Глава 11

Воду подогрели быстро. Бадью для юноши поставили в одной из больших комнат на втором этаже. Поначалу Калеб полагал, что вся компания разместиться в одной и той же комнате и так сказать продолжит банкет уже там. Однако когда он заикнулся об этом при Кашеваре, гном нагло пнул его в голень и, кивком указав на Женивьев, посмотрел на скачущего на одной ноге Калеба, как на сумасшедшего. Затем он заверил Кашевара, что перетаскивать полную горящей воды бадью из его покоев совсем не требуется, и гордо потопал к этим самым покоям, нежно обняв свою спутницу за зад.

Калеб лишь пожал плечами. Мол, на нет и суда нет. Затем он схватил одной рукой руку Лайлы, другой взял оплаченный только что бутыль с вином. С Кашеваром он прощаться не стал и молча направился в снятую для них с Лайлой комнату.

Отперев дверь ногой, Калеб любезно пропустил даму вперед. Лайла быстро прошмыгнула в комнату, Калеб вошел вслед за ней. Комната была довольно таки больная для подобного заведения. Освещением служили несколько масляных ламп — одна стояла на мебели, еще несколько было надето на крючки, вбитые в стену. У стены справа стояла полуторная деревянная кровать. Рядом — облезлая тумбочка и такой же облезлый комод. В самом углу было что-то напоминающее шкаф. Слева стоял стол. На нем не было ничего кроме двух старых подсвечников. Возле стола был одинокий табурет. За столом, в стене расположилась небольшая топка. В дальнем углу спальни стояла большущая бадья. В свете двух масляных ламп висящих на стенах возле нее, было видно, как из бадьи подымаются прозрачные облачка пара.

— Думаю, мне следует раздеться,— сказал Калеб, осмотревшись.

— Мне выйти?— неуверенно спросила Лайла.

— Зачем?— удивился парень. Не ожидая ответа, он стянул с себя куртку, кинул ее на кровать. Туда же отправилась его рубаха. Лайла покраснела, но в полумраке комнаты, юноша не мог этого заметить, даже если бы обернулся. Следом он скинул сапоги и штаны.
Пару мгновений спустя Калеб с хохотом запрыгнул в бадью, умудрившись при этом совсем не расплескать воду на пол. Юноша вмиг пожалел о своем деянии. Не остывшая еще вода больно обожгла его тело, и он принялся «охать» и «ахать», не забывая впрочем, добавлять между ними парочку жутко матерных слов. Он так смешно бултыхался, что Лайла, наблюдавшая за сей картиной, невольно рассмеялась.

Она тут же сдержала себя, опасаясь, что это возмутит ее господина, однако Калеб на нее не сердился. Он смеялся вместе с ней.

— Подходи ближе,— попросил он, поманив ее рукой.

— Хорошо,— согласилась она, и с удивлением отметила, что не ощутила приказа в голосе юноши.

Она неуверенно подошла к бадье. Юноша расположился спиной к двери, свет от светильников падал ему на лицо и грудь. Он покраснел как вареный рак, но на лице его было благоговение, глаза прикрыты. Лайла взяла с прибитой рядом полки большую мочалку и слегка дурно-пахнущее мыло.

Наемник ощутил великолепнейший аромат мыла, едва ли оно очутилось в руке девушки. Калеб ошарашенно выдохнул и попросил:

— А давай без мыла пока что….

Лайла кивнула. Она судорожно пыталась не опускать свой взор ниже плеч Калеба. Он это заметил и усмехнулся.

— Ты какая-то стеснительная. Не видела раньше голого мужчину?

— Я видела, просто… Я давно не была с голым мужчиной.

Она окунула руку с мочалкой в воду и удивилась — вода была горяча, но не сильно.

Парень заметил ее удивление и заявил:

— У меня кожа нежная. Очень чувствительна.

— Ну конечно,— девица приложила мочалку к груди юноши, сильно на нее надавила. Вода побежала меж ее тонких пальцев, Калеб демонстративно округлил рот, давая понять, что вода все еще горяча.

Лайла повела мочалкой по ребрам, опустилась на твердый пресс и опускалась дальше, пока рука ее, не оказалась едва ли не внизу живота. Тут уж она не удержалась и скользнула взглядом по торсу своего подопечного.

— Оу.— только и сказала она, упершись взглядом в нечто… «занятное».

— О, да. Ты еще это в действии не видела,— самодовольно кивнул Калеб.

— Фу! Я про татуировку, дурак!

Лайла выпустила из руки мочалку и с любопытством ребенка принялась изучать вбитый в кожу рисунок. Тату было сделано слева на животе, часть рисунка расположилась на ребрах. Лайла дотронулась кончиками указательного и среднего пальцев к изображению. Она рассматривала женщину. Воительницу. Девица на тату была обнажена по пояса, в левой руке она держала поднятый меч, вторая ее рука держала круглый щит. Волосы воительницы были светлыми, толстая коса ниспадала спереди, уютно расположившись меж пышной груди девицы. Одета была лишь в юбку с поясом и ножнами на нем и сапоги. Рисунок был выполнен с необычайной точностью и мастерством. Лицо девушки было выполнено настолько точно, что Лайла поняла — это реально существующий человек.

— Нравится?

— Не знаю,— пожала плечами Лайла.— Кто это?

— Это?— переспросил Калеб.— Это Брига Воительница.

— Кто? Не слышала о такой.

— Скорее не слушала. Она — легенда прошедшей войны с Аронгардом. Генерал, полководец и воин, каких мало. К тому же красавица. Видел как-то ее в сражении, издалека. Она сражалась словно богиня войны в человечьем обличии.

— И поэтому кто-то набил ее у тебя под сердцем?

— Мы, простые наемники, глотали восторженные слюни, слушая рассказы о ней. Подумай сама, на войне не так уж и много женщин способных составить солдатам компанию. Она была словно луч света для каждого мужчины. Я не исключение. И я в восторге от нее.

— А как бы она отнеслась к тебе, зная, что ты набил ее обнаженной? Или она всегда сражалась в таком виде?

— Э… возможно, она бы слегка разозлилась,— честно заметил Калеб.— Но будь уверена, это не я. Это все Краймак, наш гном-татуировщик. Он художник, он так видит.

— Девиц без верхней одежды?

— Он всего лишь гном искусства,— якобы нахмурился Калеб.— Не тебе его судить.

Комнату заполнил девичий хохот.

Затем, когда она перестала смеяться, она посмотрела в улыбчивые глаза парня.

— Ты любишь ее?— вопрос звучал серьезно.

— Люблю?— переспросил серьезно Калеб.— Нет, я ее не люблю. Восхищаюсь и боготворю, но совсем не люблю. Я даже ни разу не видел ее вблизи, ни разу не общался.

— Зачем же оставлять ее у себя на теле, если ты не испытывал к ней ничего?

Юноша смутился.

— Я не был абсолютно трезв, когда принимал это решение. Но я ни о чем не сожалею. Это дань уважения к ее неординарной личности.

Калеб не был уверен, что Лайла поняла значение слова «неординарный», но так как она сама переспрашивать не стала, он тоже решил оставить ее в неведении.

— Что ж, ладно,— сказала, подумав девушка, но допрос прекращать пока не собиралась.— Кого же ты тогда любишь?

Парень недоуменно на нее посмотрел.

— Брось. Все когда-то кого-то любят.

— Что ж, ладно,— сказал Калеб, скопировав манеру Лайлы.— Любил я многих, многих люблю и, вероятно, буду любить. Причем обещаю делать это долго, страстно и с завидным качеством, как и делал это впредь. Я ОБОЖАЮ женщин.

— Ну да,— подняв бровь, съязвила Лайла.— Но я спрашиваю не об этом. Настоящая любовь у тебя была? И не ври, что не было. Твои грустные зеленые глазки выдают тебя с потрохами.

— Грустные глазки? От тебя ничего не утаишь,— он задумался. Ему давно не приходилось откровенничать на эту тему, и не было уверенности что стоит.— Однако есть вещи, о которых я не желаю сейчас говорить.

— А о чем желаешь?— посмотрела ему в глаза Лайла. Ее голубые глаза были так похожи, на глаза его ушедшего прошлого. Словно те же глаза что были его счастьем и радостью. Словно те глаза, что погасли навек.

— Спроси о чем хочешь, кроме этого,— сказал Калеб наконец.

Девушка задумалась.

— Почему ты так расспрашивал о сумраке? Почему он так тебе интересен?

Калеб улыбнулся и закивал головой.

— Отличный вопрос,— признал он и с наслаждением умолк, обдумывая как честнее ответить. Лайла продолжала обтирать его мокрой мочалкой.

— Ты уснул?— спросила недовольно Лайла, поскольку юноша и не думал ей отвечать и продолжал сидеть с закрытыми глазами.

— Один дорогой мне человек как-то сказал, что лучше всего я умею помогать людям,— голос Калеба был наполнен теплом приятных воспоминаний.— Что в этом я настоящий. Я хочу это делать. Но быть хорошим не достаточно.

— Нет?

— Увы. Есть слишком много разных сил, с которыми не может справиться обычный человек. Слишком много опасностей, с которыми управиться я не сумею.

— Ты не можешь, ну не знаю, бабулькам помогать или детишек учить? Ты же грамотный.

— Хм, я хочу делать больше. Я мечтатель. И я хочу сражаться со злом. Подвиги там всякие делать. Геройствовать. Чтобы все выкрикивали мое имя и рассказывали детям о том, какой я славный. А девчонок сколько можно будет охмурить? Это ж сказка просто. Поэтому, я хочу схлестнуться со злом. Со всяким злом. С повседневным злом и злом сверхъестественным, которое ширится по нашей земле. Весь Сармион. Вся Экстрема. Они нуждаются во мне.

— У тебя мания величия,— усмехнулась Лайла.

— О нет. Чуток амбиций, не более.

— Ты хочешь стать волхвом?

— Очень. Шансов мало, но я должен попытаться. Сейчас. Пока я молод и свободен.

Лайла погладила его волосы рукой.

— Это благородная цель. Ты так увлеченно об этом говоришь, что это даже возбуждает,— девушка соблазнительно вскинула бровки, тонко улыбнулась,— разворачивайся. Потру тебе спинку.

Девушка улыбнулась и уперлась свободной рукой Калебу в затылок. Он прекрасно понял намек и нагнулся вперед, предоставляя свою спину в распоряжение девицы. Лайла взглянула на нее и невольно охнула. Тусклый свет масляных фонарей осветил жуткое переплетение шрамов, покрывавшее большую часть спины юноши.

— Они… я… мне очень жаль,— неуверенно промямлила девушка.

— Ты о шрамах? Не заморачивайся. Я давно уже не вспоминаю о них.

— Но…. Они такие большие…и жуткие.— Лайла забыла о своей робости и прикоснулась к одной из веток переплетшихся, словно змейки, шрамов. Она повела пальцем дальше, опустилась до середины спины, затем шрам свернул на бок, под ребра.

— Щекотно,— дернулся Калеб.

— Это имперцы?— поинтересовалась Лайла, все еще с ужасом осматривая располосованную глубокими рубцами спину.

— Ага,— подтвердил наемник.

— Похоже на удары плетью…. Они пороли тебя?

Калеб вновь кивнул.

— Но за что…?

Юноша вздохнул:

— Я обожал тырить конфеты.

Лайла залилась звонким хохотом.

— Да ты никак воришка.

— Ты даже не представляешь какой,— смеясь, согласился Калеб.

Вдруг стало необычайно тихо. Девушке казалось, она слышит, как колоться сердце юноши. Она опустила мочалку в воду и хорошенько ее смочила. Она делала это неспешно, словно собиралась впитать из воды силу способную исцелить увечья юноши. Нежно прижала мочалку к шее Калеба и повела ею вниз. Беспорядочные струйки исходящей еще парами воды ринулись наперегонки обратно, в бадью.

— Хочешь знать, откуда у меня мой шрам?— спросила вдруг девица.

Калеб не спешил отвечать.

— Это очень личное, как мне кажется. Разве тебе будет приятно об этом говорить?— наконец спросил наемник.

— Неприятно. Но я пьяна, ты мил, и это больше не может таиться во мне.

Было слышно лишь врезающиеся в гладь воды капли, неспешно, словно удары сердца, отбивающие свой звенящий стук.

— Меня пытались изнасиловать,— сказала Лайла, и хрустальный звон капель исчез.— Это произошло четыре года назад. В деревню, где мы с отцом и сестрой жили, пришел один парень. Он был искателем приключений. Его звали Малфио и он рассказывал жителям дивные истории о своих странствиях. Все собирались по вечерам в нашей корчме, чтобы послушать его. Он был обаятельным и сильным, все девчушки только и думали, как бы попасться ему на глаза. Я не была исключением.

Голос девушки дрогнул. Калеб повернул к ней голову, они смотрели друг на друга. Лайла решила, что он велит ей не болтать попусту, а заняться, наконец, тем, за что было заплачено. Но Калеб молча ждал, он хотел дослушать до конца.

— Однажды Малфио пригласил меня вместе посмотреть на закат. Я согласилась. Он привел меня на сеновал, и я решила, что мы полезем на самую его верхушку и, усевшись на крышу, будем любоваться уходящим солнцем. Я ошиблась. Он стал приставать ко мне. Чем больше я опиралась, тем настойчивее он был. Но я не собиралась терять невинность так. Даже с красавчиком Малфио. Я так ему и сказала. Он… рассмеялся. А когда я попыталась уйти, он ударил меня кулаком и толкнул на сено. Малфио закрыл мой рот рукой, чтобы я не смогла позвать на помощь, вторую руку он запустил под подол моего платья. Я не успела ощутить его мерзких прикосновений. Мой отец появился, словно неоткуда и одним рывком откинул Малфио от меня. Они начали драться. Папа начал побеждать и тогда Малфио схватился за меч.— Лайла не всхлипнула. В ее глазах не было слез, в голосе не было горя. «Оно истлело в ней» понял Калеб.— Все вокруг усеялось кровью отца. Первый же удар Малфио лишил его жизни, но Малфио не останавливался. Он продолжать рубить мечом бездвижное тело отца. Я… я оцепенела. А потом кинулась к нему, не помню точно. Но я помню, как в порыве гнева он отмахнулся от меня рукой, в которой был меч.— Лайла прикоснулась к рубцу тыльной стороной пальцев, легонько поводила по нему вверх-вниз.— Я не ощутила боли поначалу. Просто почувствовала липкую горячую жидкость на лице. Малфио убежал. Он услышал бегущих к нам односельчан и убежал. Исчез. А я, наконец, увидела отца и оглохла от нечеловеческого крика,… который издавала сама.

Девушка замолчала. Она вновь принялась обтирать плечи и спину Калеба – медленно, вдумчиво, тщательно. Ей не было ведомо, зачем она поделилась своей историей с едва знакомым ей наемником, не знала, чего ей хочется от него услышать. Словно, она рассказала об этом просто так, от скуки.

— Сочувствую твоей утрате,— сказал, собравшись с мыслями юноша.— Твой отец был настоящим мужчиной, который погиб, защищая честь и здравие своей дочери. Ты должна гордиться им.

— Я горжусь!— вдруг всхлипнула Лайла.— Я горжусь, но…. Его жертва оказалась напрасной. Чести у меня все равно не осталось.

— Почему?

— Почему!? Я сижу здесь, с тобой, оплаченная словно скот, полностью в твоей власти. Такого ли хотел для меня мой родитель? Такого ли желает дочери отец, который спасает ее от насильника?

— Разве я принудил тебя к чему-нибудь отвратному, мерзкому или недостойному?— удивился Калеб немного раздраженно.

— Нет, но я же….

— Как ты здесь очутилась? На этой работе?

— Я….— девушка утерла рукой слезы.— Никто не понял меня, после смерти отца. Односельчане, нашедшие нас с отцом, неправильно истолковали то, что там произошло. Я была залита своей и отцовской кровью, в надорванном снизу платье, отец изрубленный и мертв. Все решили, что я сама «всего» хотела, и тайком начали обзывать потаскухой убившей своего папу. Другие, даже если и верили, что я ничего такого не хотела, не верили, что отец успел вовремя. Иначе, зачем бы Малфио стал убивать отца?

— А тебе кто-то поверил?

— Да. Несколько старых папиных друзей, да и бабушка еще. Однако остальные сомневались. Раньше я подрабатывала в той самой корчме, где Малфио травил свои россказни. Однако, ее хозяин был сторонником версии, где я повинна в смерти отца и намекнул, что мне не место среди «пристойных» людей. Мне пришлось искать работу вне дома.

— И ты оказалась здесь?

— Со временем,— подтвердила Лайла.— У меня маленькая сестра. И старая больная бабушка. Жениться на мне никто не хотел, да и не мог захотеть. Изуродована и, как многие считали, нечистая, с бабушкой и сестрой в придачу. Дураков, чтобы брать меня в жены не нашлось.

— А Кашевар, добрая душа, приютил?— Калеб продолжал сидеть к Лайле спиной, она продолжала омывать его водой.

— Да. Поначалу только служанкой.

— А потом?

— Потом он предложил заработать больше,— стыд проскользнул в словах девушки, хоть она и пыталась его скрыть.— Я не красавица, и мной особо не интересуются, но иногда попадаются клиенты, которым плевать на внешность или просто некого им предложить. Тогда Кашевар вспоминает обо мне.

— И насколько это плохо?— голос Калеба излучал разочарование.

— Лучше чем может показаться. Но во много раз хуже, чем я надеялась. Меня нельзя избивать, парни Кашевара выбьют дурь из любого, но не все «посетители» отличаются особой нежностью. Обычно они пьяны и агрессивны.

Хитрец Кашевар обманул их с Торином, понял Калеб. Он сказал, что девицы могут с ними лишь поужинать и поухаживать, но спать с ними они не обязаны. Сказал в надежде, что наемники будут более мягки и податливы и не посмеют силой принуждать девиц, к чему бы то ни было. Сомнительная забота, но все же.

— Ты не обязана заниматься со мной любовью, если не хочешь,— сказал юноша, перестав выворачивать к Лайле голову и уставившись на блуждающие огоньки свеч, дрейфующие по поверхности темной воды.

Больше Калеб не собирался говорить. Он просто хотел отдохнуть, насладиться купанием. Лайла продолжала омывать его плечи и спину, но вдруг мочалка упала в воду. Маленькие нежные ручки легли на плечи Калеба и потянули назад. Когда он уперся спиной о бадью, правая ручка обвила его шею. Другая спустилась по его торсу вниз, к кое-чему, что скрывалось в глубинах воды.

Томный шепоток прокрался в ухо слева от Калеба:

— А если я хочу?

Вызванные шепотом мурашки поползли по телу парня. Он вывернул голову назад, и Лайла впилась в него неистовым поцелуем. Она целовала его напористо, но нежно. Калеб чувствовал губами рубец, пересекающий ее губы, ее язык иногда проскальзывал по губам юноши. Калеб жестко, но чувственно схватил за девушку за руку, которою она сунула в воду. Он с легкостью потянул ее в сторону, Лайла последовала за рукой и оказалась уже не сзади, а сбоку. Калеб подался ей на встречу, обхватил ее талию левой рукой и, не заботясь о сухости ее одежды, одним движением затянул к себе в бадью. Бушующие волны воды ударили в стенки посудины и с бешеным хлюпом вырвались за пределы своего деревянного вместилища.

Ни ее, ни его это не волновало. Они, мужчина и женщина, сплетались руками и ногами в безумном вихре страсти, не желая и не видя ничего, кроме друг друга. С каждым новым мгновением, с каждым новым поцелуем возбуждение росло все больше, и одежды на девице становилось все меньше. Он ощущал ее дыхание на лице и шее, она ощущала его и извивалась в его руках.

Вдох-выдох. Стон. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Стон. Вдох-выдох.

Вода хлюпала и выплескивалась. Огоньки свечей и факелов дрожали, словно ощущая вибрацию сплетенных тел. Тени стыдливо сновали вокруг.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Стон….

Глава 12.

Лесник бежал. Он услышал детский крик совсем недалеко, в стороне старого кладбища. Нужно было поторапливаться. Оро не в себе и может сделать нечто ужасное.

Вспоминая сегодняшнее утро, лесник никак не мог понять каким образом его «сынок» сбежал. Вернее, как он убежал лесник понял, но не мог понять, как у Оро получилось. Нездоровый «сынок» выдрал цепи прямо из каменной стены подвала. И исчез.

Когда лесника попросили помочь искать потерявшихся в лесу детей, тот зашел домой оставить некоторые вещи и обнаружил на полу шкаф, которым подпирал люк в подвал. Внутри подвала Оро уже не было. Лишь Эрик, в который раз, лепечущий о своем молчании и освобождении. Он находился в подвале уже несколько месяцев. Лесник отпустил бы его, но никто не должен узнать про Оро. Он построил в Титухе новую, почти хорошую жизнь и не собирался вновь все бросать из-за проклятия, которое оставила по себе его возлюбленная Миранда.

Выскочив из-за очередного куста, лесник очутился на тропе. Кладбище было уже впереди. Еще минута бега и показались первые могилы. Лесник побежал вдоль неровных рядов могильных камней, сосредоточенно осматриваясь по сторонам.

Черные тучи заполонили небо, ветер гулял по округе, пробирая до самых костей. Еще с утра была прекрасная погода, ярко светило солнце. Но едва лесник узнал о побеге Оро небо, словно уподобляясь его внутреннему состоянию, почернело, наполнилось грозовыми тучами.

Он увидел его. Оро стоял в своих лохмотьях спиной к нему. Лесник поспешил к Оро. Тот, услышав позади себя топот сапог, отошел немного в сторону и плюхнулся на землю.

Когда лесник оказался совсем близко он увидел в руках сына нечто знакомое. Лесник застыл от ужаса. В руке Оро держал маленькую куклу, которой так любила играть одна из исчезнувших девочек. Это была кукла Катьи.

В голове лесника вспыхнул образ маленькой девчушки так любившей гулять с ним по лесу. Ее родители разрешали ей гулять вместе с ним и другими детишками. В этот раз она с друзьями пошла в лес одна.

— Что ты с ней сделал?— гневно и с болью спросил лесник.

Оро привычно замямлил:

— Нгла… пракратся… ннао… ну дратсье…

— Я не понимаю,— на глазах лесника выступили слезы.

Вдруг взгляд упал на мятую траву немного впереди. Из-за могильного камня выступал клочок красного в белый горошек платья.

Лесник всхлипнул, прикрыл свой рот рукой. Он сделал неуверенный шаг вперед. Со слезами смешались первые капли дождя. Лесник ступил еще. Когда взгляд его упал за могильный камень, он дернулся и отвернулся. Дождик в мгновение превратился в ливень.

— Нгао… мнглол… дла…

Лесник повернулся к Оро.

— Ты!— гневно выкрикнул лесник. Потоки воды скрыли его рыдания.— Все ты! Ты убил свою мать! Ты убил того мальчишку из Луранса! Убил Катью! Мерзкий ублюдок! Ненавижу!

Лесник кинулся на собственного сына и ударом сапога опрокинул того на спину. Оро оттолкнул лесника ногами, но тот вновь свирепо навалился сверху. Лесник схватил Оро за горло и принялся его душить.

— Мнг.. лоа.. нее..— бессвязная речь Оро лишь подзадорила лесника.

Он ощущал на себе холодные слезы неба, но им было не под силу остудить его пылкую ярость. Слепой гнев подчинил лесника себе всецело. Он ощущал, как под пальцами вздрагивает плоть Оро, но не желал останавливаться. Какое-то странное удовольствие, облегчение, заполнило его душу. Он почти что улыбался.

Оро не желал еще умирать. Его нездоровый разум велел ему бороться. Он вцепился длинными ногтями в руки своего отца и всаживал их так глубоко в кожу, как только мог. Лесник не обращал внимания на его ничтожные попытки.

Воздуха в легких было все меньше, но Оро этого не понимал. Он лишь чувствовал, как в груди начинает жечь. Холодные удары капель по лицу пугали его, порождали смятение и страх. Оро не мог понять, что происходит даже больше, чем обычно.

Лесник сжал пальцы еще сильнее. Ему казалось, что обычный человек уже давно бы помер, но это проклятое создание неустанно боролось за свою жалкую жизнь. Рука Оро метнулась вверх, и его указательный палец уткнулся леснику в глаз.

Ливень поглотил крик боли и лесник принялся неистово бить Оро головой о надгробный камень. Воспоминания и мысли о прошлом, настоящем и будущем покинули его. В ушах звенело лишь: убей! Убей! Убей!

И он убивал. Бил головой Оро снова и снова, пока руки его сына не обмякли, а в уродливых глазах не померкли последние искорки жизни. Когда лесник сумел таки разжать стянутые судорогой пальцы, дождевая вода уже почти смыла кровь и ошметки с надгробного камня. Лесник неуверенно вытер руки о собственные штаны.

Дрожь пробила его насквозь. Она была не от холодных водных капель, но от пережитого пару мгновений назад происшествия. Он сделал ЭТО. После стольких лет, после стольких мучений, он, наконец, сделал то, о чем помышлял множество раз бесконечными холодными ночами, сидя в своем подвале-тайнике и наблюдая за тем как это жуткое творение спит. И вот, он сделал ЭТО. Убил. Убил Оро.

Дождь оглушительно шумел, постукивая шальными каплями по растущим лужам и хлюпающей траве. По лесу катился раскат грома сошедшего с неба меж множеством чернейших туч. А он стоял и улыбался. Легко, едва заметно улыбался еще, не осознавая, как безумие просачивается ему под кожу вместе со стекающими по нему слезами погрустневшего неба.

Глава 13.

Он стоял перед кроватью и наблюдал за тем, как она спит. Было тихо и спокойно. В комнате было слышно лишь ее беззаботное сопение. Оно вызывало у Калеба улыбку. Взлохмаченные волосы прикрывали ее лицо, и в полумраке комнаты он не мог видеть ее шрама. Ему и не нужно было. В его памяти она навсегда останется светлой и красивой.

Она перевернулась набок.

Юноша вновь улыбнулся хоть и сам не понял почему.

На мгновение ему показалось, что перед ним лежит совсем не она. Другая. Та, чьи голубые глаза пленили его впервые. Та, которую он представлял с собой всегда. Та, которая не оставила его даже после конца. Та, которая больше не увидит с ним заката. Та, которую он уже не обнимет. Та, которую не поцелует. Та, которая никогда не проснется с ним холодным ранним утром.

Вот она, лежит перед ним и мирно похрапывает. Да, похрапывает. Ну и что? Зато она лежит рядом с ним. Все также прекрасная и добрая, веселая, но сильная. И наверняка не спит, и злится, что он уже встал и не греет больше ее своим теплом.

Вот сейчас она приоткроет свои невероятные пусть и заспанные глаза и взмахом руки велит ему вернуться в кровать. Он ляжет рядом и она крепко обовьет его нежными, но крепкими ручками, поцелует в щеку слюнявыми губами и пригрозит оторвать хозяйство, если он снова попытается оставить ее одну.

Это было прекрасное виденье, но реальность не дает уйти от себя надолго. Калеб крепко зажмурил глаза. А когда открыл, перед ним снова была Лайла.

Настало время уходить.

Калеб тихонько, на одних носочках подошел к краю кровати. Несколько, безумно долгих мгновений он рассматривал Лайлу в темноте. Затем нагнулся и нежно поцеловал ее в щеку. Она что-то невнятно промямлила, и Калебу снова пришлось усмехнуться.

«Наверное, я просто дурачок» подумал наемник.

Он повернулся к тумбочке и взял прислоненные к ней ножны. В них почивала Амалия. Он закрепил ножны на поясе и двинулся к двери, где его уже дожидался собранный вещмешок.

Оказавшись в коридоре, Калеб шумно выдохнул. Осталось лишь одно незавершенное здесь дело.

Он прошел дальше по коридору и остановился у предпоследней двери. Из-за нее доносились весьма характерные звуки. Юноша злорадно усмехнулся.

Не утруждая себя стуком, он толкнул дверь рукой и шагнул вперед. На его лице появилась дурацкая ухмылка. Женивьев вскрикнула. Она попыталась прикрыть нагое тело одеялом, но учитывая пикантную и необычную позу, в которой она находилась, получилось у нее не сразу.

Торин раскатисто хохотнул, но окинув напарника взглядом немного нахмурился.

— Нужно поговорить,— сказал Калеб, продолжая рассматривать раскрасневшуюся Женивьев. Правда, она покраснела скорее от упорного физического труда, нежели от стеснения. Девица сдула с лица прядь растрепанных волос и как всегда соблазнительно улыбнулась.

— Сейчас,— недовольно буркнул гном и соскочил с кровати на пол. Пока он одевал портки, Калеб пытался подыскать слова, которыми мог бы описать картину свидетелем, которой он стал. Слов подыскать не удалось.

— Пошли,— велел хозяин гнездышка, подойдя к юноше, Калеб покорно кивнул. Покидая комнату, он подмигнул Женивьев, она взамен кокетливо помахала ему ручкой.

— Чего нарядный такой?— спросил с холодком Торин, когда они оказались за дверью.

— Я ухожу,— признался Калеб.

— За ним?

— Ага.

— Калеб, мы же это обсуждали,— гном говорил на удивление спокойно. Так словно знал, что этой беседе суждено было случится.— Это глупо.

— Не-а.

— Да.

— Совсем нет.

— Мы искали сумраков. Бросались по следу и не единожды. И оба раза ничего не вышло.

— Удача любит настойчивых. К тому же, три – мое счастливое число.

— У тебя все числа счастливые. Особенно те, которые тебе нужны,— заметил гном. Торин говорил спокойно, но Калеб слишком хорошо его знал и потому интуитивно ощущал его раздражение. — Мы множество раз говорили об этом. И мы договорились, что оставим эту твою идею позади. Договорились, что вместе пойдем в Дайрен к обители Рысей.

— Я сказал, что пойду к ним, но не говорил, что обязательно дойду. Я и правда, хотел идти к ним с тобой, Торин. Но это знак. Волхв встретился нам на пути не случайно. Я не могу игнорировать подобные подношения Судьбы.

— Большая удача?— усмехнулся гном.— Почему ты решил, что он вообще возьмет тебя под крыло?

— Я не знаю, возьмет ли. Но я намерен это выяснить.

— Ты смерти ищешь?

— Да ни это я ищу.

— Сумраки умирают. Мы в этом убедились. И кончина их обычно не из приятных. Что касается тех, кто пытается ими стать…

— Я знаю статистику.

— Один из десяти. Один, Калеб. Нужно быть безумцем, чтобы идти на такой риск.

— Не большим безумцем, чем идти наемником на войну.

Торин ничего не сказал.

— Лучше это буду я, чем кто-либо другой,— признался Калеб.— Мне некуда податься. У меня нет родных, нет дома. Никто не расстроится, если я сгину в поисках волхва. Но если у меня получится…

— Как ты можешь так говорить?! Никого нет? А я? А наши ребята?

— Я люблю вас. Честно. Но у меня своя дорога. Этот путь опасен, и, как ты думаешь, глуп. Тем не менее, это то чего я хочу для себя.

— Калеб…

— Я не хочу больше с тобой спорить, Торин. Эта роль мне по душе. А что касается риска? Мы и так рискуем каждый день. Лучше уж я сложу голову на пути к своей маленькой мечте.

— Я не брошусь за тобой как ошпаренный снова. Не хочу.

— Именно поэтому я и не прошу тебя идти со мной,— кивнул другу Калеб.— Ты мой самый надежный друг. Самый верный. Самый близкий. Однако дальше я пойду один.

— Вот как… — гном все еще не злился.— Кажется, я слишком устал от тебя, Калеб. Уходи, а я продолжу свой путь в Дайрен. И буду надеяться, что ты еще догонишь меня. Но также я буду просить Семерых Носачей о твоем благополучии и надеяться что ты пройдешь все «ступени» и станешь тем, кем так стремишься стать.

Калеб грустно улыбнулся.

— Красиво сказано.

— Ну, хоть чему-то у тебя научился,— признал Торин.

Юноша полез в свой подсумок и выудил оттуда потрепанную красную книгу.

— Я знаю, ты не фанат книг, но здесь есть кое-что интересное о твоих предках. И кое-что о драконах. И еще,— Калеб достал также книгу, которую читал на холме.— Это изучи обязательно. Рыси оценят подобные знания. Если не прочтешь, буду являться тебе во снах. Голый. И буду петь «Малыша-гнома». Фальшивить жутко.

Торин протянул руку. Калеб пожал ее. Их глаза были немного печальны.

— Обнимемся?

— Спрашиваешь?

Друзья обнялись крепко как братья, похлопали друг друга по плечу.

Когда объятья прекратились, Калеб окинул горца виноватым взглядом и пошел к лестнице.

— Прощай,— кинул напоследок он и, не оборачиваясь, поднял руку, как бы махнув гному на прощание.

Торин тихо его поправил:

— До новых встреч.

Глава 14.

Очередной раскат грома привел его в чувство. Лесник встряхнул головой, осмотрелся. Рано или поздно на кладбище заявится кто-то из титушцев и обнаружит здесь два тела. Вернее всего, было бы оставить все как есть, ополоснутся и переодеться, а когда тела найдут, сделать удивленный вид. Увы, эта мысль не посетила многострадальную голову лесника. Он оттащил оба тела с видного места, и направился домой.

Там, у хижины, он взял лопату и пошел обратно. По пути ему так никто и не встретился.

Снова очутившись на кладбище, лесник выбрал неприметное местечко и начал копать. Непрекращающийся дождь сделал из этой затеи то еще задание, но лесник работал упорно. Дождь же помалу пошел на упадок, больше не громыхало. Он все еще был в легком оцепенении от случившего, но мысли уже зашныряли в его голове подобно зачумленным крысам.

Он вспоминал. Многое вспоминал. Как впервые увидел Миранду. Как полюбил ее без памяти. Как проклял ее греховную связь с его заклятым соперником. Помнил, как заставил его написать письмо, в котором тот прощается с Мирандой и оставляет ее одну. Вспоминал, как убил проклятого негодяя и сбросил его холодный труп в реку. Вспоминал ненависть, с которой воспринял известие о ее беременности, и как после он желал смерти этому ребенку. Как желал! Но Миранда не гневалась ни на дитя, ни на исчезнувшего любовника. Вспоминал, как она отказалась убить детеныша в чреве.

Яма становилась все глубже, воды в ней все больше. Лесник знал, что сильно глубоко копать не надо. Никто их здесь не найдет. Звери почему-то избегают этого места, а потому тела не разроют, а дождь и без того легко скроет следы его преступления.

В памяти вспыхнул очередной образ из прошлого. В нем лесник молился, чтобы проклятое дитя умерло, рождаясь на свет. О, как он ненавидел себя за это. Ведь если бы он простил? Если бы нашел в себе немного милосердия? Немного любви. Быть может, все сложилось бы иначе. Миранда не умерла, борясь за жизнь ребенка, которого он сам и проклял. А Оро, быть может, был бы хорошим мальчиком? Он бы прилежно учился, помогал бы по дому? Нет. Не может такого быть.

«Он монстр, не я» думал про себя лесник. «Я лишь любить хотел, и быть любимым»

«А разве он хотел иного?» вдруг мелькнула в его уме мысль, от которой стало не по себе. Он как раз закончил копать и сбрасывал в наполненную водой яму тело приемного сына. Эта мысль прозвучала так холодно и чуждо, словно ее сказал другой человек. Лесник вздрогнул.

Нет. Не он виноват. Ни в чем здесь нет его вины. Всему виной чертов Оро. Чертов ублюдок, так нагло и так несправедливо помешавший его счастью с Мирандой. Он взял этого монстра под свою опеку, а тот вновь наказал его. Вновь отобрал дорогого человека.

На мгновение леснику почудилось, что меж деревьев слышен прелестный голосок Катьи. Миранда тоже пела, но не так волшебно. В пении Миранды таилось много любви, но Катья…. В ее голосе была неподдельная магия. Та, которая изменяет сознание и преображает душу.

«Мою она преобразить не успела» горько помыслил лесник, осторожно опуская ее тело в яму.

Насыпанная рядом куча земли превратилась в большую кучу грязи и болота. Не без труда лесник свалил ее на бездыханные тела. Следом он попытался прикрыть это место от чужих глаз. Накинул поверх веток и листьев, попытался прикрыть мокрой травой. Получилось не очень, но у него уже не было больше сил это делать. Лесник постоял несколько минут над тем местом.

Вдали послышались крики. Это искали детей. Лесник прихватил лопату и поспешил домой. Дождь не мог смыть с него грязь и кровь до конца. А чувство вины и стыда — и подавно. Вскоре он был уже у своей хижины. Он спрятал лопату подальше от чужих глаз и пошел переодеться.

Когда он скидывал из себя штаны, то услышал из подвала едва слышные крики. Он позаботился о том, чтобы шум из подвала не был слышен в саму хижину, но для Эрика этих мер было не достаточно. Оро никогда не был шумным, он никогда не кричал. Лесник удивился тому, что только сейчас сумел это понять.

Он направился было к шкафу, но в дверь кто-то постучался.

Лесник едва не ударился в панику. По телу прошла волна мурашек.

— Э, лесник, ты тут?— послышался за дверью женский голос.

Лесник колебался.

Затем он топнул ногой по полу, как бы пытаясь заткнуть рвущего глотку Эрика, и пошел к двери.

На пороге оказалась мать одного из потерявшихся детей.

— Нашли кого-то?— тут же спросил лесник.

— Да,— последовал ответ.— Нашлись все кроме Катьи. Ее мать и остальные все еще ищут ее. Мне сказали, ты тоже ищешь.

Лесник нахмурился.

— Я искал. А после выпал этот проклятый дождь, я сильно промок.

— У тебя ссадины на лице.

— Шел вдоль оврага и поскользнулся. Было неприятно,— тут же пояснил лесник.

— Так ты не видел Катью?

Лесник замешкался.

— Нет. Я бы сказал, если бы нашел ее.

— Хорошо. Надеюсь, девочка в порядке.

Женщина уже было обернулась, чтобы уходить, но вдруг притормозила:

— Мне кажется, я что-то слышала.

— Крысы,— пожал плечами хозяин хижины.— Обожди пару минут, и пойдем искать вместе.

— Нет. Я домой. Мой сын простыл. Удачных поисков,— попрощалась с ним непрошеная гостья, и лесник вздохнул с облегчением.

Когда дверь была закрыта на щеколду, лесник направился к Эрику.

— Чего орешь?— спросил зло лесник, когда очутился рядом с пленным.

— Что происходит?— взволнованно спросил тот.— Где Оро?

— Почему ты орешь?!— закричал лесник.

Эрик отстранился назад. Лесник не морил его голодом, но в отличие от Оро, его новый секрет уже порядком исхудал. Под глазами были мешки от недосыпа, руки покрыты мозолями вследствие четных попыток выдрать цепь из стены.

— Я… — Эрик знал, что его вновь изобьют.— Я хотел узнать, что там происходит.

— Ты звал на помощь!— пнул землю ногой лесник.— Разве я был к тебе не добр? Я вытащил тебя из огня! Обработал твои чертовы раны! Хоть ты и сунул свой нос, куда не следует, я оставил тебе жизнь! Я кормлю тебя, пою тебя, выношу за тобой полное дерьма ведро! Я что, мало для тебя сделал? Все, что мне надо, это немного благодарности!

— Так отпусти меня! Отпусти меня! И я буду безмерно благодарен!— ответил криком на крик Эрик.— Отпусти!

Лесник замер. Его руки затряслись.

— Хочешь, чтобы я тебя отпустил? Ты действительно этого хочешь?— спросил он, и в глазах его родилось нечто, что заставило Эрика засомневаться в этом желании.— Так пусть же будет по твоему…

Глава 15.

Вокруг был хаос. Всюду сражались люди. Кровь, крики, сталь. Понять, что происходить было невозможно.

Калеб ушел от выпада противника. Он развернулся на носке и с размаху оборвал жизнь еще одного имперца подбирающегося сзади.

Неба не было. Лишь черные тучи, лишь черный дым. Воздух был душным, горячим. Он обжигал легкие, оседал в груди едким смогом, ядом, смертью. Она, Смерть, была повсюду. Притаилась в земле под ногами, витала вокруг. От нее не сбежать, ее не избежать. Оставалось лишь смирится и принять свою судьбу.

Калеб был готов. Его давно заждались на том свете. Оставалось лишь продать свою жизнь подороже. Пускай враги заплатят сполна.

Наемник пришпилил очередного врага к земле. Облегчение скользнуло по краю воспаленного сражением разума. Еще один сражен. Еще один отправился в бездну забытья. Он многих туда отправил. И должен отправить еще. Еще парочку хотя бы.

Он оглянулся. Невдалеке рубился как одержимый Торин. Каждый удар его топора отнимал чью-то жизнь. Рыжая борода гнома была измазана вражеской кровью до самого подбородка. Его добрый друг. Добрый друг.

Калеб оглянулся на свирепый крик. На него бежал еще один воин. Калеб чуть нагнул голову. Лезвие имперского меча прошло двумя сантиметрами выше. Выдернув из земли и пришпиленного к ней тела свой клинок, Калеб приготовился. Он отступил на шаг, поменял стойку. Противник подшагнул неуверенно. Шлем скрывал его глаза, но Калеб был уверен, что увидел бы в них страх.

Они стояли пару мгновений неподвижно. Имперский воин напал первый. Калеб сделал вид, что отбивает удар, но в последний момент, когда их клинки столкнулись, он расслабил руки и поднырнул под меч противника. Замах откинутым назад мечом глубоко рассек бедро имперца. Противник вскрикнул, но ответить не успел. Калеб вновь ударил мечом. На этот раз удар пришелся на руку державшую меч. Имперец заорал словно безумец. Кисть, сжимавшая рукоять меча упала ему под ноги. Калеб выпрямился и ударил наотмашь.

Кончик меча прошелся от правого плеча и вылетел под левым нижним ребром имперского воина. Из прорези шлема прыснула кровь. Враг повалился настичь. Плохо закрепленный шлем слетел с его головы.

Это был молодой паренек. Моложе чем Калеб. Гораздо. Совсем еще юнец.

Калеб застыл. Дрожь прошибла его тело. Он упал на колени рядом с телом. В глазах его стояли слезы.

Проклятая империя. Проклятый Аронгард. Ничтожное царство. Бездушные скоты. И он ввязался в это по уши.

— Калеб!

Кто-то потрепал его за плечо. Повернув голову, Калеб увидел Глормака.

— Вставай!— крикнул ему гном.— Соберись, Кэл! Негоже нам тут гинуть.

Калеб не мог оторваться от его глаз. Они были серы как у слепца. Но у Глормака ведь карие глаза?

На них налетел очередной пехотинец. Глормак ловко прикрыл Калеба и мощным ударом повалил врага.

— Калеб! Вставай!

Калеб ухватился за Амалию, крепко сжал ее в ладони. Он уже знал, кого убьет следующим.

Впереди в шагах двадцати от них сражался наездник. Его черный конь сновал меж дерущихся воинов, его хозяин неистово рубил мечом с гномами. Повадки и изукрашенный доспех выдавали в нем командира. Калеб помнил его. Именно он возглавил облаченную в латы конницу сметавшую остатки Бородачей, выживших после огненного дождя. Калеб встал и направился к нему. Командирами назначали только ярых фанатиков. Такой стоит, чтобы его убить.

Он шел медленно, не спуская глаз с всадника.

Калеб знавал таких раньше. Властных, самовлюбленных придурков, ставящих себя выше большинства человеческих жизней. Они верят лишь в то, что рождены властвовать над слабыми, что все должны костьми ложиться ради их целей. Мерзкие люди, не достойные жить.

На пути Калеба то и дело вставали противники. Он казалось, их не замечал. Легко и непринужденно парировал удары, выбивал мечи из их рук. Некоторых тяжело травмировал, но никого не убивал. Нет, следующим умрет только он. Только их предводитель.

Он пришел на чужую землю, чтобы грабить и убивать. Чтобы властвовать над здешними людьми. Чтобы его люди насиловали женщин и забирали все ценное, что было нажито жителями этой земли. Он дал в руки детей мечи, чтобы те сделали его завоевателем, страхом всех беззащитных и слабых.

Он пришел проливать кровь. Он ею умоется. Он ею подавится.

Торин гневно зарычал. Его обступили. Калеб схватил воткнутое в землю копье и запустил в одного из наседающих на гнома имперца. Гном без труда разделался с другим.

На командира имперцев наскочил Ганфли. Гном был выше своих сородичей, но не настолько, чтобы управиться с конным всадником. Он орудовал имперской алебардой – наверняка трофейной. Всадник отмахнулся от нее один раз, отмахнулся второй раз. Третьего раза не последовало. Он ловко извернулся и рубанул мечом. Ганфли остался цел, но древко алебарды надломилось. Гном отскочил, уходя от очередного удара.

В этот момент Гамфли увидел Калеба. Юноша сделал ему условный знак. Гном кивнул усмехнувшись. Они уже проделывали подобный трюк однажды. Трюк, за который гномы прозвали Калеба «безбашенным малым».

Калеб начал разбегаться. Ганфли приблизился к вертящемуся в бою всаднику и припал на одно колено. Калеб, с разбегу наскочил на тушку гнома и, оттолкнувшись, что было сил, прыгнул на имперского командира. Юноша больно ударился ухом о железный доспех имперца, но цель таки была достигнута. И без того плохо державшийся в седле наездник повалился с лошади вместе с Калебом. Калеб приземлился паршиво. Что-то проткнуло его спину. Нечто вошло неглубоко, но весьма ощутимо. Болезненно.

Противник поднялся на ноги быстрее. Благо, Амалия была все еще в руке Калеба. Он откатился в сторону, привстал на одну ногу. Мгновение спустя, тяжелый меч всадника столкнулся с выставленной наперерез Амалией. Резко вскочив на вторую ногу, Калеб нанес мощный рубящий удар сверху вниз. Имперский командир легко отразил атаку и едва не достал горло наемника в ловком выпаде. Калеб не спешил отвечать новой атакой. Противник был умен, умел и ловок. Стальная броня имперца должна была сделать его медлительным, но имперец был очень быстрым. Не хуже Калеба. А его удары были в разы мощнее.

Калеб судорожно высматривал какой-нибудь изъян в стойке противника, мелочь на которую следовало сделать акцент. Имперец не собирался стоять столбом. Он подступал ближе, выставив на уровне своей головы лезвие клинка. Острие направлялось Калебу в лицо.

Имперец вдруг кинулся вперед. Его меч прорубил жесткий липкий от крови воздух. Свист клинка сменился звоном, когда Амалия приняла удар на себя. Затем клинок наемника засвистал в ответ, но каждый раз он прерывался умелыми блоками противника.

Вот он шанс! Калеб приготовился. Гамфри налетал сзади, держа над головой раздобытый где-то имперский меч. Калеб нанес боковой удав в надежде приковать внимание имперского командира к себе, но тот неожиданно отставил ногу назад и, провернувшись вокруг своей оси, опустил меч на Гамфри. Опытный вояка-гном отразил неожиданную атаку, но противник ловко отпрыгнув назад, выбросил руку и кончик его меча вошел Гамфри в шею.

Калеб на мгновение остолбенел. Он видел, как заметались в агонии глаза Гамфри. Струйка крови, скользнувшая изо рта гнома, вернула его в реальность. Калеб зарычал как разъяренный зверь и кинулся на имперца. Имперец легко парировал все свирепые удары и контратаковав едва не оставил Калеба без руки. Юноше пришлось шагнуть назад. Когда он поднял свой взор, тяжелый имперский меч врезался в Амалию сбоку. Калеб не успел обхватить рукоять меча второй рукой, а потому не смог его удержать – Амалия отлетела в сторону. В этот момент тяжелый стальной сапог влетел ему в грудь. Стальные набойки противника вышибли дух из пылающей болью груди, юноша повалился на чей-то обезглавленный труп. Имперец занес меч для удара, но неожиданно он завопил.

Калеб опустил взгляд ниже и увидел имперский меч, воткнутый имперцу в колено. Гамфри трясущейся рукой толкал меч глубже в плоть противника. Вторая рука гнома зажимала залитое кровью горло. Имперец резко повел ногой вперед, меч Гамфри покинул рану. Пятящийся назад Калеб поднял было Амалию, но имперский командир мощным ударом выбил ее из руки юноши.

Клинок имперца завис над Калебом.

— Глупец,— надменно выплюнул имперский аристократ и занес свое оружие над головой.

Знакомый голос донесся до него раскатистым ревом:

— Калеб!!!

Юноша вдруг вздрогнул, ощутив холодное дуновение смерти на своем затылке. Страх велел Калебу закрыть глаза. Еще одно последнее мгновение ожидает его. Он подумал, что вот сейчас его жизнь промелькнет перед ним в нестерпимом потоке воспоминаний, но перед глазами была тьма. Густая словно кисель она заполонила его полусознательный разум, пошла по венам черным течением, обволокла его израненное сердце тонкими черными нитями. Эти черные паутинки сжали его сердце, боль пронизала его тело и тьма растворилась в нем и приумножилась в десятки раз. Она поглотила все. И хлынула наружу волной дикой необузданной силы.

В ушах загремел оглушающий хлопок, кожа покрылась мурашками. Приятными мурашками. Незнакомая, но пьянящая сила пронзила Калеба насквозь. В уши ударил шелест тьмы и многие сотни криков. Она была всюду. Ширилась вокруг со скоростью падающей звезды. Она разрушала все, что попадалось ей на пути. Калеб открыл глаза и опешил. Вокруг лежало множество разбросанных тел, в воздухе таяли черные сгустки дыма, покрывшие десятки метров вокруг.

Казалось, время замерло, но прошел лишь миг.

Когда тьма начала рассеиваться, Калеб осознал, что его глаза открыты. Черный мрак возник из неоткуда, но уже таял в заполненном смертью воздухе. Рядом лежало тело имперского командира. Тот не шевелился. Молодой и, в данный момент, преисполненный непониманием и страхом наемник посмотрел по сторонам.

Невдалеке из-под груды тел выбирался Торин. Естественно он ругался по-черному. Затем показалось еще несколько гномов-соратников. Они поднимались с земли, ошалело осматривая поле боя. Всего десяток, не более. Но правда была в том, что это были последние живые воины. Те, кто был жив еще до прихода тьмы. Неизвестная сила убила только имперцев. Только врагов.

И спасла их всех от неминуемой гибели.

— Что за мать-его причуда,— хрипло спросил Торин.— Как будто сама Галануаль здесь тьмой перднула.

Калеб не улыбнулся. По затылку прошелся холодок. Он ощущал его раньше. Множество, бессметное множество раз, он ощущал этот проклятый могильный холодок. Он знал, что будет дальше. Это уже происходило раньше.

Он собирался обернуться, уже зная, что увидит в сокрытом миазмами тьмы облаке. Обернуться, как оборачивался всегда. Но не смог. Что-то изменилось, помешало. Он ощутил как его ноги и руки стягиваются, словно змеи окутывают их, но взглянув на себя, ничего не увидел. Он просто сидел среди трупов. Змеи стянули конечности сильнее, что-то надавило на грудь, выдавливая из нее пропитанный смертью воздух. Паника накрыла юношу. Что-то твориться с ним. Что-то влияет на него.

— Дружок, что с тобой? Нам пора валить отсюда,— обеспокоенно заявил Торин.

Калеб зажмурился и закричал. В голове очутились чужие голоса. Шепот. Юноша затряс головой.

— Вон!— заорал он и открыл глаза…

… в которые тотчас взглянула небесная синева.

Калеб лежал на земле, там, где и лег вздремнуть. Неизвестные ему мужики стягивали его конечности веревками. Один уперся юноше коленом в грудь.

Калеб потянулся стянутыми руками к его шивороту и схватился за него.

— Он проснулся….— поведал остальным неизвестный и тут же уснул сам.

Чудодейственное снотворное, прописанное лбом Калеба в хрупкую переносицу нападавшего, прекрасно ему в этом помогло. Сам же юноша лишь хмыкнул, высвобождая руки из ослабевших пут. Он тут же подтянул ноги и треснул ими второго. Столь прекрасного эффекта как с первым, увы, не наблюдалось, но маневр дал Калебу свободу телодвижений. Юноша перекатился в сторону и привстал на одно колено. Оценил ситуацию.

Нападавших было пят…, четверо. Один уже сладко посапывал возле его вещмешка. Трое стояло недалеко перед ним с оружием наголо. Четвертый отходит от оплеухи, полученной от солдатских сапог. Меча, там, где Калеб его оставил, не оказалось. Он осознанно перекатился в эту сторону, надеясь, что стервятники не додумались забрать оружие. Эти додумались.

Юноша осмотрелся, разыскивая глазами свою красавицу. Амалия почивала в ножнах в руке у одного из бандитов.

— Идиоты,— почти что, обреченно буркнул бандит.

— И не поспоришь,— кивнул ему Калеб. В сапоге кинжала он тоже не чувствовал. Значит врукопашную. Этого Калеб не любил. И не очень умел. Опуская все банальные вопросы типа «кто вы?» или «что вам надо?» парень спросил:

— Почему не убили?

— Хотели допросить,— мрачно признался бандит державший Амалию.

— Хм, жадность,— покачал головой юноша.— Вдвойне идиоты.

Бандит, стоявший слева от него, кинулся вперед. Он замахнулся коротким клинком. Калеб расслабился и позволил себе кувыркнуться назад. Затем он наклонил туловище и голову влево, как раз вовремя, чтобы уйти от удара наискось. Снова откатился. Влево.

Противник накинулся вновь, но слишком долго держал руку занесенной. Калеб подшагнул и заблокировал левой рукой запястье бандита. Правая рука прилетела бандиту прямиком в харю, но на это раз удара не хватило. Бандит пошатнулся, но не упал. Он ответил Калебу ударом вбок.

С другой стороны накинулся еще один. Он хотел рубануть Калеба по спине, но у юного путешественника было неплохо со смекалкой, поэтому Калеб отразил удар клинком первого бандита. Тот ударил Калеба снова. На этот раз в лицо. Рука у бандита была тяжелая и Калеб пошатнулся. В следующее мгновение они схватили его под руки.

Говоривший с ним бандит достал из ножен Амалию и подошел ближе.

— Моим же оружием? Жестоко,— признал Калеб, выплевывая кровь из разбитой губы.

Бандит ничего не сказал. Он осмотрел клинок внимательным взором, повернул в руке. По его виду было понятно, что меч пришелся ему по вкусу. Впрочем, едва ли он мог представить себе ценность этого клинка. Бандит подошел ближе.

— А ну пустили этого балбеса!— Проревел Торин вылетая из-за дерева с топором на перевес.

Мгновение Калеб удивленно наблюдал за тем, как быстро к ним несется гном. Затем, когда внимание противников было обращено на кучу бородатого ошалелого безумия, которую представлял собой его напарник, Калеб высвободил одну руку, ногой ударил мужика в живот. Второму, который еще держал Калеба, досталось прямиков в нос. Затем Калеб отобрал меч в первого и ударил им второго. Тот охнул и осел наземь.

Бандит с Амалией замахнулся на Торина мечом. Гном хитро уклонился и тут же воткнул лезвие топора бандиту в бок. Затем он выдернул его и ударил еще. Теперь прямиком по черепу. Амалия безвольно упала на траву.

Пока Калеб протыкал трофейным оружием его же владельца, на него обрушилась тушка мужика, которому он заехал сапогами. Все это время он сидел на земле, но когда увидел, как Калеб высвобождается, кинулся на него с ножом. Калеб не успел извлечь клинок из убитого, потому оставил его в теле и блокировал удар, которым противник намеревался его вспороть. Он тут же получил ногой в живот, и едва не получил ножом сбоку, но вовремя увернулся.

Торин собирался было помочь Калебу, заехав бандиту топором в затылок, но еще один из нападавших, которого Калеб оглушил самым первым, наконец, пришел в себя. Оружия у него не оказалось, поэтому он с разбегу врезался в Торина сзади. Они оба упали и покатились по земле к краю небольшого утеса, на котором Калебу приспичило вздремнуть. Спустя один удар сердца они упали вниз.

— Торин!— вскрикнул Калеб, увидев как клубок из двух тел, исчез из виду. Послышались ругань и крики боли.

Калеб продолжил бороться за свою жизнь. Последний оставшийся на утесе неприятель оседлал Калеба и пытался пришпилить его к земле своим нелепым ножом. Пусть нелепым, но наверняка безумно острым. Наемник держал нож на расстоянии от себя, но с каждой секундой кончик оружие близился к его груди. Бандит был более крупным, сдерживать его было нелегко.

Оба засопели. Пот врага падал Калебу на глаза. Вонь изо рта бандита тоже ему не помогала. Казалось, еще мгновение и мышцы лопнут от напряжения словно струны. В голове металось две мысли мешающие сосредоточиться на приближающейся смерти. Что с Торином? И что будет с ним?

Ответы на оба вопроса пришли одновременно. Над головой возник Торин. На лице его был праведный гнев, в руках окровавленный топор. Один удар и на лицо Калеба капнула кровь. Много крови. Множество крови.

Калеб сбросил с себя мертвую тушу. Торин подал ему руку. Юноша принял ее без заминки.

— Глупость, наверное, скажу, но я рад тебя видеть,— признал Калеб доставая из кармана старый платок покрытый пятнами засохшей крови. Он протер им лицо.

— Еще бы.— Торин сел на землю.

— Как ты узнал?— спросил Калеб садясь рядом.

Гном хмыкнул.

— Твоя подружка со шрамом шепнула.

— Лайла?

— Ага. Ввалилась в мою комнату без стука. Точь в точь как ты. Женивьев с койки свалилась от неожиданности. Она услышала треп этих ублюдков утром, сразу после твоего ухода. Они хотели тебе обчистить. Узнали про наше маленькое богатство.

— Негодяи,— покачал головой юноша.

Потом сидели молча. Сидели. Сидели. Сидели.

Солнце поднималось все выше. Трупы негодяев уже давно остыли и понемногу начали слетаться вороны.

— Сколько раз мы уже спасали задницы друг друга?— спросил неожиданно гном.— Десятки? Сотни?

— Уже на сотни перешли, наверное.

— Да,— протяжно выдохнул Торин.— Это утомительно. Мы подустали от этого. Я подустал. А ты, Калеб?

— Я никогда не устану спасать твою конопатую задницу,— покачал головой юноша.

— Ну вот. Теперь я чувствую себя плохим другом.

— Полагаю, ты возвращаешься в «Котел»?

— Да, возвращаюсь. Поваляюсь еще денек-другой с Женивьев. Наберусь сил перед славным путешествием. Кальма далеко?

— Завтра к вечеру буду на месте.— Калеб усмехнулся.— Если ничего не приключится.

— Будь начеку, Калеб. Имперцы все еще ищут тебя. А меня не будет рядом, чтобы прикрыть твою спину.

— Я знаю. И буду настороже.

Торин встал. Поправил пояс и заткнул за него свой топор.

— Что ж, тогда я пойду. У нас, мой друг, обоих есть неотложные дела, так что не будем их откладывать. Ты гонись за своим друидом, я поспешу к своим потрахушкам. Отдохну немного от тебя.

— Спасибо за все.

Торин махнул на Калеба рукой.

— Та ладно, было весело,— признал гном и потопал к деревьям, туда, откуда так свирепо выбежал.

— Я могу надеяться, что когда-нибудь ты вновь спасешь меня?

Горец обернулся.

— Да. Я думаю, да. Когда-нибудь, когда ты похвастаешься мне своими новыми глазами, я буду готов спасать тебя вновь. Я буду знать, что все это не напрасно.

И Торин ушел. И Калеб ушел. Вороны были этому рады. Вороны приступили к пиршеству.

Глава 16.

Когда лесник услышал ЭТО, было раннее утро. На улице было еще темно. Он вышел выпить холодной воды из колодца и подносил ведро к устам, когда из полумрака деревьев вокруг донеслось:

Течет ручеек, я люблю ручейки.

Они веселы, ветвисты.

И птичка поет, я их тоже люблю.

Они весьма голосисты.

Ведро вывалилось у лесника из рук, облив его голый торс ледяной водой и больно ударив по груди. Он весь задрожал, но не потому, что было холодно.

Обеспокоенным, почти, что испуганным взором он осмотрелся вокруг. Лесник никого не заметил, но нежный голос, который разносил песенку по лесу, звучал где-то совсем близко. Казалось, некто поющий стоял за первой парочкой деревьев от лесника.

Когда первый куплет песенки был окончен, голос исчез. Лесник неуверенно подошел к тому месту, где как он думал, скрывался владелец чудного детского голоска. Знакомого голоска, который он хорошо знал и любил, владелица которого нынче таилась бездыханная в безымянной могиле вместе со своим собственным убийцей.

За деревьями никого не оказалось. Лесник с немалым облегчением вытер выступивший со лба пот. Он осмотрелся вокруг, но не увидел ничего кроме тихого спросонья леса и не успевшего еще раствориться рассветного полумрака. Лесник громко выдохнул. Все еще осматриваясь, он побрел обратно к хижине.

Все время пока он шел до входной двери, ему казалось, что чей-то упорный взгляд буравит его покрытую гусиной кожей спину. Очутившись на пороге, он еще раз неуверенно оглянулся. Как и прежде, за спиной ничего не оказалось. Никого не оказалось.

«Что за чертовщина?» подумал он, усаживаясь на табурет. Его потерянный взгляд безвольно упал на входную дверь, словно ждал, что в нее вот-вот кто-то постучится.

Поразмыслив немного, он встал, сдвинул шкаф и спустился в свой потайной подвал. Там было пусто. Даже слишком пусто для него. Он привык, что там копошиться в земле Оро или умоляет отпустить Эрик, но сейчас там было так тихо, что казалось можно услышать гадов, ползающих в земле за выложенными камнем стенами подвала. Было слишком тихо, чтобы чувствовать себя уютно.

Лесник зажег факел на стене и сел за стол. На углу стояла одна-единственная книга. Он потянулся к ней. Он открыл ее и немного пролистал. Свет падал так, что книга находилась в его тени, но там и не было чего читать. Она была совершенно чистой. Ни единого слова, ни единой буквы еще не поселилось на желтоватых страницах. Лесник усмехнулся. Этот дневник казался ему совершенно голым, не убранным в его мысли и переживания. Пустой сосуд не стоящий внимания и времени.

Он был ему необходим. Сосуд, в который можно излить неспокойную душу. Лесник вновь осмотрел стол. Таких сосудов еще недавно было много. Десятки. Теперь ни одного. Он все сжег в камине наверху, в тот же день когда избавился от Эрика. Стер все следы несчастного пограничника и столь же несчастного Оро. Однако, то что их не было здесь, еще не значило, что он сможет спать спокойно. Он был рад, что они больше не обременяют его жизнь, но… покоя он еще не обрел.

В первую ночь ему приснилась Катья. Она пела ту самую песенку, что он слышал сегодня у колодца. Пела красиво, но грустнее обычного. Она гуляла по кладбищу, пока не зашуршали кусты. Она испугалась, но что случилось дальше, лесник не увидел. Он проснулся.

Однажды ему приснился и Эрик. Во сне Эрик встретился со своей возлюбленной Мартой, и они были счастливы. Это был прекрасный сон, но после минутного умиления, лесник почувствовал вину и отвращение к себе. И потому возненавидел этот сон всей своей душой.

Единственным кто не снился леснику был Оро. И лесник был тому рад.

Он некоторое время рассматривал пустующие страницы нового дневника и таки решился. Зажег свечи на подсвечнике и мокнул перо в чернила. На мгновение он задумался, и капля чернила окрасила страницу расплывшейся черной кляксой. Лесник не обратил на это ни малейшего внимания.

Дорогая Миранда,

Я так давно тебе не писал. Кажется, уже целую вечность, но прошла всего неделя. Я очень виноват перед тобой и прошу искреннего прощения. Я не справился. Я совсем не справился со своей обязанностью оберегать Оро. И что ужаснее всего, я этому рад. Он отравлял мою жизнь многие годы, и я терпел это. Но Катья…. Этого я простить не мог. Я знаю, ты злишься, но я надеюсь, ты меня поймешь. Я также надеюсь, что Оро обрел покой, и вы вскоре увидитесь с ним. Возможно, вы уже вместе, и сейчас, наблюдая за мной, ты невольно рада тому, что случилось. Я вернул тебе твоего мальчика, пусть ты и просила беречь его жизнь.

Сейчас я потерян. Смерть Катьи. Смерть Оро. Это не дает мне ни минуты покоя. Мне кажется. Я еще не могу говорить с уверенностью. Я только знаю, что сейчас все выглядит совсем иначе, чем прежде. Я никогда еще не был так свободен. Я просыпаюсь по утрам и мне не приходиться больше думать о том, как его кормить и прятать. Я даже ощущаю некую пустоту из-за этого, но не поддаюсь ей. Думаю, может мне завести кур, чтобы было за кем присматривать.

Мне очень жаль. Я снова буду писать тебе каждый день. Надеюсь, ты не покинешь меня.

С любовью, твой лесник.

Он улыбнулся, отложив перо в сторону. Ему казалось, писать будет сложнее обычного. Это оказалось не так. Как и прежде он легко выложил Миранде все, что его беспокоило, и теперь он мог вздохнуть спокойно.

Лесник закрыл дневник и отложил его в сторону, как откладывал десятки других до него. Следом под его тяжелым дуновением погасли огоньки на свечах. Он потушил факел и поднялся назад в хижину. Ему захотелось вздремнуть еще.

Во сне он снова слышал Катью. Снова слышал ее песенку, как словно она была совсем рядом. Он видел ее меж деревьев и следовал за ней, оставаясь немного позади. Он не старался идти тихо, но она словно не замечала его. Голос ее был преисполнен смертной тоской, мелкие шажочки, словно обреченно, вели ее куда-то по тропе. К кладбищу.

Сон закончился внезапно, но лесник не помнил на чем. Он знал, что видел больше, но реальность задавила картины прошедшего сна. Лесник протер залипшие глаза пальцами.

Впереди есть гора, она велика.

Она не проста и скалиста.

У подножья ее поляна легла

Она широка и цветиста.

О, как я люблю, о, как я люблю,

Свой дом родной, свой край.

Хочешь – бесись, хочешь – гуляй,

Хочешь – с друзьями играй.

Слова песенки врезались в уши неожиданно и четко, лесник подскочил с места и замер. Кто-то пел за дверью. Кто-то стоял на пороге и выпевал знакомые всему окрестному населению слова детской песенки. И голос снова принадлежал Катье.

Лесник подскочил к двери, схватил топорик упертый в стену и приготовился. Кто-бы ни был этот человек за дверью, он знал что-то, чего ему знать не следовало. Лесник рванул ручку двери на себя.

Снаружи никого не оказалось.

Поиск по сайту: