Размышляй о смерти. Нам нужно научиться размышлять о смерти. Кто научился смерти, тот перестал быть рабом»

И еще: «Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни. Я не ловлю его, словно он последний, но смот­рю на него так, что, пожалуй, он может быть и последним. Я готов уйти и потому радуюсь жизни, что не беспокоюсь, дол­го ли еще проживу. Старайся ничего не делать против жела­ния. В ком есть охота, для того необходимости нет. Несчас­тен не тот, кто делает по приказу, а тот, кто против желания. Научим же нашу душу хотеть делать то, что требуют обстоя­тельства; и прежде всего без печали думать о нашей кончине». И опять здесь прослеживаются идеи гештальттерапии о психической зрелости. К зрелым личностям пред­ставите­ли этого направления относят тех, кто приспосабливается к обстоятельствам и изменяют (усовершенствуют) себя.

Блестящ призыв Сенеки к умеренности: «То, что требу­ет природа, доступно и достижимо... <...> Кому в бедности хорошо, тот богат». «Не поступай подобно тем, кго желает не усовер­шен­ствоваться, а быть на виду, и не делай так, чтобы в твоей одежде и образе жизни что-нибудь бросалось в глаза. Пусть изнутри мы будем иными — снаружи мы не должны отличаться от людей. Пусть вошедший к нам в дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, который глиня­ной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам. И надежда, и страх присущи душе не­уверенной, тревожимой ожиданиями будущего. А главная при­чина надежды и страха — наше неумение приспо­саб­ливаться к настоящему и привычка засылать наши мысли далеко впе­ред. Нас мучает и будущее, и прошедшее. И никто не бывает несчастен от нынешних причин». Невооруженным глазом здесь видны идеи гештальттерапии и принцип жить «здесь и теперь».

И еще: «Кто заботится о будущем, тот потеряет настоящее, чем мог бы наслаждаться... Есть ли что более жалкое и более глупое, чем бояться заранее? Что за безумие — предвосхищать соб­ствен­ное несчастье? Кто страдает раньше, чем нужно, — страдает больше, чем нужно».

Сенека призывал заниматься философией, своим духов­ным хребтом. «Если ты занимаешься философией — это хорошо, потому что только в ней — здоровье, без нее больна душа, и тело, сколько бы в нем ни было сил, здорово так же, как у безумных и одержимых (выделено мною. — М. Л.). Так прежде всего заботься о том, настоящем здоровье. Упражнять­ся только для того, чтобы руки стали сильнее, плечи — шире, бока — крепче, — это занятие глупое и недостойное образованного человека. Сколько бы тебе ни удалось накопить жиру и нарастить мышц, все равно ты не сравнишься ни весом, ни телом с откормленным быком. К тому же груз плоти, вырас­тая, угнетает дух и лишает его подвижности. Не изучая муд­рости, нельзя жить не только счастливо, но даже и сносно, ибо счастливой жизнь делает совершенная мудрость, а сносной — ее начатки...

Философия выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что сделать и от чего воздержаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет бесстрашия и уверенности. Если есть в философии что-то хорошее, так это то, что она не смотрит в родословную. Благородство духа доступно всем. Для этого мы достаточно родовиты... Менять надо не тело, а душу! Пусть бы ты уехал за широкие моря — за тобою везде, куда бы ты ни приехал, последуют твои пороки». То же самое от­ветил на чей-то вопрос Сократ: «Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если повсюду ты таскаешь самого себя». Сколько ни разъезжай, все пропадет впустую. От себя не убежишь! Надо сбросить с души ее груз, а до того тебе ни одно место не понравится».

Сенека утверждает, что надо жить в соответствии с зако­нами природы: «Если ты в жизни сообразуешься с природой, то никогда не будешь беден, а если с людским мнением, то никогда не будешь богат. Природа желает малого, людское мнение бесконечно многого. Излишества лишь научат тебя желать еще большего. Естествен­ные желания имеют предел, порожденные ложным мнением — не знают на чем остановить­ся, ибо все ложное не имеет границ». Как перекликается это положение с мнением К. Хорни о том, что у невротика фор­мируется «идеальное Я», долженствования и тре­бо­ва­ния ко­торого не знают границ! И еще: «Неужели природа, дав нам такое небольшое тело, наделила нас ненасытной утробой так, что мы побеждаем алчностью самых огромных и прожорли­вых зверей? Ничуть нет! Природа довольствуется малым! Много ли воздается природе? Нам дорого обходится не наш голод, а наше тщеславие. Тех... кто подчиняется желудку, мы должны при­числить не к людям, а к животным, а некоторых даже не к живот­ным, но к мертвецам. Жив тот, кто многим приносит пользу, жив тот, кто сам себе полезен».

Для одного моего пациента эти слова послужили нача­лом инсайта.

Вот его письменный отчет.

«Когда я услышал эти слова Сенеки, то вдруг понял, что даже когда ем в одино­честве, как бы хочу доказать другим, что я не хуже их. Я перестал гоняться за деликатесами, меньше ходить на вечерин­ки, больше заниматься собой, совершен­ствоваться в своей специ­альности. Расходы на еду заметно уменьшились, я даже похудел, на что уже перестал надеяться. Квалификация моя росла, другим я стал приносить больше пользы, да и доходы возросли».

А вот отрывок, в котором предвосхищены идеи «сценар­ного анализа» Э. Берна.

«И теперь ты желаешь того же, что желала тебе кормили­ца или дядька, или мать? Да, мольбы близких для нас — все равно, что мольбы врагов: ведь мы выросли среди родитель­ских проклятий. Пусть боги услышат и нашу бескорыстную просьбу за себя».

Сенека призывает заниматься собой. «Есть благо и в нем же источник и залог блаженной жизни: полагаться на себя. Если я хочу позабавиться чьей-нибудь глупостью, то искать мне далеко не надо: я смеюсь над собой. Наша беда не при­ходит извне: она в нас, в самой нашей утробе. И закоренелые пороки для меня не безнадежны. Нет ничего, над чем не взя­ла бы верх упорная работа». Сенека вместе с другими фило­софами древности полагал, что самое важное достижение — это стать самому себе другом. Эти идеи прослеживаются у Фромма в его работе «Человек для себя».

«Знать свой изъян — первый шаг к здоровью», — цитиру­ет Эпикура Сенека и добавляет: «Сперва следует изобличить себя, потом исправиться... Поэтому сколько можешь, сам выводи себя на чистую воду, ищи против себя улик. Сначала выступи обвини­телем, потом — судьей и только под конец — ходатаем». Сравни это высказывание с положением К. Хор­ни, которая считала одной из основных задач психотерапев­та — познакомить пациента со странным незнакомцем — самим собой. И ведь основной задачей всех психо­аналити­ческих методов лечения является разрушение психологи­ческих защит и уничтожение болезненных комплексов, которые эти защиты прикрывают.

Особенно Сенека призывает развивать разум, ибо «нет мирного покоя, кроме того, что даруется нам разумом... Ра­дость удел лишь одних мудрецов: ведь она есть некоторая при­поднятость души, верящей в собственные и подлинные блага.

Для глупости нигде нет покоя: сверху и снизу ее подстере­гает страх, все, что справа и слева, повергает ее в трепет, опас­ности гонятся за ней и мчатся ей навстречу; все ей ужасно, она ни к чему не готова и пугается даже подмоги. А мудрец защи­щен от набега вниманием: пусть нападают на него хоть бед­ность, хоть горе, хоть бесславье, хоть боль — он не отступит, но смело пойдет им навстречу, пройдет сквозь их строй.

Глупость держит нас так упорно, во-первых, потому, что мы даем отпор ей робко и не пробираемся изо всех сил к здоро­вью; во-вторых, мы мало верим найденному мудрыми мужа­ми. Никто из нас не погрузился в глубину.... А больше всего нам мешает то, что мы слишком скоро начинаем нравиться самим себе. Стоит нам найти таких, кто назовет нас людьми добра, разумными и праведными, — и мы соглашаемся с ними. Нам мало умеренных похвал: мы принимаем все как должное, что приписывает нам бесстьщная лесть...

Я научу тебя, как узнать, что ты еще не стал мудрым. Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен: он живет наравне с богами. Если ты не бываешь печален, если никакая надежда не будоражит твою душу ожиданием буду­щего, если днем и ночью состояние твоего духа, бодрого и довольного собою, одинаково и неизменно, значит, ты достиг высшего блага, доступного человеку. Но если ты отовсюду пытаешься получить всяческие удовольствия, то знай, что тебе так же далеко до мудрости, как до радости. Ты мечтаешь до­стичь их, но заблужда­ешься, надеясь прийти к ним через бо­гатство, через почести, словом, ища радости среди сплошных тревог. Радость — цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Один ищет ее в пируш­ках, другой — в честолюбии, третий — в любовницах, тот в свободных науках и словесности, ничего не исцеляющей. Всех их разочаровывают обманчивые и недолгие услады. Так пой­ми же, что дается мудростью: неизменная радость. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости, ведь мудрец без радос­ти не бывает. Любители роскоши каждую ночь — как будто она последняя — проводят в мнимых радостях. А та радость, что дается богам и соперникам богов (мудрецам), не иссяка­ет. Она бы иссякла, будь она заемной, но, не будучи чужим подарком, она не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, то ей не отнять».

Вот еще некоторые мысли, созвучные идеям экзистен­циального анализа и логотерапии, помогающие при лече­нии депрессивного невроза, возникшего после потери близ­ких людей.

«Пусть при утрате друга глаза не будут сухими и не струят потоков: можно прослезиться — плакать нельзя».

«Мы ищем в слезах доказательства нашей тоски и не под­чиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. Никто не печалит­ся сам для себя! И в скорби есть доля тщеславия! «Так что же, — спросишь ты, — неужели я забуду друга?» — Недолгую память обещаешь ты ему, если она минет вместе со скорбью! Скоро любой повод разгладит морщины у тебя на лбу и вызо­вет смех. Едва ты перестанешь следить за собой, как личина скорби спадет: ты сам сторожишь свое горе, но оно ускольза­ет из-под стражи и иссякает тем раньше, чем оно было ост­рее. Постарайся, чтобы намять об утраченных нам была от­радна... <…> Для меня думать об умерших друзьях отрадно и сладко. Когда я был с ними, я знал, что я их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной. Так будем наслаж­даться обществом друзей — ведь неизвестно, долго ли оно нам будет доступно... Горше всех рыдает тот, кто не любит их [друзей], пока не утратит! Они потому и скорбят так безудержно, что боятся, как бы кто не усомнился в их любви, и ищут по­здних доказательств своих чувств».

Удивительно тонкое наблюдение. Но Сенека ошибает­ся, считая, что мы плачем для других. Скорбь об усопшем искренняя на уровне сознания, но часто на самом деле смерть близкого человека — просто удобный для неосозна­ваемых механизмов психологической защиты повод изба­виться от эмоционального напряжения и одновременно оставаться пассивным.

Клинический пример.

Молодая женщина в течение нескольких лет ежедневно ходила на могилу мужа и горько рыдала. С мужем она прожила всего 10 дней. Выглядело это, конечно, очень красиво. Но анализ показал, что в дни замужества у нее возникло выраженное отвра­щение к интимным отношениям. Слезы и скорбь избавляли ее от необходи­мости устраивать личную жизнь, ибо неудачный опыт пугал ее.

Но вернемся к Сенеке.

«Если у нас есть еще друзья, то плохо мы к ним относимся и не ценим их, коль они не могут утешить нас, заменив одно­го погребен­ного; если же он был единственным нашим другом, то не фортуна перед нами виновата, а мы сами: она у нас от­няла одного, а другого мы не добыли. И потом, кто не мог любить больше, чем одного, тот и одного не слишком любил. Ты схоронил того, кого любил, ищи кого полюбить! Лучше добыть нового друга, чем плакать!

Если скорби не прекратит разум, то ей положит конец вре­мя; однако для разумного человека утомление скорбью — по­зорнейшее лекарство от скорби. Так что уж лучше сам оставь скорбь раньше, чем она тебя оставит, и поскорей перестань делать то, чего не сможешь делать долго. <...>

Ничто не становится ненавистно так быстро, как горе; не­давнее находит утешителя... застарелое вызывает насмешку. И не зря: ведь оно или притворно, или глупо... Что может слу­читься всякий день, может случиться и сегодня. Так будем же помнить о том, что скоро отправимся туда, куда отправились оплакиваемые нами. И, может быть, те, кого мы мним исчез­нувшими, просто ушли вперед... <...> Теряем мы не друзей, не детей, а их тела. Мудрого не удручает утрата детей или дру­зей: он с тем же спокой­ствием переносит их смерть, с каким ждет своей, и как своей смерти он не боится, так и о смерти близких не горюет... ибо жизнь, если нет мужества умереть, -- это рабство. Ты боишься умереть? А разве сейчас живешь? Жизнь — как пьеса: не важно, длинна она или коротка, а то, хорошо ли она сыграна».

Прекрасные отрывки, актуальные для нашего времени и не нуждающиеся в комментариях! Но Сенека подчерки­вает, что и мудрец подвержен волнениям, он реагирует на события жизни, «но остается при своем убеждении, что все это — еще не зло, и здоровому духу ради этого поникать не пристало. Все, что нужно, он сделает смело и быстро. Свой­ство глупцов — делать всякое дело вяло и неохотно, посылать тело в один конец, душу — в другой и рваться во все стороны сразу. Глупость кичится тем, за что ее презирают; и даже то, чем она хвалится, делает неохотно. А если она боится како­го-нибудь несчастья, то в ожидании его страдает так, словно оно уже пришло, а болезнь приносит ей все муки, которых она страшится. Слабый дух содрогается до того, как обрушатся несчастья: он предвосхищает их и надает раньше времени».

Сенеку занимали проблемы здоровья. Все его идеи про­никнуты жизнелюбием, оптимизмом и призывом к дей­ствию.

«В одном мы не вправе жаловаться на жизнь: она никого не держит. Не так плохо обстоят дела человеческие, если вся­кий несчастный несчастен через свой порок... Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться откуда при­шел... Как распрямляется сжатое силой, так возвращается к началу то, что не движется вперед». Больному так не ска­жешь, могут быть неприятности, но привести эту цитату Сенеки можно.

Сенека беспокоится прежде всего о здоровье духа. «Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собой, до­веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молитвы смертных, ни те благодеяния, которые оказы­вают и которые забываются. Ведь все, к чему можно приба­вить, несовершенно, от чего можно отнять, невечно; кому нуж­на вечная радость, пусть радуется только своему».

Очень интересная мысль. К. Хорни также указывает, что человек может болеть неврозом, даже если у него нет сим­птомов.

Сенека дает и критерии выздоровления. «Между достиг­шим мудро­сти и идущим к ней разница та же, что между здо­ровым и оправля­ющимся от долгой и тяжелой болезни, у ко­торого еще нет здоровья, а есть облегчение от недуга. Не будет внимателен, наступит ухудшение, и все начнется сначала. Телу дается здоровье на время, а душа излечивается навсегда». Мысль, которая прослеживается во всех психоаналитичес­ких концепциях неврозов: только коррекция личности мо­жет служить критерием выздоровления.

Следующий отрывок может служить образцом рацио­нальной психотерапии. «Благое утешение становится цели­тельным снадобьем; что поднимает дух, то помогает и телу. Ничто не укрепляет боль­ного и не помогает ему так, как лю­бовь друзей, ничто так не прогоняет страх и ожидание смер­ти. Презирай смерть! Кто ушел от страха смерти, тому ничто не печалит душу.

Во всякой болезни тяжелы три вещи: страх смерти, боль в теле и отказ от наслаждений. Страх смерти не перед болез­нью, а перед природой. Многим болезнь отсрочила смерть, а то, что они оказались умирающими, служило их спасению. Умрешь ты не потому, что хвораешь, а потому, что живешь. Та же участь ждет и выздоровевшего: исцелившись, ты ушел не от смерти, а от нездоровья. Боли тоже терпимы, потому что перемежаются. Никто не может страдать сильно и долго: лю­бящая природа устроила все так, что сделала боль либо пере­носимой, либо краткой. Боль... став слишком резкой; перехо­дит в умопомрачение и беспамятство. Тем и можно утешаться при нестерпимой боли, что ты непре­менно перестанешь ее чув­ствовать, если сначала почувствуешь слишком сильно. А не­веждам телесная мука так тягостна, потому что они не при­выкли довольствоваться своей душой и чересчур были заняты телом. Поэтому разумный человек отделяет душу от тела и обращает помыслы к лучшей, божественной, части своего су­щества, а другой, плаксивой и хилой, занимается только в меру необходимости. «Но ведь тяжело лишиться привычных наслаж­дений, отказываться от пищи, терпеть голод и жаж­ду». — Воздер­жанность тяжела на первых порах. Потом же­лания гаснут, по мере того как устает и слабеет то, посред­ством чего мы желаем. Со временем мы смотреть не можем на то, до чего прежде были жадны, и сама потребность умирает. А обходиться без того, чего не хочется, ничуть не горько.

Болезнь не так трудно терпеть, коль скоро ты презрел са­мую страшную ее угрозу. Так не утяжеляй свои несчастья и не отягощай себя жалобами. Боль легка, если к ней ничего не прибавит мнение. Все зависит от мнения: на него оглядыва­ются не только честолюбие, но и жажда роскоши, и скупость: наша боль сообразуется с мнением. Каждый несчастен на­столько, насколько полагает себя несчастным. По-моему, на­добно отбро­сить все жалобы на миновавшую боль... Пусть это правда, но ведь все прошло! Какая радость опять переживать прошлую муку и быть несчастным от прежних переживаний?»

Интересный вопрос ставит Сенека. Современная психо­терапия на него отвечает: «Человек болеет потому, что не имеет смысла жизни. Сама болезнь нередко становится единственным его творческим актом. Как же можно от нее отказаться?» Сенека тонко подмечает: «О том, что было горько, рассказывать сладко... «Никому не было хуже! Какие муки и страданья я перенес! Никто уж и не думал, что я вста­ну. Сколько раз домашние оплакивали меня, сколько раз вра­чи от меня отступались... Сколько больных живут своей бо­лезнью, и как им от нее отказаться, когда они сразу становятся никем!»

«...Нужно поубавить и страх перед будущим, и память о прошлых невзгодах: ведь прошлые уже кончились, а будущие еще не имеют ко мне касательства».

А вот еще одно указание, как следует вести себя во вре­мя болезни. «Как мне больно!» — «А разве от того, что ты ведешь себя как баба, тебе не больно?» — «Но ведь тяже­ло!» — «Так разве мы только на то и храбры, чтобы сносить легкое? Какую болезнь ты предпочел бы — долгую или корот­кую, но более тяжелую? Если она долгая, в ней бывают про­межутки, она дает срок оправиться и дарит много времени, потому что непременно должна развиться, а потом пройти. Короткая и стремительная болезнь сделает одно из двух: либо сама кончится, либо тебя прикончит. Но какая раз­ница, ее ли не будет или тебя? В обоих случаях боль прекратится».

Сенека дает совет, как вести себя во время болезни. Мы эти советы используем как памятки для больного. «Полез­но также направить мысли к другим предметам, отвлечь их от боли. Думай о том, как поступил ты честно и храбро, повто­ряй про себя, что во всем есть хорошая сторона. Тогда придет тебе на помощь любой храбрец, побе­дивший боль: и тот, кто продолжал читать, когда ему выре­зали вздутые жилы, и тот, кто не переставал смеяться, когда палачи, разозленные этим смехом, пробовали на нем одно за другим орудия жестокости. Неужели разуму не победить боли, если ее победил смех?»

Конечно, и смех, и разум побеждают боль. Не знал тогда Сенека, что когда человек размышляет, в кровь выбрасы­ваются морфино­подобные вещества, а когда смеется — ал­коголь. Они и побеждают боль. О том же пишет и Ф. Ниц­ше, который одной из причин своей мудрости считал головную боль. Он творил, делал свое дело, а с голов­ной болью обращался как с лающей собакой, т. е. не обращал на нее внимания. И она, как собака, постепенно затихала. И Ницше не знал, что во время размышлений в кровь выбра­сывались морфиноподобные вещества, но как мудрый чело­век догадался, что боль проходила от разума. «Так не хочешь ли ты после этого посмеяться над болью?» — спрашивает Се­нека.

«Но болезнь не дает ничего делать и уводит от всех обя­занностей». — «Нездоровье сковывает тело, но не душу. Пусть оно опутает нога бегуну, окостенит руки портному или кузне­цу. А ты, если привык к тому, что ум твой деятелен, будешь учить, убеждать, слушать, учиться, исследовать, вспоминать... ты дока­жешь, что болезнь можно одолеть или хотя бы выне­сти. И в постели больного, поверь мне, есть место для добро­детели... И под одеялом видно, что человек мужествен, У тебя есть дело — храбро бороться с болезнью, а если она тебя не покорила и ничего от тебя не добилась, ты подал славный при­мер». — «Поистине есть чем прославиться, если все будут гля­деть, как мы хвораем!» — «Сам на себя гляди, сам себя хвали!» А это уже один к одному положение экзистенциального ана­лиза о том, что жизнь и в страдании не лишена смысла.

И еще специально для больных.

«Есть два рода наслаждений. Телесные наслаждения бо­лезнь ограничивает, но не отнимает и даже, если рассудить правильно, делает их острее. Приятнее пить, когда чувству­ешь жажду, есть — когда голоден; после поста все поглоща­ется с жадностью, А в наслаждениях душевных, которые и больше, и вернее, ни один врач больному не откажет. Кто пре­дан им и понимает в них толк, тот презирает всякое ублаже­ние чувств. «О несчастный больной!» — «Почему? — «Да по­тому, что он.., не охлаждает льдом свое питье... не хлопочут вокруг.,, повара, подтаскивая блюда вместе с жаровнями. Вот до чего додумалась страсть к роскоши... кухню волокут вмес­те с кушаньями. О несчастный больной! Он ест, сколько мо­жет переварить; не положат перед ним на стол кабана, чтобы полюбоваться им, а потом отослать обратно: ведь это мясо слишком дешевое! Не навалят для него на поднос птичьих грудок. Что тебе сделали плохого? Ты будешь есть, как боль­ной, вернее, как здоровый».

Метко и тонко. И сейчас, к сожалению, только во вре­мя болезни человек ведет здоровый образ жизни. Сенека ратует за последнюю. Особый гнев вызывают у него люди, ведущие ночной образ жизни. «Неужели знают, как надо жить, люди, не знающие, когда жить? И они еще боятся смер­ти, когда сами погребли себя заживо. Пусть проводят ночи за вином. Ведь они не пируют, а сами себе отдают последний долг. Впрочем, и мертвых поминают днем. Для занятого де­лом день никогда не бывает длинным. Все пороки сражаются против природы... Они для меня все равно что мертвецы: раз­ве жизнь при факелах — не те же похороны, вдобавок преж­девре­менные? Нечистой совести свет в тягость. Прямой путь один, окольных много. То же самое и нравы людей: кто сле­дует природе, у тех нрав почти одинаков — покладистый и свободный; а нравы у извращенных несхожи между собой».

«...Все это мы вытерпим: и отвары, и теплую воду. Только бы перестать бояться смерти! Чтобы этого достичь, надо по­знать пределы добра и зла — тогда и жизнь не будет нам тя­гостна, и смерть не страшна». А смерть не страшна, по мне­нию Сенеки, тем, «кто странствует по всей широте природы». «Тем всякий век покажется коротким, кто мерит его пустыми и потому бесконеч­ными наслаждениями».

В своих высказываниях о счастье Сенека подчеркивает роль лич­ности. «Хочешь знать, что весишь, — отставь в сто­рону деньги, дом, сан... У тех, кто слывут счастливыми, весе­лье притворно, а печаль мучительна, как скрытый нарыв, — мучительна тем более, что нельзя быть откровенно несчаст­ным и надо среди горестей, разъедающих сердце, играть сча­стливца... Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья! Если он раду­ется пришедшему извне, он выбирает хрупкую опору: пришлая радость уйдет. Только рожденное из самого себя надежно и прочно, оно растет и развивается с нами до конца, а прочее, чем восхищается толпа, — это бла­го на день. Все причастное фортуне и плодотворно, и прият­но, если владеющий им владеет и собою... От нее только по­воды ко благу и ко злу... Дурная душа оборачивает все к худшему, даже то, что приходит под видом наилучшего... Ле­чить надо душу: ведь от Нее у нас и мысли, и слова, от нее осанка, выражение лица, походка. Когда душа здорова и силь­на, тогда и речь могуча, мужественна и бесстрашна; если душа рухнула, она все увлекает в своем падении... Наш царь — душа; пока она невредима, все прочие исполняют свои обязан­ности и послушно повинуются; но стоит ей немного пошат­нуться — и все приходит в колебание. Наша душа — то царь, то тиран: царь, когда стремится к честному, заботится о здо­ровье поручен­ного ему тела, не требует от него ничего гряз­ного, ничего постыд­ного; а когда она не властна над собою, жадна, избалована, тогда получает ненавистное имя тирана».

Далее Сенека четко описывает механизм развития забо­левания. «Тут-то ею [душою] овладевают безудержные стра­сти, одолевают ее и сперва ликуют, наподобие черни, которой мало насытиться вредоносной раздачей и которая старается перещупать все, чего не может проглотить. Но по мере того, как болезнь все больше подта­чивает силы, а удовольствия входят в плоть и кровь, одер­жимый недугом доволен видом того, на что чрезмерная жадность сделала его негодным, и возмещает собственное наслаждение зрелищем чужих, <...> Не так отрадно ему обилие услаждающих вещей, как горько то, что не всю эту роскошь он может пропустить сквозь свою утробу, что не со всеми распутными бабами и юнцами может переспать».

Сенека дает и рецепт лечения души: борьба с пороками. Но он подчеркивает, что бороться с пороками трудно, ибо «нет порока без оправдания... Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. «Не хотим» — вот причина; «не можем» — только предлог». Сене­ка подчеркивает, что лучше заниматься профилактикой, чем ле­чением. «Всякая страсть сама себя разжигает и набирает силы, разрастаясь (порочный круг. — М. Л.), легче не пустить, чем выгнать. Наслаждение природа подмешала к вещам необходи­мым не затем, чтобы мы его домо­гались, но чтобы благодаря этой прибавке стало приятнее то, без чего мы не можем жить; а появится самозаконное наслаждение — начинается сластолю­бие. Так будем же при входе сопротивляться страстям... Луч­ше и не пытаться идти вперед, если вернуться так трудно».

В следующем отрывке легко угадываются высказанные значи­тельно позже идеи гештальттерапии об интроектах («непереваренных» идеях) и способах их «переваривания» (в работах Ф. Перлса исполь­зуется та же аналогия). «Мы должны подражать пчелам: вычитан­ное из разных книг раз­делять, потому что порознь сохраняется лучше, а потом слить разные пробы и добиться единства вкуса так, что даже если будет видно, откуда что взято, оно должно выглядеть иным, нежели там, откуда было взято. Ведь то же самое делает в нашем теле без нашего старанья природа. Съеденная пища лишь обременяет желудок, покуда остается такой, какой была; только изменившись, она превращается в силу и кровь. <...> Пусть будет так же со всем, что питает наш ум: нельзя, что­бы почерпнутое оставалось нетронутым. Его нужно перева­рить, иначе эта пища будет для памяти, а не для ума. Пусть наша душа сделает так: все, что помогло, пусть она скроет, и показывает лишь то, чего добилась сама в итоге... Как в хоре, все должно слиться в единый звук. Пусть душа вместит мно­го искусств, много наставлений, много примеров из разных веков, но пусть все это приведет в согласие. Достичь этого можно постоян­ным вниманием, — не делая ничего иначе, как по совету разума... И если ты захочешь его послушаться, он тебе скажет: «Немедля оставь все, за чем гоняются (почести, богатства, наслаждения. — М. Л.). Лучше направь шаг к муд­рости. Неровной дорогой взбира­ются к вершине почестей. Если тебе хочется подняться на высоту мудрости, ты увидишь все почитаемое самым высоким у своих ног, хотя подъем твой будет пологим».

Поиск по сайту: