Глава 11 - Всем смертям назло

Уму непостижимо — я артист цирка!

Свершилось!

Меня приняли в цирковой кружок одного из каунасских клубов. В нем много детских секций — танцевальная, хоровая, театральная. Зато в нашей занимаются и взрослые — цирковых кружков в городе немного. И мы все слегка помешаны на цирке.

Моя настольная книга теперь — “Цирк на клубной сцене”. Не торопясь, воплощаю в жизнь задуманное: делаю номер “воздушный гимнаст”. Смастерил несложную аппаратуру. Привыкаю работать на высоте. Сначала на небольшой — два-три метра. По мере доводки трюков забираюсь выше и выше.

Как же я волновался, когда впервые предстояло показаться на публике, до желудочных спазмов, честное слово.

Не забыть первые аплодисменты. До того засмущался, что чуть про комплимент не забыл.

Но недолго длилось мое счастье.

Шел концерт в каунасском Дворце спорта, посвященный какому-то празднику. Работал номер на тринадцатиметровой высоте. Ничто не предвещало беды, я чувствовал приятный артистический кураж и уверенность, что сделаю все, как надо. И никто не мог предположить, что вдруг лопнет штамберт — это такая стальная перекладина, на которой крепится аппаратура и страховка.

Даже не успел сообразить, что случилось. Последнее, что помню,— противный металлический щелчок, и, как был пристегнут к аппарату, так вместе с ним и полетел вниз.

Я и раньше ломал себе руки и ноги. Но то, что произошло со мной в тот день, означало лишь одно — смерть. Как умудрился выжить, мне сказать трудно. Спасибо моим друзьям-артистам и врачам. Обошлось без особой паники, и машина скорой помощи быстренько доставила меня в городскую клиническую больницу.

Компрессионный перелом позвоночника в поясничном отделе и черепно-мозговая травма — таков был диагноз врачей.

Почти неделю провел без сознания в реанимации. Когда пришел в себя, все равно будто еще не родился. Взгляд фиксировал окружающую среду, однако мозг был не в состоянии расшифровать поступающую информацию. Я не осознавал, что творится со мной и вокруг меня. Я жил и одновременно находился в коме.

Вот такие невеселые дела.

Затем — больничная палата нейрохирургического отделения больницы. Это сейчас в палатах для простого народа по две койки, три, ну максимум четыре-пять. А тогда было много больше. Не стану уточнять сколько, стыдно.

Окончательно понял, что собой представляет мое тело, месяца через три-четыре.

Полная нечувствительность ниже пояса поначалу убила во мне все эмоции. Я не верил, что такое с моим телом вообще возможно.

Вот они, мои ноги, лежат, как вещи, мне не принадлежащие. Их можно колоть иголкой, резать ножом — я не чувствую боли. Медсестра, поправляя мои родные ноги, передвигает их, как бревнышки. А ведь это мои, мои ноги, которые мне так нужны!

Не уверен, что превозмог бы неподвижность, будь мне лет тридцать. Скорее всего не сумел бы психологически перешагнуть через закостеневшее в сознании, что возможно, а что невозможно.

Но лет мне, непоседе, было ровно вполовину меньше, по характеру я оставался детдомовцем, а нам судьба никогда и ничего не преподносила на блюдечке с голубой каемочкой — мол, бери, глотай. Нет, сначала возделай, пот пролей и лишь после получи свое.

И я начал, как говорили больные из нашей палаты, чудить. Поднимал все, до чего мог дотянуться, стул балансировал, отжимался до одури.

Отжиматься по всем правилам, это когда все тело вытянуто в струнку и только руки работают в локтевых суставах, я, конечно, не мог. У меня тела-то как такового не было. Перекатывался на живот и качал мышцы рук, груди и спины.

Попросил ребят из цирковой секции принести резиновый жгут и гантели. Из жгута получился отличный эспандер. Но плохо, что резина, срываясь с рук, громко хлопала, а гантели, ударяясь друг о дружку, ощутимо звякали. На непонятные звуки прибегали медсестры и постоянно увещевали: что ж я такой-сякой бессовестный. Вместо того чтобы спокойно лежать и набираться сил, вытворяю черт знает что, других больных беспокою.

Поиск по сайту: