АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Беспомощность педагогического руководства

Читайте также:
  1. Анализ со стороны руководства
  2. В основном сбор фактического материала производится во время проведения педагогического эксперимента в школе, чаще всего на одной параллели классов.
  3. Вопрос Педагогические условия руководства художественно-речевой деятельности детей старшей группы.
  4. Выученная беспомощность.
  5. Глава III. Результаты педагогического исследования и их обсуждения
  6. Глава III. Результаты педагогического исследования и их обсуждения
  7. Доктор филологических наук, профессор Таганрогского государственного педагогического института, специалист по творчеству А.П. Чехова
  8. Дополнительные формы организации педагогического процесса
  9. Достоверность различий по показателям физической подготовленности в контрольной и экпериментальной группах на конец педагогического эксперимента.
  10. Единицы педагогического общения
  11. ЗАЯВЛЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО РУКОВОДСТВА

Нет другого такого этапа в жизни, когда бы растущий ребенок так нуждался в помощи и руководстве, как в этот промежуточ­ный период с его почти захлестывающими внешними и внут­ренними страстями.

И в то же время нет другого такого момента, когда бы ро­дители и учителя оказывались в той же степени бессильными помочь подростку. Методы воспитания, которые были доста­точно эффективными по отношению к ребенку младшего воз­раста, геряют к этому времени свою действенность. Подростка


О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 333

, мало трогают похвала и критика, награды или наказания. Он больше не зависит от взрослых в удовлетворении своих жиз­ненных потребностей, его мнение о себе не зависит более ни от учителей, ни от родителей. Его самооценка, понимание или неприятие со стороны сверстников более важны для него, чем одобрение или недовольство, выказываемые взрослыми.

Как известно, родительская власть над ребенком основана на детской эмоциональной привязанности к ним и варьирует в зависимости от нее. В отрочестве ребенок начинает терять эту ориентацию. Но, с другой стороны, он еще не создал новые свя­зи, которые будут характеризовать в дальнейшем и гармонизи­ровать юношеский период: привязанность к героям и лидерам по собственному выбору, близким по духу друзьям, привержен­ность абстрактным идеалам и т. д. В отрочестве ребенок может быть слабовольным, испытывать колебания в своих предпоч­тениях. Он одинок и сосредоточен на себе. И именно это обед­нение связей делает подростка менее доступным для помощи и влияний извне.

Неприятие родителей как следствие возвращения подавленных Эдиповых фантазий

Возвращение в подростковом возрасте вытесненных ранее слож­ных инстинктов детской сексуальности приносит с собой фан­тазии преЭдипова и Эдипова периода, направленные на отца и мать — первые объекты любви младенца. Фантазии содержат оральный, анальный и фаллический элементы, агрессивные желания, память об удовлетворении, разочарованиях, фрустра-цин, соперничестве, желания, связанные с персонами родите­лей. Эта смесь эмоциональных, инстинктивных импульсов и аффектов заполняла сознание маленького ребенка, который реагировал на нее с тревогой и виной и проецировал эти им­пульсы и аффекты на окружение, подавлял их, обращал их в противоположные — короче, делал все, что было в его силах, для отрицания их существования в его собственном сознании.

И естественно, подросток не может невозмутимо воспри­нимать возрождение подавленных фантазий. Их содержание


334 Раздел V. Детская психопатология

наполняет его теми же, что и в раннем детстве, и даже больши­ми ужасом и тревогой, так как его это с возросшей нетерпимо­стью относится к инфантильным стремлениям в этот переход­ный период. Подросток не способен предотвратить подъем этих устрашающих ранних желаний. Все, что он может сделать, — это предупредить их связывание с фигурами родителей, которые были их объектами в прошлом. Характерно, что яркие снови­дения этого периода часто содержат интимные сексуальные сцены с участием родителей, едва завуалированные или изме­ненные сном. По контрасту с этим в реальной жизни ребенка доминирует противоположная тенденция: он избегает родите­лей, уходит из их компании, не доверяет их мнению, нивели­рует их достижения и интересы, восстает против их власти, чувствует отвращение к их внешнему виду и особенностям те­лосложения — короче, всем своим поведением он демонстри­рует страстное желание вырваться из эмоциональной зависи­мости, которая проявляет себя в виде инфантильных фантазий. Эти страхи рассеиваются значительно позже, когда молодому человеку удастся перенести свои уже вполне зрелые гениталь-ные стремления на объекты вне семьи. Отношения в семье вос­становятся, и родителям, возможно, даже удастся частично вер­нуть былые нрава и снова стать значимыми фигурами в жизни юноши. Но на стадии отрочества ребенок не может предпола­гать или предчувствовать этот возможный ход событий.

Родители заблуждаются, когда полагают себя естественны­ми помощниками и советчиками растущего ребенка. Их фигу­ры находятся в эпицентре детского конфликта, символизируя саму опасность, от которой детское эго пытается защитить себя. Любой, даже вполне обоснованный подход со стороны родите­лей однозначно вызывает у ребенка инстинктивное ощущение увеличения опасности и, следовательно, беспокойство и нега­тивную реакцию ребенка. Любой посторонний человек имеет больше шансов оказать помощь, если только не произойдет быстрый перенос аффекта на его персону и отношения с ним не станут такими же внушающими опасность, как и отношения с родителями.

Детское поведение но отношению к родителям есть не что иное, как реакция на глубокую и страстную привязанность к ним,


О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 335

что, впрочем, служит им слабым утешением, не избавляет от чувства беспомощности и не восстанавливает мир в потрево­женной семье.

Другие мотивы для отдаления от родителей, семейный роман

Открытое противостояние родителям и враждебные реакции на их попытку сблизиться — не единственные факторы, влия­ющие на детско-родительские отношения в этот период. Хотя они могут доминировать во внешних проявлениях, одновре­менно протекают другие, более утонченные процессы. На про­тяжении всего латентного периода рост критической функ­ции детского интеллекта сопровождается попытками по-но­вому, более реалистически оценить родителей, основываясь не на детской эмоциональной привязанности к ним, а опира­ясь на более объективное сравнение их персон с другими взрос­лыми.

Увиденные в новом свете родители так отличаются от обра­зов, созревавших в детском воображении в ранние годы, что сознанием ребенка постепенно овладевает некое подобие сна наяву, сна о существовании двух пар родителей: одна богата, благородна, всесильна и напоминает фигуры короля и короле­вы из волшебной сказки (это родители прошлого), а вторая — скромна, ординарна, подчинена всем обыденным затруднени­ям, депривациям и ограничениям (родители глазами ребенка сейчас). Детская фантазия утверждает, что ребенок на самом деле благородного происхождения, оставленный высокород­ными родителями по каким-то веским причинам и отданный на попечение простым людям. Позднее он будет освобожден и вос­становлен в правах и привилегиях.

Этот так называемый семейный роман зарождается вскоре после прохождения или крушения Эдипова комплекса и отра­жает прогрессивный процесс «перерастания родителей». Одна­ко ребенок испытывает противоположное стремление к без­опасным отношениям раннего детства, когда родители пред­ставлялись ему всесильными, всеведущими, совершенными существами и были мерилом всех вещей.


336 Раздел V. Детская психопатология

Семейный роман предвещает более сложное явление, со­пряженное с безжалостным крахом иллюзий относительно ро­дителей, и это разочарование весьма характерно для подрост­кового периода. Подросток не только видит социальное поло­жение и профессиональные достижения своего отца в реальном свете, что уменьшает ранее преувеличенную фигуру до обыч­ных человеческих размеров. Он также мстит отцу за свое разо­чарование и потерю иллюзий, вызванные трансформацией, и его избыточно критическое отношение, презрительные болез­ненные замечания, да и вся манера поведения, несут на себе 'отпечаток глубины этого разочарования.

Перерастание инфантильной зависимости от родителей и их переоценки неотделимо от нормального развития эго и суперэго и в этом смысле является чисто прогрессивным эта­пом. Однако процесс носит болезненный характер, углубляя горечь разочарования внесением некоторых вполне реалисти­ческих элементов в фантазийную критичность и обвинения, выдвигаемые ребенком против своих родителей (что, впро­чем, является всего лишь «побочным эффектом» ситуации). Легко понять, почему родители, дважды обесцененные, те­перь уже практически не обладают или не имеют вообще ни­какой власти, которую можно было бы употребить на благо ребенка.

Дополнительные причины проблем в детско-родительских отношениях: фантазия о смене ролей

В настоящее время существует множество родительских пар, готовых разумно подойти к решению этих неизбежных и бо­лезненных проблем. Они готовы пойти навстречу ребенку, при­спосабливая свое собственное поведение к потребностям рас­тущей личности. С самых ранних лет они избегают поддерживать детскую веру в свое всесилие и совершенство, они свободно признают свои слабости и просчеты и приветствуют любые признаки независимости и опоры на свои силы у растущего ребенка. Не дожидаясь, когда ребенок сам потребует этого, они ослабляют свою власть, создавая отношения равноправия с ним, и относятся с пониманием к проявлению характера и нуж­дам молодого человека.


О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 337

К сожалению, подобная толерантность родителей малоэф­фективна в деле уменьшения трудностей подросткового перио­да, хотя она и может свести на нет некоторые их проявления. Становится очевидным, что требования подростка постепенно становятся чрезмерными даже для самых терпимых родителей. Стремление ребенка к будущей независимости, вполне реали­стичное на первый взгляд, одновременно призвано скрывать фантастические мотивы, которые поднимаются из прошлого и представляют собой подавленные, бессознательные тенденции.

Наше аналитическое исследование взрослых и детей откры­ло нам, что желание «быть большим» возникает в ранние годы и проистекает из либидозного отношения к родителям и иден­тификации себя с матерью и отцом. В своей фантазийной ак­тивности ребенок занимает места то одного, то другого, узур­пирует их права и играет их роли.

Непосредственное наблюдение детей двух-трехлетнего воз­раста выявляет дополнительные детали этой фантазии замеще­ния или отождествления себя с родителями. В процессе взаи­моотношений с матерью в раннем детстве, которые предше­ствуют возникновению Эдипова комплекса, дети часто играют в следующую игру: они меняются ролями с матерью (ребенок в роли матери, мать в роли ребенка). Затем они переносят на мать все те виды активности, которым они пассивно подчиня­ются в реальной жизни: умывание, кормление, раздевание, укла­дывание в постель и прочее. В подобной игре с отцом малыш снимает с него те предметы, которые символизируют его силу и власть, такие, как шляпа, часы, трость. Ребенок присваива­ет эти вещи себе и оставляет отцу роль ребенка, символичес­ки ослабленную и обедненную. Высказывания н действия ре-бешса в этой стадии развития показывают, что быть «боль­шим» для него означает поменяться местами со взрослыми. Согласно рассуждениям ребенка, он будет вынужден оставать­ся маленьким до тех пор, пока родители большие. Когда он вырастет, родители должны стать маленькими п, по сути дела, его детькл.

ГТ sirs еденные ниже примеры иллюстрируют сказанное (они получены прямым наблюдением за детьми в Хэмпстедском приюте).


338 Раздел V. Детская психопатология

Мальчик трех лет говорит своей няне: «Когда я вырасту боль­шой, я запихну тебя в коляску».

Мальчик трех с половиной лет говорил своей любимой няне, когда та желала ему спокойной ночи: «Когда я буду твоей ня­ней, я буду долго сидеть с тобой по вечерам... Я буду таким большим, что моя голова будет касаться потолка, а ты будешь маленькой... Когда я буду большим, я всегда буду разрешать тебе мыться в большой ванне».

Другой мальчик того же возраста сказал: «Ты помнишь, ког­да ты был маленьким, а я был большим? Ты был хорошим маль­чиком и никогда не разливал свое молоко».

Мальчик четырех лет в ярости кричит своей няне: «Ты бу­дешь становиться меньше до тех пор, пока не будешь чуть-чуть выше пола!?>

Детские желания такого рода реактивируются в подростко­вом возрасте и добавляют особенную агрессивность во взаимо­отношения, что для родителей всегда невыносимо и лишено каких-либо оснований. Захваченный этими инфантильными устремлениями, растущий ребенок требует от родителей нечто большего, чем простое равноправие. Собственные прирост в силе, возмужание, интеллектуальное развитие для подростка означают закат и угасание родителей. Чем взрослее он чувству­ет себя, тем больше отец и мать кажутся похожими на детей, чем больше он узнает, чем больше он гордится своими знания­ми, тем глупее родители в его глазах. Мальчишеская муже­ственность выступает для него синонимом отцовской импотен­ции, а его собственные социальные успехи видятся ему как поражения отца.

Согласно образам, которые управляют отношениями меж­ду ребенком и взрослым в этот период, только один из них мо­жет быть болыпим,"всемогущим и умным: или родитель, или ребенок. На основании этой фантазии растущий ребенок ожи­дает, что его родители откажутся от своего статуса взрослых, сильных и рассудительных, так что он сможет вместо них ис­пользовать эти атрибуты. И тогда вполне понятно, что даже самые гибкие и не склонные к проявлению своей власти роди­тели испытывают серьезные трудности в попытке пойти на­встречу ребенку.


О некоторых проблемах в отношении подростков с родителями 339

Заключение

Родители и учителя будут подходить к конфликтам подрост­кового возраста иначе, когда они проникнут в сущность его бессознательных детерминант. Ребенок непроизволен в паде­нии своих моральных качеств, в низкой школьной успеваемо­сти и трудностях адаптации к жизни в семье и в окружении. Он страдает от реактивации своих подавленных инстинктивных импульсов в гораздо большей степени, чем окружение. Если он в чем-то и нуждается в этот полный конфликтов период, так это в помощи и понимании его внутреннего мира и, конечно уж, никак не в одергивании, ограничениях и наказаниях, которые только увеличивают его изолированность и горечь. По причи­нам, приведенным выше, такая помощь должна исходить от специально подготовленных педагогов, а не от родителей, чьи фигуры являются ядром конфликта.


342 Раздел VI. Техника детского психоанализа

жие в детский анализ1

Трудно сказать что-нибудь об анализе в детском возрасте, если предварительно не уяснить себе вопроса о том, в каких случа­ях вообще имеются показания к анализу у ребенка и в каких — лучше отказаться от него. Как известно, Мелания Кляйн (Бер­лин) подробно занималась этим вопросом. Она придерживает­ся того взгляда, что с помощью анализа можно устранить или по крайнем мере оказать благотворное влияние на нарушение психического развития ребенка. При этом анализ может ока­заться весьма полезным и для развития нормального ребенка, а с течением времени станет необходимым дополнением воспи­тания. Однако большинство венских психоаналитиков защи­щают другую точку зрения: анапиз ребенка уместен лишь в слу­чае действительного инфантильного невроза.

Боюсь, что на протяжении моего курса я немногим смогу содействовать выяснению этого вопроса. Я смогу сообщить вам только, в каких случаях решение предпринять анализ оказыва­лось правильным и когда проведение его терпело неудачу. По­нятно, что успехи побуждали нас к проведению новых анали­зов, а неудачи отпугивали от такого намерения. Таким образом, мы приходим к выводу, что в тех случая, когда речь идет о ре­бенке, анализ нуждается в некоторых модификациях и измене­ниях или же может применяться лишь при соблюдении опре­деленных предосторожностей. Тогда же, когда нет технической возможности для соблюдения этих предосторожностей, следу­ет, может быть, даже отказаться от проведения анализа. Па про­тяжения этого курса из многочисленных примеров вы узнаете, на чем основаны указанные выше сомнения. А пока я умыш­ленно оставляю в стороне всякую попытку ответить на эти во­просы.

Начиная с прошлого года я неоднократно получала предло­жения изложить на техническом семинаре Ферейна течение детского случая и обсудить технику детского анализа. До сих

' Периая лекция, прочитанная в Венском университете и включенная s работу «Г3ведс!1[!с и технику детского психоанализа» (1927). Текст дан по изданию:

Фреи^ Л., ФреЁ/) 3. Детская сексуальность и психоанализ детских неорозов. СПб.,!597.С. 175-1?»:!.


Введение в детский анализ 343

пор я отклоняла эти предложения, боясь, что все, что можно сказать на эту тему, будет казаться чрезвычайно банальным и само собою понятным. Специальная техника детского анализа, поскольку она вообще является специальной, вытекает из од­ного очень простого положения: в подавляющем большинстве случаев взрослый — зрелое и независимое существо, а ребе­нок — незрелое и несамостоятельное. Само собою разумеется, что при столь отличном объекте метод также не может оста­ваться тем же самым. То, что в одном случае было необходи­мым и безобидным действием, становится в другом случае скорее сомнительным мероприятием. Однако эти изменения вытека­ют из существующей ситуации и вряд ли нуждаются в особом теоретическом обосновании.

На протяжении последних двух с половиной лет я имела возможность подвергнуть длительному анализу около десяти детских случаев. Постараюсь представить сделанные мною при этом наблюдения в том виде, в каком они, вероятно, бросились бы в глаза каждому из вас.

Начнем с установки ребенка к началу аналитической работы. Рассмотрим аналогичную ситуацию у взрослого пациента. Человек чувствует себя больным вследствие каких-либо труд­ностей в своем собственном Я, в своей работе, в наслаждении жизнью. Из каких-либо соображений он доверяет терапевти­ческой силе анализа или решается обратиться к определенно­му аналитику, видя в этом путь к исцелению. Конечно, дело не всегда обстоит так просто. Не всегда одни только внутренние трудности являются поводом к анализу, часто таким поводом является лишь столкновение с внешним миром, которое по­рождается этими трудностями. В действительности решение на анализ не всегда принимается самостоятельно: нередко боль­шую роль играют настойчивые просьбы родственников или близких людей, становясь иногда потом неблагоприятным фак­тором для работы. Желательная и идеальная для лечения си­туация заключается в том, что пациент по собственному жела­нию заключает с аналитиком союз против некоторой части сво­ей душевной жизни.

Этого, разумеется, нельзя встретить у ребенка. Решение па анализ никогда не исходит от маленького пациента, оно всегда


344 Роздел VI. Техника детского психоанализа

исходит от его родителей или от окружающих его лиц. Ребенка не спрашивают о его согласии. Даже если ему и поставили бы такой вопрос, он не смог бы вынести своего суждения. Анали­тик является чужим для него, а анализ — чем-то неизвестным. Но самое трудное заключается в том, что лишь окружающие ребенка люди страдают от симптомов болезни или его дурного поведения, а для самого ребенка и болезнь во многих случаях вовсе не является болезнью. Он часто не чувствует даже ника­кого нарушения. Таким образом, в ситуации с ребенком отсут­ствует все то, '1то кажется необходимым в ситуации со взрос­лым: сознание болезни, добровольное решение и воля к выздо­ровлению.

Не каждый аналитик, работающий с детьми, учитывает это как серьезное препятствие в работе. Из работ Мелани Клейн, например, вы узнали, как она справляется с этими условиями и какую технику она выработала в данном случае. В проти­воположность этому мне кажется целесообразной попытка создать в случае работы с ребенком ту же ситуацию, которая оказалась столь благоприятной для взрослого человека, т. е. вы­звать в нем каким-либо путем недостающую готовность и со­гласие на лечение.

В качестве темы моей первой лекции я беру шесть различ­ных случаев в возрасте между шестью и одиннадцатью годами. Я хочу показать вам, как мне удалось сделать маленьких паци­ентов «доступными для анализа» подобно взрослым людям, т. е. создать у них сознание болезни, вызвать доверие к анализу и аналитику и превратить стимул к лечению из внешнего во внут­ренним. Разрешение этой задачи требует от детского анализа подготовительного периода, которого мы не встречаем при ана­лизе взрослого человека. Я подчеркиваю, что все, что мы пред­принимаем в этом периоде, не имеет еще ничего общего с дей­ствительной аналитической работой, т. е. здесь нет еще речи о переводе в сознание бессознательных процессов или об анали­тическом воздействии на пациента. Речь идет просто о перево­де определенного нежелательного состояния в другое желатель­ное состояние с помощью всех средств, которыми располагает взрослый человек в отношении к ребенку. Этот подготовитель­ный период — собственно говоря, «дрессировка» для анализа —


Введение в детский онализ 345

будет тем продолжительнее, чем больше отличается первона­чальное состояние ребенка от вышеописанного состояния иде­ального взрослого пациента.

Однако, с другой стороны, не следует думать, что эта работа слишком трудна. Я вспоминаю об одном случае с маленькой шестилетней девочкой, которая в течение трех недель находи­лась в прошлом году под моим наблюдением. Я должна была установить, является ли трудновоспитуемая, малоподвижная и тяжелая психика ребенка результатом неблагоприятного пред­расположения и неудовлетворительного интеллектуального развития, или же в данном случае речь шла об особенно затор­моженном и запущенном ребенке. Ближайшее рассмотрение выявило наличие необычайно тяжелого для этого раннего воз­раста невроза навязчивости при весьма развитом интеллекте и очень острой логике. Маленькая девочка была уже знакома с двумя детьми, с которыми я провела анализ; в первый раз она явилась ко мне на прием вместе со своей подругой, которая была немного старше ее. Я не говорила с ней ни о чем особен­ном и дала ей лишь возможность несколько ознакомиться с чужой для нее обстановкой. Вскоре, когда она явилась ко мне одна, я предприняла первое наступление. Я сказала ей, что она, конечно, знает, почему ко мне приходили двое знакомых ей детей: один — потому что он никогда не мог сказать правду и хотел отучиться от этой привычки, другая — потому что она слишком много плакала и сама была удручена этим обстоятель­ством. Не послали ли также и ее ко мне из таких соображений? На это она прямо ответила: <<Во мне сидит черт. Можно ли вы­нуть его?» В первый момент я была поражена этим неожидан­ным ответом, но затем я сказала, что это можно сделать, но это — отнюдь не легкая работа. И если я попытаюсь сделать это вме­сте с ней, то она должна будет исполнить много вещей, которые вовсе не будут ей приятны. Я имела в виду, что она должна бу­дет рассказать мне все. Она серьезно задумалась на одну мину­ту и затем возразила мне: «Если ты говоришь мне, что это един­ственный способ, с помощью которого это может быть сделано, и при том сделано скоро, то я согласна». Таким образом, она добровольно согласилась выполнять основное аналитическое правило. Ведь вначале мы и от взрослого не требуем большего.


346 Раздел VI. Техника детского психоанализа

Вместе с тем она полностью отдавала себе отчет и о продолжи­тельности лечения. По истечении трех недель родители девоч­ки оставались в нерешительности, оставить ли ее у меня для анализа или же лечить ее другим способом. Она же сама была очень обеспокоена, не хотела отказаться от возникшей у нее надежды на выздоровление и со все большей настойчивостью требовала, чтобы я освободила ее от черта в течение оставших­ся трех или четырех дней, после которых она должна была уехать. Я уверяла ее, что это невозможно, что это требует длительного совместного пребывания. Я не могла объяснить ей этого с по­мощью цифр, так как в силу своих многочисленных задержек она не обладала еще арифметическими знаниями, хотя находи­лась уже в школьном возрасте. В ответ на это она уселась на пол и указала мне рисунок ковра: «Нужно ли для этого столько дней, — сказала она, — сколько красных точек имеется здесь? Или же еще столько, сколько зеленых точек?» Я объяснила ей, какое большое количество сеансов необходимо для лечения с помощью небольших овалов на рисунке моего ковра. Она от­лично поняла это и, приняв вслед за этим решение лечиться, приложила все усилия к тому, чтобы убедить своих родителей в необходимости длительной совместной работы со мной.

Вы скажете, что в данном случае тяжесть невроза облегчи­ла аналитику его работу. Однако я считаю мнение это ошибоч­ным. Приведу вам в качестве примера другой случай, в котором подготовительный период протекал аналогичным же образом, хотя в данном случае о настоящем неврозе не могло быть и речи.

Около двух с половиной лет тому назад ко мне была приве­дена одиннадцатилетняя девочка, воспитание которой достав­ляло ее родителям величайшие трудности. Она происходила из зажиточного мелкобуржуазного дома; семейные отношения были весьма неблагоприятны: отец был вялым и слабовольным человеком, мать умерла много лет тому назад, взаимоотноше­ния с мачехой и младшим сводным братом носили враждебный характер в силу многих обстоятельств. Целый ряд краж, совер­шенных ребенком, бесконечная серия грубой лжи, скрытность и нсоткровснность в как более серьезных, так и в мелких во­просах побудили мать обратиться но совету домашнего врача к помощи анализа. В данном случае аналитический «уговор» был


Введение в детский анализ 347

столь же прост: «Родители не могут с тобой ничего сделать, — таково было основное положение нашего уговора, — только с одной их помощью ты никогда не выйдешь из состояния посто­янных сцен и конфликтов. Быть может, ты попытаешься сде­лать это с помощью постороннего человека?» Она сразу взяла меня в союзники против родителей подобно тому, как выше­описанная маленькая пациентка, страдавшая неврозом навяз­чивости, взяла меня в союзники против своего черта. В данном случае сознание болезни (невроза навязчивости) было очевид­но заменено сознанием конфликта. Однако общий для обоих случаев действенный фактор, степень болезни, который возник в данном случае из оснований внешнего характера, имел в пер­вом случае основания внутреннего характера. Мой образ дей­ствий в этом, втором, случае был позаимствован мною у Айх-горна, который пользуется им при воспитании беспризорных. детей. Воспитатель, по мнению Айхгорна, должен прежде все­го стать на сторону беспризорного и предположить, что этот последний прав в своей установке по отношению к окружаю­щим людям. Только таким образом ему удастся работать со своим воспитанником, вместо того чтобы работать против него. Я хотела бы здесь отметить только, что для такого рода работы позиция Айхгорна гораздо более выгодна, чем позиция анали­тика. Он уполномочен городом или государством принимать те или иные меры и имеет за собой авторитет должностного лица. Аналитик же, как это известно ребенку, получает полномочия и оплату от родителей; он всегда попадает в.ложное положение, когда действует против своих доверителей — даже если это в их интересах. И действительно, при всякого рода необходимых переговорах с родителями этого ребенка я всегда чувствовала, что у меня нечиста совесть по отношению к ним, и спустя не­сколько недель анализ в силу этих невыясненных отношений прекратился из-за внешнего повода, несмотря на самые бла­гоприятные внутренние условия.

Как бы то ни было, в обоих этих случаях легко можно было создать предварительные условия, необходимые для начала ана­лиза: сознание болезни, доверие и решение пройти анализ.

Перейдем теперь к рассмотрению другой крайности- слу­чаю, в котором нет ни одного из этих трех факторов.


348 Раздел VI. Техника детского психоанализа

Речь идет о десятилетнем мальчике с неясными симптома­ми многих страхов, нервозности, скрытности и детских первер-снвиых действий. В последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную. Конфликт с родителями не был открытым, сознательным; точно так же при поверхностном рас­смотрении нельзя было найти ничего, что свидетельствовало бы об осознании своего безотрадного в общем состояния или о желании изменить его. Его отношение ко мне было крайне от­рицательным и недоверчивым, все его стремление было на-, правлено на то, чтобы недонустпть открытия его сексуальных тайн. В данном случае я не могла прибегнуть к одному из тех двух приемов, которые оказались столь удачными в прежних случаях. Я не могла образовать союз с его сознательным <<Hs> против отщепившейся части его существа, так как он вовсе не замечал такого расщепления. Равным образом я не могла быть его союзницей в его борьбе с окружающим миром, с которым он (поскольку он осознавал это) был связан сильными чувства­ми. Путь, по которому я должна была пойти, был, очевидно, иным, более трудным и менее непосредственным. Речь шла о том, чтобы завоевать доверие, которого нельзя было добиться прямым путем, и навязать себя человеку, который уверен, что отлично сможет справиться и без меня.

Я пыталась добиться этого разными способами. В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспосаблива­ясь лишь к его капризам и подделываясь всеми прямыми и окольными путями под его настроения. Если он приходил на сеанс в веселом настроении — я тоже была веселой. Если он предпочитал во время сеанса сидеть под столом, то я вела себя так, как будто это было в порядке вещей: приподымала скатерть и беседовала с ним. Если он приходил с бечевкой в кармане и показывал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проде­лывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более поразительные фокусы. Если он гримасничал, то я гримасничала еще больше, а если он предлагал мне попробовать, кто из нас сильнее, то я старалась показать ему, что я несравненно более сильна. Я следовала за ним также и в беседах на различные темы: от приключений морских пиратов и географических сведений до коллекций


Введение в детский анализ 349

марок и любовных историй. При всех этих разговорах ни одна тема не казалась мне сомнительной или неподходящей для его возраста, и мои сообщения были построены таким образом, что они ни разу не вызвали в нем недоверия, будто за ними скрыта воспитательная цель. Я вела себя наподобие кинофильма или приключенческого романа, которые не преследуют никакой иной цели, кроме увлечения зрителя или читателя и которые приспосабливаются с этой целью к интересам и потребностям своей публики. И действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы представлять собой интерес для мальчика. То обстоятельство, что в течение этого подготови­тельного периода я узнала очень многое о его более поверхност­ных интересах и наклонностях, было непредвиденным, ко очень желательным побочным выигрышем. Спустя некоторое время я присоединила к этому другой фактор. Я незаметным образом оказалась полезной для него, писала ему во время сеанса его письма на пишущей машинке, охотно помогала ему записывать его «сны наяву» и вымышленные им истории, которыми он очень гордился, и даже изготовляла для него во время сеанса разные безделушки. Для одной маленькой девочки, которая проходила в это же время подготовительный период, я очень усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зверей. Таким образом, я раз­вила, коротко говоря, второе приятное качество: не только представляла собой интерес, но стала еще и полезной. Допол­нительным выигрышем второго периода оказалось то обстоя­тельство, что благодаря писанию писем и вымышленных исто­рий я мало-помалу была введена в круг его знакомств и фанта­стической деятельности.

Но затем ко всему этому присоединилось еще нечто несрав­ненно более важное. Я дала ему понять, что, подвергаясь ана­лизу, он получает огромные практические преимущества: так, например, наказуемые действия имеют совершенно иные, го­раздо более благоприятные последствия, если о них узнает сна­чала аналитик, а от него уже об этом узнают воспитатели. Та­ким образом, он привык прибегать к анализу как к защите от наказания и к моей помощи — для заглаживания необдуман­ных поступков. Он просил меня положить на прежнее место


350 Роздел VI. Техника детского психоанализа

украденные им деньги и приходил ко мне со всеми необходи­мыми, но неприятными признаниями, которые следовало сде­лать своим родителям. Он проверял мою пригодность в этом отношении бесчисленное множество раз, прежде чем он решил действительно в нее поверить. Но затем уже не оставалось сом­нений: я стала для него не только интересным и полезным человеком, но и очень сильной личностью, без помощи которой он уже не мог обойтись. С помощью этих трех качеств я стала ему необходима; можно было бы сказать, что он попал в состоя­ние полной зависимости перенесения. Этого момента я и жда­ла, чтобы весьма энергично потребовать от него — не в форме словесного приказания и не сразу — соответствующей компен­сации, а именно: выдачи всех его сокровенных тайн, столь не­обходимых для анализа; это заняло еще несколько ближайших недель, а лишь после этого можно было приступить к настоя­щему анализу.

Вы видите, что я в данном случае вовсе не стремилась вы­звать у ребенка осознание болезни, которое в дальнейшем при­шло само собой совсем иным путем. Здесь задача заключалась лишь в создании связи, которая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ.

Однако я боюсь, что после этого подробного описания у вас создалось такое впечатление, будто вся суть заключается имен­но в этой связи. Я постараюсь рассеять это впечатление с по­мощью других примеров, занимающих среднее положение между приведенными здесь крайними случаями.

Мне было предложено подвергнуть анализу другого десяти­летнего мальчика, у которого в последнее время развился край­не неприятный и беспокойный для окружающих симптом: буй­ные припадки ярости и злости, наступавшие у него без види­мого внешнего повода. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще заторможенным и боязливым. В данном случае я легко завоевала его доверие, так как он знал меня рань­ше. Точно так же решение подвергнуться анализу вполне со­впадало с его собственными намерениями; так как его младшая сестра была уже моей пациелткои, и ревность к тем преимуще­ствам, которые она, очевидно, извлекала из своего положения


Введение в детский анализ 35 \

в семье, стимулировала и его желания. Несмотря на это, я не могла найти настоящей исходной точки для анализа. Объяс­нить это было нетрудно. Хотя он частично сознавал свои стра­хи как болезненное состояние и хотел избавиться от них и от своих задержек, однако с его главным симптомом, с припадка­ми ярости, дело обстояло как раз наоборот. Он несомненно гор­дился ими, рассматривал их как нечто отличающее его от дру­гих, хотя бы даже в неблагоприятном для него смысле, и ему были приятны заботы родителей, вызванные его состоянием. Таким образом, он свыкся с этим симптомом и, вероятно, вел бы в то время борьбу за сохранение его, если бы была сделана попытка уничтожить его с помощью анализа. Я воспользова­лась тут несколько скрытным и не совсем честным приемом. Я решила поссорить его с этой частью его существа. Я застав­ляла его описывать мне свои припадки каждый раз, когда они имели место, и притворялась крайне озабоченной и огорчен­ной. Я осведомлялась, насколько он вообще мог владеть собой в таком состоянии, и сравнивала его неистовство с поведением.душевнобольного, которому вряд ли могла уже понадобиться моя помощь. Это озадачило и испугало его, так как в его често­любивые черты отнюдь не входила возможность прослыть ду­шевнобольным. Он стал стараться сдерживать свои порывы, сопротивляться им. Он не способствовал их проявлению, как раньше, но чувствовал, что действительно не способен по/давить их, и стал, таким образом, испытывать повышенное чувство болезни и неудовольствия. Наконец, после нескольких тщет­ных попыток такого рода, симптом превратился, как я этого хотела, из ценного достояния в беспокоящее инородное тело, для преодоления которого он обратился ко мне за помощью.

Вас поразит, что я в этом случае вызвала состояние, суще­ствовавшее с самого начала у маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивости: расщепление в собственном «Я» ре­бенка. Точно так же и в другом случае с семилетней невротич-ной капризной девочкой мне пришлось прибегнуть к такому же приему после длительного подготовительного периода, анало­гичного вышеописанному случаю. Я отделила от ее «Я» все дурное в ней, персош^ицировала его, дала ему собственное имя, противопоставила его ей и добилась наконец того, что она


352 Раздел VI. Техника детского психоанализа

стала мне жаловаться на созданное таким образом новое лицо и поняла, насколько она страдала от него. Рука об руку с создав­шимся таким образом сознанием болезни идет открытость ре­бенка для анализа.

Но здесь мы не должны забывать о другом препятствии. Я имела возможность подвергнуть длительному анализу очень одаренного и способного ребенка: ту описанную выше восьми­летнюю девочку, которая отличалась чрезмерной чувствитель­ностью н которая так много плакала. Она искренне стремилась;стать другой, она имела все данные и все возможности, чтобы использовать проводимый мною анализ. Но работа над ней тор­мозилась всегда на определенном пункте, и я уже хотела удо­вольствоваться теми небольшими результатами, которых мне удалось добиться: исчезновением самых мучительных симпто­мов. Тогда обнаружилось, что нежная привязанность к няне, относившейся отрицательно к предпринятому анализу, и была той именно преградой, на которую наталкивались наши стара­ния, как только они действительно начинали проникать вглубь. Хотя она питала доверие к тому, что выяснялось при анализе и что я говорила ей, но только до известного предела, до которо­го она разрешала себе это и за которым начиналась ее предан­ность няне. Все, что выходило за этот предел, наталкивалось на упорное и непреодолимое сопротивление. Она воспроизводи­ла таким образом старый конфликт, который имел место при любовном выборе между жившими отдельно друг от друга ро­дителями и сыграл большую роль в ее развитии в раннем дет­ском возрасте. Но и это открытие мало помогло делу, так как теперешняя ее привязанность к воспитательнице была весьма реальна и обоснованна. Я начала упорную и настойчивую борь­бу с этой няней за расположение ребенка. В этой борьбе обе стороны пользовались всеми доступными им средствами; я ста­ралась пробудить в ней критику, пыталась поколебать ее сле­пую привязанность и стремилась использовать каждый малень­кий конфликт, какие ежедневно бывают в детской, так, чтобы он расположил ребенка в мою пользу. Я заметила свою побе­ду, когда маленькая девочка, рассказывая мне однажды об од­ном таком волновавшем ее домашнем инциденте, закончила свой рассказ вопросом: «Думаешь ли ты, что она права?» Вот


Введение в детский анализ 353

когда анализ проник в более глубокие слои ее психики и дал наилучший результат из всех приведенных здесь случаев.

В данном случае было нетрудно решить вопрос: допустим ли такой образ действий, как борьба за расположение ребенка? Влияние воспитательницы, о которой идет речь, было небла­гоприятным не только для анализа, но и для общего развития ребенка. Но представьте себе, в какое затруднительное положе­ние вы попадаете, когда вашим противником является не чу­жой человек, а родители ребенка. Р1ли когда вы стоите перед вопросом: целесообразно ли для успеха аналитической работы лишать ребенка влияния, благоприятного и желательного в других отношениях. Мы еще вернемся к этому пункту при рас­смотрении вопроса о практическом проведении детского ана­лиза и об отношении его к окружающей ребенка среде.

Я заканчиваю эту главу двумя небольшими сообщениями, из которых вы увидите, насколько ребенок может постичь смысл аналитической работы и терапевтической задачи.

Лучший пример — неоднократно упоминавшаяся здесь ма­ленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости. Она рас­сказывала мне однажды о необыкновенно благополучном исхо­де ее борьбы со своим чертом и неожиданно потребовала при­знания с моей стороны. «Анна Фрейд, — сказала она, — разве я не сильнее моего черта? Разве я не могу сама с ним справить­ся? Ты, собственно, не нужна мне для этой цели». Я полностью согласилась с ней. Разумеется, она гораздо сильнее его и может обойтись без моей помощи. «Но ты мне все-таки нужна, — ска­зала она, подумав немного. — Ты должна помочь мне, чтобы я не была так несчастна, если я должна быть сильнее его». Я ду­маю, что и от взрослого невротика нельзя ожидать лучшего понимания той перемены, на которую он надеется в результа­те аналитического лечения.

Теперь еще второй случай. Мой десятилетний пациент, ко­торого я так подробно описала, находясь в более позднем перио­де своего анализа, вступил однажды в приемной в разговор со взрослым пациентом моего отца. Тот рассказал ему, что его собака растерзала курицу, и он, хозяин собаки, должен был за нее заплатить. «Собаку следовало бы послать к Фрейду, — сказал мой маленький пациент, — ей нужен анализ». Взрослый ничего

12 А. Фрейд


354 Раздел VI. Техника детского психоанализа

не ответил, но впоследствии выразил свое крайнее неодобре­ние. Какое странное впечатление сложилось у этого мальчика об анализе! Ведь собака не больна. Собаке захотелось растер­зать курицу, и она сделала это. Я отлично поняла, что мальчик хотел сказать этим. Он, должно быть, подумал: «Бедная соба­ка! Она так хотела бы быть хорошей, но в ней есть что-то, за­ставляющее ее поступать так жестоко с курицами».

Вы видите, что у маленького запущенного невротика вмес­то сознания болезни легко возникает сознание испорченности, которое становится, таким образом, мотивом для проведения анализа.


Приемы детского анализа 355

Приемы детского анализа1

Я представляю себе, что мои последние выводы произвели весь­ма странное впечатление на практических аналитиков. Весь арсенал изложенных мною приемов противоречит в слишком многих пунктах правилам психоаналитической техники, кото­рыми мы до сих пор руководствовались.

Рассмотрим еще раз мои приемы. Я обещаю маленькой де­вочке, что она выздоровеет: при этом я исхожу из тех сообра­жений, что нельзя требовать у ребенка, чтобы он пошел по неизвестной ему дороге с незнакомым ему лицом к цели, в кото­рой он не уверен. Я исполняю его очевидное желание зави­симости от авторитета и уверенности в успехе. Я открыто предлагаю себя в союзники и вместе с ребенком критикую его родителей. В другом случае я веду тайную борьбу против до­машней обстановки, в которой живет ребенок, и всеми сред­ствами домогаюсь его любви. Я преувеличиваю опасность сим­птома и пугаю пациента для достижения своей цели. И нако­нец, я вкрадываюсь в доверие к детям и навязываю себя им, хотя они уверены, что отлично могут справиться и без меня.

Куда же исчезает предписанная аналитику строгая сдержан­ность, осторожность при обещании пациенту возможности вы­здоровления или даже одного лишь улучшения, его абсолютная выдержанность во всех личных делах, полная откровенность в оценке болезни и неограниченная свобода, которая представ­ляется пациенту, в любой момент прекратить по своему жела­нию совместную работу? Хотя мы поддерживаем представле­ние о таковой свободе и у маленьких пациентов, но это остает­ся в большей или в меньшей степени фикцией: приблизительно так же обстоит дело и в школе. Если бы принять всерьез выте­кающую отсюда свободу действий, то, по всей вероятности, на другой день все классы пустовали бы. Я защищаюсь от возник­шего, быть может, у вас предположения, что я поступила такпм образом вследствие незнания или нарочитого пренебрежения

' Вторая лекция, прочитанная в Венском университете и включенная в работу «Введение в технику детского психоанализа» (1927). Текст дан по изданию:

Фрейд А., Фрейд 3. Детская сексуальность и психоанализ детских негпо.адв. СПб., 1997. С. 184-193.


356 Раздел VI. Техника детского психоанализа

npauiL'idMn психоаналитической техники. Я полагаю, что я раз­вила лишь в большей степени основные элементы тех приемов, которым') пользуетесь вы все в отношении своих пациентов, не подчеркивая этого. Может быть, я в своей первой лекции не­сколько преувеличила разницу между первоначальной ситуа­цией ребенка и взрослого. Вы знаете, как скептически мы от­носимся л первые дни к решению пациента лечиться и к тому доверию, которое он питает к нам. Мы опасаемся, что можем потерять его еще до начала анализа, и приобретаем прочную почву для наших действии только тогда, когда мы вполне уве­рены в перенесении пациента. В первые дни с помощью ряда приемов, мало чем отличающихся от длительных и необыч­ных приемов, применяемых мною у детей, мы действуем на него почти незаметно, так, чтобы не было никаких особых уси­лий с нашей стороны.

Возьмем, например, депрессивного, меланхоличного паци­ента. В действительности аналитическая терапия и техника не предназначены для таких случаев. Но там, где такое лечение предпринимается, необходим подготовительный период, в те­чение которого мы будим в пациенте интерес и мужество, не­обходимое для аналитической работы, ободряя его и вникая в его личные потребности. Приведем еще один пример. Как нам известно, правила психоаналитической техники предостерега­ют нас от того, чтобы приступать слишком рано к толкованию сновидении и знакомить таким образом пациента с его внут­ренними процессами, которые еще непонятны ему и которые могут вызвать у него только протест. Однако если мы имеем дело с умным, образованным, скептически настроенным боль­ным, страдающим неврозом навязчивости, то нам даже бывает приятно преподнести ему сразу же в начале лечения особенно красивое и убедительное толкование сновидения. Этим мы его заинтересовываем, удовлетворяем его высокие интеллектуаль­ные запросы и, в сущности, делаем то же самое, что и работаю­щий с детьми аналитик, демонстрирующий маленькому маль­чику, что он умеет показывать с помощью бечевки лучшие фо­кусы, нежели сам ребенок. Точно так же существует аналогия в том, что, имея дело с капризным и запущенным ребенком, мы становимся на его сторону и выражаем готовность помочь ему


Приемы детского онализа 357

в борьбе с окружающим миром. Мы показываем также и взрос­лому невротику, что хотим помочь ему и поддержать его, и при всех семейных конфликтах мы всегда принимаем его сторону. Следовательно, и в данном случае мы становимся интересны­ми и полезными для него людьми. Вопрос о влиянии сильной личности и авторитета тоже играет здесь важную роль. Наблю­дение показывает, что в первоначальных стадиях анализа опыт­ному и пользующемуся всеобщим уважением аналитику гораз­до легче удержать своих пациентов и обеспечить себя от их «бегства», чем молодому начинающему аналитику. Первому далеко не всегда приходится испытывать на себе во время пер­вых сеансов стольких проявлений «отрицательного перенесе­ния», проявлений ненависти и недоверия, как последнему. Мы объясняем себе это различие неопытностью молодого аналити­ка, недостатком такта в обращении с пациентом, его поспеш­ностью или слишком большой осторожностью в толкованиях. Однако я полагаю, что в данном случае следовало бы принять во внимание чисто внешний момент, связанный с авторитетом. Пациент спрашивает себя не без основания: что это за человек, который вдруг претендует на то, чтобы стать таким огромным авторитетом? Дает ли ему право на это его положение во вне­шнем мире или отношение к нему других здоровых людей? Мы не должны трактовать это обязательно как оживление старых побуждений ненависти; в данном случае мы имеем дело скорее с проявлением здорового, критического ума, дающего знать о себе перед тем, как пациент попадает в ситуацию аналити­ческого перенесения. При такой оценке положения вещей ана­литик, пользующийся известностью и уважением, имеет те же преимущества, что и работающий с детьми аналитик, ко­торый с самого начала является более сильным и более взрос­лым, чем его маленький пациент, и который становится силь­ной личностью, стоящей вне всякого сомнения, когда ребенок чувствует, что его родители ставят авторитет аналитика выше своего.

Следовательно, основные элементы такого подготовитель­ного периода лечения, о которых я говорила выше, имеют мес­то и при'анализе взрослых пациентов. Но мне кажется, что я неправильно сформулировала свою мысль. Было бы правиль-


358 Раздел VI. Техника детского психоанализа

нее сказать: в технике анализа взрослых людей мы находим еще остатки тех мероприятий, которые оказались необходимыми в (утешении ребенка. Пределы, в каких мы ими пользуемся, определяются тем, насколько взрослый пациент, которого мы видим перед собой, остался еще незрелым и несамостоятель­ным существом и насколько он, следовательно, приближается в этом отношении к ребенку.

До спх пор речь шла только о подготовительной стадии ле­чения и о создании аналитической ситуации.

Допустим теперь, что аналитику действительно удалось с помощью ребенка привести его к сознанию своей болезни и, ру­ководствуясь своим собственным решением, стремится теперь изменить свое состояние. Таким образом, мы стоим перед вто­рым вопросом, перслрассморпрелием техприемов, которыми мы располагаем для собственно аналитической работы с ребенком.

В технике анализа взрослых пациентов мы имеем четыре таких вспомогательных приема. Мы пользуемся, во-первых, всем тем, что может нам дать сознательное воспоминание па­циента, для составления возможно более подробной истории болезни. Мы пользуемся толкованием сновидений. Мы перера­батываем и толкуем свободные ассоциации, которые дает нам анализируемый. И, пользуясь наконец толкованием его реакций перенесения, мы пытаемся проникнуть в те его прежние пере­живания, которые иным путем не могут быть переведены в со­знание. Вы должны будете в дальнейшем терпеливо подверг­нуть систематическому рассмотрению эти приемы и проверить, могут ли они быть применены и использованы при детском анализе.

Уже при составлении истории болезни на основании созна­тельных воспоминаний пациента мы наталкиваемся на первое отличие: имея дело со взрослым пациентом, мы стараемся не использовать сведений, взятых у членов его семьи, а полага­емся исключительно на те сведения, которые он сам может нам дать. Мы обосновываем это добровольное ограничение тем, что сведения, полученные от членов семьи больного, в боль­шинстве случаев бывают ненадежными, неполными, и окраска их обусловливается личной установкой того или иного члена се­мьи в отношении больного. Ребенок же может рассказать нам


Приемы детского онализо 359

лишь немногое о своей болезни. Его воспоминания ограничены коротким периодом времени, пока на помощь ему не приходит анализ. Он так занят настоящими переживаниями, что воспо­минания о прошедшем бледнеют в сравнении с ними. Кроме того, он сам не знает, когда начались его отклонения и когда сущность его личности начала отличаться от личности других детей. Ребенок мало склонен еще сравнивать себя с другими детьми, у него еще слишком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей, недостаточности. Таким об­разом, аналитик, работающий с детьми, фактически собирает анатлнестическив сведения у родителей пациента. При этом он учитывает всевозможные неточности и искажения, обуслов­ленные личными мотивами.

Зато в области толкования сновидений те же приемы, какие применяются при анализе взрослых, остаются в силе для дет­ского анализа. Во время анализа частота сновидений у ребенка такая же, как и у взрослого. Ясность или непонятность снови­дений зависит как в одном, так и в другом случае от силы со­противления, тем не менее детские сновидения гораздо легче толковать, хотя они в период анализа не всегда бывают так про­сты, как приведенные в «Толковании сновидений»' примеры. Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, ко­торые соответствуют более сложной-невротической организа­ции маленьких пациентов. Нет ничего легче, как сделать понят­ным для ребенка толкование сновидения. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: «Само сновидение ничего не может сделать; каждую свою часть оно откуда-нибудь, да взяло». Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски. Его занимает отыскивание отдельных элементов сновидения наподобие игры в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуациях реальной жизни встречаются отдельные зрительные и звуковые образы сновидения. Может быть, это происходит оттого, что ребенок стоит ближе к снови­дениям, чем взрослый человек. Может быть, он, отыскивая смысл в сновидении, потому не удивляется, что раньше никог­да не слышал научного мнения о бессмысленности сновидений.

' Проф. 3. Фрейд. Толкование сновидений. М.: Современные проблемы, 1913.


360 Раздел VI. Техника детского психоанализа

Во всяком случае, он гордится удачным толкованием сновиде­ния. Кроме того, я часто видела, что даже неразвитые дети, ока­завшиеся весьма неподходящими для анализа во всех других пунктах, справлялись с толкованием сновидений. Два таких анализа я долгое время вела почти исключительно с помощью сновидений.

Но даже в том случае, когда маленький сновидец не дает нам свободных ассоциаций, часто бывает возможно осуществить толкование сновидения. Нам гораздо легче изучить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить его переживания: круг лиц, с которыми он приходит в соприкосновение, значительно меньше, чем у взрослого человека. Мы обычно позволяем себе использовать для толкования наше собственное значение ситуа­ции взамен отсутствующих свободных ассоциаций. Нижесле­дующие два примера детских сновидений, не представляя со­бой ничего нового, явятся для вас наглядной иллюстрацией вы­шеописанных соотношений.

На пятом месяце анализа десятилетней девочки я подхожу наконец к вопросу об ее онанизме, в котором она сознается с чувством глубокой виновности. При онанизме она испытыва­ет ощущение сильного жара, и ее отрицательное отношение к действиям, связанным с гениталиями, распространяется также и на эти ощущения. Она начинает бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опасаясь взрыва, она не может видеть без стра­ха пламени в газовой печи, расположенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Однажды вечером в отсутствие матери няня хочет растопить печь в ванной комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажет­ся, что она могла бы справиться с этой работой. В следующую ночь ей снится та же самая ситуация с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошибку, и печь взрывается. В на­казание за это няня держит ее над огнем, так, что она должна сгореть. Она просыпается, испытывает сильный страх, будит тотчас же свою мать, рассказывает ей свое сновидение и закан­чивает свой рассказ предположением (основанным на своих ана­литических познаниях), что это было, вероятно, сновидение,


Приемы детского анализа 361

связанное с мыслями о наказании. Других свободных ассоциа­ций она не дает. Однако в данном случае мне было легко допол­нить их. Работа у печки заменяет, очевидно, действия, связан­ные с ее собственным телом. Наличие таких же действий она предполагает и у брата. «Ошибка» в сновидении является вы­ражением ее собственной критики; взрыв изображает, вероят­но, характер ее организма. Няня, предостерегающая ее от она­низма, имеет, таким образом, основание для того, чтобы нака-. зать ее.

Два месяца спустя она видела второе сновидение, связанное с огнем, следующего содержания: «На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цвета. Я знаю, что дом сейчас загорится, и испытываю страх. Затем кто-то приходр1т и забирает кирпичи». Когда она проснулась, ее рука лежала на гениталиях. На этот раз она дает свободные ассоциации в свя­зи с одним элементом сновидения, с кирпичами: ей сказали, что если положить себе кирпичи на голову, то не будешь расти. Исходя из этого можно без труда дать толкование этого сно­видения. «Не расти» — это наказание, которого она боится за свой онанизм. Значение огня мы знаем из прежнего сновиде­ния как символ ее сексуального возбуждения. Таким образом, она занимается онанизмом во сне. Воспоминание предостере­гает ее обо всех запретах, касающихся онанизма, и она испыты­вает страх. Неизвестным лицом, убравшим кирпичи, являюсь, вероятно, я с моим успокаивающим влиянием.

Не все сновидения, имеющие место во время детского ана­лиза, могут быть легко истолкованы. Но, в общем, права была эта маленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости, ко­торая обычно начинала свой рассказ следующими словами:

«Сегодня я видела странное сновидение. Но мы с тобой скоро узнаем, что все это значит».

Наряду с толкованием сновидений большую роль в детском анализе играют также <<сны наяву». Многие из детей, в работе с которыми я приобрела свой опыт, были страстными мечта-. телями. Рассказы об их фантазиях были для меня наилучшим вспомогательным средством при анализе. Обычно бывает очень легко побудить детей, доверие которых уже завоевано в дру­гих областях, к рассказам о своих дневных фантазиях. Они


362 Раздел VI. Техника детского психоанализа

рассказывают их легче. Очевидно, они стыдятся их меньше, чем взрослые люди, которые называют свои мечты «ребяческими». В то время как взрослый человек обычно подвергает свои «сны наяву» анализу поздно и неохотно, — именно вследствие чув­ства стыда и отрицательного к ним отношения — появление их у ребенка часто оказывает большие услуги во время трудных первоначальных стадий анализа. Следующие примеры явятся для вас иллюстрацией трех типов таких фантазий.

Простейшим типом является сон наяву как реакция на днев­ное переживание. Так, например, вышеупомянутая маленькая мечтательница в период, когда борьба с ее братьями и сестра­ми за первенство играла важнейшую роль в ее анализе, реаги­рует на мнимое пренебрежительное отношение к ней в семье следующим сном наяву: «Я вообще не хотела бы родиться, я хо­тела бы умереть. Иногда я представляю себе, что я умираю и потом опять появляюсь на свет в виде животного или куклы. Если я появляюсь на свет в виде куклы, то я знаю, кому я хоте­ла бы принадлежать: маленькой девочке, у которой раньше слу­жила моя няня; она была особенно милая и хорошая. Я хотела бы быть ее куклой, и пусть бы она обращалась со мной, как во­обще обращаются с куклами; я бы не обижалась на нее. Я была бы прелестным, маленьким бэби, меня можно было бы умывать и делать со мной все что угодно. Девочка любила бы меня боль­ше всех. Даже если она получила на Рождество новую куклу, я все-таки продолжала бы оставаться ее любимицей. Она ни­когда не любила бы другую куклу больше, чем свою бэби». Излишне прибавлять здесь, что ее брат и сестра, на которых больше всего была направлена ее ревность, были младше нее. Ни одно ее сообщение, ни одна свободная ассоциация не мог­ли бы яснее иллюстрировать се теперешнюю ситуацию, чем эта маленькая фантазия.

Шестилетняя девочка, больная неврозом навязчивости, живет в начальный период своего анализа в знакомой семье. У нее наступает один из обычных припадков ярости, который резко осуждается другими детьми. Ее маленькая подруга отка­зывается даже спать с ней в одной комнате, что очень обижало мою пациентку. I-Io при анализе она рассказывает мне, что няня подарила ей игрушечного зайчика за то, что она была умницей,


Приемы детского анализа 363

и уверяет меня вместе с тем, что другие дети охотно спят с ней в одной комнате. Потом она рассказывает мне сон наяву, кото­рый она неожиданно увидела во время отдыха. Она будто бы не знала, что она его создает. «Однажды жил маленький заяц, с которым его родные обращались плохо. Они хотели послать его к резнику, чтобы тот зарезал его. Зайчик узнал об этом-У него был совсем старенький автомобиль, на котором все-таки можно было ехать. Он достал его ночью, сел в него и уехал. Он приехал к красивому дому, в котором жила девочка (здесь она называет свое имя). Она услышала его плач, сошла вниз и впу­стила его, и он остался у нее жить». В этом сне наяву отчетливо сквозит, таким образом, чувство, что она лишняя и нежеланная, которое она хотела скрыть при анализе от меня и даже от себя. Она сама дважды фигурирует в этом сновидении: с одной сто­роны, в образе нелюбимого маленького зайчика, а с другой сто роны, в виде девочки, которая отнеслась к зайчику так, как она хотела бы, чтобы обращались и с ней.

Вторым, более сложным типом, является сон наяву с про­должением.

С детьми, создающими такие сны наяву, «continued stories»-, часто бывает легко уже в самый первоначальный период ана­лиза войти в настолько тесный контакт, что они ежедневно рас­сказывают продолжение своего с-на наяву, исходя из которого можно судить о теперешнем внутреннем состоянии ребенка.

В качестве третьего примера я привожу анализ девятилет­него мальчика. Хотя в его снах наяву фигурируют разные люди и разные ситуации, однако, они воспроизводят один и тот же тип переживаний во всевозможных вариациях. Он качал свой анализ рассказом о многочисленных накопившихся у него фан­тазиях. Во многих из них главными действующими лицами были герой и король. Король угрожает герою пытками и убий­ством, герой избегает этого всевозможными способами. Все технические достижения, особенно воздушный флот, играют большую роль при преследовании героя. Большое значение имеет также режущая машина, выпускающая при движении серповидные ножи в обе стороны. Фантазия кончается тем, что герой побеждает и делает королю все то, что тот хотел сделать герою.


364 Раздел VI. Техника детского психоанализа

В дру1 'ом сне наяву он изображает учительницу, которая бьет и наказывает детей. В итоге все дети окружают ее, побеж­дают и бьют ее до тех пор, пока она не умирает.

В третьем сне наяву фигурирует машина, которая наносит удары. В конце концов в нее вместо пленника, для которого она предназначена, попадает сам мучитель.

У мальчика был целый запас таких фантазий с бесконечны­ми вариациями. Совершенно не зная ребенка, мы догадываем­ся, что в основе всех этих фантазий лежит защита и месть за угрозу кастрации или, иными словами, во сне наяву кастрация производится над теми, кто первоначально угрожал ему. Вы должны согласиться, что при таком начале анализа можно со­здать себе целый ряд представлений, существенных для даль­нейшего течения анализа.

Другим техническим вспомогательным средством, которым я пользовалась в некоторых из моих анализов, наряду со снови­дениями и снами наяву было рисование. В трех приведенных мною случаях рисование заменило мне на некоторое время почти все другие вспомогательные приемы. Так, например, та девочка, которой снился огонь, в период, когда она была заня­та своим кастрационным комплексом, беспрерывно рисовала страшные человекоподобные чудовища с чрезмерно длштым подбородком, длинным носом, бесконечно длинными волоса­ми и страшными зубами. Имя этого, часто встречающегося в ее рисунках чудовища было «кусак». Его занятием было, очевид­но, откусыванне члена, который был изображен на его теле столь различным образом. Содержанием целого ряда других рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровож­дая ими свои рассказы или же молча, были разнообразные су­щества, дети, птицы, змеи, куклы — все с бесконечно вытяну­тыми в длину руками, ногами, клювами и хвостами. На другом рисунке, относящемся к тому же периоду, она с быстротой мол­нии изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика (для того, чтобы иметь член), куклу (чтобы стать самой любимой), собачку (которая была для нее представителем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из фантазии, в которой она одна сопровождает в виде мальчика своего отца в кругосветном пу­тешествии. Над всеми этими фигурами находился еще рисунок


Приемы детского анализа 365

из сказки, которую она частью слышала, частью выдумала сама:


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.03 сек.)