Глава 31. Япония – родина первого «экономического чуда» в Азии

На протяжении последних шестидесяти лет мое мнение о японцах несколько раз менялось. До Второй мировой войны я знал японцев как вежливых и учтивых продавцов и зубных врачей. Они были чистоплотными, аккуратными, дисциплинированными, а их община держалась особняком. Я был совершенно не готов к восприятию тех зверств, которые они творили, захватив Сингапур в феврале 1942 года. Они были невероятно жестокими. Такими, за некоторым исключением, их сделала систематическая суровая политика военного правительства. Жители Сингапура пережили три с половиной года лишений и ужасов. На оккупированных японцами территориях в Юго‑Восточной Азии погибли миллионы людей. Пленные англичане, голландцы, индийцы и австралийцы заживо сгнивали в плену или умирали от непосильной работы.

Неожиданно, 15 августа 1945 года поступил приказ императора о капитуляции. Из правителей и господ японцы превратились в образцовых, добросовестных и трудолюбивых военнопленных, занимавшихся уборкой улиц и относившихся к своим новым обязанностям серьезно и старательно. Потом они исчезли со сцены, и я только читал о трудностях, которые переживали японцы во время восстановления страны.

В 60‑ых годах в Сингапур стали поступать высококачественные японские электротовары, а к 70‑ым годам японцы снова были в седле. Мастерство японцев в производстве текстиля, нефтехимической продукции, электронных изделий, телевизоров, магнитофонов, фотоаппаратов, а также использование ими современных методов управления и маркетинга превратило Японию в великую индустриальную державу. По мере того как японцы становились все сильнее, они уже не кланялись так низко, как раньше.

На меня и людей моего поколения наиболее глубокий отпечаток от общения с японцами оставили ужасы, пережитые во время оккупации, – эти воспоминания не стереть из памяти. Впоследствии я познакомился с широким кругом японцев: министрами, дипломатами, деловыми людьми, редакторами газет, писателями и учеными. Некоторые из них стали моими хорошими друзьями, они – высокообразованные, эрудированные и очень гуманные люди. Теперь я разбираюсь в людях намного лучше, чем в годы своей молодости. Из‑за страха и ненависти, вызванных страданиями, пережитыми в годы японской оккупации, я испытывал злорадство, читая о голоде и страданиях, которые обрушились на японцев в их разбомбленных и сожженных городах. Это чувство сменилось невольным уважением и восхищением, по мере того, как они стоически и методично приступили к восстановлению нации из пепла поражения. Японцы умело уклонились от выполнения большей части требований американской оккупационной администрации генерала Макартура, и сохранили те ключевые атрибуты, которые делали довоенную Японию сильной. Немногие военные преступники были посланы на эшафот, большинство же добилось реабилитации, и, уже в качестве демократов, некоторые из них победили на выборах и стали министрами. Другие продолжали работать как трудолюбивые патриотически‑настроенные бюрократы, преданные делу восстановления Японии в качестве миролюбивой, а не милитаристской державы, которая, впрочем, так никогда и не раскаялась, и не извинилась за совершенные преступления.

Впервые после войны мне пришлось столкнуться с японцами, когда мы обнаружили следы той хладнокровной резни, которую они устроили, захватив Сингапур в 1942 году. В феврале 1962 года, во время проведения строительных работ в Сиглапе (Siglap), пригороде на восточной оконечности острова, была случайно обнаружена братская могила с останками людей. Всего подобных мест захоронения было 40. Это освежило в памяти воспоминания о преступлениях, совершенных японцами в Сук Чине (Sook Ching), одном из памятных мест времен Второй мировой войны. Там, за двадцать лет до того, на протяжении первых двух недель с момента захвата Сингапура, японская военная полиция «Кемпейтай» (Kempeitai) окружила и уничтожила от 50,000 до 100,000 молодых мужчин – китайцев. Мне следовало поднять и обсудить этот вопрос с японским правительством, и я решил посмотреть своими глазами на обновленную Японию. В мае 1962 года я совершил свой первый визит в Японию, тогда еще не совсем оправившуюся от разрушительных последствий войны.

Министерство иностранных дел Японии разместило нас в «Империал‑отеле» (Imperial Hotel), – здании, спроектированном американским архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом (Frank Lloyd Wright), которое позднее было снесено. Это было добротное просторное невысокое здание, которое выглядело по‑западному, оставаясь при этом японским. Из своего номера я рассматривал старый Токио, который я представлял себе очаровательным городом. В новом шумном Токио налицо были видны признаки бурно развивавшейся экономики, но он был отстроен хаотично и торопливо из пепла пожаров, уничтоживший город в результате ковровых бомбардировок американских «Б‑29». Японцы дорого заплатили за эту беспорядочную и торопливую реконструкцию. Дорожная система была в плохом состоянии, улицы были узкими, без определенной планировки. Уже тогда на них возникали заторы, которые по мере увеличения количества автомобилей стали только хуже. Являясь народом с превосходным эстетическим чутьем, японцы отстроили весьма непривлекательный город, упустив возможность воссоздать элегантную, эффективно спланированную столицу, что было им вполне по силам.

Их национальная страсть к престижной игре в гольф бросалась в глаза. Министр иностранных дел Косака (Kosaka) пригласил меня сыграть в гольф в «Клубе трехсот» (300 Club), одном из наиболее дорогих в Японии, в котором насчитывалось только триста членов из числа политической и деловой элиты страны. У высших руководителей были дорогие импортные американские клюшки и мячи для гольфа. Клюшки, произведенные в Японии, были худшего качества, не обладали упругостью и хлесткостью удара. Тогда я думал, что это отражало пределы их технологии и способности японцев к имитации. Двадцать лет спустя японские клюшки для гольфа были одними из лучших и наиболее дорогих в мире.

Единственным важным вопросом, который я поднял с премьер‑министром Хайято Икедой (Hayato Ikeda), был вопрос о «долге крови», то есть требование о компенсации за жестокости, совершенные в годы войны. Он выразил свое «искреннее сожаление о происшедшем» и не извинился. Он сказал, что японский народ хотел бы компенсировать «неправедные деяния, совершенные по отношению к душам ушедших». Он выразил надежду, что события прошлого не будут препятствовать развитию дружественных отношений между народами Японии и Сингапура. Вопрос о компенсации был оставлен открытым. Японцы не хотели создавать прецедента, который вызвал бы поток требований о компенсации ущерба со стороны жертв войны в других странах. Икеда и официальные лица его правительства были очень вежливы и стремились разрешить этот вопрос до того, как он возбудит старую неприязнь. В конце концов, в октябре 1966 года, уже после обретения независимости, мы разрешили этот вопрос, получив компенсацию в сумме 50 миллионов долларов, половину – в виде кредитов, а половину – в виде безвозмездной помощи. Я хотел установить хорошие отношения с Японией, чтобы поощрять японских промышленников инвестировать в Сингапуре.

Несмотря на то, что мой следующий визит в Токио в апреле 1967 года был неофициальным, премьер‑министр Эйсаку Сато (Eisaku Sato) принял меня. Он знал, что я не настаивал на получении компенсации и поблагодарил меня за решение этой проблемы. Он принял мое приглашение посетить Сингапур, и приехал в сентябре того же года, в сопровождении своей жены. Он был первым премьер‑министром Японии, посетившим Сингапур после войны.

Сато поначалу держался весьма солидно и имел серьезный вид, но потом расплылся в дружеской улыбке. Когда он смеялся, то делал это от всей души, его смех был настоящим ржанием. Сато выглядел как самурай: он был среднего роста, крепкого сложения, в его лице и осанке чувствовалась сила. Однажды, за обедом, Чу спросила его, происходил ли он из рода самураев. Сато с гордостью дал утвердительный ответ, добавив, что его жена также происходила из рода самураев. У него был глубокий голос. Сато был немногословен, – на каждые три фразы, произнесенные его министром иностранных дел Такео Мики (Takeo Miki), приходилась одна, наиболее многозначительная фраза, сказанная им самим. Он занимал почетное место среди послевоенных лидеров Японии в качестве первого японского руководителя, получившего Нобелевскую премию мира.

Нам было приятно иметь дело друг с другом. После нашей встречи в Токио он знал, что у меня не было антияпонских настроений, – я стремился к сотрудничеству с Японией для содействия индустриализации Сингапура. Единственным упоминанием о японской оккупации, которое он сделал в своей речи, была фраза: «В истории Азии были периоды, во время которых случилось множество неприятных инцидентов». Это было огромным преуменьшением.

Годом позже, в октябре 1968 года, я нанес ответный официальный визит. Японский дипломатический протокол был исключительно формальным, и на церемонии встречи и проводов в аэропорту мне пришлось надеть черную шляпу, серые перчатки и темный костюм. Японцы были сторонниками формальной западной манеры одеваться.

Японские министры и официальные лица, включая премьер‑министра, ожидали, что я буду ходатайствовать перед ними о предоставлении помощи, поскольку все знали о предстоящем выводе британских войск из Сингапура. Они знали, насколько серьезными и неотложными были наши проблемы, и были в значительной степени удивлены, что я не просил о предоставлении помощи, подобно другим лидерам развивающихся стран, посещавших Японию. Во время дискуссии с Сато и Мики я пришел к выводу, что японцы рассматривали Сингапур, с его отличным портом и развитой инфраструктурой, в качестве важного отправного пункта в развитии экономической активности Японии в Юго‑Восточной Азии. Но для этого было необходимо, чтобы Сингапур поддерживал хорошие отношения с Индонезией и Малайзией.

Сато также формально поблагодарил меня за успешный визит в Сингапур наследного принца Акихито и принцессы Митико (Michiko), которые побывали в Сингапуре незадолго до того. Я пригласил их на ужин, а затем мы вышли на смотровую площадку на крыше моей резиденции Истана, чтобы полюбоваться созвездием Южный Крест (Southern Cross), которое нельзя было наблюдать из Японии. Поскольку гости свободно владели английским, между нами завязалась непринужденная беседа. Позднее, во время наших визитов в Токио, они оказывали гостеприимство Чу и мне.

Поскольку это был официальный визит, император и императрица Японии пригласили нас на обед в Императорский дворец. Главный дворец разбомбили во время войны, поэтому они принимали нас в одном из прилегавших к дворцу зданий. Нас ввели в гостиную, которая была убрана прекрасными коврами и просто, но элегантно обставлена креслами и столами, включая несколько изысканных маленьких столиков, на которых лежали подарки. Встреча лицом к лицу с этим императором‑полубогом была незабываемым моментом в моей жизни. В период японской оккупации Сингапура, на протяжении трех с половиной лет, император считался богом. Когда в 1943–1944 годах я работал у японцев редактором новостей в сингапурском «Катай билдинг» (Cathay Building), то вынужден был низко кланяться в сторону императорского дворца в Токио, чтобы выразить свое уважение к императору. А здесь перед нами сидел небольшой сутулый человек, выглядевший совершенно безопасным. На самом деле, он был приветлив и учтив и разговаривал шепотом. У императрицы было приятное округлое лицо, она была более плотного сложения и выглядела мягкой и нежной. Чиновники, отвечавшие за протокол, провели нас к месту, где проводилось церемониальное фотографирование. Затем нас усадили, и мы стали беседовать. Разговор касался несущественных моментов, за исключением того, что в подходящий момент император выразил свое сожаление по поводу страданий, причиненных народу Сингапура во время войны. Я кивнул, но ничего не ответил. Я не был готов к этому и потому решил, что лучше было сохранять молчание.

Теперь уже было бы трудно восстановить былое преклонение японцев перед императором, ибо императорский двор лишился окружавшего его мифа о божественном происхождении императора. В том, что представляет собой императорский трон, уже не осталось никакой тайны. Мы сидели и приглушенным голосом вели светскую беседу с бывшим императором‑богом. Я был разочарован. Меня интересовало, что думал о своем императоре сидевший рядом с ним за обедом Сато, который принадлежал к поколению, которое почитало его как Бога.

Чу и мне приходилось посещать императора и императрицу по различным поводам еще не раз. Одним из последних моих визитов в должности премьер‑министра было присутствие на его похоронах в феврале 1989 года. Официальные лица и руководители многих стран мира прибыли в Токио, чтобы отдать дань уважения главе возрожденной индустриальной державы. Это была традиционная японская торжественная церемония. В императорском саду Синдзюку (Shinjuku Imperial Garden) специально для этих похорон был построен без единого гвоздя великолепный синтоистский храм из прекрасной белой сосны. Все присутствовавшие были в темных костюмах и пальто, кашне и перчатках или в традиционной одежде. Мы сидели в открытой палатке, лицом к храму, дрожа от ветра, дувшего из Сибири. На протяжении двух с половиной часов мы страдали от пронизывающего, жестокого холода. Японцы продумали все до мелочей. Неподалеку располагалось закрытое помещение, в которое можно было зайти, – там было тепло и подавались горячие напитки и закуски, а сидения в туалетах были подогреты. Каждому присутствовавшему на церемонии были выданы теплые коврики и большие специальные и маленькие пакеты, которые, стоило только разорвать полиэтиленовую упаковку, чтобы обеспечить доступ кислорода к находившемуся внутри их химическому веществу, действовали в качестве грелок. Я положил маленькие пакеты в свои туфли, а большие – в каждый карман пиджака, брюк и пальто. Бедняга Чу была в китайском платье, в котором не было карманов. Я видел, как мой сосед подложил несколько пакетов на сиденье, чтобы держать спину в тепле. Это было более суровым испытанием, чем кланяться императору с крыши «Катай билдинг» в Сингапуре. Тогда я не мог даже вообразить себе, что я буду представлять Сингапур на похоронах японского императора, чтобы воздать ему дань уважения вместе с президентом США Джорджем Бушем и принцем Великобритании Филиппом, представлявших две великих державы, которые были без предупреждения атакованы императорской армией 7 декабря 1941 года. Все крупные державы и многие государства – получатели помощи были представлены президентами или премьер‑министрами, а в некоторых случаях, – еще и монархами. Лидеры со всего мира собрались для того, чтобы выразить свое уважение к японцам, которые добились выдающихся успехов.

На протяжении последних 35 лет я лучше познакомился с Японией и ее лидерами. Мы нуждались в их помощи в проведении индустриализации. В свою очередь, японцы рассматривали Сингапур в качестве стратегического пункта в Юго‑Восточной Азии, который они могли использовать для своей экономической экспансии в регионе. Сингапур также находился на критически важном для японских нефтяных танкеров морском пути из стран Персидского залива в Японию. В ходе переговоров с японскими премьер‑министрами регулярно обсуждались вопросы свободного прохода судов через Малаккский пролив, проблемы японских инвесторов в Сингапуре и странах Юго‑Восточной Азии, проблемы безопасности в регионе, включая роль Китая, различные аспекты развития экономического сотрудничества в Азиатско‑Тихоокеанском регионе.

Право свободного прохода судов через Малаккский пролив было наиболее важной проблемой для всех японских руководителей, с которыми я встречался в 60‑ых – 70‑ых годах. В 1967 году Сато впервые выразил свое беспокойство по поводу того, что большие танкеры могли оказаться неспособными пройти через Малаккский пролив, потому что в некоторых местах он был для них мелким. Я сказал, что это было не так опасно, поскольку эти части пролива могли быть надлежащим образом обозначены маяками и светящимися буями. Используя передовую технологию, можно было углубить пролив и обозначить маршруты с помощью светящихся буев. Сато был воодушевлен моим конструктивным подходом. Он был озабочен проблемами доступа Японии к рынкам сырья, особенно нефти, и к рынкам сбыта японских товаров. Именно из‑за этого Япония была втянута во Вторую мировую войну. Тогда они располагали военными средствами для нанесения ударов, но после войны – уже нет. Следующий премьер‑министр, Какуэй Танака (Kakuei Tanaka), также поднял эти вопросы в мае 1973 года, когда я посетил Токио. Я явно обнадежил его, когда сказал, что мы могли бы совместно работать над тем, чтобы противодействовать любым предложениям других стран региона о взимании платы за проход судов через проливы.

Два года спустя, во время моей встречи с премьер‑министром Такео Мики (Takeo Miki), он выразил свою искреннюю благодарность за помощь, оказанную Сингапуром в ходе двух инцидентов, случившихся с японскими танкерами в Сингапурском проливе (Straits of Singapore) и вызвавших фурор среди наших соседей. В январе того года танкер «Шава Мару» (Shawa Maru) сел на мель в районе Буффало‑рок (Buffalo Rock), в нескольких километрах от Сингапура, в результате чего образовалось нефтяное пятно длиной 20 километров (примерно 12 миль). Существовали опасения, что это приведет к значительному загрязнению побережья Индонезии, Малайзии и Сингапура. Управление сингапурского порта немедленно направило специальные суда, которым удалось уничтожить нефтяное пятно с помощью химикатов. В апреле того же года судно «Тоса Мару» (Tosa Maru) столкнулось с другим танкером у острова Святого Джона (St. John's Island), который находится в непосредственной близости от Сингапура, и раскололось пополам. К счастью, танкер уже слил нефть, поэтому кораблекрушение не повлекло за собой какого‑либо загрязнения. Тем не менее, правительства Малайзии и Индонезии публично призвали ввести плату за проход судов через пролив, чтобы компенсировать ущерб, наносимый прибрежным государства, а также призвали ограничить тоннаж судов, проходивших через Малаккский пролив. Для Японии это было настолько важным вопросом, что в ходе этого визита и заместитель премьер‑министра Такео Фукуда (Takeo Fukuda), и министр иностранных дел Киичи Миядзава (Kiichi Miyazawa), каждый в отдельности, благодарили меня за помощь со стороны Сингапура.

Правительство Японии в большей мере, чем правительства других больших государств, оценивало развивающиеся страны по степени их важности для экономики Японии. Сингапур не располагал природными ресурсами, поэтому японцы оценивали нас невысоко. К примеру, чтобы добиться от японцев содействия в получении инвестиций для строительства нефтехимического завода, нам пришлось напомнить им, что они могли столкнуться с необходимостью уплаты сборов за проход своих судов через Малаккский пролив, в случае, если бы Сингапур присоединился к другим прибрежным государствам: Индонезии и Малайзии. Озабоченность Японии проблемой прохода судов через Малаккский пролив уменьшилась только после принятия Конвенции ООН по морскому праву (UN Convention on the Law of the Sea) в 1988 году, которая провозгласила право свободного прохода судов через международные проливы.

В период моего пребывания на посту премьер‑министра я поощрял японские инвестиции в Сингапуре. Когда в сентябре 1967 года премьер‑министр Сато посетил Сингапур, я публично заявил, что у Сингапура не было никаких возражений против японского капитала, технологии, управляющих и опыта, и что Япония была просто предназначена для того, чтобы вести остальные страны Азии по пути индустриализации. На заседании ассоциации крупных японских промышленников (Keidanren) я заявил, что мы будем приветствовать создание любых предприятий, использующих преимущества, создаваемые более низкой заработной платой и стоимостью перевозок в Сингапуре. Год спустя наше Управление экономического развития открыло свое представительство в Токио, но в начале 70‑ых годов японцы в значительной степени еще не были готовы к тому, чтобы перемещать свои фабрики заграницу, они наращивали производственные мощности в самой Японии. Только в 80‑ых годах, оказавшись под давлением со стороны американцев из‑за растущего дефицита США в торговле с Японией, японцы приступили к производству товаров в Америке. А когда Европа закрыла свои рынки для японских товаров, они стали развивать производство в Европе, особенно в Великобритании, для экспорта в страны ЕС.

Типичной иллюстрацией осторожного и тщательного подхода японских компаний к инвестициям за границей было решение компании «Сейко» (Seiko) о строительстве завода в Сингапуре. В начале 70‑ых годов мы потратили более трех лет, чтобы убедить компанию «Сейко» построить в Сингапуре часовой завод. Представитель УЭР в Токио Вон Мен Кван (Wong Meng Quang) окончил японский университет и хорошо понимал японский язык и культуру. Компания «Сейко» не верила, что в какой‑либо из стран Юго‑Восточной Азии имелись в наличии обслуживающие отрасли промышленности и достаточно образованная и подготовленная рабочая сила, которая соответствовала бы их требованиям в области точного машиностроения. Вону пришлось тяжело потрудиться, чтобы привлечь внимание японцев к Сингапуру и убедить их подготовиться к тому времени, когда производство дешевых кварцевых часов в Японии станет нерентабельным. Он постоянно работал с директором компании, отвечавшим за технологию и производство. После нескольких подготовительных поездок, многочисленных обоснований, бесконечных заверений в том, что мы окажем им любое содействие, японцы, наконец, приняли решение об инвестировании. Я открыл их фабрику в 1976 году. И уж если японцы проявляли осторожность и дотошность до принятия решения об инвестировании, то после того как это решение было принято, они полностью выкладывались для того, чтобы обеспечить успех предприятия. Японцы вскоре отбросили свои сомнения относительно уровня подготовки наших рабочих, начав в Сингапуре производство точных инструментов, промышленных роботов и систем автоматизации.

В 1969 году Сингапур проявил заинтересованность в строительстве нефтехимического завода. Я попросил Мики о поддержке со стороны его правительства, ибо мы знали, что, в отличие от американцев и европейцев, правительство Японии играло важную роль в принятии инвестиционных решений, и его поддержка зачастую играла решающую роль. В мае 1975 года я встретился с президентом «Химической корпорации Сумимото» (Sumimoto Chemical Corporation) господином Норишиге Хасегава (Norishige Hasegawa).

Он хотел, чтобы его компания приняла участие в подобном проекте, но сказал, что правительство его не поддерживало. Хасегава попросил меня добиться от премьер‑министра Японии публичной поддержки участия компании в этом проекте. Премьер‑министр Мики отказывался сделать это, ибо Индонезия, – крупный производитель нефти, – сама была заинтересована в строительстве нефтехимического завода. Я убеждал Мики не допустить того, чтобы Япония отказалась от выгодного инвестиционного проекта, уступив давлению богатых ресурсами стран. Я напомнил ему о той помощи, которую Сингапур оказал Японии в случае с двумя японскими нефтяными танкерами и выразил надежду, что он поддержит проект с участием корпорации «Сумимото». После этого Мики выступил с коротким заявлением, сказав, что, хотя данный проект и являлся частным, правительство Японии проявляло к нему серьезный интерес, и было готово содействовать его осуществлению.

Несмотря на это, только через два года, в мае 1977 года, преемник Мики Такео Фукуда (Takeo Fukuda), окончательно одобрил строительство сингапуро‑японского нефтехимического комбината, официально назвав компанию «Сумимото» ведущим участником проекта с японской стороны. Без его личного участия этот проект мог бы так никогда и не материализоваться. В 1977 году сумма инвестиций в размере более одного миллиарда долларов рассматривалась как слишком большая, а нефтехимическое предприятие – как слишком капиталоемкое и высокотехнологичное для Сингапура. Тем не менее, и в этом случае, потребовалось личное вмешательство премьер‑министра Ясухиро Накасонэ (Yasuhiro Nakasone) во время его визита в Сингапур в 1983 году, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Вскоре после этого началось осуществление проекта на условиях равного участия сторон. Проект разворачивался очень медленно, ибо завод начал работать в условиях избыточного предложения продукции на рынке. Постепенно предприятие стало прибыльным, и за этим последовало осуществление нескольких крупных инвестиционных проектов в области более глубокой переработки нефти.

Все японские премьер‑министры, с которыми я встречался, – от Икеды в 1962 году до Миядзавы в 1990 году, – были очень способными людьми. Какуэй Танака (Kakuei Tanaka), с которым я встретился в мае 1973 года в Токио, выделялся из их среды как не ограненный алмаз. У него была репутация «бульдозера», человека с мозгом, подобным мощному компьютеру. Он был строительным подрядчиком, пробившимся наверх из низов. Будучи среднего, для японца, роста, плотного сложения, он представлял собой сгусток энергии. Прямолинейность и бесцеремонность отличали его от других премьер‑министров, которые в большинстве своем были выпускниками Токийского имперского университета (Tokyo Imperial University) или других знаменитых учебных заведений. Эти люди становились правительственными чиновниками после того, как занимали высшие должности на государственной службе и становились членами руководства Либерально– демократической партии (ЛДП – Liberal Democratic Party). Танака никогда не учился в университете, но он более чем соответствовал занимаемой должности.

Было просто облегчением разговаривать с этим японским руководителем, который был готов высказывать свои взгляды без недомолвок даже по таким деликатным вопросам, как антияпонские настроения в Юго‑Восточной Азии. В тот период для Японии это являлось проблемой: студенты в Бангкоке протестовали против японской экономической эксплуатации. Я сказал, что послать в Бангкок министра торговли и промышленности Японии Накасонэ, чтобы просто успокоить тайцев, было недостаточно. Если Танака не хотел, чтобы подобные проблемы в будущем усугубились, ему следовало продемонстрировать жителям Таиланда, Индонезии и Филиппин, что интересы японцев не ограничивались только добычей полезных ископаемых. Например, японцы могли предоставить этим странам помощь в проведении индустриализации. Мне приходилось повторять эти доводы нескольким другим японским министрам, но без особого успеха.

Через восемь месяцев, в январе 1974 года, я принимал Танаку в Сингапуре. Когда он спустился по трапу самолета, я увидел, что лицо его было перекошено, – губы и щеки свело судорогой на сторону. Безо всякого смущения он непринужденно объяснил, что у него были проблемы с лицевым нервом, и потребуется определенное время, пока все пройдет. От него исходила огромная уверенность в себе.

Танака ушел в отставку в конце 1974 года, в связи с выдвинутыми против него обвинениями в получении взяток при покупке самолетов «Локхид» (Lockheed). Тем не менее, он продолжал оставаться влиятельной фигурой в ЛДП, обладая решающим голосом, вплоть до своей смерти в 1993 году.

Такео Фукуда (Takeo Fukuda) был небольшим, аккуратным и изящным человеком, с шаловливым выражением на небольшом, с тонкими чертами, лице. Я встретился с ним в мае 1977 года, после того как он стал премьер‑министром. По опыту предшествовавших встреч с ним в качестве министра я знал, что он обладал острым, глубоким умом и широким кругозором. Однажды, чтобы продемонстрировать, насколько неблагоприятным было положение Японии, он вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот, чтобы назвать размеры японской экономической зоны по сравнению с американской. Там у него хранились все необходимые цифры и факты, включая площадь экономической зоны в квадратных милях, в соответствии с «Морским законом» (the Law of the Sea).[27]

В августе, после участия во встрече стран АСЕАН в Куала‑Лумпуре, Фукуда посетил Сингапур. Между нами состоялась непринужденная полуторачасовая беседа. Наши министры пришли к соглашению об учреждении японо‑сингапурского центра подготовки рабочих, а также договорились о том, что взносы японских компаний на развитие этого центра будут освобождаться от налогов. Кроме того, японцы попросили, чтобы Сингапур поддержал введение пятилетнего подготовительного периода для приведения японских танкеров, проходивших через Малаккский пролив, в соответствие с требованиями правил, предписывавших, что минимальный просвет между килем судов и морским дном должен был составлять три с половиной метра (приблизительно четыре ярда). Несмотря на то, что Индонезия, Малайзия и Сингапур пришли к соглашению, что это правило должно было быть введено в действие в течение трех с половиной лет, я пообещал попытаться продлить этот срок до пяти лет. Это нам удалось.

После этого я выразил Фукуде свое недовольство по поводу того, что японские официальные лица высказывались о Сингапуре не как о развивающейся, а как об индустриально развитой стране, которая не имела права на получение японских льготных кредитов. Если бы японцы относились к Сингапуру как к индустриально развитой стране, которой он еще не являлся, то вскоре и ЕС, и США стали бы на подобные позиции. Сингапур утратил бы льготы, которыми пользовался согласно Генеральной схеме льгот, и другие преимущества до того, как оказался бы в состоянии конкурировать на равных. Фукуда взял это на заметку, и японцы прекратили поднимать этот вопрос. Несколько лет спустя, в середине 80‑ых годов, статус Сингапура как развивающейся страны был поставлен под вопрос Европейской комиссией в Брюсселе.

Фукуда оставался важной фигурой в японской политике даже после того, как он сложил депутатский мандат в японском парламенте. В парламент по его избирательному округу был избран его сын, – настолько глубокой и прочной была лояльность японских избирателей. Когда он умер в 1995 году, Япония потеряла проницательного, опытного и мудрого лидера. Фукуда хорошо разбирался в глобальных проблемах конца двадцатого столетия и понимал, что Япония не может жить в изоляции.

Я посетил Японию с официальным визитом в октябре 1979 года, после того как Фукуду сменил Масаеси Охира (Masayoshi Ohira). Требования официального японского протокола изменились, – японцы больше не настаивали на том, чтобы я носил черную шляпу и серые перчатки. Нас разместили во дворце для гостей Асакаса (Asakasa Palace). В нашу честь император Хирохито и императрица устроили обед, а премьер‑министр – официальный ужин.

У Охиры было широкое, улыбчивое лицо с надутыми щеками, он был смешлив. Окончив Университет Хитоцубаши (Hitotsubashi University), Охира работал в министерстве финансов, где проявил себя как осторожный и способный руководитель. Я привлек его внимание к тому показательному эффекту, который производило на соседей Сингапура сотрудничество с Японией в осуществлении таких проектов как создание японско‑сингапурского центра подготовки работников, центра подготовки программистов, центра изучения Японии и совместного инженерного факультета в Университете Сингапура. Эти проекты тщательно изучались нашими соседями. Так как Сингапур преуспевал, то эти страны также поняли ценность образования и знаний, и с большей охотой сотрудничали бы с Японией и Сингапуром. Он согласился с моим предложением оказать помощь в сфере подготовки трудовых ресурсов, добавив, что эта тема была ему близка. Когда год спустя Охира неожиданно умер, я потерял друга.

Сменивший Охиру Дзенко Судзуки (Zenko Suzuki) посетил Сингапур и другие страны АСЕАН в январе 1981 года. Я убеждал его, что Япония должна была уделять особое внимание странам АСЕАН, подобно тому, как это делала Европа по отношению к Африке согласно Конвенции, подписанной в Ломе (Lome Convention). Судзуки полностью согласился со мной. Несмотря на то, что свой первый зарубежный визит японские премьер‑министры традиционно совершали в Вашингтон, он решил сначала посетить страны АСЕАН. Лишь после посещения стран АСЕАН он отправился в Вашингтон, а затем – на встречу стран «большой семерки» в Оттаве. Он заявил, что Япония являлась неотъемлемой частью Азии, и, в качестве единственной высокоразвитой в промышленном отношении страны, несла особую ответственность за ситуацию в Азии и намеревалась сотрудничать с азиатскими странами.

Судзуки внес значительные изменения в позицию Японии. Без поддержки всемогущих японских бюрократов подобное изменение политики страны премьер‑министром было бы немыслимо. Чтобы подчеркнуть важность развития отношений со странами АСЕАН, он напомнил, что Советский Союз обращался к Японии за помощью в экономическом развитии Сибири. Несмотря на то, что Советы просили не смешивать политику с экономикой, в качестве условия оказания экономического содействия в развитии Сибири Япония выдвинула изменения в политике Советского Союза по отношению к Афганистану и Вьетнаму. Я одобрил его твердый подход в этом вопросе. Если бы Япония, Европа и Америка помогали Советскому Союзу покрывать провалы в работе коммунистической системы, то Советы продолжали бы создавать проблемы повсюду в мире. Без посторонней помощи через 15–20 лет они бы столкнулись с проблемами более серьезными, чем Польша. Судзуки согласился.

Будучи выпускником Института подготовки рыбаков (ныне Токийский Университет рыболовства) (Fisheries Training Institute, now Tokyo University of Fisheries), он являлся экспертом в этой области. Во время приятного ужина в его компании я был посвящен в таинства рыбной ловли и рыбной индустрии Японии. Многие метафоры, которые он использовал, были связаны с рыбой. Когда я предложил, чтобы Япония сосредоточилась на развитии трудовых ресурсов и подготовке работников в странах Юго‑Восточной Азии с целью достижения ими японских стандартов квалификации и производительности, он согласился, сказав: «Если вы дадите человеку рыбу, он сможет насытиться только раз, если же вы научите его ловить рыбу…». Он решил выделить сто миллионов долларов для создания центров подготовки работников в каждой из стран АСЕАН, и одного центра на Окинаве (Okinawa), в Японии. Судзуки сказал, что ключом для развития современной экономики является подготовка людей, а не предоставление помощи и льготных кредитов.

Поскольку большинство японских премьер‑министров после Сато не находились на этом посту дольше двух лет, мне было сложно наладить с ними прочные личные отношения. Тем не менее, смена премьер‑министров и министров мало отражалась на высоких темпах экономического роста Японии. Зарубежные комментаторы относили это на счет власти и компетентности государственной бюрократии. Я считаю, что они недооценивали степень компетентности людей, занимавших должности премьер‑министра и министров. Все они были подобраны из числа руководящих членов фракции ЛДП, и все являлись способными, опытными людьми, разделявшими общую точку зрения.

Преемнику Судзуки, Ясухиро Накасонэ (Yasuhiro Nakasone), удалось пробыть на посту премьер‑министра в течение пяти лет, начиная с 1982 года. Накасонэ говорил по‑английски, хотя и с сильным японским акцентом. У него был звучный голос, он говорил энергично и выразительно. В прошлом он был лейтенантом японского императорского флота (Japanese Imperial Navy) и гордился этим. Для японца он был высок (180 сантиметров), хорошо сложен, у него был высокий лысеющий лоб. Накасонэ был энергичен и очень собран. Раз в неделю он медитировал в храме на протяжении двух с половиной часов, сидя в позе «лотос», и рекомендовал мне заняться тем же. Я внял его совету и с помощью своего друга – буддиста, врача, получившего западное образование, научился медитировать, но только по полчаса, и лишь время от времени. Позднее я стал заниматься медитацией ежедневно, – это было полезнее транквилизаторов.

Накасонэ не отличался скромностью, присущей большинству японских лидеров. Когда я посетил его в марте 1983 года, он приветствовал меня, сказав, что был очень счастлив, ибо его мечта приветствовать меня в кабинете премьер‑министра наконец‑то сбылась. Он был озабочен реакцией стран АСЕАН на то, что он называл «небольшим увеличением японских оборонных расходов». Находясь во главе оборонного ведомства Японии, он не скрывал своих воинственных взглядов, считая, что Японии следовало быть готовой защитить себя. Теперь у него было оправдание, заключавшееся в том, что американский Сенат принял резолюцию, призывавшую Японию увеличить военные расходы. Он хотел заверить беспокоившихся соседей, что наращивание мощи сил самообороны Японии, позволявшее им, в случае опасности, обеспечить оборону трех проливов вокруг Японских островов (проливы Соя, Цугару и Цусима) (Soya, Tsugaru, and Tsushima) не означало, что Япония превращалась в милитаристскую державу. Накасонэ говорил, что это было политикой и предшествующих японских правительств, хотя и не декларировалось публично.

Когда он посетил Сингапур в 1983 году, я напомнил ему, что за десять лет до того, в том же самом кабинете, отставной генерал Ичиджи Сугита (Ichiji Sugita), который был подполковником, помогавшим генералу Томоюки Ямашита (Tomoyuki Yamashita) планировать вторжение в Малайю, принес свои извинения за участие в этой операции. Он вновь посетил Сингапур в 1974–1975 годах вместе с уцелевшими коллегами‑офицерами, чтобы передать сингапурским вооруженным силам свой опыт, приобретенный во время военной кампании в Малайе, включая завершающее наступление и захват Сингапура. Множество событий произошло в резиденции Истана с тех пор, как генерал Ямашита останавливался в ней после захвата Сингапура. Я считал, что нам следовало не замыкаться на прошлом, а совместно созидать будущее, свободное от подозрений. Он по‑английски выразил свою «сердечную благодарность» за мою позицию.

Глубоко укоренившееся в сознании японского народа опасение оказаться втянутым в еще одну, заведомо бесперспективную и грозящую ужасными последствиями войну, замедлило осуществление решительной оборонной политики Накасонэ. Опросы общественного мнения показывали, что люди предпочитали, чтобы вопросы обороны не выдвигались на первый план. Его прямолинейный характер позволял нам свободно дискутировать, когда мы встречались за обедом или ужином в Токио еще и спустя долгое время после того, как он ушел в отставку с поста премьер‑министра.

С конца 80‑ых годов ЛДП стала утрачивать свои позиции. В изменившейся внутри– и внешнеполитической ситуации система, хорошо работавшая на протяжении тридцати лет, начала давать сбои. ЛДП подвергалась все более сильным нападкам в связи с распространением коррупции, а средства массовой информации сообщали об одном скандале за другим. Японские средства массовой информации решили разорвать удобное партнерство между политиками из ЛДП, крупными бизнесменами, особенно строительными подрядчиками, и высшими государственными служащими.

Нобору Такешита (Noboru Takeshita), который сменил Накасонэ на посту премьер‑министра в 1987 году, был щеголеватым, невысоким мужчиной. Он окончил Университет Васеда (Waseda University), а не Тодай. В общении он был всегда формальным и мягким человеком. Его улыбчивое лицо не соответствовало образу изощренного политического бойца, которым он был на самом деле. По сравнению с Накасонэ, его стиль руководства отличался осторожностью, но свои обещания он выполнял.

Такешита занимал должность премьер‑министра в тот период, когда японцы были полны надежд получить обратно у Советского Союза Курильские острова. Горбачев нуждался в международной финансовой помощи, и японцы были готовы проявить щедрость, но при условии, что они получили бы обратно свои четыре острова или, по крайней мере, твердое обязательство вернуть их в будущем. В феврале 1989 года, на похоронах императора Хирохито в Токио, Такешита сказал мне, что Советский Союз не смягчил своей позиции относительно оккупации островов. Позднее, он направил мне послание, попросив меня замолвить слово в поддержку возврата островов во время визита советского премьер‑министра Рыжкова в Сингапур в начале 1990 года. Однажды я спросил премьер‑министра Такео Мики, почему Советский Союз, обладавший огромной территорией на просторах Евразии, настаивал на владении этими четырьмя островами у побережья полуострова Камчатка. Лицо Мики потемнело, и он гневно и страстно сказал, что русские были жадными по отношению к территории. Я спросил его, что случилось с японскими жителями Курильских островов. Он с негодованием ответил: «Все японцы до единого были высланы обратно в Японию». Такешита разделял это страстное желание получить четыре острова обратно. Когда Рыжков посетил Сингапур, я поднял вопрос о возврате четырех островов. Его ответ был абсолютно предсказуем: никаких дискуссий по поводу четырех островов быть не могло, – острова являются советскими.

Во время двухлетнего пребывания Такешиты на посту премьер‑министра возник скандал, связанный с компанией по трудоустройству под названием «Рекрут» (Recruit). Его ближайшего помощника обвиняли в получении денег на политические нужды. Тот совершил самоубийство, причинив большое горе Такешите, который ушел в отставку с поста премьер‑министра.

После серии скандалов общественное мнение настаивало на том, чтобы на посту премьер‑министра оказался человек с чистой репутацией. В 1989 году премьер‑министром стал Тосики Кайфу (Toshiki Kaifu), несмотря на то, что он руководил одной из самых маленьких фракций ЛДП. Он был обаятельным, общительным человеком, получившим известность как «Мистер Чистый» («Mr. Clean»). Он не обладал образованностью Миадзавы, решительностью Накасонэ, бойцовскими качествами Такешиты, но у него был хорошо развит здравый смысл.

Во время двухлетнего пребывания на посту премьер‑министра он столкнулся с проблемами, которыми Накасонэ, с его решительным подходом, был бы счастлив заниматься. Американцы хотели, чтобы Япония послала свои войска в Персидский залив для участия в военных действиях против Ирака. После консультаций с руководителями всех фракций, Кайфу, в конце концов, принял решение не посылать войска, а уплатить 13 миллиардов долларов в качестве вклада Японии в проведение этой операции.

Страны Запада воздали должное экономической мощи Японии и, начиная со встречи в Рамбуйе (Rambouillet) в 1975 году, приглашал ее лидеров для участия во встречах стран «Большой пятерки» (G‑5). Тем не менее, пытаясь определить свою роль в качестве великой экономической державы, Япония столкнулась с препятствиями, наиболее серьезным из которых являлось отношение японских лидеров к преступлениям, совершенным в годы войны. Японцы плохо выглядели на фоне западных немцев, которые открыто признали свои преступления, извинились за них, выплатили компенсации жертвам войны и преподавали историю военных преступлений молодому поколению немцев с тем, чтобы предотвратить повторение ими старых ошибок. В отличие от них, японские лидеры все еще высказываются по этой проблеме уклончиво и двусмысленно. Вероятно, они не хотят деморализовать своих людей или нанести оскорбление своим предкам и императору. Какими бы ни были причины этого, сменявшие друг друга премьер‑министры от ЛДП, не проявляли мужества в оценке прошлого.

Кайфу впервые порвал с этой традицией во время своей памятной речи в Сингапуре в мае 1990 года. Он выразил «искреннее раскаяние в совершенных японцами действиях, которые причинили невыносимые страдания и горе столь многим людям в Азиатско‑Тихоокеанском регионе… Японский народ полон решимости никогда больше не повторить действия, имевшие такие трагические последствия…» Он говорил искренне, его речь отличалась реализмом, и ему не хватило совсем немного, чтобы принести извинения за совершенные преступления.

Я обратил внимание Кайфу на различия между немцами и японцами по отношению к военному прошлому. Когда немецкие промышленники и банкиры давали мне свои резюме, в них обязательно упоминалось об их участии в военных кампаниях в Сталинграде или Бельгии, где они были захвачены в качестве пленных русскими, американцами или англичанами, упоминалось звание, которое они имели и медали, которыми их наградили. В японских резюме период с 1937 года по 1945 год не упоминался, будто этих лет вовсе не существовало. Это указывало на то, что японцы не хотели говорить об этом. Не удивительно, что между японцами и людьми, с которыми они имели дело, опустился занавес, способствовавший росту недоверия и подозрений. Я высказал предположение, что японцам следовало бы изучить немецкий опыт преподавания истории молодому поколению с тем, чтобы не повторять те же ошибки. Кайфу сказал, что мои слова подействовали на него ободряюще, и заметил, что Япония постепенно менялась. Он сказал, что он был первым послевоенным премьер‑министром Японии, не имевшим военного прошлого. В 1945 году он все еще был молодым студентом, в 60‑ых годах – участвовал в процессе демократизации. Кайфу пообещал изучить вопрос о преподавании истории Второй мировой войны японской молодежи, и о внесении изменений в школьные учебники. Но он не занимал свой пост достаточно долго для того, чтобы выполнить эту задачу, – его сменил Киичи Миядзава (Kiichi Miyazawa).

Миядзава был невысоким, энергичным человеком, его круглое лицо имело проницательное выражение, а широкие брови нахмуривались, когда он обдумывал ответ на вопрос. Прежде чем высказать осторожное и хорошо обдуманное мнение по какому‑либо вопросу, он плотно сжимал губы. Он поразил меня тем, что являлся скорее ученым, нежели политиком. Миядзава мог бы вполне стать профессором Университета Тодай, который он закончил, если бы избрал академическую карьеру. Вместо этого он стал чиновником министерства финансов.

В 1991 году средства массовой информации процитировали мое высказывание, в котором я сравнил разрешение перевооружить японские вооруженные силы для участия в миротворческой операции ООН в Камбодже с тем, чтобы «давать шоколадный ликер алкоголику». Во время обеда, проходившего вскоре после того, как Миядзава занял должность премьер‑министра, на который я был приглашен вместе с лидерами ЛДП, он спросил меня, что я имел в виду. Я ответил, что изменить японскую культуру было нелегко. Японцы имели глубоко укоренившуюся привычку достигать совершенства и пределов возможного во всем, чем бы они ни занимались, будь‑то составление букетов, изготовление мечей или ведение войны. Я не верил, что Япония была в состоянии повторить то, что она совершила в 1931–1945 годах, потому что теперь Китай обладал ядерным оружием. Тем не менее, если Япония действительно хотела играть на международной арене важную роль в качестве постоянного члена Совета Безопасности ООН, то ее соседи должны были чувствовать, что в качестве миротворческой силы она являлась надежной, заслуживающей доверия страной. Миядзава спросил, не являлось ли выраженное Кайфу «раскаяние» достаточным для этого. Я сказал, что это было хорошим началом, но этого было недостаточно, – необходимо было принести извинения. В своей первой речи в парламенте в качестве премьер‑министра в январе 1992 года Миядзава выразил свое сердечное раскаяние и сожаление «по поводу невыносимых страданий и горя, пережитых народами Азиатско‑Тихоокеанского региона». В отличие от Накасонэ, который был «ястребом», Миядзава был «голубем». Он всегда поддерживал союз между Японией и США и выступал против перевооружения вооруженных сил страны. Он свободно говорил по‑английски, у него был значительный словарный запас, что облегчало откровенный обмен мнениями. Он всегда быстро высказывал свои возражения по поводу того, с чем был не согласен, но делал это неизменно вежливо. Мы были с ним добрыми друзьями за много лет до того, как он стал премьер‑министром.

Миядзаву беспокоило то, как изменится Китай в результате бурного роста экономики. Подобно Сато в 1968 году, Мики в 1972 и Фукуде в 1977 году, Миядзава подолгу обсуждал со мной проблемы, связанные с Китаем. Даже тогда, когда Китай был закрыт для внешнего мира, а его экономика находилась в состоянии застоя, японские лидеры уделяли ему серьезное внимание. После того, как Дэн Сяопин стал проводить политику «открытых дверей», японцы стали уделять своему соседу все больше внимания, ибо экономика Китая росла на 8‑10 % в год, и он мог бросить вызов доминированию Японии в странах Восточной Азии. Миядзаву беспокоился, что сильный Китай, лишенный присущих демократической системе власти системы балансиров и противовесов, может создать угрозу безопасности стран Восточной Азии. Большинство японских лидеров считало, что в течение следующих 20 лет безопасность страны будет обеспечиваться в рамках соглашений с США, но Миядзаву и всех японских руководителей беспокоили перспективы обеспечения безопасности Японии в более отдаленном будущем. Их невысказанным опасением было то, что в один прекрасный день американцы могли оказаться неспособными поддерживать свое доминирующее военное присутствие в регионе и могли не захотеть защищать Японию. У них не было ясности относительно того, являлся ли Китай стабилизирующей или дестабилизирующей силой.

Я доказывал, что наилучшим решением проблемы было бы привлечение Китая к сотрудничеству, создание условий для того, чтобы он стал частью современного мира. Японии следовало предоставить возможность способным китайским студентам получать образование в Японии, завязывать отношения с молодыми японцами. Влияние США, Японии и стран Европы на лучших и наиболее способных китайцев позволило бы расширить их кругозор и заставило бы их понять, что, если Китай хотел расти и процветать, ему следовало стать законопослушным членом международного сообщества. Если же изолировать Китай и мешать усилиям китайцев в проведении экономических реформ, то это враждебно настроит их по отношению к более развитым странам.

Большинство японских лидеров считало, что, в случае кризиса, страны АСЕАН займут сторону Японии, но они не были уверены в том, какой будет реакция Сингапура. Они соглашались с тем, что, несмотря на то, что я был этническим китайцем, мои взгляды и политика по отношению к Китаю исходили из интересов Сингапура как государства Юго‑Восточной Азии, и потому я не обязательно стал бы поддерживать Китай в случае любого конфликта. Тем не менее, японцы не были уверены в том, каким образом составлявшие большинство населения Сингапура китайцы и будущие лидеры Сингапура поведут себя, если Китай станет оказывать на них давление. Думаю, что мне удалось развеять их сомнения.

Во время пребывания Миядзавы на посту премьер‑министра мощная фракция, возглавляемая молодым протеже Танаки Ичиро Азавой (Ichiro Ozawa), в ходе критически важного голосования в парламенте добилась отставки правительства. В отличие от других лидеров фракций ЛДП, Миядзава не был жестким, безжалостным бойцом. В ходе последовавших за этим выборов ЛДП утратила власть. Одним из результатов этого явилось то, что Морихиро Хосокава (Morihiro Hosokawa) стал первым премьер‑министром Японии, недвусмысленно признавшим агрессию со стороны Японии во время Второй мировой войны и принесшим извинения за причиненные ею страдания. Он не занимал присущую ЛДП жесткую позицию по отношению к военным преступлениям японцев. Эти извинения были принесены только после того, как премьер‑министром страны стал лидер второстепенной партии.

На следующий год премьер‑министр Томиичи Мураяма (Tomiichi Murayama), представлявший Социал‑демократическую партию Японии (Social Democratic Party of Japan), также принес извинения, и сделал это, выступая поочередно перед всеми лидерами стран АСЕАН во время турне по странам региона. В Сингапуре он публично заявил, что Японии было необходимо честно взглянуть на свои агрессивные и колонизаторские действия в прошлом. К 50‑ой годовщине окончания войны в 1995 году он снова заявил о своем чувстве чистосердечного раскаяния и принес искренние извинения. Он сказал, что Японии следовало задуматься о страданиях, которые она причинила народам Азии. Он был первым японским премьер‑министром, возложившим венок у мемориала гражданским жертвам войны в Сингапуре. Хотя мы его об этом и не просили, он сказал, что он сделал это для того, чтобы поддержать мир и стабильность в регионе в будущем. Он знал о существовании скрытых антияпонских настроений в странах региона и понимал необходимость углубления политических, экономических и культурных связей. Извинения, принесенные двумя японскими премьер‑министрами, не принадлежавшими к ЛДП, ознаменовали собой бесповоротный разрыв с позицией предшествовавших правительств Японии, заключавшейся в отказе принести извинения за военные преступления. И хотя ЛДП, как таковая, не принесла извинений за совершенные военные преступления, эта партия входила в коалиционное правительство Мураямы, который их принес.

Когда член ЛДП Рютаро Хашимото (Ryutaro Hashimoto) стал премьер‑министром Японии в 1996 году, в июле того же года, в свой день рождения, он посетил храм Ясукуни (Yasukuni Shrine) в качестве частного, а не официального лица. Он отдал дань уважения погибшим во время войны, включая генерала Хидеки Тодзио (Hideki Tojo), который был премьер‑министром Японии в годы войны, и нескольким другим военным преступникам, которые были повешены за военные преступления. Такая двусмысленная позиция японских политиков оставляет открытым очень серьезный вопрос. В отличие от немцев, японцы не прошли через катарсис и не очистили свою систему от отравлявшего ее яда. Они не просветили свою молодежь относительно допущенных в прошлом ошибок. Во время празднования 52‑ой годовщины окончания Второй мировой войны в 1997 году Хашимото выразил «самое глубокое сожаление», а во время визита в Пекин в сентябре 1997 года – «глубокое раскаяние». Тем не менее, он не принес извинений за совершенные военные преступления, как этого хотели китайцы и корейцы.

Я не понимаю, почему японцы так упорно не желают признать ошибки прошлого, извиниться за них и начать двигаться дальше. По каким‑то причинам они не хотят принести извинения за совершенные военные преступления. Извиниться, – означало бы признать совершенные ошибки, а выражение сожаления и раскаяния просто является выражением их субъективных чувств. Японцы отрицают, что имела место резня в Нанкине (Nanjing); что корейские, филиппинские, голландские и другие женщины были насильно принуждены стать «женщинами для комфорта» (эвфемизм, означающее сексуальное рабство) для японских солдат на фронтах войны; что они проводили жестокие биологические эксперименты на живых китайских, корейских, монгольских, русских и других военнопленных в Маньчжурии. В каждом из этих случаев японцы неохотно признавались в совершении этих преступлений только после того, как на основе данных из их собственных архивов были предоставлены неопровержимые доказательства. Это питает подозрения относительно будущих намерений Японии.

Нынешняя позиция Японии является индикатором ее поведения в будущем. Если японцы стыдятся своего прошлого, то его повторение является менее вероятным. Генерал Тодзио, который был казнен союзниками за военные преступления, в своем завещании сказал, что японцы были побеждены только потому, что противник располагал превосходящими силами. В войне, ведущейся высокотехнологичным оружием, Япония, учитывая размеры ее территории и численность населения, может стать значительной силой. Конечно, если бы конфликт между Японией и Китаем вышел за рамки использования обычных вооружений, Япония оказалась бы в невыгодном положении. Хотя это и маловероятно, но, если это случится, возможности Японии не стоит недооценивать. Если японцы, как нация, почувствуют себя в опасности, окажутся лишенными средств к существованию в результате того, что доступ к нефти или другим критически важным ресурсам и рынкам экспорта японских товаров будет закрыт, то я уверен, что они будут сражаться так же жестоко, как и в 1942–1945 годах.

Что бы ни готовило будущее для Японии и для Азии, если японцы хотят играть роль экономических новаторов и миротворцев в составе сил ООН, они должны принести извинения за военные преступления и окончательно покончить с этой проблемой. Азия и Япония должны двигаться вперед, а для этого необходимо большее доверие друг к другу.

Поиск по сайту: