И его исповедь

Белокриницкие послы, иноки Павел и Алимпий, проявили особую заботливость о том, чтобы присоединяемый к старообрядческой Церкви архипастырь был искренним христианином, убежденным в правоте старообрядчества. Приступая к исполнению возложенного на них поручения, они писали из-за границы своим одноверцам: “Мы будем поступать не обинуясь прямым путем, проповедуя истинную веру, и будем ожидать содействия Божия, что Он Сам всемогущею Божественною властью довершит наше дело, выше нашего домысла, ими же Сам знает судьбами”[94].

Они ставили себе задачей “поколебать ахрипастырей” в их неправых догматах и убедить их в истинности старообрядческой Церкви. С убеждаемыми епископами наши послы вели продолжительные “беседы о религии”[95]. Они не скрывали при этом, что убеждаемый архиерей “должен отречься от своей веры, как еретической, и сам, яко еретик, подвергнуться известному чиноприятию”[96]. Первому епископу (Кириллу), к которому обратились иноки Павел и Алимпий с увещаниями принять старообрядчество, они прямо заявили, что приняв “старые обряды, ему нужно будет навсегда уже отказаться не только от новых обрядов, но и от самой церкви, которая эти обряды содержит, и отречение от них учинить законным образом, по правилам”[97]. Это требование наши послы предъявили в самой категоричной и ясной форме и митр. Амвросию. Они заявили ему, что он должен будет по прибытии в Белокриницкий монастырь принять духовного отца и совершить установленный для вторичных еретиков чин присоединения с проклятием ересей и с миропомазанием. “Что духовник предлагать будет необходимое в присоединении церковном, согласно правилам святых отец, то исполнить должен без всякого прекословия, т.е., — поясняет инок Павел, — сделает перед престолом Божиим и перед святым Евангелием и Честным Крестом Христовым исповедание православной веры и проклятие всех ересей и прочее все, что надлежит, не самовыдуманное нами, но только то, что напечатано во втором чине, в подлинном Потребнике святейшего Филарета, патриарха московского, который почитается православным не только от нас, но и от всей нынешней великороссийской и греческой церкви; ибо святейший Филарет поставлен в патриарха рукою иерусалимского патриарха Феофана”[98]. “Павел не отрицал и того, — говорит проф. Субботин, — что Амвросий должен будет прервать все сношения с патриархом и не испрашивать патриаршего дозволения на занятие белокриницкой кафедры”[99]. Откровенное и прямодушное требование наших послов сначала поразило митр. Амвросия, как искренно преданного своей церкви архипастыря. “Казалось ему, — рассказывает инок Павел, — что если отступить от своей религии, то как бы отступить от Самого Бога, ибо все греки вообще так говорят, что их вера, вкупе с великороссийскою, над всеми в целом свете верами, как солнце над землею, благочестием сияет. Итак, митрополит сперва отказался, яко боится и помыслить, чтобы отступить от своего патриарха и от своей греческой церкви”[100]. Белокриницким послам пришлось употребить большие усилия, чтобы убедить его в погрешностях и заблуждениях греко-российской церкви и в правоте старообрядческой Церкви. Начались беседы о старообрядчестве. “Павел говорил Амвросию о догматах веры, о церковных тайнах, о неизменно содержимых старообрядцами древлеотеческих преданиях и обрядах”[101]. Митр. Амвросий серьезно занялся исследованием старообрядчества. Однажды его сильно смутило замечание одного ученого дидаскала, с которым он разговаривал о старообрядчестве, что будто бы старообрядцы в сложении перстов во имя Св. Троицы уменьшают мизинцем равность Святого Духа. Амвросий не решался идти в старообрядчество “за один только сей пункт крестного знамения”[102]. Тогда инок Павел с устных бесед перешел на письменные, справедливо полагая, что это даст возможность митр. Амвросию спокойно и внимательно обдумать каждый пункт, изложенный в письменном виде. Павел написал для него “Изложение учения старообрядцев”. Оно начинается такими словами: “Вы желаете обстоятельно узнать о нашей вере: какие мы содержим догматы веры и догматы Церкви”; и дальше излагается в нем история русской церкви, начало русского церковного раскола, сущность старообрядческого протеста и его основы, разъясняются вопросы о перстосложении, приводятся многочисленные свидетельства в защиту двоеперстия, доказывается, что установления новогреческой и никонианской церкви — “нововыдуманное предание, а не истинное древле-грековосточной церкви содержание”, что она погрешает подобно “зловерию Севирову”, имеет “злобожное мудрование” и “богопротивную проповедь” и т.п. Сочинение это напечатано полностью в “Материалах для истории Белокриницкой иерархии”[103]. Составленное с большим знанием дела, полное доказательств и бесспорных фактов, изложенное искренне, с глубоким убеждением, оно и на нас, привыкших уже к подобным творениям по хорошо знакомым нам вопросам, производит сильное впечатление. Нужно без лести признать, что инок Павел умел писать и убеждать. Господь наградил его этим талантом в большой степени. Ни кривляния, ни лицемерия, ни каких-либо передержек, ни тем более лжи он не допускал в своих сочинениях. Простота, ясность, горячая вера — вот чем ярко блещут его произведения. Его “Изложение учения старообрядцев” должно было произвести глубокое впечатление на верующую душу митр. Амвросия. Нисколько не удивительно, что именно после этого сочинения митр. Амвросий решил окончательно присоединиться к старообрядческой Церкви. “Слава Богу! — писал в Россию по этому поводу инок Геронтий, — митрополит предложению и доказательствам послов наших весьма внял и сделался совершенно спокоен, так что почел греческое и великороссийское литеросложное благословение и триперстное сложение и прочее за неправильное и погрешительное действие и объяснился, что готов вседушно последовать и правою совестью вступить в нашу Церковь и во един дух соединиться с нами совершенно по Бозе, и все учинить должным порядком в присоединении церковном, что и подтвердил своеручным подписанием в данном от него нам условии”[104]. Даже проф. Субботин, как известно, пристрастно относившийся к старообрядчеству и оценивающий поступок митр. Амвросия с своей точки зрения, говорит, что “вообще смутившее Амвросия замечание ученого дидаскала, неосновательное и само по себе, не могло устоять против доводов Павлова сочинения” и поэтому “можно считать несомненным, что с этого времени он не опасался уже признать самое старообрядчество непричастным никакой ереси”[105]. Также несомненным должно признать, что митр. Амвросий вполне искренне заявлял о себе в своем прошении австрийскому императору, что он “совершенно уверился, что все догматы и уставы греческой церкви только у староверцев в своей первой чистоте и точности содержатся” [106]. Вступая в старообрядчество, он знал его гораздо лучше и основательнее, чем современные руководители беглопоповства, вроде К.Г. Рубанова и свящ. А. Вшивцева, имеющих представление о старообрядческой Церкви только по миссионерской литературе, наполненной всякими неправдами, небылицами и клеветой на старообрядческую иерархию. Митр. Амвросий присоединился к старообрядческой Церкви вполне сознательно. Напрасно г. Рубанов в своем 2-м “письме” к беглопоповцам клевещет на него, что он “бессознательно сделался старообрядческим епископом”[107]. С каким сознанием присоединяются к беглопоповству теперешние иереи господствующей церкви, ищущие спасения у беглопоповцев, об этом мы будем говорить в особой главе. Здесь только заметим, что ни г. Рубанову бы бросать несправедливый упрек нашему Белокриницкому святителю в бессознательном перехода в старообрядчество. Ему больше, чем кому-либо известно, на какой “сознательности” держится все современное священство беглопоповцев. “Труды” всероссийских съездов беглопоповцев рисуют убийственную картину глубокого падения и разложения беглого священства[108]. Беглопоповцы должны бы признать за величайшее счастье иметь своим архипастырем такого редкого по своим высоким нравственным качествам святителя, каковым был митр. Амвросий. Переход его в старообрядчество был не только законным актом, внутренне чистым и святым, но и обдуманным и предусмотренным во всех своих подробностях. Митр. Амвросий не сразу присоединился к старообрядческой Церкви. Письменное согласие “поступить в староверческую религию” он подписал 16-го апреля 1846 г., а чин присоединения совершил после сего больше чем через полгода, именно 28-го октября 1846 г. За этот довольно продолжительный срок ему пришлось пройти длинный и скорбный путь тяжких испытаний. За это же время он ознакомился со всеми особенностями старообрядчества. В Белую Криницу он приехал как уже свой человек. Не может быть поэтому ни малейшего сомнения, что каждый шаг его в святом деле присоединения к старообрядчеству был вполне сознательным и разумным.

Чин присоединения митр. Амвросия был совершен чрезвычайно торжественно. Белокриницкий храм был переполнен молящимися. Прибыли на это торжество старообрядческие представители из Молдавии, из г. Яссы и слободские депутаты: белокриницкие, климоуцкие, соколинские и мехидрские и “прочие единоверные наши христиане, собравшиеся из окрестных слобод в бесчисленном множестве”. Весь этот народ был свидетелем присоединения м. Амвросия. “Митрополит, — рассказывается в “Соборном деянии Белокриницкого монастыря”, — стоя перед царскими дверьми начал велегласно русским языком проклинать все ереси: поелику он имеет способность говорить по-славянски и кроме греческих литер. По проклятии ересей принял себе во отца духовного нашего священноинока Иеронима, исповедавшись ему во святом алтаре, выполняя и прочее все, как есть законоположено во втором чине”[109].

Для большего удобства чин проклятия ересей был написан греческими литерами, а выговор слов оставлен по-русски.

Как акт отречения от ересей, так и чин исповеди, совершенные митр. Амвросием, обвинители старообрядческой иерархии подвергают сомнениям. К.Г. Рубанов прямо заявляет, что “никакой исповеди не было”, “такое чиноприятие подходило скорее на некое комедийное действо”[110]. То же заявляет и новый радетель о беглопоповстве, недавно присоединенный к нему иерей господствующей церкви А. Вшивцев. “Во время присоединения митр. Амвросий был принят, — уверяет нас о. Вшивцев, — совершенно без исповеди, так как она фактически не могла произойти от того, что митр. Амвросий не знал славянского языка, а принимавший его иеромонах Иероним не знал греческого языка”[111]. Относительно ожидаемого беглопоповцами архиерея г. Рубанов не без гордости заявляет: “Если нам Бог благословит восстановить иерархию, то мы примем епископа, который будет ясно сознавать, что он читает, куда и зачем он идет. Ему не придется читать чин отречения, написанный греческими буквами на славянском языке и, следовательно, переводчик будет не нужен”[112].

К.Г. Рубанов, как мы уже отмечали, страдает вредной болезнью — забывчивостью. Нам приходится напоминать ему его же доклады и постановления, еще совсем недавно принятые и вынесенные всероссийскими съездами беглопоповцев, происходившими под его непосредственным руководством. Заявление Вшивцева нас нисколько не удивляет. У него хватило уменья только на то, чтобы наскоро списать миссионерские копеечные брошюрки. От него и требовать большего нельзя. Вшивцев не знает ни истории древней Церкви, ни истории старообрядчества, ни последних событий в нем, ни сущности церковных таинств, ни чина исповеди. Как человеку “чужому”, ему можно, пожалуй, и извинить, что он полез в незнакомую ему область. Он ведь работает для хлеба. Но совсем не извинительно К.Г. Рубанову не знать истории старообрядчества, а тем более постановлений и докладов своих беглопоповских съездов. Мы уже указывали в предыдущей главе, что первый всероссийский съезд беглопоповцев решил принять в соображение и в руководство при нынешних поисках архиерея прежние заботы старообрядцев приобрести себе епископа от восточных церквей. Съездом было указано, что наши предки — “все наше христианство”, как говорится в докладе съезду, — обращались по вопросу об епископе к константинопольскому патриарху Паисию, к молдавскому митрополиту Антонию, к греческому митрополиту Евсевию, к грузинскому архиепископу Афанасию. На Восток они неоднократно обращались. Замечательно, что съезд беглопоповцев напомнил своим единоверцам даже такое событие: “В 1779 г., — говорится в докладе съезду, — отправлены были два инока, Иоасаф и Рафаил, для искания архиерейства на Восток”[113]. Поразительное сходство в этом посольстве с посольством Белокриницких депутатов. Там два инока были посланы, и тут тоже два лица были посланы, и тоже иноки. Иоасаф и Рафаил отправлены были на Восток, туда же отправились и Павел и Алимпий. И те, и другие путешествовали по Востоку по одному и тому же делу — с целью найти для старообрядцев епископа. Первые, по неизвестным нам причинам, не имели успеха, последние же обратили в старообрядчество греческого митр. Амвросия. Старообрядцам-беглопоповцам, особенно их вождям, следует теперь сообразить, что бы делали их предки, если бы на самом деле их уполномоченные обратили в старообрядчество или греческого архипастыря, или молдавского, или же грузинского. Ведь не напоказ же только хотели предки беглопоповцев привести себе епископа с Востока, а для священнодействий. Он прежде всего должен был совершить чин присоединения к старообрядческой Церкви и принять исповедь у старообрядческого священника. Подумайте, как бы все это он должен был сделать, если он не знал русского языка. Что это было бы — “комедийное действо”? Наши предки хорошо знали церковную историю, и потому вопрос о присоединении к старообрядчеству иноязычного епископа нисколько не смущал их совет. Пред ними стоял целый ряд примеров из церковной истории: крещение России греческими пастырями, не знавшими русского языка, священнослужение в России в течение 2-х с половиной столетий греческих митрополитов, тоже не умевших говорить по-русски; рукоположение наших русских святителей в Константинополе на русскую митрополичью кафедру: рукополагатели не знали русского языка, а рукополагаемые не понимали греческого языка; рукоположение на московский патриарший престол Иова и Филарета греческими патриархами Иеремией и Феофаном: первые не знали греческого языка, последние не знали русского языка. Неужели все это было “комедийным действом”? Нужно потерять всякий страх Божий, чтобы решиться на такое кощунственное осуждение священных и важнейших церковных актов. Если же все эти акты современные обличители старообрядческой иерархии признают действительными священнодействиями, то этим самым они признают и чиноприем митр. Амвросия законным и священным действием. Наши противники, прежде чем выступить с своими кощунственными издевательствами против старообрядческой иерархии, потрудились бы заглянуть в Потребник, в котором они нашли бы указание на тот случай, когда к Церкви присоединяется человек, не знающий нашего церковного языка. Вот что говорится здесь о таком присоединяемом: “Священнику напередъ глаголющу, оглашенныи же последи отвещеваетъ на всяко слово или восприемникъ его. Аще ли же самъ грамоте умеетъ и языкъ знаетъ, то самъ глаголетъ. Аще же языка не разумеетъ, вся сия глаголетъ толмачемъ предъ церковию”[114]. Св. Церковь допустила переводчика даже в таком важнейшем таинстве, как св. крещение. Пусть же и ее осудят наши противники за это ее допущение. Любопытно бы узнать, как у беглопоповцев совершается исповедь глухонемых. С этими исповедниками и толмач ничего не поделает. Однако Церковь не отказывает им как в покаянии, так и в совершении над ними других таинств. Решатся ли г. Рубанов и о. Вшивцев обозвать эти совершения над глухонемыми “комедийным действом”! Если нет, то тем более они не в праве осуждать чиноприем и исповедь митр. Амвросия. Митрополит Амвросий пришел к нам не от татар или от язычников, которые не имеют никакого представления не только о таинствах церковных, но даже о самом христианстве. Он был принят от такой церкви, в которой совершаются все седьм таинств церковных. В качестве духовного лица прослужил в ней 35 лет, а в качестве члена церкви пробыл в ней 55 лет. Мы смело можем сказать, что он знал все церковные дела и все священнодействия несравненно основательнее, чем все теперешние беглопоповские иереи, взятые вместе. Если бы он был даже совсем без языка, и даже больше того — был бы настоящим глухонемым, и в таком случае он понимал бы, что совершается в храме и что от него требуется сделать. Даже в этом случае его чиноприем был бы сознательным и осмысленным актом, был бы действительным церковным таинством.

Знают ли обвинители митр. Амвросия, что самое существенное в таинстве исповеди — это сердечное раскаяние в своих грехах кающегося лица, его внутренний душевный перелом? Такой перелом в душе митр. Амвросия совершился задолго до совершения над ним чина присоединения. Больше чем за три месяца до этого акта он откровенно писал австрийскому императору: “Я с твердостью решился принять избрание реченного староверческого общества в верховного пастыря, видя пред собою самое явное Божественное Провидение, которое меня предназначило, дабы лишенное до сих пор священного архипастыря оное общество руководить к вечному блаженству пути. Для того с искреннейшим желанием и одушевлен будучи с любовью и ревностью всю свою силу и жизнь за благостояние такового общества (готов) пожертвовать”[115]. Мы не имеем никакого основания не верить этому чистосердечному заявлению митр. Амвросия. Вся последующая его жизнь, полная испытаний, унижений, страданий, свидетельствует, что это был неподдельный голос чистой его совести. В этом же заявлении он осудил греческую церковь, как имеющую “премногие порочные дела”, и признал единственно чистой во всех своих догматах и уставах только старообрядческую Церковь [116]. Представим себе, что после всех этих твердых, пламенных заявлений митр. Амвросию не суждено было бы совершить установленный чин присоединения к старообрядчеству: по дороге в Белую Криницу он мог умереть или могли его, по приказу из России, схватить и держать взаперти безвыходно до самой смерти. И в этих случаях мы должны были бы признать его нашим, старообрядческим, архипастырем. В древней Церкви (в IV в.) был такой случай: римский император Валентиан Младший изъявил желание принять св. крещение, о чем писал св. Амвросию, епископу медиоланскому, и просил его прибыть к нему. Амвросий с радостью принял это приглашение, но на пути получил печальное известие, что Валентиан убит, не успев принять св. крещение. Медиоланский святитель сказал замечательное слово на смерть этого императора. “Вы жалеете, как слышу, о том, что он не сподобился таинства крещения, — обращается св. Амвросий к народу в надгробном слове. — Но скажите, что в нас более при сем случае быть может, кроме единой воли и желания? Он давно желал принять крещение прежде прибытия в Италию, и сие желание недавно повторил, хотя от меня креститися и для того особливо рассудил меня позвать. И так не получил ли он той благодати, коей желал и требовал? Конечно, получил. Ибо не напрасно написано: праведник, аще постигнет скончатися, в покои будет”[117]. Св. Амвросий уверяет, что Валентиан “очистил себя благочестивыми своими делами и волею”[118]. Свое желание присоединиться к старообрядчеству митр. Амвросий, еще до прибытия в Белую-Криницу, не раз выражал в такой ясной и определенной форме, в какой едва ли и Валентиан заявлял медиоланскому святителю относительно решения своего принять крещение. О митр. Амвросии мы имеем больше оснований сказать, что уже одна его воля, так определенно и с такой самоотверженностью заявленная, очистила его, сделала его тем праведником, о котором говорит св. Амвросий Медиоланский словами Премудрого: “Праведник, аще постигнет скончатися, в покои будет”[119]. В житиях святых многие мученики еще до принятия мученических венцов, не будучи крещеными, называются уже святыми, потому что одно их изволение быть христианами делало их причастниками благодати Божией[120]. Решение митр. Амвросия вступить в старообрядческую Церковь было сделано не без влияния благодати Божией. Сам Бог приготовил его душу к вступлению в лоно св. Его Церкви.

Совершенный в Белокриницком храме чин присоединения митр. Амвросия имел значение торжественного засвидетельствования пред всей церковью-народом, что вступающий в старообрядчество архипастырь действительно признает старообрядческую Церковь истинною, святою, спасительною, а все остальные веры, как ложные и еретические, предает публично осуждению. Поэтому и чин проклятия ересей был переписан для митр. Амвросия славянским выговором, но греческими литерами, чтобы в таком изложении митр. Амвросий мог яснее, отчетливее, без всяких запинок и шероховатостей провозгласить пред народом свое исповедание. Именно для народа, а не для него только самого требовалось это публичное его исповедание. Митр. Амвросий, как свидетельствует белокриницкая братия[121] и самое “Соборное деяние” о чиноприеме Амвросия[122], “имел способность говорить по-славянски”, но разумеется не настолько совершенно, как на своем природном языке. Это вполне понятно. Заставьте-ка современного образованного русского человека прочитать древнюю русскую же рукопись, и он начнет читать ее, спотыкаясь. Для хорошего чтения нужен навык, постоянное упражнение. Нам думается, что и придирчивый обвинитель нашей иерархии г. Рубанов едва ли отчетливо читает древнеславянскую рукопись, хотя смысл ее понимает; но наберите ее знакомым ему шрифтом, он прочтет гладко и внятно. В чтении много значит не только понимание смысла читаемого, но и то, к какому шрифту или к каким литерам более привык глаз. Нам приходится, к сожалению, разъяснять г. Рубанову, человеку образованному, самые простые вещи, чтобы убедить его, что он совсем нелепо придирается к тому, что чин проклятия ересей для митр. Амвросия был написан греческими буквами. Это не значит, чтобы Амвросий не понимал, что он читает, — чин присоединения он прекрасно знал. Изложение чина греческими буквами свидетельствует только о предусмотрительной заботливости митр. Амвросия и инока Павла, чтобы торжество присоединения прошло чинно, без какой-либо заминки, было бы выполнено в мельчайших своих чертах отчетливо, внятно и ярко. В одном своем маленьком сочинении, озаглавленном “Мои мысли”, К.Г. Рубанов говорит: “Невежество и тьма лишают возможности видеть ложь и фарисейство там, где они есть, и видят ересь и грех в том, где ими и не пахнет. Все внимание, благодаря грубости и темноте, обращается на внешность, на покрой платья, на бороды и усы и совсем забывают о внутреннем, нетленном, — о душе, улучшению и исправлению которой Христос посвятил всю свою проповедь и заповедал нам прежде всего заботиться о внутреннем, вечном, нетелесном, — о душе, а не о временном и бренном”[123]. Здесь г. Рубанов дал поразительно верную характеристику самому себе. Именно он сам видит грех и ересь там, где ими и не пахнет. Он не обращает внимания на тот скорбный и вместе с тем славный путь, которым прошел белокриницкий святитель, и где так сильно и ярко сказался его дух, его искренняя и глубокая преданность старообрядчеству. Г-на Рубанова совсем не трогают пережитые митр. Амвросием испытания и страдания, он не обращает внимания на его подвиг. Внутренний душевный мир этого страдальца он не понимает; на высоконравственный, светлый и величавый образ митр. Амвросия г. Рубанов и одним глазом не хочет взглянуть. Но зато он все свое внимание обратил на “внешность”: какими, дескать, буквами написан был чин присоединения митр. Амвросия, умел ли он говорить по-русски, да хорошо ли переводчик выражался; очень интересуют г. Рубанова и ассигнации, и червонцы, и прочая “внешность”. Этот интерес его можно объяснить обычной “грубостью и темнотой”, вернее же, тем, что, кроме этого, ничего серьезного нельзя сказать против Белокриницкой иерархии. Вот поэтому г. Рубанов все и кружится около одной “бороды, да усов”. Погруженный во “внешность”, он не мог понять сердечного сокрушения митр. Амвросия при таинстве исповеди, что, собственно, и составляет сущность покаяния. Духовник же митр. Амвросия, священноинок Иероним, засвидетельствовал, что “его высокопреосвященство с сокрушенным сердцем и в страсе [страхе. — Ред. ] Божием истинно исповедал всю сущность православной христианской веры”[124]. Для истинных христиан достаточно этого свидетельства. Но оно еще подкрепляется тем, что митр. Амвросий понимал славянский язык, что он до присоединения к старообрядчеству 35 лет пребывал в духовно-иерархическом служении и, значит, прекрасно знал весь порядок исповеди и ее сущность; наконец, искренность покаяния он засвидетельствовал своей страдальческой жизнью и смертью в старообрядчестве. Отвергать после сего действительность совершенного митр. Амвросием таинства исповеди могут только неисправимые враги старообрядческой Церкви, омраченные озлоблением и ненавистью к ней.

VI

Поиск по сайту: