УРОВЕНЬ ЛЕКСЕМ ИЛИ ЗВУКОВ

Рис.5.2 148

На верхнем уровне узлы сети репрезентируют концепты. Они соединены стрелками, которые снабжены указаниями на характер связи между концептами. Авторы придерживаются точки зрения, согласно которой значение слова в целом репрезентируется такой сетью отношений, хотя то или иное лексическое понятие репрезентируется отдельным узлом сети. В этом отношении рассматриваемая модель отличается от композициональных концепций значения. Некоторые концептуальные узлы имеют прямые связи с узлами уровня лемм. В таком случае определенный набор концептуальных узлов репрезентирует лексической понятие. Однако не все* концепты соответствуют лексическим понятиям (например, DEAD TREE — прекрасно сформированный концепт, для которого в английском языке не имеется лексического понятия, в то время как существует лексическое понятие corpse для концепта DEAD BODY). Узлы уровня лемм репрезентируют синтаксические характеристики. Так, лемма овца имеет связь с категорией "существительное"; во французском языке лемма mouton по категории рода связана с узлом "мужской" и т.д.

К концепции В. Левелта нам предстоит вернуться в главе 7 в связи с моделированием процессов производства речи. Здесь представляется достаточным указать, что понятие леммы в рассмотренной выше трактовке используют многие авторы, так или иначе затрагивающие проблему ментального лексикона.

Представления об особенностях ментального лексикона связаны у М. Гармана с процессами понимания речи, а у В. Левелта — с процессами продуцирования речи. Существуют и другие подходы к этой проблеме.

В главе 4 упоминалось сопоставление в [Taylor 1995a; 1995b] двух концепций значения слова, которые по-разному выводят на общую картину структуры ментального лексикона: Р. Лангакер интегрирует в лексикон энциклопедическое знание, а М. Бирвиш настаивает на необходимости четкого разграничения чисто языкового уровня значений и неязыкового уровня концептуальной репрезентации, обосновывая это тем, что (1) смешение языкового семантического знания с концептуальным знанием приведет к некорректным прогнозам относительно соотношения между концептуализациями и семантическими структурами; (2) индивид может иметь различные виды знаний, не связанные с семантической системой его языка, в то же время некоторые высказывания допускают интерпретации, которые не являются частью чисто языкового значения; (3) разграничение семантического и концептуального ведет к большей экономичности ментального лексикона, помогает избежать излишней полисемии.

Разграничение этих уровней тесно связано с понятием модульности, согласно которому языковое знание индивида составляет отдельный ментальный модуль, независимый от других навыков и знаний. Принятие такой трактовки языковой компетенции требует постулирования некоторого "мостика", или интерфейса, связывающего языковую систему с концептуальной системой. Именно эту функцию выполняет

семантический уровень: семантическая единица, соответствующая некоторой лексической единице, имеет два направления связей — в сторону концептуальной системы и в сторону лексической системы; таким образом обеспечиваются спецификации, разрешающие синтагматические отношения с другими единицами, и спецификации, которые дают возможность через слово идентифицировать единицы концептуального уровня [Taylor 1995b].

Высказываются и другие мнения относительно входящих в лексикон единиц, характера связей между ними и общей "архитектуры" лексикона при подходах к нему с позиций разных наук и задач исследования, чаще всего высвечивающих какие-либо частные аспекты этой многогранной проблемы, что обусловливается выбором некоторой ограниченной по тому или иному параметру группы слов определенного языка⁶. Суждения по различным связанным с лексиконом проблемам основываются как на экспериментах, так и на других источниках данных: анализе речевых ошибок носителей языка в норме и при патологии речи, наблюдениях над развитием речи детей и т.д. Имеют место и чисто теоретические рассуждения о лексиконе. Рассмотрим некоторые наиболее актуальные из возникающих при этом вопросов.

Авторы публикации [Fillmore & Atkins 1992: 76-77] полагают, что значение слова может быть понято только через обращение к структурированному фоновому знанию, основывающемуся на опыте и убеждениях, которые составляют определенный вид предварительных условий, или предпосылок, для понимания значения. Значение слова понимает только тот, кто понимает лежащие за словом фреймы, мотивирующие понятие, которое кодируется словом. С позиций этого подхода слова или смыслы слов связаны друг с другом не прямо, т.е. слово со словом, а только через их связи с общими фреймами при наличии указания на способ, которым их значения освещают определенные элементы таких фреймов.

Ч. Филлмор и Б. Аткинс ставят своей задачей разработку в далеком будущем базирующегося на фреймах словаря для компьютерного использования с возможностью обращения к множеству "окон". Вызов нужного слова послужит ключом для появления окна, в котором будут показаны отношения между определенными лексическими значениями и специфическими лексико-синтаксическими моделями. Каждая из таких моделей будет иметь компоненты с индексами, указывающими на определенную часть речи или на некоторые аспекты ассоциированного фрейма. Метаязык индексации будет содержать имена категорий, которые опираются на характеристики имеющих к ним отношение фреймов. Каждое описание будет сопровождаться возможностью для пользователя обратиться к описаниям ассоциированных концептуальных фреймов через использование дополнительных окон.

На фоне ведущихся в последние десятилетия общенаучных дискуссий понятно стремление исследователей лексикона высказать свое мнение по поводу того, является ли лексикон отдельным "модулем",

⁶ К сожалению, нередко делаются попытки распространить выводы по результатам подобного экспериментального исследования на лексикон в целом и более того — на лексикон носителя любого языка.

включающем только языковое знание. Представление о модульном характере лексикона вытекает из трактовки языковой компетенции как самостоятельной составляющей интеллектуального багажа человека. Имеет место и разграничение модально-специфичных компонентов лексикона или даже отдельных лексиконов, предназначенных для восприятия со слуха или при чтении или для говорения и письма (см. подробнее [Залевская 1990а]), выделяются "лексикон лемм" и "лексикон морфофонологических форм". Этот перечень можно было бы продолжить за счет мнений, согласно которым у человека имеются либо раздельные лексиконы для разных видов речевой деятельности, либо только единый лексикон, но с разными "входами", в том числе "внешними" (вербальным слуховым, вербальным зрительным и разнообразными невербальными сенсорными — через восприятие предметов, действий, их изображений, через слуховые, вкусовые, тактильные и др. модальности) и "внутренними" (от интенций, концептов и т.д.). Представляется интересным более подробно остановиться на публикации [Schwarz 1995], в которой проблема модульности обсуждается параллельно с вопросами о наличии различных "входов" в лексикон, о характере соотношения между языковыми и энциклопедическими знаниями и т.д.

Моника Шварц отмечает, что результаты текущих исследований в области понимания слов и нейропсихологические данные, полученные от пациентов с афазиями, указывают на то, что семантическая память не может быть полностью отграничена от других систем знания.

Модуль — это относительно автономная область знания для переработки специфического типа информации с ограниченным доступом к другим типам информации. Похоже, что в нашей познавательной системе имеются такие модули, как зрительное восприятие и синтаксис, которые являются раздельными, автономными системами знания и переработки, относительно независимыми от контекстуальной информации, привязанные к определенным отделам мозга. Однако вопрос состоит в том, свойственно ли это семантической части ментального лексикона. М. Шварц отмечает, что имеются свидетельства (особенно из афазиологии), поддерживающие идею общей модульной организации: одна ментальная способность может быть нарушена, в то время как другая продолжает нормально функционировать. Язык трактуется как автономная система, управляемая специфическими языковыми принципами. Но концепция модульности ставится под сомнение учеными, которые отдают предпочтение функциям целого по сравнению с функциями его компонентов (в том числе [Lakoff 1987; Taylor 1989]). Согласно этому ("холистическому") подходу, естественный язык представляет собой открытую когнитивную систему, взаимодействующую с общими ментальными способностями. Если принять во внимание нейронную архитектуру мозга человека, то наличие огромного количества единых паттернов и множества взаимосвязей, на первый взгляд, делает идею модульности неподходящей, по меньшей мере на нейрофизиологическом уровне. Как подчеркивает М. Шварц, рассмотрение мозга в качестве физического субстрата познания вовсе не обязательно означает, что ментальное поведение может быть редуцировано до нейронных механизмов или может быть объяснимо в биологических терминах. На ментальном уровне проявляются характеристики, которые не наблюдаются на нейрофизиологическом уровне (М. Шварц дает при этом ссылку на работу [Lycan 1990]). В случае соотношения "мозг — сознание" имеют место не простое сочетание микро- и макроуровней, а значительно более сложное соотношение между подуровнями, различными слоями структурной репрезентации. Взаимосвязанность на нейронном уровне не исключает модульность на ментальном уровне. Текущие исследо-

вания организации мозга человека поддерживают теорию относительно независимых когнитивных подсистем.

М. Шварц считает вполне очевидным, что семантическое знание репрезентировано и расположено в мозге человека значительно более диффузно, чем структуры формального знания. Она также высказывает мнение о тесной взаимосвязи семантического знания и концептуального знания, однако не считает их идентичными. Семантическое знание привязано к фонологической репрезентации и к синтаксической структуре, подчиняясь принципам специфичности языка. Отсюда семантическое знание — это модально-специфичный подраздел концептуального знания, с помощью которого лексикализуются специфические части концептуальной информации. Поэтому возможны различные способы лексикализации концептуальных единиц в разных языках.

С опорой на результаты исследований в области афазий и экспериментов в норме речи, а также с учетом описания семантической памяти как огромной сети и принципа распространяющейся активации М. Шварц считает вполне очевидным, что доступ к информации в семантической памяти может быть осуществлен через различные входные каналы. Поскольку можно добраться до лексических вхождений через визуальный и тактильный входы, должны иметься динамические связи (или пути переработки) между узлами в сети слов (для конкретных референтов) и другими репрезентациями знания. Лексический доступ семантических единиц не ограничен вербальным входом. Отсюда следует, что семантическая часть ментального лексикона не является информационно инкапсулированным и недоступным для контактов модулем; это система знания, соединенная с другими областями когнитивной переработки. В этом отношении семантическая память — не непроницаемый модуль, а скорее некоторый вид полумодуля (см.: [Shal-lice 1988; Schwarz 1992]).

В первом приближении полумодуль может быть описан как некоторая область когнитивной переработки, функционально обособленная как специфическая подсистема, но в то же время доступная для входов со стороны различных систем знания. Наиболее эффективным входом для операций на уровне семантической памяти М. Шварц считает вербальный вход (что требует экспериментальной проверки).

В связи с проблемой структуры лексикона разные авторы обсуждают вопрос о том, имеется ли в лексиконе специальный "отсек", необходимый для функционирования морфологически сложных слов.

С точки зрения Джин Эйчисон [Aitchison 1987], делающей попытку простроить "работающую" модель ментального лексикона, морфологически сложные слова могут первоначально входить в основной лексикон ("лексикон как таковой") в целом виде, т.е. без разложения их на составляющие. По мере накопления сходных случаев формируется "подсобное хранилище", где слова упорядочиваются по морфологически сходным элементам, что ведет к образованию специального компо-

нента лексикона, получившего название LEXICAL TOOL-KIT ("набор лексических средств").

Дж. Эйчисон определяет суть этого феномена как через процедуры производства новых слов, так и через правила, согласно которым новое существительное может быть сформировано посредством добавления суффикса к прилагательному [Op. cit.: 116, 161], что допускает его трактовку и как процедурного, и как декларативного (метаязы-кового) знания. Если исходить из замечания на с. 162 той же книги, то набор лексических средств используется в сочетании с информацией, которая содержится в подсобном хранилище: набор лексических средств включает инструкции и образцы для производства новых слов с учетом добавленной к каждому слову подсобной информации о том, как его можно расчленить и какие другие слова с ним соотносятся.

К проблеме морфологии в лексиконе мы вернемся ниже в главе 6.

При установлении того, какие связи и отношения между единицами лексикона являются наиболее характерными, наблюдается определенный сдвиг акцентов. Так, в [Aitchison 1996: 19-20] отмечается, что традиционно имеет место тенденция отводить большое место связям между гипонимами и суперординатами (например, цветообозначения подводятся под ярлык "цвет"). Однако для ментального лексикона суперординаты не так уж важны за исключением отдельных четко очерченных случаев. Чаще координированные члены (когипонимы), а не суперординаты используются в качестве отсылки к категории: люди говорят скорее о "братьях и сестрах", чем о "детях одних родителей", о "дожде и снеге", чем о "выпадении осадков" и т.д. Наиболее важными для ментального лексикона ей представляются коллокационные связи (т.е. устойчивые словосочетания) и связи между координированными членами (когипонимами). К тому же исследования связей между словами показывают, что говорящие на родном языке помнят лексические единицы в контекстах, в тематических группах. Отсюда следует, что слова не настолько взаимозаменимы, как это принято считать.

5.3. Лексикон как динамическая функциональная система

По результатам обсуждения проблематики, связанной с узнаванием слов со слуха, в [Lively et al. 1994: 295] делается вывод, что современные модели узнавания слов искусственно отделяют слово от всего остального относящегося к познанию, однако необходимо подходить к узнаванию слова с точки зрения целостной системы, задействованной в научении, памяти, категоризации и т.д. В качестве многообещающего нового направления исследований там же названа работа [Grossberg & Stone 1986], где рассматривается теория самоорганизующейся динамической системы, трактующая научение и память как неотделимые друг от друга. Поскольку еще в 70-е гг. была разработана концепция лексикона как динамической (самоорганизующейся) функциональной системы [Залевская 1977], представляется оправданным остановиться на ней более подробно. В названной работе ряд определений внутреннего лексикона человека и принципы организации лексикона последо-

вательно выводятся из рассмотрения специфики речевой организации человека, из разработки модели производства речи, обсуждения путей становления лексикона у ребенка и из анализа обширного экспериментального материала, включающего межъязыковые сопоставления'.

Детальное рассмотрение специфических особенностей речевой организации человека по Л.В. Щербе и дальнейшее развития этих идей (см. выше 1.1, где приводится рис. 1.1 из [Залевская 1977] и дается необходимая аргументация) послужили основаниями для вывода, что лексикон человека составляет одну из сторон речевой организации и является атрибутом ЯЗЫКА!, имеющим свой коррелят в ЯЗЫКЕ₂. Лексикон трактуется как лексический компонент речевой организации человека, обладающий теми же свойствами, какие специфичны для речевой организации в целом, т.е. он должен пониматься не как пассивное хранилище сведений о языке, а как динамическая функциональная система, самоорганизующаяся вследствие постоянного взаимодействия между процессом переработки и упорядочения речевого опыта и его продуктами, поскольку новое в речевом опыте, не вписывающееся в рамки системы, ведет к её перестройке, а каждое очередное состояние системы служит основанием для сравнения при последующей переработке речевого опыта.

При постановке задач установления специфики единиц исследуемого компонента и обнаружения основных принципов упорядоченности этих единиц, обеспечивающих оптимальный режим функционирования лексикона в "речи для себя" и в "речи для других", делается вывод, что поскольку речевая организация человека — явление психофизиологическое, а результаты переработки и упорядочения речевого опыта хранятся в памяти человека и используются в речемыслительной деятельности, исследование лексикона должно быть междисциплинарным. Оно должно быть и межъязыковым, ибо без сопоставления результатов исследований на материале типологически различающихся языков не может ставиться вопрос о разграничении универсальных и идиоэтни-ческих тенденций в организации лексикона человека.

Поскольку в отечественной ПЛ при исследовании проблемы значения принято исходить из широко известного высказывания Л.С. Выготского о том, что значение есть путь от мысли к слову, вполне естественным является стремление искать психологическую структуру значения "во внутренней структуре иерархии процессов психофизиологического порождения речевого высказывания" [Леонтьев A.A. 1971: 9]. Для установления роли лексического компонента речевой организации человека на разных этапах речепроизводства и для определения специфики единиц лексикона была построена модель процесса речемыслительной деятельности, сложившаяся на базе ознакомления с отечественными и зарубежными исследованиями того периода (т.е. до середины 70-х гг.) и подкрепляемая результатами анализа экспериментальных материалов. Эта модель приводится и обсуждается ниже в главе 7

Там, где это специально не оговаривается, изложение далее ведется по тексту 1977 г. с сохранением использовавшихся в то время терминов и формулировок.

(см. рис. 7Л). Здесь представляется достаточным указать, что была сделана попытка проследить, какие процессы и их продукты взаимодействуют на пути от пускового момента до готового высказывания и в какой мере они вовлекают лексический и грамматический компоненты речевой организации человека (с акцентированием внимания на том, что все эти процессы реализуются на единой информационной базе — памяти и что следует различать "речь для себя" и "речь для других").

Основанием для предположений о том, какие единицы могут функционировать на разных этапах речемыслительного процесса, послужило обсуждение работ Л.С. Выготского, И.М. Сеченова, A.A. Леонтьева, А.Р. Лурии, И.А. Зимней, Н.И. Жинкина, С.Д. Кацнельсона и других авторов. Особое внимание было уделено работе И.М. Сеченова "Элементы мысли" [Сеченов 1953], где прослеживается процесс становления у ребенка глубинных чувственных образов ("чувственных конкретов"), а затем — представлений и понятий ("абстрактов"), для обозначения которых человеку необходимы средства "внешней символизации", в их числе слова. И.М. Сеченов указывает, что различение ребенком имени целого предмета от имени его свойств имеет место параллельно с отвлечением предметов от их признаков, при этом постоянно имеет место взаимодействие процессов анализа, синтеза, сравнения и классификации, группировка элементов впечатлений в группы и ряды или установление фактов сходства и различий, запись в реестры памяти всех воздействий на все органы чувств с разграничением постоянных и второстепенных признаков и их распределением по разным рубрикам; все эти процессы протекают независимо "от воли и соображения", а к продуктам вновь виденного и слышимого присоединяются сходные элементы памяти в определенных зарегистрированных памятью сочетаниях. Сопоставление высказываний И.М. Сеченова с мнением современных нам ученых дало основания для следующих суждений о специфике единиц лексикона.

Слово и члены ассоциированных с ним чувственных групп подвергаются у индивида неосознаваемым процессам анализа, синтеза и сравнения или классификации, взаимодействуя при этом в продуктами переработки воспринятого ранее. Эти процессы идут по двум генеральным направлениям: во-первых, происходит разложение на признаки и признаки признаков (процессы дифференцирования), а во-вторых, имеет место ведущее к всё более высоким ступеням обобщения отвлечение от различающихся признаков (процессы интегрирования), что приводит к формированию двух типов единиц: дифференциальных признаков и различающихся по степени интегративности единиц обобщающего характера. Результаты (продукты) этих двух процессов могут находить или не находить выход в "окно сознания". Одним из средств такого выхода является наличие в языке социума некоторого слова; частью единиц обоих типов индивид оперирует посредством обозначения их в субъективном коде, понятном в "речи для себя" (при необходимости такие единицы могут более или менее успешно передаваться описательным путем); некоторые единицы фигурируют только в неосознаваемых процессах анализа, синтеза и сравнения или классификации и не поддаются вербализации именно в силу того, что они остаются "за кадром", обусловливая актуализацию некоторых продуктов перекодирования, доступных для выхода в сознание.

Если учесть, что объектами всех описанных в общей форме процессов являются и слова, и члены связанных с ними чувственных групп, и соотношения между словами и совокупностями чувственных групп, и соотношения между теми и другими и продуктами переработки предшествующего опыта, то становится очевидным многообразие продуктов таких процессов, благодаря чему слово включается в широчайшую сеть многосторонних связей и отношений. В число таких продуктов должно, по-видимому, входить сведение результатов переработки отдельных членов чувственной группы к единому коду, обеспечивающему отвлечение значения слова от непосредственных чувственных корней и дальнейшее использование его в качестве орудия абстрактного мышления. Поскольку полученные таким путем единицы в свою очередь становятся объектами тех же генеральных процессов дифференцирования и интегрирования, они-то и дают в качестве "продуктов продуктов", с одной стороны, то, что принято называть семантическими признаками, а с другой — семантические единицы разных уровней интегративно-сти, являющиеся результатами обобщения разных степеней при отвлечении от различающихся семантических признаков. Однако сведение разных членов чувственных групп в едином коде не исключает возможность их актуализации, параллельного протекания процессов дифференцирования и интегрирования или группировки по линии любого из этих членов. Так, связанные со словом зрительные впечатления могут интегрироваться в сложные мысленные образы, функционирующие в качестве единиц более высокого порядка и обеспечивающие синхронное хранение обширного объема информации; в случае необходимости исходные компоненты могут быть вербально выведены на основании такого интегрированного мысленного образа (в трактовке [Paivio 1972]). Продуктом сопоставления и группировки по совпадающим членам разных групп должно являться то, что субъективно переживается как "синонимия смыслов".

При соотнесении итогов этих рассуждений с предложенной моделью речемыслительного процесса был сделан вывод, что процесс построения образа результата деятельности скорее всего реализуется в некотором универсальном коде, специфичность которого определяется его способностью суммировать результаты переработки получаемой по разным каналам информации и тем самым обеспечивать перекрестную связь между разнокодовыми элементами единой информационной базы человека (памяти). Продукт этого процесса как начального этапа ре-чемыслительной деятельности представляет собой компрессию смысла всей предстоящей деятельности, ее квинтэссенцию.

В реферируемой публикации отмечается, что предлагаемая трактовка специфики начального этапа речемыслительного процесса позволяет объяснить, откуда берется та "абстрактная структура", которая далее воплощается в высказывании: независимо от того, сводится ли "глубинная структура" к синтаксическому построению или постулируется наличие семантического компонента, эта структура не является первичным образованием, она представляет собой развертку образа результата деятельности, экспликацию заложенного в ней смысла, который, в свою очередь, выступает в каче-

стве сложного продукта взаимодействия ряда факторов (в том числе внешнего или внутреннего пускового момента, доминирующей мотивации, модели обстановки, учета вероятностного опыта), определяющих "угол преломления" вступающего в действие предшествующего опыта индивида. Более того, первичность феномена компрессии смысла, реализуемого в универсальном коде или в находящихся на стыке с ним продуктах переработки информации по различным каналам, снимает проблему приоритета синтаксиса или словаря на этом этапе речемыслительного процесса: оба они оказываются средствами формирования смысла при его развертке. Тем не менее в случаях, когда образ результата деятельности получает выход в "окно сознания" в вербальном коде, компрессия смысла передается с помощью характеризующихся высшей степенью интегративности единиц лексикона. Именно в силу своей интегративности такие единицы не нуждаются в синтаксической организации; одна единица получает на дальнейших этапах развертку через ряд единиц менее высокого уровня (или уровней) интегративности и тогда вступают в действие и лексический, и грамматический компоненты речевой организации человека, однако следует говорить не о приоритете одного из них, а об их взаимодействии. При этом на разных этапах процесса речемыслительной деятельности единицам лексикона разных уровней интегративности должны соответствовать специфические "виды синтаксиса": для единиц высшего уровня интегративности синтаксис является нулевым. Важно также разграничивать правила комбинирования, которые обеспечивают оперирование единицами одного и того же уровня, и стратегии переходов от единиц одного уровня у другому (комбинирование подразумевает упорядочение по определенным прескриптивным правилам, не дающим свободы выбора, в то время как стратегия предполагает наличие ряда степеней свободы выбора, что объясняет возможность эвристического поиска в процессе многоэтапной развертки образа результата речемыслительной деятельности и реализации одной и той же смысловой программы с помощью различных языковых средств).

Многоэтапность речемыслительного процесса с участием в нем единиц разных степеней интегративности и дифференцированности трактуется в рассматриваемой работе в качестве основания для трактовки лексикона человека как системы кодов и кодовых переходов (термин Н.И. Жинкина, введенный им вне связи с проблемой лексикона). Поскольку через слово происходит формирование информационной базы человека, овладение опытом предшествующих поколений и становление индивида как члена определенного социума, можно трактовать лексикон и как средство доступа к этой базе. Каждое из возможных определений лексикона подсказывает ряд оснований для упорядочения его единиц.

Так, будучи средством доступа к информационной базе, лексикон не может не отражать системность знаний человека об окружающем его мире и о свойственных ему закономерностях и связях. Поскольку этот доступ осуществляется через слово, в основе организации единиц лексикона должны лежать и чисто языковые параметры. Связь слова с другими членами соответствующей ему чувственной группы также находит свое отражение в числе оснований для многообразных противопоставлений и группировок, для записи в "реестры памяти" (по И.М. Сеченову). Отсюда становится очевидным взаимодействие ряда параметров, обеспечивающих организацию и постоянную реорганизацию лексикона по мере накопления и переработки опыта.

В качестве исходного материала для выявления принципов организации лексикона и обнаружения существенных для его упорядоченности признаков и связей была реализо-

вана программа исследований, включавшая: а) многосторонний анализ материалов экспериментов на свободное воспроизведение иноязычных слов и слов родного языка с обнаружением оснований для группировки слов при их воспроизведении и причин "подмен" и "приписок" при ошибочной записи слов, субъективно переживавшихся испытуемыми как фигурировавшие в эксперименте [Залевская 1969; 1973]; б) проведение серии свободных и направленных ассоциативных экспериментов с монолингвами и билингвами [Залевская 1968; 1971а; 19716; 1972]; в) межъязыковое сопоставление "ассоциативных норм", полученных рядом авторов от носителей разных языков [Залевская 197la; 1975]. Был разработан метод анализа ответов испытуемых, позволяющий через группировку ответов по общности оснований для их связи с исходными словами и через совокупный анализ полученных по разным методикам данных прослеживать уровни идентификации предлагаемых в эксперименте слов и обнаруживать модели лежащих за словами глубинных связей и отношений, проводить межъязыковое сопоставление полученных результатов для выявления универсальных тенденций и особенностей их реализации в условиях разных языков и культур и т.д.

По результатам экспериментов на непосредственное и отсроченное свободное воспроизведение слов (после свободного ассоциативного теста в качестве первого этапа работы) были установлены различия в уровнях идентификации слов испытуемыми, что привело к гипотезе многоуровневого строения лексикона при возможности актуализации связей между единицами поверхностного яруса форм слов без обращения к глубинному ярусу значений. В числе принципов организации единиц поверхностного яруса лексикона обнаружены: а) установление связей на основании совпадения элементов разной протяженности и разной локации в составе вступающих в связь словоформ; б) включение в контексты разной протяженности (как "правый", так и "левый"); в) совместное хранение результатов упорядочения знаний об окружающем мире, первоначально оформлявшихся через полные высказывания или через цепи логических рассуждений, но затем предельно "свернутых" до автоматизированной связи между словоформами.

Эксперимент на свободное воспроизведение иноязычных слов выявил также наличие двух подъярусов поверхностного яруса лексикона: подъяруса графических форм и подъяруса звуковых форм слов.

Анализ ошибочно записанных слов родного языка в эксперименте на свободное воспроизведение привел к разграничению семантических "подмен" (замены действительно предъявлявшегося слова синонимом или близким по значению словом) и "приписок" (воспроизведения координированного члена определенного противопоставления или суперординаты, добавления членов той же категории или тематической группы, введение промежуточного члена некоторого континуума и т.д.), что дало основания для введения понятий "симиляры" и "оппозиты" для обозначения пар слов, которые субъективно переживаются в первом случае как имеющие сходное, а во втором — как противопоставляемое по какому-то параметру значение. В ходе бесед после проведения эксперимента испытуемые высказывали убеждение в том, что предъявлялись именно воспроизведенные ими слова, хотя на самом деле они допускали подмены типа ОРЕЛ — сокол; СОБАКА — пёс; МОЛОДОЙ — юноша или делали приписки типа МАМА — па-

па\ СИДЕТЬ — лежать. Многие из таких пар не могут трактоваться как синонимы или антонимы.

Была обнаружена множественность параметров поиска слов в памяти, а тем самым и упорядоченность единиц лексикона по широкому набору разнообразных признаков — от самого общего признака принадлежности к некоторому лексико-грамматическому классу или отнесенности к определенной семантической области, объединяющей не только семантические группы, но и семантические макросистемы, до начальной буквы слова, признака протяженности слова и т.д. Экспериментальный материал дал также основания для предположений, что поиск слова в памяти ведется как по чисто формальным (звуковым или графическим), так и по грамматическим и семантическим признакам или по разного рода комбинациям формальных признаков с признаками семантическими, в то же время для глубинного яруса лексикона признак принадлежности к некоторому лексико-грамматическому классу не является релевантным, что выражается в субъективном переживании равнозначности или противопоставленности смыслов слов, принадлежащих к разным частям речи.

В числе общих выводов по этой части исследования было отмечено, что поиск слов в памяти шел по ряду смысловых признаков, перекрещивающихся друг с другом и служащих "мостиками" для объединения слов в разного рода группы; при этом объединение слов по смыслу отражает привычные для информанта связи между объектами (т.е. его знание о мире)', наиболее общими тенденциями при группировке слов явились объединение и противопоставление, взаимодействующие на базе признаков разной степени обобщенности — от наиболее общего признака принадлежности к некоторому лексико-семантическому классу до мельчайших дифференциальных семантических признаков вступающих в связь слов; имеют место множественность оснований для связи слова с другими словами и параллельность стратегий поиска слова в памяти. Некоторые примеры приводятся в заданиях к этой главе.

По результатам предпринятого далее сопоставления материалов ассоциативных экспериментов с русскими, казахами, киргизами, узбеками (на 111 словах-коррелятах в каждом из названных языков с участием по 100 ии. в каждой группе)⁸ и публикаций ассоциативных норм киргизского, польского, словацкого, английского, немецкого, французского языков было предпринято обсуждение ряда актуальных в то время вопросов теории и сделаны определенные выводы о принципах организации лексикона.

Так, при обсуждении проблемы хранения в лексиконе полисемантичных слов было высказано предположение, что различные лексико-семантические варианты многозначного слова хранятся в лексиконе индивида раздельно (как омонимичные слова), будучи включенными в соответствующие семантические связи (в составе лексико-

⁸ Материалы этих экспериментов опубликованы в [Залевская 197la]; некоторые результаты их анализа приводятся в [Залевская 1979].

семантических групп, полей и т.д.); связи между ними, устанавливаемые при усвоении нового значения такого слова, могут утрачиваться и легко восстанавливаться в случаях надобности (с.53-54).

По вопросу полевой организации лексики было установлено, что ассоциативное поле интегрирует все описанные в научной литературе виды полей. Например, на рис.5.3 (это рис. 3 из [Залевская 1977: 61]) приводится схема, иллюстрирующая заключение, что ассоциативное поле не только включает все виды связей, которые были учтены Ю.Н. Карауловым [1976: 112] при построении модели логической структуры поля, но и отражает более многообразные связи и отношения (на приводимом рисунке представлена только часть таких связей). При построении этой схемы были сохранены все используемые Ю.Н. Карауловым обозначения: "О" — имя поля (или значение, для которого строится поле); "А" — синоним; "В" — суперордината; "Ci", "С^" — гипонимы; "Di", "D2" — значения, имеющие общие компоненты с ядром поля; "Da" — значение, имеющее общие компоненты с "В"; "Е" — потенциальная сфера антонимии. Для разъяснения цели введения дополнительных обозначений оказывается необходимым рассмотреть несколько составляющих ассоциативного поля киргизского слова ЖЫЛКЫ (⁴лошадь')· Заглавными буквами дано исходное слово (слово-стимул), вокруг которого строится ассоциативное поле. Ассоциаты (полученные на это слово свободные ассоциативные реакции) даются курсивом, а перевод используемых примеров приводится в скобках. Пример взят именно из киргизского языка, поскольку имелась возможность опираться на суммарный массив данных, полученных в своем эксперименте [Залевская 197 la] и опубликованных в киргизско-русском ассоциативном словаре [Титова 1975]⁹.

Согласно модели Ю.Н. Караулова, исходное слово ЖЫЛКЫ выступает в роли имени поля ("О"), ассоциаты бээ ('кобылица') и айгыр ('жеребец') являются гипонимами к имени поля (т.е. обозначаются как "Ci" и "С2"), в то время как слово am ('лошадь') должно рассматриваться как синоним к имени поля ("А"), мал ('скот') — как суперордината ("В"), а ассоциаты кымыз ('кумыс'), кишенейт ('ржет') и жайлоодо ('на пастбище') могут интерпретироваться как значения, имеющие общие компоненты с ядром поля ("Di", "D2", "Оз"). Однако в эту модель не вписываются такие ассоциаты, как уй ('корова'), кулун ('жеребенок'), айбан и жаныбар (оба со значением 'животное') и многие другие. Для первого из них на приведенном рисунке введено обозначение "О*", символизирующее координированный с именем поля член, подводимый под ту же суперординату. В ассоциативном поле таких членов может быть больше, как и членов, входящих в рамки ядра поля, т.е. количество единиц типа "С", как и единиц типа "О", должно обозначаться через "Ci...C_n". Тем самым прослеживаются две ступени координированности гипонимов. В данном случае жылкы и уй координированы в рамках более общего понятия мал, а бээ, айгыр подводятся под имя поля жылкы, при этом отношения между координированными членами с позиций суперординаты переживаются как симиляры, а в отрыве от нее — как оппозиты.

⁹ Аналогичная работа может быть проведена на материале любого другого языка.

Рис.5.3

К сказанному выше следует добавить, что процесс подведения под суперординату на самом деле является многоступенчатым (на рисунке это отражено посредством введения обозначений "В*", "В**"), поэтому в ассоциативном поле прослеживаются суперординаты и координированные члены разных степеней обобщения. Если учесть, что на каждой ступени генерализации становятся актуальными специфичные основания для связей по подобию и противоположению, то становится понятным введение обозначений "D₄", "D₅". В то же время получает объяснение целый ряд экспериментальных фактов, которые на первый взгляд не поддаются интерпретации с точки зрения наличия семантической связи между исходным словом и ассоциатами: ассоциативный эксперимент отражает продукты не только прямых, но и многоступенчатых связей между единицами лексикона; актуализируются ли последние через цепи ассоциаций или могут реализоваться как прямые связи — другой вопрос, тем не менее очевидна фундаментальная роль многоступенчатых связей для упорядочения знаний человека об окружающем его мире и для оперирования этими знаниями в процессе коммуникации. Используя или воспринимая то или иное слово, человек подсознательно учитывает актуализируемую этим словом систему знаний, что, с одной стороны, подтверждает правомерность трактовки лексикона как средства доступа к информационной базе человека, а с другой свидетельствует об основополагающей значимости упорядочения лексикона в целях наиболее эффективного оперирования знаниями в процессах речемыслительной (и прочей) деятельности человека (с.62-63).

6-1190

Разносторонний анализ характера связей между единицами ассоциативного поля привел также к заключению о наличии различных, степеней имплицирования одного слова другим. В рассматриваемой публикации обсуждается пример НОЖНИЦЫ — резать, поскольку корреляты этого исходного слова в ряде языков (в том числе в английском, немецком, французском, польском, словацком) вызывают аналогичные высокочастотные ассоциативные реакции. На рис. 5.4 приводится более полный фрагмент названного поля (это рис. 6 из [Залев-ская 1990а: 109]).

Ассоциат резать в рассматриваемой паре отражает довольно высокую степень генерализации, он имеет более общее значение, чем глаголы стричь, разрезать, кроить, однако именно через посредство глаголов с более частным значением осуществляется переход к имплицированным значениями этих глаголов существительным (стричь — шерсть, волосы', кроить — ткань), в то же время совокупность такого глагола и имплицированного им существительного в свою очередь дает основания для актуализации импликанта последующей ступени (пастух, парикмахер, портной соответственно). Эти связи прослеживаются в правой части рис. 5.4. Если обратиться к левой части рисунка, то становится очевидным, что то или иное направление актуализации ассоциа-тов могло определяться мысленным образом соответствующей разновидности ножниц или опосредовалось признаком предназначенности для определенного вида деятельности (это уточняется на рисунке в круглых скобках). Обозначенные на рисунке связи могут быть дополнены множеством пунктирных линий (например, ассоциаты острые, тупые, новые могут иметь связи со всеми составляющими крайнего левого столбца); каждый из включенных в эту схему ассоциатов может быть подведен под суперординату, сопровождаться уточнением признаков и признаков признаков и степени выраженности тех и других, что трудно выполнимо при составлении схемы, не превышающей объема страницы обычной книги, но с легкостью и без осознавания одновременно учитывается человеком.

На основании анализа связей такого типа в рассматриваемой книге делается вывод, что, возможно, именно цепи опосредствующих импликаций лежат в основе упорядоченности знаний о мире в информационной базе человека. В поверхностном ярусе лексикона нередко хранятся начальные и конечные элементы таких цепей, в то время как восстановление промежуточных звеньев требует обращения к глубинному ярусу и может приводить к актуализации широкого круга связей разных степеней опосредованности. Отсюда вытекает представление о концентрическом строении ассоциативного поля того или иного слова, интегрирующего (прямо или с разными степенями опосредованности) значения всех, входящих, с ним в связь слов.

По итогам дальнейшего сопоставительного анализа материалов экспериментов, проведенных на базе различных языков, и обсуждения классических и популярных в 70-е гг. теоретических представлений отечественных и зарубежных авторов по проблемам поля и видов связей между словами в [Залевская 1977] были сделаны следующие выводы.

Все описанные в научных публикациях виды полей и связей между словами являются актуальными для организации лексикона. Можно полагать, что каждая его единица вступает в многочисленные связи по каждому из возможных параметров.

ι

Более того, вся эта многосторонняя информация к тому же перекрещивается со сложной системой оценок по параметрам эмоциональной окрашенности, частотности, периода усвоения слова индивидом и т.п. Переплетение и пересечение разнообразных связей и оценок хранится в памяти одновременно вместе с набором стратегий поиска единиц разных ярусов при межъярусных переходах и набором правил сочетаемости единиц в отдельных ярусах/подъярусах. Если учесть, что лексикон должен включать несколько ярусов единиц, соответствующих разным этапам речемыслительной деятельности, то создается впечатление, что внутренний лексикон человека должен представлять собой чрезвычайно сложную систему многоярусных многократно пересекающихся полей, с помощью которых упорядочивается и хранится в более или менее полной готовности к употреблению в деятельности разносторонняя информация о предметах и явлениях окружающего мира, об их свойствах и отношениях, об их оценке индивидом и т.п., как и об особенностях обозначающих их вербальных единиц. Экспериментальный материал заставляет предположить наличие целого ряда пересекающихся иерархий, в которые входит та или иная единица по каждому из характеризующих ее признаков. Взаимодействие принципов "вертикальной" и "горизонтальной" упорядоченности единиц лексикона обеспечивает включение элементов каждого яруса/подъяруса в линейные связи разной протяженности и обусловливает контакты между различными иерархиями в составе "гетерархии".

Представление о лексиконе как многоярусной системе объемных многократно пересекающихся полей, имеющих множество параметров, было далее соотнесено с голографической гипотезой кодирования и считывания информации, что привело к предположению, что при восприятии первого слова нового сообщения, не подготовленного контекстом или ситуацией, предшествующий опыт индивида определяет некоторый "угол зрения" для установления связи между слышимой или читаемой словоформой и хранящейся в памяти разнородной информацией. "Высвечивание" отдельных аспектов этой информации не исключает, а неизбежно предполагает в разной мере четкое "всплывание" релевантных знаний о сущности и об отдельных свойствах объектов окружающего мира и об имеющимися между ними связях и отношениях, равно как и о языковых параметрах воспринимаемого слова, его типовых контекстах, а также и об эмоциональных состояниях, каким-либо образом увязываемых с данным словом. Более или менее полное восстановление лежащей за словом разнородной информации, в той или иной мере осознаваемой индивидом, происходит в случаях формирования неточных или ошибочных гипотез о последующем контексте или о глубинном замысле воспринимаемого сообщения в целом. В ус-ловия'х производства речи адекватность выбранного слова замыслу высказывания обеспечивается именно подсознательным учетом значительной части той информации о слове и об обозначаемом им объекте,

которая остается "за кадром", т.е. не получает выхода в "окно сознания" хотя и может в случае надобности быть актуализованной.

Приведенная концепция лексикона и принципов его организации была разработана более 20 лет тому назад. Соотнесение ее с некоторыми результатами отечественных и зарубежных теоретических и экспериментальных исследований 80-х гг. реализовано в книге [Залевская 1990а].

С учетом усиления внимания к проблематике лексикона в 90-е гг. представляется существенным сделать следующие уточнения и дополнения. Важно указать, что имело место дальнейшее развитие изложенных выше представлений о лексиконе. Так, было не только подтверждено наличие некоторых универсальных моделей связей в лексиконе, но и обнаружена национально-культурная специфика реализации таких моделей через конкретные примеры заполнения позиций в составе моделей, в том числе вызываемых мысленных образов, наименований специфичных носителей тех или иных качеств (признаков), показателей положительных/отрицательных оценок и степени их проявления и т.д. (см., например, [Залевская 1979]).

В плане теории было предложено обоснование специфики лексикона как средства доступа к единому информационному тезаурусу, т.е. полному объему хранимых памятью человека энциклопедических и языковых знаний, сопровождаемых эмоциональными впечатлениями и накладываемой на имеющиеся знания выработанной в социуме системы норм и оценок [Залевская 1982: 46]. В качестве механизма закрепления за словом комплекса продуктов переработки разнородного (чувственного и рационального, индивидуального и социального) опыта стал рассматриваться механизм глубинной предикации с трактовкой его нейрофизиологической основы через динамические временные связи, основывающиеся на общих (совпадающих) элементах объектов, соотносимых в аналитико-синтетической деятельности мозга [Бойко 1976]. Поскольку динамические временные связи при их повторении переходят в замыкательные, слово становится средоточием пучка связей, прямо ведущих к продуктам многочисленных актов глубинной предикации, что в совокупности со связями по линиям звуковой и графической формы слова дает многомерную систему связей [Залевская 1982: 55].

Акты глубинной предикации как "минимальные акты познания" (термин Г.П. Мельникова [1978: 194]) включают констатацию фактов сходства и различий по разным аспектам языковых и энциклопедических знаний, эмоционально-оценочных переживаний индивида и выработанных социумом норм и оценок, что объясняет способность слова в индивидуальном лексиконе как производного ряда психических процессов (аффективных, наглядно-действенных и понятийно-логических) и как узла пересечения связей по линии каждого из этих процессов служить средством доступа к единому информационному тезаурусу, содействуя выходу говорящего или слушающего человека за пределы непосредственно сообщаемой или воспринимаемой информации [Залевская 1982: 56].

В той же публикации делается попытка дать объяснение феномена одновременного учета говорящим или слушающим многообразной увя-

зываемой со словом информации с позиций трех подходов: 1) принципа двойной регуляции познания, согласно которому наряду с вычленением некоторого объекта, который становится центром внимания, продолжают отражаться и признаки предметов, составляющих фон; 2) принципа сочетания осознаваемой и неосознаваемой психической деятельности (то, на чём фокусируется внимание, попадает в "окно сознания", объективируется посредством слова, в то время как составляющие фон связи учитываются на подсознательном уровне и могут быть объективированными через перенесение "фокуса" или изменение "угла зрения"); 3) голографической метафоры (функция слова как средства доступа к информационной базе сопоставляется с ролью лазерного луча при считывании голограммы).

В качестве основных направлений дальнейшего развития концепции слова как единицы лексикона в изложенной выше трактовке можно назвать: 1) установление особенностей функционирования слова как единицы лексикона и выяснение роли слова на пути к пониманию текста, в том числе определение различных функций слова при понимании текста, разработку понятия внутреннего контекста и спиралевидной модели идентификации слова и понимания текста, выявление роли слова в пользовании выводными знаниями (эти вопросы освещены в книгах [Залевская 1988а; Залевская и др. 1998] и затрагиваются ниже в главах 6, 8 и 9); 2) разработку концепции специфики индивидуального знания как части общей теории знания и как обязательной основы для трактовки любых проблем, так или иначе связанных с функционированием языка в целом, лексикона и значения слова в частности [Залевская 1992]; 3) осмысление вопросов теории овладения вторым языком [Залевская 1996а]. Не имея возможности подробнее останавливаться на этих вопросах, ограничимся отдельными уточнениями в свете некоторых дискуссионных положений, непосредственно связанных с проблемой лексикона.

В число наиболее широко обсуждаемых в последние годы проблем входят соотношение языковых и энциклопедических знаний в пересечении с проблемой трактовки значения слова как включающего или не включающего знание о мире, а также проблема оправданности или несостоятельности трактовки лексикона как отдельного модуля. С позиций изложенной в этом параграфе концепции специфики слова как единицы лексикона, в свою очередь трактуемого в качестве средства доступа к единой информационной базе человека, все эти проблемы следует рассматривать в едином комплексе с обязательным учетом особенностей функционирования языкового/речевого механизма. Отсюда вытекает условность самого понятия "ментальный лексикон": это конструкт, выделяемый в целях более детального научного описания, но в реальности существующий в неразрывном взаимодействии со всеми психическими процессами, одним из продуктов функционирования которых он является. С этой точки зрения сама постановка вопроса о полной автономности лексикона и независимости протекающих в нем процессов от других составляющих речевого механизма индивида представляется неправомерной. То, что языковые знания оказываются "пустыми" без знаний о мире, наглядно демонстрируется случаями "замкнутого круга" в словарных дефинициях. Постоянное взаимодействие языковых и энциклопедических знаний — несомненный факт, а их

противопоставление или установление каких-либо приоритетов являются неоправданными, ибо эти виды знания функционируют по принципу взаимодополнительности. В то же время имеется путь решения проблемы соотношения значения слова и знаний о мире: образ мира у человека в значительной мере строится через слово и именно через слово в процессах общения и речемыслительной деятельности в такой индивидуальной картине мира "высвечивается" некоторый фрагмент во всем многообразии его сущностей, признаков, связей и отношений. Это оказывается возможным вследствие того, что усваиваемое через общение слово имеет общесистемное значение, понятное носителям языка, у каждого из которых по мере овладения языком формируется системность психологической структуры значений, перестраивающаяся под воздействием ряда внешних и внутренних факторов. Общесистемное значение бытует в совокупном знании-переживании, которое было названо выше КЗ^, и получает описание в К32 как "зарегистрированной" части этого знания (см. подробно 1.1)¹⁰. Общесистемное значение слов у индивидов по сравнению с нормативными описаниями лексико-семантической системы языка оказывается в той или иной мере отклоняющимся по принципу "недолет/перелет", тем не менее оно является функционально достаточным для взаимопонимания при общении и для использования в "речи для себя", поскольку обеспечивает доступ к образу мира во всем богатстве продуктов перцептивных, когнитивных и аффективных (эмоционально-оценочных) процессов, отображаемых в психологической структуре значения. Таким образом мы приходим к тому, что в индивидуальном лексиконе хранятся словоформы и значения слов, в совокупности выступающие в роли средства доступа к информационной базе человека, которая, в свою очередь, обеспечивает становление психологической структуры значения слова на стыке общесистемного значения и всего комплекса знаний и переживаний, без которых словоформа остается просто некоторой последовательностью звуков или графем, а общесистемное значение не дает выхода на некоторый фрагмент индивидуальной картины мира. Такое разграничение общесистемного значения, отображаемого в лексико-семантической системе языка как компонента ЯЗЫКА2, и психологической структуры значения как атрибута ЯЗЫКА^ объясняет, почему значение слов в первом случае более или менее успешно поддается лексикографическому описанию, а во втором стимулирует скептические высказывания, поскольку то, что лежит за словом у индивида, выводит в необъятную систему знаний, переживаний, связей и отношений; последнее находит отображение в психологической структуре значения слова, которая тем не менее вовсе не приравнивается к энциклопедическому знанию (так же, как лексикон в целом не тожде-

¹⁰ Общеизвестно, что словари могут отставать от реального функционирования языка или регистрировать уже выпавшие из употребления факты.

ственен информационной базе человека, средством доступа к которой он является).

Итак, значение слова выполняет двойственную посредническую (медиативную) функцию с различающимися следствиями: 1 — оно обеспечивает взаимопонимание между общающимися людьми, а значит, должно быть "объективным", системно-языковым; 2 — поскольку базу для взаимопонимания составляет соотнесение индивидуальных картин мира, системно-языковое значение должно быть преломлено через призму индивидуального опыта, т.е. в действие вступает психологическая структура значения слова, опирающаяся на личностно переработанные знания и переживания, но контролируемая и согласуе-мая с социально признанными системами значений, норм и оценок. В этом случае системно-языковое значение, с одной стороны, может идентифицироваться не полностью, а с другой — дополняется за счет многосторонних и многоступенчатых связей (выводных знаний) по линиям языковых и энциклопедических знаний, субъективно переживаемых как единое целое.

5.4. "Ядро" лексикона индивида

Идея разграничения общесистемного значения слова и психологической структуры значения как специфического образования складывалась у меня по мере анализа материалов экспериментов, на первом этапе которых ии. должны были прежде всего идентифицировать некоторое слово как таковое (см. подробнее [Залевская 1969; 197la]). Выяснилось, что в таких случаях человек старается каким-то образом показать (в первую очередь самому себе), как именно он понял то или иное слово. Дж. Диз [Deese 1965] отметил, что при анализе ассоциативных реакций следует учитывать наличие имплицитного репрезентативного ответа, посредством которого происходит своеобразное "удвоение" слова-стимула. Примерно в то же время A.A. Смирнов [1966] указал, что человек стремится передать понимаемое другими словами. С этой точки зрения "переформулирование" идентифицируемого слова можно трактовать как эксплицитный репрезентативный ответ, показывающий, на каких аспектах значения слова акцентировано внимание, какими именно средствами обеспечено понимание. Расширение круга сопоставляемых языков постепенно привело к выводу, что имеются некоторые универсальные стратегии и средства констатации факта понимания, в том числе через симиляры или оппозиты, подведение под суперординату, актуализацию мысленного образа, уточнение через субъекта или объект действия и т.д. Сделанные наблюдения указывали также на определенные характеристики слов-идентификаторов, выступающих в качестве опор при формировании эксплицитного репрезентативного ответа. Проверка гипотезы относительно наличия в лексиконе некоторого "ядра", единицы которого служат опорами такого рода, оказалась возможной с появлением мате-

риалов "Ассоциативного тезауруса английского языка" [Kiss et al. 1972], обеспечившего уникальные возможности для решения широкого круга вопросов (см. выше 4.2.1, а также [Залевская 19836]).

"Ассоциативный тезаурус английского языка" (далее — AT) был подготовлен в Эдинбургском университете исследовательской группой под руководством психолога Джорджа Киша. Словарный запас человека трактуется Дж. Кишем как система поиска в сети связей, где уровень активности отдельного узла (слова) зависит от состояния системы и происходящих в ней свободных переходов.

Для системного отображения ассоциативных связей между словами, составляющих значительную часть словарного запаса носителя английского языка, была реализована пятилетняя программа исследований, ее результатом явился AT, объем которого во много раз превысил все имевшиеся к тому времени ассоциативные нормы; от них AT принципиально отличается по ряду параметров, в том числе по впервые широко примененному принципу последовательного наращивания сети связей (все полученные на 1-м этапе работы ассоциативные реакции были далее переведены в статус стимулов для предъявления на 2-м этапе и т.д.), по использованию в качестве стимулов не только слов разной лексико-грамматической принадлежности, но и словосочетаний и отдельных фраз, по включению в словарь данных о прямых и обратных ассоциативных связях, по применению машинного анализа и представлению материалов AT в необычных для предшествующих исследований форматах.

AT подразделяется на две части. Первая из них включает сведения об исходящих (прямых) и входящих (обратных) ассоциативных связях 8400 слов, т.е. каждое из этих слов сопровождается двумя статьями: сначала перечисляются все полученные на это слово реакции, а затем дается список всех других слов, которые вызвали данное слово в качестве ассоциата. В обоих случаях приводятся количественные показатели силы прямой или обратной ассоциативной связи и указывается суммарное количество разных слов, фигурировавших в каждой из таких статей.

Во второй части AT содержатся данные о входящих связях слов, не предъявлявшихся в качестве стимулов (т.е. о том, какие слова и с какой частотой вызвали эти слова в качестве ассоциатов).

Общее количество словарных статей в AT (т.е. "узлов" построенной на основании эксперимента сети связей) — 55837.

Наличие в AT сведений об обратных ассоциациях дает принципиально новую информацию об ассоциативной структуре лексикона. В обычных ассоциативных нормах количество разных реакций и их частота зависят от числа участников эксперимента. Это ограничение снимается при учете обратных ассоциаций, вместо этого появляется зависимость от числа исследуемых слов-стимулов. В данном случае их 8400, благодаря чему создается иная картина связей и оказывается возможным вычислять не только количество исходящих и входящих связей, но и их силу.

По результатам проделанных подсчетов [Залевская 1981: 33; 1982: 38] в AT было первоначально выделено 75 слов с количеством связей не менее 300, что стало позднее квалифицироваться как центр ядра

лексикона. Снижение контрольного показателя до 200, а затем до 100 входящих связей выявило, что в AT содержится 586 слов с показателями входящих связей 100 и выше. Если учесть, что около 60% узлов в полной сети имеют лишь по одной входящей связи, то становится очевидным, что обнаружена центральная часть ассоциативной сети со множеством связей, всё более разреживающихся по направлению к периферии (в самом центре оказались слова те и man со 1087 и 1071 входящих связей соответственно).

Высказанные в названных работах предположения о том, что единицы центра ядра лексикона носителя английского языка являются в основном односложными словами (к тому же — существительными), усваиваемыми в первые годы жизни ребенка (по результатам сопоставления с данными, которые приводятся в [Carroll & White 1973]) и широко употребляемыми в качестве идентификаторов значений других слов, проверялись в исследовании И.О. Золотовой [1981; 1983; 1984; 1985; 1989; 1991], предпринявшей детальный анализ пяти "слоев" ядра лексикона, выделенных в соответствии с пороговыми показателями количества входящих связей. К числу основных выводов Н.О. Золото-вой по результатам анализа ассоциативных полей 584 слов по мате-Р налам AT с привлечением данных других экспериментов (в том числе Foglia & Battig 1978]) можно отнести следующие:

— специфика единиц, входящих в ядро лексикона, связана с усвоением их в первые годы жизни ребенка и обусловлена высокой степенью их конкретности, образности, эмоциональности, принадлежности к некоторой категории, способности выступать в качестве опорных элементов при идентификации более абстрактных и широкозначных слов;

— отраженная в ядре лексикона картина мира согласуется с "наивным реализмом" носителя соответствующего языка, повседневно оперирующего базовыми понятиями, увязываемыми с единицами ядра лексикона [Золотова 1989: 2].

Не имея возможности более подробно обсуждать здесь проблему ядра лексикона, ограничимся отсылкой к исследованию вероятностной организации внутреннего лексикона человека [Агибалов 1995] и к результатами сопоставительного анализа ядра лексикона как ядра языкового сознания русских и англичан по материалам ассоциативных тезаурусов русского и английского языков [Уфимцева 1996; 1998]. В связи с появлением материалов AT в сети Internet и публикацией РАС перспективы разностороннего сопоставления экспериментальных данных значительно расширились.

5.5. Заключение

Проблема индивидуального лексикона является одной из наиболее актуальных и спорных проблем сегодняшнего дня. Авторы имеющихся концепций лексикона акцентируют внимание на различных аспектах

Поиск по сайту: