АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

IV. ПРОБЛЕМЫ ДВУЯЗЫЧИЯ

Читайте также:
  1. http://ru.wikipedia.org/wiki/Философия - ВикпедиЯ Свободная энциклопедия (тексты, биографии философов, проблемы)
  2. I. Основные характеристики и проблемы философской методологии.
  3. III. ПРОБЛЕМЫ ПРОДУЦИРОВАНИЯ И ПОНИМАНИЯ РЕЧИ
  4. III. ПРОБЛЕМЫ ПРОДУЦИРОВАНИЯ И ПОНИМАНИЯ РЕЧИ
  5. V1: Глобальные проблемы окружающей среды
  6. XV. ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ЧЕЛОВЕКА
  7. А) Брахманистическое понимание проблемы противоположностей
  8. Актуализация проблемы управления персоналом
  9. Актуализация проблемы управления человеческими ресурсами
  10. Актуальные проблемы улучшения качества на современном этапе
  11. Аутизм: история проблемы

Глава 10 ДИНАМИКА ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПОДХОДОВ К ИЗУЧЕНИЮ ОСОБЕННОСТЕЙ ОВЛАДЕНИЯ ВТОРЫМ ЯЗЫКОМ

Вопросы для ознакомления

/. Какие тенденции наблюдаются в последние годы при обсуждении вопросов теории двуязычия?

2. В чем состоят положительные стороны и недочеты контрастивно-го анализа?

3. Какова роль ошибки в овладении вторым языком?

4. Что такое "промежуточный язык"?

5. В чем состоит специфика интроспективных методов?

6. Чем определяются преимущества комплексного подхода к изучению особенностей овладения Я2?

7. Какова роль теории в организации исследования особенностей овладения вторым языком?

10.1. Вопросы теории двуязычия

Проблематика двуязычия широко обсуждается в научной литературе последних лет, при этом наблюдается смещение акцентов, в принципе согласующееся с динамикой общенаучных подходов к описанию работы языкового/речевого механизма человека. Так, многие традиционные понятия теории двуязычия получают новую трактовку с позиций когнитивной теории, см. пример такого подхода в отношении понятия переноса навыков в [Odlin 1990]. В центре внимания исследователей оказываются стратегии овладения и пользования вторым языком [Пой-мёнова 1999; Faerch & Kasper 1983; O'Malley & Chamot 1990] и феномен "промежуточного языка" как формирующейся у индивида системы знания [Поймёнова 1999; Hamers & Blanc 1989; Gass & Selinker 1994]. Представления о ходе продуцирования речи при двуязычии в зарубежных публикациях теперь, как правило, основываются на модели В. Левелта, а используемое В. Левелтом понятие леммы фигурирует в ряде публикаций по разным вопросам теории двуязычия; например, Кэрол Майерс-Скоттон дает обоснование наличия в лексиконе билингва лемм из обоих известных индивиду языков [Myers-Scotton 1995]. При объяснении механизмов речевых ошибок имеет место использование моделей распространяющейся активации [Stemberger 1985], моде-

лей хода речемыслительного процесса [Боковня 1995; Поймёнова 1999], фреймового подхода [Горохова 1986], теории установки [Кузнецова Т.Д. 1982; Привалова 1995] и т.д. При разработке моделей овладения вторым языком используются современные представления о ходе задействованных при этом процессов [Gass & Selinker 1994]. При постановке вопроса о том, какие факторы, или условия, облегчают овладение вторым языком, имеет место признание того, что не может быть единого правильного ответа на этот вопрос, поскольку каждый индивид обладает свойственными только ему способностями, знаниями и опытом, а также потребностями, в соответствии с которыми одному нужен богатый словарь, правильное произношение и синтаксис, а другому достаточно технических терминов и базовых синтаксических правил, в то время как третий обойдется обиходными фразами (см. [Bialystok & Hakuta 1994]). Произошло также перенесение фокуса внимания исследователей с грамматики на слово при включении последнего в ситуацию и дискурс, см., например, [Медведева 1996; 1998; Aitchison 1996; Меага 1996]; при этом ставится задача выяснить, что означает "знать" слова и "пользоваться" словами [Медведева 1998], обсуждаются вопросы специфики индивидуального лексикона при двуязычии и особенности функционирования иноязычного слова [Медведева 1998; 1999а; 19996; Myers-Scotton 1995]; слово трактуется как "ключ" к истории и культуре носителей языка [Wierzbicka 1995] при рассмотрении языка в контексте соответствующей культуры как одном из приоритетных направлений исследований [Клюканов 1997; 1998а; 19986; Копыленко 1995; Сорокин 1994; Шаховский и др. 1998]. В анализ различных проблем, так или иначе связанных с овладением или пользованием вторым языком, а также с повышением эффективности обучения второму/иностранному языку, вовлекаются популярные ныне гипотезы, концепции, понятия, см., например, [Aitchison 1993] о важности учета прототипов и базисного уровня обобщения в исследованиях двуязычия.

Необходимо подчеркнуть, что исследования проблематики двуязычия в значительной мере основываются на общетеоретических концепциях, которые разрабатываются в русле когнитивного и/или деятель-костного подходов, поэтому к ним относится всё то, о чем говорилось в предшествующих главах о специфике функционирования языка у активного и пристрастного субъекта, включенного в социальные взаимодействия. К этому следует добавить, что пересмотр традиционных понятий теории двуязычия происходит на фоне ревизии многих концепций в смежных областях науки (см., например, обсуждение тенденции переосмысления понятий контекста, перевода, лингвистической относительности в [Клюканов 1997] и построение нового концептуального аппарата в целях системно-семиотического исследования динамики межкультурного общения [Клюканов 1998а; 19986; 1999]).

Подробное обсуждение комплекса вопросов теории двуязычия требует написания ряда обширных монографий. Здесь представляется достаточным сослаться на книги [Залевская 1996а; Медведева 1999а],

10*

включающие обзоры литературы по актуальным проблемам двуязычия, и остановиться на динамике подходов к исследованию двуязычия с акцентированием внимания на важных для этих подходов ключевых понятиях (см. 10.2 — 10.5), а также на стратегиях овладения и пользования языком как одной из наиболее злободневных проблем сегодняшнего дня (см. главу 11).

До рассмотрения динамики исследовательских подходов к изучению особенностей овладения и пользования вторым языком представляется важным кратко уточнить некоторые термины и сокращения, а также остановиться на ориентации исследований в этой области.

Прежде всего необходимо разобраться во взаимоотношениях между понятиями "первый язык", "второй язык"; "родной язык", "иностранный язык". На первый взгляд, это две пары соотносимых понятий, компоненты которых четко противопоставлены либо по времени (или порядку) усвоения языков, т.е. "первый язык" (Я1) — "второй язык" (Я2), либо по принадлежности к тому или иному социуму: "родной язык" (РЯ) — "иностранный язык" (ИЯ). В принятых сокращениях это выглядит так: Я1 — Я2; РЯ — ИЯ. Однако между этими двумя парами понятий нет прямого соответствия, при котором было бы обязательным равенство Я1=РЯ; Я2=ИЯ: на самом деле для индивида могут быть родными и Я1, и Я2 (это имеет место, например, в ситуации бытового двуязычия); хронологически "второй" язык может далее вытеснить первый по времени его усвоения и стать "родным" (в этой связи нередко говорят о том, что один из языков двуязычного индивида является доминантным, т.е. основным). К тому же второй язык может не быть иностранным, но изучаться в учебных условиях (такое происходит, например, при наличии некоторого языка межнационального общения в сочетании с РЯ), а ИЯ иногда бывает для индивида третьим, четвертым и т.д. языком. Таким образом, соотношение названных понятий является более сложным, чем это кажется.

В научной литературе обычно разграничивают понятия Я2 и ИЯ с учетом того, что в первом случае овладение языком происходит в естественных ситуациях общения (т.е. когда на нем говорят носители этого языка) и без целенаправленного обучения, а во втором — в искусственных учебных ситуациях с ограниченной сеткой часов, но при обучении под руководством профессионала. Соответственно различаются понятия естественного (бытового) и искусственного (учебного) двуязычия (билингвизма). При таком подходе подразумевается, что Я2 "схватывается" с помощью окружения и благодаря обильной речевой практике без осознавания языковых явлений как таковых, а ИЯ "выучивается" при посредстве волевых усилий и с использованием специальных методов и приемов.

Как показывает ознакомление с историей методов обучения ИЯ, с опубликованными в разные годы компендиумами по методике обучения ИЯ и с работами в области психологии обучения иностранным языкам, мнения ученых по вопросу соотношения между овладением РЯ и ИЯ

варьировались от акцентирования внимания исключительно на различиях между названными случаями до признания их идентичности. В последнее время все более распространенным становится мнение, что между процессами овладения РЯ и ИЯ больше сходства, чем различий [Aitchison 1993: 109], механизмы речевой деятельности на родном и иностранном языках одни и те же [Зимняя 1989: 167], обучаемые проходят аналогичные стадии речевого развития, допускают сходные типы ошибок и т.п. Происходит также пересмотр представлений об интерферирующем влиянии РЯ на овладение ИЯ с выдвижением на первый план роли положительного переноса из РЯ в ИЯ, в том числе — в отношении стратегий овладения и пользования языком (ссылки на литературу см. ниже при более подробном обсуждении этих вопросов).

Что касается соотношения между овладением Я2 и ИЯ, то строгое разграничение этих случаев соблюдается довольно редко. Многие авторы вообще используют термины "второй язык" и "иностранный язык" как взаимозаменимые, лишь иногда оговаривая конкретные условия, если их требуется учитывать из тех или иных соображений. В англоязычной литературе обычно фигурирует термин second language (Second Language Acquisition — SLA); обозначаемое им понятие может быть более широким, чем понятие foreign language, или равнозначным последнему (см, например, [Ellis 1986; Hamers & Blanc 1989]).

Как бы то ни было, становится очевидным, что дальнейшие исследования в области овладения ИЯ должны в определенной мере учитывать результаты научных изысканий в сфере Я1 и Я2 с постановкой задачи выявления как общих для овладения РЯ и ИЯ закономерностей, так и специфичных для каждого из этих случаев особенностей. Далее используются сокращения Я2, ИЯ и Я2/ИЯ с акцентированием внимания на принципиальном сходстве обсуждаемых феноменов, что согласуется с мнением Нателы Валериановны Имедадзе [1979: 5], трактующей Я2 в качестве условного термина, который может быть употреблен по отношению к любому усвоенному языку, кроме родного. Она справедливо подчеркивает, что понятие Я2 логически невозможно без понятия Я1, поэтому характеристика любой формы усвоения Я2 должна строиться на сопоставлении с процессом овладения Я1. При этом важны прежде всего изменения в психике, возникающие в процессе развития речи на Я1, в результате которых индивид приступает к изучению Я2 как уже "говорящее существо".

-Исследовательские подходы к изучению особенностей овладения Я2/ИЯ характеризуются педагогической ориентированностью (т.е. нацеленностью на поиск путей повышения эффективности обучения языку), стремлением лучше понять специфику процесса овладения Я2, выявить и объяснить особенности взаимодействия Я1 и Я2, а также опорой на актуальные для того или иного периода времени лингвистические и/или психологические концепции и оперированием ключевыми понятиями, вытекающими из принятых исходных теоретических позиций,

уточнением или пересмотром возможностей соответствующего подхода с учетом полученных результатов и/или под воздействием критики.

Каждый из рассматриваемых подходов анализируется ниже по единой схеме, включающей исходные теоретические позиции, объект исследования, цели исследования, применяемые приемы, ключевые понятия и основные результаты, причины неудовлетворенности результатами, выводы с учетом критики. Основное внимание обращено на то, чтобы ознакомить читателя с возможными путями обнаружения особенностей овладения Я2 и с развитием теоретических представлений о характере и специфике взаимодействия Я1 и Я2.

Невозможность указания четких хронологических рамок функционирования обсуждаемых подходов объясняется тем, что предпосылки для активизации некоторого подхода обычно формируются в ходе критики предыдущего подхода (т.е. фактически параллельно с ним). Судить о времени признания нового подхода как такового можно по годам публикации работ, на которые появляется много ссылок в плане одобрения или критики. Как бы то ни было, наиболее ранним подходом является контрастивный анализ, в ходе применения и критики которого оформился анализ ошибок как метод исследования особенностей овладения Я2/ИЯ.

10.2. Контрастивный анализ (КА)

Контрастивный анализ широко используется в лингвистике с разными целями. Ниже речь пойдет о КА, разрабатывавшемся в целях выявления особенностей взаимодействия языков в процессе обучения Я2/ИЯ. Далее сокращение Я2 будет использоваться в широком смысле, т.е. для обозначения Я2 и ИЯ в противопоставлении их овладению Я1.

Выбор в названных целях именно КА как исследовательского подхода был первоначально обусловлен базировавшимися на психологии бихевиоризма представлениями о том, что овладение языком (Я1 или Я2) состоит в формировании навыков через практику и подкрепление, при этом навык понимался как механически (через повторения) закрепляемая связь между некоторым стимулом и увязываемой с ним реакцией. Поскольку ко времени освоения Я2 навыки пользования Я1 являются прочно установившимися, они оказывают решающее влияние на становление новых навыков Я2: происходит перенос уже имеющихся навыков, который может быть как положительным (в случаях сходства языковых явлений), так и отрицательным (при расхождениях между языковыми системами Я1 и Я2); отрицательный перенос получил название "интерференция навыков" или — короче — интерференция. Отсюда были сделаны выводы, что, во-первых, наличие расхождений между языками обусловливает значительные различия между овладением Я1 и Я2, а во-вторых, до обучения Я2 необходимо предпринимать сопоставительный анализ систем Я1 и Я2 для выявления фактов совпадений и расхождений и для обнаружения тем самым "критических

моментов", которые должны быть учтены при обучении для предотвращения интерференции. Использовавшийся в этих целях КА представлял собой сопоставление двух языковых систем, а получаемые таким путем перечни расхождений между языковыми явлениями служили основанием для прогнозирования трудностей и обусловливаемых ими ошибок обучаемых.

Обоснование необходимости и продуктивности такого подхода было дано Ч. Фризом [Fries 1945] и развито далее его учеником и коллегой Р. Ладо [Lado 1957], обратившим особое внимание на необходимость сопоставления не только языков, но и культур. На основе разработанных названными учеными теоретических положений в Институте английского языка Мичиганского университета (США) было предпринято тщательное сопоставление английского и испанского языков, что послужило базой для подготовки системы учебных пособий для обучения английскому языку как иностранному в испаноязыЧной аудитории (см. комплект: "English Pronunciation", "English Sentence Patterns", "English Pattern Practices", "Vocabulary in Contexf'noA общим названием "Intensive Course in English", 1954). Аналогичное использование КА широко предпринималось и другими авторами, хотя это не всегда приводило к созданию более или менее полной системы учебных пособий и учебно-методических материалов. Примером применения КА в рамках бывшего СССР может служить сопоставительный анализ английского, русского и азербайджанского языков в работе Р.Ю. Барсук [1970].

По мере интенсивного применения КА в разных странах накапливались основания для критики этого подхода, связанные с сомнениями в теоретической обоснованности развиваемых этим подходом представлений о специфике овладения Я2 и в прогностических возможностях КА. Так, резкая критика Н. Хомским [Chomsky 1957; 1965] бихевиористской концепции овладения языком дала толчок для перехода от механистических представлений к менталистским (т.е. от трактовки усвоения языка как формирования навыков через повторение и подкрепление к учету мыслительных возможностей обучаемых).

Признание серьезных трудностей При сопоставительном анализе некоторых грамматических структур тех или иных языков сочеталось с накоплением фактов неадекватности прогнозов, которые строились на основании результатов применения КА. Стало очевидным, что прогно"-зы не всегда оправдываются, но в то же время имеют место ошибки, не прогнозировавшиеся по данным КА. Как показали наблюдения, интерференция чаще проявляется при сходстве явлений Я1 и Я2, чем при их полном различии, к тому же далеко не все ошибки могут получить объяснение через интерференцию навыков, поскольку Я1 вмешивается в овладение Я2 по разным причинам, к числу которых относятся следующие: 1) вместо интерференции навыков может иметь место избегание обучаемыми применения таких правил Я2, аналогов которым нет в Я1; 2) некоторые ограничения на употребление языковых явлений, различающиеся в сопоставляемых языках, проявляются только при определенных условиях (ситуациях); 3) обучаемые могут обращаться к Я1 за ресурсами, которые они намеренно заимствуют в случаях коммуникативных затруднений из-за недостаточного запаса ресурсов Я2;

дая обозначения этого феномена некоторые авторы используют термин replacing interference [Hamers & Blanc 1989].

Взаимодействие двух названных выше источников критики КА (по линии теории и через накопление фактов, подрывающих веру в прогностические возможности этого подхода) привело к пересмотру ряда ключевых понятий КА и к переоценке его роли в изучении особенностей овладения Я2. Так, процесс овладения языком стал трактоваться с позиций признания активности обучаемого, откуда, в частности, следует, что предсказываемые КА трудности могут реализоваться не через ошибки вследствие интерференции навыков, а через избегание употребления некоторого явления. При этом "структурное расстояние" между фактами двух языков должно определяться с учетом того, как оно воспринимается носителями одного языка по отношению к другому языку, поскольку результаты КА языковых систем могут не полностью совпадать с тем, как воспринимаются индивидами факты сходства и различий между языками.

Сказанное выше объясняет осознание необходимости пересмотра ключевых для КА понятий языкового переноса, роли Я1 в овладении Я2, интерференции и ошибки как результата влияния Я1 на Я2. Выявление природы языкового переноса оказалось важным для более точного определения условий, при которых имеет место интерференция, и видов знаний, которые при этом используются индивидом. Трактовка овладения Я2 как активного творческого процесса привела к признанию его сходства с овладением Я1, но оказалось, что в таком случае Я1 не может быть причиной всех (или даже большинства) трудностей для обучаемого, скорее Я1 обеспечивает человека некоторыми основаниями для положительного переноса прежде всего в плане стратегий овладения и пользования языком. С позиций предыдущего тезиса факты избегания использования некоторых явлений Я2 и употребления ресурсов Я1 при коммуникативных затруднениях также оказываются продуктами не интерференции, а применения соответствующих стратегий. Само же понятие "стратегия", противоречащее бихевиористским представлениям об овладении навыками, хорошо согласуется с когнитивной теорией обучения, с позиций которой использование знаний из Я1 как стратегии овладения Я2 может быть одним из проявлений базового психического процесса опоры на уже имеющееся знание для облегчения усвоения нового знания.

Важно подчеркнуть, что вследствие сказанного выше ошибка, рассматривавшаяся ранее как свидетельство недостаточной обученности или неспособности преодолеть интерферирующее влияние Я1, стала трактоваться как феномен, обусловленный рядом фактором, одним из которых является интерференция, вступающая в сложное взаимодействие с другими факторами. Что касается КА, то, несмотря на ненадежность прогнозирования ошибок говорения (продуцирования речи),

он тем не менее может успешно предсказывать ошибки понимания речи и случаи избегания использования некоторых структур Я2.

После периодов излишне высокой оценки роли КА как многообещающего подхода к исследованию процесса овладения Я2 и базы для повышения эффективности обучения Я2, а затем отказа от КА как не оправдавшего возлагавшиеся на него надежды произошло признание полезности КА в качестве одного из компонентов комплексного исследования в сочетании его прежде всего с анализом ошибок обучаемых. В настоящее время принято разграничивать "сильный" вариант КА как исследовательского подхода, при котором имеется в виду предсказание ошибок на основе предшествующего анализу ошибок сопоставительного анализа Я1 и Я2, и "слабый" вариант КА, предполагающий анализ ошибок обучаемых с последующим КА для объяснения причин зарегистрированных ошибок.

Обоснование важности сочетания КА с методами ПЛ анализа дается в работе Татьяны. Слама-Казаку [1984], где содержатся интересные замечания автора относительно анализа и классификации ошибок обучаемых по материалам комплексного исследования процесса овладения румынским языком как ИЯ на базе различных Я1 (английского, болгарского, венгерского, греческого, датского, испанского, итальянского, немецкого и др.).

КА должен сочетаться с другими исследовательскими подходами, в том числе — с наблюдением, экспериментом, интроспекцией и т.д. (см., например: [Исаев 1992; Карлинский 1989]). К этому вопросу мы вернемся ниже, здесь же представляется важным подчеркнуть, что в теоретическом плане при обсуждении проблемы КА необходимо признать ошибочной саму постановку задачи исключительно через сопоставительный анализ языковых систем как продуктов описания языков судить о специфике овладения языком и об особенностях взаимодействия языков у человека как о процессах функционирования индивидуального знания.

Более подробно этот вопрос рассматривается в работах [Залевская 1977; 1990а; 1992] вне связи с КА, но в плане недопустимости подмены понятий при традиционном отождествлении таких, по определению Л.В. Щербы [Щерба 1974], теоретически несоизмеримых понятий, какими являются языковая система и речевая организация индивида. Как отмечается в книге [Larsen-Freeman & Long 1993], аналогичное мнение в непосредственной связи с критикой КА высказывается в [Long & Sato 1984].

Представляется важным подчеркнуть, что в отечественной науке давно указывалось на недостаточность простого "наложения" языковых систем для целей обучения языку. Так, A.A. Леонтьев [1970] ссылается на мнение В.Н. Ярцевой [1960] относительно необходимости постановки вопроса о функциональной значимости того или иного грамматического явления и о его месте в грамматической системе языка в целом. A.A. Леонтьев [1970: 82-83] подчеркивает, что сопоставление должно проводиться по линии операций, имеющих место на разных этапах производства и осознания речи; анализ их психофизиологической природы и обусловленности и нахождение доминантных особенностей таких операций

возможны только при наличии хотя бы рабочей модели процесса производства речи. Короче говоря, мы приходим к необходимости рассмотрения вопросов овладения языком в более широком контексте процессов речемыслительной деятельности.

10.3. Анализ ошибок (АО)

Следует прежде всего указать, что задолго до формирования АО как исследовательского подхода, нацеленного на выявление особенностей овладения Я2, феномен ошибки привлекал внимание многих ученых. С обзором точек зрения, высказывавшихся в связи с проблемой речевых ошибок и оговорок психологами (в том числе В. Вундтом, Р. Мерингером, X. Боуденом, П. Раншбургом, О. Мессмером, 3. Фрейдом, Дж. Мортоном и др.), лингвистами, литературоведами и педагогами (например, И.А. Бодуэном де Кур-тенэ, К.Д. Ушинским, Д.Н. Богоявленским, Б.В. Томашевским и др.), можно ознакомиться по книге Ю.В. Красикова [1980]. Ниже речь пойдет о малодоступных для отечественного читателя работах, непосредственно связанных со становлением АО в интересующих нас целях.

Начинающему исследователю необходимо учитывать, что в мировой литературе накоплен обширный опыт анализа речевых ошибок в условиях как нормы, так и патологии речи. Имеется огромное количество журнальных статей, а также ряд монографий и сборников статей, посвященных феномену ошибки. К числу наиболее широко цитируемых книг относятся: [Corder 1981; Cutler 1982a; Fromkin 1973; 1980].

Анализ ошибок в Я1 предпринимается в разных целях: для выявления особенностей производства и понимания речи и для моделирования названных процессов; для изучения структуры ментального лексикона и механизмов его функционирования; для обнаружения закономерностей овладения родным языком; для решения практических задач восстановления речи при афазиях и т.д.

Материалы таких исследований весьма интересны и тем, кто изучает специфику овладения Я2/ИЯ. Так, категории лексических ошибок и описок в Я1, детально обсуждаемые в статье [Hotopf 1983], в значительной мере согласуются с тем, что можно наблюдать у изучающих ИЯ (например, случаи предвосхищения — anticipation, замены нужного слова близким или противоположным по значению — semantic group slips, замены в рамках некоторого закрытого ряда слов — смешение местоимений, предлогов и т.п.). Не менее полезными представляются и публикации по проблеме ошибок в условиях патологии речи (нарушений речи после инсультов, мозговых травм и т.п.). В книге [Ellis & Beattie 1986] приводятся примеры продуцируемых больными людьми "неологизмов", структурно-семантические аналоги которым нередко встречаются преподавателю-практику на занятиях по английскому языку как иностранному.Что касается ошибок в речи изучающих Я2/ИЯ, то на них обращали внимание задолго до применения контрастивного анализа как исследовательского подхода, однако, как справедливо отмечает Р. Эллис [Ellis 1986: 51], дело обычно сводилось к импрессионистским подборкам наиболее распространенных ошибок и к их лингвистической классификации. В педагогических целях анализ ошибок предпринимался для установления последовательности работы над языковыми явлениями или для организации занятий по исправлению ошибок. Поскольку отсутствовала теоретическая база для объяснения роли ошибок в процессе овладения Я2, не делалось попыток дать обоснованное определение этого феномена или рассмотреть его с позиций имеющих место психических процессов. К тому же по мере возрастания популярности КА интерес к анализу ошибок ослабевал, так как согласно бихевиористской теории научения языку прогнозирование и предотвращение ошибок, входящие в цели КА, более важны, чем идентификация допускаемых ошибок.

Возрождение интереса к ошибкам обучаемых и оформление АО как теоретически обоснованного исследовательского подхода произошло в конце 60-х гг. Как уже отмечалось выше, это было связано с пересмотром прогностических и объяснительных возможностей КА и с переосмыслением причин появления ошибок. Более того, ошибка стала трактоваться как источник информации о процессе овладения Я2.

В качестве работ, которые обычно называют отправными, сигнализирующими о возникновении АО как исследовательского подхода с определенной методологией для решения специфических задач, выступили статьи С. Кордера [Corder 1967; 1974]; информация о них дается ниже по источникам: [Ellis 1986; Larsen-Freeman & Long 1993]. В статье 1967 г. С. Кордер разграничил два типа ошибок: mistakes и errors. Под первыми понимаются факты оплошностей в потоке речи вследствие усталости, возбуждения и т.п., когда возможно быстрое самоисправление со стороны говорящего. Очевидно, по-русски их следует называть оговорками. К числу вторых относятся типичные отклонения от правил Я2, т.е. ошибки, которые допускаются обучаемыми в ходе освоения языка и не поддаются самокоррекции, поскольку они являются отражением определенной стадии освоения Я2. В этом случае ошибка выступает как проявление активности индивида в процессе формирования и проверки им своих гипотез относительно правил Я2. В англоязычных публикациях по АО принят термин Error Analysis.

В статье 1974 г. С. Кордер четко сформулировал процедуру АО, включающую сбор высказываний обучаемых, идентификацию в них ошибок, описание этих ошибок, их классификацию в соответствии с предполагаемыми причинами, а также определение их значимости. Отметим, что классификация ошибок по вызывающим их причинам предполагает объяснение (или попытку объяснения) психолингвистических механизмов ошибок и должна в значительной мере способствовать выявлению особенностей овладения Я2, обнаружению используемых обучаемыми стратегий и ступеней овладения языком, которые они преодолевают. Такая постановка задач АО стимулировала разработку таксономии ошибок и потребовала выводов и обобщений, которые можно суммировать следующим образом.

Исследования 70-х гг. убедительно показали, что только часть ошибок в Я2 может быть объяснена за счет влияния Я1. Такие ошибки стали квалифицироваться как межъязыковые (interlingual errors), т.е. ошибки межъязыковой интерференции. В то же время было обнаружено, что встречается множество одинаковых ошибок, которые допускают изучающие Я2 независимо от характера их Я1. Ошибки такого рода получили называние внутриязыковых (intralingual errors), отражающих специфику процесса овладения языком, ход этого процесса, в связи с чем используется также определение их как "ошибок развития" (developmental errors). В книге Н.В. Имедадзе [1979] такие ошибки названы "генетическими ошибками" в том смысле, что они помогают

проследить генезис, становление двуязычия или ход овладения родным языком, если исследуется развитие речи на Я1.

Ошибки межъязыковой интерференции детально описаны во многих зарубежных и отечественных публикациях. Предлагаемые классификации обычно являются продуктами лингвистического анализа по уровням языка, видам речи и т.п. Внутриязыковые ошибки первоначально также трактовались как обусловленные исключительно интерференцией, а в ходе анализа внимание акцентировалось на тех элементах формы или значения языковых явлений, которые могли вступать во взаимодействие в рамках изучаемого языка. Однако в последние десятилетия в англоязычных публикациях делается акцент на том, что через анализ ошибок такого рода можно и нужно выявлять стратегии, используемые обучаемыми для облегчения себе задач овладения Я2.

К числу таких стратегий относятся: сверхгенерализация (overgeneralization), при которой обучаемые выходят за рамки соблюдения некоторого правила, поскольку они не воспринимают определенные явления как различающиеся; игнорирование ограничений на применение некоторого правила (ignorance of rule restrictions), т.е. распространение правила на контексты, в которых оно в Я2 не употребляется; это может быть продуктом распространения на основе аналогии; неполное применение правила (incomplete application of rules), связанное с тем, что обучаемый не осваивает более сложные структуры, считая достаточным для коммуникации использование относительно более простых правил; формирование ошибочных гипотез по поводу изучаемых языковых явлений (false concepts hypothesized) как результат неверного понимания некоторых характеристик, специфичных для языковых явлений Я2, и т.д.

Выделяются и другие стратегии обучаемых (они подробно рассматриваются в главе 11). Некоторые внутриязыковые ошибки трактуются как следствие попыток обучаемых преодолеть коммуникативные затруднения; рассматриваются и ошибки, спровоцированные обучением (induced errors), т.е. вызванные тем, как преподаватель преподносит два языковых явления в определенной последовательности, приводящей к смешению этих явлений в сознании индивидов.

В отечественной литературе термин "стратегия обучаемого" начал встречаться не так давно. В качестве примера можно назвать работу [Имедадзе 1979]. Однако анализ ошибок уже многие годы ведется с позиций теории деятельности, что само по себе предполагает изучение специфики процессов, в результате которых обучаемый как активный субъект деятельности производит правильные или ошибочные речевые действия. При этом ошибка трактуется как сигнал "разошедшегося шва" в речевом механизме человека [Леонтьев A.A. 1970: 78]; делаются попытки установить, с какими именно этапами речемыслительного процесса связаны те или иные типы ошибок. О речевых ошибках уже говорилось выше в 7.4. Из числа публикаций на материале второго/третьего языков можно назвать следующие: [Боковня 1995; Воронин Б.Ф. 1968; Ейгер 1989; 1990; Кузнецова Т.Д. 1978; 1982; 1983; Поймёнова 1999; Привалова 1995; Трусова, Цветкова 1972]. Поиск путей объяснения ошибок, обнаружения их ПЛ механизмов с разными целями и на различном материале ведется рядом исследователей, в том числе в целях повышения эффективности обучения иностранному языку на базе ошибок учащихся в английском языке [Банкевич 1981], для

установления особенностей взаимодействия трех языков при обучении немецкому языку как второму иностранному на базе родного (русского) и первого иностранного (английского) языка [Поймёнова 1999]; при исследовании специфики процессов восприятия иноязычной речи [Штерн 1990; 1992] и т.д. Прослеживается принципиальное сходство между типами ошибок в родном языке и в изучаемом —втором или иностранном, см., например, [Цейтлин 1982; 1988] и обсуждение этого вопроса в [Залевская 1996а].

Популярность АО как исследовательского подхода во многом объясняется его отличием от КА как в.отношении объекта анализа, так и в теоретическом плане. Вместо предпринимавшегося сторонниками КА анализа языковых систем стали изучаться факты, получаемые непосредственно от самого субъекта обучения. Теоретически было признано, что мозг человека имеет врожденную способность к усвоению языка, которая продолжает функционировать и после овладения Я1. Обучающийся активно строит свою "грамматику" Я2 подобно тому, как это делается при овладении Я1, при этом по меньшей мере некоторые стратегии являются общими для овладения обоими языками.

Ключевое для АО понятие стратегии стало активно разрабатываться с позиций когнитивной психологии, что привело к разграничению стратегий овладения языком и стратегий преодоления коммуникативных затруднений (подробно это обсуждается в главе 11). Было пересмотрено понятие переноса (transfer) с акцентированием внимания исследователей на том, как и почему обучаемый опирается на некоторые (но не все) знания Я1 при пользовании Я2, а условия для переноса стали толковаться как зависящие от того, как сам обучаемый воспринимает структурное расстояние между явлениями Я1 и Я2 (в отличие от того, что устанавливается лингвистами, сопоставляющими две языковые системы). Критический анализ упрощенных традиционных представлений о переносе навыков дается в книге [Odlin 1990], где прослеживается история исследований в этой области и детально анализируются особенности переноса в области семантики, синтаксиса, фонологии, в устном общении и в письменной речи, а также указывается на взаимодействие переноса навыков с рядом других факторов.

Подробный разносторонний анализ феномена, который вслед за У. Вайнрайхом [Weinreich 1953; см. также перевод: Вайнрайх 1979] принято называть межъязыковой идентификацией, дается в книге А.Е. Карлинского [1990: 65-69]. Думается, что и в теоретическом, и в исследовательском планах чрезвычайно важна дальнейшая разработка этой проблемы с обязательным учетом многообразия опорных элементов для межъязыковой идентификации и с глубокой ПЛ трактовкой понятия признака с позиций специфики индивидуального знания и принципов его функционирования.

По мере накопления опыта применения АО как исследовательского подхода стали проявляться и его слабости, которые послужили основаниями для критики "извне" и/или импульсами для совершенствования процедуры АО, введения новых ключевых понятий и т.д. Так, ряд авторов указывает на необходимость осторожного обращения с ошиб-

ками по ряду причин, связанных как со сбором ошибок, так и с их интерпретацией.

Например, Джин Эйчисон [Aitchison 1987] отмечает, что при сборе ошибок многие записывают примеры, но недостаточно регистрируют сопутствующий контекст, вне которого ценность собранного материала может утрачиваться. Что касается интерпретации, то далеко не все ошибки четко вписываются в ту или иную категорию; некоторые из них могут быть отнесены к ряду категорий. Бывает также трудно разграничить ошибки выбора слов и факты неграмотности, некомпетентности, когда говорящий просто не знает правильного слова или путает в чем-то сходные слова. Ошибки последнего типа принято называть malapropisms от имени Mrs Malaprop, которая в одной из пьес Шеридана путала слова alligator и allegory. Дж. Эйчисон предостерегает также от поспешных выводов на основании анализа ошибок, что согласуется с мнением ряда других авторов, считающих, что одни ошибки бывает легче заметить, чем другие; какие-то ошибки могут реже встречаться, потому что их легче избежать через применение соответствующих стратегий, и т.д. Примеры трудностей, с которыми сталкивается исследователь при анализе ошибок, обсуждает A.A. Поймёнова [1999].

Наиболее существенным замечанием в адрес АО представляется то, что, сконцентрировав свое внимание на ошибках (т.е. на том, что делается обучаемыми неверно), исследователи потеряли из виду целостную картину овладения Я2 и факторы, обеспечивающие успешность этого процесса. Этот упрек в сочетании с указанием на трудности в определении генезиса ряда ошибок и на недостаточность данных АО для обоснованных теоретических выводов был далее учтен через признание необходимости, с одной стороны, использовать АО в комбинации с другими исследовательскими подходами, а с другой — анализировать ошибки в более широком контексте пользования Я2 с пониманием контекста не только как дискурса, взаимодействия обучаемого с собеседниками и т.п., но и как совокупности всего того, чем владеет индивид в текущий момент овладения Я2. Последнее потребовало введения ключевого понятия промежуточного языка (interlanguage) как некоторого континуума, по которому последовательно продвигается обучающийся Я2. Для обозначения этого феномена в англоязычной литературе используются и другие термины, такие, как approximative system, transitional competence, idiosyncratic dialect, learner language, однако термин interlanguage является ныне наиболее распространенным [Gass & Selinker 1994].

Промежуточный язык (далее — ПЯ) стал широко исследоваться как манифестация психических процессов, обеспечивающих овладение Я2. В книге [Hamers & Blanc 1989] приводится мнение Л. Селинкера о том, что ПЯ — это отдельная языковая система, которая является продуктом попытки обучаемого целостно представить изучаемый язык; это промежуточная система, составленная из правил, полученных с помощью разных стратегий, в том числе — упрощения (simplification), сверхобобщений (overgenerali-zation), переноса (transfer). В любой взятый момент ПЯ выступает как набор правил разных типов. В этом смысле овладение Я2 представляет собой познавательный процесс, а ПЯ — последовательность аппроксимированных систем, которые нахо-

дятся в развитии и все более приближаются к системе, используемой носителями Я2. Дж. Хеймерс и М. Бланк приводят и другие определения ПЯ, одно из которых увязывает это понятие с варьированием на некотором континууме в соответствии со степенью внимания, которое говорящий уделяет формам речи. Д. Ларсен-Фримен и М. Лонг [Larsen-Freeman & Long 1993] посвящают ПЯ отдельную главу, в которой обобщаются наиболее существенные результаты, полученные при целенаправленных исследованиях в названной области. Понятием ПЯ оперирует в своем экспериментальном исследовании A.A. Поймёнова [1999], обосновывающая важность трактовки ошибки с позиций того, чем владеет пользователь языком на некотором этапе обучения.

Не имея возможности более подробно обсуждать здесь проблему ПЯ, заметим, что в рамках бывшего СССР соотносимое с ПЯ понятие "третьей системы" при двуязычии в основном воспринималось негативно (см. критические обзоры точек зрения по этому поводу в книгах: [Жлуктенко 1974; Карлинский 1990]). В то же время нельзя игнорировать тот факт, что две принципиально важные характеристики ПЯ — динамичность и системность — хорошо согласуются с результатами многих отечественных исследований. Так, идея продвижения по континууму (т.е. динамичности) получила веское обоснование в экспериментально-психологическом исследовании овладения и владения Я2, осуществленном Н.В. Имедадзе [1979]. В.А. Виноградов [1983: 62] говорит о норма-системности ошибок детской речи и проводит параллели между нею и изучением ИЯ, когда возникает особая норма смешанного билингвизма как продукт взаимодействия систем и норм родного и изучаемого языков.

Одним из направлений исследований в рассматриваемой области является поиск путей объяснения механизмов ошибки. В качестве примеров можно назвать следующие работы. Т.Д. Кузнецова [1978; 1982; 1983] уделила особое внимание роли механизма установки в формировании правильного и ошибочного речевого действия на втором/третьем языке. Г.В. Ейгер [1989; 1990] трактует ошибку с позиций разработанной им концепции языкового сознания и особенностей функционирования механизма контроля языковой правильности высказывания. A.A. Поймёнова [1999] рассматривает механизмы лексической ошибки в свете применения стратегий преодоления коммуникативных затруднений на разных этапах речемыслительного процесса при пользовании Я2, ЯЗ.

В.А. Виноградов [1983: 56] полагает, что "механизм ошибок принципиально тождествен для процесса приобретения языка ребенком и для процесса изучения второго языка взрослыми", хотя овладение Я1 отличается от изучения Я2 тем, что в первом случае отсутствуют готовые схемы, соотносимые с системой, и готовые эталоны, соотносимые с нормой, а во втором — требуется не только формировать новые схемы и эталоны, но и развивать способность "отключать" систему и норму Я1 при пользовании Я21. По этой причине автор выделяет две состав-

1 Подробное обсуждение ошибок как нарушений системы, нормы, узуса дается, например, в работах: [Верещагин 1969; Залевская 1996а; Цейтлин 1982; 1988], см. также приложение к этой главе и задания 2; 3.

ляющие в механизме ошибок в речи на Я2: интерференцию и аналогию. Интерференция трактуется им как "подмена схем и моделей изучаемого языка соответствующими элементами родного языка, либо изменение первых по образцу вторых" [Op. cit.: 55]; она может быть вызвана как системой, так и нормой Я1. Ошибки, вызванные ложной аналогией, по мнению В.А. Виноградова, всегда касаются нормы, их источником является "сама усвоенная система, воздействующая на норму таким образом, что системно возможное подменяет нормативно принятое" [Ibid.]. Это воздействие трактуется как своеобразная интерференция, происходящая в рамках системы и нормы одного и того же языка или через аналогию с системой и нормой родного языка, отсюда интерференционная аналогия выступает как центральная пружина механизма ошибок, основаниями для действия которой могут быть: система Я2, система Я1, норма Я2, норма Я1.

Представляется важным обратить внимание на замечания В.А. Виноградова в связи с категоризацией ошибок: при отсутствии понятия нормы не может возникнуть и понятия ошибок, однако оценка ошибки с позиций системы и нормы языка может отличаться от оценки ее с учетом того, чем и как владеет обучаемый. Автор приводит примеры случайного совпадения согласования слов в русской фразе иностранца, на самом деле не владеющего категорией рода. Поскольку фразы, внешне не противоречащие норме, могут быть "ложно-правильными", необходимо выяснять, является ли правильное (с позиций преподавателя) результатом применения обучаемым системно-нормативных ориентиров или случайным образованием.

Заметим, что широко известные высказывания типа "Дайте мне, пожалуйста, один кофе и один булка" подтверждают справедливость приведенного положения и свидетельствуют о реальности феномена промежуточного языка обучаемого с его внутренней системностью-нормативностью на соответствующих этапах овладения Я2, что аналогично изменениям в системе значений по мере овладения Я1.

Исследование Л.В. Банкевича [1981] было предпринято в целях решения ряда проблем тестирования лексики английского языка как ИЯ.

Автор подчеркивает, что языковые тесты должны разрабатываться с учетом "психолингвистической модели усвоения учащимися того или иного языкового материала. Важнейшими составляющими этой модели являются анализ закономерностей запоминания, хранения и воспроизведения различных языковых единиц и анализ специфических трудностей, связанных с определенным языковым материалом" [Банкевич 1981: 10]. Изучение типологии затруднений и ошибок припоминания на обширном корпусе примеров, полученных через наблюдение и эксперименты, позволило Л.В. Банкевичу сделать ряд весьма ценных выводов, выходящих за рамки тестирования лексики. Это исследование характеризуется также учетом специфики оперирования лексикой на разных этапах овладения ИЯ и по мере накопления словаря (т.е. в зависимости от того, чем и как уже владеет обучаемый).

Наибольший интерес в плане разработки общей теории ошибок в книге Л.В. Банкевича представляют его соображения и приводимые при этом примеры, связанные со специфичной для восприятия и при-

поминания слов (возможно, и других языковых единиц) ориентацией внимания обучаемого на "ключевые точки" слова, т.е. на элементы, которые для индивида несут наибольшую информацию о слове. Как указывает Л.В. Банкевич, "именно эти элементы слова служат основой, по которой — правильно или неправильно — идентифицируется слово" [Op. cit.: 21]. Особую роль автор отводит части слова, которая оказывается общей для ряда слов, вследствие чего она играет роль "магнита", как бы притягивая слова друг к другу и обусловливая этим определенные констелляции ошибок. Ключевые, или "критические", элементы в составе слова (автор называет их также "доминантами") могут быть разной протяженности — от одного звука до слога, их позиция в слове не фиксирована.

Л.В. Банкевич детально анализирует ошибки, вызванные графическим и фонетическим образом слова, ошибки в понимании словообразовательной структуры слова и ошибки в понимании семантической структуры слова (рассматриваются английские слова, которыми оперируют русские учащиеся, а объяснение ошибок дается автором с учетом современных гипотез, так или иначе связанных с разными сторонами функционирования слова — с критериями поиска слов в памяти, взаимодействия поиска по формальным и смысловым признакам и т.д.). Заинтересованному читателю полезно также ознакомиться с рядом экспериментальных исследований, проведенных в Тверском государственном университете в условиях оперирования иноязычными словами разных типов (см., например: [Летягина, Солдатов 1992; Медведева 1992; Поймёнова 1999; Солдатов 1995; Шумова 1993 и т.д.]).

Из числа отечественных работ, специально нацеленных на изучение процесса рецепции иноязычного текста и предлагающих серьезное теоретическое объяснение причин установленных типов ошибок понимания, представляется важным остановиться на диссертационном исследовании И.В. Приваловой [1995]. Поставив своей целью выявление особенностей функционирования психологических установок (в трактовке школы Д.Н. Узнадзе), оказывающих влияние на понимание иноязычного текста, И.В. Привалова предприняла разработку ПЛ модели процесса понимания текста на ИЯ с учетом включенности в нее установочных механизмов.

Вербальная установка трактуется в этом исследовании как имеющая уровневую структуру. Разграничивая функциональный и генетический аспекты феномена установки, автор уточняет, что в первом случае имеются в виду диспозиционные (фиксированные) и ситуативные (актуальные) установки, при этом общая диспозиционная установка формируется через накопление речевого опыта на базе системы Я1, а приобретенная — на базе Я2. С позиций генетического аспекта И.В. Привалова рассматривает интралин-гвистическую установку, включающую артикуляционную (моторно-речевую), грамматическую и лексико-семантическую установки, и экстралингвистическую установку, под которой понимаются психологические особенности двуязычного индивида, связанные с образом и стилем жизни, мировоззрением, социальной средой, общекультурным уровнем. Взаимодействие разных видов установок прослеживается автором через анализ ошибок реципиентов при восприятии ими иноязычных (на русском, английском языках) публицистических и художественных текстов в ходе аудио-лингвальной деятельности или при письменном переводе.

Предпринятый И.В. Приваловой анализ 8475 ошибок понимания иноязычного текста сочетался с контрастивным анализом систем русского и английского языков. Классификация исследуемого материала включает содержательные ошибки (в том числе: морфо-

логические, лексические, синтаксические с дальнейшим более детальным их подразделением) и ошибки нормативного типа (функционально-стилевые).

Наибольший интерес в рассматриваемой работе представляет исследование действия экстралингвистической установки при понимании иноязычного текста. И.В. Привалова считает сферой действия экстралингвистических установок "этап актуализации денотатов и их трансформации в референты. При понимании иноязычного текста на данном этапе возможно несоответствие денотатов той референциальной среде, в которую они были отнесены, или неадекватное отражение этнопсихолингвистических отношений между референтами. В первом случае наблюдается непонимание и квазипонимание, а во втором — недопонимание" [Op. cit.: 16]. И.В. Привалова отмечает, что при сопоставлении компонентов вербальной и невербальной коммуникации двух языков выявляются зоны возможной интеркультурной интерференции. Она подчеркивает, что "адекватное понимание содержащего эти зоны текста возможно только при наличии определенного социо-культурного фонда знаний у реципиента, иначе — зафиксированной экстралингвистической установки, об отсутствии которой свидетельствуют ин-терферентные ошибки" [Ibid. Курсив мой — А.З.]. На с. 16-17 обсуждаемой работы описаны семь различных зон интеркультурной интерференции, выделенных И.В. Приваловой по результатам анализа ошибок.

Итак, ошибка как одно из важнейших ключевых понятий теории овладения Я2/ИЯ по-разному трактуется с позиций различных теоретических подходов, в зависимости от характера которых предлагаются те или иные классификации ошибок, в то время как в поисках объяснения работы механизма ошибки исследователи обращаются то к особенностям взаимодействия языковых систем Я1 и Я2, то к действию психологической установки, то к структуре процессов производства и понимания речи и т.д.

Несомненно, каждый из рассмотренных подходов к анализу феномена ошибки вносит свой вклад в описание и объяснение этого сложного и многоаспектного явления. Тем не менее взгляд на ошибку через призму каждого отдельного подхода неизбежно страдает определенной ограниченностью своих объяснительных возможностей. Для выхода на новый уровень анализа и объяснения механизмов ошибки требуется интегрирование этой проблемы в более общую картину работы речевого механизма человека в условиях овладения и владения одним и более языком с учетом специфики индивидуального знания и принципов его функционирования.

Для построения "действующей" модели речевого механизма человека науке еще многое предстоит выяснить, в том числе — ответить на вопросы: что составляет содержание овладения языком? Как человек овладевает этим содержанием и пользуется им? Как организован лексикон индивида, владеющего двумя и более языками? Зависит ли в последнем случае организация лексикона от типа двуязычия?

Что касается практики исследований в обсуждаемой области, то несомненна важность рассмотрения ошибки не самой по себе и не ради ее отнесения к какой-то категории, построения логически стройной классификации ошибок и т.п. Необходимо изучение ошибок в более широком контексте деятельности обучаемого, дающей как правильные, так и неправильные продукты, с учетом реальных возможностей производства или понимания тех или иных высказываний на соответствующем этапе овладения языком при наличии определенных объективных и субъективных факторов, оказывающих влияние на успешность постижения языка. В этой связи представляется полезным привести мнение, которое высказывается в книге [Gass & Selinker 1994: 67]. Авторы рассматривают ошибку с позиций ключевого понятия промежуточного языка. С этой точки зрения ошибка трактуется как продукт инкорпорированного в языковую систему обучаемого правила, которое отклоняется от норм изучаемого языка, но соответствует представлениям обучаемого, поэтому он не воспринимает такое отклонение как ошибку. Таким обра-

зом, для установления факта ошибки требуется взгляд извне, с позиций преподавателя или носителя языка.

Следует отметить, что взгляд на ошибку как продукт определенной системности всего, чем в текущий момент владеет индивид, требует нестандартного подхода к исправлению ошибки: нужно исправлять не просто некоторую конкретную ошибку, а именно ту индивидуально установленную (но тем не менее типичную для носителей некоторого Я1, изучающих определенный Я2) связь или закономерность, которая лежит в основе ошибок того же характера. Тем самым через внесение изменений в структуру ПЯ должна формироваться база для дальнейших правильных речевых действий аналогичного типа.

Для реализации названного подхода необходимы целенаправленные исследования специфики ПЯ на разных этапах овладения Я2/ИЯ. Однако такие научные изыскания могут принести желаемый эффект только при условии построения "работающей" модели становления Я2/ИЯ, а это означает, что должен быть решен широкий круг вопросов теории, связанных со взаимодействием познавательных процессов, которые вовлечены в речемыслительную деятельность человека; необходима также реализация обширной программы экспериментов для проверки рабочих гипотез, формулируемых по ходу развития теории.

Сказанное выше тесно увязывает проблему ошибок с выявлением механизмов речемыслительной деятельности, моделированием процессов идентификации слов при их восприятии и поиска слов при говорении и т.д., при этом задача многократно усложняется вследствие необходимости решения всех подобных проблем через призму взаимодействия языков при двуязычии и многоязычии.

10.4. Интроспективные методы (ИМ)

Динамика исследовательских подходов к овладению Я2 предстала перед нами выше как переход от сопоставительного анализа языковых систем к анализу получаемых от самих индивидов ошибок и далее — к изучению не только ошибочных, но и правильных речевых произведений обучаемых в более широком контексте дискурса и — более того — сформировавшегося ПЯ. Некоторые авторы трактуют анализ речи как самостоятельный исследовательский подход, который в англоязычной литературе получил название Performance Analysis. Здесь он не рассматривается отдельно, так же как это было сделано выше по отношению к исследованиям промежуточного языка (Interlanguage Studies), поскольку для нас принципиально важным в данный момент является то, что объединяет анализ ошибок, исследования ПЯ и анализ речи: во всех названных случаях в противовес используемым при КА внешним по отношению к обучаемым источникам информации анализируются факты, получаемые от субъектов обучения. Однако при этом изучаются продукты речи, а результаты анализа последних

предстают перед нами в том свете, в каком их видят наблюдатели "со стороны", "извне". Поэтому в качестве третьего исследовательского подхода представляется рациональным обсудить возможности применения некоторых разновидностей интроспективных методов (ИМ), которые завоевывают популярность в последние годы, поскольку они обращаются непосредственно к обучаемому, его интуиции и суждениям об изучаемом языке, о производимых операциях, основаниях для принятия тех или иных решений и т.п. Уточним, что здесь речь идет не об интроспективной психологии с ее теоретической спецификой, а об интроспекции как самонаблюдении человека за внутренним планом собственной психической жизни, позволяющем фиксировать ее проявления (переживания, мысли, чувства и др.; см. подробнее [Психология 1990: 351]).

В книге [Faerch & Kasper 1987a] убедительно показано, что реконструирование прямо не наблюдаемых феноменов из данных производства речи (т.е. из продуктов речи в нашей терминологии) всегда будет включать ситуации, при которых неоднозначность соотношения между процессом и продуктом останется неразрешимой. В поисках методов, которые обеспечили бы прямой доступ к процессам и знаниям обучаемого, исследователи особенностей овладения Я2 обратились к суждениям обучаемых об использовании информации или о путях ее переработки и организации с тем, чтобы применять получаемые таким путем данные вместо или в дополнение к тому, что можно вывести из анализа продуктов речи. При этом из лингвистики были заимствованы метаязыковые суждения (вспомним об эксперименте в языкознании: [Щерба 1974]), из социологии взяты шкалирование, использование вопросников, интервьюирование, групповые дискуссии и т.д.

Как указывается в статье [Poulisse et al. 1987], еще в 1973 г. С. Кордер предложил использовать данные, получаемые на основе интуиции, в исследованиях особенностей овладения Я2. После этого время от времени делались попытки включить интроспективные процедуры в отдельные работы. Только недавно такие процедуры начали применяться систематически. Одна из причин этого — отношение к интроспективным данным (в том числе и ретроспективным) как противоречивым. При этом высказываются два основных возражения: I — ретроспективные данные являются ненадежными, поскольку отличаются неполнотой, неаккуратностью, испытывают влияние со стороны исследователя; II — знание того, что потребуется ретроспекция, оказывает влияние на выполнение задания. Однако, по мнению названных выше авторов, ретроспективные данные могут трактоваться как надежный источник информации, если они отвечают ряду условий, к числу которых относятся следующие: 1) данные необходимо собирать немедленно после выполнения задания, пока память еще свежа; 2) обучаемый должен быть обеспечен контекстуальной информацией для активизирования памяти; 3) вся запрашиваемая информация должна поддаваться извлечению из памяти, т.е. должна быть потребной в ходе выполнения задания, чтобы не нужно было давать ответы, базирующиеся на выводном знании или на обобщении; 4) по той же причине запрашиваемая информация должна относиться к определенным проблемам или ситуациям; 5) не должны задаваться никакие наводящие вопросы, чтобы избежать влияния "исходных позиций" исследователя; 6) информацию о том, что потребуется интроспекция, не следует давать до выполнения задания.

К настоящему времени уже накоплен некоторый опыт использования ИМ при исследовании особенностей овладения Я2, выяснено, что именно можно изучать с применением ИМ, какие процедуры более эффективны при постановке различных целей.

Так, в работе [Faerch & Kasper 1987b] указывается, что интроспекции легко поддается знание языковых правил на всех уровнях, организованное в более или менее анализированной, т.е. структурно четкой и артикулированной, форме. Это принято называть языковым знанием декларативного типа. По-другому обстоит дело со знанием процедурного типа, которое включает когнитивные и интерактивные процессы, имеющие место при восприятии, продуцировании и усвоении языка. Большинство таких процессов протекает автоматически, они недоступны интроспекции. Но действия, требующие медленной контролируемый переработки, например определенные виды действий при письменном переводе, могут находить отражение в интроспективных отчетах. Внезапные остановки автоматической переработки (например, когда обучаемый сталкивается с некоторой проблемой при восприятии или при продуцировании речи из-за недостатка знаний) заставляют переходить на контролируемую сознанием переработку, что делает соответствующие процессы доступными для интроспекции.

В книге [O'Malley & Chamot 1990] названы три вида условий, при которых интроспекция оказывается возможной с целью исследования стратегий применения знаний процедурного типа. Во-первых, при овладении Я2 обучаемые сталкиваются с заданиями разной степени трудности, когда что-то понимается легко и перерабатывается автоматически, в то время как трудные фрагменты требуют осознаваемого применения определенных стратегий научения и допускают интроспекцию. Во-вторых, некоторые виды работы (такие, как диктанты, сочинения) требуют концентрации внимания на том, что перерабатывается, и обучаемые оказываются способными дать отчет о действиях, при других условиях протекающих автоматически. В-третьих, обучаемого можно прервать в ходе выполнения некоторого задания так, чтобы опять-таки сделать доступным для интроспекции то, что обычно автоматизировано.

Некоторые авторы сопоставляют эффективность различных видов работы в рамках ИМ. Так, в [Haastrup 1987] рассматриваются рассуждение вслух и ретроспекция. Рассуждение вслух трактуется автором как идеальное средство выяснения того, как сами обучаемые получают выводное знание (т.е. когда их действия не направляются детальными инструкциями или вопросами). Однако поскольку при этом могут наблюдаться такие недочеты, как неполнота протоколов и трудности их интерпретации, рассуждение вслух полезно дополнять ретроспективными интервью для более углубленного рассмотрения положений, высказанных в ходе рассуждения вслух, что повышает надежность результатов анализа протоколов. Наиболее успешным в этой публикации признается рассуждение вслух в парах, ибо это стимулирует вербализацию основных мыслительных процессов, так как участникам этой работы приходится объяснять и обосновывать свои гипотезы. Высказывается также сомнение в том, что рассуждения вслух одного и того же

обучаемого перед магнитофоном могут оказаться настолько же информативными, как протоколы обсуждений в парах.

Публикация [Zimmerman & Schneider 1987] интересна тем, что в ней сопоставляются интроспекция и ретроспекция (немедленная и отсроченная). Исследование велось на материале перевода как наиболее надежного источника информации о процессах лексического поиска, поскольку требуемое значение дано для анализа (конечно, если исходный текст понят правильно). Авторы отмечают, что немедленная интроспекция требует остановки и деления на фрагменты процесса перевода связного текста, из-за чего более широкий контекст оказывается утраченным для лексического поиска и для контроля правильности этого поиска. Поэтому если мы хотим наблюдать за процессом перевода более естественных частей текста, наиболее надежными представляются отсроченные ретроспективные опросы после перевода целого текста или отрывка текста. Даже если такие опросы не обязательно покажут, что действительно делали обучаемые при решении проблем лексического поиска, они по меньшей мере обнаружат предпочитаемые ими стратегии. К тому же с технической стороны отсроченное ретроспективное комментирование легче всего организовать. Отсюда выстраивается следующая картина возможностей ИМ: 1) интроспекция позволяет обнаруживать стратегии, действительно используемые на фазе планирования речи и говорения; 2) более ранняя отсроченная ретроспекция выявляет предпочитаемые стратегии; 3) более поздняя отсроченная интроспекция сопровождается метаязыковыми высказываниями.

Р. Циммерман и К. Шнейдер пришли к применению комбинации процедур, в которую входят: а) магнитофонные записи протоколов размышления вслух по ходу перевода связного текста отдельными обучаемыми с последующим ретроспективным комментированием проблем лексического выбора; интервьюирование отсутствует; б) магнитофонные записи диалогов при переводе связных текстов с последующим (отсроченным) интервью; в) магнитофонные записи протоколов рассуждения вслух при переводе отдельными обучаемыми кратких отрывков с лексическими проблемами; немедленные интервью; г) диалог при переводе лексических трудностей в кратких отрывках; немедленное интервьюирование.

Р. Циммерман и Л. Шнейдер полагают также, что лексический поиск в ходе диалога при переводе является более естественной ситуацией, чем размышление вслух при индивидуальном переводе. По их мнению, разные процедуры позволяют обнаруживать следующее: 1) индивидуальные рассуждения вслух, диалог и немедленное интервьюирование выявляют действительно используемые стратегии; 2) отсроченное комментирование и отсроченное интервьюирование выявляют предпочитаемые стратегии и знание декларативного типа.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.025 сек.)