (Lykken, 1974), общее число таких обследований составляет несколько миллионов в год: Причина проведения этих тестов может быть весьма конкретной, как, например, желание узнать, кто запустил руку в кассу местной лавочки, или же общей — желание выяснить, не скрывает ли будущий сотрудник что-нибудь компроме­тирующее его.

Легальный статус детекции лжи сейчас весьма неста­билен. Обзор законодательств штатов от 1971 года (Romig, 1971) показал, что в 12 штатах детекция лжи может произво­диться только при найме на работу, хотя в 10 из них допуска­ются исключения и ее можно применить принудительно в предусмотренных законом случаях. В 17 штатах, главным об­разом южных, в число которых не входят упомянутые выше двенадцать, «полиграфер» должен иметь лицензию. В осталь­ных 33 штатах вы можете стать профессиональным полигра-фером, просто выложив тысячу долларов за прибор и напе­чатав свое имя на желтых бланках.

Профессиональные ассоциации полиграферов высказы­ваются в пользу установления общенационального стандарта в выдаче свидетельств. Сейчас нет никаких данных об уровне подготовки примерно 3000 работающих в этой области про­фессионалов.

Научные работники обычно относятся к утверждениям та­ких профессионалов скептически. Как все хорошие бизнес­мены, эксперты по «полиграфии» стремятся рекламировать свои успехи и забывать неудачи. Большинство из них оцени­вает успешность своей работы цифрой 95—98%, однако это, по-видимому, основано на их личном впечатлении, а не на' точных данных.

Неопределенное положение детекции лжи отражается и в том, как к ней относится закон. Результаты тестов на ложь не

Прикладная психофизиология

могут служить доказательствами в суде. Однако бывают и исключения. Некоторые суды установили такое правило: если и обвинение, и защита согласны в том, что обвиняемого нужно подвергнуть такому тесту, то показания полиграфера могут быть учтены. Более того, любое признание, полученное как резуль­тат обследования с помощью полиграфа, может быть исполь­зовано в суде. Таким образом, полиграф может служить своего рода моральной дубинкой, побуждающей к признанию. Оператор может указать на какое-то место записи и сказать неосведомленному подсудимому, что запись свидетельствует о его лжи. И фактически признание нередко получают именно таким способом. Соответствует ли оно истине — это другой вопрос. Как известно, многие люди сознавались в преступле­ниях, которых они не совершали.

История попыток выявлять обман уходит далеко в про­шлое. Одна известная сказка повествует о князе, который использовал для раскрытия всех преступлений в своей стране следующий метод. Всех подозреваемых забирали под стражу и препровождали во дворец. Они должны были стоять с руками за спиной, а им говорили, что в соседней комнате находится священный осел, который заревет, когда его потянет за хвост виновный. Каждый из них по одному заходил в затемненную комнату с ослом, а затем снова представал перед князем. Когда процедура заканчивалась, а осел все молчал, князь приказывал всем показать ему руки. Хвост осла перед этим посыпали черным порошком; предполагалось, что только у виновного руки останутся чистыми, ибо только он будет бояться потянуть осла за хвост (Sternbach et al., 1962). Не­которые эксперты видят в этом аналогию с современными ме­тодами детекции лжи: в обоих случаях для успеха нужно, чтобы подозреваемый верил в эффективность процедуры.

Итальянский криминалист Чезаре Ломброзо впервые предложил для выявления обмана использовать достижения физиологии. В 1890-х годах он начал измерять у подозрева­емых давление крови, в то время как их допрашивала поли­ция, и утверждал, что он может определить, когда они лгут. Позднее Бенусси высказал мысль, что ценную информацию о попытках обмана может также дать характер дыхания. Он утверждал, что после каждого вопроса, вызвавшего состояние напряженности, следует короткий «вздох облегчения» (Larson, 1932).

В 1920-х годах Леонард Килер начал применять этот метод на практике в департаменте полиции в Беркли (Калифорния). Он имел такой успех, что бросил работу и организовал ком­панию по производству полиграфов «Килер» — устройств, которые одновременно регистрировали у человека дыхание,

Глава 10

Прикладная психофизиология

«относительное давление крови» и электрическую активность кожи.

Относительное давление крови определяли с помощью рези­новой манжеты, которую накачивали воздухом примерно до половины интервала между систолическим и диастолическим давлением. Это был обычный сфигмоманометр (см. гл. 5), который показывал изменения объема руки и ритма сердца. Таким образом, его показания нельзя сравнивать с современ­ной записью артериального давления. Кроме того, само под­держание манжеты в надутом состоянии, если ее часто не спускать, было и болезненным, и опасным. Это была главная причина, почему периоды «детекции лжи» при таком поли­графическом обследовании были короткими.

Электрическая активность кожи измерялась довольно при­митивными приборами. Некоторые исследователи утверждали, что это может сильно сказываться на результатах, однако неопубликованные данные Густафсона (см. Orne et al., 1972) показали, что при детекции лжи с помощью децептографа Стелтинга (одного из наиболее популярных коммерческих приборов) и с помощью более сложного лабораторного обо­рудования достоверных различий в результатах не оказы­вается.

Ни один комплекс физиологических реакций нельзя до­статочно уверенно связать с сознательной ложью. Полиграфер просто ищет признаки симпатикоподобной активации — такие, как неритмичное дыхание, учащение сердечного ритма, подъем давления крови и, возможно, реакция кожной проводимости. Он интуитивно решает многие из тех проблем, которые мучат психофизиолога-исследователя. К ним относятся влияние раз­личий в исходном уровне того или иного показателя, вариабель­ности физиологических показателей у одного человека и у разных людей. Таким образом, окончательное решение «по-лиграфера» основывается на улавливании некоего «гештальта», а не на четко определенных критериях. А раз так, то это скорее искусство, чем наука. Отметим, однако, что каким бы интуи­тивным ни был этот процесс, профессионал в своей оценке базируется не на изменениях одной реакции, а на особенно­стях общей картины активации.

На вопрос «Вы убили свою мать?» каждый человек будет реагировать эмоционально. Поэтому задача полиграфера — найти другие вопросы, которые вызывали бы заметные реакции у виновных, но на которые не реагировали бы невиновные (Orne et al., 1972).

* Большинство людей, работающих в области детекции лжи, пришли туда из близких областей и имеют уже значительный опыт ведения допросов. Если они и проходили какую-либо

специальную подготовку, в своей работе они связаны стандарт­ными процедурами выполнения тестов по детекции лжи. Ре­шающее значение имеет способ проведения допроса; некоторые специалисты по полиграфии утверждают даже, что они могут определить, лжет человек или нет, когда аппарат испорчен. Подобно тому священному ослу, с помощью которого князь находил виновного, детектор лжи сделает свое дело — заставит подозреваемого говорить правду, если только человек будет верить в действие прибора.

Обычно допрос проводят в спокойном, просто обставленном помещении. Полиграфер сообщает своей жертве, что детектор лжи — это научный прибор, предназначенный для записи физиологических реакций. Он подчеркивает, что безнадежно пытаться обмануть машину, и советует подозреваемому дока­зать свою невиновность, рассказав все ему известное. Затем он обсуждает с этим человеком историю его жизни, выражая ему сочувствие по поводу любых прошлых преступлений, о которых тот, возможно, расскажет, но подчеркивая на протя­жении всей беседы, что лживость — это худшая форма испор­ченности. Это может показаться почти комичным, но тому, кто умело допрашивает, очень трудно противостоять.

Они вновь и вновь возвращаются к наиболее существенным моментам рассказа подозреваемого, и полиграфер время от времени упоминает о том, что лучше сказать правду сейчас, чем быть разоблаченным при обследовании с аппаратом. Вместе с подозреваемым полиграфер формулирует около дюжины во­просов для проведения самого теста по детекции лжи. Некото­рые из них лишены эмоциональной окраски (например, «Вас зовут Джон Смит?»), другие эмоциональны, но не имеют отношения к данному преступлению (например, у человека, подозреваемого в убийстве, можно спросить, употреблял ли он когда-нибудь наркотики), а третьи непосредственно связаны с преступлением, о котором идет речь. Предполагается, что невиновный будет реагировать одинаково на все вопросы, обвиняющие его в чем-либо незаконном, виновный же будет реагировать сильнее на вопросы, касающиеся его преступления. Полиграфер обращает особое внимание на возможно более точную формулировку вопросов для теста. Например, вместо того чтобы спросить: «Воровали ли вы что-нибудь?», он спро­сит: «Был ли случай, чтобы вы украли в Центральном супер­маркете на сумму больше 100 долларов?»

Эта предварительная беседа длится иногда около часа. В это время полиграф еще не подключается. Многие люди начинают так сильно нервничать из-за угрозы его включения, что признаются в преступлении именно в этот период. Если же человек не признается, включают аппарат и устраивают не-

Глава 10

Прикладная психофизиология

большую демонстрацию, которая должна показать тщетность Любой попытки обмануть машину. Человек должен взять одну карту из колоды и попытаться скрыть от полиграфера, какая это карта. Полиграфер узнаёт это с помощью детектора лжи, что заставляет испытуемого еще больше волноваться по поводу тех вещей, которые он хотел бы скрыть. Затем начинается собственно тест, и допрашивающий задает испытуемому воп­росы, о которых они договорились, повторяя их несколько раз.

Если есть хоть какие-то сведения, которые известны полиции, но не освещались в газетах и не были сообщены подозреваемо­му, можно провести тест с «пиком напряженности». Например, если была украдена определенная сумма денег, то можно спросить: «Это было 15 долларов.... 43 доллара... 89... 127... 206?» Если верная цифра, допустим, 127 долларов, то лента полиграфа обнаружит у виновного нарастание признаков тре­воги по мере приближения к этой цифре, а затем расслабление по мере удаления от нее. Или же можно спросить: «Миссис Смит убили из ружья?... ножом?... ножом для бумаги?... куском веревки?» Если о том, что орудием убийства был нож для бумаги, знают только преступник и полиция, то у невиновного реакция на это слово не будет отличаться от реакций на упо­минание других орудий.

Существует много разных систем оценки физиологических данных для получения ответа на вопрос: лгал или не лгал испытуемый? Лишь немногие из них дают какой-то количе­ственный показатель. Все они зависят в той или иной степени от суждения полиграфера. Наконец, большинство профессиона­лов предпочитает высказывать глобальное суждение, осно­ванное на всех доступных данных, включая поведение подозре­ваемого на беседе, а не только на оценке физиологических реакций. Таким образом, всю эту процедуру можно скорее рассматривать как еще один метод полицейского допроса а не как собственно физиологический тест.

Беседы перед наймом на работу проводятся сходным обра­зом. В этом случае цель состоит в том, чтобы выяснить, нет ли у кандидата нежелательного прошлого, в связи с чем ему предлагают вопросы более общего характера. Окончательное суждение здесь тоже основывается не только на физиологи­ческих данных.

Короче говоря, как сказал Фред Инбау — один из ведущих специалистов по детекции лжи — в свидетельских показаниях _t в палате представителей США, «эта методика не лучше, чем процесс постановки диагноза человеком» (U. S. Congress, 1965). Это несколько огорчительно, если учесть отсутствие стандартов профессиональной квалификации. Как мы уже гово-

рили, в большинстве штатов любой человек может купить полиграф и начать заниматься этим делом.

Если для успеха процедуры детекции лжи действительно важна личность полиграфера, то определить эффективность самого метода не представляется возможным. Он может «ра­ботать» в одних руках и оказаться бесполезным в других. Но тогда встает вопрос: а нужен ли успешно ведущему свое дело специалисту сам полиграф или ему важно только убе­дить обвиняемого, что его легко будет уличить во лжи? И как полиграфер может судить о своем успехе? На основании того что человек, которого он считал виновным, признал себя тако­вым, или же тот, которого он считал невиновным, был освобож­ден по его рекомендации?

Оценка методов детекции лжи связана с не меньшими труд­ностями, чем, например, оценка результатов психотерапии. Кем по закону являются испытуемые и полиграферы? Как определить успех метода? Будучи бизнесменами, полиграферы, проводящие исследования по этому вопросу, сами заинтере­сованы в том, чтобы подтвердить обычные заявления о 90— 100%-ной точности получаемых ответов.

Чтобы выяснить вопрос об эффективности детекции лжи, было проведено очень много исследований. Результаты их зависели от того, кто проводил исследование и как определяли понятие «успех». Рассмотрим следующий пример. Предполо­жим, что в краже подозревают 100 человек. Все сто прошли тестирование на детекторе лжи, и все сто оказались, по-видимо­му, невиновными. В соответствии со статистикой, используемой в некоторых из таких работ, это означало бы успех метода в 99% случаев, поскольку 99 человек из 100 действительно невиновны. Таким образом, утверждение о 99%-ной эффектив­ности метода будет сделано, несмотря на то что полиграфер ничем не помог выявить того единственного человека, который совершил преступление (Orne et al., 1972).

Статистика военной полиции США говорит о следующем. Из 4622 человек, прошедших тесты по детекции лжи, 1302 по суждению полиграфера были виновны в различных преступ­лениях. Позднее 53% из них признались. Сколько из них сделали ложное признание, мы никогда не узнаем. В отноше­нии других 20% обвинение было подтверждено дополнительны­ми сведениями. Однако в 28% случаев виновность не была дока--зана. Вероятно, по крайней мере некоторые из этих людей были действительно виновны в преступлениях. Но сколько невинных людей на основании этих тестов подвергались даль­нейшим неприятностям, допросам и даже тюремному заключе­нию? Этого мы опять-таки никогда не узнаем. Из тех, кто был оправдан по тестам, 2,3% были позже осуждены на основа-

Глава 10

Прикладная психофизиология

нии других доказательств (Orlansky, 1965). А сколько винов­ных было выпущено на свободу из-за того, что детектор лжи объявил их невиновными? Это тоже неизвестно.

По материалам исследований, проведенных до начала 60-х годов (Orlansky, 1965), ошибочность выводов, основанных на показаниях полиграфа, была доказана в 2% случаев. Обычно это касалось освобождения виновного, но иногда осуждали невиновного, полагаясь частично на эти ошибочные выводы. Два процента кажутся очень малой величиной, но это не утеше­ние для тех, кто был посажен в тюрьму из-за того, что врал детектор лжи. К тому же это только те изученные случаи, в которых было доказано, что «приговор» полиграфа ошибочен. А сам факт определенности суждения, сделанного на основе теста, часто удерживает полицию от дальнейшего расследова­ния дела.

Короче говоря, мы должны согласиться с д-ром Джессом Орланским, который в докладе министерству обороны США сде­лал следующий вывод: «Хотя метод детекции лжи широко при­меняется и положительно оценивается теми, кто его исполь­зует, степень его надежности все еще неизвестна».

Те немногие из научных работников, которые решились вторгнуться на закрытую для них территорию детекции лжи, задавались двумя основными вопросами: 1) насколько эффек­тивна детекция лжи? и 2) какие переменные влияют на успеш­ность детекции? В целом экстраполировать результаты прове­денных экспериментов на обычные тесты рискованно. В опытах обычно использовалось более совершенное оборудование и главное внимание уделялось одному физиологическому пока­зателю — электрической активности кожи. Кроме того, боль­шая часть исследований неизбежно проводилась в условиях, далеких от обычной практики детекции лжи. Испытуемыми чаще всего были студенты колледжей, у которых не было крупных провинностей и которым не приходилось особенно бояться разоблачения. И наконец, суждения выносились не на основе общего впечатления, а строго на основе четко определенных физиологических реакций.

Описание нескольких типичных работ может дать более ясное представление о сильных и слабых сторонах лаборатор­ного подхода. В 1959 году Дэвид Ликкен (Lykken, 1959) опубли­ковал описание своего метода (тест на «знания виновного»), который был вариантом теста с «пиком напряжения». Ликкен утверждал, что лучше исследовать физиологические реакции, возникающие при обсуждении деталей преступления (которые предполагаются известными только виновному), чем пытаться выяснить, когда- именно человек лжет. С этой целью сотруд­ник, проводящий беседу, представляет испытуемому список

действительных и придуманных подробностей, касающихся пре­ступления. Виновный будет особым образом реагировать на то, что было на самом деле, а реакции невиновного на все пункты списка будут более или менее одинаковыми.

Испытуемыми были 49 мужчин — студентов колледжа. Они должны были разыгрывать два заранее придуманных преступ­ления — убийство и кражу.. Одни совершали оба преступления, другие — только одно, а третьи — ни одного. Вот как Ликкен описывает кражу:

«Испытуемый должен был слоняться около входа в контору, пока рабо­тающая там женщина не выйдет по своим делам. Тогда испытуемый поспешно бросался в комнату, пролистывал настольный календарь, пока не находил в нем листка со своим именем, стирал свое имя, а затем шарил на столе, пока не находил предмет... который по инструкции ему надо было «украсть». Выйдя из этого помещения, он должен был спрятать краденое в личный ящик в коридоре».

Затем каждого испытуемого допрашивали в отношении обоих преступлений. Один из вопросов был: «Вор спрятал украденное? Где он его спрятал? В мужском туалете? В гар­деробе? В конторе? На подоконнике? В личном ящике?» Если человек действительно совершил описанную выше кражу, то у него в ответ на последнее предположение должна обнаружиться необычная реакция.

Единственным физиологическим показателем была реакция сопротивления кожи (РСК). Испытуемый получал более высо­кий балл при большей величине РСК в ответ на существенный вопрос. У «виновной» части испытуемых было правильно иден­тифицировано 44 из 50 преступлений (вспомним, что неко­торые из этих людей совершили два преступления). В 48 слу­чаях, когда вопросы задавали невиновным, все 48 были правильно определены как невиновные. Таким образом, точ­ность детекции в целом составила 93,9%.

В другом исследовании (Lykken, 1960) применялась более сложная процедура оценок с целью уменьшить влияние при­творных реакций на несущественные вопросы. Испытуемыми были 20 специалистов (психиатры, студенты-медики и т. п.), которым было обещано по 10 долларов, если они «переиграют» в этой процедуре исследователя, и которым читали 15-минутную лекцию об электрических реакциях кожи и детекции лжи, а также о наилучших способах избежать разоблачения. В отно­шении всех 20 человек удалось установить истину. Ликкен предполагает, что описанный тест может оказаться полезным для практикующих специалистов в случаях, когда некоторые детали преступления известны только полиции и преступнику; правда, последний пункт таков, что во многих случаях его трудно было бы доказать в суде.

Глава 10

Другие исследователи рассматривали переменные, которые могли бы влиять на более традиционные приемы детекции лжи. Например, в 1963 году Густафсон и Орне (Gustafson, Orne, 1963) разработали эксперимент, чтобы выяснить, будет ли че­ловеку легче «обмануть» полиграф, если создать у него соот­ветствующую мотивацию. Половине испытуемых говорили, что цель эксперимента — выяснить, насколько успешно они смогут утаивать информацию от экспериментатора, и что в этом могут преуспеть только люди с очень высокой способностью к контро­лю своих эмоций и с высоким интеллектом, что они должны стараться изо всех сил «победить аппарат» и что в случае успеха получат 1 доллар. Другой половине испытуемых сооб­щалось, что будут изучаться физиологические реакции у здо­ровых людей при предъявлении рядов чисел и букв.

Испытуемый выбирал одну из пяти карт, каждая из кото­рых была помечена буквой или числом. Через несколько минут проигрывалась пленка с перечнем всех пяти карт. Чтобы уменьшить влияние ориентировочной реакции (см. гл. 4), отве­ты на первый раздражитель ряда не учитывались. Затем вы­числялись средние величины РСК в ответ на каждый из раздра­жителей. В группе с повышенной мотивацией из 18 испытуемых-мужчин — студентов колледжа — у 12 наибольшая реакция обнаружилась на тот знак, который был на выбранной карте, тогда как в группе из 18 испытуемых без мотивации РСК позво­ляла обнаружить это только у 6 человек. Эти различия были статистически достоверными, и авторы пришли к выводу, что усилия, направленные на то, чтобы скрыть обман, дают об­ратный результат.

Отметим еще раз разницу между этими экспериментами и использованием полиграфа при расследовании преступлений. В экспериментах единственным физиологическим показателем была электрическая активность кожи, и ее оценка была совер­шенно объективной. В отличие от этого в криминалистике производят более многостороннее обследование и больше полагаются на характер изменений дыхания и сердечно-сосу­дистых показателей, считая, что кожная реакция слишком чувствительна для использования в эмоционально напряженной ситуации (Barland, Raskin, 1973).

Другое очевидное и даже более важное отличие — то, что испытуемые в лабораторных исследованиях были хорошо обра­зованными людьми, которые участвовали в психологическом эксперименте, и, что бы ни случилось, они были вольны уйти после его окончания. Совершенно иначе будет относиться к обследованию гетерогенная группа преступников, у которых от его результатов может зависеть сама жизнь. С другой сто­роны, обстановка лаборатории дает возможность исследователю

Прикладная психофизиология

определять правила игры и благодаря этому изучать такие вопросы, как, например, влияние мотивации.

Обзор таких лабораторных исследований, сделанный Ор-ланским (Orlansky, 1965), показал, что средняя успешность детекции в них составляет 92%. В более позднем обзоре (Orne et al., 1972) сообщается, что в тех работах, где исполь­зовалась инсценировка преступления, успешность детекции составила в среднем 80%, а в работах с более нейтральными стимулами — 73%.

Барланд и Рэскин (Barland, Raskin, 1975) пытались при­близить эксперимент к обычным условиям детекции лжи. Для выявления «воров» и «невиновных» использовали стандарт­ную процедуру допроса, полиграф Килера и обычную систему оценок. Были получены верные ответы в отношении 53% испы­туемых; 12% (9 человек) были классифицированы ошибочно, из них 6 были неверно определены как виновные, а для 35% были получены неопределенные результаты.

Используя ряд приемов, можно попытаться «обмануть» полиграфера (Barland, Raskin, 1975). Не исключено, что с помощью гипноза и некоторых фармакологических препаратов можно ввести в заблуждение допрашивающего. Возможно также, что тренировка с помощью обратной связи (о которой речь будет в следующем разделе) позволит человеку настоль­ко надежно управлять своими физиологическими процессами, что детекция лжи станет невозможной. Выяснить все это — задача будущих исследований.

В попытках обмануть полиграфера существуют две главные стратегии. Первая — это подавление всех реакций, чтобы ни при каких условиях ни один сигнал не вызвал реакции. Основ­ной принцип состоит в том, что человек старается отвечать на все вопросы автоматически, не обращая на них серьезного внимания. Он должен сосредоточить внимание на рисунке стены, которая находится перед ним, или на каком-нибудь другом нейтральном предмете. Хотя некоторые утверждают, что таким способом можно добиться успеха, обычно это бы­вает очень трудно. Подобное поведение может насторожить допрашивающего, а это приводит, напротив, к нежелательному результату. Известно, что с той же целью некоторые преступни­ки опрыскивают ладони средствами от пота. Это действительно подавляет кожные реакции, но, конечно, не влияет на другие физиологические показатели.

Значительно эффективнее оказываются притворные эмо­циональные реакции на незначащие раздражители. Умелый специалист может разгадать и эту стратегию, но, если исполь­зовать ее в подходящие моменты, это может привести полигра­фера к ошибочным выводам.

Глава 10

Прикладная психофизиология

Для создания фальшивых реакций есть много разных способов. Труднее всего разоблачить внутренние, мысленные приемы. Если вы хотите вызвать реакцию, попытайтесь просто помножить в уме два многозначных числа или подумать о чем-нибудь, что вызывает ярость или сексуальную эмоцию. Если вы можете некоторое время поддерживать такое состояние концентрации, то то же самое может сделать и большинство других людей. Другой способ — это незаметное для экспе­риментатора напряжение каких-нибудь мышечных групп. Обычно люди прижимают пальцы ног к полу, сводят глаза к носу или прижимают язык к твердому небу. Все дело в том, чтобы скрыть это движение от допрашивающего.

Физиологические реакции, характерные для стресса, вызы­вает также боль, и некоторые люди додумались до того, чтобы в ботинок под большой палец класть кнопку: боль при надавливании на нее должна вызывать «фальшивую реакцию». И опять-таки внимательный полиграфер должен убедиться в том, что подобные средства не применяются.

Наши выводы относительно детекции лжи не будут такими определенными, как мог бы надеяться читатель. При достаточ­ной опытности исследователя полиграф может с успехом при­меняться (но не без возможности ошибок) для отличения лжеца от говорящего правду. В руках неопытного оператора детектор лжи может стать реальной угрозой для гражданских свобод.

По мнению Ликкена (Lykken, 1974), использование детек­тора лжи перед наймом на работу может оказаться намного более коварным, чем его применение в криминалистике (для которой он рекомендует тест на «знания виновного»). Ликкен приводит довольно сложные математические расчеты, которые показывают, что, поскольку при найме на работу, в деловой обстановке, лгать будут лишь относительно немногие, от оши­бок метода может пострадать значительно большее число ни в чем не повинных людей.

В теоретическом плане рассмотрение детекции лжи дает нам довольно прямой урок. Во-первых, сам термин «детектор лжи» представляется неверным. Никто не утверждает, что существует какой-то единый комплекс физиологических реак­ций, связанный с попытками обмана. Вероятно, правильнее было бы азывать этот прибор «детектором эмоций» или «детектором активации».

Мы должны также помнить, что профессионал использует много приемов, которые не имеют почти никакого отношения «^регистрируемым физиологическим данным, и когда он читает запись физиологических реакций, он ищет в ней определенную комплексную картину. В пользу такой практики говорят и

экспериментальные данные, полученные Катроу и сотр. (Cutrow et al., 1972). В этом лабораторном исследовании по детекции лжи регистрировались 9 независимых психофизиоло­гических переменных (амплитуда дыхания, длительность ды­хательного цикла, частота мигания и его латентный период, пульсовой объем пальца, сердечный ритм, реакции сопротив­ления кожи ладони и предплечья, латентный период голосовой реакции). Хотя с помощью каждого из этих показателей, взято­го в отдельности, можно в определенном проценте случаев отличить правду от лжи, использование интегрального пока­зателя, отражающего комплекс физиологических реакций в целом, оказалось значительно более надежным.

Помимо теоретических моментов, проблема детекции лжи, даже осуществляемой наилучшим экспертом, включает серь­езные вопросы этического характера. Например, в книге Дж. Бартела «Смерть в Ханаане» описывается сложный слу­чай Петера Рейли, который был посажен в тюрьму в 1973 году после его признания в убийстве своей матери, которое он сде­лал во время интенсивного обследования с помощью поли­графа, хотя на другой день он отрицал свою виновность. Обозреватель «Нью-Йорк тайме» охарактеризовал эту книгу как «леденящее душу... разоблачение того, как слепо верит в эту проклятую машину полиция штата Коннектикут» (С. D. В. Bryan, New York Times Book Review, 12 декабря 1976 г.)

Обратная связь

В то время как практика детекции лжи сформировалась как род бизнеса, использование обратной связи ведет свое начало от одного сугубо академического спора. Психологи спорили о том, сколько существует различных видов научения. Некоторые, как мы увидим позже, не соглашались с тради­ционным разделением условных рефлексов на классические (павловские) и инструментальные (как, например, у скин-неровских крыс). Эти теоретики хотели доказать, что путем выработки инструментальных реакций можно сделать управ­ляемыми непроизвольные процессы, контролируемые веге­тативной нервной системой. Так, Нил Миллер и его сотрудники начали свои знаменитые эксперименты, в которых парализован­ную крысу обучали ускорять ритм сердца, повышать артери­альное давление, увеличивать объем почечного кровотока и т. п. Примерно в то же время Джо Камийя в Чикагском университете начал серию исследований, в которых он хотел выяснить, может ли человек определить, когда в его заты­лочной области имеется альфа-ритм. Оказалось, что может. Эту работу Камийя продолжил в Нейропсихиатрическом ин-

Глава 10

Прикладная психофизиология

ституте Лэнгли Портера в Сан-Франциско и показал, что люди могут даже научиться управлять «количеством» генерируемо­го альфа-ритма.

Эта история использования обратной связи — хороший при­мер того, как фундаментальные исследования, предмет которых часто кажется далеким от «реального» мира, иногда при­водят к появлению новых методов и новых концепций, дающих неожиданный выход в практику.

Основной принцип обратной связи очень прост. Именно обратная связь обеспечивает возможность научения. Пред­ставьте себе, как можно было бы учиться играть на форте­пиано, очень надежно заткнув уши. Без обратной связи — не слыша своих ошибок, вызывающих какофонию,— вы никогда не перестанете сводить с ума ваших соседей. Ваша игра может улучшаться только благодаря обратной связи — благодаря тому, что вы слышите свои ошибки. Или вообразите себе попытку научиться метать дротик с завязанными глазами. Вы никогда не будете знать, попадаете вы в центр мишени или нет.

Наше сознание не получает подробной информации о внутреннем физиологическом состоянии организма. Не сосчи­тав пульса, я не могу сказать, 60 или 70 раз в секунду сокра­щается сейчас мое сердце. Я совершенно не представляю себе, какое у меня может быть артериальное давление или как изме­няется электропроводность кожи. Обычно мы не контролируем эти величины сознательно, они регулируются без нашего ве­дома. Вероятно, я мог бы отличить относительно частый ритм сердца при игре в теннис от более редкого при относительном покое, когда, например, я сижу и обдумываю следующую фразу. Однако этот тип обратной связи очень груб.

Это прямо подводит нас к инструментальному принципу формирования реакции. Обратная связь, доставляющая ин­формацию о малых изменениях, обычно более эффективна, чем информация о крупных сдвигах. Если вы узнаете о том, что чересчур растолстели, только тогда, когда вам станут узки все ваши туалеты, это будет не лучший способ самоконтроля. И если единственным стимулом для соблюдения диеты будет надежда на то, что через полгода на вас налезут ваши любимые брюки, вы скорее всего так долго не выдержите. Если' же вы будете ежедневно становиться на весы, то, узнав, например, что ваш вес со вчерашнего дня уменьшился со 113 до 111 кг, вам, вероятно, легче будет ограничиться сегодня черным кофе и ломтиком хлеба без масла.

* Таким образом, нужно обеспечить обратную связь, которая позволяла бы осознавать очень тонкие изменения в физиоло гических процессах, и тогда можно надеяться поставить эти

процессы под контроль сознания. Если счетчик будет все время сообщать вам, составляет ли частота вашего пульса 75 или 80 ударов в минуту, вы постепенно научитесь поддерживать ее примерно равной одной из этих величин. Что же именно вы будете делать для управления ритмом своего сердца? Трудно сказать. Дэвид Шапиро (Shapiro, 1973) рассказывает о таком разговоре с одним человеком, который достиг в этом успеха: «Когда я спросил его, как он это делает, он ответил: «А как вы двигаете рукой?» Как бы то ни было, под контроль сознания можно поставить множество разнообразных физиологических процессов и величин, в том числе различные ритмы ЭЭГ, ритм сердца, артериальное давление и периферический кровоток. Как уже говорилось, использование такой обратной связи явилось, по крайней мере отчасти, результатом споров отно­сительно типов научения. Психологи обычно различали два таких типа — павловские классические условные рефлексы и скиннеровское инструментальное научение. Было широко распространено мнение (Kimble, 1961), что инструментальными могут быть только поведенческие реакции, контролируемые ЦНС, тогда как вегетативные реакции могут становиться ус­ловными рефлексами только классического типа (Skinner, 1953). Миллер (Miller, 1969) поколебал эту точку зрения, показав, что у парализованной крысы можно вырабатывать инструментальные вегетативные реакции. Он горячо выступил против «возмутительной дихотомии», противопоставляющей друг другу центральные и вегетативные функции, и проследил ее истоки вплоть до «Диалогов» Платона. Мысль о единстве механизма, научения не была новой (Smith, 1954), однако именно Миллер и его ученики впервые наблюдали подлинные инструментальные реакции вегетативной нервной системы.

Спорным, собственно, был вопрос о том, можно ли управлять такими реакциями «непосредственно». Если я хочу повысить частоту своего пульса, я легко могу это сделать с помощью небольшой пробежки, гипервентиляции легких или даже про­стого напряжения мышц. Все должны согласиться, что такой способ «опосредования» позволяет мне «произвольно» управ­лять непроизвольным процессом. Значит, важно не то, можно ли вообще управлять частотой пульса, а то, можно ли управлять ею непосредственно. Если учащение пульса сопровождать подкреп­лением и это будет автоматически ускорять ритм сердца, то, следовательно, законы выработки инструментальных условных рефлексов применимы и к вегетативной нервной системе. Поэ­тому Миллер и его ученики решили показать, что вегетативные реакции можно вызывать у себя непосредственно.

Они приложили поистине героические усилия, стараясь исключить возможное участие скелетных мышц в осуществле-

Глава 10

Прикладная психофизиология

нии этих реакций. Большинство их экспериментов было прове­дено на крысах, парализованных с помощью кураре — веще­ства, которое избирательно блокирует двигательные концевые пластинки мышц. Жизнь подопытных животных поддержива­лась с помощью аппаратов искусственного дыхания. А так как парализованной крысе очень трудно сделать что-нибудь приятное, подкрепление давалось в виде электрического раздра­жения «центров удовольствия» в головном мозгу. Принимались специальные меры для того, чтобы показать, что здесь дей­ствительно важна обратная связь. Это позволяло почти пол­ностью исключить возможность того, что полученные результа­ты — просто особого рода классический условный рефлекс. В 1968 году появился ряд работ, выполненных на пара­лизованных крысах. Миллер и Бануазизи (Miller, Banuazizi, 1968) показали, что можно увеличивать или уменьшать частоту сокращений кишечника, не влияя при этом на ритм сердца. И наоборот, можно изменять ритм сердца, не влияя на частоту сокращений кишечника. Ди Кара и Миллер установили, что можно уменьшить или увеличить мочеотделение (изменив кровоток в почках) так, что это не будет сопровождаться изменением сердечного ритма, артериального давления или периферического вазомоторного тонуса. Те же авторы (DiCara, Miller, 1968a) обучили крыс расширять сосуды правого или левого уха, сопровождая нужную реакцию подкреплением. В этом случае ритм сердца, АД и периферическая вазомото-рика в целом тоже не изменились. Используя удар тока, приложенный к хвосту, как подкрепление в опыте с выработкой избегания, Ди Кара и Миллер (DiCara, Miller, 1968b) научили крыс поднимать или снижать систолическое артериальное дав­ление без сопутствующего изменения ритма сердца.

Однако, когда несколько лет спустя Миллер и его сотрудники попытались тщательно воспроизвести свои собственные экспе­рименты, они, к своему удивлению, обнаружили, что это им не удается (Miller, Dvorkin, 1974). Как они ни старались, так и не смогли выяснить, в чем же было дело.

Еще до того, как обнаружились трудности воспроизведе­ния результатов, эксперименты Миллера получили широкое признание как достоверный пример выработки инструмен­тального условного рефлекса на основе реакций вегетативной нервной системы. Споры начались тогда, когда исследователи, занимавшиеся созданием обратной связи у человека, распро­странили выводы Миллера на человека и стали утверждать, что получаемые ими сходные результаты также связаны с выработкой инструментальных условных реакций. Действи­тельно, достоверные случаи произвольной регуляции сердеч­ного ритма у человека, например, были известны за много лет

до изобретения полиграфа (King, 1920). Скиннер в 1938 году высказал предположение, что взрослый человек может добиться контроля над реакциями автономной нервной системы, подобно тому как это получается у детей, которые могут научиться плакать по своему желанию. Однако, утверждал он, эта реак­ция осуществляется на основе других процессов.

Кэткин и Мюррей (Katkin, Murray, 1968) подробно рас­смотрели теоретические вопросы, связанные с обратной связью у человека. Хотя они охотно допускали, что у парализованных крыс действительно вырабатывались инструментальные услов­ные рефлексы, они не считали возможным заключить, что с подобным же явлением связан и контроль над вегетативными функциями у человека. Говоря коротко, они утверждали, что если данная физиологическая реакция осуществляется либо сознательно, либо на физиологическом уровне, то в отношении такой реакции нельзя утверждать, что она условнорефлектор-ная. Это привело их к крайней позиции, из которой следовало, что существование инструментальных условных реакций веге­тативной системы у человека можно было бы доказать только в том случае, если бы испытуемые были без сознания и были полностью кураризированы.

Кэткин и Мюррей, правда, признавали, что вряд ли стоит труда разрешать этот теоретический спор. Однако их аргументы были восприняты столь серьезно, что один исследователь позво­лил даже подвергнуть себя частичной кураризации в экспе­рименте с реакциями кожных потенциалов (Birk et al., 1966). Ему удалось воспроизвести ряд таких реакций, но, поскольку он оставался в сознании и был парализован лишь частично, результаты были признаны не вполне убедительными.

В дискуссию включились и другие авторы. Крайдер и сотр. (Crider et al., 1969) критиковали позицию Кэткина и Мюррея по нескольким пунктам, особенно в связи с тем, что те так и не смогли идентифицировать пути осуществления реакции, на которые они столь часто ссылались. Как бы то ни было, скоро стало ясно даже для Кэткина и Мюррея (Katkin, Murray, 1969), что спор касается теперь больше эпистемологии, чем фактических данных.

Вопрос о полной специфичности, а вместе с ним и вопрос о том, действительно ли обратная связь осуществляет подкреп­ление условной реакции, становился постепенно все менее важным, по мере того как люди начинали понимать то, о чем Энджел (Engel, 1972) говорит так: «Специфичность, доведен­ная до степени физиологической дезинтеграции, была бы губи­тельной». Линч и Паскевиц (Lynch, Paskevitz, 1971) высказа­лись об аргументах в пользу условных реакций следующим образом: «Разве можно выработать условный рефлекс в физио-

Глава 10

Прикладная психофизиология

логической системе без участия каких-либо опосредующих звеньев? Можем ли мы, например, ускорить ритм сердца, не влияя при этом на кровоток, артериальное давление крови или периферический вазомоторный тонус? Это было бы невозможно с точки зрения гидравлики, и поэтому, если строго интерпре­тировать предложения Кэткина и Мюррея, окажется, что выра­ботка инструментальной условной реакции сердечного ритма вообще невозможна.»

Теперь, оглядываясь назад, легко видеть (Schwartz, 1974), что этот спор не кажется особенно плодотворным. Конечно, тот читатель, которому мы успешно внушили основную мысль этой книги — мысль о центральной роли мозга во всех физио­логических реакциях,— может удивиться, как вообще эта дискуссия могла возникнуть. Нужно отметить, что историче­ски постепенное признание фундаментальной биологической точки зрения, изложенной здесь, частично связано и с итогами спора об «опосредовании». Теперь уместно будет рассмотреть использование обратной связи как один из аспектов «приклад­ной психофизиологии», поскольку теоретические споры пред­ставляются сейчас менее существенными.

Наиболее важное применение обратная связь нашла в кли­нике. Ее потенциальные возможности были очевидны: почему бы, например, не научить людей с высоким артериальным давлением поддерживать его на уровне нормы?

Многие клиницисты стали экспериментировать с приспособ­лениями, создающими обратную связь. Результаты первых работ были широко разрекламированы средствами массовой информации (см., например, Pines, 1970; Karlins, Andrews, 1972). Вопрос об оценке подобных утверждений в истории медицины не нов. Клиницисты заинтересованы в эффектив­ном лечении своих пациентов любыми возможными средства-. ми, и в этом они правы. Однако их энтузиазм относитель­но нового метода лечения может в такой же степени содейство­вать успеху его применения, как и само это средство. Конечно, существует древний медицинский афоризм, который гласит: «Лечи больных новыми средствами до тех пор, пока они помо­гают» (по Shapiro, 1971).

Подобная ситуация частично обусловлена феноменом, который Льюис Томас, специалист по раку и писатель, назвал «великим секретом врачей», все еще скрываемым от публики. Этот секрет заключается в том, что «большинство болезней проходит само собой... Почти во всем наступает улучшение к утру» (Thomas, 1974).

* Артур Шапиро (Shapiro, 1960, 1971) в своих блестящих, написанных со знанием дела статьях об эффекте плацебо тща­тельно прослеживает историю использования внушения в пси-

хиатрии и медицине. «Несмотря на большую проницательность Галена и Гиппократа, все их лекарства были бесполезными» (Shapiro, 1971). Или возьмем, например, хорошо документиро­ванный случай одного английского средства от зубной боли (XVIII в.): «наберите в рот молока и трясите его там, пока оно не превратится в масло» (Shapiro, 1960). И тем не менее эти старинные методы помогали множеству больных. Практи­ческая медицина и сейчас продолжает полагаться на эффект плацебо. Одно исследование, в котором было просмотрено 17 000 рецептов, выписанных английскими врачами (Dunlap et al., 1952), показало, что около трети прописанных лекарств не обладают, насколько известно, лечебным действием. Эффект плацебо настолько достоверно установлен, что в настоящее время ни одно лекарство не считают эффективным до тех пор, пока действие его не будет проверено «двойным слепым мето­дом», т. е. одним больным должно даваться лекарство, а дру­гим — плацебо, причем ни врачи, ни больные не знают, кто именно что получает.

В наш технический век использование обратной связи могло бы быть крайней формой плацебо (Stroebel, Glueck, 1973), так как в ней сочетаются помощь больного самому себе со всеми привлекательными атрибутами современной электроники.

Миллер (Miller, 1974) отмечает, что снижение артериаль­ного давления, наблюдаемое в экспериментах с созданием обратной связи, по своей величине сравнимо со снижением, достигаемым при помощи плацебо. Больному может быть безразлично, от чего ему стало лучше, если ему действительно лучше. Однако клиницисту хотелось бы отделить действие пла­цебо от «подлинных» эффектов терапии, чтобы можно было наилучшим образом подбирать методы лечения для других больных. Бланчард и Янг (Blanchard, Young, 1974) дали пре­восходный обзор различных экспериментальных схем, пред­назначенных для демонстрации эффективности того или иного метода, и на этой основе рассмотрели клинические иссле­дования по обратной связи. В целом они пришли к выводу, что обратная связь — метод многообещающий, но его эффек­тивность еще не доказана. Исходя кз этих, а также более новых данных, мы должны сохранять предельную осторожность при оценке этого метода. По крайней мере некоторая часть этой осторожности представляет собой, видимо, реакцию на чрезмерный энтузиазм конца 60-х годов.

К наиболее документированным клиническим применениям обратной связи относится «тренировка по электромиограмме». То, что человек может научиться управлять своими мышцами,— не удивительно. В конце концов, это то, что мы делаем, когда чешем себе нос. Удивительна та степень контроля, кото-

Глава 10

Прикладная психофизиология

рой можно достичь с помощью дополнительной обратной связи.

Если от удивления я поднимаю брови, то я получаю при этом какой-то сигнал обратной связи и чувствую напряжение мышц моего лба. Однако, если я не буду смотреть в зеркало, я смогу лишь очень грубо оценить степень этого напряжения. Предположим теперь, что к моей лобной мышце (см. рис. 8.4) прикрепили электрод и подсоединили его к электронной схеме, которая при малейших изменениях в напряжении мышцы изменяет освещенность комнаты. Это будет добавочная, более эффективная обратная связь. После некоторой практики я смогу научиться значительно более тонко изменять тонус лоб­ной мышцы, чем могу это делать сейчас.

Обратную связь через электромиограмму (ЭМГ) можно, таким образом, использовать для выработки у некоторых больных способности необычайно тонко управлять своими мыш­цами. Так, например, Эндрюс (Andrews, 1964) исследовал 20 больных, страдающих гемиплегией, при которой все тра­диционные способы восстановления нервно-мышечной функции успеха не принесли. Однако после простой процедуры обуче­ния с обратной связью эти больные могли произвольно вызывать мышечное напряжение в парализованной руке. Джонсон и Гартон (Johnson, Garton, 1973) сообщают, что сходный метод помог восстановлению нормальной функции конечностей у десяти больных с гемиплегией, которые ранее были вынуждены носить шину. После года обычной физиоте­рапии у этих больных совсем или почти не было улучшения. Через 2—16 недель обучения с обратной связью у пяти из де­сяти больных состояние улучшилось настолько, что они смогли отказаться от ношения шин; у остальных улучшение было не столь резким, но все же значительным.

Чаще всего метод обратной связи используется для обучения больных расслаблению. Ливи и сотр. (Levee et al., 1976), например, описали случай, когда больной — музыкант, играв­ший на деревянных духовых инструментах,— давно страдал тиком и чрезмерным напряжением мышц лица и горла. С по­мощью обратной связи через ЭМГ этих мышечных групп он смог научиться расслаблять их и устранять таким образом болезненные симптомы.

Головные боли нередко бывают результатом напряжения лобной мышцы. Будзинский и его сотрудники (Budzynski et al., 1973) провели серию исследований, показавших, что обучение расслаблению этой мышцы с помощью обратной связи может уменьшить частоту приступов головной боли. В одной работе с хорошим контролем (Budzynski-et al., 1973) шесть человек обучались таким образом продолжительное время. Четверо

из них полностью вылечились. Для сравнения использовались две контрольные группы: в первой (6 человек) применялась «ложная обратная связь», т. е. больным говорили, что они обу­чаются расслаблению по ЭМГ, тогда как на самом деле тон, который они слышали при своих действиях, не был связан с определенным уровнем напряжения мышц; в этой группе только у одного человека наступило улучшение. У другой контрольной группы был еженедельный контакт с эксперимен­татором, но никаких сеансов обучения не проводилось; ни у одного из этих шести человек улучшения не было.

Данные об эффективности дополнительной обратной связи при сердечно-сосудистых заболеваниях менее систематичны. Вейс и Энджел (Weiss, Engel, 1971) нашли, что обучение с обратной связью позволяет ослабить превентрикулярные сокращения (род сердечной аритмии). Бенсон и сотр. (Benson et al., 1971) сообщают, что таким же образом 5 из 7 больных-гипертоников научились снижать уровень систолического АД по крайней мере на 16 мм рт. ст. Шварц и Шапиро (Schwartz, Shapiro, 1973) показали, что этот метод менее эффективен в отношении диастолического АД. Элдер и сотр. (Elder et al., 1973) пришли к прямо противоположному выводу — что обрат­ную связь можно использовать для снижения диастолического, но не систолического АД.

С помощью обратной связи можно изменять и перифери­ческое кровообращение. Шварц (Schwartz, 1972a) приводит интересные данные о применении ее в двух случаях болезни Рейно — расстройства, при котором чрезмерное сужение сосу­дов делает руки и ноги ненормально холодными. Если научить больного согревать кисти рук, оказывается возможным лечить и мигрень; по-видимому, при этом происходит расширение ар­терий пальцев и сужение мозговых артерий. В наиболее систе­матических из проведенных исследований Сарджент и сотр. (Sargent et al., 1972) подтвердили клиническое улучшение только у 29—39% больных мигренью; такие результаты легко можно объяснить и эффектом плацебо.

Пожалуй, наибольшую известность получили данные о лече­нии эпилепсии с помощью обратной связи от ЭЭГ. В свое время это послужило основой сюжета одного из эпизодов телевизионного спектакля «Маркус Уэлби, доктор медицины». Метод состоит в том, что стремятся повысить частоту и амплитуду, сенсомоторного ритма (ритм 12—16 Гц, регистри­руемый с сенсомоторной коры, обычно с С_г — Т₃ и/или С_г — Т₄); он был впервые предложен Барри Стерманом (Sterman, 1973). Хотя был ряд сообщений об отрицательных результатах (Kaplan, 1975), большинство исследователей подтвердило, что обратная связь от сенсомоторного ритма

Глава 10

Прикладная психофизиология

позволяет уменьшить частоту возникновения судорог (Sterman et al., 1974; Finley et al., 1975; Lubar, Bahler, 1976).

В научной литературе почти не было указаний на то, чтобы какое-то клиническое значение могла иметь обратная связь от альфа-ритма. Несмотря на это, «состояние альфа» привлекло необычайно большое внимание. Некоторые квази­религиозные группы описывали «состояние альфа» как почти мистический уровень сознания, который может приоткрыть дверь к внечувственному восприятию и лечению психических болезней. Другие, несколько более осторожные, смотрели на обратную связь от альфа-ритма как на ключ к «достижению своего полного потенциала», чтобы это ни означало. Мало­культурные антрепренеры раздували это пламя. Создавались компании вроде «Whole Earth Electronics», в большом коли­честве выпускавшие для альфа-тренировки недорогие устрой­ства, часто довольно сомнительного технического качества. К некоторым прилагались брошюры с инструкциями, где гово­рилось, как можно использовать обратную связь от альфа-ритма для развития внечувственного восприятия, лечения облысения и борьбы с такой бедой, как псориаз.

Все, кто был хотя бы поверхностно знаком с ЭЭГ, отно­сились к подобным утверждениям скептически. Разумеется, никакого «состояния альфа» не существует. Мозг — это не какая-то недифференцированная масса, пребывающая в том или ином состоянии. Чаще всего обратная связь от альфа-ритма ведет к увеличению амплитуды волн с частотой 8—13 Гц, отводимых от затылочной коры. Однако самый простой способ достигнуть этого — закрыть глаза.

Шум, поднявшийся вокруг обратной связи от альфа-ритма, был в значительной части вызван сообщением (в ранних рабо­тах), что такие сеансы доставляли испытуемым большое удо­вольствие. В двух наиболее часто цитируемых статьях (Nowlis, Kamiya, 1970; Brown, 1971) говорилось, что примерно у поло­вины испытуемых появление альфа-ритма сопровождалось чувством приятного расслабления. Об этой половине и говорили так много, другая же половина испытуемых ничего такого не заметила. В более поздней работе (Travis et al., 1975) было найдено то же соотношение — половина людей описы­вала состояние, при котором генерировался альфа-ритм, как «приятное». Однако в одной из самых первых работ (Brown, 1970) двое из десяти испытуемых сообщали, что они во время альфа-ритма чувствуют себя расслабленными, тогда как еще трое «активно пытались расслабиться». Это наводит на мысль Ъ том, не пришли ли эти испытуемые на опыт с уже готовыми представлениями об ощущениях, связанных с альфа-ритмом. К этому вопросу мы вернемся позднее.

Если это еще не похоже на основание новой религии, то для воодушевления фанатиков альфа-состояния нашелся еще один источник. Определенные изменения ЭЭГ, в том числе повы­шение амплитуды затылочного альфа-ритма, были обнаружены при медитации у японских монахов секты Дзен (Kasamatsu, Hirai, 1969), индийских йогов (Anand et al., 1961) и у людей, находящихся в состоянии «трансцендентальной медитации» (Wallace, 1970). Теперь обратную связь от альфа-ритма стали уже рассматривать как своего рода новый подход к освоению медитации, сокращающий время соответствующей подготовки для вечно спешащих жителей Запада.

Альфа-ритм усиливается, когда человек засыпает. И вот одна группа исследователей Вашингтонского университета (Pagano et al., 1976) выступила с утверждением, что, по крайней мере во время трансцендентальной медитации, периоды углуб­ленного размышления физиологически сходны с послеобеден­ным сном. Другие авторы шли еще дальше. В некоторых из самых ранних работ медитацию характеризовали как «гипоме-таболическое состояние бодрствования» (Wallace et al., 1971). Трансцендентальная медитация рассматривалась как «четвер­тое состояние» сознания, отличное от бодрствования, сна и дремоты. X. Бенсон, один из первых исследователей этого со­стояния, разработал свой, более «светский», вариант объясне­ния, который он изложил в своем бестселлере «Реакция релак­сации» (Benson, 1975). Вулфолк (Woolfolk, 1975) дал обзор всей литературы по медитации за 1975 год и хорошо подытожил основные психофизиологические открытия, сделанные к тому

времени.

Поиск по сайту: