Эпизод 2. «И хочется, и колется»

- Проходи. Вешалка слева.

- Не дом, а дворец, - с улыбкой протянул Том, первым проходя внутрь и осматриваясь.

- Здесь классно в прятки играть, - вклинилась Герти, довольная реакцией музыканта, который с любопытством изучал интерьер.

- Опасная игра. Есть все шансы умереть с голоду, пока тебя найдут. Кстати, ваши родители не будут против гостей в столь поздний час?

- Нет, они на чемпионате. Папа - бывший футболист, даже в сборной играл одно время, потом получил травму колена и на этом его карьера закончилась. Сейчас тренирует молодую перспективную команду. А мама по образованию журналист, по совместительству пресс-атташе и их главная болельщица. Куда отец - туда и она. Поэтому мы часто остаемся одни. Привыкли уже.

- Одни в таком огромном доме. Не страшно? – вопросительный взгляд и усмешка. - Родители нашли интересный способ приучить вас к самостоятельной жизни.

- Вообще-то есть еще Марта, наша гувернантка, она следит за порядком и кормит нас, - девочке надоело топтаться в коридоре, и она утянула Тома в гостиную, пока Билл возился со своими вещами.

- У вашей мамы отличный вкус. Обстановка уютная: детали, цвета - идеально.

- Она постоянно что-нибудь переделывает. Папа говорит, у нее непреодолимая страсть к переменам.

- Герти, хватит надоедать гостю. Сколько раз повторять: прежде чем что-то сказать, подумай, будет ли это кому-нибудь интересно, - прыгая на одной ноге, Билл пытался подтянуть носок и при этом прочитать нотацию сестре.

- Нельзя недооценивать детей. У тебя уже взрослая сестра, настоящая невеста. Высокая, красивая, стройная. Был бы я на несколько лет помоложе… - пианист заговорщицки подмигнул ей, отчего девочка смутилась, но все же нашла в себе силы отблагодарить его широкой улыбкой.

- Понял? – строго обратилась она к брату. - А ты до сих пор сюсюкаешься со мной как с младенцем.

- Учитывая твое поведению, у меня есть на то все основания, - отмахнулся парень.

- На себя посмотри.

- Раз уж тебя, Билл, заинтересовал Моцарт… - решил отвлечь препирающихся родственников музыкант, слегка улыбнувшись. – То я расскажу небольшую историю из его жизни.

Усадив брата и сестру на диван, Том опустился в кресло, и, приняв серьезный вид, приготовился к рассказу:
- Однажды высокопоставленный зальцбургский чиновник решил поболтать с юным Моцартом, имя которого к тому времени уже гремело на весь мир. Но как обратиться к мальчугану? Сказать ему «ты» - неудобно, слишком велика его слава, сказать «вы» - много чести для пацаненка. После долгих раздумий чиновник нашел наиболее подходящую, по его мнению, формулировку. Он подошел к юной знаменитости и задал вопрос: «Мы были во Франции и Англии? Мы имели большой успех?». На что простодушный Вольфганг ему ответил: «Я-то там бывал, сударь. А вот вас я, признаться, нигде кроме Зальцбурга не встречал!»

Герти хохотала в голос, поглядывая на хмурого брата, которому было не до смеха: он прекрасно понял, к чему клонил музыкант. Том пристально смотрел на Билла, но тут его губы смешно выпятились вперед, копируя обиженное выражение лица парня, отчего тот не смог устоять и все-таки улыбнулся.

- Возможно ты прав, для меня она навсегда останется малышкой с неуемной энергией и пухлыми щечками, но я ведь ее брат, имею привилегии, - он взъерошил волосы на макушке сестры, но та на удивление не воспротивилась, лишь быстро чмокнула его в щеку, после чего вскочила и умчалась наверх со словами:
- Я переодеваться!

- Мне тоже нужно. Хочется поскорее снять холодные шмотки. Подождешь нас здесь? Можешь пока осмотреть дом.

- Не боишься? Вдруг я вор или маньяк? – хитро сощурился пианист.

- Второму Герти будет только рада.

- А ты?

Этот недвусмысленный вопрос и последовавший за ним взгляд пригвоздил Билла к месту. Не найдя подходящих слов для ответа, он поспешно встал, и, опустив глаза в пол, отправился за сестрой.

Оставшись один в своей комнате, Билл, наконец, смог перевести дух и расслабиться. День определенно выдался странным, а все количество произошедших в течение него событий можно распределить на целую неделю. Голова шла кругом, мысли путались. Главным образом, его беспокоил вопрос: зачем известному пианисту понадобилось общество простых, ничем не примечательных людей? Ведь он мог бы с большей пользой провести вечер в каком-нибудь клубе со всеми вытекающими.

Отчасти Билл понимал, в чем дело. Не нужно быть гением, чтобы догадаться о намерениях Тома относительно него: все эти многозначительные взгляды, прикосновения и откровенные заигрывания не могли остаться незамеченными. Да и сам Том, похоже, не хотел, чтобы они таковыми остались. Но с другой стороны, может это паранойя, и волноваться не о чем? Вдруг утомленному вниманием артисту действительно захотелось отдохнуть в тишине и покое, вдали от светской жизни и постоянных вспышек фотокамер?.. Наверное, так и есть, а у него просто разыгралось воображение. Нужно перестать подозревать людей.

Билл открыл шкаф, вытащил любимые домашние джинсы, теплый белоснежный свитер с высоким воротом и принялся одеваться. Глова никак не хотела пролезать в узкое отверстие горлышка - после стирки такое бывает, а он, конечно же, об этом забыл. Промучившись еще немного, Билл сдался. Запыхавшись, он что-то пробубнил себе под нос, так и стоя с голым торсом в нелепой позе. Ворс защекотал нос и Билл чихнул.

- Вверх или вниз? – прозвучал вопрос совсем рядом. Парень, ощутив внезапное прикосновение к своему телу, непроизвольно шарахнулся в сторону и сшиб напольный торшер.

- Дьявол, Том! Нельзя же так пугать. У меня вся жизнь перед глазами промелькнула. Признавайся, ты специально подкрался.

- Просто хотел помочь. Ты же сам разрешил осмотреть дом, и вот прохожу я мимо твоей комнаты, вижу престранную картину. Думаю, никак Билл заделался Гудини и пытается выпутаться из захвата свитера-убийцы, - несмотря на то, что музыкант говорил серьезно, Билл чувствовал, что тот улыбался, а судя по каким-то странным звукам, еще и хихикал. – Жаль, у меня с собой фотоаппарата нет. Хотя…

- Не смей! Клянусь, если ты это сделаешь, месть моя будет страшной.

- Знаешь, не в том ты положении, чтоб угрожать. Качество камеры мобильного, конечно, оставляет желать лучшего, но ничего, должно же у меня хоть что-то остаться на память о тебе. Это будет шедевральный кадр, - уже откровенно посмеиваясь, выдавил музыкант.

- Том, ну пожалуйста, не надо. Лучше помоги, раз уж ты все равно здесь, иначе я скоро задохнусь, - начал откровенно хныкать Билл, окончательно потеряв ориентацию в пространстве.

- А что мне за это будет?

- Например, моя искренняя благодарность. И, если хочешь, медаль за спасение моей никчемной жизни.

- Звучит совсем невесело, - пианист тяжело вздохнул у него над самым ухом. - Ладно, горе-Копперфильд, зажмурь глаза и терпи.

- Осторожно, уши! – истерично прокричал Билл, все лицо которого буквально горело от частого трения колючей шерсти о чувствительную кожу. Наконец, его голова оказалась на свободе.

- С возвращением.

- Я дышу, какое блаженство, - пока Билл, прислонившись к столу, приходил в себя, Том, наблюдавший за ним все это время, с неизменной таинственной улыбкой подошел вплотную и облокотился на руки, расставив их по бокам от бедер вмиг растерявшегося парня, тем самым загнав его в надежную ловушку.

- Зачем собрал волосы? Мне нравятся распущенные, - с этими словами он поддел резинку и стянул ее с тугого хвоста.

Тихий мужской голос вводил Билла в глубокий транс, из-за которого можно попасть в неприятности, если вовремя не выбраться.
Тем временем пианист продолжал атаковать. Он видел, как тяжело парню решиться на ответные действия, но такая покорность раззадоривала его еще сильнее:
- Скажи мне, что ты больше любишь: когда тебе намекают, говорят прямо или сразу действуют?

Лицо пианиста было так близко, дыхание казалось нестерпимо горячим, а взгляд - волнующим и многообещающим… Билл медленно впадал в панику. Он никак не мог справиться со своими эмоциями, хотя, казалось бы, что такого? Не впервой же! Однако, были причины, по которым он просто не мог отпустить себя и поддаться соблазну. Дашь слабину сейчас - потом будет только больнее.

Душа Билла стонала от раздиравших ее противоречий и взвыла еще громче, когда желанные губы музыканта почти накрыли его собственные. Защитный механизм сработал автоматически, и в последний момент он резко отвернул голову, протестующе упираясь рукой в грудь Тома. Нечаянное соприкосновение губ лишь еще больше ранило парня, готового умереть на месте, лишь бы только не видеть разочарованных глаз напротив.

- Билл?

Музыкант, не понимая причины такого поведения, хотел знать, что произошло, что он сделал не так, возможно чем-то обидел, но на все свои вопросы вместо ответов получил оглушающее молчание. Он погладил побледневшего парня по щеке, обвел кончиками пальцев контур крепко сжатых губ, затем спустился на шею, невесомо скользнул по груди и сделал шаг назад, отступая.

- Что ж, весьма красноречиво. Надеюсь, тебе не настолько противно, и ты сможешь потерпеть меня еще пару минут, пока я попрощаюсь с твоей сестрой.

Провожая взглядом направляющегося к двери Тома, Билл медленно сходил с ума. То, что сейчас происходило, было неправильно, он понимал это, но другого выхода не видел. Позволить поддаться искушению – все равно, что подписать собственный смертный приговор. Как потом жить с растоптанными чувствами и осознанием собственной ничтожности? Сколько раз нужно наступить на одни и те же грабли, прежде чем усвоить урок? Не стоило с самого начала затевать эту игру, которая теперь зашла слишком далеко.

Как и все остальные рискнувшие, Том, конечно же, обижен и разочарован, но Билл понимал, что если позволить ему большее, реакция может быть непредсказуемой. Что, если он рассмеется ему в лицо и уйдет, как это делали прежде, сказав напоследок слова, которые вобьют очередной гвоздь в сердце? Этого никак нельзя допустить. Значит, он все делает правильно. Однако какого черта так больно?
Глядя в спину пианиста, хотелось выть от досады и проклинать все на свете. Разве он не достоин счастья? Пусть даже мимолетного. Разве не заслужил он за все эти годы крохотной надежды на то, что кому-то однажды будет не наплевать на него? Сколько можно ждать, пока произойдет чудо?

- Том! – имя слетело с губ прежде, чем он успел что-то решить, и теперь, глядя в глаза застывшему на пороге музыканту, он понимал, что дар речи покинул его окончательно.

Билл подозревал, что потом будет расплачиваться за свою слабость до конца своих дней, что эта вольность, легкомыслие и безрассудство не пройдут даром, а оставят еще одну нестираемую отметину на стенках души, но одно он знал наверняка: он не позволит Тому выйти отсюда так просто.

Он не отдавал себе отчета в дальнейших действиях. Вот он уже совсем близко, обнял пианиста за шею и робко прижался к его губам, получая в ответ восторженный вздох и мягкую улыбку. Вот крепкие объятия и сильные руки у него на талии, сжимающие властно, но нежно. Вот они, трепетные неспешные поцелуи, своей осторожностью дающие привыкнуть, убеждающие, что все по-настоящему. Все в порядке, бояться не нужно.
Музыкальные подвижные пальцы блуждали по спине дрожащего от волнения парня, то тайком забираясь под свитер, то утопая в копне черных, рассыпанным по плечам волос, заставляя их владельца выдавать неосознанные приглушенные стоны наслаждения. Том обхватил лицо парня ладонями, на мгновение установив с ним зрительный контакт, а затем, воспользовавшись замешательством, углубил поцелуй и прислонил его к стене, навалившись всем телом, отчаянно желая быть ближе. В какой-то момент Билл осознал, что не справляется с напором пианиста, явно уступая ему в этом бешеном танце языков, но вместе с тем заводился от этого еще сильнее. Давление усиливалось, и Билл занервничал, однако все еще оставался под воздействием простейших инстинктов. Его тело больше не принадлежало ему, став частью чего-то большего. Он будто стал инструментом Тома, который играл на нем со всей отдачей, на которую только был способен. Пианисту не нужно было изучать свой новый инструмент – он словно знал его с самого начала, и теперь безошибочно извлекал идеальные звуки, скользя умелыми пальцами так же легко и уверенно, как и по клавишам своего фортепиано.
А инструмент в это время был на грани… Опрометчиво отдавшись в распоряжение музыканта, забывшись под его ласковыми губами и сильным телом, он чуть не погубил себя. Когда чужая рука проворно пробралась под пояс его джинсов, ненавистная тяжесть в паху внезапно привела Билла в чувство. Одному богу известно, каких трудов ему стоило оторваться от Тома.

- Хватит, - он не узнал свой собственный голос, который сейчас больше подошел бы больному на смертном одре - жалостливый, с жуткой одышкой. На музыканта такое вялое сопротивление не произвело никакого впечатления, и он продолжил терзать настойчивыми поцелуями тонкую кожу шеи. Билл шумно выдохнул и поднял глаза к потолку, осознавая, насколько велико желание, чтобы это никогда не заканчивалось. - Том, перестань. Дальше нельзя.

- Нельзя? – слегка рассеянно переспросил пианист. - Почему? Что-то не так? Ты стесняешься меня?

- Нет, что ты, я… Мне же не десять лет, чтобы стесняться, - у него все еще кружилось голова, а слова ни в какую не желали складываться в предложения.

- Тогда в чем дело? – Том снова бережно обнял его за плечи и коротко поцеловал, Билл же мысленно ликовал и рыдал одновременно.

- Мы ведь не одни, помнишь? – осенило его вдруг. - Герти наверняка уже на кухне и ждет нас.

Словно в подтверждение его слов снизу раздался требовательный голос девочки. Билл облегченно выдохнул, однако подозрительный взгляд Тома не позволил ему расслабиться окончательно. Тот поддел пальцем петельку для ремня на его джинсах и, оттянув ее, свободной рукой погладил оголившийся участок тела, заставив парня невольно дернуться и втянуть живот.

- Ты уверен, что это единственная причина?

- Все нормально, правда. Просто не хочу, чтобы сестра нечаянно увидела все это.

- Мне показалось, что ты меня боишься.

- Глупости, - Билл фальшиво рассмеялся и оттолкнулся от стены, вырвавшись из захвата музыканта.

- Идем.

Поиск по сайту: