КРАКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ (1491-1495)

Если о месте пребывания и обучения Николая Коперника в течение восьми лет после смерти отца (с 1483 по 1491 г.) мы можем говорить лишь предположительно, с той или иной степенью достоверности, на основании косвенных данных, то пребывание Коперника в Кракове в течение следующих четырех лет и его учеба в Краковском университете зафиксированы документально. Николай Коперник прибыл в Краков вместе с братом Анджеем и записался на факультет искусств во второй половине октября 1491 г. или немного позже: зимний семестр начинался в Краковском университете 15 октября, но запись студентов продолжалась в течение всего ноября, а иногда и позже. В сохранившемся до нашего времени подлиннике университетского матрикула за этот год 32-й по порядку значится запись: «Nicolaus... de Thuronia solvit totum». Здесь же другой рукой поставлена «звездочка» и почерком начала XVII в. приписано: «Copernicus». Слова «solvit totum» обозначают, что записавшийся уплатил всю сумму имматрикуляции, т. е. плату за внесение в список студентов.

Краковский университет, 600-летие которого недавно отмечалось, был основан в 1364 г. при короле Казимире Великом. В акте об учреждении университета было высказано пожелание, чтобы это учебное заведение (первоначально называвшееся Краковской академией) «выпускало мужей, зрелостью мысли знатных. В Краков-город же пусть приезжают свободно и без опаски все жители королевства нашего и стран ближних, а также и со всех сторон света, кто захочет приобрести знания жемчужину бесценную».

Вначале университетский устав был создан по образцу уставов Болонского и Падуанского университетов. Канцлер университета присваивал докторские степени на одном из трех факультетов - юридическом, медицинском и философском; профессора выбирались студентами с последующим утверждением королем. Занятия проводились в королевском замке, начато было строительство специального здания для университета, по со смертью Казимира в 1370 г. было приостановлено.

Дальнейшее развитие и расширение университета было связано с именами королевы Ядвиги и ее мужа Владислава Ягелло. В 1397 г. был открыт теологический факультет, в 1399 г. Ядвига, умирая, завещала университету своп личные драгоценности. Это дало возможность университетскому магистрату приобрести в Кракове подходящий для занятий дом, называемый с того времени Collegium majus, т. е. Большая коллегия. Торжественное открытие занятий в этом здании состоялось 24 июля 1400 г. Университет был реорганизован по образцу парижской Сорбонны, студенты уже не принимали участия в его управлении.

Наиболее выдающееся явление в истории средневековой философии - борьба «номинализма» с «реализмом»- с самого своего возникновения имела место и в стенах Краковского университета, но особенно она усилилась с проникновением туда «буриданизма», совпавшим по времени с реорганизацией университета Ягеллонами.

Основным предметом спора между представителями обоих течений была, как известно, природа общих понятий, «универсалий». Реалисты утверждали, что универсалии существуют реально, независимо от человеческой мысли и речи, являясь прообразами, предшествующими единичным вещам. Номиналисты, напротив, настаивали па реальности лишь единичных, индивидуальных вещей, считая универсалии простыми названиями, именами («universalia sunt nоmina»). Таким образом, предмет спора, как видим, заключался в выяснении того, что чему предшествует, - идеи вещам или объективно существующие вещи общим идеям, движется ли наше познание от ощущений к понятиям или, наоборот, от понятий к вещам.

Следовательно, хотя многие участники этих споров за богословским схоластическим пустословием и не замечали всей философской глубины проблемы, в них можно видеть в зародыше не только борьбу эмпиризма с рационализмом, но и начало размежевания двух противоположных философских тенденций - материализма и идеализма. «Конечно, - писал В. И. Ленин,- в борьбе средневековых номиналистов и реалистов есть аналогии с борьбой материалистов и идеалистов...» [18].

К указанному времени сложились две основные школы номиналистов - в Мертоновском колледже в Оксфорде, основанная Уильямом Оккамом (ок. 1300- 1350), и в парижской Сорбонне, где ее возглавил Жан Буридан. Буридан родился около 1300 г., с 1328 г. преподавал в Сорбонне, дважды был ее ректором, умер около 1358 г. Ему, впрочем неосновательно, приписывают известный аргумент против существования свободной воли - находящийся па одинаковом расстоянии от двух стогов сена осел погибнет от голода, так как не сможет решить, к какому стогу следует направиться. Менее известна другая легенда о нем, использованная Александром Дюма-отцом в драме «Нельская башня»: французская королева Маргарита завлекала молодых красавцев в Нельскую башню в Париже, где после проведенной с ней ночи их убивали, а тела сбрасывали с башни в Сену. Если верить легенде, Буридан был одним из этих молодых людей, по чудом спасшийся.

Характерным для учения номиналистов было стремление освободиться от догматически понимаемых и к тому же искаженных в целях обоснования и защиты католицизма положении философии Аристотеля. Если ограничиться физикой и космологией, то наиболее важной в буриданизме была систематическая критика учения Аристотеля о движении.

В своей книге «Subtilissimae quaestiones super octo Pliysicorum libros Aristotelis» («Тончайшие вопросы но восьми кпигам Аристотеля по физике») Буридан говорит:

«В 12-м вопросе требуется установить, будет ли брошенное тело после выхода из руки бросающего двигаться воздухом или чем-нибудь другим. Этот вопрос, но моему мнению, является очень трудным; мне кажется, что Аристотель не дал определенного ответа.

Действительно, он касается двух мнений. Первое заключается в том, что он называет антиперистазисом; брошенное тело очень быстро выходит из того места, где оно находилось, а природа, не терпящая пустоты, посылает очень быстро воздух вслед этому телу; этот сильно движущийся воздух, достигнув брошенного тела, гонит его вперед, и так все время, пока не будет пройдено некоторое расстояние.

Другое мнение, которое Аристотель, по-видимому, одобряет, заключается в том, что бросивший вместе с брошенным телом движет воздух, близкий брошенному; этот воздух, приведенный в быстрое движение, имеет способность двигать брошенное тело; это не надо понимать так, что этот же самый воздух движет брошенное тело от места бросания вплоть до остановки, но что соединенный с брошенным телом воздух приводится в движение бросившим, и это движение движет другой ближайший, а этот - следующий, и так до конца... Поэтому Аристотель говорит, что существует не один двигатель, а много, по очереди...

...Но мне кажется, что такое решение ничего не стоит в соответствии с многими опытами. Прежде всего относительно жернова, который движется долго, а с места не сходит, так что ему не нужно следовать за воздухом, заполняющим место, из которого жернов движется. Второй опыт таков: если брошенное копье имеет конец, так же заостренный, как и острие впереди, то оно тем не менее движется таким же образом, как и копье с тупым концом. Третий опыт касается судна, сильно разогнанного против течения реки, которое не может сразу остановиться; находящийся наверху матрос не чувствует ветра, гонящего судно сзади, а только ветер, бьющий ему в лицо.

...Я не сомневаюсь в том, что описанный способ выполнения движения невозможен. Действительно, этим способом нельзя объяснить, почему жернов продолжает вращаться после снятия руки; если полотенцем стереть воздух, окружающий боковую поверхность жернова, то он от этого не остановится, а будет еще довольно долго вращаться, следовательно, не этот воздух двигал жернов...

...Поэтому мне представляется необходимым сказать, что двигатель, двигая движимое, сообщает ему некоторый импульс (impetus) или какую-то движущую силу в ту сторону от движимого, в которую двигал двигатель, будет ли это вверх, вниз, в сторону или даже по кругу (circulariter); чем быстрее двигатель движет это движимое тело, тем более сильный импульс он ему сообщает. И этим импульсом движется камень после того, как бросивший перестает двигать. Но этот импульс постоянно уменьшается сопротивляющимся его движению воздухом, а также тяжестью камня, отклоняющей камень в сторону, противоположную той, ft которую камень начал двигаться. По мере того как замедляется движение камня, импульс уменьшается или уничтожается, когда тяжесть камня преодолеет его и тот станет двигаться вниз к естественному месту. Мне кажется, что такого объяснения следует держаться, поскольку другие не представляются справедливыми, а также потому, что с этими объяснениями согласуются все явления» [19].

Эту теорию импульсов Буридан применяет и к объяснению движений небесных светил в противовес общепринятой тогда теории непрерывно действующего первого двигателя: «Когда бог создал мир, то он привел в движение каждую из небесных сфер, как только ему хотелось; двигая их, он приложил движущие импульсы так, чтобы в дальнейшем уже не приходилось больше двигать, если не считать общего влияния, когда он участвует в общем движении всего, что совершается. Поэтому в седьмой день он отдохнул от всякой работы... и эти собщенные небесным телам импульсы в дальнейшем не уменьшались и не уничтожались, так как у небесных тел нет наклонности к другим движениям, а также нет и сопротивления, которое уменьшало бы или портило эти импульсы».

Из приведенных рассуждений ясно, что импульс Буридана был более общим понятием, чем обычный прямолинейный; импульс мог быть и вращательным (круговым). Кроме того, для подлунного и надлунного мира динамика была по существу одинаковой, с той лишь разницей, что в надлунном мире не было сопротивлений и импульс был вечным.

Учение Буридана нашло многих сторонников в Европе; его последователями, в частности, были Альберт Саксонский, первый ректор Венского университета, и замечательный французский математик XIV в. Николь Орем (ок. 1323-1382). В отличие от Буридана Орем в динамике неба признавал круговые движения, но в подлунном мире движения могли быть только ускоренными или замедленными. Сам термин для переменного движения «difformis» принадлежит ему; он различал «равномерно-переменное» (uniformiter difformis) и «неравномерно-переменное» (difformiter difformis) движепия. Ему также принадлежит теорема, или, как тогда говорили, предложение: «путь, пройденный равномерно ускоренным движением за некоторый промежуток времени, равен пути, пройденному за то же время равномерным движением со скоростью, соответствующей середине этого промежутка времени». Это предложение легло в основу галилеевой теории свободного падения тяжелых тел. В трактате «De latitudinibus formarum» (обычно переводится: «О конфигурациях качеств») Орем дал методы графического изображения различных видов изменения; некоторые историки науки приписывали ему даже изобретение аналитической геометрии, что, конечно, не соответствует истине. Для нашей темы особый интерес представляет то обстоятельство, что Орем был противником астрологии - в трактате «О соизмеримости и несоизмеримости движений неба» он доказывал несостоятельность астрологических предсказаний.

Основным положением астрологии было утверждение о наличии соответствия между небесными явлениями и земными событиями. А так как первые происходят через определенные промежутки времени, то такой же периодичностью должны обладать и земные события, следовательно, при достаточном количестве записей наблюдений небесных явлений вместе с соответствующими земными событиями появляется возможность предсказания будущих событий на Земле.

В качестве одного из примеров для своего доказательства Орем берет соединение двух планет в некоторой точке эклиптики. Если периоды движения обеих планет соизмеримы, т. е. отношение их может быть выражено отношением двух целых чисел a и b то через число периодов, равное наименьшему кратному а и b, то же самое событие должно повториться, и притом (вследствие равномерности движений планет) в том же самом месте эклиптики. Таким образом, в случае соизмеримости будет иметь место конечное число соединений, происходящих в конечном числе точек эклиптики. Если же периоды обеих планет несоизмеримы - их наименьшее кратное является бесконечно большим, то их соединение в данной точке никогда не повторится и новые соединения будут происходить все в новых и новых точках. Можно было бы сказать, что эти соединения могут произойти в любой точке эклиптики, по Орем был осторожен - он сказал: «Нет никакой столь малой части круга, в одной из точек которой такие движущиеся тела не оказались бы в конъюнкции в будущем и в которой они не были бы и конъюнкции в прошлом». Это уже язык, на котором мог бы выразиться и математик XX в., знакомый с теорией множеств. Это утверждение у него звучало бы так: мощность всех возможных периодов является мощностью континуума, а множество периодов, находящихся в рациональном отношении с данным, представляет только счетное множество. Таким образом, если сделай совершенно произвольный выбор двух периодов, то абсолютно невероятно, чтобы эти периоды находились в соизмеримом отношении.

Теперь посмотрим, как школа Буридана относилась к вопросу о движении Земли. В трактате II. Орема «Quaestiones super libris quattuor De coelo et mundi», т. е. «Вопросы о четырех книгах [Аристотеля] "О небе и мире"», читаем:

«Спрашивается, всегда ли Земля покоится в центре мира. Утверждается, что нет, так как у всех тел природы есть или может быть некоторое естественное движение, следовательно, или Земля совершает естественное движение, или может его совершать. И если она может совершать естественное движение, то необходимо, чтобы она когда-нибудь двигалась, ибо непристойно было бы сказать, что природная возможность оставалась бы праздной целую вечность и никогда бы не перешла в действительность.

Затем Земля имеет сферическую фигуру, а у сферических фигур есть некоторая способность совершать круговое движение.

Затем Аристотель говорит, что каждое простое тело должно иметь какое-то простое естественное движение, как, например, простому тяжелому телу свойственно от природы простое движение вниз. Поэтому было бы абсурдно сказать, что Земля должна обладать каким-нибудь естественным движением, а она его в действительности не имеет.

Затем из рассуждений древних следует, что более благородным элементам должно соответствовать и более благородное место, а огонь благороднее Земли и, следовательно, должен занимать более благородное место. Но самым благородным будет такое место, в котором помещенное тело может лучше сохраниться, а таким является среднее место...

Этот вопрос будет трудным. Прежде всего можно очень сомневаться, чтобы Земля могла точно находиться в центре мира так, чтобы ее центр совпадал с центром мира. Затем существует большое сомнение в том, чтобы Земля когда-нибудь вся имела прямолинейное движение. Далее очень сомнительна правильность утверждения Аристотеля, что если небо всегда необходимо должно иметь круговые движения, то нужно, чтобы и Земля всегда покоилась в центре мира. Четвертое сомнение заключается в том, что если мы предположим, что Земля совершает круговое движение вокруг своего центра и собственных полюсов, то можно ли будет объяснить этим предположением наблюдаемые явления...

...Тогда следовало бы предположить, что звездная сфера находится в покое, а ночь и день происходят от суточного движения Земли. Для этого можно было бы привести такой пример: если кто-нибудь плывет на корабле и вообразит, что сам он покоится, то, видя другой корабль, который в действительности покоится, он посчитает его движущимся; действительно, все будет обстоять совершенно так же, как если бы его собственный корабль покоился, а другой двигался... Точно так же мы можем предположить, что солнечная сфера совсем неподвижна, а Земля с нами обходит ее кругом, мы же, однако, считаем себя неподвижными, как человек, находящийся в быстро движущемся корабле, не замечает ни собственного движения, ни движения корабля. Таким образом, можно утверждать, что для нас и Солнце будет тогда восходить и заходить, как оно делает, когда само движется, а мы покоимся...

...Но такого мнения, однако, нельзя придерживаться, ибо оно противоречит авторитету Аристотеля и всех астрологов. Но на это отвечают, что авторитет не доказывает и что если астрологи будут предлагать способ, достаточный для объяснения явлений, то может быть и так и не так. Но поскольку явление объясняется обоими способами, то они могут предложить способ, который им больше нравится».

Посмотрим теперь, как идеи такого рода воспринимались в те времена в Кракове. Вот написанный в 1459 г. «Краковский комментарий» к произведению Аристотеля «О небе»:

«Можно привести для убеждения некоторые аргументы, первый из которых таков:

Небу нет необходимости двигаться для получения чего-либо от Земли. Земле же необходимо двигаться, чтобы получить от неба кое-что, а именно - влияние. Поэтому более разумным кажется, чтобы двигалась Земля, а не небо, и чтобы покоилось небо, а не наоборот. Подтверждается так: движение получается вследствие нужды, следовательно, то, у которого больше нужды, больше должно и двигаться, а Земля нуждается в большем, чем небо. В-третьих, покой благороднее, чем движение, так как он является концом (целью) движения, следовательно, покой должен быть присущ более благородным телам, как небо, а движение - менее благородным, к числу которых принадлежит Земля. В-четвертых, лучше объяснить явление при помощи меньшего предположения, чем большего. Отсюда ясно, [что] большое тело тяжелее двигать, чем малое; поэтому разумнее кажется, чтобы Земля, очень малая, двигалась бы быстрее всех, а высшая сфера покоилась, а не наоборот. Пятое - самое главное. Всякое простое тело долженствует иметь некоторое естественное движение, т. е. простое движение. Таким телом и является Земля, ибо она из простых тел... В-шестых, Земля имеет сферическую форму. Сферическая же форма весьма способна к движению, и больше всего к круговому. Поэтому если Земля фактически не движется, или движется только иногда, то ясно, что такая способность Земли к движению будет напрасной...» Из осторожности комментатор прибавляет:

«Земля не движется круговым движением от востока к западу или, наоборот, суточным движениям, как хотели сказать древние, ибо они говорили, что Земля движется, а небо покоится. Ибо при помощи движения Земли и покоя неба мы никак не можем объяснить противостояния и соединения планет и затмения Солнца и Луны». Как видим, в Кракове в середине XV в. уже высказывались, пусть робкие и наивные, соображения о возможности движения Земли. И хоть комментарий, с выдержками из которого мы только что познакомились, вообще говоря, не отражает мнения всех краковских астрономов того периода, он не случаен - по состоянию преподавания математики и астрономии Краковский университет уже тогда занимал одно из ведущих мест в Европе.

Еще около 1405 г. краковянин Стобнер организует здесь кафедру математики и астрономии. В 1415 г. в Краковском университете получает степень магистра искусств Бенедикт Гесс, который до самой смерти (1456) продолжает оставаться главой местных буриданистов. Хотя большинство профессоров тогдашних университетов вело преподавание непосредственно по трактатам классиков, избегая приведения собственных комментариев, в Кракове уже во второй половине XV в. составляются собственные комментарии к сочинениям Аристотеля, значительно расширяется преподавание точных наук. В 1459 г. здесь учреждается специальная кафедра астрологии, во главе которой становится Мартин Круль, написавший около 1450 г. трактат о геометрии «Opus de geometria», в котором были следующие разделы: альтиметрия (измереиие высот), планиметрия, профундиметрия (измерение глубин) и стереометрия. Арифметику в Краковском университете изучали по книге «Ariphmetica communis» Жана де Мюри, музыку - по книге «Algorismus minutiarum» Жана де Линьера; для изучения расчетов планетных движений пользовались комментариями к альфонсинским таблицам «Theoretica planetarum» Герарда из Саббионетты; перспектива преподавалась по трактату англичанина Джона Пекхэма (J. Pеckham. «Perspective communis»); физическая география - по книге Иоанна Сакробоско «Сфера», которая была как бы введением к более трудным трактатам по астрономии в собственном смысле слова: «Теории планетных движений» («Theorica planetarum») Георга Пейербаха (Пурбаха), альфонсинским планетным таблицам, таблицам затмений Пейербаха, «Calendariumy» Региомонтана. Естественно, что подробно изучались и сочинения Аристотеля, в частности «О небе» («De caelo»), «Метеоры» («Meteora») и, наконец, «Метафизика». География читалась также но трактату фессалоникийца Дионисия Афра, извлечениям из Птолемея и отчасти по Страбону.

Среди многочисленных профессоров, доцентов и магистров, преподававших в Краковском университете в рассматриваемое время, большинство. были поляками и воспитанниками этого университета, но громкая слава учебного заведения привлекала сюда также многих иностранцев - итальянцев (Джованни Амато из Сицилии, Клаветти д'Алифио, Франческо Станцаро), англичан (Джоп Кемпен, Леонард Кокшес), немцев (Конрад Цельтис, Рудольф Агрикола-младшнй, Валентинус Экк) и даже испапцев (Гарсиа Куадро, Руис Морас) и голландцев. Мы упомянем лишь нескольких основных преподавателей и воспитанников Краковского университета, предшественников Коперника и его современников, трудами которых университет уже тогда прославился как важнейший центр математического и астрономического образования.

Мартин Круль из Журавиц с 1445 г. занимал учрежденную Стобнером кафедру математики и астрономии; в 1448-1459 гг. изучал медицину в Болонье и читал там лекции по астрономии и астрологии; в 1459 г., возвратившись в Краков, возглавил вновь созданную кафедру астрологии (на которой преподавание астрономии было, естественно, на первом плане), занялся составлением поправок к альфонсинским таблицам, работал над проектом усовершенствования юлианского календаря. О его геометрическом трактате мы уже упоминали.

Ученик Круля Войцех из Опатова с 1447 г. читал в Кракове курс арифметики, позже изучал медицину в Болонье и читал там лекции по астрономии. Другой его воспитанник Петр Гассович после окончания в 1452 г. факультета свободных искусств изучал в Перудже (Италия) медицину и астрономию, позже продолжал занятия медициной в Кёльне и Кракове. Им были составлены «Золотые таблицы истинных п средних планетных движений».

В ученом мире тех времен широкой известностью пользовался Мартин Былица из Олькуша. После окончания Краковского университета он отправился в Италию, где в 1463 г. читал лекции по астрономии в Болонском университете, в следующем, 1464, году в Риме познакомился с известнейшим математиком и астрономом того времени Региомонтаном, с которым уже тогда обсуждал вопросы исправления ошибок в старых планетных таблицах. В 1467 г. в Эстергоме (Венгрия) вместе с Региомонтаном он составил «Tabulae directionum profectionumque» («Таблицы направлении и удалений»), книгу, которой Коперник пользовался в течение всей своей жизни. Последние годы Былица провел в Будапеште, откуда летом 1494 г. прислал в дар Краковскому университету коллекцию редких рукописей и книг, а также весьма ценные астрономические инструменты: большой небесный глобус, две прекрасно изготовленные астролябии и торкветум. Вручение этих даров было торжественно обставлено; весьма вероятно, что на этой церемонии присутствовал и Николай Коперник. Связи с Краковом Мартин Былица поддерживал через своего племянника Станислава Былицу, магистра кафедры математики и астрономии, учрежденной Стобнером.

Воспитанником, а затем в течение некоторого времени и преподавателем Краковского университета был также Николай Водка, предполагаемый учитель Коперника.

Ко времени поступления Коперника в Краковский университет основными «астрономическими светилами» там были Яп из Глогова и его ученик Войцех (Альберт) из Брудзева (Брудзевский). Ян из Глогова уточнил географические координаты Кракова, составил большое количество пособий по различным разделам астрономии, в частности написал введение к трактату о сфере Сакробоско, толкование астрономических таблиц для краковского меридиана, описание 48 созвездий, введение в космографию (объяснение географии Птолемея). Он не чуждался и астрологических занятий - начиная с 1475 г. почти ежегодно составлял астрологические прогнозы и даже написал трактат под названием «Краткое убеждение, что изучение астрологии не противоречит христианской религии».

Гораздо более важной для астрономического образования Коперника была деятельность Войцеха Брудзевского, хотя его роль в этом многими биографами Коперника сильно завышается.

Брудзевский родился в 1445 г., образование получил в Краковском университете, где в 1470 г. стал бакалавром, в 1474 - магистром, а с 1485 г. был деканом философского факультета (факультета искусств).

Близкий друг краковских гуманистов и ученых того времени - Филиппа Буонаккорси (Каллпмаха), Конрада Цельтиса, Иоанна Эстикампиана (Зоммерфельда), Лаврентия Корвина (Раабе), Сигизмунда Фузилия, доктора медицины Якова Бокшицы, Георгия Морштыны и других, Брудзевский вместе с Цельтисом был основателем известного Litteraria Sodalitas Vistulana - Надвислянского литературного общества. Разносторонние знания и эрудиция Брудзевского доставили ему широкую известность далеко за пределами Польши. В стихах и прозе его прославляет Цельтис, видный поэт и писатель; Эстикампиан пишет о нем следующее: «Наш Брудзевский уже настолько глубоко владеет математическими науками, что своей мыслью обнимает все то, что и Евклид и Птолемей получили своим изобретательным умом, а вещи, превышающие наше восприятие, он умеет таким образом изложить слушателям, что они становятся для них понятными яснее света, прямо как если бы они видели их своими глазами». Ученик Брудзевского, видный краковский астроном Мартин Бем из Олькуша (ум. в 1540 г.), дал ему следующую блестящую характеристику: «Как астроном он превосходил в Польше всех других; он был автором трактата «Tabulae resolutae» («Таблицы решений»), служившего для вычисления изменений положения небесных тел», а в другом месте: «это был знаменитый математик, учитель Копра да Цельтиса».

Ознакомление с рукописями Брудзевского, оставшимися большей частью неопубликованными, дает хорошее представление о его интересах и эрудиции: он досконально знает «Начала» Евклида, «Альмагест» и «Географию» Птолемея, знаком с сочинениями арабских математиков и астрономов - Джабира ибн-Афлаха («Almagestum abbreviatum» - «Сокращенный Альмагест»), Альфрагана и Сабита ибн-Корры, с географическими сочинениями Пьера д'Алльи, с работами Исидора Севильского, Аристотеля (с комментариями Аверроэса и других авторов), Альфонса Кастильского, Иоанна Линерия (Жана де Линьера), Пейербаха, Бьянкини, Региомонтана и многих других ученых как древних, так и его современников.

В Краковском университете Брудзевский читал арифметику, перспективу, теорию движения планет (1488) по Пейербаху, но с собственными комментариями. Переход от старой «теорики» Герарда из Саббионетты к Пейербаху был большим шагом вперед в развитии астрономии. Комментарий Брудзевского стал скоро одним из основных руководств Коперника при изучении астрономии.

В средние века общепризнанной астрономической системой была теория гомоцентрических сфер, разработанная древнегреческим ученым Евдоксом Кпидским (ок. 406 - ок. 355 до н. э.), одобренная Аристотелем и принятая арабским комментатором Аристотеля Аверроэсом (Ибн-Рошдом). В своем комментарии Брудзевский реферирует возражения Аверроэса против эпициклов и эксцентриков Птолемея. Приводя слова комментатора «В математических книгах нельзя найти никаких доказательств существования эксцентриков и эпициклов, если не считать некоторых явлений при затмении Луны», Брудзевский замечает: «Следовательно, Луна имеет эпицикл». И далее: «Устраняя эксцентры, комментатор пишет как философ, который должен рассматривать только движение всей сферы, а не отдельные круги, заниматься которыми свойственно астрономам....А существуют ли эксцентры действительно в планетных сферах - этого никто из смертных незнает; если не считать, что они [эксцентры], а также и эпициклы стали известными благодаря откровению духов, то они возникли лишь в воображении математиков».

Относительно эквантов [20] Брудзевский пишет: «Для движения сфер (orbium) как такового эквант не нужен. Поскольку эквант является воображаемым кругом, то он ничего не может сделать для движения реальной сферы, а только для астрономической работы или для вычисления таблиц, производимого на основании математических принципов и заключений, но заключения чаще не могут приспособиться и примениться к движениям, какими они по своей природе являются, по только какими они кажутся... Даже сами математики... рассматривают движения так, чтобы они служили их науке и действиям... И вот они воображают равномерное движение, каким оно само по себе не является; поэтому они принуждены брать экванты, воображаемые круги, по которым неравномерное движение сфер они рассматривают как равномерное и приводят к равномерности по эквантам...

Но учитель устанавливает следствия, каким образом все планеты в своих движениях связываются с движением Солнца. Это по той причине, что они имеют с ним естественную связь как с первым лучезарным светилом... и, следовательно, своими движениями участвуют в общем потоке и действии» [21].

Бытует повторяемый во многих биографиях Коперника рассказ, как Брудзевский обратил внимание на талантливого студента Николая Коперника, стал с ним дополнительно заниматься и даже доверительно сообщил ему свои сокровенные мысли о гелиоцентрической системе мира. Эта версия утверждает, что Коперник увлекся астрономией именно на блестящих лекциях Брудзевского. Сведения эти имеют в своей основе данные, приведенные в первой биографии Коперника 1625 г. польским ученым Шимоном Старовольским. Увы, все это очень близко к легенде. Еще в 1864 г. профессор Францишек Карлинский, тогдашний директор астрономической обсерватории в Кракове, обратил внимание на то обстоятельство, что во время пребывания Коперника в Краковском университете Брудзевский уже не читал лекций по астрономии, он излагал учение Аристотеля со своими комментариями на богословском факультете, а затем выехал в Вильно по приглашению великого князя литовского Александра Ягеллончика, где был его личным секретарем. В Вильно же Брудзевский и умер в 1497 г.

Однако утверждается, что и в годы, когда Брудзевский уже перестал читать лекции по астрономии в стенах университета, он иногда выступал с популярными докладами по математике и астрономии в бурсах - студенческих общежитиях. Но известно, что братья Коперники в период обучения в университете жили не в бурсе, а на частной квартире в семействе Ваповских, так что и эта версия о путях прямого влияния Брудзевского на научные интересы Коперника малодостоверна, как и третья, согласно которой Коперник мог посещать Брудзевского по поручению своего дяди Лукаша Ваченроде, лично знакомого с краковским ученым, и во время этих посещений мог вести с Брудзевским разговоры па научные темы.

Но если Коперник и не был прямым воспитанником Брудзевского, все равно он не мог не испытать его косвенного влияния, и притом весьма значительного. Ведь большинство преподавателей Коперника по университету были или прямыми учениками Брудзевского, или же, признавая его эрудицию и авторитет, находились под его влиянием и использовали в своей преподавательской работе составленные Брудзевским комментарии, а также изданную в Милане его книгу «Commentaria utillissima in theoricis planetarum» («Полезнейшие комментарии планетной теории»), считавшуюся многими лучшим изложением планетной системы Птолемея на то время.

А таких преподавателей в Кракове было немало: во времена Коперника преподаванием паук естественно-математического цикла в Краковском университете занимались 16 профессоров, доцентов и магистров - по тем временам очень много. И недаром состояние преподавания естественно-математических наук в Кракове высоко оценивалось современниками далеко за пределами Польши. В первой половине XVI в. знаменитый немецкий гуманист Эразм Роттердамский в письме к польскому ученому и общественному деятелю Децию (Decjusz) дал польской пауке блестящую характеристику: «Поздравляю польский народ, который теперь так процветает в науках... и в обычаях, и во всем, что является настолько удаленным от варварства, что оп может соперничать с первыми и самыми культурными народами мира» [22]. Можно привести достаточное количество и более ранних высказываний, подчеркивающих высокий уровень развития в польской столице точных наук. Так, Эней Сильвий Пикколомини, будущий папа Пин ІІ, в общем весьма

нерасположенный к Польше писал, что в Кракове расцветает школа свободных искусств, славная математической наукой. Нюрнбергский ученый, врач и географ Гартман Шедель в своей «Хронике мира», составленной между 1480 и 1492 гг., пишет о Краковском университете так: «...рядом с церковью св. Анны находится университет, известный благодаря большому количеству в нем славных и ученых мужей, которые занимаются разными науками - красноречием, поэтикой, философией и физикой. Однако более всего цветет в нем астрономия, и в этом отношении, как я знаю, нет более славной школы во всей Германии». То же самое, но в более краткой форме утверждает Иоганн Штефлер, профессор астрономии Тюбнигеиского университета и составитель распространенных в свое время эфемерид: «Краков... славится свободными науками, главным образом математическими...» Ученый субканцлер Кёльнского университета пишет о Краковском университете, что «он был основан для занятий разными науками; однако больше всего там процветают теология, математические науки и классическая литература».

Таков был университет, на философский факультет которого поступил будущий великий астроном. Иногда встречается такая мысль - своеобразный упрек Краковскому университету, что Коперник не мог в нем познакомиться с идеями гелиоцентризма. Но тем Коперник и велик, что самостоятельно построил гелиоцентрическую теорию строения планетной системы, ознакомившись в Кракове со всеми достижениями своих предшественников в астрономии.

Философский факультет, или факультет свободных искусств, был в тогдашних университетах по существу подготовительным. Окончивший его получал степень магистра искусств (magister artium) и право поступления на один из старших факультетов: теологический, юридический со специальностями церковного (канонического) и гражданского права или же медицинский. По окончании одного из старших факультетов и защиты соответствующей диссертации присуждалась степень доктора.

О прохождении Коперником и его братом курса наук в Кракове достоверно известно немногое. Студентам философского факультета лекции читались в помещении уже упоминавшейся Collegium majus, в так называемом лектории Сократа, до сих пор сохранившемся. Рядом с этим лекторием расположен лекторий Пифагора - здесь читалась математика. Его стены расписаны фресками, представляющими собой тригонометрические и геометрические теоремы - в свое время это были наглядные пособия при чтении лекций. Здесь же находится и актовый зал университета, выдержанный в стиле краковского барокко. Во всех этих помещениях Коперник, конечно, часто бывал.

Известный коперниковед профессор JI. А. Биркенмайер (1855-1929) в результате тщательного исследования архивных материалов восстановил план преподавания математических и астрономических наук в годы учения Коперника, а также фамилии преподавателей. На этом осповании можно сделать вывод о содержании и объеме сведений, которые были получены Коперником в краковские годы. Вот этот план:

Определенные представления о научных интересах Коперника в краковские годы можно получить в результате изучения помет, сделанных им на полях книг, которыми он в то время пользовался. Некоторые из этих книг в 30-х годах XVII во время вторжения войск шведского короля Густава Адольфа в Польшу, были вывезены в Швецию и помещены в библиотеку университета г. Упсалы, где и были позже обнаружены. В хранящемся там экземпляре альфонсинских таблиц движения планет рукой Коперника на полях сделаны многочисленные записи, свидетельствующие о том, что еще в Кракове он живо интересовался вопросами устройства планетной системы. В его наблюдениях и мыслях того времени уже можно найти в зародыше идеи, которые легли позже в основу великого открытия.

Для более полного представления о том, что Коперник мог почерпнуть во время пребывания в Кракове, приведем небольшие извлечения из бывших тогда в ходу сочинений классиков.

На лекциях, которые Войцех Брудзевский читал там в 1489-1494 гг., комментируя произведения Аристотеля, Коперник, весьма вероятно, услышал следующее:

«Нам остается сказать нечто о Земле: прежде всего где бы она могла находиться, а дальше о том, принадлежит ли она к тем предметам, которые покоятся, или к тем, которые движутся... Те из философов, которые говорят, что небо имеет конечную величину,- а таких большинство,- считают, что она находится в центре; в противоположность этому те, которые живут в Италии и называются пифагорейцами, придерживаются иного мнения. Они говорят, что в середине мира находится огонь, а Земля является одним из светил, которые, обращаясь вокруг него, производят последовательную смену дня и ночи... Те, которые это утверждают, опираются, однако, не на явления, но скорее на рассуждения. Они считают, что наиболее почетное место принадлежит наиболее почитаемой вещи, по ведь п огонь будет чем-то более первым, чем Земля... Думая так, они высказывают мнение, что не Земля находится в центре сфер, но скорее огонь. Кроме этого пифагорейцы прибавляют еще и такой довод, что всего тщательнее нужно хранить то, что является наиболее высоким во Вселенной; так как середина мира является наиболее удобным местом для этой цели... то в нем, собственно, огонь и поместился...» [23].

Кроме того, краковским гуманистам был очень хорошо известен знаменитый «Сон Сципиона», составляющий часть книги Цицерона «О государстве». Знаменитый полководец Сципион Африканский, находясь в том месте Вселенной, где обитают блаженные духи (для этого им отводился Млечный путь), говорит младшему Сципиону (Эмильяну) следующее: «Неужели ты не видишь, в какие храмы ты пришел? Все связано девятью кругами, вернее, шарами, один из которых - небесный внешний, он объемлет все остальные; это самое высшее божество, удерживающее и заключающее в себе остальные шары. В нем укреплены вращающиеся круги, вечные пути звезд; под ним расположены семь кругов, вращающихся вспять, в направлении, противоположном вращению неба. Одним из этих кругов владеет звезда, которую на Земле называют Сатурновой. Далее следует светило, приносящее человеку счастье и благополучие; его называют Юпитером. Затем - красное светило, наводящее па Землю ужас; его вы зовете Марсом. Далее внизу, можно сказать, среднюю область занимает Солнце, вождь, глава п правитель остальных светил, разум и мерило Вселенной; оно столь велико, что светом своим освещает и заполняет все. За Солнцем следуют как спутники по одному пути Венера, по другому Меркурий, а по низшему кругу обращается Луна, зажженная лучами Солнца. Но ниже уже пет ничего, кроме смертного и тленного, за исключением душ, милостью богов данных человеческому роду; выше Луны все вечно. Ибо девятое светило, находящееся в середине,- Земля - недвижимо и находится ниже всех прочих, и все весомое несется к ней в силу своей тяжести» [24].

Читая эти строки, следует иметь в виду, что их автор, знаменитый римский литератор, оратор и общественный деятель, был кумиром гуманистов той эпохи, когда знание греческого языка еще не было распространено и Цицерон был непререкаемым авторитетом как в области литературного стиля, так и в философских исследованиях. И в настоящее время его сочинения являются важнейшим источником для изучения истории эллинистической мысли, но не потому, что он был большим философом, а по той причине, что в них объединяются, пусть не в очень стройную систему, взгляды очень разнообразных мыслителей того времени. Это не трудно видеть и в приведенном отрывке. Сразу заметно, что стоик Цицерон имел некоторую склонность к астрологии - об этом говорят свойства, которыми он наделяет планеты. Звездный мир у него имеет две середины,- с одной стороны, Солнце - здесь чувствуется Аристарх Самосский, доказавший, что величина Солнца гораздо больше величины Земли, а с другой, угадывается печальный лик стоика-геоцентриста, для которого Земля находится в самом низу и хуже всех блестящих шаров - планет.

Но в приведенном отрывке есть еще одно место, которое историки античной литературы обычно не замечают: характеристика Меркурия и Венеры как «спутников» Солнца. Это представление принадлежит Гераклиду Понтийскому, «заставлявшему» Меркурий и Венеру вращаться вокруг Солнца. Такое представление было общепринятым в эллинистической астрономии вплоть до времен Птолемея: архитектор Витрувий, неспециалист в области астрономии, рассказывает, что его так обучали в школе [25]; это знал также Плиний [26] и, конечно, Коперник. Возможно, что как для Галилея четыре спутника Юпитера послужили моделью Солнечной системы, так и Коперник случай двух планет, обращающихся вокруг Солнца, распространил и на всю Солнечную систему. Но для этого ему пришлось пройти довольно длинный путь начиная от элементарных «теории», читавшихся на первых курсах университета, до настоящего Птолемея (т. е. оригинала «Альмагеста»), систему которого Копернику выпала честь отменить.

В Западной Европе основное произведение Птолемея «Альмагест» было переведено с арабского языка на латинский впервые Герардом Кремонским в XII в., но большого распространения тогда не получило; n XIII в., в эпоху господства схоластики и Аристотеля, на первом плане была одобренная Аристотелем Евдоксова теория гомоцентрических сфер. Первый перевод Птолемея с греческого оригинала был выполнен только в начале XV в. Георгием Трапезундским, который, между прочим, так переделал его текст, что это дало повод уже в наше время почетному академику Николаю Морозову счесть этот перевод доказательством того, что Птолемей жил в XV в.

Очень много для пропаганды «Альмагеста» было сделано Виссарионом Никейским (1403-1472), который, будучи архиепископом Никеи, принимал участие в Феррарском (1438) и Флорентийском (1439) объединительных соборах. Обвиненный греками в том, что он «предал веру», Виссарион остался в Италии и получил от папы сан кардинала (любопытно, что при этим ему удалось оставить за собой право ношения бороды, не принятое у католического духовенства). Виссарион многое сделал для распространения в Европе греческой культуры и философии Платона. Привезенный с собой «Альмагест» он передал известному математику и астроному Георгу Пейербаху (Пурбаху) для перевода на латинский язык. На основании этого текста Пейербах и создал ту «Theorica planetarum» («Планетную теорию»), которая получила широкое распространение в Краковском университете. Пейербаху удалось перевести с греческого только шесть первых книг «Альмагеста», которые были изданы в Венеции в 1496 г. после доработки и комментирования их учеником Пейербаха, талантливым астрономом и математиком Иоганном Мюллером (Региомонтаном). Это издание, названное «Ioannis de Monte Regio et Georgi Purbachii Epitome in CI. Ptolemaei magnam compositi onem» («Иоанном Региомонтаном и Георгом Пурбахом составленные сокращения Клавдия Птолемея»), было первым источником, по которому Коперник (уже после отъезда пз Кракова) познакомился непосредственно с Птолемеем. Следующее издание Птолемея на латинском языке, которое также имелось в библиотеке Коперника, вышло в Кёльне в 1515 г. Греческий текст «Альмагеста» попал к Копернику только в 1539 г. Эти даты важны для установления периодизации работы Коперника над его бессмертным творением.

Результаты пребывания Коперника в Кракове можно подытожить словами польского ученого Мечислава Марковского, который в уже упоминавшейся книге «Буриданизм в Польше в предкоперниканское время» пишет: «В Кракове Коперник узнал, что геоцентрическая система (Евдокса - Аверроэса.- Авт.), если учесть действительность, не может предвычислять явления, происходящие в небе, что эксцентры и эпициклы суть только круги, выдуманные математиками и астрономами, что теория Птолемея не дает удовлетворительного объяснения движения Луны, что комментаторы, настроенные критически по отношению к Аристотелю, приводят аргументы в пользу движения Земли вокруг своей оси, что понимание относительности движения позволяет преодолеть показания чувств о видимом движении Солнца, что Солнце является наиболее важной планетой, что и надлунным и подлунным миром управляют одни и те же законы динамики, что теория impetus'a лучше объясняет движения небесных сфер, чем гипотеза «движущего духа», что бог мог придать некоторую силу небесным телам для поддержания их вечного движения, что употребляемые астрономические таблицы неточны, а обычные учебники астрономии устарели и что необходимо провести реформу астрономии» [27].

К этим словам следовало бы прибавить следующее. Повидимому, краковские астрономы не видели большой разницы между вращением тела вокруг своей оси и поступательным движением тела (точки) по кругу. Это можно подтвердить хотя бы тем, что через 100 лет после рассматриваемого периода даже такой гигант, как Галилей, не различал вращения Земли вокруг своей оси «вращения», т. е. кругового поступательного движения Земли вокруг Солнца. Коперник отчетливо различал оба эти движения, представив годовое движение Земли вокруг Солнца как результат сложения двух вращений вокруг параллельных осей с равными и прямо противоположными угловыми скоростями. Эти движения не очень различались даже у самого Буридана, где он говорит и о прямолинейном, и о круговом импульсе. Нужно сказать, что теория impetus'a в астрономии во второй половине XV в. угасла. У Коперника термин «impetus» употребляется только в одном место - в VIII главе первой книги «О вращениях небесных сфер»:

«Если кто-нибудь выскажет мнение, что Земля вращается, то ему придется сказать, что это движение является естественным, а не насильственным. Все то, что происходит согласно природе, производит действия, противоположные тем, которые получаются в результате насилия. Те вещи, которые подвергаются действию силы или напора [impetus], необходимо должны распасться и существовать долго не могут....Чем больше оно [небо] увлекалось бы вверх напором [impetus] движения, тем быстрее было бы это движение вследствие постоянного возрастания длины окружности, которую необходимо пройти в 24 часа» [28].

Нужно сказать, что угасание теории импульсов отмечалось только в астрономии. Развитие огнестрельной артиллерии в XV в. дало новую форму понятию импульса. Вылетающее из ствола орудия ядро двигалось прямолинейно со скоростью, зависящей от силы выстрела, а также и от веса ядра. Итальянские механики говорили, что ядро получило impetus, направленный по скорости и пропорциональный весу ядра и величине его скорости. Отсюда в механике XVI и XVII вв. развилось одно из основных механических понятий - количество движения; таким образом получилось представление о векторной природе силы - представление, совершенно незнакомое античной науке.

Естественно, в стенах Краковского университета Коперник ознакомился не только с предметами естественно-математического цикла. Не менее основательно познакомился он в эти годы с образцами классической литературы, с произведениями писателей начала эпохи Возрождения. Уже тогда в библиотеке Краковского университета была собрана великолепная коллекция печатных изданий и рукописных копий различных авторов (напомним, что первые печатные книги появились всего за 30-40 лет до начала учебы Коперника в Кракове), и не менее 17 профессоров и преподавателей университета в то время излагали и комментировали «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, «Энеиду», «Георгики» и «Буколики» Вергилия, «Фасты» и «Метаморфозы» Овидия, оды Горация, «Фарсалию» Лукана, сатиры Ювенала, комедии Теренция, гимны Пруденция, сочинения Цицерона, Ливия, Сенеки, Валерия Максима, Плиния, Лактанция, Иосифа Флавия и других, а из более новых авторов сочинения Петрарки, Поджио, Леопарда Аретино, Филельфо. К этому же времени в Кракове собралось общество видных гуманистов, со многими из которых Коперник завязал и позже поддерживал дружеские отношения.

Широкая известность Краковского университета привлекала к нему студентов не только из разных областей Польши и не только из близлежащих стран - Литвы, Чехии (Богемии), Моравии, Венгрии, Силезии, Бранденбурга, но и из дальних мест: Бадена, Баварии, Вестфалии, Саксонии, Тироля, Тюрингии, Швабии, Швейцарии и даже из Швеции. Среди разноплеменной массы однокашников Коперники встретили земляков, выходцев из Торуни, Вармии и Хелминщины, и даже двух родственников - двоюродных братьев Яна и Георгия Конопацких, сыновей Матвея Конопацкого, хелминского под комория. В университетские годы Николай подружился с Бернардом Вановским, в последствии доктором канонического права, камерарием папы Юлия II, перемышльским и краковским каноником, известным историком и географом, с которым он и позже поддерживал тесные дружеские связи. У родителей Вановского в период учебы в Кракове братья Коперники нашли «кров и пищу».

Среди других современников Коперника по учебе в университете можно назвать Мартина Бэлзу, позднее доктора-декреталиста, профессора и ректора университета; Якова из Ердзешова, также профессора университета; профессора и автора известных в те времена сочинений по географии Яна из Стебницы; докторов медицины врачей Николая из Тулишкова, Яна Прокопиада из Шадка и Луку Носковского; ученого летописца Силезии Бартоломея из Бжега, а из иностранцев - Винцента Ланга, поэта, друга Цельтиса, Рудольфа Агриколу-младшего, Генриха Бебеля, Яна (Иоанна) Зоммерфельда-младшего - писателей и гуманистов, наконец, Яна Вирдунга из Гассфурта, позже астронома и известного врача в Гейдельберге.

Среди особо важных событий, происшедших в эти годы, нельзя не отметить открытие Америки Колумбом, а среди астрономических явлений, которые Коперник не мог не наблюдать, - появление кометы в январе 1492 г., частичное затмение Солнца 10 октября 1493 г., наблюдавшееся краковскими астрономами в присутствии многих студентов, в следующем году три затмения - одно Солнца и два Луны, причем два из них - в марте 1494 г.- произошли с промежутком всего в четырнадцать дней. В июле того же 1494 г. краковяне наблюдали еще одно довольно редкое явление - светлый круг (гало) около Солнца, разрезанный двумя ясными полосами перпендикулярно по диаметрам.

Четыре года, проведенные Коперником в стенах Краковского университета, вне всякого сомнения, были для него важнейшим периодом овладения знаниями, без которых его дальнейшая плодотворная научная деятельность вряд ли была возможна. Сам Коперник в связи с этим говорил так: «Me genuit Torunia, Cracovia me arte polivit» - «Меня породила Торунь, а Краков наукой украсил».

Однако его учеба в Кракове, насколько известно, не дала ему ни докторского диплома, ни даже степени магистра искусств, присваивавшейся после окончания философского факультета (иначе - факультета искусств, т. е. предварительной ступени тогдашней системы высшего образования). Во второй половине 1495 г. мы видим Коперника в Вармии, куда его вызвал, по-видимому, все тот же заботливый дядя Лукаш, теперь занимающий высокий пост в церковной иерархии - епископа вармийского. Заняв этот пост по решению папы римского в 1489 г., Лукаш чувствовал себя первое время па нем не очень уверенно - в борьбе за него пришлось перехитрить самого короля Польши Казимира IV, который рассчитывал предоставить его своему младшему брату, будущему кардиналу Фредерику. Король долго отказывался подтвердить это папское назначение, и лишь его смерть в 1492 г. поправила дело. В том же году Лукаш в качестве делегата Петроковского сейма принимает участие в выборах нового короля Яна Ольбрахта, а в 1494 г. уже ставит свою подпись в качестве свидетеля на одной из грамот нового короля. Улучшив свое положение, Лукаш не забывает и о племянниках - в его силах обеспечить им пожизненно теплое местечко в качестве каноников при капитуле кафедрального собора. Заметим, что в Вармии кафедральный собор находился в небольшом городке Фромборке (Фрауэнбурге) [29] на берегу Вислинского залива Балтийского моря, а резиденция епископа была в Лидзбарке (Гейльсберге), примерно в 75 км на юго-восток от Фромборка.

Здесь епископ столкнулся с такой дилеммой: если его племянники получат ученые степени в Кракове, их нетрудно будет «устроить» канониками, тем более что предшественник Лукаша епископ Тунген постановил, что в его епархии каноник обязательно должен обладать ученой степенью. Но в этом случае они лишаются возможности продолжить за счет капитула образование за границей. А Лукаш Ваченроде, сам получивший степень доктора в Болонском университете, хорошо знал, как благотворно для кругозора и эрудиции молодого человека продолжение учебы в каком-либо заграничном университете, особенно итальянском. Воспользовавшись лазейкой капитульного устава, по которому каноник, не имевший ученой степени, мог получить для завершения образования трехлетний отпуск с сохранением пребенды, Лукаш предпринимает смелый тактический ход: отзывает племянников из Кракова, не дав им возможности получить степень, и выставляет последовательно их кандидатуры па освободившиеся в связи со смертью места каноников. Так, скорее всего, следует объяснить то странное обстоятельство, что ни Николай, ни Анджей Коперники формально учебы в Кракове не завершили.

Однако па первый раз комбинация Лукаша не удалась: существовало правило, по которому назначения на вакантные места в определенные месяцы производились непосредственно капитулом, а в другие - епископом. Очередная вакансия открылась в сентябре, а это был месяц капитула. Конечно, члены капитула и могли бы пойти навстречу пожеланиям своего епископа, но между строгим Лукашем и капитулом, по крайней мере в то время, существовали довольно натянутые отношения, и фромборкские каноники в пику епископу поторопились заполнить вакансию другой кандидатурой.

Некоторое время племянники гостили у дяди, который в это время думал, как поступить дальше: ожидать следующей вакансии или же отправить молодых людей за свой счет для продолжения образования за границу. В конце концов Лукаш решает взять расходы на себя и послать племянников для обучения каноническому праву в Болонский университет. И вот осенью 1496 г. оба брата направляются в далекую Италию - родину гуманизма.

Поиск по сайту: