Ассигнации и червонцы

Старообрядческую иерархию обвиняют в том, что Белокриницкий монастырь ежегодно выдавал на содержание митр. Амвросия и его семьи 500 червонцев. Суммой этой в настоящее время никого не запугаешь. Каждый грамотный человек может легко высчитать, что на русские деньги это означает 1200 руб., а по самому высокому курсу червонцев — рублей 1500. Такая помощь митрополиту, единственному святителю на многомиллионное старообрядчество, кажется даже до смешного ничтожной. Если кого и приведет она в смущение, то лишь свою мизерностью, крайней скудностью. Современные беглопоповцы, решив приобрести себе епископа, сразу ассигновали “на прием епископа 7000 руб. и 20000 руб. на его содержание”[125]. Беглопоповцы откровенно заявляют, что “необходимы средства в сумме 27000 руб. ежегодно”[126]. На съезде своем они говорили с такой развязностью о приобретении епископа за условленную сумму, что нельзя без стыда и смущения читать эти циничные их рассуждения. Они воспроизведены стенографическим способом и поэтому дают полное освещение тому крайне прискорбному факту, что беглопоповские вожди решили восстановить у себя иерархию именно за деньги. На съезде прямо так и говорилось беглопоповцами: “Поправить свою нужду без денег мы не в состоянии”[127]. Сам г. Рубанов сознается, что “гвоздем съезда был вопрос о средствах на приискание, принятие и содержание епископа”[128]. После некоторых попыток приобрести епископа искатели архиерейства доложили третьему всероссийскому съезду беглопоповцев, что “одним епископом был вскользь поставлен вопрос о местопребывании и средствах. Поэтому, — заявляет совет беглопоповского братства, — необходимо своевременно теперь же озаботиться о том, чтобы были внесены подписанные деньги и собрать повсюду пожертвования”. “Самый скромный епископ, подвижник, — разъясняет совет, — нуждается в средствах к жизни, и конечно эти средства ему должны быть обеспечены”[129]. Относительно скромных требований на содержание епископа К.Г. Рубанов еще на II съезде заявил, что сумму в 20000 руб. ежегодного расхода он считает “вполне скромной”[130]. Разумеется, после этих откровенных и циничных признаний, заявлений и утверждений разве возможно запугать беглопоповцев нищенским содержанием митр. Амвросия, чтобы удержать их от присоединения к Белокриницкой иерархии. Г-н Рубанов — хитрый человек, он понял, что на 500 червонцах далеко не уедешь — кого такой суммой удивишь, — и поэтому постарался отыскать в обвинение Белокриницкой иерархи такую огромную сумму, которой действительно можно ошеломить кого угодно. В своем “письме” к беглопоповцам он делает такое открытие: “Австрийцы на устройство своей иерархии собрали два миллиона рублей ассиграциями, или 600000 руб. на наши деньги. Вот что пишет об этом Мельников-Печерский, писатель, на которого любят ссылаться сами же австрийцы, в статье “Кочуев. Рогожский собор 1832 года” на странице 267: “Стали толковать о людях способных на подвиг хождения по разным иноземельным государствам для отыскания архиерейства. Лаврентьевский (на Ветке) игумен Симеон заявил, что у него в монастыре есть монахи, не по одному разу бывшие за границей, люди смелые, ловкие, предприимчивые, имеющие связи и знакомства с раскольничьими монахами в Турции, Молдавии и Буковине. На отправление сих паломников нужны были деньги. Открыли подписку и, в самое короткое время, собрали два миллиона рублей ассигнациями. Главными жертвователями были: Шелапутин, Федор и Василий Рахмановы, Федор Карташев, Иван Окороков, Егор Воробьев, Николай Царский, Неокладной и Свешников. Собранные деньги положили на Рогожском, а распорядителем их сделался Кочуев”[131]. “Итак, — заключает г. Рубанов, — то, что австрийцы собрали 600000 руб. — ничего, а то, что мы предлагали расходовать 27000 руб., — это преступление”[132].

600000 руб. — это действительно огромная сумма денег. За нее можно было скупить, пожалуй, всех русских архиереев тогдашнего времени. Незачем было бы и на Восток посылать уполномоченных, если на самом деле было решено “австрийцами” достать архиерея именно за деньги. По нашему мнению, совсем просто можно было “восстановить” иерархию, раз “австрийцев”, как уверяет г. Рубанов, не смущал вопрос о ее покупке. Любого архиерея господствующей церкви можно было бы купить за 100–200 тысяч рублей и отправить его тайком за границу, в Белую Криницу. Жил бы он там себе припеваючи, да знай — рукополагал бы архиереев для всей старообрядческой России. И переводчика не потребовалось бы при присоединении его к старообрядчеству, не нужно было бы и чин проклятия ересей переписывать греческими буквами, а главное — не потребовалось бы никаких изысканий относительно состояния иерархии в восточных церквях. Незачем было бы затрачивать столько трудов, забот, уменья, времени, чтобы выяснить один только вопрос о крещении в греческой церкви. Не нужно было бы нашим послам, иноку Павлу и Алимпию, столько полагать усилий, чтобы убедить митр. Амвросия в истинности старообрядческой Церкви. А сколько затем было хлопот по поездке их с митр. Амвросием в Вену и в Белую Криницу! Сколько они пережили испытаний, всяких приключений и страданий! Имея в кармане 600 тысяч рублей, легко было бы сделать такое предложение самому достойнейшему архипастырю господствующей церкви: “Ваше преосвященство! Нельзя ли вам как-нибудь перейти в старообрядчество. Ведь это для вас никаких трудов не составит. Жить вы будете за границей и никто вас там не тронет. А отблагодарим мы вас как следует”. И тут бы выложить пред его преосвященством сразу сто тысяч рублей. Поверьте, не устоял бы владыка пред таким соблазном. Денежки очень любят синодальные архипастыри. Кому не известно, что для карьеры они не только от своей веры и убеждений, а от Самого Христа готовы отказаться. Не помогли бы сто тысяч, дать двести. Если этого мало, можно было бы предложить полмиллиона рублей. Мы уверены, что из-за этой суммы синодальные архиереи передрались бы между собой[133]. Такое мнение обо всех архиереях господствующей церкви высказал не враг этой церкви, а лучший и знаменитый ее архипастырь. Старообрядцы имели бы возможность выбрать себе самого лучшего архиерея, да еще остались бы в барышах: от собранной суммы в 600 тыс. руб. сохранилось бы 100 тыс. руб. Эту сумму можно было бы завещать современным искателям архиерейства, скорее бы у них тогда пошло дело. Теперь же они никак не соберут денег даже на свои поездки по архиерейскому делу. Легко себе представить, как К.Г. Рубанов, отыскав у Мельникова-Печерского сообщение о собранных “австрийцами” 600 тыс. руб., был раздосадован, что в наше время такой суммы не соберешь. “Эх, — досадовал он, — была бы эта сумма вручена не Кочуеву какому-то, а мне, — в один миг я “восстановил” бы своим братьям иерархию”, “И чудаки же были эти австрийцы, — рассуждает К.Г., — с этакими деньжищами, да в Турцию поехали. Все бы можно было в России устроить. Да Амвросий тоже, должно быть, большой руки чудак был, посудите сами: — у людей собрано 600 тыс. рублей на приобретение архиерея, а он — возьмите вот его — за 1200 руб. в год согласился идти к австрийцам. Что он — совсем был глупый человек, или все эти два миллиона ассигнациями прикарманил себе инок Павел. 600 тыс. руб., и вдруг — только 500 червонцев. Что за несообразность, — возмущается г. Рубанов. — Да ведь сколько пришлось Амвросию перемучиться из-за такой ничтожной суммы. Пошел ведь в ссылку, лишился родины, был не у дел. 16 лет был в заточении. С одной тоски можно умереть в таком положении. И все это горе, страдание, все эти бедствия куплены только за 1200 руб. в год. О, безжалостные австрийцы, — скрежещет на них зубами г. Рубанов, — собрали 600000 руб., а своему святителю — первейшему и единственному — дали такую убогую милостыню”.

Нужно полагать, долго г. Рубанов думал над этой огромной суммой и все строил планы, как легко и быстро можно было бы за такие деньги приобрести архиерея. Поведал он своим читателям об этих деньгах, разумеется, не с тем, чтобы раскрыть пред ними свои тоскливые и завистливые мечтания. Ему хотелось лишь докорить “австрийцев”. Он несколько раз говорит в своем “письме”, что именно “австрицы” собрали столь внушительную сумму денег, “которые, — язвительно и с нескрываемой завистью замечает г. Рубанов, — смягчали страдания австрийцев в поисках Амвросия”[134]. К.Г. Рубанов до того увлекся чужими деньгами, в такой степени отуманили они ему голову, что он даже не сообразил прикинуть, хотя бы на счетах, да когда же это и кем были собраны такие большие деньги — 600 тыс. руб. Он даже не заметил, что сам же выписал из сочинения Мельникова-Печерского сведения, что эта сумма была собрана на рогожском соборе 1832 г., — за пятнадцать лет до учреждения Белокриницкой кафедры. Мы уже указывали, из кого этот собор состоял. “Зимою 1831–1832 года, — рассказывает Печерский, — двинулись на Москву послы из Ветки, из Стародубья, Керженца и Иргиза, из Саратова, Перми и Екатеринбурга, из Казани, Ржева, Торжка и Твери, из Тулы, Боровска и других городов. Приехали казаки донские, уральские и линейные”. Одних казачьих представителей было до 40 человек. В совещаниях собора участвовали и московские видные представители [135]. “На рогожском соборе, — сообщает Н.И. Субботин, — участвовали действительно люди, имевшие значение и влияние в своих обществах”[136].

Всех этих уполномоченных от всей тогдашней старообрядческой России, т.е. всю старообрядческую Церковь, г. Рубанов признал “австрийцами”. Это — замечательное признание. До сих пор беглопоповцы утверждали, что “австрийцы” недавно появились, только в 1846 году. Теперь же из уст современного руководителя беглопоповцев слышим заявление, что “австрийцы” существовали задолго до 1846 г. За 15 лет до присоединения митр. Амвросия они были столь сильны и так распространены, что на собор, созванный ими в 1832 г. на Рогожском кладбище, прибыли их уполномоченные со всех важнейших старообрядческих пунктов. Как до русского церковного раскола старообрядцы существовали в России с крещения св. Владимира, только не назывались старообрядцами, так и “австрийцы” не с 1846 г. появились, с этого года их только начали звать: кто — “австрийцами”, кто “белокриницкими”, кто — “приемлющими Белокриницкую иерархию”, а существовали они непрерывно с самого разделения русской церкви на старообрядцев и новообрядцев, т.е. они были неизменно членами истинной Христовой Церкви. Любопытно бы узнать, с какого же времени ведет г. Рубанов родословную современных беглопоповцев. Где были их предки в то время, когда “австрийцы” заседали в Москве в 1832 г. и что они поделывали? В “Трудах” первого всероссийского съезда беглопоповцев мы находим признание, что эти “австрийцы”, которых г. Рубанов так ехидно лягнул миллионными ассигнациями, были предками современных беглопоповцев. Вот что здесь говорят беглопоповцы: “Все наше христианство не переставало искать епископства, и половина XIX века прошла в этих поисках”[137]. Беглопоповский съезд указывает на то время, когда происходил рогожских собор 1832 г., он утверждает, что тогда искали епископства “все наши христиане”. Это и были именно те старообрядцы, которых г. Рубанов почему-то величает “австрийцами”. Именно “все наше христианство” он пытается опозорить ассигнациями, но в то же время сам попал в безвыходное положение. Если он признает собор 1832 г., на котором, по указанным им сведениями, собрано было 600 тыс. руб., делом своих предков, то этим самым он осудит себя. Издеваясь над ними из-за ассигнаций, он открывает наготу собственных родителей, выставляет на позор и посмеяние свою мать-Церковь. Если же он признает этот собор для себя чужим — делом каких-то там “австрийцев”, то значит, он отрекается от своих собственных предков и ведет свое духовное родословие неизвестно от кого и с какого времени. Такое состояние свв. отцы Церкви признают отличительным признаком еретических обществ[138]. Принявшись судить “австрийцев” за 600000 руб., г. Рубанов поступил, как это всякому ясно, очень необдуманно. От его суда достается больше ему самому и его обществу, чем “австрийцам”.

Прежде чем ставить в обвинение нашей иерархии такую большую сумму, как 600000 рублей, К.Г. Рубанову следовало бы затратить совсем немного времени, чтобы добросовестно проверить добытые им сведения относительно этой суммы. Он должен бы прежде всего подумать: почему это самые коварные и злые враги Белокриницкой иерархии — миссионеры господствующей церкви никогда не упрекают ее этой суммой, а треплют одни лишь 500 червонцев? С этой суммой что-нибудь да неладно. Она действительно что-то быстро растаяла и от нее остались одни только эти несчастные 500 червонцев, т.е. на наши деньги 1200 руб. Куда же в самом деле девались два миллиона ассигнаций? В воровстве их никто не подозревает, послы наши за границей всегда имели при себе очень скудные средства. С ними даже такое было затруднительное обстоятельство, спустя уже более десяти лет после рогожского собора. Когда они хлопотали пред австрийским правительством о признании за Белокриницким монастырем права иметь у себя “верховного святителя”, по Высочайшему повелению была назначена правительственная комиссия для выяснения на месте, в самом монастыре, наличных его средств, достаточно ли их, чтобы содержать “верховного святителя”. От выяснения средств зависело самое разрешение монастырю содержать у себя епископа. Требовалось показать комиссии монастырского капитала по крайней мере тысяч 8–10 руб., но такой суммы ни на руках у наших послов, ни в кассе монастыря не было. Помышлять о приобретении какого-либо участка земли для обеспечения братии и епископа “Белокриницкий монастырь, — замечает проф. Субботин, — в то время еще никак не мог, по скудости своих средств”[139]. Это было уже в 1843 году. Были у монастыря два сада, но они приносили в год дохода только 125 руб. ассигнациями. “Но что это значит для содержания всего монастыря, а иначе — епископа? — писал тогда инок Павел благотворителям. — Правительство почтет, по их ценности, только для одного епископа сию статью, аки комар для слона”[140]. Комиссию пришлось долго ждать иноку Павлу. В течение двух месяцев он с братией “всякий почти день и всякую ночь советовались, неусыпно Бога на помощь призывая”, что делать, где достать требуемых средств[141]. Пред ними стоял роковой вопрос: “быть или не быть”[142]. Было из-за чего волноваться и тревожиться и монастырю, и особенно иноку Павлу. Пришлось прибегнуть к некоторой хитрости: кое у кого из местных жителей Павел взял на имя монастыря заемные письма и таким образом показал правительственной комиссии обеспечение монастыря[143]. Из этого факта ясно, что никаких определенных капиталов на искание архиерея и учреждение за границей кафедры у старообрядцев того времени не существовало. Иначе зачем было бы иноку Павлу так много беспокоиться, чтобы достать такие небольшие деньги для предъявления их правительственной комиссии, как капитал монастыря. Стоило ему только дать знать в Москву г. Кочуеву о затруднительных обстоятельствах, как тот мог бы немедленно выслать ему большие деньги. Ведь у него на руках было, по сведениям г. Рубанова, 600 тыс. руб. Из этих денег можно было прислать в Белую Криницу такую сумму, что комиссия просто ошалела бы от богатств монастыря и правительство разрешило бы ему не только одного, а даже десять “верховных святителей” иметь на свои средства.

Капитал на 2 миллиона ассигнациями создали не московские старообрядцы, а богатая фантазия г. Мельникова-Печерского. Об этом писателе даже проф. Субботин счел нужным сделать для читателей своей “Истории” общее замечание, “чтобы они с осторожностью пользовались собственно историческими произведениями сейчас названного автора, который был необыкновенно талантливым беллетристом, но не особенно дорожившим историческою истиною историком”[144]. В частности относительно того самого рассказа, из которого г. Рубанов позаимствовал сведения о шестисот-тысячном капитале, проф. Субботин говорит, что “слишком частные подробности приведенного рассказа не внушают к нему особенного доверия”[145]. Г-ну Субботину тоже хотелось как-нибудь доказать, что старообрядцы решили учредить иерархию за деньги, но за неимением для сего подходящего материала он вынужден был ограничиться только беглым упоминанием о собранных ассигнациях; однако и тут он счел нужным заметить, что только “как говорили”, эта сумма простиралась до 2 миллионов. Но кто говорил, кому и где — это осталось не известным ни нам, ни Субботину. Известно только одно, что эту сумму подсчитал один только г. Печерский. Да и он сбился в подсчете. В цитированном г. Рубановым сочинении Мельников-Печерский говорит, что старообрядцы собрали 2 миллиона ассигнациями, а в письме к министру внутренних дел он утверждает уже, что старообрядцы собрали два с половиной миллиона ассигнациями[146]. Расщедрился г. Печерский и сразу надбавил полмиллиончика. Ему ничего не стоило накинуть и целый миллион, что он терял от этой суммы. В его голове она родилась и там же померла. Вот почему из нее никому ничего не попало, вот почему даже миссионеры не приводят ее. Напрасно г. Рубанов так много над ней думал и так обидно съязвил над “австрийцами”, что их страдания облегчали вымышленные миллионы. Помимо полной несправедливости этого выпада и его неприличия, г. Рубанов должен бы знать, что тогда от гонений и преследований правительства страдали все старообрядцы, страдали не материальной нуждой, а духовной: их лишали святыни, оскорбляли религиозные их чувства, запрещали им свободно возносить Богу молитвы. Разве эти страдания возможно облегчить какими-либо миллионами. Г-н Рубанов жесток и бессердечен к нашим предкам-страдальцам, осмеивает он их страдания. Смотрите, как бы над вами не посмеялся Сам Господь[147].

Старообрядцы того времени отличались большой благотворительностью. Они могли собрать на церковные дела и не такую сумму, как два миллиона ассигнациями, а гораздо большую. Но они обладали еще более ценным достоинством своей души: она была у них искренне и честно верующей. Во имя веры многие из старообрядческого купечества отказались в николаевские времена от гильдейских прав, побросали свои торговые предприятия, презрели денежный капитал и пошли в ссылку — кто в отдаленные места Сибири, а кто в Закавказье. Там они и умерли, ни в чем не изменив вере своих отцов. Таким людям ничего не стоило бы скупить за большие деньги не только всю русскую высшую иерархию, но прихватить и часть восточной. Денег они не жалели. Но им претило превращать духовное дело в коммерческое. Сделку с совестью они признавали делом преступным, позорным и ни в каком случае не допустимым в области духовной, где все должно быть чисто и свято. Такие писатели, как Печерский, Субботин и многие другие, нередко судят о старообрядцах по собственным качествам. Оттого у них и появляются иногда в голове такие суммы, как 2 миллиона рублей ассигнациями. Им легко было написать и 5 миллионов и 10. Кто будет проверять эти суммы, да и как их проверить. К.Г. Рубанову нужно было бы знать, что Господь Бог дал нам мыслительный аппарат не для того только, чтобы его нагружать всем, что только плывет по литературному морю. Мы должны собственными усилиями проверять попадающиеся нам сведения и только тем из них верить, какие не подлежат никакому сомнению. Мы сами часто ссылаемся и на Субботина, и на Мельникова, и на многих других писателей, принадлежащих к господствующей церкви. Но берем у них лишь такие сведения и выводы, которые или основаны на бесспорных фактах, или взяты из несомненных исторических документов, или считаются общепризнанными, не вызывающими никаких сомнений в своей правдивости и верности. Все же лживое, сомнительное мы отбрасываем, невзирая ни на какой авторитет авторов. Истина для нас дороже всяких авторитетов.

Относительно г. Мельникова-Печерского достоверно известно, что это был писатель двоедушный и большой фантазер. “Мельников, — отзывается о нем довольно известный критик и публицист А.И. Богданович, — представляет особый тип писателя, который можно сравнить с двуликим Янусом, и эту его двуличность не обойдет никакая самая объективная критика. Иначе его нельзя понять и объяснить, как только рассмотрев в отдельности каждое из его лиц: лицо житейское и лицо литературное”. “Это был истый чиновник, всегда державший нос по ветру и отлично применяющийся к обстоятельствам”. “Можно сказать — крепкой совести был человек. Он не знал мучительных сомнений раздвоенной личности, несмотря на всю двойственность его жизни и деятельности”. “О его научных работах по расколу можно говорить лишь с большими оговорками. В них нет ни научного беспристрастия, ни желания критически разобраться в богатом материале”. “Бранчивый тон, прокурорские приемы и неблаговидное толкование самых глупых слухов и толков — таков Мельников ученый”. “Чиновник и сыщик убили в нем научного исследователя”[148]. К такому писателю необходимо относиться с усиленной осторожностью. Г-н Рубанов сделал большую оплошность, что доверился ему без всякой проверки и обдуманности.

К.Г. Рубанов не обошел, конечно, и 500 червонцев. Но тут он обращает внимание не на саму сумму, — по-видимому, его очень коробит ничтожность ее, — а на договор, учиненный митр. Амвросием с белокриницкими иноками. Другой же современный руководитель и “писатель” беглопоповства о. А. Вшивцев интересуется больше деньгами, полученными митр. Амвросием. Переговоры белокриницких послов с митрополитом Амвросием и с его сыном он излагает в таком виде, в каком, очевидно, происходили переговоры беглопоповцев с самим Вшивцевым, когда этого последнего они уговаривали перейти к себе на служение. Необходимо с особым вниманием прислушаться к рассказу о. А. Вшивцева: этот рассказ довольно полно выясняет духовную сущность его автора. “Вот, — восклицает о. Вшивцев, — откуда начинается домостроительство австрийской иерархии и вот где принято начало благодати дара священства!” Это где же? “В жидовской корчме, — отвечает новый вдохновитель беглопоповства, — да еще с предложением Амвросию сребренников такого количества, какое он сам пожелал. Сделка такая выражает собою подобие торга предателя Иуды с Каиафою и его единомышленниками и положительно не соответствует изречению Христа: “Туне приясте, туне дадите”. На такое лестное предложение депутатов, — продолжает о. Вшивцев, — у Георгия (сына Амвросия) распылалось сердце и затрепетала душа, и он начал убеждать и кротко упрашивать своего родителя, митрополита Амвросия, принять предложение иноков Павла и Алимпия”[149].

Удивительно, какими подробными сведениями обладает современный вождь беглопоповства. Он знает не только о том, как митр. Амвросия “кротко упрашивал” его сын Георгий, но как у последнего “затрепетала душа” и “распылалось сердце”. Апостол Павел, обладавший чрезвычайными дарованиями, знавший тайны царствия Божия, — и тот восклицает: “Кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем” [150]. Никто еще не изобрел такого телескопа, посредством которого можно было бы видеть состояние человеческой души. Новый же руководитель беглопоповцев о. Вшивцев, еще толком не разобравшийся в вопросах старообрядчества, никогда не видевший в глаза давно умершего сына митр. Амвросия, Георгия, сразу определил его душевное состояние, увидел трепет его души и почувствовал распылание его сердца. В чем же заключается секрет столь необыкновенной прозорливости Вшивцева? Один из миссионеров господствующей церкви, священник Е. Зубарев, выпустил брошюру под названием “Белокриничное староверие”. В ней он утверждает не только то, что митр. Амвросия уговаривали иноки Павел и Алимпий будто бы в корчме, но что при этом они угощались здесь “скверным старым пивом и тухлой бараниной”[151]. Любопытно, конечно, было узнать, откуда Зубарев почерпнул такие сведения? Дело объяснилось очень просто: миссионер Зубарев — неисправимый алкоголик, и все его сведения оказались плодом отравленной вином фантазии[152]. Не такого ли происхождения и прозорливость о. Вшивцева? В самом деле, откуда он мог узнать — каким тоном увещания убеждал Амвросия его сын, Георгий, перейти в старообрядчество? Кто рассказал о. Вшивцеву, что у Георгия “затрепетала душа и распылалось сердце?” Ведь об том мог знать только один Георгий и никто более. Сведения этого служителя беглопоповцев, как и зубаревские вымыслы, объясняются также очень просто: отца Вшивцева кто-нибудь да уговаривал перейти из никониан к беглопоповцам, не сам же он вдруг получил озарение свыше и бросился к ним; несомненно, были при этом уговаривании выяснены и условия его поступления на теплое местечко у беглопоповцев. Не трепетала ли при этом случае душа самого Вшивцева, не его ли это сердце распылалось? Мы едва ли ошибемся, если скажем, что собственные душевные и сердечные возбуждения о. Вшивцев приписал сыну митр. Амвросия. Иначе ничем нельзя объяснить прозорливых его сведений относительно душевных переживаний Георгия, бывших 66 лет назад. К.Г. Рубанов все время уверяет беглопоповцев, что “в то глухое время проверить все важные подробности принятия Амвросия было трудно и почти невозможно и потому многое в этом событии оставалось для истории не совсем ясным”[153]. Вшивцев же, напротив, утверждает, что в этой истории ему не только все ясно, но что даже сердечные трепетания главных участников настоящего события ему известны. Не спелись между собою современные “радетели” о беглопоповстве. Один из них почти ничего не знает из истории Белокриницкой иерархии, другой слишком много знает, ухитрился даже забраться в душу совсем не известного ему и далекого от него человека. Он тут же и выдал себя с головой. Нас чрезвычайно интересует вопрос: как и в какой форме делают современные беглопоповцы или их уполномоченные предложение никонианским иереям перейти в беглопоповство. С чего, например, начинается первый вопрос, с каких пунктов веры? Не расскажет ли нам об этом слишком прозорливый о. Вшивцев? Право, любопытно бы узнать, что он в это время чувствовал, чем занималось его сердце в такой серьезный момент. Расскажите, о. Андрей, об этом поподробнее. Ведь это же сделать вам совсем ничего не стоит. Сумели же вы понять и рассказать все движения души человека, давно покоящегося в могиле, а уж свои личные переживания рассказать гораздо легче и проще. Вообще поведайте нам, какой носила характер ваша сделка с беглопоповцами. “Сделка такая, — пишете вы, — выражает собою подобие торга предателя Иуды с Каиафою и его единомышленниками и положительно не соответствует изречению Христа: “Туне приясте, туне и дадите”[154]. Признайтесь по совести, это вы не о своей сделке написали? Опишите, кто из вас разыгрывал роль Иуды, кто — Каиафы. Да не бойтесь, говорите все. Иуда получил 30 сребреников, это уже известно всем, так что вы можете насчет Иуды не распространяться. Но о себе дайте, пожалуйста, справочку: сколько вы получили сначала, сколько теперь ежегодно собираете сребреников. Ведь чем-нибудь вы кормитесь. Или вы, может быть, питаетесь чем-нибудь этаким, что нигде не продается и что никому не нужно и “туне”. Очень хотелось бы узнать, как вы устроились, что ваша жизнь во всем соответствует изречению Христа: “Туне приясте, туне и дадите”[155]

Много пикантного и соблазнительного могли бы порассказать о своих сделках с беглопоповцами современные их иереи. Рассказ о. Вшивцева о сделке с митр. Амвросием есть, несомненно, верное признание его в том, как самого его уговаривали перейти в беглопоповство и что он чувствовал при этом. Признание недурное, оно дает обстоятельную и верную характеристику как всему современному беглому духовенству, так, в особенности, и самому о. Вшивцеву. Беглопоповцы поставлены в очень щекотливое положение: стоит им только заикнуться относительно 500 червонцев, как сейчас же можно их спросить: позвольте, а как же ваши священники? Что это у вас — отборные апостолы, которые пришли к вам только на подвиги и страдания? Укажите нам из них хотя одного страдальца. Укажите такого, который зарабатывал бы от вас менее 500 червонцев в год. Интересно бы увидеть столь скромного и невзыскательного служителя. Беглопоповцы не скрывают, что никонианские иереи идут служить к ним только за деньги, что сплошь и рядом это самые нахальные Иуды-предатели и опасные провокаторы. Об этом признании наших братьев-беглопоповцев, буквально измучившихся с этими авантюристами-попами, мы как-нибудь поговорим особо. Здесь же предлагаем им подумать спокойно над вопросом, почему в самом деле так удивительно мало выдавал Белокриницкий монастырь на содержание митр. Амвросия и его семейства, — только 1.200 руб. в год? Вшивцев утверждает, что митр. Амвросию были предложены сребреники в “таком количестве, какое он сам пожелает”. Что если бы Вшивцеву было сделано такое предложение? Как думаете, он оказался бы скромнее белокриницкого митрополита? Так и сказал бы беглопоповцам: “О, как я рад, что могу послужить у вас совершенно бесплатно. Только к такому служению и стремилась моя душа. Иду к вам, потому что искренне убежден, что только у вас и можно служить туне”. Беглопоповцы могли бы порассказать о своем новом “писателе”-пасквилянте нечто совсем противоположное. Но об этом — в своем месте. Митр. Амвросий действительно имел возможность требовать от старообрядческих послов такую огромную сумму, какую только захотел бы. Он знал, что старообрядцы насчитываются в России миллионами, знал, что они находятся в крайне бедственном иерархическом состоянии, об этом инок Павел рассказал ему все подробно. Наперед он был осведомлен, что ему предстоят большие испытания, что ему нужно пройти длинный путь скорбей и лишений. На всю жизнь он должен был расстаться с своей родиной, с своими друзьями, знакомыми, должен был променять столичную жизнь на монастырскую, в убогой келье, среди незнакомого ему народа. Он знал, что он должен отречься от своей церкви, подвергнуться чиноприему и быть в неизменном повиновении церковному и монастырскому уставу. Знал он также и то, что возврат назад ему немыслим. Мы убедительно просим беглопоповцев внимательно взвесить все эти обстоятельства, подольше поразмыслить над ними и каждому из них спросить себя: решился ли бы он сам вступить на этот воистину апостольский путь? Если бы решился, то за какую сумму? Тут могут быть только два решения: или взять за все эти тяжелые условия такую огромную сумму, какая действительно могла бы окупить все страдания и лишения, или же, отбросив в сторону все материальные соображения, отдаться всей душой этому служению старообрядчеству, искренне признав его за великое дело Божие, которому необходимо смиренно подчиниться. Митр. Амвросий принял последнее решение, он признал сделанное ему предложение перейти в старообрядчество за призыв Божий. Об этом он говорит и в своих письмах, сохранившихся после его смерти, и в своих прошениях австрийскому императору, и в своих ответах правительству. Во всех этих документах ярко светить огонь его веры в промысел Божий. Он подтвердил ее всей своей жизнью в старообрядчестве, своей безропотной покорностью воле Божией. Нищенское содержание в 500 червонцев, выдававшееся от Белокриницкого монастыря митр. Амвросию, есть именно неопровержимое доказательство, что этот святитель вовсе не за деньги пошел на чрезвычайно трудное служение в старообрядческой Церкви. При всей возможности запросить с старообрядцев за переход к ним большие тысячи он, как это ясно из всех документов, дошедших до нас, даже не обмолвился насчет денег. Он расспрашивал лишь о верованиях старообрядцев, об их обрядах. 500 червонцев не он “заломил” с старообрядцев. Это содержание ему определил сам монастырь Белокриницкий, принимая к тому же во внимание семейное положение митр. Амвросия. Мы уверены, что если бы беглопоповцы всех своих иереев перевели на такое же содержание, да засадили бы их в тихую обитель, поверите, ни одного попа не осталось бы в беглопоповстве, и, наверное, первым сбежал бы от них о. Вшивцев. Следовало бы на лбу каждого иерея, перешедшего в беглопоповство, напечатать эту цифру — 500 червонцев, или на русские деньги — 1200 руб., пусть бы все они постоянно помнили, что нельзя идти в старообрядчество ради денег, что в нем даже митрополит, причем первый и единственный митрополит, получал всего-навсего только эту необыкновенно скромную сумму. Следовало бы об этих 500 червонцах как можно чаще напоминать всем пастырям, чтобы они брали в пример митр. Амвросия как образец бескорыстного служения Церкви. Необходимо во всех наших учебниках по истории старообрядчества начертать эту сумму самым жирным шрифтом, чтобы она прямо бросалась в глаза: пусть наши дети и наше дальнейшее потомство знают, какой бескорыстный, честный святитель был в нашей Церкви. Очень было бы не лишне, и в высокой степени поучительно, для всех архипастырей и пастырей господствующей церкви начертать эту сумму — 500 червонцев аршинными золотыми буквами в самом правительствующем синоде. Она постоянно говорила бы служителям синодальной иерархии: помните, что можно в такой высокой степени, как звание митрополита многомиллионного народа, обходиться убогим содержанием. Оно ничуть не унижает великого достоинства святителя, а только возвышает его еще больше. В господствующей церкви самый дрянненький миссионеришка получает больше жалованья, чем выдавалось на содержание первому белокриницкому митрополиту. Можно себе представить, что было бы с синодальными пастырями, если бы им объявили, что никто из них не может получать ежегодного содержания более 500 червонцев. Они подняли бы такой страшный вопль отчаяния, что показалось бы, что гибнет весь земной шар. Выдававшееся митр. Амвросию содержание есть лучший венок в его святой жизни. Говоря откровенно, величайшие святители древней Церкви получали на свое содержание и близких к ним людей гораздо больше, чем получал митрополит Амвросий на себя и свое семейство. Мы можем с высоким и радостным сознанием правоты нашей иерархии сказать всем в глаза: вот какой был у нас святитель, бескорыстное служение которого может удивить весь мир. Не стыдимся мы, а хвалимся этими червонцами, как свидетельством воистину апостольского служения у нас нашего митрополита. “Положим, — говорит своей пастве один служитель Церкви, — что сам я не обременял вас, но, будучи хитр, лукавством брал с вас”. Мы сейчас не скажем, кто это пишет. Но желали бы знать от обвинителей нашей иерархии: что они сказали бы о митр. Амвросии, если бы вот такие слова они вычитали в его обращении к своей пастве. То-то бы поиздевались они над нашим святителем. Какому бы суду они его не предали. И теперь они уподобляют его, невинного страдальца, то Иуде-предателю, то Каиафе, то другим христопродавцам. Плюют ему в лицо, как плевали иудеи в лицо Христа. Осуждают его, как осуждали некогда Самого Господа фарисеи, называя Его “ядцем и винопейцей”[156]. Но если бы нашлись в каком-нибудь его письме к старообрядцам вышеприведенные слова, что “лукавством брал с вас”, тогда бы наши обвинители вроде Вшивцева, Рубанова и никонианских миссионеров (нечего сказать, почтенная компания), стали бы еще безжалостнее осуждать митр. Амвросия, пригвоздили бы его к кресту, как величайшего преступника. Пусть же знают обвинители Белокриницкой иерархии, что это верховный апостол Павел написал коринфянам: “будучи хитр, лукавством брал с вас”[157]. Он доказывал коринфянам, что каждый пастырь в праве получать от паствы помощь. “Если мы посеяли, — говорит апостол Павел, — в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное? Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы? Однако мы не пользовались сею властью, но все переносим, дабы не поставить какой преграды благовествованию Христову. Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища, что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования”[158].

Это повеление Господа митр. Амвросий был в праве предъявить к своей пастве. Однако он его не предъявлял. Он довольствовался только самым необходимым. Монастырское содержание шло не столько на него, сколько на поддержание его семьи. Апостолы были гораздо требовательнее, чем митр. Амвросий. Вот что, например, они постановили в своем 41-м правиле: “Повелеваем епископу имети власть над церковным имением. Аще бо драгоценные человеческие души ему вверены быть должны: то кольми паче о деньгах заповедать должно, чтобы он всем распоряжался по своей власти, и требующим чрез пресвитеров и диаконов подавал со страхом Божиим и со всяким благоговением: такожде (аще потребно) и сам заимствовал на необходимые нужды свои и странноприемлемых братий, да не терпят недостатка ни в каком отношении. Ибо закон Божий постановил, да служащии алтарю от алтаря питаются: якоже и воин никогда не подъемлет оружия на врага на своем пропитании”. На основании этого правила митр. Амвросий мог распоряжаться не 500 только червонцев, а всеми деньгами Белокриницкой митрополии, в праве был заимствовать из них и на свои необходимые нужды, и на потребности братии, чтобы они ни в каком отношении не имели недостатка.

Подобно апостолам, митрополит Амвросий умер нищим, не оставив после себя ни капитала, ни имущества. Он вполне оправдал выраженное им в прошении австрийскому императору твердое уверение, что он всю свою жизнь готов отдать на служение старообрядческой Церкви. “С твердостью решился я, — заявлял он, — принять избрание реченного староверческого общества в верховного пастыря, видя пред собою самое явное Божественное Провидение, которое меня предназначило, дабы лишенное до сих пор священного пастыря оное общество руководить к вечному блаженному пути. Для того с искреннейшим желанием и одушевлен будучи с любовью и ревностью, всю свою жизнь за благосостояние такового общества (готов) пожертвовать”[159]. Это было глубоко искреннее заявление. С не меньшею искренностью и глубиною чувств митр. Амвросий заявляет и австрийскому правительству: “Я принял призыв старообрядцев, — писал он австрийскому министру графу Инцаги, — за единственный Промысел Божий и отважился я прибыть в Буковину не бродяжества ради, но, во-первых, для моего спасения и спокойствия, а, во-вторых, не пренебрег такое доброе дело для упасения лишенных пастыря овец, которых я не украл и ни от кого не отнял, но, последуя примерам апостольским, пошел защитить их и быть им в отца, в пастыря и утешителя, не мешаясь в овцы чуждыя, имущия своих других пастырей, как то и правила апостольския, и соборы не позволяют, которыя (правила) я не опровергаю, а с подтверждением признаю... Я единожды сию религию принял и уже вспять возвратиться отнюдь не желаю: потому что я, как выше сказано, не влез в чужое стадо или в чужую епархию, но словом сказать, Божиим благоволением и по царской милости и правам, данным староверческому народу в Буковине, на звание и просьбу того же народа чрез их депутатов, пришел я по ревности евангельской к овцам, не имущим пастыря, не на уничтожение, но на увеличение славы Божией, где останки сих старых моих лет положить и самую мою жизнь скончать желаю, благодаря Бога”[160].

Великую и славную память оставил по себе первый святитель Белокриницкой митрополии. Да будет она в роды родов незабвенна. Митр. Амвросий, отходя в загробную жизнь, в праве был сказать нам словами апостола Павла: “Мы никому ни в чем не полагали претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являли себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитали обманщиками, но мы верны; мы не известны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем”[161].

Вся жизнь митр. Амвросия, все его скорби, страдания, ссылка, смерть — все это свидетельствует, что он был действительно апостольского духа и никакое поношение и бесчестие не в силах омрачить чистый и ясный его образ. Никогда он не умрет и не поблекнет в сознании истинных христиан.

“А три письменных договора митр. Амвросия с иноками Павлом и Алимпием — разве они не говорят против белокриницкого митрополита?” — задают нам вопрос обвинители старообрядческой иерархии. На это можно ответить очень кратко: два условия, приписываемых митр. Амвросию, в которых говорится о денежном вознаграждении, в настоящее время разоблачены как подлог, учиненный врагами старообрядчества. Эти разоблачения подробно изложены в сочинении епископа Иннокентия: “Митрополит Амвросий. Его искренняя преданность старообрядчеству” и в нашей книге: “Испытание и победа Церкви Христовой”. Разоблачает этот подлог и член совета всероссийского братства беглопоповцев, П.А. Овчинников, в своих двух брошюрах: “Разбор вольских съездов” и “Ответ на письмо К.Г. Рубанова”. Только ослепленный злобой и ненавистью против старообрядческой иерархии не может видеть всем очевидную фабрикацию этих двух документов. Ни г. Рубанов, ни о. А. Вшивцев и никто другой решительно ничего не могли и не могут сказать против этих разоблачений подлога. Самый же подлог служит доказательством, что даже злобные враги старообрядчества сознавали, что нечем опозорить Белокриницкую иерархию, и поэтому они вынуждены были прибегнуть к обычному у них делу — к подлогу. Как постыдно унижают себя современные радетели беглопоповства, ссылаясь на этот подлог! Между митр. Амвросием и белокриницкими иноками было заключено одно условие, в котором ничего не говорится ни о каких суммах, а только выяснено, что митр. Амвросий будет “содержаться на всем монастырском иждивении”. Условие это не имело ни малейшей юридической ценности. По нему нельзя было требовать ни одной копейки с монастыря. Оно совсем не нужно было ни митр. Амвросию, ни белокриницким послам. Условие это требовалось только для одного австрийского правительства, как удостоверение, что не придется государству выдавать жалованье на содержание белокриницкого “верховного святителя”, что последний будет довольствоваться одним лишь монастырским содержанием. Вот почему настоящее условие и было представлено при прошении митр. Амвросия австрийскому императору[162]. Характер этого документа подробно выяснен в книге “Испытание и победа Церкви Христовой”[163]. Пора бы нашим братьям-беглопоповцам понять, что решительно ничего ни позорного, ни преступного, ни унизительного не было сделано при обращении и присоединении к старообрядческой Церкви митрополита Амвросия.

VII

Поиск по сайту: