АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Исторические замечания 8 страница

Читайте также:
  1. I. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
  2. IV. Дополнительные замечания
  3. IX. Карашар — Джунгария 1 страница
  4. IX. Карашар — Джунгария 2 страница
  5. IX. Карашар — Джунгария 3 страница
  6. IX. Карашар — Джунгария 4 страница
  7. IX. Карашар — Джунгария 5 страница
  8. IX. Карашар — Джунгария 6 страница
  9. IX. Карашар — Джунгария 7 страница
  10. IX. Карашар — Джунгария 8 страница
  11. IX. Карашар — Джунгария 9 страница
  12. X. Исторические науки о культуре

— Мартин… Менахем… это ты?

Мальчик, нахмурившись, боязливо ему заглянул в глаза. Теперь Уильям заметил брызги крови и на лице у него.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? Мое настоящее имя?

Уильям вздохнул с облегчением, радуясь за Сафиру. Ее сын жив, а тело, значит, принадлежит второму пропавшему — Эйдо. Беда в том, что Мартин обнаружился в запертой комнате, над трупом, и, кроме него и мертвеца, здесь никого нет. А у ног Мартина Фалконер видел клепку от старой бочки, выпачканную кровью и мозгом. Мартин и есть убийца, больше некому.

Фалконер вновь опустил взгляд на тело брата Эйдо. Кровь и мозг тошнотворной лужицей вытекли из его головы. Не может быть и речи о том, что его убили в другом месте, а сюда перетащили, чтобы спрятать. Все произошло здесь, и Мартина нашли за запертой дверью. Может ли он быть невинен? Могли кто-то другой совершить убийство и потом, подобно призраку, улетучится сквозь толстые стены подземелья?

— Менахем, нам нельзя терять времени. Скажи мне, это ты сделал?

Сдавленный стон вырвался из горла юноши:

— Нет. Да. Это я виноват. Они хотели узнать про голема и тайну божьего творения. Я их к этому привел.

Голем. Это слово произнесла Сафира, рассказывая Фалконеру о потугах мужа сравняться с богом-творцом. Магистр сделал новую попытку уяснить истину.

— Но Эйдо убил ты?

Резкий вздох за спиной заставил Фалконера обернуться. В проеме под аркой высилась мрачная фигура Джона де Шартре. Настоятель обозрел освещенную фонарем сцену и пришел к очевидному заключению. В его глазах мелькнуло странное чувство облегчения, как будто все разрешилось к полному его удовлетворению. Фалконер предположил бы, что положение для настоятеля еще усложняется, но, кажется, это было не так. В голове у Фалконера еще беспорядочно метались мысли, а де Шартре уже распорядился, чтобы братья Томас и Майкл, державшиеся позади, вынесли тело Эйдо. Те неохотно протиснулись в узкую камеру и подняли труп с двух сторон, бледнея при виде крови и мозгов. Можно было ожидать, что Мартин воспользуется возможностью бежать, но он только бессильно опустился на земляной пол, запятнанный кровью его друга.

— Вот что бывает, если впустить аспида в свою среду!

В словах настоятеля сквозила горечь, смешанная с торжеством. Его переполняла ненависть к евреям и их заведомо мерзостным обычаям. Фалконер поджал губы, сдерживая рвавшийся с них резкий ответ. Если он хочет чем-то помочь Мартину, сейчас не время пререкаться с настоятелем. Для решения этой задачи превращение его во врага нецелесообразно. Кроме того, если каким-то чудом убийца — не Мартин, то это наверняка кто-то из монастырских. Настоятеля тоже нельзя исключать.

Настоятель тронул Фалконера за плечо, прервав его размышления.

— Я пройду вперед и позабочусь, чтобы тело Эйдо положили в боковой часовне. Не посторожишь ли ты снаружи, когда брат Томас запрет дверь? Мальчишку можно оставить здесь, пока не решим, что с ним делать.

Фалконер кивнул, хоть и не собирался долго торчать под закрытой дверью. Если заполучить ключ, будет время спокойно расспросить Мартина, а также и время внимательнее осмотреть погреба, в надежде отыскать разгадку мучившей его головоломки. Он задумался, где теперь Сафира и знает ли уже, что ее сына обвиняют в убийстве.

Оставив Мартина в глубине погреба, он вместе с настоятелем прошел к лестнице. Оба поднялись по ступенькам. Выходя, Фалконер предложил:

— Дай мне ключ, брат Майкл, я сам запру дверь. У тебя заняты руки.

Келарь поморщился, не желая расставаться с одним из своих ключей, однако руки у него действительно были заняты ногами мертвого Эйдо, а потому Фалконеру не составило труда отцепить у него с пояса большое кольцо с ключами. Келарь крякнул, чуть не выпустив тело.

— Это…

— Большой ржавый. Да, я заметил.

Пока монахи укладывали мертвого на груду сложенных в углу плетенок, Фалконер успел запереть замок и отцепить ключ от связки. Брат Майкл рысцой вернулся к нему, чтобы возвратить свое сокровище, но один ключ уже благополучно покоился в кошеле у магистра. Проследовав за монахами через склад, Фалконер остановился на юго-западном углу крытой галереи. Он проводил взглядом маленькую похоронную процессию, степенно удалявшуюся вдоль колоннады к боковой двери в церковь. Когда отблеск их свечей исчез, он взглянул на небо. В облачном небе уже показался тонкий серебряный серпик луны. Ливень прекратился, только легкая морось порой брызгала на болота, и отблески молний все еще освещали землю вдали. Очень далеко, над широкой ленивой рекой Темзой рокотал гром.

— Сафира, — тихонько окликнул Фалконер в надежде, что женщина затаилась в тени.

Не получив ответа, он позвал громче:

— Сафира!

Возможно, она решила, что на самодельных носилках несут ее сына, и последовала за ним в церковь? Как бы то ни было, Фалконер не мог больше терять времени. Он торопливо вернулся к двери погреба, открыл его украденным ключом и прошел внутрь, заперев за собой дверь. Спускаясь по ступеням, он, чтобы не напугать мальчика, окликнул:

— Мартин…

Тишина. Внизу он заговорил снова, уже громче:

— Менахем, я твой друг. Я знаком с твоей матерью, Сафирой.

Мальчик не отозвался даже на имя матери, и Фалконер забеспокоился. Что если Мартин успел что-то сделать с собой? Молясь в душе, чтобы с ним не случилось беды, Фалконер прошел во второй отсек. Там было пусто. Первое, что пришло ему в голову: Мартин затаился в первом погребе, чтобы перехитрить магистра. Может, он надеялся, что тот оставит дверь незапертой и даст ему возможность удрать? Уильям быстро развернулся и осветил первый отсек. Гнилые бочки, которые он осматривал совсем недавно, стояли на месте, но человеку здесь негде было спрятаться. Для полной уверенности Фалконер посветил фонарем в каждую из стенных ниш. Никого. Мартин пропал.

Фалконер стоял посреди погреба. Ему постоянно казалось, что мальчик держится у него за спиной, передвигаясь при каждом его движении. Он едва удержался, чтобы не завертеться на месте. Не он ли недавно с гордостью заявил настоятелю, что, если исключить невозможное, оставшееся невероятное превращается в истину? Но если невозможно, чтобы Мартин прошел сквозь каменные стены, какая невероятная истина остается?

Он принялся за тщательный осмотр погребов, светя фонарем во все углы. С самого начала магистр заметил, что погреб представляет собой большое сводчатое помещение, разгороженное на части прочной стеной. В первой, прямоугольной его части, в стенах темнели ниши, где могли храниться как мощи, так и провизия. Вероятно, такие полки были устроены ради зашиты от сырости, не то все добро, сложенное на пол, быстро прогнило бы, как прогнили вот эти пустые бочки, давно лишившиеся своего содержимого. Отсюда Фалконер видел лишь один выход — вверх по лестнице.

Шагнув под арку в следующий отсек, он впервые заметил, что в проеме имелась дверь. Ее распахнули настежь, оставив на плотном земляном полу процарапанную дугу. Не выпуская из рук фонаря, он затворил за собой дверь. И снова огляделся, чувствуя, что здесь что-то не так. Во всей комнате была только рыхлая низкая земляная насыпь посередине, да и та слишком низкая, чтобы оказаться свежей могилой. Магистр решил пренебречь ею, как несущественной. Он уловил тихое журчание, словно глубоко в чреве монастыря текла вода. На мгновенье голова у него закружилась, и он ощутил легкую тошноту. Пожалуй, не стоило принимать столько листьев кхаты, облегчавшей мигрень. Потом он сообразил, что его точит. Помещение было квадратным. Между тем перегородка, судя по всему, должна была разделить погреб на две равные части. Магистр снова огляделся.

Боковые стены выглядели точно так же, как в первой камере — гладкие и хорошо отделанные, разве что немного запачканные зеленой плесенью. Даже перегородка была выложена искусно и тщательно. Другое дело — четвертая стена, перед которой он стоял. Она была сложена наспех, из другого материала, и часть камней уже шаталась. Чтобы превратить комнату в квадрат, она должна была отрезать часть старого погреба. Он задумался, что может скрывать эта стена, и стал скрести известку ногтями.

Внезапно глубокий, неземной вздох послышался у него за спиной. И какая-то тяжелая сила обрушилась на него сзади, притиснув к раскрошившейся стене. Фонарь со звоном скатился под ноги, и камера погрузилась во мрак. Фалконер рванулся в сторону, но нападающий всем весом пригибал его вперед, так что в конечном счете он растянулся ничком на полу. Тот, кто напал на него, был холодным и мокрым, и от него разило сырой глиной. Он вжимал упавшего лицом в земляной пол, не давая дышать. Он навалился на спину — тяжелый мертвый вес, — не давая перевернуться и защитить себя. Гнилое дыхание ударило в ноздри из-за плеча. Фалконер мельком увидел покрытое глиняной коркой лицо, искаженное страшной гримасой, словно неумело слепленное из грязи окрестных болот. В его пораженном паникой сознании возник образ чудовища. Голем!

Он отбивался, норовя ухватить за ногу оседлавшее его существо. Но руки скользили по мокрой грязи, а руки голема стиснули ему горло. Он задыхался. Над головой вдруг раздался удар грома. Он вжался лицом в землю и внезапно ощутил, что невыносимая тяжесть свалилась со спины. Он полежал еще, ловя ртом воздух, потом кое-как перевернулся и сел. Он снова был один. Опять прогремел гром, но теперь он узнал в нем гулкие удары по двери погреба. Ну конечно, ключ ведь у него, и никто не может войти. Однако же некто — или нечто — вошел и едва не прикончил его. Фалконер поднялся и, не обращая внимания на стук в дверь, вновь задумался над головоломкой. Разгадка сверкнула, подобно молнии, вспарывающей темное небо. Чувствуя странную легкость в голове, он расхохотался над собственной глупостью. Ему вспомнилась загадка, которую вечером заставил его заучивать Питер.

Да, как же там было? Щупальце страха коснулось его сознания при мысли, что ослабевшая память может и подвести. Но он беспокоился напрасно, слова оставались ясными как день. «Ищи геометрического совершенства, где вход — число шесть, а между восемью и девятью зазор. Там три, а имя Божье — создание». Ну, геометрическое совершенство представлено кубом, это нам известно. Так…

Он встал посреди погреба и медленно огляделся. Совершенный куб — если не считать выступов потолка.

Так, теперь вспомним кое-что о символике чисел. Сафира приводила мне отрывки из каббалы, сколько она сумела запомнить. Три — это вода, шесть… Нет, не выходит. Оставим пока что. Восемь — это запад, а девять — север. Тогда зазор должен быть в северо-западном углу. Он поднял фонарь, осветив нужный угол, но не увидел никакого зазора между грубыми стенами, сходящимися здесь. И тогда вспомнил: шесть — это низ, или глубина.

Присев на корточки, он осмотрел подножие стен в углу.

— А-а!

Здесь, у самой земли, в боковой стене виднелась еще одна ниша. Но эта оказалась глубже других. Гораздо глубже, и к тому же выложена камнем. Из нее-то и доносился шум воды, слышанный раньше Фалконером. Три — это вода. Стало быть, кроме двери, есть еще один вход и выход. Он просунул фонарь впереди себя и не без усилия протиснул в нишу широкие плечи. Хотел бы он снова стать гибким юнцом, завербовавшимся много лет назад в солдаты-наемники. Все же, извиваясь и подтягиваясь, он сумел заползти головой вперед в узкий тоннель, тянувшийся к югу. По дну его стекала струйка воды. Тухлой, вонючей воды. У самого края светлого круга, отброшенного фонарем, что-то шевельнулось. Движение сопровождалось шорохом и тонким визгом. Крысы это или голем, Фалконер не знал. Зато он точно знал, что должен сделать, чтобы проверить свою догадку о похождениях злосчастной троицы молодых монахов. Выкарабкавшись из устья тоннеля, он сел прямо на пол камеры, где — теперь уже ясно — втайне встречались монахи. Если уж спускаться по тоннелю, то лучше лезть в него ногами вперед. Фалконер подоткнул за пояс полы перепачканной черной мантии. Покосился на свои новые сапоги, обдумывая, каково будет подставлять крысиным зубам голые пальцы ног. Все равно, придется их снять. Сапоги надо беречь, на новые придется теперь копить не один год. Обнажив бледные ступни и икры, он набрал в грудь побольше воздуха и начал сползать в отверстие. Вода на дне оказалась холодной и мутной. Между пальцами ног просочилась грязь, Фалконеру почудилось, что его засасывает. Представив, что будет, если нападавший застанет его в таком беспомощном положении, он извернулся всем телом и оказался внутри тоннеля.

Хоть и согнувшись в три погибели, но ему удалось встать. Да уж, пробираться здесь ползком не хотелось бы. Хоть какое-то облегчение! Держа перед собой фонарь, он спускался по отлогому скату, задевая плечами своды тоннеля. То, что скрывалось в глубине, отступало перед ним. У Фалконера скоро заболела спина, и он только и мечтал о возможности распрямиться. Хорошо хоть, с големом больше не пришлось столкнуться. От одной мысли о схватке в такой тесноте ему становилось тошно. Он двигался вперед, чувствуя, что вода поднялась уже до щиколотки. Наконец впереди возникло сероватое пятно. Не четкий силуэт, а просто клочок тьмы, не столь непроницаемой, как все вокруг. Фалконер с радостью угадал в нем выход из тоннеля. Вода поднялась уже до бедер, и течение немного усилилось. И вот он уже высунул голову наружу и наконец разогнулся. Даже назойливая морось, брызнувшая в лицо, не остудила его восторга. Осмотревшись по сторонам. Фалконер понял, что стоит в открытой сточной канаве, вытекавшей из нужника. Слева маячила темная стена, а вода, журча, стекала по канаве к кухням и водяной мельнице, стоявшей справа.

Он присел на травянистый откос, чтобы собраться с мыслями. И над ним и под ним было мокро. Дрожащий магистр мечтал оказаться снова в Оксфорде, в своей комнатке на чердаке, в окружении книг. Роджер Бэкон отправил его через полстраны искать ветра в поле! Даже средства от забывчивости он так и не отыскал. Правда, еврей-травник снабдил его экстрактом ореха, якобы укреплявшего память. Фалконер честно выпил жидкость, однако добился лишь того, что выкрасил зубы в черный цвет. Как выяснилось позже, смолистый сок извлекался из так называемых чернильных орешков — писцы использовали его для приготовления чернил.

Фалконер потер виски и твердо решил не обращаться больше к листьям кхаты. Правда, они помогали от мигрени, но в то же время изменяли восприятие мира. Он не взялся бы с уверенностью сказать, с чем именно столкнулся в погребе. Был ли то голем, призрак, или нечто более реальное? Заставив себя встать, магистр под бледными лучами возрождающейся луны потащился по канаве к нужнику.

 

Явление Фалконера из длинной щели, заменявшей туалетное сиденье, до глубины души потрясло двух голозадых монахов, поднявшихся пораньше, чтобы успеть, пока не зазвонили к приме. Их изумленные вскрики разбудили всех спящих, вынудив брата Ранульфа броситься на поиски настоятеля, пока его подопечные не разлетелись, как вспугнутые лисой цыплята из курятника. Не будь Фалконер так озабочен, он бы вволю посмеялся.

Настоятель застал магистра уже у подножия лестницы, с которой пялилось на него множество любопытных глаз. Де Шартре разогнал всех одним строгим взглядом. Ранульф зазвонил в колокол, призывая на молитву, — излишние старания, потому что все и без того были на ногах, однако Ранульф счел нужным вернуть монахов к будничному распорядку. Настоятель тем временем по настоянию Фалконера отправился вместе с ним в больницу.

— Зачем тебе туда идти, магистр? Нам бы лучше решить, что делать с молодым Мартином Ле Конве, что сидит в погребе. Кстати, ключ от двери у тебя? Брат Майкл подумал, что ты мог его… — настоятель поискал слова, не слишком обидного для гостя, несмотря на то, что уже питал глубочайшие подозрения на счет магистра, — одолжить?

Джон де Шартре покраснел.

— Верно, одолжил. И успел найти ему хорошее применение, пока вас не было.

— Надеюсь, ты не выпустил мальчишку. Он убийца, и ты сам понимаешь последствия подобного поступка.

— Нет, я не выпускал Мартина, но и в погребе его сейчас нет.

Настоятель резко остановился:

— Попрошу не говорить загадками, мастер Фалконер. Или он в погребе, или ты его выпустил. Другого ответа не существует.

— Поверь мне, настоятель Джон, существует. И на меня тоже было совершено нападение, за той же запертой дверью, так что, сам понимаешь, должен существовать другой ответ. Но давай дойдем до госпиталя, и я продемонстрирую тебе решение.

Они стояли у входа в больницу, и настоятель, бросив на Фалконера недоверчивый взгляд, все же шагнул внутрь. Он явно начинал подозревать в магистре какого-то злого колдуна. Устраивает исчезновение мальчика, потом объявляет о нападении призрака на него самого… Он надеялся, что нынешние беды не связаны с доверенной ему мрачной тайной погреба. Пройдя вслед за Фалконером в госпиталь, он убедился, что там ничего не изменилось. Несколько келий было занято дряхлыми монахами, проводящими оставшиеся недолгие дни жизни в обстановке несколько менее суровой, нежели требовали строгие монастырские правила. А в последней из них брат Томас снова сидел над распростертым на постели братом Питером, все так же прикованным к кровати. Настоятель с Фалконером прошли по проходу под торжественное песнопение первой службы, восславляющее новый день, доносившееся к ним из церкви. Они остановились в ногах кровати Питера, и юноша открыл глаза. Взгляд его был пустым, как бывает спросонья. Настоятель и брат Томас воззрились на Фалконера с любопытством, ожидая, что дальше. Фалконер, осмотревшись, окончательно убедился, что картина убийства Эйдо Ла Зуша, сложившаяся у него в голове, верна. Однако он нуждался в присутствии еще одного лица и надеялся, что точно вычислил его местонахождение. Впрочем, пока Мартину лучше было не показываться на глаза.

— Настоятель, вечером ты опасался, что трое из ваших монахов пропали, а вскоре обнаружили одного из них — вот этого брата Питера — не в своем уме. Заподозрив, что в монастыре произошло что-то недоброе, вы поторопились обвинить брата Мартина.

— И теперь стало ясно, что я не ошибся, и средоточием всего этого зла был Мартин ле Конве. Этот еврей…

Фалконер вскинул руку, потому что ему послышался шорох откуда-то из глубины больницы. Пришлось прервать обличительную речь настоятеля, пока мальчик не потерял терпения.

— Довольно об этом, настоятель. Давай сначала спросим брата Питера, чем он с двумя друзьями занимался в погребе, где нашли убитого Эйдо Ла Зуша.

Настоятель шумно вздохнул.

— В погребе? Что они могли делать в погребе? Дверь много лет не отпиралась, и единственный ключ — у брата Майкла. Ты сам видел, как туго открывалась дверь. В погреб давно никто не спускался. Я недвусмысленно запретил им пользоваться.

— Однако же мы нашли Мартина и Эйдо как раз в погребе.

Осмыслив, что из этого следует, настоятель побледнел. И Фалконер снова подивился, что такое кроется там внизу, что настоятель хочет утаить это от всех. Что-то настолько важное, что ради него можно пойти на убийство? Он постарался это запомнить и продолжал развивать с вою мысль.

— Скажи нам, Питер, что делали в погребе ты, Мартин и Эйдо?

Фалконер подметил, как затуманился взгляд монаха: парень пытался подобрать подходящее оправдание. Не сумев ничего придумать, он изобразил недоумение:

— Я там не бывал. Никогда.

Фалконер холодно улыбнулся.

— Но ведь есть еще кое-кто, у кого мы можем узнать правду. Так, Питер? Мартин там был. И он знает, чем вы занимались. Проверяли древние тайные учения и призывали имя Божье, чтобы вдохнуть жизнь в груду глины.

Двое монахов, ахнув, поспешно перекрестились — Боже упаси от подобного святотатства! Питер лежал неподвижно, его мальчишеское лицо застыло. Звякнула цепь — это его рука упала на край кровати. Фалконер не отступал:

— Мартин мог бы рассказать нам об этом. Верно, Мартин?

Он почти выкрикнул последние слова, заставив присутствующих вздрогнуть. Вопрос застыл на устах у настоятеля, когда женский голос отозвался:

— Он идет, Уильям. И ему очень стыдно.

Из соседней кельи вышла Сафира Ле Веске, все еще закутанная в серый плащ Фалконера. Она подталкивала перед собой упирающегося Мартина. Монашеское облачение на нем перепачкалось в грязи и промокло снизу почти до пояса.

— Брат Томас, возьми мальчика и запри его где-нибудь. Понадежнее на сей раз.

Приказ настоятеля явно не подлежал обсуждению, и травник уже бросился было его исполнять, но Фалконер удержал его.

— Это совсем ни к чему, верно. Мартин? Ты ведь не сбежишь?

Мартин Ле Конве покачал головой и стыдливо потупил взгляд.

— Разве можно верить его обещаниям?

Настоятель был неколебим в своей ненависти к юному монаху.

— Он уже сбежал из погреба… И ты еще не объяснил, каким образом, мастер Фалконер!

— Тем же путем, каким пользовались все трое, собираясь на свои тайные встречи. Тоннель под нужником соединяет погреб со сточной канавой. Все, что им требовалось, — это выйти ночью как бы по нужде, спуститься в клоаку и пройти по тоннелю в камеру. Как они впервые наткнулись на этот ход, они, может быть, сами расскажут.

Ему ответил Мартин.

— Эйдо нашел. Увидел проход, когда его в наказание за леность послали чистить клоаку. Он просто хотел спрятаться, чтоб не заметили, что он отлынивает от работы. А потом ему стало любопытно, и он пролез до конца — и оказался в той комнате. Потом, когда мы искали места, чтобы… упражняться в нашем искусстве, он о ней вспомнил. Лучше и быть не могло — во всех отношениях, — тайная комната, и совершенных пропорций…

Лицо его дрогнуло, но он продолжил:

— А потом все пошло не так.

— А как?

— Я сам не знаю, но было что-то такое в этом погребе. Однажды ночью, когда мы туда пришли… когда мы… подбирали имя Божье, свеча у Эйдо погасла, будто ее задули. Хотя сквозняка вовсе не было. Эйдо набросился на меня, думал, я хотел его напугать. Но это не я сделал. Мы поругались и выбрались оттуда, всю дорогу проползли в потемках. И я чувствовал: у меня за спиной кто-то был. Но Эйдо и Питер шли впереди, так кому бы там быть? Мы целую неделю собирались с духом, чтобы вернуться. Решились как раз позапрошлой ночью.

Фалконер не сразу осознал, что слышит странное бормотание, сопровождавшее рассказ Мартина. Звук медленно нарастал, но слов нельзя было разобрать. Они срывались с губ Питера.

— Кетер, чочма, бина, чесед…

Заклинание набирало силу, пока не заполнило всю келью.

— Замолчи! Заткнись!

Мартин зажал кулаками уши, умоляя Питера остановиться. Настоятель склонился к лежащему и влепил ему жестокую затрещину. Голос Питера прервался и тут же сменился рыданиями Мартина. Сафира привлекла сына к груди, утешая его, как маленького ребенка. Но Фалконер должен был выяснить все до конца. Уже рассвело и времени у него оставалось мало. Вряд ли Сафире позволят уйти с сыном, если тот окажется убийцей.

— Мартин, это ты в ту ночь убил Эйдо? Или Питер?

Мартин обратил к обвинителю заплаканное лицо.

— Ты не понимаешь! Это не я и не он! Мы оба с Питером вылезли еще до рассвета. Эйдо сказал, что немножко задержится. Мы ему говорили, что будет уже светло и нас заметят, но он уперся, как кремень. Питер вылез первым, я за ним. Сползая в тоннель, я обернулся назад. Эйдо сгребал землю на полу…

Фалконер припомнил земляную насыпь, которую счел несущественной.

— Что он делал, Мартин?

— Он лепил на полу фигуру человека. Голема.

Последнее слово Мартин выговорил дрожащим от ужаса голосом. И даже логический ум Фалконера дрогнул при воспоминании о набросившейся на него твари. Сказано ведь, что стоит только произнести имя Божье над горстью праха или глины, и ты вдохнешь в нее жизнь, подобно Господу. Неужели Мартин полагает, что Эйдо погиб от рук чудовища, созданного им же самим?

Повелительный голос де Шартре прорезал напряженную тишину.

— Довольно богохульственного вздора! Ты просто пытаешься переложить свою вину на какого-то… какую-то химеру. Ты вступил в сделку с дьяволом и увлек за собой этих двоих несчастных. Пора избавить обитель от твоего нечестивого присутствия.

Фалконер видел, как в глазах Сафиры разгорается пламя. Он не дал ей окончательно испортить дело, шагнув между нею и настоятелем.

— Мне представляется, настоятель, что убийцей может оказаться не только Мартин. Возможно, Эйдо убит два дня назад, и в этом случае виновен Мартин или Питер. Или же кто-то еще открыл, чем они занимаются, и решил помешать им шарить в погребе. Скажи мне: какую тайну так стараешься сохранить ты?

Кровь отхлынула от щек настоятеля.

— Ты, надеюсь, не обвиняешь меня в убийстве? Я даже не знал о существовании тоннеля. Не то разве я позволил бы оставить там Мартина?

— Ты знал, где находится ключ, и брат Майкл, если я спрошу, не одалживал ли ты его, конечно, не сможет этого отрицать. Ты ведь ведешь скрупулезный учет счетам и припасам.

Этого настоятель отрицать не мог, но все же держался твердо.

— У меня не было причин убивать брата Эйдо. Смешно даже думать об этом. Между тем Мартин уже рассказал о ссорах и раздорах. Посеявший колдовство пожнет плоды зла, скажу я.

Фалконер со вздохом признал еще одно сомнительное обстоятельство:

— Должен сказать, вероятнее всего, убийство произошло позапрошлой ночью. Видишь ли, когда я ночью обнаружил тело, кровь уже свернулась и засохла. Однако я уверен, что и на меня покушался именно убийца. А вы все к тому времени вышли, чтобы позаботиться о мертвом. Факты говорят против тебя, Мартин.

Даже Сафира при этих слова, кажется, упала духом и понурила плечи. Особенно когда Фалконер махнул рукой в сторону неподвижного Питера.

— Ведь брат Питер к тому времени уже был в цепях. Не так ли, Питер?

Питер приподнялся, насколько позволяли цепи, и кивнул. Фалконер продолжал рассуждать:

— Но как тогда ты мог узнать, что Эйдо мертв, а, Питер? Ты ведь знал, верно? Ты сам нам сказал. А Эйдо, несомненно, был убит в погребе.

Питер хитро глянул на него, облизывая губы кончиком языка, и забормотал, словно снова лишился разума. Настоятель кивнул на несчастного страдальца.

— Ты же видишь, он умалишенный. Это было пророческое безумие, и пророчество сбылось по чистой случайности. Как видишь, он закован. Он никак не мог ночью оказаться в погребе.

Фалконер указал на юношу:

— Тогда где он так выпачкал одежду? Смотрите, подол вымок и в грязи, и выше тоже пятна. Вы ведь переодели его в чистое, когда принесли сюда. И ноги в грязи. А он не сходил с кровати? Открой рот, Питер!

Питер перестал бормотать и недоуменно склонил голову на бок.

— Открой рот.

Питер медленно высунул мокрый розовый язык. Зрелище было совершенно непристойное. А на языке лежал ключ. Ключ от кандалов, украденный им у травника, когда он хватал монаха за рукав. Все изумленно замерли, а он вдруг вскочил с кровати, сбросив кандалы с рук, и легко растолкал мучителей. Сафира Ле Веске опомнилась первой и выставила вперед изящную ножку. Питер во весь рост растянулся на полу. Фалконер мигом уселся на него верхом, поражаясь, с какой силой сопротивляется обезумевший мальчишка. Эта сила едва не покончила с ним в погребе. Конечно же, то был живой человек — Питер, — перемазавшийся глиной в тоннеле. Фалконер сражался с Питером, а вовсе не с големом, созданным Эйдо Ла Зушем. Теперь бешеные крики Питера разносили по всему госпиталю признание, в котором не было и намека на раскаяние:

— Как ты глуп, Мартин. Эйдо не лепил голема, а хотел разрушить его. Я его создал, а Эйдо хотел разрушить! Просто оттого, что струсил. И ты тоже так струсил, что побоялся идти первым и даже не вернулся в ту ночь в опочивальню. А я не боялся. Я бы его создал, мне это почти удалось, когда я вернулся в тоннель, пропустив тебя мимо. Я уговаривал Эйдо продолжать, а он все спорил и спорил. Вот мне и пришлось его остановить. А тогда у меня уже не оставалось времени до примы. Я бы вернулся потом в погреб, если бы ты не всполошил всех своим отсутствием. Я с ума сходил от злости. Я ведь смог бы. Мне почти удалось.

В вышине прозвенел колокол к мессе.

 

На развилке дороги, ведущей от Кентербери к Лондону, Уильям Фалконер остановил отдохнувшую и избавившуюся от хромоты кобылу. Он окинул взглядом болотистую равнину, протянувшуюся от стен Бермондси до стеклянной глади Темзы. Утреннее водянистое солнце, поднявшись над зубчатой чертой леса на востоке, наполнило пространство желтым сиянием. Река выпросталась из берегов и вольно разлилась по низким лугам. Монастырь словно плавал в сверкающем озере. Грозовые облака, уходя на запад, выкрасили небосклон ровным серым цветом. Над Оксфордом, над университетом, пожалуй, льет дождь.

Фалконер шевельнулся, седло под ним заскрипело.

— Значит, здесь мы расстанемся.

Сафира Ле Веске, удобно устроившаяся в седле одолженной настоятелем лошадки, кивнула.

— Кажется, так. Я совсем запустила дела в Ла Реоле. И кстати, настой шалфея хорошо укрепляет память.

— Я запомню.

Сафира рассмеялась, и только тогда Фалконер понял, что сказал.

— Если, конечно, сумею запомнить, не приняв прежде настой шалфея.

Ему все хотелось оттянуть расставание.

— И у тебя теперь есть надежный помощник в делах.

Он махнул рукой в сторону мальчика, стоявшего у стремени матери.

— Из Мартина… э… Менахема, как мне кажется, скорее получится купец, чем клюнийский монах.

Мальчик повесил голову, но Фалконер успел заметить улыбку на его лице. Парень снова обрел семью и свою дорогу в жизни.

— Между прочим, Менахем Ле Веске, я так и не поблагодарил тебя за то, что ты навел меня на мысль о тоннеле. Если бы мать не заметила тебя в ту ночь у нужника, мне бы о нем ни за что не догадаться.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.018 сек.)