 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
ЛЕКЦІЯ 2 10 страница
— Ты можешь оказаться жертвой оккупантов, брат мой, — сказали мне, — ибо они с поразительной легкостью нажимают курок при малейшем подозрении.
— Вы больны, Досточтимый Настоятель, — сказал другой. — Если вы спуститесь вниз, ваше здоровье может не позволить вам вернуться. Если же прервется ваша Серебряная Нить, тогда Задание не будет выполнено.
Задание! Я не переставал удивляться тому, что в этом вообще усматривалось какое-то «задание». Для меня видеть человеческую ауру было так же просто, как человеку с хорошим зрением видеть другого человека, стоящего в нескольких футах перед ним. Я размышлял о том, как несхожи между собой Восток и Запад. Скажем, жителя Запада так же легко было бы убедить в преимуществах нового продукта быстрого приготовления, как жителя Востока — в какой-нибудь новинке в сфере разума.
Время летело незаметно. Я много отдыхал, больше, чем за всю мою жизнь. Затем, незадолго до окончания месяца и моего возвращения в Англию, я получил срочное повеление снова прибыть в Страну Золотого Света.
Сидя перед всеми этими Важными Персонами, я немного непочтительно подумал, что это напоминает военный совет! Остальные уловили мою мысль, и один из них сказал с улыбкой:
— Да, это и есть военный совет! А кто неприятель? Сила Зла, которая будет всячески препятствовать исполнению нашего задания.
— Ты столкнешься с сильным противодействием и потоками клеветы, — сказал один. — Твои метафизические способности при переходе не будут ни утеряны, ни изменены.
— Это твоя последняя Инкарнация, — сказал мой любимый Наставник, лама Мингьяр Дондуп. — Когда ты окончишь ту жизнь, в которую вступаешь сейчас, ты вернешься Домой — к нам.
Как это похоже на моего Наставника, подумал я, закончить на счастливой ноте. Дальше они рассказали мне, что должно произойти. Трое лам сопроводят меня в астральном путешествии в Англию и проведут операцию, отделив Серебряную Нить от тела этого человека и прикрепив к нему другую — мою! Трудность заключалась в том, что мое собственное тело, находясь в Тибете, также должно было быть подсоединено к нам, поскольку я хотел, чтобы молекулы моей «собственной плоти» в конечном итоге перешли ко мне. Итак, я вернулся в мир и вместе с тремя спутниками отправился в астральном состоянии в Англию. Наш человек уже ждал нас.
— Я окончательно решился пройти через это, — сказал он. Один из прибывших со мной лам сказал этому человеку:
— Тебе придется еще раз перенести падение с высокого дерева, как это уже произошло, когда мы впервые к тебе обратились. Ты должен испытать сильнейшее потрясение, ибо твоя Нить прикреплена очень надежно.
Человек забрался на высоту в несколько футов над землей и отпустил руки, рухнув на землю с глухим ударом: Казалось, Время на мгновение остановилось. Проезжавшая мимо автомашина на секунду замерла, летящая птица вдруг неподвижно зависла в воздухе. Лошадь, запряженная в повозку, остановилась с двумя поднятыми ногами и не упала. Затем движение возобновилось. Машина рванулась вперед со скоростью примерно тридцать пять миль в час. Лошадь побежала резвой рысью, а зависшая в воздухе птица стремительно понеслась дальше. Листва зашевелилась и зашуршала, а трава под дуновением ветра заколыхалась мягкими волнами.
Напротив, у здания деревенской больницы остановилась машина скорой помощи. Из нее вышли два санитара, и подойдя к задней двери, вытащили носилки, на которых лежала старая женщина.
— А! — сказал наш человек, — она отправляется в больницу, а я ухожу навстречу свободе... — Он посмотрел на дорогу сначала в одну сторону, потом в другую и сказал: — Моя жена все знает. Я объяснил ей, и она согласна. — Оглянувшись на дом, он показал рукой: — Вот это ее комната, твоя — там. А теперь я готов как никогда.
Один из лам подхватил астральную форму нашего человека и скользнул ладонью вдоль Серебряной Нити. Казалось, он перевязывает ее, как перевязывают пуповину у новорожденного младенца.
— Готово! — сказал один из священников. Человек, освободившись от связующей Нити, поплыл прочь в сопровождении и при поддержке третьего священника. Я ощутил обжигающую боль, такую страшную и мучительную, какую никогда не хотел бы испытать еще раз, после чего старший лама сказал:
— Лобсанг, можешь ли ты войти в тело? Мы поможем тебе.
Возникло тягостное ощущение багровой черноты. Я почувствовал, что задыхаюсь. Я почувствовал, что меня что-то душит, вжимая в слишком тесные для меня рамки. Я стал тыкаться наугад внутри тела, чувствуя себя как слепой пилот в кабине современного сложного самолета, не зная, как заставить свое тело повиноваться. «Что если у меня ничего не получится?» — закралась жалкая мысль. Я отчаянно метался во все стороны.
Наконец я увидел красноватые проблески, потом немного зелени. Приободрившись, я удвоил усилия и вдруг словно кто-то отдернул завесу. Я прозрел! Мое зрение было таким же, как прежде, я видел ауры проходивших мимо людей. Но я не мог шевельнуться.
Рядом со мной встали двое лам. С этого момента, как я впоследствии обнаружил, я всегда мог видеть как астральные, так и физические образы. Я мог также лучше поддерживать связь с моими собратьями в Тибете. Утешительный приз, — частенько говорил я себе, — за вынужденную необходимость пребывания на Западе.
Двое лам озабоченно присматривались к моему застывшему в неподвижности телу. Я прилагал отчаянные усилия, беспощадно браня себя за то, что не дал себе труда изучить и постигнуть различия между телом Восточным и телом Западным.
— Лобсанг! У тебя дрогнули пальцы! — воскликнул один из лам.
Я поспешно возобновил свои попытки. Неудачное движение снова привело к временной слепоте. С помощью лам я вышел из тела, обследовал его и осторожно вошел снова. На этот раз получилось лучше. Я видел, мог шевелить руками и ногами. С огромными усилиями я встал на колени, но тут же зашатался и рухнул навзничь. Затем, словно двигая на плечах бремя всего мира, я встал на дрожащие ноги.
Из дома выбежала женщина с криком:
— О, что ты опять наделал? Пойдем домой, тебе надо прилечь.
Она взглянула на меня, лицо ее потрясение замерло, и на мгновение мне показалось, что она вот-вот истерически закричит. Она, однако, справилась с собой, обхватила меня рукой за плечи и помогла пересечь лужайку. Шаг за шагом мы прошли короткую усыпанную гравием дорожку, поднялись на одну каменную ступеньку и, открыв деревянную дверь, вошли в небольшую прихожую. Там для меня начались настоящие трудности, потому что пришлось взбираться по многочисленным ступенькам, а мои движения все еще были очень беспомощны и неуклюжи.
В доме было фактически две квартиры, и та, которую занимал я, находилась наверху. Мне было очень странно входить в английский домна такой манер и взбираться по крутым ступенькам, цепляясь за перила, чтобы не скатиться вниз. Мои руки и ноги были словно резиновые и подчинялись мне с большой неохотой. Так оно и было на самом деле, поскольку на то, чтобы полностью овладеть совершенно чужим новым телом, ушло несколько дней. Двое лам парили рядом со мной с озабоченным видом, но они, разумеется, уже ничем не могли мне помочь. Вскоре они покинули меня, пообещав вернуться глубокой ночью.
Я медленно вошел в спальню, ставшую теперь моей, спотыкаясь, словно лунатик, и дергаясь, как механическая игрушка. Наконец я блаженно рухнул на кровать. По крайней мере, — утешил я себя, — отсюда я уже никуда не упаду! Мои окна выходили и на фасадную, и на заднюю часть дома. Чуть повернув голову вправо, я видел за небольшим палисадником дорогу, а за нею — маленькую деревенскую больницу, — не слишком утешительное зрелище в моем нынешнем состоянии.
На другой стороне комнаты было окно, через которое, повернув голову влево, я видел весь большой сад. Он был неухожен, сорняки росли кочками, словно на лугу. Густой кустарник разделял сады соседних усадеб. Травяную лужайку окаймляла живая изгородь из беспорядочно растущих деревьев и проволочная ограда. За нею виднелись очертания фермы и стало пасущихся невдалеке коров.
За окнами слышались чьи-то голоса, но звучали они настолько «по-английски», что я почти ничего не понимал. Английский язык, который мне доводилось слышать до сих пор, был в основном американским и канадским, а здесь странные придыхания и непривычные ударения в стиле выпускников старой школы просто ставили меня в тупик. Моя собственная речь была, как оказалось, затруднена. Попытавшись заговорить, я издал лишь глухое карканье. Мои голосовые связки казались мне загрубевшими и чужими. Я научился говорить медленно, заранее обдумывая, что собираюсь сказать. Я все время норовил произнести «ч» вместо «дж», из-за чего получалось «чон» вместо «Джон», были у меня и другие ошибки. Временами я сам с трудом понимал, что говорю!
Той же ночью ламы, совершив еще одно астральное путешествие, явились снова и постарались развеять мою подавленность, сказав, что теперь мне будет гораздо легче путешествовать в астрале. Еще они рассказали, что мое покинутое тибетское тело надежно хранится в каменном саркофаге под неусыпным присмотром трёх монахов. Изучение древних книг, сказали они, показало, что вернуться в свое тело мне будет довольно легко, но полная замена потребует некоторого времени.
Три дня я не выходил из комнаты, набираясь сил, заново учась двигаться и привыкая к своей новой жизни. Вечером третьего дня я под покровом темноты осторожно спустился в сад. Только к этому времени я, как выяснилось, начал понемногу овладевать своим телом, хотя случались еще непредвиденные моменты, когда рука или нога отказывалась мне повиноваться.
На другое утро женщина, которая для всех стала теперь моей женой, сказала:
— Тебе надо бы пойти на биржу труда, узнать, не нашлось ли для тебя работы.
Биржа труда? Это название ничего мне не говорило, пока она не упомянула министерство труда. Только тогда меня осенило. Никогда прежде мне не доводилось бывать в таком месте, и я не имел представления, как там себя вести и что делать. Из разговора с нею я узнал, что биржа находится где-то в районе Хэмптон-Корт, но само это место называется Моулси.
По причине, которой я в то время не понимал, я не мог претендовать на пособие по безработице. Позднее я выяснил, что если человек уходит с работы по собственной инициативе, он лишается права на пособие, даже если до этого два десятка лет исправно платил взносы в фонд. При этом не имеет значения, насколько неприятной или бессмысленной была для него оставленная работа.
Стало быть, биржа труда! Я сказал:
— Помоги мне достать велосипед, и я съезжу.
Мы спустились по лестнице и свернули налево в гараж, заваленный старой мебелью. Нашелся там и велосипед, это орудие пытки, на котором до этого я проехался лишь раз в жизни в Чунцине, когда кубарем покатился с горы, не успев отыскать тормоза. Я осторожно взгромоздился на этот хитроумный механизм и покатил, виляя, по дороге в сторону железнодорожного моста, свернув на развилке влево. Какой-то человек приветственно помахал мне рукой, и взмахнув ему в ответ, я чуть не свалился на землю.
— Вы очень неважно выглядите, — окликнул он меня. — Поезжайте осторожнее!
И я налег на педали, чувствуя странную боль в ноге. Прямо, затем направо, как было сказано, и на широкую дорогу в сторону Хэмптон-Корта. По дороге ноги внезапно отказались мне повиноваться, я по инерции пересек дорогу и кувырком полетел на придорожный газон, а велосипед упал на меня сверху. Я сильно расшибся и несколько мгновений лежал, не в сил ах пошевелиться. И тут на меня с криком налетела какая-то женщина, возившаяся с ковриками у двери своего дома.
— Постыдились бы самого себя! Надо же так напиться средь бела дня. Я все видела. Вот я сейчас вызову полицию!
Хмуро взглянув на меня, она стремглав бросилась в дом, подхватила по дороге коврики и захлопнула за собой дверь.
«Ничего-то она не знает! — подумал я. — Ничего-то она не знает!»
Так я пролежал еще минут двадцать, приходя в себя. Люди подходили к дверям и выглядывали. Люди подходили к окнам и украдкой смотрели сквозь задернутые шторы. Две женщины сошлись у ограды соседних садов и стали громко судачить обо мне визгливыми голосами. И нигде не заметил я ни единой мысли о том, что я, возможно, болен или нуждаюсь в помощи.
Наконец с немалыми усилиями я поднялся на ноги, оседлал велосипед и поехал в сторону Хэмптон-Корта.
Глава 9 В ПОИСКАХ СРЕДСТВ ДЛЯ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ МИССИИ
Биржа оказалась довольно унылым зданием на одной из боковых улочек. Подъехав, я слез с велосипеда и пошел к входной двери.
— Вы хотите, чтобы у вас стащили велосипед? — спросил чей-то голос у меня за спиной.
Я обернулся к говорившему.
— Неужели безработные воруют друг у друга? — спросил я.
— Вы здесь, должно быть, новичок. Повесьте на велосипед цепь с замком, не то придется идти домой пешком.
Говоривший пожал плечами и вошел в здание. Я же вернулся и заглянул в седельную сумку. Там были и цепь, и замок. Только я собрался надеть цепь на колесо, как это делали другие, как меня вдруг словно громом ударило: а где же ключ? Порывшись в чужих карманах, я вытащил связку ключей. Перепробовав один за другим, я в конце концов нашел подходящий.
Пройдя по дорожке, я вошел в здание. Картонки с черными чернильными стрелками показывали, куда идти. Я свернул направо и вошел в комнату, плотно уставленную множеством жестких деревянных стульев.
— Привет, проф! — сказал чей-то голос. — Подсаживайся ко мне и жди своей очереди.
Я подошел к говорившему и, отодвинув пару стульев, сел рядом.
— Какой-то ты сегодня не такой, — продолжал он. — Что это ты с собой сделал?
Я позволил ему болтать без умолку, подбирая крохи информации. Клерк назвал фамилии, несколько человек подошли и сели перед его столом. Потом прозвучала фамилия, которая показалась мне знакомой.
«Может, это кто-то, кого я знаю?» — подумал я. Никто не отозвался. Фамилию назвали снова.
— Давай, это же ты! — сказал мой новый приятель. Я встал, подошел к столу и сел, как это делали другие.
— Что с вами сегодня? — спросил клерк. — Я видел, как вы вошли, но потом потерял вас из виду и решил, что вы ушли домой. — Он присмотрелся ко мне внимательнее. — Вы сегодня как-то непохожи на себя. Вряд ли дело в прическе, потому что волос на голове у вас совсем нет. — Затем он выпрямился и сказал: — Нет, боюсь, для вас ничего сегодня нет. Повезет в другой раз. Прошу, следующий!
Я вышел совершенно подавленный и поехал на велосипеде в Хэмптон-Корт. Там я купил газету и покатил дальше к берегам Темзы. Это было очень красивое место, куда лондонцы приезжали на выходные. Я сел на поросшем травой берегу, прислонился спиной к дереву, и стал читать колонки с объявлениями о найме на работу.
— Через биржу тебе нипочем не сыскать работу! — послышался голос.
Мой давешний знакомец сошел с дорожки и плюхнулся на траву рядом со мной. Потом сорвал травинку и задумчиво пожевал ее, перекатывая во рту.
— Они ведь не плотют тебе бабок на пособие, верно? Вот ты им и по фонарю. Они дают работу, только кому приходится платить. На этом экономят бабки, понял? Если сыщут работенку тебе, кого-то придется держать на пособии. А правительство им за это врежет как след, понял?
Я задумался. Все тут было ясно, хотя от грамматики этого человека голова шла кругом.
— Ну а вы как бы поступили? — спросил я.
— Я! Да ты чего, мне работа ни к чему, я хожу только за пособием, на него и живу, да еще зашибаю немного деньжат на стороне или вроде того. Вот что, мужик. Если тебе и взаправду нужна работа, наведайся в одно из этих самых бюров, — вот здесь, дай-ка я гляну.
Он взял мою газету, оставив меня в тупом недоумении относительно того, кто такие эти бюры. Век живи, век учись, думал я. До чего же слабо я ориентировался в том, что имеет отношение к Западному миру. Слюнявя пальцы и бормоча под нос буквы алфавита, он усердно листал страницы.
— Вот они где! — обрадованно воскликнул он. — Бюро по найму — вот, смотри сам!
Я быстро пробежал глазами колонку, недвусмыслнно помеченную грязным ногтем моего нового знакомца. Бюро трудоустройства, агентства по найму на работу, рабочие вакансии.
— Но это же для женщин, — не без отвращения заметил я.
— Скажешь тоже! — ответил он. — Читать не умеешь, что ли? Тут сказано, что для мужиков и для баб. Вали туда, поговори с ними и не дай им вытянуть из себя ни гроша. О! Им только дай — мигом обведут вокруг пальца. Скажи им, что хочешь получить работу, а не то!
В тот же день, поспешив в самое сердце Лондона, я поднялся по грязной лестнице в замызганную контору на одной из улочек Сохо. Ярко накрашенная искусственная блондинка с алыми коготками на пальцах сидела за металлическим столом в такой тесной комнатушке, что она скорее походила на буфет.
— Мне нужна работа, — сказал я.
Она смерила меня холодным взглядом, откинувшись на спинку стула, потом продемонстрировала в широком зевке полный рот гнилых зубов и обложенный язык.
— Хтовы? — сказала она. Я тупо уставился на нее. — Хтовы — повторила она.
— Простите, — сказал я, — но я не понял вашего вопроса.
— Обооже! — томно вздохнула она. — Вы что, по-английски не волочете? Вот, заполните бланк.
Она швырнула мне анкету, убрала со стола свою ручку, часы, книжку и сумочку и скрылась где-то в недрах конторы. Я сел и начал сражаться с вопросами. После долгого отсутствия она появилась снова и ткнула пальцем в ту сторону, откуда пришла.
— Заходите, — скомандовала она.
Я встал и поковылял в комнату чуть побольше размером. За видавшим виды столом, на котором беспорядочной кучей валялись какие-то бумаги, сидел человек. Он жевал огрызок дешевой вонючей сигары, на затылке чудом держалась засаленная фетровая шляпа. Он знаком велел мне сесть перед собой.
— На регистрацию деньги есть? — спросил он.
Я сунул руку в карман и достал сумму, указанную в формуляре. Он взял у меня деньги, дважды пересчитал и спрятал к себе в карман.
— И где это вы ждали? — спросил он.
— В приемной, — невинно ответил я. — К моему полному недоумению, он взорвался громким хохотом.
— Хо! Хо! Хо! — ревел он. — Я ему: «Где это вы ждали?» А он мне — что в приемной! — Смахнув слезы, он с видимым усилием овладел собой и сказал: — Слушай, старина, комик из тебя неважный, да и мне с тобой некогда время терять. Ты официантом когда-нибудь служил или что-нибудь в этом роде?
— Нет, — ответил я, — мне нужна работа по одной из этих специальностей, — и я привел ему целый список того, что могу делать, — так вы можете мне помочь или нет?
Он, нахмурившись, изучил список.
— Почем я знаю? — сказал он с сомнением в голосе, — говоришь ты вроде как доктор... словом, посмотрим, что можно будет сделать. Приходи ровно через неделю.
С этими словами он раскурил потухшую было сигару, положил ноги на стол и углубился в чтение газеты о скачках. Я разочарованно ушел, миновав по пути накрашенную девицу, которая проводила меня высокомерным взглядом и фырканьем, и спустился по скрипучей лестнице на грязную улицу.
Неподалеку находилось другое агентство, и я отправился туда. Уже при виде входа туда сердце у меня упало. Дверь черного хода, деревянная лестница без перил и грязные стены с облупившейся краской. Наверху, на третьем этаже я открыл дверь с надписью «вход». За нею оказалась одна просторная комната во всю ширину здания. Повсюду стояли шаткие столы, за каждым из которых перед стопками карточек сидел человек.
— Да? Чем могу служить? — спросил меня чей-то голос.
Оглянувшись, я увидел женщину лет семидесяти, хотя на вид ей было больше. Не дожидаясь ответа, она вручила мне анкету с просьбой ее заполнить и отдать сидящей за другим столом девушке. Вскоре я ответил на все многочисленные, нередко весьма личного свойства вопросы и, как было велено, отдал анкету девушке. Не удостоив ее даже взглядом, она сказала:
— Можете сейчас внести плату за регистрацию.
Я так и сделал, думая о том, что они довольно легко зарабатывают деньги. Она их тщательно пересчитала и передала через окошко еще одной женщине, которая тоже их пересчитала, и только после этого мне была выдана квитанция. Девушка встала и крикнула:
— Кто-нибудь свободен?
Человек за столом в дальнем углу комнаты вяло помахал рукой. Девушка повернулась ко мне и сказала:
— Вас примет вон тот джентльмен.
С трудом пробравшись между столами, я подошел к нему. Некоторое время он продолжал писать, не обращая на меня внимания, потом протянул мне руку. Я взял ее и пожал, но он резко выхватил руку и раздраженно произнес:
— Нет, нет! Я хочу видеть вашу квитанцию. Квитанцию, знаете ли.
Тщательно ее изучив, он перевернул бумагу и осмотрел пустую сторону. Еще раз перечитав лицевую сторону, он, по-видимому, решил, что она все же не поддельная, потому что сказал:
— Прошу присесть.
К моему изумлению, он взял чистый бланк и попросил меня ответить на вопросы, на которые я только что ответил письменно. Выбросив заполненный мною бланк в корзину для мусора и спрятав свой бланк в ящик стола, он сказал:
— Зайдите ко мне через неделю. Посмотрим, что можно будет сделать.
И он вернулся к своей писанине, которая, как я заметил, была личным письмом к какой-то женщине!
— Эй! — громко сказал я. — Я требую внимания.
— Дорогой мой! — взялся он меня увещевать. — Так быстро такие дела просто не делаются. Должна быть какая-то система, знаете, система!
— Вот что, — сказал я, — мне нужна работа сию же минуту или верните деньги.
— Боже, Боже! — вздохнул он. — Это совершенно ужасно!
Бросив быстрый взгляд на мое решительное лицо, он принялся выдвигать один ящик стола за другим, словно тянул время, пытаясь придумать, что делать дальше. Один ящик он выдвинул слишком далеко. Раздался громкий треск, и на пол вывалилось все его содержимое. Из лопнувшей коробки рассыпались скрепки — не меньше тысячи. Ползая по полу, мы принялись подбирать всю эту мелочь и сваливать в кучу на стол.
Наконец все было собрано и уложено в ящик.
— Этот проклятый ящик! — отрешенно сказал он. — Вечно он вот так вываливается, другие к этому уже привыкли.
Он немного посидел, порылся в картотеке, поискал что-то в стопке бумаг. Отрицательно покачав головой, он отшвырнул бумаги в сторону, попутно свалив на пол другую стопку.
— А! — вымолвил он наконец и умолк. Спустя несколько минут он сказал: — Да, у меня для вас есть работа!
Он снова порылся в бумагах, надел другие очки и не глядя протянул руку к стопке карточек. Взяв верхнюю, он положил ее перед собой и медленно начал писать.
— Так, где же это? Ага! Клэпхэм, вы знаете Клэпхэм? — И не дожидаясь ответа, он продолжил: — Это обработка фотопленок и печатание снимков. Работать будете по ночам. Уличные фотографы Вест Энда по вечерам приносят свои пленки, а утром забирают снимки. Г-мм, да, минуточку. — Он снова порылся в бумагах. — Иногда вам самому придется работать в Вест Энде как подменному фотографу. Отнесите карточку по этому адресу и поговорите с ним, — сказал он, подчеркнув карандашом фамилию на карточке.
Клэпхэм не относился к числу самых чистых районов Лондона. Адрес, по которому я отправился, представлял собой убогую улочку в трущобах, прилегающих к подъездным путям железной дороги. Словом, место было отвратительное. Я постучал в облупившуюся дверь с окошком, в котором отсутствующее стекло с успехом заменяла наклеенная бумага. Дверь чуть приоткрылась, и на улицу выглянула неряшливо одетая женщина со всклокоченными волосами, закрывающими половину лица.
— Да? Чего надо?
Я сказал, и она, отвернувшись, прокричала куда-то в глубину дома:
— Арри! К тебе какой-то тип!
И она захлопнула дверь, оставив меня на улице. Немного погодя дверь открылась снова, и ко мне вышел грубого вида мужчина с небритой физиономией, без воротничка, с сигаретой, свисавшей с нижней губы. Сквозь дыры в домашних тапочках просвечивали пальцы.
— Что надо, приятель? — спросил он.
Я отдал ему карточку из бюро по найму. Он взял ее, изучил со всех сторон, поднял глаза на меня, потом снова углубился в карточку и наконец сказал:
— Заморская пташка, а? Таких в Клэпхэме навалом. И не больно разборчивые, как мы, британцы.
— Что вы мне скажете насчет работы? — спросил я.
— Пока ничего! — сказал он. — Сначала я на тебя посмотрю. Идем ко мне в цоколь.
С этими словами он повернулся и исчез! Я в несколько обалделом состоянии вошел в дом. Как это он мог быть «в цоколе», если только что я его видел перед собой? И вообще, что такое этот «цоколь»?
В прихожей было темно. Я остановился, не зная, куда идти, и буквально подскочил на месте, когда у моих ног взревел чей-то голос:
— Так что, приятель, идешь ты вниз или нет?
— Послышался топот ног, и в слабо освещенном дверном проеме, ведущем в подвал, которого я вначале не заметил, показалась голова этого типа. Я последовал за ним по шатким деревянным ступенькам, боясь в любую минуту провалиться.
— Мастерская! — гордо объявил тип. В сигаретном дыму тускло светилась желтая электролампочка. Была ужасная духота. У стены стояла длинная скамья, вдоль которой тянулся сток для воды. На скамье выстроились в ряд кюветы. Немного поодаль на столе стоял видавший виды фотоувеличитель, а на другом столе с обитой свинцом столешницей громоздились многочисленные бутыли.
— Я Арри, — сказал тип. — Ну-ка, приготовь растворы, а я посмотрю, чего ты стоишь. — И подумав, он добавил: — Мы пользуемся химикатами фирмы «Джонсон», — всегда получаются снимки что надо.
Арри отошел в сторонку, чиркнул спичкой о штаны и прикурил сигарету. Я быстро приготовил растворы — проявитель, стоп-ванну и закрепитель.
— О'кей, — сказал он. — Теперь возьми эту пленку и сделай несколько отпечатков.
Я хотел было сделать пробу на полоске фотобумаги, но он сказал:
— Нет, не трать бумагу, дай пять секунд выдержки.
Арри остался доволен моей работой. — Мы платим помесячно, приятель, — сказал он. — И чтоб никакой порнухи. Неприятности с фараонами мне ни к чему. Всю порнуху отдавай мне. А то парням стукает иногда что-то в голову, и они подсовывают какую-то особую порнуху для особых клиентов. Все это будешь отдавать мне, понял? Начнешь сегодня в десять вечера, уйдешь в семь утра. О'кей? Тогда лады!
В тот же вечер, незадолго до десяти, я шел по той же убогой улочке, пытаясь в непроглядной темени разглядеть номера домов. Отыскав нужный дом, я поднялся по замусоренным ступенькам к облезлой и потрескавшейся двери. Я постучал, отступил немного назад и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Дверь, скрипя ржавыми петлями, распахнулась настежь. На пороге стояла та же женщина, которая открывала мне днем. Та же, но совершенно другая. Лицо ее было напудрено и накрашено, волосы тщательно уложены в прическу, а полупрозрачное платье, подсвеченное из прихожей, во всех подробностях обрисовывало ее пышные формы. Она одарила меня широкой белозубой улыбкой и проворковала:
— Заходи, милашка. Меня зовут Мэри. Кто тебя прислал? Не дожидаясь ответа, она наклонилась ко мне, причем ее низко вырезанное платье опасно затрещало, и продолжила:
— Тридцать шиллингов за полчаса или три фунта десять шиллингов за всю ночь. Я знаю всякие штучки, милашка!
Она отступила, чтобы дать мне войти, и на мое лицо упал свет из прихожей. Увидев мою бороду, она свирепо на меня воззрилась:
— Ах, это ты! — сказала она ледяным тоном, и улыбку смахнуло с ее лица, словно мел с доски мокрой тряпкой. Она фыркнула: — Я только время с тобой теряю! Подумать только! Эй, ты, — заорала она, — достанешь себе ключ. По вечерам в это время я всегда занята.
Я закрыл за собой входную дверь и спустился в замызганный подвал. Там уже были свалены в кучу кассеты для проявки, и мне показалось, что все лондонские фотографы сбросили свои пленки именно сюда. Я закрутился волчком в этом стигийском мраке, разряжая кассеты, цепляя к пленкам зажимы и опуская их в бачки. Тик-так-тик-так, — запущен таймер. Резко грянул звонок, возвестивший, что пленки пора переносить в стоп-ванну. От неожиданности я резко вскочил и треснулся лбом о низкую балку. Теперь быстренько все пленки из проявителя на несколько минут в стоп-ванну. Снова вынимаем пленки и опускаем на четверть часа в закрепитель. Еще одно погружение в ослабляющий раствор, и пленки можно промывать. Пока шла промывка, я включил желтую лампочку и сделал несколько отпечатков.
Два часа спустя все пленки были проявлены, закреплены, промыты и быстро высушены в метиловом спирте. Еще четыре часа, и работа значительно продвинулась. Я изрядно проголодался. Оглядевшись, я не нашел места, где можно было бы вскипятить чайник. Впрочем, чайника тоже не было, так что я сел, развернул пакет с сэндвичами и хорошенько вымыл фотомензурку, чтобы запить их водой. Я подумал о той женщине наверху, о том, как она сейчас пьет отличный горячий чай, и стал мечтать, чтобы она угостила меня чашечкой.
Дверь наверху с треском распахнулась, и вниз хлынул поток света. Я поспешно вскочил и бросился накрывать открытую пачку фотобумаги, чтобы она не засветилась, а голос сверху рявкнул:
— Эй! Ты там! Выпьешь чашечку? Дела сегодня как сажа бела, вот я и заварила себе чайку, перед тем как завалиться на боковую. Никак не могу выкинуть тебя из головы. Не иначе, как это телепатия. Она расхохоталась собственной шутке и застучала каблуками вниз по лестнице. Поставив поднос, она уселась на деревянный табурет и шумно вздохнула.
Поиск по сайту: