ЛЕКЦІЯ 2 3 страница

От ужаса я чуть не упал с постели. Мне перебираться в другое тело? Мой Наставник рассмеялся:

— Ну вот, Лобсанг, где же вся твоя подготовка? Ведь это всего лишь смена одежды. А по прошествии семи лет это тело полностью станет твоим, от первой до последней молекулы твоим, даже с точно такими же шрамами, к которым ты так привязан. Поначалу тебе будет немного не по себе, как если бы ты впервые надел западную одежду. Я сам хорошо это помню, Лобсанг.

И снова вмешался Преосвященный.

— Тебе предоставлен выбор, мой Лобсанг. С чистой совестью ты теперь же можешь покинуть свое тело и остаться здесь. Но если ты вер­нешься на Землю, знай, что время смены телесной оболочки еще не приш­ло. Прежде чем ты что-либо решишь, я скажу тебе, что ты вернешься к лишениям, непониманию, неверию и даже ненависти, ибо существуют силы зла, которые стремятся воспрепятствовать всему доброму, что связа­но с эволюцией человека. И тебе придется противостоять этим силам зла.

— Я принял решение, — ответил я. — Вы предоставили мне возмож­ность выбора. Я пойду дальше, пока мое задание не будет выполнено, и если мне придется сменить тело, что ж, так тому и быть.

На меня навалилась тяжкая дремота. Несмотря на все усилия, глаза закрылись сами собой. Образ померк, и я впал в глубокое забытье.

Мир, казалось, завертелся волчком. В ушах стоял шум и неясное бор­мотание голосов. Непонятным для меня образом я почувствовал, что свя­зан по рукам и ногам. Может быть, я снова нахожусь в тюрьме? Может, меня опять захватили японцы? Не было ли мое путешествие через всю Россию всего лишь сном, действительно ли я побывал в «Стране Золотого Света»?

— Он приходит в себя, — произнес грубый голос. — Эй! ОЧНИСЬ! — рявкнул мне кто-то в ухо. Я сонно открыл изболевшиеся глаза. Какая-то русская женщина хмуро вглядывалась мне в лицо. Стоящая рядом с ней толстая докторша окинула равнодушным взглядом палату. Палату? Со мной в палате лежало еще человек сорок-пятьдесят. Потом на меня обру­шилась боль. Все мое тело ожило в бешеном полыхании боли. Тяжело было дышать. Я не мог и пошевелиться.

— О, он выкарабкается, — сказала докторша с каменным лицом, после чего они с сестрой повернулись и ушли. А я остался лежать, корот­кими толчками переводя дух из-за боли в левом боку. О болеутоляющих лекарствах здесь не было и речи. Здесь человек либо выживал, либо уми­рал, предоставленный самому себе, не ожидая и не получая ни сочувствия, ни облегчения страданий.

Тяжелыми шагами, от которых сотрясалась кровать, подходили дю­жие медсестры. Каждое утро их грубые пальцы срывали перевязки и заме­няли их новыми. Что до прочих житейских нужд, то здесь человек пол­ностью зависел от помощи ходячих больных и от их доброй воли.

Я пролежал там две недели, почти совершенно забытый медсестрами и врачами, получая посильную помощь от других больных и терпя адские муки, когда они не могли позаботиться о моих нуждах. В конце второй недели снова появилась докторша с каменным лицом в сопровождении толстухи медсестры. Они безжалостно сорвали гипс с моей левой руки и левой ноги. Я никогда прежде не видел, чтобы так обращались с больны­ми, а когда стало ясно, что я вот-вот упаду, дюжая медсестра поддержала меня, схватив именно за поврежденную левую руку.

Всю следующую неделю я ковылял по палате, в меру сил помогая больным. Мне нечем было прикрыть наготу, кроме одеяла, и я стал заду­мываться, где раздобыть одежду. На двадцать второй день моего пребыва­ния в госпитале в палату вошли двое милиционеров. Сорвав одеяло, они швырнули мне костюм и крикнули:

— Пошевеливайся, тебя сейчас депортируют. Ты должен был уехать еще три недели назад.

— Но как я мог уехать, если все время лежал без сознания и не по своей вине? — возразил я.

Ответом был удар в лицо. Второй милиционер красноречиво расстег­нул кобуру револьвера. Они погнали меня вниз по лестнице в кабинет политического комиссара.

— Ты не сказал нам, когда тебя доставили, что ты лицо, подлежащее депортации, — гневно сказал он. — Ты обманным путем получил лечение и теперь должен за это заплатить.

— Товарищ комиссар, — ответил я, — меня сюда доставили без сознания, а травмы я получил по вине плохого русского водителя. Из-за этого я претерпел много боли и страданий.

Комиссар задумчиво погладил подбородок.

— Гм, — сказал он, — а откуда тебе все это известно, если ты был без сознания? Я должен во всем разобраться. — Он повернулся к милиционеру и сказал: — Заберите его и посадите в камеру в вашем отделении милиции, пока я не дам вам знать.

И снова меня повели по многолюдным улицам как арестованного. В отделении милиции у меня еще раз взяли отпечатки пальцев и посадили в камеру в глубоком подвале. Долгое время ничего не происходило, потом охранник принес мне щи, черный хлеб и немного желудевого кофе. В коридоре все время горел свет, так что невозможно было ни отличить день от ночи, ни отмечать уходящие часы. В конечном счете меня отвели в комнату, где строгого вида человек, порывшись в бумагах, уставился на меня поверх очков.

— Вы признаны виновным, — сказал он, — в том, что остались в России после того, как были приговорены к депортации. Правда, вы не по своей вине попали в дорожную аварию, но придя в сознание, вы должны были немедленно доложить комиссару госпиталя о вашем положении. Ваше лечение дорого обошлось России, — продолжал он, — но Россия милосердна. Чтобы оплатить расходы на ваше лечение, вы двенадцать месяцев отработаете на строительстве дорог в Польше.

— Но это вы должны мне заплатить, — горячо возразил я. — По вине русского солдата я получил тяжелые травмы.

— Этого солдата здесь нет, и защитить себя он не может. Он остался цел в этой аварии, и мы его расстреляли. Ваш приговор остается в силе. Завтра вас повезут в Польшу, где вы будете работать на строительстве дорог.

Охранник грубо схватил меня за руку и отвел обратно в камеру.

На другой день меня и еще двоих человек вывели из камер и отконво­ировали на вокзал. Некоторое время мы стояли на месте в окружении милиции. Затем появился взвод солдат, и отвечавший за нас милиционер подошел к сержанту, который командовал солдатами, и подал ему доку­мент для подписи. В очередной раз мы оказались под охраной русской армии!

Еще одно долгое ожидание, и нас наконец повели на поезд, который отвез нас во Львов, в Польшу.

Унылое место был этот Львов. Пейзаж уродовали торчавшие то здесь, то там нефтяные вышки, из-за интенсивного движения военного транс­порта дороги были ужасны. На дорогах работали мужчины и женщины, разбивая камни, засыпая ямы и стараясь удержать душу в теле, сидя на голодном пайке. Двое мужчин, с которыми я ехал от самого Киева, были очень непохожи друг на друга. Яков, злобный человечишка, при каждом удобном случае бросался с доносами к охранникам. Йозеф был совершен­но иным, и в случае чего на него можно было положиться. Поскольку ноги у меня никуда не годились и подолгу стоять я не мог, мне велели разбивать камни, сидя у дороги. По-видимому, никто не счел серьезным изъяном мою поврежденную левую руку, едва сросшиеся ребра и легкие. Так я работал целый месяц, рабским трудом еле зарабатывая себе пропитание. Даже работавшим с нами женщинам платили по два злотых за кубометр битого камня. В конце месяца я рухнул на землю, харкая кровью. Увидев, как я свалился на обочине, Йозеф бросился мне на помощь, не обращая внимания на окрики охраны. Один из солдат поднял винтовку и прострелил Йозефу шею, чудом не задев ни одного жизненно важного сосуда. Так мы и валялись у дороги, пока не подъехал на телеге какой-то крестьянин. Охранник остановил его, и нас зашвырнули на груженную льном телегу. Охранник взобрался на козлы, и мы тяжело покатили в тюремную больни­цу. Много недель я лежал на деревянных нарах, служивших мне постелью, пока тюремный доктор не потребовал, чтобы меня куда-нибудь дели. Он заявил, что я при смерти и у него будут неприятности, если до конца месяца будут еще смертные случаи среди его больных, он и без того уже превысил норму!

В моей больничной камере состоялось необычное совещание между начальником тюрьмы, доктором и старшим охранником.

— Придется вам выехать в Стрый, — сказал начальник. — Там нет таких строгостей, да и местность здоровее.

— Но начальник, — возразил я, — почему я должен уезжать? Я сижу в тюрьме ни за что, так как не совершил никакого преступления. Почему я должен уехать и помалкивать обо всем этом? Я буду каждому встречному рассказывать, как все было сфабриковано.

Много еще было криков и препирательств, и наконец я, заключен­ный, предложил решение.

— Начальник, — сказал я, — вы хотите, чтобы я убрался отсюда, ради спасения собственной шкуры. Я не допущу, чтобы меня перевели в другую тюрьму и заткнули мне рот. Если вы хотите, чтобы я молчал, позвольте мне и Йозефу Кохино поехать в Стрый как свободным людям. Дайте нам одежду, чтобы мы прилично выглядели. Дайте нам немного денег, чтобы мы купили себе поесть. Тогда мы будем молчать и немедленно отправимся по ту сторону Карпат.

Начальник что-то проворчал, выругался, и все трое бросились прочь из камеры. На другой день начальник вернулся, сказал, что пересмотрел мои бумаги и обнаружил, что я честный человек, как он это назвал, кото­рого несправедливо держат в тюрьме. И он сделает так, как я сказал.

Целую неделю ничего не происходило и не было сказано ни слова. В три часа ночи восьмого дня ко мне в камеру вошел охранник, грубо рас­толкал меня и сказал, что меня вызывают в «контору». Поспешно одев­шись, я пошел за охранником. Он открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Там сидел другой охранник с двумя стопками одежды и двумя армейскими мешками. На столе стояла еда. Он дал мне знак молчать и подойти поб­лиже.

— Вас повезут в Стрый, — прошептал он. — Как туда приедете, попросите охранника — он будет один — отвезти вас чуть дальше. Если окажетесь на безлюдной дороге, разоружите его, свяжите и бросьте где-ни­будь на обочине. Вы помогли мне, когда я болел, вот я и говорю вам, что вас сговорились убить якобы при попытке к бегству.

Открылась дверь и вошел Йозеф.

— Теперь завтракайте, — сказал охранник, — да побыстрее. Вот нем­ного денег, они вас выручат в дороге.

Сумма была довольно крупная, и мне стал понятен смысл заговора. Начальник тюрьмы собирался заявить, что мы ограбили его и сбежали.

Доев завтрак, мы вышли к машине, которая оказалась джипом с четырьмя ведущими колесами. За рулем сидел угрюмого вида водитель, рядом с ним на сиденье лежал револьвер. Дав нам знак садиться, он выжал сцепление и рванул с места в открытые настежь ворота. Проехав тридцать пять миль — в пяти милях от Стрыя — я решил, что пора действовать. Быстро перегнувшись через спинку, я нанес водителю легкий удар дзюдо по носу, другой рукой одновременно хватая баранку. Охранник повалился, одной ногой упершись в педаль газа. Я поспешно выключил зажигание и подвел машину к обочине. Йозеф смотрел на все это, раскрыв рот. Я торопливо рассказал ему о сговоре против нас.

— Быстрее, Йозеф, — сказал я. — Скидывай свои одежки и надевай его мундир. Придется тебе стать охранником.

— Но Лобсанг, — взвыл Йозеф, — я не умею водить машину, а ты не похож на русского.

Мы оттащили охранника в сторону, я сел на место водителя, завел мотор, и мы поехали дальше, пока не добрались до первой окраинной улочки. Проехав еще немного, мы остановились. Охранник зашевелился, и мы посадили его прямо. К его боку я приставил оружие.

— Охранник, — рявкнул я со всей свирепостью, на какую был спосо­бен, — если тебе дорога жизнь, делай, как я скажу. Объедешь Стрый стороной и отвезешь нас в Сколе. Там мы тебя отпустим.

— Я сделаю все, что скажете, — захныкал охранник, — но если вы собираетесь уходить за границу, возьмите и меня с собой, иначе меня расстреляют.

Йозеф сел на заднее сиденье джипа, нежно поглаживая оружие и с тоской поглядывая на затылок охранника. Я сел рядом с водителем на случай, если он вздумает съехать с дороги либо выбросить ключ зажига­ния. И мы покатили дальше, избегая крупных дорог. По мере приближе­ния Карпат местность становилась все более холмистой. Деревья росли все гуще, обеспечивая надежное укрытие. Выбрав подходящее место, мы оста­новились, чтобы расправить затекшие ноги и немного перекусить, поде­лившись своим запасом с охранником. Недалеко от Велико - Березного, оставшись почти без горючего, мы остановили и спрятали джип. Держа между собой охранника, мы крадучись двинулись дальше. Это была приг­раничная зона, и надо было соблюдать осторожность. Впрочем, всякий, у кого на это есть достаточные основания, может пересечь границу любой страны. Просто здесь требуется несколько больше, чем обычно, изобретательности и предприимчивости. У меня ни разу не было сколько-нибудь серьезных затруднений при нелегальном переходе границы. Затруднения начинались тогда, когда у меня появлялся абсолютно законный паспорт. Паспорта только причиняют неудобства ни в чем не повинному путешест­веннику, ставя его перед нелепым барьером. Отсутствие паспорта никогда не было помехой тому, кому необходимо пересечь границу. Паспорта, по-видимому, все же нужны для того, чтобы донимать безобидных путешес­твенников и держать на работе орды иногда весьма зловредных чинов­ников.

Но это отнюдь не трактат о том, как нелегально переходить границу, поэтому я лишь скажу, что мы втроем без труда пришли в Чехословакию. Охранник пошел своей дорогой, а мы — своей.

— Мой дом в Левице, — сказал Йозеф, — я пойду домой. А ты можешь оставаться у меня сколько захочешь.

И мы вместе пошли через Кошице, Зволен и дальше в Левице, то пешком, то на попутных машинах, то зайцем на поездах. Йозеф хорошо знал эти края, знал, где можно раздобыть картошки или свеклы либо вообще чего-нибудь съестного.

Под конец мы зашагали по убогой улочке в Левице к маленькому домику. Йозеф постучал и, не дождавшись ответа, постучал снова. С боль­шой осторожностью примерно на дюйм приподнялась занавеска. Нас уви­дели и узнали Йозефа. Дверь распахнулась настежь, и его втащили внутрь. У меня же перед носом дверь захлопнулась. Я немного походил перед домом. В конце концов дверь открылась и вышел Йозеф с неожиданно озабоченным видом.

— Моя мать не хочет тебя впускать, — сказал он. — Она говорит, что кругом полно шпионов, и если мы впустим кого-нибудь, нас могут аресто­вать. Мне очень жаль.

С этими словами он стыдливо отвернулся и ушел в дом.

Довольно долго я простоял в полном оцепенении. Ведь это я вытащил Йозефа из тюрьмы, я спас его от смерти. Моими усилиями он добрался сюда, а теперь он отворачивается и бросает меня на произвол судьбы. И я понуро побрел назад по улочке и дальше по бесконечно длинной дороге. Ни денег, ни еды, ни знания языка. Я слепо шагал вперед, подавленный предательством того, кого называл «другом».

Час за часом я брел по обочине шоссе. Из нескольких проехавших автомашин меня даже не удостоили взглядом, слишком много бродяг слонялось по дорогам, чтобы обращать на них внимание. Несколькими милями раньше я немного заглушил голод, стащив пару полусгнивших картофелин, которыми фермер кормил свиней. С питьем проблем не бы­ло, потому что местность изобиловала ручьями. Я давно уже усвоил, что мелкие речки и ручьи безопасны для питья, а в крупных реках вода отрав­лена стоками.

Далеко впереди на прямом отрезке дороги я заметил какой-то массив­ный предмет. Издалека он был похож на полицейский грузовик или на дорожное заграждение. Несколько минут я просидел на обочине, наблю­дая за происходящим. Ни солдат, ни полиции не было видно, и я пошел дальше, правда с большой осторожностью. Подойдя ближе, я увидел чело­века, копающегося в моторе. Увидев меня, он что-то сказал, но я его не понял. Он повторил то же на другом языке, потом на третьем. Наконец я приблизительно понял, что он говорит. Мотор заглох, а он не может его запустить, не разбираюсь ли я в моторах? Я поглядел, немного покопался в машине, посмотрел на контакты прерывателя и тронул стартер. Бензина был полный бак. Присмотревшись к проводам под капотом, я увидел, что в одном месте изоляция стерлась. Когда грузовик подскочил на ухабе, два оголенных провода замкнулись и отключили зажигание. У меня не было ни изоленты, ни инструментов, но за считанные минуты я обвязал провода полосками ткани и надежно их закрепил. Двигатель заработал с тихим урчанием.

— Что-то тут не так, — подумал я. — Эта машина слишком хороша для старой крестьянской колымаги!

Человек запрыгал от радости. — Brava, brava, — восклицал он. — Вы меня спасли!

Я озадаченно на него уставился. Как это я мог его спасти, всего лишь заведя его машину? А он окинул меня внимательным взглядом.

— Я вас уже видел, — сказал он. — Тогда вы вместе с каким-то человеком переходили в Левице по мосту через реку Грон.

— Да, — ответил я. — А теперь я иду дальше один.

Он жестом пригласил меня сесть в машину. По дороге я рассказал ему, что произошло. По его ауре я видел, что это порядочный человек, которо­му можно доверять.

— Война положила конец моей профессии, — сказал он, — а надо было как-то жить и содержать семью. Вы разбираетесь в машинах, а мне очень нужен шофер, который не застрянет где-нибудь по дороге. Мы возим продукты и кое-какие предметы роскоши из одной страны в дру­гую. Все, что от вас потребуется, — это крутить баранку и поддерживать машину в рабочем состоянии.

Меня одолели сомнения. Контрабанда? Никогда в жизни этим не занимался. Взглянув на меня, человек сказал:

— Никаких наркотиков, никакого оружия, ничего опасного. Только продукты, чтобы помочь людям выжить, и немного предметов роскоши женщинам на радость.

Мне это показалось странным. Чехословакия не походила на страну, которая могла бы себе позволить экспорт продовольствия и предметов роскоши. Я так и сказал, на что мужчина ответил:

— Вы совершенно правы, все это поступает из другой страны, а мы только переправляем товар дальше. Русские грабят оккупированные стра­ны, вывозя все их имущество. Они набивают целые составы ценными товарами и отправляют горы барахла высшим партийным начальникам. А мы всего лишь перехватываем эти составы с отличным продовольствием, которое потом переправляем в те страны, где оно нужнее всего. В этом участвуют все пограничные службы. Вам надо будет только вести машину, а я буду сидеть рядом.

— Хорошо, — сказал я, — покажите мне ваш груз. Если в нем нет наркотиков, и вообще ничего опасного, тогда я повезу вас, куда скажете. Он рассмеялся и сказал:

— Загляните в кузов. Смотрите сколько хотите. Мой штатный води­тель заболел, и я думал, что сам смогу справиться с машиной. А оказалось, что не смогу, потому что ничего не смыслю в механизмах. До того как война лишила меня работы, я был довольно известным юристом в Вене.

Я хорошенько порылся в кузове. Как он и сказал, там были только продукты и немного шелковых штучек, которые носят женщины.

— Я удовлетворен, — сказал я. — Я повезу вас.

Он уступил мне место водителя, и мы тронулись в путь через Братис­лаву в Австрию, через Вену и Клагенфурт и наконец в Италию, где наше путешествие закончилось в Вероне. Пограничники останавливали нас, ус­траивали спектакль с досмотром товаров, но стоило сунуть им в руки небольшой пакетик, и они отпускали нас на все четыре стороны. Однажды нас обогнала полицейская машина и резко остановилась прямо перед нашим носом, заставив меня буквально встать на тормоза. К нам броси­лись двое полицейских с оружием в руках. Но после предъявления каких-то документов они в смущении отступили, бормоча бесконечные извине­ния. Мой новый работодатель, похоже, был мною очень доволен.

— Я могу связать вас с человеком, который перегоняет грузовики в Швейцарию, в Лозанну, — сказал он, — и если он будет вами доволен так же, как и я, то сведет вас с человеком, который поможет зам добраться до Людвигсхафена в Германии.

Целую неделю мы бездельничали в Венеции, пока выгружался один товар и грузился другой. К тому же мы хотели передохнуть после утоми­тельного рейса. Для меня Венеция оказалась ужасным местом, в этой низко расположенной местности мне было очень трудно дышать. Словом, мне этот город показался открытым канализационным стоком.

Из Венеции уже на другом грузовике мы отправились в Падую, Виченцу и Верону. Все чиновники относились к нам как к благодетелям общества, и я недоумевал, кто же такой на самом деле мой работодатель. По его ауре, а ведь аура никогда не лжет, было очевидно, что он хороший человек. Я ни о чем его не расспрашивал, поскольку меня это не особенно интере­совало. Все, что мне было нужно, — это двигаться дальше, продолжая выполнять задание своей жизни. Как я знал, его выполнение не может начаться, пока я не осяду в каком-нибудь месте, прекратив скитания из одной страны в другую.

Однажды в мою комнату в веронском отеле вошел мой работодатель.

— Есть один человек, с которым я хочу вас познакомить. Ближе к вечеру он приедет сюда. Ах да, Лобсанг, лучше бы вам сбрить бороду. Американцам, похоже, не нравятся бороды, а этот человек американец, который занимается восстановлением грузовиков и легковых автомоби­лей и перегоняет их из одной страны в другую. Так как насчет бороды?

— Сэр, — ответил я, — если американцам или кому бы то ни было не нравятся бороды, это их личное дело. У меня переломана челюсть от ударов японских сапог, и бороду я ношу, чтобы скрыть следы травмы.

Мой работодатель поговорил со мной еще немного и перед тем, как расстаться, вручил мне вполне приличную сумму, говоря, что, поскольку свою часть сделки я выполнил, теперь его очередь выполнить свою.

Американец оказался довольно развязной личностью с огромной си­гарой в толстых губах. На зубах красовалось множество фальшивых золо­тых коронок, а одежда просто поражала аляповатостью. Его сопровождала крашеная блондинка, чье одеяние едва прикрывало те части тела, которые, согласно западным обычаям, должны быть скрыты от людских глаз.

— Гля-я-ди-ка, — взвизгнула она, увидев меня. — Какой красавчик! Прямо куколка!

— Да заткнись ты, Бэби, — сказал ее содержатель. — Смотайся про­ветриться. У нас дело.

Надув губки и вильнув бедрами так, что в комнате все затряслось, а прозрачная ткань на ее теле опасно натянулась, «Бэби» бросилась вон из комнаты на поиски выпивки.

— Нам надо перегнать один шикарный «мерседес», — сказал амери­канец. — Здесь его не продашь, зато в другой стране за него можно отхва­тить кучу денег. В свое время он принадлежал одному из бонз Муссолини. Мы его реквизировали и перекрасили. В Германии, в Карлсруэ, у меня есть первосортный клиент. Если мне удастся перегнать туда машину, я сорву солидный куш.

— А почему вы не поведете машину сами? — спросил я. — Ни Швей­царии, ни Германии я не знаю.

— Вот еще, стану я садиться за руль! Я так примелькался на всех границах, что меня все там знают, как облупленного.

— И теперь вы хотите подставить меня. — возразил я. — Я прошел слишком далекий и опасный путь, чтобы теперь влипнуть в какую-то историю. Нет, такая работа мне не подходит.

— Послушай, парень! Для тебя это дело верное, с виду ты мужик порядочный, а я обеспечу тебя документами, где будет сказано, что это твоя машина, а сам ты турист. Все бумаги я беру на себя.

Он порылся в своем большом бумажнике и подсунул мне под нос целую кипу бумаг и бланков. Я скользнул по ним равнодушным взглядом. Судовой механик! Я увидел, что это документы на имя судового механика. Профсоюзный билет и все остальное было на месте. Судовой механик! Если мне удастся заполучить эти документы, я мог бы попасть на какое-ни­будь судно. В Нунциие я изучал не только медицину и хирургию, но и инженерное дело; я получил степень бакалавра технических наук, к тому же я вполне квалифицированный летчик... голова у меня пошла кругом.

— Ну, я не рвусь за этой работой, — сказал я. — Слишком рискован­но. На этих документах нет моей фотографии. Откуда мне знать, что их настоящий владелец не всплывет в самый неподходящий момент?

— Этот тип умер, умер и похоронен. Он крепко напился и погнал свой «фиат» на большой скорости. Думаю, по пути он просто заснул; словом, он размазался по ограждению бетонного моста. Мы об этом разузнали и стащили его документы.

— А если я дам согласие, сколько вы мне заплатите, и смогу ли я оставить себе эти бумаги? Они помогут мне пересечь Атлантику.

— Само собой, приятель, само собой. Я тебе дам две с половиной сотни зеленых и возьму на себя все расходы, а бумаги можешь оставить себе. Вместо его фотографий мы наклеим твои. Связи у меня есть. Я все сделаю как надо!

— Отлично, — сказал я, — тогда я перегоню для вас машину в Карл­сруэ.

— Возьми с собой эту девку, она составит тебе компанию, а я наконец сбуду ее с рук. У меня уже есть свеженькая на очереди.

Некоторое время я обалдело смотрел на него. А он, по-видимому, неверно понял выражение моего лица.

— А, ну да. Девочка сгодится на все. Ты получишь море удовольствия.

— Нет! — воскликнул я. — Эту женщину я с собой не возьму. Я с ней даже в машину не сяду. Если вы мне не доверяете, то лучше откажитесь от сделки или пошлите со мной мужчину или даже двоих мужчин, но только не женщину.

Откинувшись на стуле, он расхохотался во все горло; блеск золотых коронок напомнил мне Золотые Святыни, выставленные в храмах Тибета. Его сигара упала на пол и погасла в туче искр.

— Эта дамочка, — сказал он, когда справился с приступом смеха, — она обходится мне в пятьсот зеленых в неделю. Я предлагаю тебе взять ее в поездку с собой, а ты отказываешься. Нет, это что-то!

Через два дня все документы были готовы. На них была наклеена моя фотография, а свои люди из чиновной братии тщательно их проверили и проставили необходимое количество официальных печатей. Огромный мерседес сверкал в лучах итальянского солнца. Я как всегда проверил уровень горючего, масла и воды, сел в машину и запустил двигатель. На прощанье американец дружески помахал мне рукой.

Чиновники на швейцарской границе подвергли весьма дотошной проверке предъявленные мною документы. Затем их внимание переклю­чилось на машину. Топливный бак был проверен щупом на предмет двой­ного дна, весь корпус обстучали, дабы убедиться, что ничего не спрятано под металлической обшивкой. Двое пограничников заглянули под днище, под капот и даже в мотор. Когда получив разрешение, я стал отъезжать, позади меня раздались крики. Я поспешно затормозил. Ко мне впопыхах подбежал пограничник.

— Не подвезете ли вы человека до Мартиньи? — спросил он. — Он едет по какому-то срочному делу и очень спешит.

— Да, — ответил я, — я подвезу его, если он готов выехать немед­ленно.

Пограничник махнул рукой, и от здания пограничной службы к нам поспешил какой-то человек. Слегка поклонившись, он сел в машину ря­дом со мной. По его ауре я видел, что это чиновник и что настроен он подозрительно. Он явно недоумевал, почему я путешествую один, без подружки.

Сам он оказался очень разговорчивым человеком, однако не пожалел времени и основательно надоел мне своими вопросами. Вопросами, на которые я мог ответить.

— Никаких женщин, сэр? — спросил он. — Но это так необычно. Может, у вас интересы иного рода? В ответ я рассмеялся и сказал:

— Все вы только и думаете, что о сексе. Если человек путешествует один, вы считаете его «гомиком», словом, кем-то таким, к кому надо относиться с подозрением. А я турист, я осматриваю окрестности, и жен­щин могу увидеть повсюду.

В его направленных на меня глазах появилось некоторое понимание, и я сказал:

— Я расскажу вам одну историю, которая, насколько мне известно, истинна. Это несколько иной вариант истории Эдемского сада.

«На протяжении всей истории во всех великих религиозных трудах мира встречаются повествования, в которые одни просто верят, а другие, вероятно обладающие большей интуицией, считают легендами, то есть легендами, призванными скрыть некое знание, которое ни в коем случае не должно попасть в руки личности случайной, ибо это знание в таких руках может оказаться опасным.

Такова история или легенда об Адаме и Еве в Саду Эдема, в которой Ева поддалась искушению змия и съела плод от Древа Познания, а поддав­шись этому искушению и вкусив плод от Древа Познания, Адам и Ева взглянули друг на друга и увидели, что оба наги. Заполучив это запретное знание, они были изгнаны из Эдемского сада.

Сад Эдема — это, конечно, та блаженная страна неведения, в которой никто ничего не боится, ибо ничего не понимает, и где человек, ни дать ни взять, не более чем кочан капусты. Но вот вам более эзотерическая версия этой истории.

Мужчина и женщина — это не просто масса протоплазмы, плоть, держащаяся на костном скелете. Человек есть или может быть чем-то гораздо большим. Здесь, на этой Земле, все мы всего лишь марионетки нашей Высшей Сущности, той Высшей Сущности, которая временно пре­бывает в астрале и приобретает опыт с помощью живой плоти, то есть марионеток, этих орудий астрала.

Физиологи расчленяют человеческое тело и все сводят к массе плоти и костей. Они могут говорить то об одной кости, то о другой, они могут говорить о различных органах, но все это суть предметы материальные. Они не открыли, да и не пытались открыть вещей более сокровенных, того, что индусы, китайцы и тибетцы знали за многие века до зарождения христианства.

Позвоночник является чрезвычайно важной частью организма. В нем заключен спинной мозг, без которого человек становится совершенно неподвижным, совершенно бесполезным существом. Но значение позвоночника гораздо серьезнее. В самом центре спинного мозга находится ствол, уходящий в иное измерение. Это и есть тот ствол, по которому путешествует в случае пробуждения сила, известная под именем Кундалини. В основании позвоночника находится то, что на Востоке именуется Огнем Змея. Здесь гнездится сама Жизнь.

Поиск по сайту: