Беспомощность педагогического руководства

Нет другого такого этапа в жизни, когда бы растущий ребенок так нуждался в помощи и руководстве, как в этот промежуточ­ный период с его почти захлестывающими внешними и внут­ренними страстями.

И в то же время нет другого такого момента, когда бы ро­дители и учителя оказывались в той же степени бессильными помочь подростку. Методы воспитания, которые были доста­точно эффективными по отношению к ребенку младшего воз­раста, геряют к этому времени свою действенность. Подростка

О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 333

, мало трогают похвала и критика, награды или наказания. Он больше не зависит от взрослых в удовлетворении своих жиз­ненных потребностей, его мнение о себе не зависит более ни от учителей, ни от родителей. Его самооценка, понимание или неприятие со стороны сверстников более важны для него, чем одобрение или недовольство, выказываемые взрослыми.

Как известно, родительская власть над ребенком основана на детской эмоциональной привязанности к ним и варьирует в зависимости от нее. В отрочестве ребенок начинает терять эту ориентацию. Но, с другой стороны, он еще не создал новые свя­зи, которые будут характеризовать в дальнейшем и гармонизи­ровать юношеский период: привязанность к героям и лидерам по собственному выбору, близким по духу друзьям, привержен­ность абстрактным идеалам и т. д. В отрочестве ребенок может быть слабовольным, испытывать колебания в своих предпоч­тениях. Он одинок и сосредоточен на себе. И именно это обед­нение связей делает подростка менее доступным для помощи и влияний извне.

Неприятие родителей как следствие возвращения подавленных Эдиповых фантазий

Возвращение в подростковом возрасте вытесненных ранее слож­ных инстинктов детской сексуальности приносит с собой фан­тазии преЭдипова и Эдипова периода, направленные на отца и мать — первые объекты любви младенца. Фантазии содержат оральный, анальный и фаллический элементы, агрессивные желания, память об удовлетворении, разочарованиях, фрустра-цин, соперничестве, желания, связанные с персонами родите­лей. Эта смесь эмоциональных, инстинктивных импульсов и аффектов заполняла сознание маленького ребенка, который реагировал на нее с тревогой и виной и проецировал эти им­пульсы и аффекты на окружение, подавлял их, обращал их в противоположные — короче, делал все, что было в его силах, для отрицания их существования в его собственном сознании.

И естественно, подросток не может невозмутимо воспри­нимать возрождение подавленных фантазий. Их содержание

334 Раздел V. Детская психопатология

наполняет его теми же, что и в раннем детстве, и даже больши­ми ужасом и тревогой, так как его это с возросшей нетерпимо­стью относится к инфантильным стремлениям в этот переход­ный период. Подросток не способен предотвратить подъем этих устрашающих ранних желаний. Все, что он может сделать, — это предупредить их связывание с фигурами родителей, которые были их объектами в прошлом. Характерно, что яркие снови­дения этого периода часто содержат интимные сексуальные сцены с участием родителей, едва завуалированные или изме­ненные сном. По контрасту с этим в реальной жизни ребенка доминирует противоположная тенденция: он избегает родите­лей, уходит из их компании, не доверяет их мнению, нивели­рует их достижения и интересы, восстает против их власти, чувствует отвращение к их внешнему виду и особенностям те­лосложения — короче, всем своим поведением он демонстри­рует страстное желание вырваться из эмоциональной зависи­мости, которая проявляет себя в виде инфантильных фантазий. Эти страхи рассеиваются значительно позже, когда молодому человеку удастся перенести свои уже вполне зрелые гениталь-ные стремления на объекты вне семьи. Отношения в семье вос­становятся, и родителям, возможно, даже удастся частично вер­нуть былые нрава и снова стать значимыми фигурами в жизни юноши. Но на стадии отрочества ребенок не может предпола­гать или предчувствовать этот возможный ход событий.

Родители заблуждаются, когда полагают себя естественны­ми помощниками и советчиками растущего ребенка. Их фигу­ры находятся в эпицентре детского конфликта, символизируя саму опасность, от которой детское эго пытается защитить себя. Любой, даже вполне обоснованный подход со стороны родите­лей однозначно вызывает у ребенка инстинктивное ощущение увеличения опасности и, следовательно, беспокойство и нега­тивную реакцию ребенка. Любой посторонний человек имеет больше шансов оказать помощь, если только не произойдет быстрый перенос аффекта на его персону и отношения с ним не станут такими же внушающими опасность, как и отношения с родителями.

Детское поведение но отношению к родителям есть не что иное, как реакция на глубокую и страстную привязанность к ним,

О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 335

что, впрочем, служит им слабым утешением, не избавляет от чувства беспомощности и не восстанавливает мир в потрево­женной семье.

Другие мотивы для отдаления от родителей, семейный роман

Открытое противостояние родителям и враждебные реакции на их попытку сблизиться — не единственные факторы, влия­ющие на детско-родительские отношения в этот период. Хотя они могут доминировать во внешних проявлениях, одновре­менно протекают другие, более утонченные процессы. На про­тяжении всего латентного периода рост критической функ­ции детского интеллекта сопровождается попытками по-но­вому, более реалистически оценить родителей, основываясь не на детской эмоциональной привязанности к ним, а опира­ясь на более объективное сравнение их персон с другими взрос­лыми.

Увиденные в новом свете родители так отличаются от обра­зов, созревавших в детском воображении в ранние годы, что сознанием ребенка постепенно овладевает некое подобие сна наяву, сна о существовании двух пар родителей: одна богата, благородна, всесильна и напоминает фигуры короля и короле­вы из волшебной сказки (это родители прошлого), а вторая — скромна, ординарна, подчинена всем обыденным затруднени­ям, депривациям и ограничениям (родители глазами ребенка сейчас). Детская фантазия утверждает, что ребенок на самом деле благородного происхождения, оставленный высокород­ными родителями по каким-то веским причинам и отданный на попечение простым людям. Позднее он будет освобожден и вос­становлен в правах и привилегиях.

Этот так называемый семейный роман зарождается вскоре после прохождения или крушения Эдипова комплекса и отра­жает прогрессивный процесс «перерастания родителей». Одна­ко ребенок испытывает противоположное стремление к без­опасным отношениям раннего детства, когда родители пред­ставлялись ему всесильными, всеведущими, совершенными существами и были мерилом всех вещей.

336 Раздел V. Детская психопатология

Семейный роман предвещает более сложное явление, со­пряженное с безжалостным крахом иллюзий относительно ро­дителей, и это разочарование весьма характерно для подрост­кового периода. Подросток не только видит социальное поло­жение и профессиональные достижения своего отца в реальном свете, что уменьшает ранее преувеличенную фигуру до обыч­ных человеческих размеров. Он также мстит отцу за свое разо­чарование и потерю иллюзий, вызванные трансформацией, и его избыточно критическое отношение, презрительные болез­ненные замечания, да и вся манера поведения, несут на себе 'отпечаток глубины этого разочарования.

Перерастание инфантильной зависимости от родителей и их переоценки неотделимо от нормального развития эго и суперэго и в этом смысле является чисто прогрессивным эта­пом. Однако процесс носит болезненный характер, углубляя горечь разочарования внесением некоторых вполне реалисти­ческих элементов в фантазийную критичность и обвинения, выдвигаемые ребенком против своих родителей (что, впро­чем, является всего лишь «побочным эффектом» ситуации). Легко понять, почему родители, дважды обесцененные, те­перь уже практически не обладают или не имеют вообще ни­какой власти, которую можно было бы употребить на благо ребенка.

Дополнительные причины проблем в детско-родительских отношениях: фантазия о смене ролей

В настоящее время существует множество родительских пар, готовых разумно подойти к решению этих неизбежных и бо­лезненных проблем. Они готовы пойти навстречу ребенку, при­спосабливая свое собственное поведение к потребностям рас­тущей личности. С самых ранних лет они избегают поддерживать детскую веру в свое всесилие и совершенство, они свободно признают свои слабости и просчеты и приветствуют любые признаки независимости и опоры на свои силы у растущего ребенка. Не дожидаясь, когда ребенок сам потребует этого, они ослабляют свою власть, создавая отношения равноправия с ним, и относятся с пониманием к проявлению характера и нуж­дам молодого человека.

О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 337

К сожалению, подобная толерантность родителей малоэф­фективна в деле уменьшения трудностей подросткового перио­да, хотя она и может свести на нет некоторые их проявления. Становится очевидным, что требования подростка постепенно становятся чрезмерными даже для самых терпимых родителей. Стремление ребенка к будущей независимости, вполне реали­стичное на первый взгляд, одновременно призвано скрывать фантастические мотивы, которые поднимаются из прошлого и представляют собой подавленные, бессознательные тенденции.

Наше аналитическое исследование взрослых и детей откры­ло нам, что желание «быть большим» возникает в ранние годы и проистекает из либидозного отношения к родителям и иден­тификации себя с матерью и отцом. В своей фантазийной ак­тивности ребенок занимает места то одного, то другого, узур­пирует их права и играет их роли.

Непосредственное наблюдение детей двух-трехлетнего воз­раста выявляет дополнительные детали этой фантазии замеще­ния или отождествления себя с родителями. В процессе взаи­моотношений с матерью в раннем детстве, которые предше­ствуют возникновению Эдипова комплекса, дети часто играют в следующую игру: они меняются ролями с матерью (ребенок в роли матери, мать в роли ребенка). Затем они переносят на мать все те виды активности, которым они пассивно подчиня­ются в реальной жизни: умывание, кормление, раздевание, укла­дывание в постель и прочее. В подобной игре с отцом малыш снимает с него те предметы, которые символизируют его силу и власть, такие, как шляпа, часы, трость. Ребенок присваива­ет эти вещи себе и оставляет отцу роль ребенка, символичес­ки ослабленную и обедненную. Высказывания н действия ре-бешса в этой стадии развития показывают, что быть «боль­шим» для него означает поменяться местами со взрослыми. Согласно рассуждениям ребенка, он будет вынужден оставать­ся маленьким до тех пор, пока родители большие. Когда он вырастет, родители должны стать маленькими п, по сути дела, его детькл.

ГТ sirs еденные ниже примеры иллюстрируют сказанное (они получены прямым наблюдением за детьми в Хэмпстедском приюте).

338 Раздел V. Детская психопатология

Мальчик трех лет говорит своей няне: «Когда я вырасту боль­шой, я запихну тебя в коляску».

Мальчик трех с половиной лет говорил своей любимой няне, когда та желала ему спокойной ночи: «Когда я буду твоей ня­ней, я буду долго сидеть с тобой по вечерам... Я буду таким большим, что моя голова будет касаться потолка, а ты будешь маленькой... Когда я буду большим, я всегда буду разрешать тебе мыться в большой ванне».

Другой мальчик того же возраста сказал: «Ты помнишь, ког­да ты был маленьким, а я был большим? Ты был хорошим маль­чиком и никогда не разливал свое молоко».

Мальчик четырех лет в ярости кричит своей няне: «Ты бу­дешь становиться меньше до тех пор, пока не будешь чуть-чуть выше пола!?>

Детские желания такого рода реактивируются в подростко­вом возрасте и добавляют особенную агрессивность во взаимо­отношения, что для родителей всегда невыносимо и лишено каких-либо оснований. Захваченный этими инфантильными устремлениями, растущий ребенок требует от родителей нечто большего, чем простое равноправие. Собственные прирост в силе, возмужание, интеллектуальное развитие для подростка означают закат и угасание родителей. Чем взрослее он чувству­ет себя, тем больше отец и мать кажутся похожими на детей, чем больше он узнает, чем больше он гордится своими знания­ми, тем глупее родители в его глазах. Мальчишеская муже­ственность выступает для него синонимом отцовской импотен­ции, а его собственные социальные успехи видятся ему как поражения отца.

Согласно образам, которые управляют отношениями меж­ду ребенком и взрослым в этот период, только один из них мо­жет быть болыпим,"всемогущим и умным: или родитель, или ребенок. На основании этой фантазии растущий ребенок ожи­дает, что его родители откажутся от своего статуса взрослых, сильных и рассудительных, так что он сможет вместо них ис­пользовать эти атрибуты. И тогда вполне понятно, что даже самые гибкие и не склонные к проявлению своей власти роди­тели испытывают серьезные трудности в попытке пойти на­встречу ребенку.

О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 339

Заключение

Родители и учителя будут подходить к конфликтам подрост­кового возраста иначе, когда они проникнут в сущность его бессознательных детерминант. Ребенок непроизволен в паде­нии своих моральных качеств, в низкой школьной успеваемо­сти и трудностях адаптации к жизни в семье и в окружении. Он страдает от реактивации своих подавленных инстинктивных импульсов в гораздо большей степени, чем окружение. Если он в чем-то и нуждается в этот полный конфликтов период, так это в помощи и понимании его внутреннего мира и, конечно уж, никак не в одергивании, ограничениях и наказаниях, которые только увеличивают его изолированность и горечь. По причи­нам, приведенным выше, такая помощь должна исходить от специально подготовленных педагогов, а не от родителей, чьи фигуры являются ядром конфликта.

342 Раздел VI. Техника детского психоанализа

жие в детский анализ¹

Трудно сказать что-нибудь об анализе в детском возрасте, если предварительно не уяснить себе вопроса о том, в каких случа­ях вообще имеются показания к анализу у ребенка и в каких — лучше отказаться от него. Как известно, Мелания Кляйн (Бер­лин) подробно занималась этим вопросом. Она придерживает­ся того взгляда, что с помощью анализа можно устранить или по крайнем мере оказать благотворное влияние на нарушение психического развития ребенка. При этом анализ может ока­заться весьма полезным и для развития нормального ребенка, а с течением времени станет необходимым дополнением воспи­тания. Однако большинство венских психоаналитиков защи­щают другую точку зрения: анапиз ребенка уместен лишь в слу­чае действительного инфантильного невроза.

Боюсь, что на протяжении моего курса я немногим смогу содействовать выяснению этого вопроса. Я смогу сообщить вам только, в каких случаях решение предпринять анализ оказыва­лось правильным и когда проведение его терпело неудачу. По­нятно, что успехи побуждали нас к проведению новых анали­зов, а неудачи отпугивали от такого намерения. Таким образом, мы приходим к выводу, что в тех случая, когда речь идет о ре­бенке, анализ нуждается в некоторых модификациях и измене­ниях или же может применяться лишь при соблюдении опре­деленных предосторожностей. Тогда же, когда нет технической возможности для соблюдения этих предосторожностей, следу­ет, может быть, даже отказаться от проведения анализа. Па про­тяжения этого курса из многочисленных примеров вы узнаете, на чем основаны указанные выше сомнения. А пока я умыш­ленно оставляю в стороне всякую попытку ответить на эти во­просы.

Начиная с прошлого года я неоднократно получала предло­жения изложить на техническом семинаре Ферейна течение детского случая и обсудить технику детского анализа. До сих

' Периая лекция, прочитанная в Венском университете и включенная s работу «Г3ведс!1[!с и технику детского психоанализа» (1927). Текст дан по изданию:

Фреи^ Л., ФреЁ/) 3. Детская сексуальность и психоанализ детских неорозов. СПб.,!597.С. 175-1?»:!.

Введение в детский анализ 343

пор я отклоняла эти предложения, боясь, что все, что можно сказать на эту тему, будет казаться чрезвычайно банальным и само собою понятным. Специальная техника детского анализа, поскольку она вообще является специальной, вытекает из од­ного очень простого положения: в подавляющем большинстве случаев взрослый — зрелое и независимое существо, а ребе­нок — незрелое и несамостоятельное. Само собою разумеется, что при столь отличном объекте метод также не может оста­ваться тем же самым. То, что в одном случае было необходи­мым и безобидным действием, становится в другом случае скорее сомнительным мероприятием. Однако эти изменения вытека­ют из существующей ситуации и вряд ли нуждаются в особом теоретическом обосновании.

На протяжении последних двух с половиной лет я имела возможность подвергнуть длительному анализу около десяти детских случаев. Постараюсь представить сделанные мною при этом наблюдения в том виде, в каком они, вероятно, бросились бы в глаза каждому из вас.

Начнем с установки ребенка к началу аналитической работы. Рассмотрим аналогичную ситуацию у взрослого пациента. Человек чувствует себя больным вследствие каких-либо труд­ностей в своем собственном Я, в своей работе, в наслаждении жизнью. Из каких-либо соображений он доверяет терапевти­ческой силе анализа или решается обратиться к определенно­му аналитику, видя в этом путь к исцелению. Конечно, дело не всегда обстоит так просто. Не всегда одни только внутренние трудности являются поводом к анализу, часто таким поводом является лишь столкновение с внешним миром, которое по­рождается этими трудностями. В действительности решение на анализ не всегда принимается самостоятельно: нередко боль­шую роль играют настойчивые просьбы родственников или близких людей, становясь иногда потом неблагоприятным фак­тором для работы. Желательная и идеальная для лечения си­туация заключается в том, что пациент по собственному жела­нию заключает с аналитиком союз против некоторой части сво­ей душевной жизни.

Этого, разумеется, нельзя встретить у ребенка. Решение па анализ никогда не исходит от маленького пациента, оно всегда

344 Роздел VI. Техника детского психоанализа

исходит от его родителей или от окружающих его лиц. Ребенка не спрашивают о его согласии. Даже если ему и поставили бы такой вопрос, он не смог бы вынести своего суждения. Анали­тик является чужим для него, а анализ — чем-то неизвестным. Но самое трудное заключается в том, что лишь окружающие ребенка люди страдают от симптомов болезни или его дурного поведения, а для самого ребенка и болезнь во многих случаях вовсе не является болезнью. Он часто не чувствует даже ника­кого нарушения. Таким образом, в ситуации с ребенком отсут­ствует все то, '1то кажется необходимым в ситуации со взрос­лым: сознание болезни, добровольное решение и воля к выздо­ровлению.

Не каждый аналитик, работающий с детьми, учитывает это как серьезное препятствие в работе. Из работ Мелани Клейн, например, вы узнали, как она справляется с этими условиями и какую технику она выработала в данном случае. В проти­воположность этому мне кажется целесообразной попытка создать в случае работы с ребенком ту же ситуацию, которая оказалась столь благоприятной для взрослого человека, т. е. вы­звать в нем каким-либо путем недостающую готовность и со­гласие на лечение.

В качестве темы моей первой лекции я беру шесть различ­ных случаев в возрасте между шестью и одиннадцатью годами. Я хочу показать вам, как мне удалось сделать маленьких паци­ентов «доступными для анализа» подобно взрослым людям, т. е. создать у них сознание болезни, вызвать доверие к анализу и аналитику и превратить стимул к лечению из внешнего во внут­ренним. Разрешение этой задачи требует от детского анализа подготовительного периода, которого мы не встречаем при ана­лизе взрослого человека. Я подчеркиваю, что все, что мы пред­принимаем в этом периоде, не имеет еще ничего общего с дей­ствительной аналитической работой, т. е. здесь нет еще речи о переводе в сознание бессознательных процессов или об анали­тическом воздействии на пациента. Речь идет просто о перево­де определенного нежелательного состояния в другое желатель­ное состояние с помощью всех средств, которыми располагает взрослый человек в отношении к ребенку. Этот подготовитель­ный период — собственно говоря, «дрессировка» для анализа —

Введение в детский онализ 345

будет тем продолжительнее, чем больше отличается первона­чальное состояние ребенка от вышеописанного состояния иде­ального взрослого пациента.

Однако, с другой стороны, не следует думать, что эта работа слишком трудна. Я вспоминаю об одном случае с маленькой шестилетней девочкой, которая в течение трех недель находи­лась в прошлом году под моим наблюдением. Я должна была установить, является ли трудновоспитуемая, малоподвижная и тяжелая психика ребенка результатом неблагоприятного пред­расположения и неудовлетворительного интеллектуального развития, или же в данном случае речь шла об особенно затор­моженном и запущенном ребенке. Ближайшее рассмотрение выявило наличие необычайно тяжелого для этого раннего воз­раста невроза навязчивости при весьма развитом интеллекте и очень острой логике. Маленькая девочка была уже знакома с двумя детьми, с которыми я провела анализ; в первый раз она явилась ко мне на прием вместе со своей подругой, которая была немного старше ее. Я не говорила с ней ни о чем особен­ном и дала ей лишь возможность несколько ознакомиться с чужой для нее обстановкой. Вскоре, когда она явилась ко мне одна, я предприняла первое наступление. Я сказала ей, что она, конечно, знает, почему ко мне приходили двое знакомых ей детей: один — потому что он никогда не мог сказать правду и хотел отучиться от этой привычки, другая — потому что она слишком много плакала и сама была удручена этим обстоятель­ством. Не послали ли также и ее ко мне из таких соображений? На это она прямо ответила: <<Во мне сидит черт. Можно ли вы­нуть его?» В первый момент я была поражена этим неожидан­ным ответом, но затем я сказала, что это можно сделать, но это — отнюдь не легкая работа. И если я попытаюсь сделать это вме­сте с ней, то она должна будет исполнить много вещей, которые вовсе не будут ей приятны. Я имела в виду, что она должна бу­дет рассказать мне все. Она серьезно задумалась на одну мину­ту и затем возразила мне: «Если ты говоришь мне, что это един­ственный способ, с помощью которого это может быть сделано, и при том сделано скоро, то я согласна». Таким образом, она добровольно согласилась выполнять основное аналитическое правило. Ведь вначале мы и от взрослого не требуем большего.

346 Раздел VI. Техника детского психоанализа

Вместе с тем она полностью отдавала себе отчет и о продолжи­тельности лечения. По истечении трех недель родители девоч­ки оставались в нерешительности, оставить ли ее у меня для анализа или же лечить ее другим способом. Она же сама была очень обеспокоена, не хотела отказаться от возникшей у нее надежды на выздоровление и со все большей настойчивостью требовала, чтобы я освободила ее от черта в течение оставших­ся трех или четырех дней, после которых она должна была уехать. Я уверяла ее, что это невозможно, что это требует длительного совместного пребывания. Я не могла объяснить ей этого с по­мощью цифр, так как в силу своих многочисленных задержек она не обладала еще арифметическими знаниями, хотя находи­лась уже в школьном возрасте. В ответ на это она уселась на пол и указала мне рисунок ковра: «Нужно ли для этого столько дней, — сказала она, — сколько красных точек имеется здесь? Или же еще столько, сколько зеленых точек?» Я объяснила ей, какое большое количество сеансов необходимо для лечения с помощью небольших овалов на рисунке моего ковра. Она от­лично поняла это и, приняв вслед за этим решение лечиться, приложила все усилия к тому, чтобы убедить своих родителей в необходимости длительной совместной работы со мной.

Вы скажете, что в данном случае тяжесть невроза облегчи­ла аналитику его работу. Однако я считаю мнение это ошибоч­ным. Приведу вам в качестве примера другой случай, в котором подготовительный период протекал аналогичным же образом, хотя в данном случае о настоящем неврозе не могло быть и речи.

Около двух с половиной лет тому назад ко мне была приве­дена одиннадцатилетняя девочка, воспитание которой достав­ляло ее родителям величайшие трудности. Она происходила из зажиточного мелкобуржуазного дома; семейные отношения были весьма неблагоприятны: отец был вялым и слабовольным человеком, мать умерла много лет тому назад, взаимоотноше­ния с мачехой и младшим сводным братом носили враждебный характер в силу многих обстоятельств. Целый ряд краж, совер­шенных ребенком, бесконечная серия грубой лжи, скрытность и нсоткровснность в как более серьезных, так и в мелких во­просах побудили мать обратиться но совету домашнего врача к помощи анализа. В данном случае аналитический «уговор» был

Введение в детский анализ 347

столь же прост: «Родители не могут с тобой ничего сделать, — таково было основное положение нашего уговора, — только с одной их помощью ты никогда не выйдешь из состояния посто­янных сцен и конфликтов. Быть может, ты попытаешься сде­лать это с помощью постороннего человека?» Она сразу взяла меня в союзники против родителей подобно тому, как выше­описанная маленькая пациентка, страдавшая неврозом навяз­чивости, взяла меня в союзники против своего черта. В данном случае сознание болезни (невроза навязчивости) было очевид­но заменено сознанием конфликта. Однако общий для обоих случаев действенный фактор, степень болезни, который возник в данном случае из оснований внешнего характера, имел в пер­вом случае основания внутреннего характера. Мой образ дей­ствий в этом, втором, случае был позаимствован мною у Айх-горна, который пользуется им при воспитании беспризорных. детей. Воспитатель, по мнению Айхгорна, должен прежде все­го стать на сторону беспризорного и предположить, что этот последний прав в своей установке по отношению к окружаю­щим людям. Только таким образом ему удастся работать со своим воспитанником, вместо того чтобы работать против него. Я хотела бы здесь отметить только, что для такого рода работы позиция Айхгорна гораздо более выгодна, чем позиция анали­тика. Он уполномочен городом или государством принимать те или иные меры и имеет за собой авторитет должностного лица. Аналитик же, как это известно ребенку, получает полномочия и оплату от родителей; он всегда попадает в.ложное положение, когда действует против своих доверителей — даже если это в их интересах. И действительно, при всякого рода необходимых переговорах с родителями этого ребенка я всегда чувствовала, что у меня нечиста совесть по отношению к ним, и спустя не­сколько недель анализ в силу этих невыясненных отношений прекратился из-за внешнего повода, несмотря на самые бла­гоприятные внутренние условия.

Как бы то ни было, в обоих этих случаях легко можно было создать предварительные условия, необходимые для начала ана­лиза: сознание болезни, доверие и решение пройти анализ.

Перейдем теперь к рассмотрению другой крайности- слу­чаю, в котором нет ни одного из этих трех факторов.

348 Раздел VI. Техника детского психоанализа

Речь идет о десятилетнем мальчике с неясными симптома­ми многих страхов, нервозности, скрытности и детских первер-снвиых действий. В последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную. Конфликт с родителями не был открытым, сознательным; точно так же при поверхностном рас­смотрении нельзя было найти ничего, что свидетельствовало бы об осознании своего безотрадного в общем состояния или о желании изменить его. Его отношение ко мне было крайне от­рицательным и недоверчивым, все его стремление было на-, правлено на то, чтобы недонустпть открытия его сексуальных тайн. В данном случае я не могла прибегнуть к одному из тех двух приемов, которые оказались столь удачными в прежних случаях. Я не могла образовать союз с его сознательным <<Hs> против отщепившейся части его существа, так как он вовсе не замечал такого расщепления. Равным образом я не могла быть его союзницей в его борьбе с окружающим миром, с которым он (поскольку он осознавал это) был связан сильными чувства­ми. Путь, по которому я должна была пойти, был, очевидно, иным, более трудным и менее непосредственным. Речь шла о том, чтобы завоевать доверие, которого нельзя было добиться прямым путем, и навязать себя человеку, который уверен, что отлично сможет справиться и без меня.

Я пыталась добиться этого разными способами. В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспосаблива­ясь лишь к его капризам и подделываясь всеми прямыми и окольными путями под его настроения. Если он приходил на сеанс в веселом настроении — я тоже была веселой. Если он предпочитал во время сеанса сидеть под столом, то я вела себя так, как будто это было в порядке вещей: приподымала скатерть и беседовала с ним. Если он приходил с бечевкой в кармане и показывал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проде­лывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более поразительные фокусы. Если он гримасничал, то я гримасничала еще больше, а если он предлагал мне попробовать, кто из нас сильнее, то я старалась показать ему, что я несравненно более сильна. Я следовала за ним также и в беседах на различные темы: от приключений морских пиратов и географических сведений до коллекций

Введение в детский анализ 349

марок и любовных историй. При всех этих разговорах ни одна тема не казалась мне сомнительной или неподходящей для его возраста, и мои сообщения были построены таким образом, что они ни разу не вызвали в нем недоверия, будто за ними скрыта воспитательная цель. Я вела себя наподобие кинофильма или приключенческого романа, которые не преследуют никакой иной цели, кроме увлечения зрителя или читателя и которые приспосабливаются с этой целью к интересам и потребностям своей публики. И действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы представлять собой интерес для мальчика. То обстоятельство, что в течение этого подготови­тельного периода я узнала очень многое о его более поверхност­ных интересах и наклонностях, было непредвиденным, ко очень желательным побочным выигрышем. Спустя некоторое время я присоединила к этому другой фактор. Я незаметным образом оказалась полезной для него, писала ему во время сеанса его письма на пишущей машинке, охотно помогала ему записывать его «сны наяву» и вымышленные им истории, которыми он очень гордился, и даже изготовляла для него во время сеанса разные безделушки. Для одной маленькой девочки, которая проходила в это же время подготовительный период, я очень усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зверей. Таким образом, я раз­вила, коротко говоря, второе приятное качество: не только представляла собой интерес, но стала еще и полезной. Допол­нительным выигрышем второго периода оказалось то обстоя­тельство, что благодаря писанию писем и вымышленных исто­рий я мало-помалу была введена в круг его знакомств и фанта­стической деятельности.

Но затем ко всему этому присоединилось еще нечто несрав­ненно более важное. Я дала ему понять, что, подвергаясь ана­лизу, он получает огромные практические преимущества: так, например, наказуемые действия имеют совершенно иные, го­раздо более благоприятные последствия, если о них узнает сна­чала аналитик, а от него уже об этом узнают воспитатели. Та­ким образом, он привык прибегать к анализу как к защите от наказания и к моей помощи — для заглаживания необдуман­ных поступков. Он просил меня положить на прежнее место

350 Роздел VI. Техника детского психоанализа

украденные им деньги и приходил ко мне со всеми необходи­мыми, но неприятными признаниями, которые следовало сде­лать своим родителям. Он проверял мою пригодность в этом отношении бесчисленное множество раз, прежде чем он решил действительно в нее поверить. Но затем уже не оставалось сом­нений: я стала для него не только интересным и полезным человеком, но и очень сильной личностью, без помощи которой он уже не мог обойтись. С помощью этих трех качеств я стала ему необходима; можно было бы сказать, что он попал в состоя­ние полной зависимости перенесения. Этого момента я и жда­ла, чтобы весьма энергично потребовать от него — не в форме словесного приказания и не сразу — соответствующей компен­сации, а именно: выдачи всех его сокровенных тайн, столь не­обходимых для анализа; это заняло еще несколько ближайших недель, а лишь после этого можно было приступить к настоя­щему анализу.

Вы видите, что я в данном случае вовсе не стремилась вы­звать у ребенка осознание болезни, которое в дальнейшем при­шло само собой совсем иным путем. Здесь задача заключалась лишь в создании связи, которая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ.

Однако я боюсь, что после этого подробного описания у вас создалось такое впечатление, будто вся суть заключается имен­но в этой связи. Я постараюсь рассеять это впечатление с по­мощью других примеров, занимающих среднее положение между приведенными здесь крайними случаями.

Мне было предложено подвергнуть анализу другого десяти­летнего мальчика, у которого в последнее время развился край­не неприятный и беспокойный для окружающих симптом: буй­ные припадки ярости и злости, наступавшие у него без види­мого внешнего повода. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще заторможенным и боязливым. В данном случае я легко завоевала его доверие, так как он знал меня рань­ше. Точно так же решение подвергнуться анализу вполне со­впадало с его собственными намерениями; так как его младшая сестра была уже моей пациелткои, и ревность к тем преимуще­ствам, которые она, очевидно, извлекала из своего положения

Введение в детский анализ 35 \