ИЛИ ПРОЗА-ПАРАЗИТ В СТИХОТВОРНОМ ТЕЛЕ

Начнем с того, чем пьеса заканчивается. Вспомним слова Горацио сразу после воцарения Фортинбрасса:

Горацио:

И я скажу незнающему свету,

Как все произошло <...>

...Все это

Я изложу вам.

Фортинбрасс:

Поспешим услышать

И созовем знатнейших на собранье.

А я, скорбя, свое приемлю счастье;

На это царство мне даны права,

И заявить их мне велит мой жребий.

Горацио:

Об этом также мне сказать придется

Из уст того, чей голос многих скличет;

Но поспешим <...>

(перевод М.Лозинского)

Воспользуемся английским текстом (вторая, наиболее полная редакция "Гамлета" 1604 года издания). Последняя фраза вышеприведенной цитаты (3891-я строка) выглядит так:

"But let this same be presently perform'd." (Но давайте именно это немедленно представим/сыграем).

В первой редакции 1603 года еще определеннее: "...looke vpon this tragicke spectacle" (...посмотрим сей трагический спектакль).

У Лозинского же от всей строки остается "Но поспешим".

Перед нами не что иное, как перенесенный в конец пьесы пролог, и Горацио выступает не только в роли Пролога - актера, заявляющего тему предстоящего представления, - но и рассказчиком, по существу, автором пьесы, которую он готов сейчас же представить новому королю Дании Фортинбрассу. Но мы уже заметили, что пьеса делится на поэтическую и прозаическую части, и должны быть осторожны в вопросе авторства. Пока что мы можем говорить лишь о том, что Шекспир назначил своего героя Горацио "сочинителем" поэтической версии. Этот факт, кстати, не находит объяснения у Баркова - действительно, если автором стихов пьесы является Гамлет, зачем ему вводить в свое сочинение еще и автора Горацио? А ведь именно в поэтической версии умирающий Гамлет говорит:

"...Горацио, я гибну;

Ты жив; поведай правду обо мне

Неутоленным".

Мало того, он поручает Горацио передать Фортинбрассу самое ценное - собственный голос за избрание Фортинбрасса королем Дании:

"Избрание падет на Фортинбраса;

Мой голос умирающий - ему;

Так ты ему скажи..."

Итак, в самом конце пьесы (а, по сути, в ее прологе) Горацио заявляет себя самым близким другом принца Гамлета, его душеприказчиком, которому умирающий принц дал право рассказать обо всем, что произошло, и объявить его последнюю волю. Но так как весь этот диалог происходит в самом конце пьесы, то читатель вправе предполагать, что закончил читать именно тот поэтический вариант событий, который рассказал Фортинбрассу Горацио. И это сразу меняет наше отношение к пьесе. Шекспир сделал тонкий литературно-психологический ход - теперь мы вынуждены вернуться и перечитать пьесу заново, уже зная о том, что автором стихотворной части является Горацио.

В связи с "половинным" авторством Горацио - небольшое отступление в профессиональное литературоведение. Известный шекспировед Михаил Морозов в своей книге "О Шекспире" привел пример мучений переводчиков (да и самих носителей языка) с текстами Барда. Это лыко в нашу строку. Речь идет о двух строчках в самом начале пьесы (пер. Лозинского):

27 Bar. Say, what is Horatio there?

(Барнардо: Что, Горацио с тобой?)

28 Hora. A peece of him.

(Горацио: Кусок его.)

Морозов пишет: "...В переводе "Гамлета" Лозинским... Горацио... в ответ на вопрос Барнардо, он ли это, дает следующий таинственный ответ: "Кусок его". Не более понятно и у Радловой: "Лишь часть его". Эта бессмыслица имеет за своими плечами почтенное прошлое...."Отчасти" (Кронеберг). "Часть его" (Кетчер)...."Если не весь, то частица его" (Каншин). Переводчики как бы боялись принять определенное решение". Морозов сомневается в современном ему толковании Довера Уилсона (носителя языка!), "согласно которому Горацио шуточно намекает, что замерз и обратился в ледышку". "Лично нам кажется, - пишет Морозов, - что... прав был Полевой, когда перевел: "Я за него".

Теперь и мы можем вмешаться в этот странный спор - странный потому, что, оказывается, по этому вопросу нет единогласия и среди английских шекспироведов. Учитывая наше предположение о том, что автором стихотворной части пьесы является Горацио, и принимая во внимание, что a peece (piece) кроме части/куска означает и небольшое литературное произведение, пьесу, мы теперь "с полным правом" можем перевести A peece of him как Пьеса от него, Его пьеса! Впрочем, это не принципиально, и мы не призываем относиться к такому переводу слишком серьезно... Кажется, и так достаточно доказательств тому, что пьеса (стихотворная ее часть) действительно его, Горацио.

Принято считать, что опечатки, которых множество в прижизненных изданиях Шекспира, есть всего лишь следствие нерадивости наборщиков и невнимательности редакторов. Вполне возможно это так в действительности. Но кто даст гарантию, что некоторые из них не задуманы самим автором? Такой гарантии нет, поэтому придется рисковать, обращая внимание на некоторые "говорящие" опечатки и пытаясь их расшифровать.

В первой редакции 1603 г. имя Горацио несколько раз пишется как "H oratio " (так к нему обращается Гамлет) - и это не ошибка наборщика, как думают многие. Литера "H" в латинском языке заменяла некоторые часто употребляемые слова, такие как habet (хранить), heres (владелец, наследник); в свою очередь oratio означает речь, дар речи. Учитывая аналогию с именем римского поэта Горация, можно предполагать, что шекспировский Горацио заявлен в пьесе в двух ипостасях - как хорошо владеющий поэтической речью и как хранитель речи Гамлета, свидетель и участник событий, который о них расскажет. Там же сам Гамлет подается как H amlet - что можно перевести как литературный наследник принца Амлета, героя повести XII века Саксона Грамматика, в которой впервые появился сюжет о датском принце, мстящем за смерть отца. В свою очередь Амлет восходит к Омлоти. Михаил Морозов пишет: "Исследователи разложили это слово на составные части; собственное имя Анле и Оти, что значит "неистовый", "безумный".

Тогда H amlet может означать наследник Анле-сумасшедшего. Кто этот сумасшедший, которому наследует наш герой, пока неясно, как неясно вообще, имеет ли право на жизнь такая трактовка имени. Но мы должны быть терпеливыми - впереди ждут ребусы куда более сложные.

Итак, мы определили, что в условном пространстве шекспировской пьесы разворачивается внутреннее представление, автором которого, как оказалось, является Горацио. Самое простое - предположить, что под именем Горацио Шекспир вывел себя, и рассматривать всю пьесу сквозь этот обманчиво-прозрачный кристалл. Однако не будем торопиться - мы еще не поняли, какую роль играют прозаические вставки.

Строгий филолог здесь не преминет сделать замечание - если речь идет о мениппее, то правильнее говорить о прозаическом тексте, куски которого скреплены стихотворными вставками. Именно так, в классическом, "менипповом" духе, и рассматривал пьесу Шекспира Альфред Барков. Но мы, будучи полными профанами в филологии, все же не станем торопиться с исправлением нашего "обратного" посыла.

Вспомним о времени появления "Гамлета". Историки литературы относят его создание ко времени между 1598 и 1602 годами. В списке произведений Шекспира, опубликованном в 1598 году "Гамлета" еще не было, а в июле 1602 года "Месть Гамлета, принца Датского" была зарегистрирована в Палате книготорговцев. Первая печатная версия датируется 1603 годом, вторая - значительно расширенная - 1604-м, но есть достоверные свидетельства, что эта пьеса уже игралась в 1601 году. А отрезок английской истории 1601-1603 гг. чрезвычайно значителен. Он начинается неудачным восстанием (8 февраля 1601 года) под водительством графа Эссекса, фаворита королевы Елизаветы (до сих пор нет единого мнения - был ли он любовником престарелой королевы или ее незаконнорожденным сыном). Восстание было подавлено в самом начале, и графа по указу королевы казнили. Сама Елизавета пережила своего любимца на два года. В 1603 году она умирает, и власть ее переходит к Якову (Джеймсу) VI, королю Шотландии и сыну Марии Стюарт, казненной Елизаветой в 1587 году.

Пьеса, созданная в такое исторически сложное, переломное время просто обязана нести в себе отношение автора к событиям, свидетелем или участником которых он был. Но в то время сделать это напрямую было просто невозможно - существовал даже королевский указ, накладывающий запрет на отображение в пьесах действующих монархов и других лиц королевской фамилии. В таких жестких цензурных условиях не могло не процветать уже упомянутое искусство стеганографии - и о нем нужно помнить, чтобы вставная проза превратилась из авторского огреха в полное смысла сообщение, вложенное в поэтический текст. Конечно, это не утверждение, а, пока лишь предположение - но предположение самое естественное.

Здесь следует добавить, что Шекспир в случае с "Гамлетом" (как, впрочем, в случаях с большинством его пьес) "пришел на готовенькое" - я не имею в виду историю датчанина Саксона Грамматика (Saxo Grammaticus, Gesta Danorum или Historia Danica, XII в.), или ее пересказ французом Бельфоре (FranГois de Belleforest, Histoires Tragiques, 1576), - но говорю о пьесе, созданной в конце 80-х - начале 90-х годов XVI столетия. Все исследователи единодушно приписывают авторство того "Пра-Гамлета" Томасу Киду (1558-1594), английскому поэту и драматургу. Есть упоминание, что этот "Гамлет" шел на сцене в 1589 году. Кстати, это Кид, автор "Испанской трагедии" впервые ввел в английскую драматургию темы мести и призрака, вещающего правду, а также пьесу в пьесе. В 1593 году могущественный Тайный совет пытками выбил из него показания на Кристофера Марло, с которым Кид некоторое время жил в одной комнате. Нужно заметить, что Марло первым применил в английской драме прозо-поэтическое мениппейное деление.

С достаточной уверенностью можно сказать, что скелетом поэтического "тела" нашего "Гамлета" послужил сюжет, знакомый тогдашнему зрителю. Похоже, говорят шекспироведы, что это пересказ пьесы Кида, исполненный Шекспиром в своей творческой манере. В таком случае мы можем считать, что в чужую, по сути, пьесу Шекспир внедрил прозу-паразита, несущую собственную смысловую нагрузку, и поддерживающую свою жизнеспособность сюжетной кровью пьесы-хозяина. Сравнение, конечно, неблагозвучное, однако фактически оправданное.

Итак, вслед за Альфредом Барковым, мы поделили пьесу на две части - поэтическую, автором которой Шекспир "на наших глазах" назначил Горацио (так предварительно мы считаем, исходя из пролога-эпилога), и прозаическую, автора которой мы пока не знаем, но подозреваем, что в прозе изложена версия событий, отличающаяся от версии Горацио.

Что касается правил мениппеи, то я все же настаиваю: в данном случае вставной является проза - потому что вставлена она в пусть и откорректированный, но чужой, стихотворный текст "Пра-Гамлета", хорошо знакомый театральному зрителю елизаветинской эпохи.

И еще: по правилам античной мениппеи стихотворная часть произведения всегда является своего рода ложью, в которой объект сатиры восхваляется, тогда, как в прозе описывается истинное отношение автора к своему герою. Будем считать, что Шекспир в своей пьесе не отступил от хорошо известных ему правил менипповой сатиры. С этим убеждением и приступим к чтению прозы "Гамлета".

Поиск по сайту: