АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

САКРАЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ РУССКОГО СЕВЕРА

Читайте также:
  1. I. Лексика русского языка с точки зрения ее происхождения
  2. II. Лексика русского языка с точки зрения ее активного и пассивного запаса.
  3. II. Нормы современного русского литературного языка
  4. III. Лексика русского языка с точки зрения сферы ее употребления.
  5. IV. Словарный состав современного русского литературного языка в функциональном, социолингвистическом аспектах и с точки зрения его происхождения (2 часа).
  6. Борьба русского народа с иноземными завоевателями.
  7. В)буквы, обозначающие один звук. Это все буквы русского алфавита, за исключением букв, входящих в первую и вторую группы.
  8. Весьма интересный титул русского царя XVII века Алексея Михайловича Романова, написанный на его печати
  9. Весьма интересный титул русского царя XVII века Алексея Михайловича Романова, написанный на его печати.
  10. Внешнеэкономические связи России: формы , динамика структуры и география внешнеторговой деятельности.
  11. Возникновение и развитие древнерусского права
  12. Воины севера

ЛУКОМОРСКИИ МИФ И БЬЯРМИЙСКАЯ САГА

Мой духовный путь восхождения к морю и к Северу начинался в той прекрас­ной и сказочной стране детства, святая чистота и зачарованная география которого была воспета А.С. Пушкиным:

У лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом; Идет направопеснь заводит, Налевосказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках

Следы невидимых зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей;

Там лес и дол видений полны;

Там о заре прихлынут волны

На брег песчаный и пустой,

И тридцать витязей прекрасных

Чредой из вод выходят ясных,

И с ними дядька их морской. <...>

Там царь Кащей над златом чахнет;

Там русский дух... там Русью пахнет!

Как истинный Поэт, наделенный Божественным даром про-зрения и про-виде-ния невидимых мистических глубин священной географии России, А.С. Пушкин в образе Лукоморья распознал всю Русскую землю — Святую Русь, которая подобно острову — духовному материку-континенту — омывается водами семи морей. Пуш­кинский образ Руси как воплощения Лукоморья, то есть страны, лежащей у самой «луки моря», вскрывает изначальность морского лика России, ее вековечное плава­ние по водам мирового Океана-моря.

Топос Лукоморья принадлежит к числу архетипических, центральных элемен­тов пространственной картины мира русского народа. Наиболее полно он представ-


лен в корпусе русских народных заговоров — этом своеобразном путеводителе по «неведомым дорожкам» иного мира. «Первой периферийной областью "мира ино­го", переходной между ним и здешним миром, в русских заговорах обычно служит море (иногда — река). Вспомним, что по древнейшим представлениям путь в цар­ство мертвых лежит через водное пространство. Чаще всего море называется Океа­ном, но встречаются названия Черное, Чермное, Белое, Хвалынское и др. Следую­щим кругом с более высокой степенью сакральное™ оказывается остров. В боль­шинстве заговоров его название — Буян или же Буелан, Курган и т. п. <...> Центр координат мифологического мира обычно представлен камнем (Алатырь и некото­рые другие), горой (Сион, Синай, Харив, Фавор, Афон, Голгофа и др.), церковью, столбом, дубом и им подобными объектами, аналогичными мировому дереву»'.

В текстах заговоров содержится и подробное «океанографическое» описание морей, омывающих «российско-лукоморский» остров Буян (не случайно Россию называли страной «буяна»): «Есть в западной стороне море Черное; в том море есть остров. На том же острову выросло дерево»; «Есть святое Океан-море, на том свя­том Океан-море есть стоит остров»; «...пойду перекрестясь, из избы в двери, из ворот в вороты, в чистое поле, на восток, в восточную сторону, к Океан-морю, и на том святом Океан-море стоит стар матёр муж»; «На море на Океане, среди моря Белого стоит медный столб, от земли до неба, от востока до запада»; «Прииду я, раб Божий... и брошу те тридесят ключей во святое Хвалынское море, и приидет щука золотая, челюстью ухватит те ключи и понесет во глубину морскую...»2.

Лукоморская океанография, акцентирующая святость всех окружающих ее мо­рей, устанавливает и их пространственную соотнесенность с определенными сторо­нами света. Океан-море устойчиво связывается с Востоком, Черное море — с Запа­дом. Белое море, расположенное на Севере России, в мифологической картографии Лукоморья совмещается с Океан-морем, с Востоком («на море на Океане, среди моря Белого»). Соположение Севера с Востоком в топологии иного мира вызывает сходное взаимопритяжение Запада и Юга, моря Черного и моря Хвалынского (Кас­пийского или Синего). Тем самым священная география лукоморской России поля­ризуется, становится биполярной. В ней выделяются два противостоящих сакраль­ных центра, два полюса, наделенных позитивной и негативной семантикой — Север и Юг. В русской колористической картине мира Северу соответствует белый цвет, Востоку — красный. Запад окрашен черным цветом, Юг — синим. Поэтому Север­ный полюс России, как сочетающий в себе кристаллическую логосную белизну Севера с жизнетворческим энергийным красным накалом Востока, просвечен золо­том, которое, по словам П.А. Флоренского «есть чистый беспримесный свет». На­против, Южный полюс, смешавший в себе черные краски Запада с синевой Юга, воспринимается как тьма кромешная, как зияющая пустота, в которой отсутствует свет. Таким образом, в русской биполярной геосимволике Север и Юг предстают и противостоят друг другу как свет и тьма (отсутствие света).

Наши размышления о теософии Севера и Юга подтверждаются выводами по­следователей школы Рене Генона «с ее акцентом на изначальность северной гипер­борейской Традиции». Исследуя сакральную географию России, А.Г. Дугин пишет о священном круге Руси — Гардарики, который заключает в себе как пространство Русской земли (Круг Земной), так и ее космологическое время (годовой цикл): «Сразу бросается в глаза, что этот круг ограничен с севера и юга двумя водными простран-


ствами, которые имеют выразительные и символические названия: на севере это Белое море, на юге море Черное. При этом север в мифологических сюжетах рус­ских (и славянских) преданий обычно имеет положительную, световую, солнечную окраску, а юг, наоборот, негативную, теневую. Поэтому логично отождествлять Север нашего круга, Белое море, с Летом, а Юг, Черное море, — с Зимой. Восток вполне закономерно можно сопоставить с Весной, а Запад с Осенью»3. И далее: «...Священ­ным символом северной половины Русского Круга можно считать образ Оленя, который всегда сочетается с образами Солнца, Света, Неба, Блага. Логично предпо­ложить, что в южных регионах Руси следует искать персонажи «зимние», связанные с Тьмой, Хаосом, Подземным миром. И действительно, в сказках славянского юга нередки Змей, Дракон, Волк, Собака; Змей часто живет в Черном море, совершая оттуда вылазки на селения россов и разоряя их пашни. И, наконец, этот Змей по­хищает Деву, которую потом освобождает храбрый Богатырь. Этот змееборческий сюжет особенно важен... для понимания священного образа России. Ведь это не просто повторяющийся сказочный мотив; сакральное географическое пространство соответствует циклической логике года, и Змей выступает в образе сил Тьмы, кото­рые зимой поглощают Солнце, пытаясь помешать его животворному восхождению к "макушке лета", к Северу. А значит, сказочная русская царевна, похищенная Змеем, символизирует Солнечную Деву. И сюжет этот "аполлонический", гипер­борейский, на что, по-видимому, указывает древнее название Змеиного острова в Черном море, близ устья Дуная, острова, который был связан с культовым комп­лексом Аполлона»4.

Делению русского сакрального пространственно-временного Круга на две по­ловины — северную, летнюю, и южную, зимнюю, соответствуют и два образа Лу­коморья, запечатленные древнерусской книжностью и народной мифологией: Луко­морье, локализованное в полунощных пределах Северной Руси, у «луки» Студеного Океана-моря, и Лукоморье Южной Руси, лежавшее в «незнаемых землях» половец­кого поля-степи, у «луки» Черного и Хвалынского (Синего) морей.

Для проникновения в сокровенную глубину священной географии Лукоморья крайне существенно указать на его связь с сюжетом, мотивами и персонажами ос­новного мифа о поединке Бога Громовержца с его Противником — Змеем. Сюжет лукоморского мифа как один из вариантов основного змееборческого мифа кален-дарно приурочен ко времени свершения космического поединка — Юрьеву дню осеннему (26 ноября) и весеннему (23 апреля). «Еще в XVI веке существовало на Руси поверие, что в Лукоморье есть люди, которые умирают на Юрьев день осен­ний (26 ноября), а в весенний оживают, снося перед смертью своей товары в одно место, где соседи их, в течение зимы, могут брать оные за известную плату. Зим-неспячки, воскресая весною, разсчитываются с ними. Подобное сказание о полу­нощных народах, спавших по шести месяцев в году, известно было и Геродоту»5. Об этом пишет и Б.А. Успенский: «Любопытно в связи со сказанным русское по­верье о том, что где-то далеко есть царство (Лукоморье), в котором люди умирают на зиму и воскресают весной, причем обычно считается, что умирают они в осен­ний Юрьев день (26 ноября), а воскресают в вешний Юрьев день... <...>; о том же сообщают, со слов русских, и иностранцы в своих описаниях России — Гербер-штейн, Гваньини, Рейтенфельс, Таннер и др. <...> Это поверье следует сопоставить с представлением о стране блаженных рахманов (иначе говоря, царстве мертвых),


которые, по мнению буковинских рутенов, наполовину люди, а наполовину рыбы... т. е. обнаруживают признаки змеиной природы, поскольку рыбы в народной мифо­логии рассматриваются как разновидность змея...»6.

Лукоморский миф с его календарным временным циклом, с мотивами немой торговли имеет прямые соответствия в таком важном институте древнерусского протогосударства, как полюдье, смысл которого заключался в ежегодном княжеском объезде всего земного круга Руси с целью, сбора дани. Традиционный взгляд на институт полюдья как на явление социально-экономического или политического характера не исчерпывает его сути, которая кроется в ритуальных истоках полюдья, в образе священного царя. Полюдье — это ежегодный календарный ритуал путеше­ствия священного царя — великого князя по всему сакральному кругу русских земель, которые устраивали ему праздничную встречу, включавшую пиры, состяза­ния, добровольные дани — жертвоприношения, кормления, княжеский суд.

Ритуал полюдья удивительным образом напоминает славянский языческий об­ряд поминовения умерших — тризну с ее ритуальной трапезой, играми, обменом дарами, посмертным судом. На связь полюдья с тризной указывает не только эти­мология названия мест встречи князя земским миром — «погост» (священный центр земли-волости и кладбище), но и строительство судов для отправления в иной мир вниз по Днепру тех жертвоприношений, которые князь получил во время зимнего кругового обхода русских земель.

Корабль (судно) — это не только транспортное средство, на котором души умерших людей отправлялись в мир мертвых, находившийся в низовьях реки или за морем, но и место последнего, посмертного суда, определяющего судь-бу покой­ного, прах которого после сожжения по славянскому обряду погребается в со-суде (по-судине). Полюдье настолько интимно связано с образами смерти, что княгиня Ольга, отомстившая древлянам за убийство мужа — князя Игоря — во время полю­дья, умертвила древлянское посольство в полном соответствии с тремя видами сла­вянского погребального ритуала: сожжение в огне, захоронение в земле, отправле­ние покойного по воде на корабле.

Во всех этих деталях и подробностях ритуального русского земного круга нельзя не распознать мифологический мотив странствования — путешествия — хождения героя (священного царя) по неведомым землям иного мира мертвого царства. Этот мотив сближает ритуал полюдья с лукоморским мифом. Между ними есть и прямые совпадения календарного свойства. Ритуальный круговой объезд русских земель князем начинался в ноябре и завершался в апреле, что полностью соответствует временному циклу лукоморского мифа об умирающих и воскресающих «поганых» народах. Как ритуал полюдья, так и миф о незнаемой земле Лукоморья отражают пространственно-временное деление Руси на две половины — верхнюю, северную, светлую, летнюю и нижнюю, южную, темную, зимнюю. Полюдье было связано с нижней, южной, половиной Руси, территориально охватывавшей земли древлян, дреговичей, кривичей и северян, и с темным, зимним, периодом времени.

Лукоморский миф позволяет определить и более точные календарные рамки полюдья, которое открывалось 26 ноября и завершалось 23 апреля. «По свидетель­ству Константина Багрянородного, русские князья со своей дружиною выходили из Киева при наступлении ноября и отправлялись на полюдье или уезжали в земли подчиненных им племен славянских и там проводили зиму»7. Оставление священ-


ным царем — великим князем — своей столицы вместе с наступление зимы озна­чало смерть Руси, превращение ее в зимнее, сонное, мертвое царство Лукоморья. Главным героем как ритуала полюдья, так и лукоморского мифа является вели­кий князь, в образе которого отчетливо проступают черты священного царя-Громо­вержца, вступающего в ритуальный поединок со Змеем. «...Царь в качестве вопло­щения Бога Грозы, убивая своего ритуального противника, вызывает плодородие... и этим обеспечивает процветание страны. <...> Для сопоставления предполагаемого индоевропейского ритуала, обеспечивавшего плодородие страны с помощью ритуаль­ного поединка священного царя со змеем, со славянскими данными особый интерес представляет круг текстов, связанный со Всеславом и Вольгой у восточных славян и с Вуком — Змеем Огненным у южных славян»8. В восточнославянском мифе образ князя Всеслава как священного царя амбивалентен. Он сочетает в себе черты как воина-змееборца, так и противника Громовержца — Змея. Всеслав — князь-оборотень. С одной стороны, он выступает как охотник, убивающий медведей и волков, а с другой — «сам Всеслав может превращаться в волка (как и в сокола, и в тура, что отражает трехчастность шаманского мира)»9.

Мотив оборотничества отмечен и в литовских преданиях о Перкунасе, где его противник превращается в разных животных, в частности, в козла. Ритуальные экви­валенты этих славянских и балтских мифологических представлений можно найти в хеттских ритуалах, где выступают люди в овечьих шкурах, в частности "волчьи" люди в овечьей шкуре. <...> Эти ритуалы связываются с представлением о тотем­ном священном царе-волке. <...> Такую же связь можно предположить и для славян­ского, где Всеслав и Змей — Огненный Волк выступают качестве князей-волков... <...> С точки зрения структуры ритуала священный царь или князь выступает при этом как медиатор, который одновременно воплощает оба члена противопоставле­ния — и охотника, и волка. <...> Этим же переносом объясняется и то, что герой мифа о Волхе-Всеславе может иметь имя, этимологически связанное с корнем vois — в имени Волоса, ср. Волх и волхит... ср. и позднейшие осмысления связи волх-Волк»10.

Мифологический образ князя Всеслава — Волха — Волка имеет самое прин­ципиальное значение для понимания амбивалентной природы княжеской власти в Древней Руси, соединившей в себе сакральные функции с функциями воинскими. Ж. Дюмезиль следующим образом определял особенности воплощения тернарной модели космоса и социума у индоевропейских народов Северной Европы: «...гер­манцы, балты, славяне, даже скифы разворачивают нечто вроде общего фронта: там политическая власть менее определена, нет большого корпуса жрецов — обще­ственная религия в основном дело вождя группы, отца семейства или главы племе­ни; само общество образует совокупность, в которой различия, столь сильные у большей части остальных инодеевропейцев, смягчены. Все это не могло не оказать влияния на организацию идеологии. Поэтому в русской традиции тот из трех "до­исторических" героев, кто представляет первую функцию, Волх или Вольга, одно­временно и шаман, и князь-воин: во главе своей дружины он совершает чудесные подвиги, но не столько благодаря отваге, сколько магии, хитрости, дару превраще­ний, одним словом, всему тому, что Х.М. Чадвик и Н. Кершо Чадвик называют "его интеллектуальным даром и протеическими чертами". И те же слова могли бы быть приложены к скандинавскому Одину»11.


Амбивалентный образ древнерусского князя — царя и волхва-шамана — наи­более ярко воплощен в деяниях князя Олега и княгини Ольги, в именах которых слышатся не только отзвуки скандинавской этимологии «священный», но и звуча­ние имени бога Волоса — верховного шамана и ведуна, прародителя мифологиче­ских героев («В-Ольга», «В-Олег»). «При разборе преданий об Олеге мы видим, что в народной памяти представлялся он не столько храбрым воителем, сколько вещим князем, мудрым или хитрым, что, по тогдашним понятиям, значило одно и то же: хитростью Олег овладевает Киевом, ловкими переговорами подчиняет себе без насилий племена, жившие на восточной стороне Днепра; под Царьградом хитро­стью пугает греков, не дается в обман самому хитрому народу и прозывается от своего народа вещим. В предании он является также и князем-нарядником зем­ли...»12. Двойственней образ князя Олега, сочетающего в себе черты воина, культур­ного героя-устроителя («нарядника») Русской земли с оборотническими свойствами волхва-ведуна, перекликается с летописным изображением княгини Ольги: «Харак­тер Ольги, как он является в предании, важен для нас и в других отношениях: не в одних только именах находим сходство Ольги с знаменитым преемником Рюрика, собирателем племен. Как Олег, так и Ольга отличаются в предании мудростью, по тогдашним понятиям, т. е. хитростью, ловкостью... <...> Ольга хитростью мстит древлянам, хитростью берет Коростень; наконец, в Царьграде перехитряет импера­тора. Но не за одну эту хитрость Олег прослыл вещим, Ольга — мудрейшею из людей: в предании являются они также как нарядники, заботящиеся о строе зем­ском; Олег установил дани, строил города. Ольга объехала всю Землю, повсюду оставила следы своей хозяйственной распорядительности»13.

Соответственно разделению образа священного царя-князя, выступающего в грозном облике Громовержца-Перуна, воина, нарядника-устроителя Русской земли и в хтоническом облике противника Громовержца — Волоса, на две половины раз­деляются русское время и русское пространство. Граница между ними проходит по оси змееборческого мифа о Егории Храбром, который во время новогоднего риту­ального поединка со Змеем в Юрьев день весенний одерживает победу, завершаю­щуюся космическим устроением Русской земли: «В целом ряде сказаний о Егории Храбром (Георгии Победоносце) русский народ вел свою повесть о змееборчестве. Великий воин Христов, поражающий своим копьем огнедышащего дракона, являет­ся в этих сказаниях разъезжающим по земле светлорусской и утверждающим веру православную, заставляя расступаться перед собою леса темные, дремучие, горы высокие, реки широкие»14. Это первая ипостась Егория — Юрия Храброго, в кото­рой он предстает как победитель Змея, как царь лета, Севера и света, как культур­ный герой — нарядник Русской земли. Вторая ипостась Егория Храброго связана с его поражением во время ритуального поединка со Змеем в Юрьев день осенний. «В других сказаниях терзает Григория царище-Демьянище, сажающий Храброго в погреба глубокие на тридцать лет и три года»15.

Этот образ плененного (связанного) царя света, образ зимней, южной Руси, подпавшей под временную (полугодовую) власть зимних, хтонических сил мрака и тьмы. Это время, когда на Руси царствует князь-оборотень (волк). Не случайно, что и полюдье, совершавшееся князем в зимнее время года, воспринимается в ряду деяний князя-оборотня. Древляне, убившие князя Игоря во время полюдья, называ­ли его волком в овечьей шкуре: «Повадится волк к овцам, перетаскает все стадо,


пока не убьют его». Смерть князя-оборотня означает конец зимнего, волчьего, змеи-ного царства. «Но выходит и из-под земли светозарный воитель, идет на свои под­виги — насаждает веру христианскую, искореняет басурманскую, поражая на этот раз — вместо "лютаго стада змеиного" — огненного змея-дракона. В другом сказа­нии Егорий, подобно сказочным богатырям, спасает царскую дочь, отданную на жертву Змею Горынычу. И всюду вслед за ним разливает над тьмою ужаса яркий свет радости освобождаемого от гнетущего мрака и лихой злобы»15.

Таким образом, мифологические описания географии Древней Руси исходят из дуалистической картины мира, разделяющей Русскую землю на Северную Русь и Южную Русь. Северная Русь — это летнее царство света, в котором правит князь-воин, победитель Змея, украшатель и устроитель русского космоса. Южная Русь — это зимнее царство мрака и тьмы, в котором правит князь-оборотень (шаман-волхв) — воплощение сил мирового хаоса — Змея. Родиной Змея является южное Лукоморье, этногеография которого связывается с «чистым полем» половецкой степи, прилега­ющей к «луке» Черного, Азовского и Хвалынского морей. Южное Лукоморье — это зимнее царство Кащея бессмертного, география которого подробно излагается в дорожных указателях разных жанров русского фольклора — в сказке, в былине, в заговоре: «На море на Океане, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет; под тем дубом стоит липовый куст; под тем липовым кустом лежит златой камень; на том камне лежит руно черное, на том руне лежит инорокая змия Гарафена»16. С этого лукоморского острова Буяна змей вторгается в Русскую Землю. Сюда же, в чистое поле Лукоморья, на поединок со Змеем выезжают русские былинные богатыри. Лукоморский Змей в былинном эпосе представлен рядом персонажей. Это и Соло­вей-разбойник, имя которого «связано если не генетической, то анаграмматической связью (намеренным звуковым сходством, сопроводавшим сходство смысловое) с именем бога Волоса, противника Громовержца»17. Соловей-разбойник был пленен (связан) Ильей Муромцем и доставлен в стольный Киев-град.

Одной из ипостасей змеиной природы Лукоморья является Маринка Игнатьев­на, в которой исследователи распознали позднейший, выродившийся вариант «жен­ского образа основного мифа — Мокоши — жены противника Громовержца "Змея"»18. В былине «Маринка не просто волшебница, она еще и правительница страны: по одним вариантам, это — "земля Арапская", по другим — "Корсуньская". Название не имеет значения, важно, что это "чужая" земля, а город, где живет правительница, стоит у моря»19.

Чрезвычайно знаменательно, что другая женщина — жительница северного Лу­коморья (сохранившего память о своем южном зеркальном отражении) сказитель­ница Марфа Крюкова, никогда ранее не покидавшая своей поморской родины, пре­красно знала сокрытую от непосвященных тайную географию всей лукоморской Руси: «Марфа Крюкова в тридцать восьмом году впервые отправилась по России. Подъезжая к морю Каспийскому и не зная его, она вдруг заволновалась и все рас­спрашивала попутчиков и проводников вагона: "Скажите мне, где здесь город Кон-царь, в котором не царь царил, не король королил, а управляла во всех делах Ма­ринка, дочь Кандалова? Она хошь и славилась вроде королевной, но была хитрая ведьма, Илью Муромца даже завлекла. Бессовестная была — так и назвал ее Глеб-князь, сын Володьевич". А спутники на Марфу поглядывают, ужимаются... <...> странна им старушка и чудна, а эти странные люди непонятны в свой черед Марфе,


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.)