Глава 22. Сингапур – член Британского Содружества наций

Когда мы провозгласили независимость, я предложил, чтобы Сингапур вступил в Британское Содружество наций. Британское правительство и премьер‑министр Малайзии Тунку поддержали нас. Тогда я не знал, что Пакистан первоначально выступал против нашего вступления в члены Содружества, ибо считал, что Малайзия занимала слишком проиндийскую позицию в конфликте между Индией и Пакистаном из‑за Кашмира (Kashmir). Генеральный секретарь Содружества Арнольд Смит (Arnold Smith) писал, что антагонизм между Пакистаном и Малайзией распространялся и на отношение Пакистана к правительству Сингапура, которое симпатизировало Индии. Но Смит убедил Пакистан воздержаться при голосовании и не препятствовать вступлению Сингапура в члены организации. В октябре 1965 года Сингапур стал двадцать вторым членом Содружества наций. Для молодого независимого государства членство в Содружестве представляло большую ценность, ибо оно позволяло наладить связи с целым рядом похожих на нас правительств и их лидерами. Все они говорили по‑английски, а их административная, юридическая и образовательная система была создана по британскому образцу.

Вскоре после нашего вступления в Содружество, 11 января 1966 года, премьер‑министр Нигерии сэр Абубакар Тафава Балева (Sir Abubakar Tafawa Balewa) созвал конференцию премьер‑министров стран Содружества наций в Лагосе, для обсуждения Односторонней Декларации о провозглашении независимости Родезии (Rhodesia's Unilateral Declaration of Independence). Тогдашняя Родезия представляла собой самоуправляемую колонию, в которой белое меньшинство численностью 225,000 человек управляло четырьмя миллионами африканцев. Я решил поехать.

На борту самолета «Бритиш овэрсиз эйрвэйз корпорэйшен» (British Overseas Airways Corporation), выполнявшего семичасовый перелет из Лондона в Лагос, находилось еще несколько премьер‑министров и президентов небольших стран Содружества. Между нами завязалась беседа. Одним из запомнившихся мне пассажиров был президент Кипра архиепископ Макариос (Archbishop Makarios). В качестве архиепископа греческой православной церкви он носил черную рясу и высокий черный клобук. На борту самолета он снял рясу и клобук и выглядел совершенно по‑иному: небольшой лысый человек, с усами и большой бородой. Он сидел через проход от меня, и я смог хорошенько его рассмотреть. Я наблюдал как зачарованный, как он одевался и приводил себя в порядок, когда самолет подруливал к терминалу аэропорта. Он старательно и тщательно расчесал усы и бороду, поднялся, чтобы надеть рясу поверх белой одежды, затем надел золотую цепь с большим медальоном и после этого осторожно надел клобук на голову. Его помощник тщательно вычистил его рясу, чтобы убрать с нее мелкие соринки и пылинки, затем подал ему полагавшиеся архиепископу регалии. Лишь после этого его Преосвященство архиепископ Макариос был готов спуститься с трапа самолета и предстать перед поджидавшими нас кинооператорами. Вряд ли можно было представить себе политического деятеля, более заботившегося о том, как его воспринимала публика. Другие премьер‑министры задержались в самолете и позволили ему выйти первым: он был не только президентом, но и архиепископом.

В аэропорту нас приветствовали, мы по очереди обошли строй почетного караула, а затем поехали в Лагос. Он выглядел так, словно находился на осадном положении. Полиция и солдаты были выстроены на всем пути от аэропорта до отеля «Федерал Пэлис» (Federal Palace Hotel), который был окружен колючей проволокой и оцеплен войсками. Ни один лидер не покинул гостиницу за те два дня, пока продолжалась конференция.

Вечером, накануне встречи, сэр Абубакар Тафава Балева, которого я посетил за два года до того, устроил в гостинице обед в нашу честь. Раджа и я сидели напротив огромного нигерийца, Чифа Фестуса (Chief Festus), который был министром финансов. Разговор между нами сохранился в моей памяти по сей день. Чиф Фестус сказал, что вскоре собирался подать в отставку. Он достаточно сделал для своей страны и теперь должен был уделить внимание своему бизнесу, – обувной фабрике. В качестве министра финансов он ввел налог на импорт обуви, с тем, чтобы Нигерия смогла наладить собственное производство обуви. Раджа и я не верили своим ушам. Чиф Фестус обладал хорошим аппетитом, что было заметно по его плотной фигуре, элегантно задрапированной в нигерийские одежды с золотым орнаментом и увенчанной роскошной шляпой. В тот вечер я отправился спать с глубоким убеждением, что нигерийцы были другими людьми, игравшими по иным правилам.

На открытии встречи, состоявшемся 11 января, речь произнес премьер‑министр Абубакар. Он был высоким поджарым человеком, с полной достоинства осанкой и медленной, размеренной речью. Он был племенным вождем с головы до пят, это проявлялось в его осанке, исполненной уверенности в себе, в плавных одеждах народности хауса (Hausa), проживавшей в Северной Нигерии. Он сказал, что созвал эту конференцию, чтобы срочно обсудить незаконное провозглашение независимости Родезией, что требовало немедленных действий со стороны Великобритании. Вслед за ним произнес речь вице‑президент Замбии Ретибен Каманга (Retiben Kamanga), а затем выступил Гарольд Вильсон. Было ясно, что Вильсон не мог и не собирался использовать силу против незаконного режима Яна Смита (Ian Smith), провозгласившего независимость Родезии. Такое вмешательство могло бы дорого стоить, как с точки зрения поддержки правительства британскими избирателями, так и с точки зрения того экономического ущерба, который был бы нанесен Родезии и окружавшим ее африканским государствам.

Я выступил на второй день. У меня не было заранее подготовленной речи, только несколько тезисов и заметок, которые я набросал во время выступления премьер‑министра Абубакара и других ораторов. Я бросил широкий философский взгляд на проблему. Триста лет назад англичане решили занять Северную Америку, Австралию и Новую Зеландию и колонизовать значительную часть Азии и Африки. Они пришли и поселились в наиболее привлекательных регионах Африки в качестве господ и завоевателей. Но теперь, в 1966 году, премьер‑министр Великобритании на равных говорил с главами правительств бывших колониальных территорий. Это были постоянно развивавшиеся отношения. Премьер‑министр Сьерра‑Леоне сэр Альберт Маргаи (Sir Albert Margai), сказал, что только африканец мог принять близко к сердцу ситуацию в Родезии и беспокоиться по этому поводу. Я не мог согласиться с тем, что эта проблема касалась только африканцев, – мы все были обеспокоены и заинтересованы в ее решении. Сингапур был тесно связан с Великобританией в сфере обороны. Мы оказались бы в трудном положении, если бы Великобританию заклеймили, как сторонницу нелегального захвата власти Яном Смитом.

Я не согласился с премьер‑министром Уганды доктором Милтоном Оботе (Dr. Milton Obote), что Великобритания не желала призвать англичан в Родезии к порядку или согласиться с введением санкций ООН из‑за зловещего плана Великобритании дать Яну Смиту время для консолидации его режима. Разговаривать с белыми поселенцами и эмигрантами на языке расовой сегрегации было бесполезно. Как и белые поселенцы в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, я тоже был эмигрантом. Если бы мы считали, что все эмигранты являлись расистами, то миру пришлось бы столкнуться с тяжелыми проблемами. Было два альтернативных решения проблем, созданных миграцией, которая происходила в мире повсюду: либо согласиться с тем, что все люди имеют равные права, либо вернуться к временам господства сильных над слабыми. Если бы цветные народы мира стали требовать возмездия за ошибки прошлого, то это не помогло бы им в борьбе за выживание. По моему мнению, основной проблемой в Африке была не Родезия, а отношения между различными расами в Южной Африке.

Я не верил, что Великобритания отказывалась положить конец правлению режима Яна Смита, потому что его пребывание у власти угрожало отношениям Запада со всеми неевропейскими народами. Тем не менее, если бы Вильсон использовал силу для подавления незначительного белого меньшинства, он столкнулся бы с неприятием этих действий общественным мнением Великобритании. Я верил, что британское правительство было настроено серьезно, и его нежелание выносить эту проблему на рассмотрение ООН объяснялось тем, что оно не хотело, чтобы 130 членов ООН решали судьбу Родезии после того, как Смит будет свергнут. Великобритания пыталась выиграть время для защиты своих экономических интересов в Южной Африке и Родезии и считалась с необходимостью сохранить экономику Родезии в интересах африканцев и европейцев. Я добавил, что даже если бы все проблемы Южной Африки были решены, то и тогда все равно осталась бы более масштабная проблема, состоявшая в том, чтобы научить различные расы жить вместе в мире, который в результате развития технологии стал таким маленьким.

Я симпатизировал африканцам, но я также видел те трудности, с которыми пришлось бы столкнуться британскому премьер‑министру, если бы он послал британские войска на подавление британских поселенцев, которые обладали полной автономией от метрополии на протяжении десятилетий, начиная с 1923 года. Проблема состояла в том, как и когда можно было добиться установления правления большинства в Родезии.

Одним из преимуществ встреч лидеров стран Содружества было то, что, невзирая на размеры страны, выступления лидеров оценивались по их содержанию. Многие руководители читали заранее подготовленные речи, я же ответил на только что прозвучавшие выступления и говорил, используя только тезисы. Я говорил искренне и выражал свои мысли без иносказаний. Это была моя первая речь на конференции премьер‑министров стран Содружества наций, и я ощущал, что мои коллеги восприняли ее благожелательно.

Позднее, Вильсон написал в своих мемуарах: «Один за другим, африканские лидеры пытались доказать, насколько более африканскими являются они по сравнению со своими соседями, – это было тяжело и несколько надоедливо. То же самое осуждение звучало в речах представителей государств Азии, Кипра, Карибского бассейна. Затем премьер‑министр Сингапура Ли Куан Ю экспромтом произнес речь, длившуюся около сорока минут. По уровню своей изощренности это выступление превосходило большинство речей, произнесенных на конференциях стран Содружества, на которых мне довелось присутствовать».

Присутствие на конференции в Лагосе позволило мне укрепить дружеские отношения с Гарольдом Вильсоном. Мне удалось принести пользу африканским лидерам, не нанося ущерба интересам Великобритании. Вильсон поздравил меня за кулисами зала заседаний и сказал, что надеется, что я буду присутствовать и на других конференциях стран Содружества. Ему нужен был какой‑то противовес для некоторых лидеров государств, произносивших длинные и резкие речи. Конференция закончилась два дня спустя созданием двух комитетов по изучению последствий введения экономических санкций и рассмотрению особых нужд Замбии, которая требовала поддержки со стороны стран Содружества. Когда мы покидали город по пути в Аккру (Accra), столицу Ганы, меры безопасности по дороге в аэропорт были усилены, в связи с ростом напряженности в Лагосе на протяжении четырех дней, прошедших с момента нашего прибытия.

Через три дня после нашего прибытия в Аккру наши хозяева сообщили нам, что в Лагосе произошел кровавый переворот. Премьер‑министр Абубакар и Чиф Фестус были убиты. Во главе переворота стоял майор, представитель народности ибо (Ibo), проживающей на востоке Нигерии, где были обнаружены запасы нефти. В ходе переворота было убито много мусульман народности хауса, проживающей в Северной Нигерии. Майор сказал, что он «хотел избавиться от прогнивших и коррумпированных министров и политических партий». В результате этого переворота во главе государства стал генерал‑майор Д. Т. У. Агуйи‑Айронс (J. T. U. Aguiyi‑Irons). Вслед за этим переворотом последовали многие другие.

Президента Ганы Кваме Нкрума (Kwame Nkrumah) эта новость не обрадовала. Он сам едва избежал подобной участи два года назад, незадолго до моего визита в январе 1964 года. К 1966 году «искупитель» (Osagyefo), как называли Нкруму в Гане, достаточно пришел в себя от удара, чтобы устроить обед в мою честь, на котором присутствовали некоторые из его старших министров и молодой талантливый проректор университета. Этому человеку по имени Абрахам (Abraham) было около 30 лет, он закончил Ол соулз Колледж (All Souls' College) Оксфордского университета, получив высшую награду за изучение классической литературы. Нкрума им очень гордился. Он произвел на меня хорошее впечатление, но меня интересовало, почему страна, столь зависевшая от развития сельского хозяйства, посылала своих самых способных студентов изучать латынь и древнегреческий язык.

По прибытии в Аккру меня встречал министр администрации президента Кробо Эдусей (Krobo Edusei). Он заслужил печальную славу в качестве коррумпированного министра, купившего себе золотую раму для кровати. Эта история получила широкую огласку в мировой прессе. Кваме Нкрума разрядил скандальную ситуацию, ограничив полномочия Кробо устройством правительственных приемов. Вечером второго дня нашего пребывания в Аккре Кробо повез меня в ночной клуб. Он с гордостью сказал, что являлся владельцем этого клуба, и что все высокопоставленные лица, посещавшие Аккру, с удовольствием коротали здесь вечера.

Мы также отправились на автомобиле осмотреть высотную плотину на реке Вольта (High Volta dam), находившуюся примерно в трех часах езды от Аккры. По пути, во главе нашей колонны автомобилей ехала машина с громкоговорителями, из которых звучала ритмичная африканская песня, припевом в которой были слова: «Работать – это прекрасно» (Work is beautiful). Малыши, выходившие из придорожных хижин, покачивались в такт ритму песни и выбегали к дороге, махая нам руками. Я поражался их гибкости и грациозности.

Я был вторым по счету гостем, которого развлекали поездкой на прекрасной яхте, импортированной из Майами (Miami) в полностью собранном виде. Хозяева рассказали мне, что яхту транспортировали по железной дороге, а затем спустили на воду озера. На борту яхты нас сопровождали Кробо Эдусей и министр иностранных дел Ганы Алекс Куасон Саке (Alex Quaison Sackey), хорошо образованный и красноречивый человек. Когда мы плавали по озеру, угощаясь коктейлями и канапе на палубе, Раджа спросил Кробо, кто сшил его прекрасный костюм для сафари. Кробо ответил: «Его сшили в моей портняжной мастерской в Кумаси (Kumasi). Вам следует однажды посетить ее, и там Вам пошьют точно такой же». Затем он стал говорить на другие темы. Он рассказал, что когда‑то был почтовым служащим, зарабатывая 30 бобов (4 доллара США) в неделю, а теперь два его сына учились в Швейцарии, в Женеве. Он добавил, что человеку следует стремиться чего‑то добиться в жизни. Куасон Саке, умудренный человек, который до того был Председателем Генеральной Ассамблеи ООН, чувствовал себя очень неудобно. Он то и дело пытался перевести разговор в другое русло, но Кробо было не удержать, и он угощал нас одним рассказом за другим. Меня интересовало, что случится с этими двумя странами. В тот период они подавали самые большие надежды в Африке, – это были страны, получившие независимость первыми: Гана в 1957 году, Нигерия – вскоре после того.

Месяц спустя, 24 февраля, в то время как Нкруму приветствовали в Пекине салютом из двадцати одного орудия, в Аккре произошел государственный переворот. Люди танцевали на улицах, когда армейские командиры арестовали ведущих членов правительства Нкрумы. Алекс Куасон Саке и Кробо Эдусей вместе с Нкрумой находились в Пекине. Когда они вернулись в Аккру, их поместили под домашний арест. Мои опасения за народ Ганы были обоснованы. Несмотря на наличие богатых плантаций какао‑бобов, шахт по добыче золота и высотной плотины на реке Вольта, которая была способна вырабатывать огромное количество электроэнергии, экономика Ганы пришла в упадок, и страна так и не оправдала надежд, которую возлагали на нее в момент провозглашения независимости в 1957 году.

Новость о случившемся перевороте опечалила меня. Я никогда больше не бывал в Гане. Два десятилетия спустя, в 80‑ых годах, Куасон Саке встретился со мной в Сингапуре. Он был арестован, а затем выпущен на свободу во время одного из бесчисленных переворотов. Он хотел приобрести в Сингапуре пальмовое масло в кредит, по поручению правительства Нигерии, которое обещало заплатить после проведения выборов. Я сказал, что это была частная коммерческая сделка, которую ему следовало заключить самостоятельно. Он зарабатывал на жизнь, используя свои контакты с лидерами соседних африканских государств. По его словам, в Гане царил хаос. Я спросил его о молодом способном проректоре университета Абрахаме. Куасон Саке сказал мне, что тот ушел в монастырь в Калифорнии. Мне сделалось грустно: если их наиболее способные, самые лучшие люди прекратили борьбу и искали убежища в монастыре, и не в Африке, а в Калифорнии, то восстановление страны будет долгим и трудным делом.

Я не испытывал оптимизма по поводу Африки. В течение менее чем десяти лет после получения независимости в 1957 году в Нигерии случился военный переворот, а в Гане – неудавшийся переворот. Я думал, что племенная лояльность африканцев была сильнее, чем сознание единого государства. Это было особенно заметно в Нигерии, где существовал глубокий раскол между северной мусульманской народностью хауса и христианскими или языческими народами юга. Как и в Малайзии, англичане наделили властью, особенно в армии и полиции, мусульман. В Гане не существовало подобного разделения страны на север и юг, и проблема была менее острой. Тем не менее, и там существовали явные племенные различия. В отличие от Индии, Гана не прошла через долгие годы подготовки, предшествовавшие созданию современного правительства.

На следующей конференции, проходившей в Лондоне в сентябре 1966 года, я познакомился со многими премьер‑министрами государств, которые не присутствовали на специальной конференции в Лагосе. В течение двух недель, проведенных в Великобритании, я консолидировал позиции Сингапура среди британской общественности, укрепил свои хорошие отношения с Вильсоном и ключевыми министрами его правительства, а также с лидерами консервативной партии.

Проблема Родезии снова оказалась главной на конференции (как и на каждой последующей конференции, пока не было подписано соглашение на встрече в Лусаке в 1979 году). Африканские лидеры оказывали сильную поддержку африканцам Родезии. Они также хотели продемонстрировать свою проафриканскую позицию собственным народам. Кроме того, концентрируя внимание своих народов на Односторонней Декларации о провозглашении независимости Родезии, они отвлекали их от собственных неотложных экономических и социальных проблем. Из всех присутствовавших на встрече белых лидеров наиболее либерально настроенным и симпатизировавшим африканцам и другим обездоленным был премьер‑министр Канады Лестер Пирсон (Lester Pearson).

Я говорил о проблемах Юго‑Восточной Азии. По моему мнению, Вьетнам был столкновением двух соперничавших идеологий, каждая из которых решила не сдаваться, понимая, что в этом случае будет потерян весь регион. Премьер‑министр Австралии Гарольд Холт выразил свое недовольство, когда я сказал, что войска Австралии и Новой Зеландии в Южном Вьетнаме защищали там не только демократию и свободу во Вьетнаме, но и стратегические интересы своих стран. Но он быстро успокоился и согласился со мной, когда я добавил, что в интересах этих стран было и выживание Сингапура. Я вел себя независимо, ибо не хотел, чтобы меня рассматривали в качестве марионетки Великобритании, Австралии или Новой Зеландии, чьи войска защищали Сингапур. Я откровенно заявил, что вывод американских войск из Вьетнама имел бы катастрофические последствия для всего региона, включая Сингапур. Я высказал свои взгляды в такой форме, чтобы сделать их приемлемыми для африканских лидеров, основная часть которых выступала против американской интервенции во Вьетнаме. В результате, репутация Сингапура среди африканских и азиатских лидеров также улучшилась.

На следующей встрече, состоявшейся в январе 1969 года и также проходившей в Лондоне, Вильсон, в качестве председателя конференции, попросил меня открыть дискуссию о развитии сотрудничества между членами Британского Содружества наций. Я начал свое выступление с критики скупой западной помощи развивающимся странам, а затем продолжил речь, пытаясь проанализировать более глубокие причины, препятствовавшие прогрессу молодых государств. Чтобы сплотить свои народы в борьбе за свободу, первое поколение антиколониальных социалистических лидеров выдвинуло лозунги процветания, которые они не могли наполнить реальным содержанием. Кроме того, тяжким бременем на ресурсы молодых государств ложился демографический взрыв. Межнациональный мир, который поддерживался колониальными правителями, после независимости стало трудно сохранить, ибо власть оказалась в руках этнического большинства. Элита, завоевавшая народную поддержку до обретения независимости, теперь должна была продемонстрировать легитимность своей власти и, в ходе конкуренции с другими партиями, не могла удержаться от искушения сыграть на этнических, языковых и религиозных чувствах. Ущерб молодым государствам был нанесен еще и тем, что этнические меньшинства в этих странах, в основном индусы в странах Африки, оказались вытеснены либо в результате расовых беспорядков, либо законодательным путем. Зачастую они были владельцами магазинов и играли роль деревенских банкиров, зная, кто из жителей был, а кто не был платежеспособен. С этими обязанностями деревенских банкиров не могли справиться ни местная администрация, ни Корпус мира США (US Peace Corps), ни чиновники Британской добровольческой службы (British Voluntary Service). Слой профессионально подготовленных людей был очень тонким, и новые государства, в отсутствие твердой руки правителей и жесткой системы администрации, покатились вниз. Коррупция стала образом жизни, военные перевороты еще больше ухудшили ситуацию. Тем не менее, хуже всего было то, что большинство правительств предпочитало заниматься экономическим планированием и контролировать экономику, что душило свободное предпринимательство. К счастью, Малайзия и Сингапур этого не делали и, в результате, продолжали двигаться вперед. В своей книге «Лейбористское правительство 1964–1970 годов» (The Labour Government 1964–1970) Гарольд Вильсон упомянул, что я «с грубым реализмом описал экономические проблемы недавно возникших государств… По общему мнению, это было одно из наиболее замечательных эссе, объяснявших ситуацию в постимперском мире, из тех, что кому‑либо из нас приходилось слышать».

Вильсон предложил проводить конференции, собиравшиеся раз в два года, попеременно в Лондоне и столицах стран Содружества. Он хотел провести следующую встречу в Сингапуре, другие лидеры согласились с этим. Я был счастлив оказать им гостеприимство. Для Сингапура было бы полезно привлечь к себе внимание всего мира. С учетом того, что у нас было два года на подготовку к встрече, это являлось удобным случаем, чтобы получить признание в качестве оазиса эффективности и рационализма в «третьем мире».

В январе 1971 года гости из стран Содружества прибыли в чистый, зеленый Сингапур, располагавший эффективной сферой обслуживания. Дружелюбный и вежливый персонал отелей, магазинов, такси и ресторанов прикладывал все усилия, чтобы произвести наилучшее впечатление на гостей. Везде было чисто, все было хорошо организовано. Семьи прокоммунистических политзаключенных устроили антиправительственную демонстрацию около зала заседаний НКПС, где проходила встреча. Полиция спокойно рассеяла демонстрантов, что вызвало ропот недовольства в британской прессе, считавшей, что мы должны были позволить продолжать демонстрацию. Но офицеры, отвечавшие за обеспечение безопасности делегатов конференции, считали иначе.

Вскоре после того, как Тэд Хит стал премьер‑министром Великобритании, он объявил, что Великобритания возобновит продажу оружия Южной Африки, которая была прекращена лейбористским правительством. Это вызвало яростную реакцию со стороны черных африканских лидеров, многие из которых угрожали выйти из Содружества наций, если бы Великобритания настаивала на своем решении. Вскоре после того, как Хит прибыл в Сингапур, он, по согласованию со мной, объявил, что Великобритания была согласна рассмотреть вопрос о продаже оружия Южной Африке в качестве отдельного вопроса повестки дня конференции. После двух заседаний, на которых присутствовали только лидеры государств, мы согласились создать группу по рассмотрению вопроса о поставках морских вооружений, которая должна была доложить о результатах своей работы Генеральному секретарю Содружества наций.

Хит чувствовал себя неуютно на этом мультирасовом собрании представителей стран «третьего мира». Это был его первый опыт подобных встреч. Африканские лидеры намеревались изолировать его. Немного застенчивый и скованный, он отличался от Гарольда Вильсона, дружески попыхивавшего своей трубкой. Хит казался жестким и напряженным, говорил с сильным оксфордским акцентом и резко отвечал, когда его провоцировали. К счастью, он хорошо знал меня и был уверен, что я гарантирую ему право быть услышанным.

В самом начале конференции я предоставил слово для выступления президенту Ботсваны сэру Сереце Хама (Sir Seretse Khama). Я знал его как умеренного, уравновешенного и вдумчивого человека. Он был сыном короля Ботсваны и женился на англичанке, когда учился в Оксфорде. На протяжении многих лет правительство Южной Африки успешно оказывало давление на правительство Великобритании, пытаясь помешать ему унаследовать престол. Причиной тому был его брак с белой женщиной, что демонстрировало всю нелепость существовавшего в Южной Африке запрета на половые отношения между белыми и черными. На встрече он сказал, что Великобритания, конечно, должна была сама быть арбитром своих национальных интересов, но Содружеству наций решение о продаже вооружений Южной Африке могло принести только вред. Это была спокойная и убедительная речь.

Президент Танзании Джулиус Ньерере (Julius Nyerere) начал свою речь на высокой моральной ноте, заявив, что Южная Африка не являлась членом Содружества наций, потому что ее идеология была несовместима с существованием мультирасового Содружества наций. Он «искренне» просил Великобритании не помогать Южной Африке и не вынуждать африканские страны принимать ответные меры. Ньерере был неожиданно краток. Он правильно оценил Хита и решил, что будет лучше не читать ему проповедь. Из всех африканских лидеров Ньерере пользовался моим наибольшим уважением, – меня поразили его честность и искренность. Он передал власть своему преемнику в порядке, предусмотренном конституцией, поэтому в Танзании никогда не было такого хаоса, как в соседней Уганде.

Президент Малави Гастингс Банда (Hastings Banda) сказал, что ни один африканский лидер не собирался выходить из Содружества наций и разрушать его. По его словам, использование силы не могло привести к успеху: борцы за свободу Южной Африки воевали, начиная с 1964 года, и ничего не добились. Вместо использования силы, международной изоляции и бойкота он призвал к расширению контактов и диалога между черными и белыми. Африканские лидеры выказывали по отношению к нему открытое презрение, но он казался абсолютно спокойным. Я пытался умерить его риторические излишества, но если уж он входил в раж, то его было практически невозможно остановить. Он обладал своеобразным характером, носил темные очки даже в помещении и по вечерам, его сопровождала приятная молодая африканская женщина. На вид он был пожилым человеком, но говорил энергично, махая мухобойкой, чтобы подчеркнуть основные тезисы своей речи. С таким же успехом он мог бы махать красной тряпкой перед сердитыми быками. Я не был уверен, понравилась ли эта речь Хиту или привела его в замешательство.

Хит выступил с аргументированным ответом. Продажа военно‑морского оборудования Южной Африке была, в сущности, вопросом оборонной политики, и не имела ничего общего с поддержкой режима апартеида. Великобритания зависела от свободы мореплавания и свободы торговли. Половина поставок нефти в Великобританию и четверть объема ее торговли перевозилось по морскому маршруту, проходившему вокруг мыса Доброй Надежды. В военно‑морском отношении Советский Союз представлял собой явную угрозу. (16 января, за 4 дня до речи Хита о продаже вооружений Южной Африке, два советских военных корабля, крейсер и миноносец, умышленно прошли мимо Сингапура примерно в два часа дня, по пути из Южно‑Китайского моря в Индийский океан).

Речь президента Замбии Кеннета Каунды (Kenneth Kaunda) была драматичной. Он предупредил, что для британских национальных интересов имели значение не только Южная Африка и Индийский океан, но и многие другие части Африки. Перечисляя все те жестокости, которые белые поселенцы причинили африканцам, он неожиданно вскрикнул и закрыл глаза белым носовым платком. Те, кто видел этот жест впервые, были взволнованы. Но он повторял его часто, почти на каждой встрече стран Содружества, когда бы речь не заходила о господстве белых над африканцами. Это стало привычным опереточным жестом.

Президент Уганды Милтон Оботе отличался от Каунды и Ньерере. Когда он говорил о Родезии, Намибии и Южной Африке, его слова были полны глубокой ненависти и яда. Я чувствовал что‑то зловещее в его голосе и выражении его глаз. Во время перерыва в работе конференции Оботе доложили, что в результате военного переворота власть в стране захватил генерал Иди Амин (Idi Amin). Оботе выглядел удрученным. Его затруднительное положение подчеркивало шаткость позиций весьма многих африканских правительств.

Последним выступавшим по проблеме Южной Африки был премьер‑министр Фиджи, Рату Сэр Камисесе Мара (Ratu Sir Kamisese Mara). Хорошо сложенный, красивый мужчина ростом шесть футов шесть дюймов (198 см), он смотрелся как игрок в регби, каковым на самом деле и являлся. Он сказал, что ожидать от премьр‑министра Великобритании заявления об отказе его правительства от продажи вооружений Южной Африки было бы нереалистично. Он сравнил это с чисткой луковой кожуры: вслед за прекращением поставок оружия Великобританией последовали бы поставки оружия Францией, затем Италией, и так далее. На этой разумной ноте мы и закончили заседание в четыре часа утра.

Я вспомнил, как коммунисты в профсоюзах долгими часами держали меня сидящим на твердых деревянных лавках без спинок. После того, как все мои измученные некоммунистические сторонники уходили, и мы оставались в меньшинстве, коммунисты приступали к голосованию. Лидеры стран Содружества сидели в удобных креслах, но термостат кондиционера был испорчен, и в ранние утренние часы в зале заседаний стало слишком холодно. Перерыв в заседании позволил бы лидерам пополнить запасы энергии и начать произносить еще более длинные речи. Я решил продолжать заседание, и все остались. Все африканские лидеры испытывали удовлетворение от того, что их слушали; ни один лидер не удержался от того, чтобы вставить в свою речь абзацы, предназначавшиеся для домашней аудитории.

Когда через несколько часов возобновилась дискуссия по проблеме обеспечения безопасности в Индийском океане, все африканские лидеры отсутствовали, и заседание удалось завершить довольно быстро. За исключением немногих коротких периодов спокойствия, когда я поручал ведение заседания кому‑либо из присутствовавших премьер‑министров, мне пришлось высидеть все тринадцать заседаний конференции, – с 14 по 22 января. Было просто наказанием выслушивать повторявшиеся речи, не связанные друг с другом. С тех пор я испытываю симпатию к людям, которые председательствуют на международных конференциях, на которые делегаты приезжают с заранее приготовленными речами, намереваясь произнести их вне зависимости от того, что уже говорилось до них.

Несмотря на то, что на конференции удалось обсудить все пункты повестки дня, пресса в основном сконцентрировала свое внимание на противоречиях, возникших в результате продажи вооружений Южной Африке.

В частном порядке, за коктейлем, Хит выразил свое разочарование публичным обнародованием многих конфиденциальных и секретных разговоров, имевших место между главами правительств. Премьер‑министр Канады Пьер Трюдо (Pierre Trudeau) согласился с этим, высказав сожаление, что африканские лидеры проявляли тенденцию к ведению дипломатии в стиле ООН. Я заметил, что это было неизбежно, ибо лидеры стран «третьего мира» оказывали влияние друг на друга на многочисленных международных конференциях, на которых риторика и преувеличения стали стандартными приемами. Я добавил, что все лидеры независимых государств первого поколения были харизматическими ораторами, но возглавляемые ими правительства редко добивались выполнения их обещаний.

В качестве председательствующего я получил возможность понять, что происходило в кулуарах конференции. Исход конференции определялся в ходе неформальных двухсторонних и небольших многосторонних встреч лидеров ключевых государств. Генеральным секретарем Содружества наций был Арнольд Смит, который в 1962 году дал в мою честь обед в Москве, где он был тогда послом Канады. Он обладал тонким знанием характеров и позиций лидеров, участвовавших в конференции. Вместе с ним мы в частном порядке беседовали с лидерами африканских стран, убеждая их в том, что они никогда не добились бы того, чтобы Тэд Хит публично отказался от своей позиции. Мы провели два заседания, на которых присутствовали только лидеры государств, чтобы добиться одобрения компромисса, которого добивался Смит. Во время этих небольших заседаний были приняты все решения конференции. В конце встречи, в итоге всех перипетий, Генеральному секретарю удалось заставить лидеров стран «третьего мира» понять, что внутренним содержанием Содружества являлось экономическое, социальное и культурное сотрудничество между его членами, успех которого зависел от финансирования со стороны старых развитых членов Содружества: Великобритании, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Это сотрудничество прекратилось бы, если бы страны‑доноры посчитали, что соотношение между расходами и выгодами от сотрудничества является для них неблагоприятным. Смит искусно и тактично убедил лидеров африканских и азиатских и стран не доводить дискуссию до критической точки. Министр иностранных дел Гайаны Сонни Рэмфел (Sonny Ramphal), который занял место Смита в 1975 году, демонстрировал еще большее искусство в том, чтобы позволять лидерам стран «третьего мира» заниматься риторикой, в то же самое время, так направляя развитие событий, чтобы поддерживать заинтересованность стран‑доноров в участии в Содружестве наций.

Проблемы Родезии и апартеида занимали много времени на каждой конференции. Сейчас, не заглядывая в протоколы конференций, мне бы уже в большинстве случаев не удалось вспомнить, какие текущие вопросы волновали тогда лидеров государств. Но я сохранил в памяти незабываемые моменты встреч и разговоров, происходивших на каждой конференции. В 1973 году, в Оттаве, мне запомнился председательствующий, премьер‑министр Канады Пьер Трюдо, канадец французского происхождения, который абсолютно свободно говорил на английском и французском и делал это подчеркнуто. Он сказал мне, что его мать была ирландкой, а отец – французом. Острый ум Трюдо был под стать его острому языку. Я наблюдал за его пресс‑конференцией с восхищением. По мере того, как он переходил с английского на французский, выражение его лица и жесты становились французскими. Он был истинно двуязычным и двукультурным канадцем. Трюдо очень симпатизировал слабым мира сего и был всегда готов им помочь, но он бывал и достаточно жестким, как это случилось, когда он прекратил предоставление канадских стипендий сингапурским студентам, решив, что мы уже были в состоянии оплачивать их обучение сами.

Мне также запомнился присутствовавший на этой встрече премьер‑министр Бангладеш Шейх Муджибур Рахман (Sheikh Mujibur Rahman), герой, который выступил против Пакистана и добился образования независимого государства Бангладеш на территории Восточного Пакистана. Он прибыл в Оттаву на своем собственном самолете. Когда я приземлился, то увидел на стоянке «Боинг – 707» с надписью «Бангладеш». Когда я улетал из Оттавы, самолет все еще стоял на том же самом месте. На протяжении восьми дней самолет не использовался, простаивал, не принося какого‑либо дохода. Когда я уезжал из гостиницы в аэропорт, два огромных фургона загружались коробками и пакетами, предназначавшимися для погрузки в его самолет. На конференции Муджибур Рахман выступил с просьбой о предоставлении помощи его стране. Любая фирма, занимающаяся формированием общественного мнения (PR‑firm), посоветовала бы ему не оставлять свой специальный самолет в течение восьми дней на стоянке. В то время среди лидеров больших стран «третьего мира» было модно путешествовать на собственных самолетах. На заседаниях конференции все лидеры были равны, но лидеры влиятельных стран показывали, что они были «более равными». Они прибывали на больших частных самолетах: англичане – на своих «ДС‑10» и «Кометс» (Comets), а канадцы на – «Боингах». Австралийцы присоединились к этой группе избранных в 1979 году, когда правительство Малкольма Фрейзера приобрело «Боинг‑707» для австралийских королевских ВВС. Те африканские президенты, чьи страны были тогда в несколько лучшем положении, например Кения и Нигерия, также располагали индивидуальными самолетами. Я задавался вопросом, почему они не хотели показать миру, как они бедны и как отчаянно нуждаются в помощи. Наш постоянный представитель в ООН в Нью‑Йорке говорил, что, чем беднее была страна, тем больший «Кадиллак» ее представители нанимали для своих лидеров. Так что я поступал правильно, прилетая на встречи обычными рейсовыми самолетами, что помогло Сингапуру сохранить статус государства «третьего мира» на протяжении многих лет. Тем не менее, к середине 90‑ых годов Мировой банк отказал нам в просьбе отнести Сингапур к категории «развивающихся стран с высоким уровнем дохода», так и не воздав должное моей скромной манере путешествовать. Мы потеряли все льготы, которые предоставлялись развивающимся странам.

На конференции, проходившей в Кингстоне (Kingston), на Ямайке, в апреле 1975 года, председательствовал премьер‑министр Ямайки Майкл Мэнли (Michael Manley) – светлокожий житель Вест‑Индии. Он выполнял свои обязанности с некоторым щегольством, а говорил весьма красноречиво, но его взгляды показались мне донкихотством. Он ратовал за «перераспределение мирового богатства». Его собственная страна была богатым природными ресурсами островом площадью 2,000 квадратных миль, в центре которого располагалось несколько гор, на которых выращивали кофе и другие субтропические культуры. На острове располагались прекрасные курорты, построенные американцами в качестве своих зимних резиденций. Культура жителей Ямайки была очень расслабленной: люди много пели, танцевали и много пили. Тяжелый труд остался в прошлом вместе с рабством.

Одним воскресным вечером, когда Чу и я вышли из огороженной колючей проволокой территории вокруг гостиницы, в которой проводилась конференция, чтобы прогуляться по городу пешком, около нас остановилась проезжавшая мимо машина, и шофер закричал: «Мистер Ли, мистер Ли, подождите меня». К нам подошел житель Ямайки китайского происхождения, разговаривавший на местном карибском диалекте английского языка (Caribbean English). «Вы не должны забывать нас. Мы переживаем очень трудные времена», – сказал он и дал мне свою визитную карточку. Он был агентом по продаже недвижимости. По его словам, многие специалисты и деловые люди уехали в Америку и Канаду и предоставили ему продавать свои дома и офисные помещения. Он увидел меня по телевидению и очень хотел поговорить со мной. Китайцы, индусы и даже черные образованные жители Ямайки чувствовали, что, пока у власти находится левое социалистическое правительство Майкла Мэнли, у них нет будущего. Политика правительства была разрушительной. Я спросил его, что он собирался делать. Он ответил, что у него не было образования, так что он не смог бы уехать. Тем не менее, рано или поздно, все эти большие дома были бы проданы, другой недвижимости на Ямайке было не так уж много, и у него могло просто не остаться другого выхода, так что и варианта с отъездом он не исключал. Я пожелал ему удачи и завершил нашу короткую встречу, ибо заметил, что жесты сопровождавших меня черных офицеров службы безопасности Ямайки становились агрессивными. После этой встречи я читал новости с Ямайки с куда большим пониманием.

Для празднования серебряного юбилея правления королевы Елизаветы мы собрались на конференцию в Лондоне в июле 1977 года. Ситуация изменилась, – экономика Великобритании уже не была такой сильной, как прежде. В 1976 году Дэнис Хили попросил МВФ помочь Великобритании преодолеть некоторые трудности. Я помню, как мы стояли в очереди за архиепископом Кипра Макариосом, чтобы расписаться в книге посетителей на Даунинг‑стрит, 10, перед тем как пройти в сад, чтобы присутствовать на параде, посвященном дню рождения королевы. Архиепископ не взял ручку, предложенную британским офицером, а вытянул свою собственную, расписался и отошел. Когда я делал запись, я сказал солдату: «Архиепископ расписался красным». «Таким же красным, как и кровь на его руках», – ответил офицер, который служил на Кипре в те кровавые годы, когда британская армия была вынуждена заниматься подавлением движения националистов и киприотов, которые выступали против англичан и за союз с Грецией.

В 1979 году я совершил свой третий визит в Лусаку. Первый состоялся в 1964 году, во время моего турне по столицам 17 африканских государств, а второй – в 1970 году, когда я присутствовал на встрече неприсоединившихся стран. С того времени экономика Замбии пришла в упадок. Нас принимали в резиденции «Стэйт хаус» (State House), в которой я останавливался в 1964 году, которая когда‑то была домом для гостей последнего колониального губернатора. Здание утратило свой шик. В парке стало меньше оленей и экзотических птиц, а сам дом уже не имел прежнего нарядного вида, присущего британским колониальным правительственным зданиям. Мы жили в тех же коттеджах, что и в 1970 году, расположенных вокруг конференц‑зала, который был построен для Замбии Югославией, которая также являлась членом Движения неприсоединения. Конференц‑зал и коттеджи с 1970 года использовались мало, и это было заметно. Тем не менее, в них только что был сделан дорогостоящий ремонт и установлена дорогая мебель, привезенная из Испании.

Обслуживание в коттеджах, в которых мы остановились, было ужасным. Хозяева использовали в качестве поваров молодых студентов. Наш повар умел готовить на завтрак только яичницу с беконом или яйца всмятку, бифштекс на обед и бифштекс на ужин. Крепкие спиртные напитки и вина имелись в большом количестве, намного превышавшем наши потребности.

В стране не хватало всего, магазины были пусты, импортные туалетные принадлежности отсутствовали, а их местных заменителей было мало. Чу видела женщин, стоявших в очередях за предметами первой необходимости. Единственным сувениром, который она смогла приобрести, было малахитовое яйцо. Оно напоминало нам о том, что экономика Замбии полностью зависела от меди, цена на которую не поспевала за ценами на нефть и другие импортные товары. Обмен валюты отсутствовал, а местная валюта быстро теряла свою стоимость. Главной заботой премьер‑министра Замбии Кеннета Каунды была политика, отношения между белыми и черными, а не ускорение экономического роста Замбии. Каунда оставался на своем посту до 90‑ых годов, когда, следует отдать ему должное, он провел честные выборы и проиграл их. После ухода Каунды положение в Замбии не слишком улучшилось.

Наиболее запомнившейся мне встречей на конференции в Мельбурне в октябре 1981 года была встреча с индусом в комнате, где подавали кофе. Кроме нас в комнате никого не было, и я спросил его, входил ли он в состав индийской делегации. Оказалось, что он был руководителем делегации Уганды, представлявшей президента Милтона Оботе, который не смог приехать сам. Я удивился этому (индусы преследовались Иди Амином на протяжении десятилетия и покинули Уганду) и спросил его, не вернулся ли он в Уганду. Оказалось, что нет. Его семья поселилась в Лондоне, и он являлся послом Уганды в Великобритании. Он покинул страну во время правления Иди Амина. Я спросил его, что случилось со спикером парламента Уганды, который в январе 1964 года принимал меня и мою делегацию в Доме парламента (Parliament House) в Кампале (Kampala). Спикер был сикхом и носил тюрбан, он с гордостью показывал нам каменное здание парламента. По случайному совпадению, бывший спикер должен был приехать в Мельбурн для встречи с ним на следующий день. Он был вынужден покинуть Уганду и поселился в Дарвине (Darwin), где стал судьей. Мне стало грустно. Уганда могла бы добиться куда большего, если бы такие люди не покинули страну. Сикхи могли придать динамизм экономике страны, так же, как они это делали во многих других странах, включая Сингапур. Он стал жертвой переворота, совершенного в 1971 году, когда Иди Амин сместил Милтона Оботе во время его пребывания в Сингапуре.

Два года спустя, в Дели, я сидел рядом с госпожой Оботе на королевском ужине. Она рассказала мне о еще одном аспекте случившейся в Уганде трагедии, вспоминая, как во время переворота 1971 года она со своими тремя детьми сбежала из Кампалы в Найроби (Nairobi). Их отослали назад. Они сбежали снова и провели годы в ссылке в Дар‑эс‑Саламе (Dar‑es‑Salaam). Она вернулась в Уганду в 1980 году, через год после того, как Иди Амин был смещен. Милтон Оботе, который снова стал президентом страны, был теперь более мрачным и подавленным человеком. Из разговора с его женой я смог уловить масштабы произошедшей в Уганде катастрофы. Она обнаружила, что люди изменились и не хотели работать, чтобы обеспечить себя всем необходимым. После девяти лет зверств и беззаконий, совершавшихся в годы правления Иди Амина, люди просто захватывали все, что хотели. Они утратили все навыки цивилизованной жизни. Мне пришлось вспомнить эту историю, когда контингент сингапурской полиции в составе сил ООН информировал нас об увиденном в Камбодже в 1991–1993 годах. Если что‑то и изменилось в Камбодже за 20 лет хаоса, то только в худшую сторону.

На той же конференции в ноябре 1983 года Маргарет Тэтчер обсуждала проблему возвращения Гонконга Китаю. Дэн Сяопин был непреклонен в отношении возврата Гонконга. Она пыталась убедить его продлить срок аренды Новой Территории (New Territories). Он дал ясно понять, что это было совершенно неприемлемо: Китай должен был восстановить свой суверенитет над Гонконгом в 1997 году. Тэтчер поинтересовалась, каковы были мои взгляды на этот вопрос. Она подняла этот вопрос, потому что губернатор колонии сказал ей, что срок договора на аренду Гонконга истекал. Я спросил ее, как далеко она была готова была зайти в решении этого вопроса, учитывая, что выживание Британского Гонконга зависело от позиции Китая. У нее не было готового ответа. Я думал, что было маловероятно, чтобы китайцы согласились на продление срока аренды, – это было вопросом национального престижа. В случае с Макао (Macao) португальцы просто продолжали управлять территорией, не поднимая этого вопроса перед Пекином.[21]Она ответила, что губернатор сказал ей, что у него не было никаких законных оснований, чтобы продлить срок аренды Новой Территории после 1997 года, так что ей пришлось поднять этот вопрос самой.

Перед тем как покинуть Дели, я высказал Тэтчер свое мнение. Я сказал, что козырных карт на руках у нее было немного. Наилучшим выходом из положения было бы предоставить инициативу китайцам, сказав Дэн Сяопину, что Гонконг выживет и будет процветать, только если этого захочет Китай. Колония Гонконг, – собственно остров и полуостров Цзюлун, – не могла выжить без Новой Территории, которую Великобритания арендовала у Китая. Поэтому опираться на юридическую точку зрения, которая позволяла Великобритании продолжать удерживать колонию за исключением Новой Территории, было бы непрактично. Было бы намного лучше согласовать с Китаем такие условия, которые позволили бы Гонконгу процветать по‑прежнему, но уже под китайским флагом.

Я с нетерпением ожидал встречи стран Содружества в Нассау (Nassau), на Багамских островах (Bahamas), в октябре 1985 года. Багамские острова были местом развлечения богатых американцев. Позднее я прочитал в английских газетах, что там получили широкое распространение наркотики, а преступность стала необузданной. Лондонская газета «Санди таймс» (Sunday Times) сообщила, что в этом был замешан премьер‑министр сэр Линден Пиндлинг (Sir Lynden Pindling). Никто не подал на газету в суд за клевету. Чтобы доставить гостей на ужин, устроенный королевой на королевской яхте «Британия» (Britannia), Пиндлинг предложил лидерам государств отправиться из отеля на яхту на катере. Я решил поехать по дороге. Около пристани, у которой пришвартовалась королевская яхта, мы проехали мимо толпы демонстрантов с плакатами, осуждавшими Пиндлинга, на некоторых было написано: «Вождь‑вор» (Chief is Thief). У вождя и других его гостей заняло намного больше времени добраться до яхты на катере, чем у нас – на автомобиле. То ли потому, что на море было волнение, то ли потому, что катер был не слишком быстроходным, гости опоздали, и королеве пришлось ждать больше часа. Королева обычно была весьма любезной и очень сдержанной в своих высказываниях, но она не привыкла ждать. Она сказала мне, что блюда будут ждать гостей слишком долго и утратят свой вкус. С основным блюдом так и получилось, но десерт был отличным.

Во время моего пребывания на Багамских островах мне довелось встретиться за обедом с президентом Шри‑Ланки Джуниусом Джеявардене (Junius Jayewardene) и верховным судьей Багамских островов. Верховный судья говорил о широко распространившейся в стране привычке нюхать кокаин и о том, что те, кто занимался распространением наркотиков, нажили огромные деньги. Контрабандисты прилетали на Багамские острова из Южной Америки на небольших самолетах. При попустительстве таможни и других официальных лиц наркотики транспортировались по морю и по воздуху в США. В ходе транзита значительное количество наркотиков попадало местному населению, и это разрушило многие семьи. В этом были замешаны высокопоставленные министры правительства. Покидая Нассау, я расстался с последними иллюзиями найти где‑либо на планете райский остров.

Моей последней конференцией была встреча в Куала‑Лумпуре в октябре 1989 года. Как и предыдущая встреча в Ванкувере, состоявшаяся в октябре 1987 года, она прошла спокойно, без обсуждения «горячих» вопросов. Я провел один из долгих вечеров на острове Ланкави, во время «вылазки» (неформальная встреча приехавших на конференцию на каком‑либо курорте), беседуя с премьер‑министром Беназир Бхутто (Benazir Bhutto) и ее мужем Азифом Задари (Asif Zadari). Меня интересовала политика и культура Пакистана. Она моложаво выглядела, у нее была светлая кожа и точеное фотогеничное лицо. Задари был кипучим и общительным дельцом, заявившим мне, что он готов заключить любую сделку. Заключение хороших сделок было смыслом его жизни. Он занимался экспортом фруктов, недвижимостью и всем на свете. Я пообещал представить его некоторым импортерам фруктов, которые могли бы покупать его манго, что я и сделал, когда он посетил Сингапур, сопровождая свою жену на какую‑то встречу в 1995 году. Он был симпатичным грубияном, но я никогда не думал, что он был способен убить своего брата, в чем его обвинило правительство Пакистана после того, как его жена была отстранена от власти.

Это была моя последняя конференция государств Содружества наций, поскольку в 1990 году я собирался уйти в отставку с должности премьер‑министра. Первая конференция, состоявшаяся в 1962 году, проходила в другую эпоху и в другом составе. Содружество наций было тогда сравнительно небольшим клубом, члены которого имели глубокие исторические и родственные связи с Великобританией и старыми доминионами. Тогда они все еще имели тесные экономические и политические связи с новыми независимыми государствами, пользовались тарифными льготами в торговле с Великобританией – их основным торговым партнером. Когда премьер‑министр Великобритании Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan), человек имперской эпохи, принадлежавший к поколению, воевавшему на Западном фронте во время Первой мировой войны, начал процесс интеграции Великобритании в Европу, старые белые доминионы были ошеломлены. Они почувствовали себя брошенными после участия в двух мировых войнах на стороне Великобритании. Премьер‑министр Австралии сэр Роберт Мензис (Sir Robert Menzies) в ходе своего энергичного выступления разрушил заверения Макмиллана о том, что тесные связи Великобритании с Содружеством наций будут продолжаться и после вступления страны в Европейское Сообщество. «Я сам управляю федерацией, и знаю, как работают федерации. В них преобладают либо центростремительные тенденции, и в этом случае государства, входящие в федерацию, сближаются все сильнее и сильнее, как в Австралии; либо в них преобладают центробежные силы, и в этом случае государства отдаляются до тех пор, пока, в конечном итоге, федерация не разрушается. Но они никогда не бывают статичными. Каких‑либо иных тенденций в подобного рода группировках не существует. Если Великобритания вступит в ЕС, ее связи с Содружеством наций ослабеют и атрофируются». Оглядываясь назад на то, что произошло за последние сорок лет, я вспоминаю пророческие слова Мензиса.

Великобритания и Европа стали ближе. Даже старые члены Содружества наций, невзирая на родство, больше не связаны между собой такими прочными эмоциональными связями, как в 60‑ые годы. Расположенные на разных континентах, они пошли по разным дорогам. 25 лет спустя, в 1998 году, жители Великобритании все еще не пришли к согласию между собой относительно перехода к единой европейской валюте евро и (чего многие боятся и не хотят) к федеральному, наднациональному правительству Европы.

Уже в 1989 году, когда на конференции присутствовало более сорока лидеров государств, чувство того, что мы разделяли общие ценности, исчезло. Это был клуб, члены которого приходили и уходили неожиданно, в результате выборов или переворотов, зачастую не имея возможности даже попрощаться. Большинство горячих вопросов повестки дня носило эфемерный характер: «Новый экономический порядок», диалог «Север – Юг»; развитие сотрудничества в направлении «Юг‑Юг»; Родезия; апартеид, – все эти проблемы теперь стали достоянием истории. Тем не менее, каждая конференция выполняла какую‑то роль. Лидеры государств могли выдвинуть на первый план и обсудить с другими лидерами определенные вопросы, заставить сторону, занимавшую неверную позицию, защищаться, как это случилось, когда Индия выступила в поддержку вьетнамской оккупации Камбоджи. Лицом к лицу госпожа Ганди не могла и, к ее чести, не стала защищать позицию Индии. Это произвело впечатление на других лидеров и повлияло на их отношение к этой проблеме. В посещении этих конференций был смысл, но я побывал на слишком многих из них, и теперь было время двигаться дальше.

Во время конференции стран Британского Содружества наций каждый глава правительства получал аудиенцию у королевы, являвшейся главой Содружества. Единственное исключение произошло на конференции, проходившей в 1971 году в Сингапуре, когда по каким‑то причинам правительство Великобритании решило, что королева не станет присутствовать на встрече. Я впервые встретился с ней в сентябре 1966 года. Она удивительно хорошо умела без видимых усилий создать для своих гостей непринужденную атмосферу. Это было умение, доведенное до совершенства обучением и опытом. Она была доброй, дружелюбной женщиной и искренне интересовалась Сингапуром, потому что ее дядя, лорд Маунтбаттен (Mountbatten), рассказывал ей о времени, проведенном им в Сингапуре в качестве главнокомандующего сил союзников в Юго‑Восточной Азии.

Когда я встретился с ней в Лондоне в январе 1969 года, она сказала, что сожалеет о решении Великобритании вывести войска из Сингапура. Ей было грустно наблюдать за тем, как подходила к концу важная глава британской истории. Она посетила Сингапур в 1972 году, чтобы восполнить свое отсутствие на конференции в 1971 году. Я постарался, чтобы она осмотрела все те места, о которых ей рассказывал лорд Маунтбаттен (Mountbatten), включая палату в здании муниципалитета, в которой он принял капитуляцию японцев, район Истана, где он жил, военное кладбище стран Содружества наций в Кранчжи (Kranji Commonwealth War Cemetery). На удивление большие толпы людей собирались на обочинах дорог в ожидании ее проезда. Люди окружали королеву, где бы она ни останавливалась и выходила из машины. Ее частный секретарь Филипп Мур (Philip Moore), который был заместителем посла Великобритании в Сингапуре в 60‑ых годах, попросил меня не приказывать офицерам службы безопасности сдерживать толпу, так как люди были настроены дружелюбно. Королева чувствовала себя прекрасно и расслабленно, она была просто счастлива.

Чтобы отпраздновать свое посещение Сингапура, королева присвоила мне звание «Рыцаря большого креста ордена Святого Михаила и Святого Георгия» (Knight Grand Cross of the Order of St. Michael and St. George). Ранее, в 1970 году, премьер‑министр Великобритании Гарольд Вильсон в новогоднем наградном списке представил меня к званию «Почетного кавалера» (Companion of Honour). Награждение таким высоким отличием молодого человека в возрасте 47 лет было делом необычным. Еще до того, как мне исполнилось 50 лет, я уже получил две британских награды, которые весьма ценились теми, кто вырос в бывшей Британской империи. Многолетние связи с Великобританией сформировали определенные ценности. Я получал награды от президента Египта Насера, императора Японии Хирохито (Hirohito), президента Индонезии Сухарто, президента Кореи Пак Чжон Хи (Park Chung Hee), принца Камбоджи Сианука и других лидеров. Но эти награды не несли такого же эмоционального подтекста, как британские. Я думаю, что использование титула «сэр», который был присвоен мне вместе со званием «Рыцаря большого креста ордена Святого Михаила и Святого Георгия» теперь вряд ли уместно. Тем не менее, я все равно был счастлив получить эти две британские награды, даже если теперь они больше не открывают двери в высшее британское общество, как это было во времена империи.

Поиск по сайту: