Взаимоотношения общества и власти

Еще одним текстом, на который я не могу не откликнуться, стала статья Иосифа Дискина «Сегодня впервые в российской истории возникают предпосылки для конкурентного рынка и политической демократии». Соглашаясь с такой постановкой вопроса в целом, предполагая вполне реальным демократическое развитие России, не могу согласиться с некоторыми частностями.

«В “новой России” по мере роста благосостояния главной становится проблема социальной справедливости, справедливого раздела национального пирога» (И. Дискин). Как же так, ведь в совсем еще недавние 90-е годы миллионы наших соотечественников опирались исключительно на собственные силы, и эта жизненная стратегия стала для них «индивидуальным рациональным выбором моделей поведения» (И. Дискин). Они ничего не ожидали от государства, кроме того, чтобы оно не мешало, чтобы его в отношении них как бы и не было. Естественно, что эти настроения относились и относятся преимущественно к мелкому бизнесу. 90-е годы стали для миллионов людей уникальным опытом жизни без государства, когда от него не обязательно было бежать в «Беловодье» заграницы, когда оно ушло само.

В последние годы государство вернулось. Это возвращение государства в сочетании с высокими ценами на сырьевые товары российского экспорта возродило в традиционалистах надежды на возвращение государственного патернализма. Вот и «заработал закон дележки».

Я никак не могу понять, почему успешные люди «новой России», то есть те 25–30%, противопоставившие себя традиционному обществу, сделавшие сугубо индивидуалистический выбор, опирающиеся на собственные силы, вдруг озаботились категорией справедливости в «разделе национального пирога» и проблемой социальной справедливости вообще? Полагаю, что проблематика социальной справедливости волнует преимущественно проигравших в ходе реформ традиционалистов, и именно на их чаяния ответит «политическая сила, которая выдвинет идею социальной справедливости в качестве главного пункта новой политической повестки дня». (И. Дискин)

Обращение власти к традиционализму сегодня максимально неэффективно, он уже очень давно не может быть инструментальным, технологичным, способным привести к достижению планируемых целей. Видимый поворот от модерна к премодерну основан на заигрывании с традиционным обществом, сохранившим себя не только на ментальном уровне, но и в экономических практиках традиционалистов. И этическая поддержка подобных действий возможна преимущественно со стороны «России премодерна», а не тех 25–30% наших сограждан (И. Дискин), сумевших эффективно адаптироваться к переменам последних полутора десятилетий.

Теперь что касается сохранения национального контроля над сырьевыми ресурсами. Да, этот контроль был сохранен, был сохранен контроль над экономикой в целом, в отличие от бывших европейских социалистических стран, этот контроль почти полностью утерявших. В этом с И. Дискиным нельзя не согласиться. Здесь стоит только отметить цену, которую российское общество заплатило за сохранение национального контроля над экономикой.

Мы знаем, что в 90-е годы субъекты хозяйствования всеми правдами и неправдами старались минимизировать налоговые отчисления в бюджеты всех уровней, в результате чего социальная поддержка пенсионеров, инвалидов, материнства и детства, медицины и образования была сведена к минимуму. Ценой сохранения собственности в руках отечественных капиталистов и государства стали народившиеся дети, умершие до срока старики, миллионы беспризорных и прочее в том же духе. Мы сохранили в «национальных» руках экономику, но в очередной раз подорвали население. Мы сохранили контроль над экономикой и территорией, но в ней будут работать и на сохраненной территории жить люди, иные по языку, религии и культуре. Это цена вопроса, и эта цена уже уплачена.

А там, в восточноевропейских странах, новые зарубежные собственники платили налоги, и такого провала в финансировании социальных программ не было, не было и столь явных процессов депопуляции, столь резкого ухудшения качества общества.

Но что сделано, то сделано. Что же касается дальнейшего, то кто мешает и дальше продолжать следовать принятой сегодня практике – проводить Ипо, продавать иностранцам миноритарные пакеты акций. Вполне традиционная для России практика – российские недра, западные технологии.

Не стоит друг друга запугивать мировыми заговорами и докладами ЦРУ. Знать реальную ситуацию надо, но не надо пугаться самим и пугать других. Не надо помогать российской власти загонять себя «в угол», во все более сужающийся коридор возможностей – пока высоки цены на продукцию нашего сырьевого экспорта, ничего судьбоносного для нее не происходит.

И. Дискин полагает также, что в процессе переноса религиозности собственно с института православной церкви на интеллигенцию «российское государство теряло в обществе всякую этическую опору, встречая со стороны интеллигенции квазирелигиозную нетерпимость, нежелание сотрудничать, отказ от диалога с властью, расцениваемого не иначе как “предательство идеалов”». Не имея склонности к квазирелигиозной нетерпимости, согласимся с автором в том, что все это в нашей истории было, было и отторжение власти, отказ от диалога, были народники, эсэры, а в советское время «враги народа» и пытавшиеся «жить не по лжи» диссиденты… Были люди, оппонирующие власти словом и делом, но что это была за власть, и кто из сторон до последней возможности закрывался от диалога?

Мы знаем, что такая неадаптивная власть инерции, формы, отсутствия решений и воли адекватно реагировать на вызовы времени, до конца проходила путь самоисчерпания. В империи Романовых она исчерпала себя не переходя к столь желаемой обществом республиканской форме правления, закончив свое существование революцией 1905–1907 годов и участием в Первой мировой войне на стороне республиканской Франции. Удивительная легкость революции февраля 1917-го была результатом желания революции, которое разделяло несколько поколений русского образованного общества. Нельзя так затягивать неизбежное, революцию можно не пускать «в дверь» политики внутренней, она «прорвется» в окно политики внешней, она все равно придет, если пришло ее историческое время, а историческое время неадаптивной власти – ушло.

На корню сгнил и СССР, сгнил до стадии бескровного, добровольного, желаемого участниками событий самораспада. Это отдельная большая тема, замечу только, что прошло и его историческое время. И диалог общества и власти в эпоху Горбачева ничего уже спасти не мог – слишком много было в истории СССР крови и слишком неэффективна была советская экономика.

Сегодня диалог между властью и обществом необходим, и в этом нельзя не согласиться с И. Дискиным, но он может быть только взаимным.

Поиск по сайту: