Поляроид 2

Песня: Dishwalla - Candleburn
Фотография: https://pp.vk.me/c614928/v614928370/f06c/-EPbGFHF2OE.jpg

Видеть, как он безуспешно пытался прогнать своих демонов было ужасно, но чувствовать, как он хватался за меня в надежде, что я помогу ему это сделать - ещё ужаснее, потому что я понятия не имел как. Я злился на весь этот чёртов мир и просто держал его в своих руках, гладил волосы, повторяя, что я здесь, и он наконец-то успокоился. Он уснул, но я так и не отпустил его. Даже когда он видел уже третий сон, я всё так же крепко обнимал его. А потом устроил самому себе мозговой штурм. Я ничего не знаю о его болезни, и это пугает. Всё это время я пытался убедить себя, что смогу щелчком пальцев вытащить его из всего этого, но… нет, я просто не могу. Я достаточно сильный, чтобы быть рядом, но не чтобы вылечить. По сравнению с его... странностью, я всего лишь незначительная букашка, которую легко раздавить и которая ничего не может сделать.
Я уже давно понял, что он боялся просыпаться возле меня из-за того случая с Самантой. Ладно, это нормально. Если слово «нормально» вообще ещё имеет какой-то смысл... Я наивно считал, что его страх обоснован и конструктивен, но… Мать твою, Луи, он психически нестабилен, какая тут может быть логика. Он не должен был так паниковать. Не должен был впадать в такую истерику. Но он боится, что я уйду. В смысле… реально боится. Не пару раз в день, когда я неожиданно исчезаю, а всё время. Будто я могу испариться в любой момент. Может, это из-за лекарств? Они провоцировали у него галлюцинации, которые исчезали так же быстро, как и появлялись, и он боится, что то же самое случится и со мной? Или у него просто фобия? Не знаю. А если я не узнаю – то не смогу помочь. И навсегда останусь бесполезной букашкой.

А ещё я понял, что он безумно злится на себя. Он не хочет бояться, но боится, не хочет паниковать, но паникует. Он как моя бывшая, которая была помешана на диетах. Отчаянно хотела похудеть, но каждый вечер всё равно срывалась и набивала себе живот. Не хотела, но делала. Гарри злится на себя каждый раз, когда делает мне больно, когда срывается, но всё равно повторяет это вновь. Он не хочет делать ничего из этого, он хочет быть со мной, не дёргаясь каждый раз, когда я встаю с кровати, но у него не получается. Он не может это контролировать, и это хуже всего.
Это не он контролирует свою болезнь, а она контролирует его.

Просыпаюсь от запаха еды, тяжело открывая глаза. 15:05. Потягиваюсь, громко зевая, и переворачиваюсь на спину. Едва успеваю заметить, что я один, как дверь комнаты вдруг открывается. На пороге стоит Гарри с подносом в руках. Он выглядит устало, но всё равно пытается мне улыбнуться.

- Хэй…

- Доброе утро.

Привстаю на локтях, поправляя одеяло так, чтобы он мог поставить на него поднос. Он ложится поперёк кровати, придерживая голову руками, и, по старой доброй традиции, избегает моего взгляда.

- Гарри.

Но он лишь качает головой. Не хочет разговаривать? Где-то я уже это видел. Перевожу взгляд на завтрак и замираю. Чёрт. Я ведь сказал ему, что вышел купить нам поесть, а сам вернулся с пустыми руками. Молодец, Луи, ты просто спасаешь ситуацию. Знаю, он не хочет об этом разговаривать, но я не хочу, чтобы он всё неверно понял.

- Ты ведь знаешь, что я не собирался тебя бросать, правда?

Он отрывает кусок хлеба и смотрит на него так, будто тот сделан из золота.

- Знаю.

- Тогда что случилось?

Он не отвечает. Продолжает смотреть на хлебные крошки. Да, я не должен давить, но… пошло оно к чёрту, конечно же должен, по-другому с ним не получается. Мне не нужно знать причину его страха, чтобы избавиться от него.

- Иди сюда, - беру его за руку и заставляю подняться ко мне. Слава Богу, он не отпирается. Ложится рядом и кладёт голову мне на плечо. Смотрю ему в глаза. Давай, посмотри на меня так, как смотрел на эти хлебные крошки. – Я не собирался тебя бросать, ясно?

Он молчит, а я ни на секунду не отвожу взгляд. Хочу сейчас, раз и навсегда, с корнем вырвать эти мысли из его головы. Он должен понять, что я не Саманта, и что если меня нет в комнате, то это не значит, что я лежу мёртвый на бетоне. Я так хочу ему это сказать. Хочу сказать, что не покончу с собой, что ему не позвонят из госпиталя, чтобы сказать, что меня больше нет в живых. Что он может закрыть глаза, не боясь, что я вдруг перестану дышать. Но я не могу взвалить на него всё это. Так что мне приходится успокаивать его взглядом. Кажется, ему это и нужно.

Он смотрит на меня так, как смотрел тем вечером на мосту. Смесь страха, разочарования и боли. Только вот в тот вечер я не смог увидеть в них то, что вижу сейчас. Надежду. Эта надежда яркая, сильная, она показывает, что ничего не потеряно. Этот огонёк никогда не померкнет. Я не позволю.

- Да, ясно.

Он шепчет, кладя голову мне на грудь. Крепче обнимаю его, целуя затылок. Меня должен был успокоить тот факт, что он знает, что я не уйду, но... Это ведь значит, что он боится, прекрасно осознавая, что этого никогда не случится. Это ненормально. Он ни капли не контролирует эти приступы. Он знал, что я не бросил его, но всё равно начал паниковать. Чёрт тебя возьми, Сэм, что за дерьмо ты устроила.
Мы молча лежим, слушая дыхание друг друга, пока не случается… Сволочь. Ну конечно же. Ему, похоже, больше не хочется одному лежать на полу. Ну а кому, собственно, нравится одному лежать на полу? Он прыгает на кровать, и у нас с Гарри одинаковая реакция – мы защищаем наш завтрак. Закрываем поднос руками, сталкивая Сволочь с кровати. Он забирается вновь, ложится у наших ног, не сводя глаз с завтрака. НАШЕГО завтрака. Гарри даёт ему кусок круассана, и я наконец-то обращаю внимание на его содержимое. На нём две перевернутые чашки, чайник, два стакана апельсинового сока, булочки с круассанами и клубничный джем. Приподнимаю бровь.

- С каких пор ты умеешь пользоваться тостером?

Потому что, давайте посмотрим правде в глаза, они с готовкой не очень хорошие друзья. Я бы даже сказал, что у них взаимная ненависть друг к другу. Чувствую, как он улыбается мне в кожу.

- Это не я, а Мануэль.

- Понятно, - тишина. Долгая тишина. Очень долгая тишина. Пока до меня не доходит. - Эм, а кто такой Мануэль?

- Наш дворецкий.

- А, понятно. Стоп, здесь что, есть дворецкий?

- Да.

- Что, правда?

- Правда.

Он протягивает мне чашку чая, и мы начинаем завтракать. И вдруг я вспоминаю. Когда они с Анонимом исчезли, я пришёл к нему домой, и мне открыл дверь какой-то мужчина. Боже, как я мог о нём забыть?

- Он редко тут бывает?

- Да практически всё время.

- Но я никогда его не видел.

- Он достаточно… незаметен.

- А зачем он вам?

- Чтобы следить за домом, - точно. Его дом размером с Букингемский дворец, а я вообще никогда не задавался вопросом, кто здесь убирает. – И... чтобы следить за мной, пока мой отец в отъезде.

Кажется, у него это вырвалось случайно. Его пальцы гладят горячую чашку, и он громко сглатывает.

- Зачем? Он боится, что ты подожжёшь дом?

Кретин. Как я мог сказать это? Конечно же нет, придурок, он боится, что его сын вскроет себе вены, а не устроит пожар. Мне нужно запретить шутить. Правда. Это ведь нормально, что его отец не оставляет его одного, когда надолго уезжает. Моя чашка зависает в воздухе, и я жду его реакции. А ещё прикидываю место, где могу выкопать себе могилу. Глубокую. Только вот он никак не реагирует. Незаметно качает головой, говоря, что у него нет мании к спичкам. Он, похоже, не понял, что это была шутка. Но только в моей голове слова «у меня нет мании к спичкам» звучат как «у меня нет мании к спичкам, только к самоубийствам». И я знаю, что он именно это имел в виду. Вдруг вспоминаю о его матери.

Где она? Почему за ним присматривает какой-то престарелый мужчина, а не она? Однажды он сказал мне, что я могу приходить когда захочу, потому что его мамы никогда не бывает дома. Он выглядел таким грустным.

- Она ушла.

А?

- Что?

- Моя мама. Она ушла.

Он гладит уже спящую собаку и переводит взгляд на меня. Да, у него нет мании к спичкам. Только к самоубийствам и телепатии. Почему он отключает эту суперспособность, когда дело касается его страхов?

- Ты скучаешь по ней?

- Всё время.

Знаю, сейчас я могу задать ему любой вопрос. Почему она ушла? Развелись ли его родители? Видится ли он с ней? Где она живёт? Но с губ слетает совершенно другой вопрос.

- Какая она?

И когда он смотрит на меня, его глаза светятся так, что могут осветить целый переулок.

- Удивительная.

В его голосе столько восхищения. Словно он маленький ребёнок, который рассказывает своим друзьям о супермене. Кладу поднос на пол, и Гарри ложится возле меня. Наши головы лежат на одной подушке, ноги переплетены, а дыхание смешивается. Его руки лежат на моей талии, а я играю с его кулоном. Он начинает говорить о своей матери. Её зовут Джулия, у него её волосы и глаза. Она реставратор произведений искусств и путешествует по всему миру. Он говорит о ней, как будто… как будто она - его герой. Точно, сравнение с суперменом отлично подходит. Она что-то далёкое, недостижимое. Что-то, на что можно надеяться. Как будто каждый раз, когда в его жизни случалось что-то плохое, он думал о том, что его мама где-то рядом, что она может его спасти. Его глаза блестят, когда он говорит о ней. Он ни разу не упомянул причину её ухода, вообще не рассказал о ней ничего плохого. Что странно, потому что если я начну говорить о своей маме, то сомневаюсь, что там найдётся хоть один комплимент. Видеть его таким счастливым - словно глоток свежего воздуха.

Мы весь вечер лежим в его кровати. Разговариваем, молчим. Обнимаемся, целуемся. Я не перестаю гладить его волосы, а он - щекотать мой нос. И мне, на самом деле, хорошо. Обожаю такие моменты. Они принадлежат только нам. Мы рядом, мы вместе, и мне даже на какой-то момент кажется, что вот оно - счастье. Нам больше ничего не надо. Сейчас семь вечера, он практически засыпает, как будто позволяя своему телу немного отдохнуть.

- Мы занимались любовью.

Он шепчет это, закрывая глаза. Я в жизни не видел ничего очаровательнее этого. Протягиваю руку к прикроватной тумбочке, выключаю свет и беру наш кусок ткани. Переплетаю наши пальцы и невесомо обвожу запястья футболкой.

- Луи…

- Да?

- Я не хочу быть похожим на своего отца.

И я даже не успеваю понять, что он имеет в виду, как слышу его ровное дыхание. Он уснул. Целую его лоб и ложусь обратно, долго смотря, как он спит.

Да, этим утром я понял, насколько сильны его страхи. Я понял, что они управляют им, как марионеткой. Он живёт по их разрешению, но, несмотря на это, есть вещи, заставляющие его глаза сиять. Его мать, Сволочь, проведённый со мной день, мои объятья. Я.

Вместе.

Поиск по сайту: