Вересковая трубка

Подхватил заранее приготовленный велосипед, спустил с крыльца, бегом прокатил по дорожке. За воротами прыгнул в седло, приналёг на педали. Попробуйте-ка, последите!

Чтобы сбить с толку возможных соглядатаев, повернул не направо, в сторону Блаффа, а налево. Мчался на полной скорости, то и дело поглядывая в зеркальце. Но сзади, на освещённой набережной, не мелькнуло ни одной чёрной тени. Может быть, немудрящая хитрость и удалась. Как известно, простые уловки – они самые верные.

Уловка и в самом деле была из разряда детских. У окошка вместо вице-консула теперь сидел Маса – в фуражке, с сигарой в зубах. Если повезёт, подмену заметят нескоро.

Для верности, не сбавляя темпа, Эраст Петрович сделал большой круг по Сеттльменту и въехал в Блафф с другой стороны, через реку Оокагава.

Каучуковые шины с чудесным шелестом скользили по лужам, из-под колёс разлетались брызги, жизнерадостно посверкивая в свете фонарей. Фандорин чувствовал себя ястребом, летящим над ночными улицами. Он видит цель, она близка, и ничто не способно помешать этой стремительной атаке. Держись, акунин!

Сирота поджидал в условленном месте, на углу переулка.

– Я смотрел в бинокль, – доложил письмоводитель. – Свет погас тридцать пять минут назад – везде кроме одного окна на втором этаже. Слуги ушли в дом, что находится в глубине сада. Пятнадцать минут назад последнее окно тоже погасло. Тогда я спустился с холма.

– На террасу смотрели? Я говорил, он любит разглядывать з-звезды.

– Какие сегодня звезды? Дождь идёт.

Фандорину понравилось, как держится письмоводитель. Спокойно, деловито, безо всякой ажитации. Очень возможно, что истинное призвание Кандзи Сироты – не протирать локти о канцелярское сукно, а заниматься ремеслом, требующим хладнокровия и любви к риску.

Только бы не скис, когда дойдёт до настоящего дела.

– Ну, милости прошу к столу. Кушать подано, – весело сказал титулярный советник, жестом показывая на ворота.

– После вас, – ответил в тон Сирота. Он определённо держался молодцом.

Замок и петли были хорошо смазаны, во двор удалось проникнуть без скрипа.

Исключительно повезло с погодой: пасмурно, темно, все звуки приглушает шум дождя.

– План помните? – шепнул Фандорин, поднимаясь по ступеням. – Сейчас входим в дом. Вы ждёте внизу. Я поднимусь на…

– Я всё помню, – так же тихо ответил замечательный письмоводитель. – Не тратьте зря времени.

Дверь в доме не запиралась, что составляло особый предмет гордости хозяина и было сейчас очень кстати. Фандорин бесшумно взбежал по ковровым ступенькам на второй этаж. Спальня располагалась в конце коридора, рядом с выходом на террасу.

«А славно будет, если проснётся», подумалось вдруг Эрасту Петровичу, когда он левой рукой тянул дверную скобу (в правой был зажат револьвер). Тогда можно будет с полным основанием, а не из одной лишь недостойной мстительности стукнуть мерзавца рукояткой по лбу.

Подкравшись к кровати, Фандорин даже нарочно вздохнул, но Дон Цурумаки не пробудился. Он сладко почивал на мягкой перине. На голове вместо фески белел ночной колпак с бюргерской кисточкой. Шёлковое одеяло мирно поднималось и опускалось на широкой груди миллионщика. Сочные губы были приоткрыты.

Из-под ворота сорочки поблёскивала золотая цепь.

«Сейчас точно проснётся», подумал Эраст Петрович, примериваясь кусачками, и уж занёс руку с револьвером. Сердце выстукивало оглушительно-победительную барабанную дробь.

Щёлкнул перерезанный металл, цепочка скользнула по шее спящего. Он блаженно замычал и перевернулся на бок. В ладони у Фандорина лежала колючая золотая роза.

«Крепче всего спят не те, у кого чистая совесть, а те, у кого её отродясь не бывало», – философски сказал себе вице-консул.

Спустившись вниз, махнул Сироте рукой в сторону кабинета-библиотеки, где некогда застиг на месте преступления князя Онокодзи, упокой японский Бог его грешную душу.

Пошарил лучом фонарика по задвинутым шторам, по высоким шкафам с глухими дверцами, по книжным полкам. Вот она, та самая.

– Посветите-ка.

Передал фонарик письмоводителю. Минуты две ощупывал корешки книг, деревянные стойки. Наконец, когда нажал на увесистый том «Священного Писания» (третий слева на предпоследней полке), что-то щёлкнуло. Потянул стеллаж на себя, и тот открылся наподобие двери. За ним, в стене, поблёскивала стальная дверца.

– На скважину, на скважину, – нетерпеливо показал Эраст Петрович.

Шипастая розочка поёрзала-поёрзала и вошла в отверстие, как рука в перчатку. Прежде чем повернуть ключ, титулярный советник тщательно осмотрел стену, пол, плинтус на предмет электрических сигнализационных проводов – и точно, под обоями нашупалась толстая, твёрдая нитка. Второй раз попадать в один и тот же капкан было по меньшей мере неприлично. Опять пошли в ход кусачки. Чик – и сигнализация была разъединена.

– Сезам, откройся, – прошептал Эраст Петрович, чтобы подбодрить Сироту. Луч фонаря что-то начинал подрагивать – похоже, нервы канцеляриста уже не справлялись с напряжением.

– Что? – удивился японец. – Что вы сказали?

Кажется, арабских сказок он не читал.

Раздался тихий звон, дверца распахнулась – и Фандорин сначала зажмурился, а потом вполголоса выругался.

В железном ящике, ослепительно посверкивая в электрическом свете, лежали слитки золота. Их было много, они напоминали кирпичную кладку.

Разочарованию Эраста Петровича не было предела. Дон не солгал. Он действительно хранит в сейфе золото. Как глупо, как по-нуворишески! Неужто операция была затеяна впустую?

Ещё не веря в столь сокрушительный провал, он вынул один слиток, заглянул в щель, но в следующем ряду тоже поблёскивал жёлтый металл.

– На месте преступления, – раздался сзади громкий, насмешливый голос.

Титулярный советник резко обернулся. Увидел в дверном проёме плотный, приземистый силуэт, а в следующее мгновение люстра под потолком вспыхнула, и силуэт обрёл цвет, форму, фактуру.

Это был хозяин дома, всё в том же дурацком колпаке, в халате поверх ночной сорочки, но из-под халата виднелись брюки совсем не пижамного фасона.

– Господин дипломат любит золото? – улыбнулся Цурумаки, кивнув на слиток в руке Фандорина.

Лицо миллионщика вовсе не было сонным. И ещё одна примечательная деталь: на ногах у него были не домашние туфли, а ботинки, зашнурованные аккуратнейшим образом.

Ловушка, похолодев, понял Эраст Петрович. Лежал в кровати одетый и даже обутый. Ждал, знал!

Дон хлопнул в ладоши, и отовсюду – из-за штор, из дверей, даже из стенных шкафов повылезали люди, одинаково одетые в чёрные куртки и чёрные хлопковые штаны. Слуги! А Сирота говорил, что они все ушли!

Слуг было не меньше дюжины. Одного, жилистого, кривоногого, с по-обезьяньи длинными руками, Фандорину случалось видеть раньше – кажется, он служил кем-то вроде дворецкого или мажордома.

– Какой позор для Российской империи, – поцокал языком Цурумаки. – Вице-консул ворует золото из чужих сейфов. Камата, дзю-о торэ.

Фраза, сказанная по-японски, была обращена к длиннорукому. Дзю – это «оружие», торэ – значит «возьми», Камата – имя.

Титулярный советник вышел из оцепенения. Вскинул руку, направил «герсталь» в лоб хозяину.

Камата немедленно застыл на месте, остальные «чёрные куртки» тоже.

– Мне терять нечего, – предупредил Эраст Петрович. – Прикажите своим людям выйти. Немедленно, иначе…

Дон уже не улыбался, смотрел на титулярного советника с любопытством, будто пытался угадать – блефует или вправду может выстрелить?

– Выстрелю, можете не сомневаться, – уверил его Фандорин. – Лучше смерть, чем позор. А если уж все одно умирать, то с вами веселей. Вы такой интересный экземпляр. Сирота, встаньте слева, вы загораживаете господина Цурумаки.

Письмоводитель повиновался, но, видно, от волнения, встал не слева, а справа.

– Вам отлично известно, что я пришёл сюда не за золотом. – Дон шевельнулся, и Эраст Петрович предостерегающе щёлкнул предохранителем. – Стоять смирно! А этих всех – вон!

Но тут случилось непонятное. Даже невероятное.

Верный соратник титулярного советника, письмоводитель Сирота с гортанным криком повис на руке у Фандорина. Грянул выстрел, пуля отсекла длинную щепку от дубового паркета.

– Вы что?! – крикнул Эраст Петрович, пытаясь стряхнуть свихнувшегося японца, но к вице-консулу в два длинных прыжка уже подлетел Камата, завернул руку за спину, а следом кинулись остальные.

Секунду спустя обезоруженный и беспомощный Фандорин стоял, распластанный у стены: его держали за руки, за ноги, за шею.

Но Эраст Петрович не смотрел на чёрных слуг – только на предателя. Тот подобрал с пола револьвер, с поклоном передал Дону.

– Иуда! – прохрипел титулярный советник. – Трус! Подлец!

Сирота спросил хозяина о чем-то по-японски – кажется, попросил разрешения ответить. Цурумаки кивнул.

Тогда изменник повернул к Фандорину бледное, похожее на окоченевшую маску лицо. Но голос был твёрдый, без дрожи:

– Я не трус, не подлец и тем более не предатель Иуда. Совсем наоборот, я верен своей стране. Раньше я думал, что можно служить двум странам, не теряя чести. Но господин капитан Бухарцев открыл мне глаза. Теперь я знаю, как Россия относится к Японии и чего нам ждать от русских.

Фандорин не выдержал – отвёл глаза. Вспомнил, как Бухарцев разглагольствовал о «жёлтой опасности», и даже не считал нужным понизить голос, а ведь в коридоре стоял Сирота…

– Это политика, – перебил Эраст Петрович. – Она может меняться. Но предавать тех, кто тебе доверяет, нельзя! Вы – сотрудник российского консульства!

– Уже нет. Как вам известно, я подал прошение об отставке и даже написал, почему именно не желаю больше служить России.

И это тоже была правда!

– Неужто почётнее служить этому убийце? – кивнул Фандорин на Дона, используя последний свой аргумент.

– Господин Цурумаки – искренний человек. Он действует на благо моей Родины. И ещё он сильный человек. Если верховная власть и закон вредят интересам отчизны, он меняет власть и исправляет законы. Я решил, что буду помогать ему. Я не сидел ни на каком холме, я пошёл прямо к господину Цурумаки и рассказал ему о вашем плане. Вы могли причинить ущерб Японии, и я вас остановил.

Чем дальше говорил Сирота, тем уверенней становился его голос, тем ярче блестели глаза. Тишайший письмоводитель обвёл многоумного Фандорина вокруг пальца и, кажется, ещё смел этим гордиться. Эраста Петровича, разгромленного по всем статьям, включая даже и нравственную, охватило злое желание хоть чем-то испортить триумф поборника «искренности».

– Я думал, что вы любите Софью Диогеновну. А вы и её предали. Больше вам её не увидеть.

Сказал – и тут же раскаялся. Это, пожалуй, было недостойно.

Но Сирота не смутился.

– Совсем напротив. Сегодня я сделал Соне предложение, и оно принято. Я предупредил, что, если она за меня выйдет, ей придётся стать японкой. Она ответила: «С тобой хоть папуаской». – Лицо новоприобретённого врага Российской империи расплылось в счастливой улыбке. – Мне горько, что мы с вами так расстаёмся. Я глубоко уважаю вас. Но ничего плохого с вами не случится, господин Цурумаки обещал мне это. В сейф нарочно положили золото вместо документов, представляющих государственную тайну. Благодаря этому, вам не будет предъявлено обвинение в шпионаже. А подавать в суд за попытку грабежа господин Цурумаки на вас не станет. Вы останетесь живы, не попадёте в тюрьму. Вас просто вышлют из Японии. Здесь вас оставлять нельзя, вы слишком активный человек, и к тому же озлоблены из-за ваших погибших друзей.

Он обернулся к Дону и поклонился в знак того, что разговор на русском окончен.

Цурумаки прибавил по-английски:

– Сирота-сан – настоящий японец. Человек чести, который знает, что долг перед Родиной превыше всего. Идите, друг мой. Вам незачем тут находиться, когда придёт полиция.

Низко поклонившись своему новому господину и слегка кивнув Фандорину, Сирота вышел.

Титулярного советника держали все так же крепко, и означать это могло только одно.

– Полиция, конечно, явится слишком п-поздно, – сказал Эраст Петрович хозяину. – Вор погибнет при попытке убежать или оказать сопротивление. Для того вы и услали прекраснодушного Сироту. Я такой активный человек, что меня не просто нельзя оставить в Японии. Меня нельзя оставить в живых, верно?

Улыбка, с которой Цурумаки выслушал эти слова, была полна весёлого удивления, словно миллионер не ожидал услышать от пленника столь тонкое и остроумное замечание.

Повертев в руке «герсталь», Дон спросил:

– Самовзводящийся? И без курка?

– Без. Просто жмите на спусковой крючок, и вылетят подряд все семь пуль. То есть шесть, один заряд уже потрачен, – ответил Фандорин, внутренне гордясь собственным хладнокровием.

Цурумаки взвесил револьверчик на руке, и титулярный советник приготовился: сейчас будет очень больно, потом боль станет тупее, потом совсем пройдёт…

Но «герсталь» полетел на пол. Эраст Петрович удивился лишь в первое мгновение. Потом он заметил, что карман халата у Дона оттопыривается. Ну разумеется: было бы странно, если бы грабителя застрелили из его же собственного револьвера.

Словно в подтверждение догадки рука хозяина опустилась в тот самый карман. Дело явно шло к развязке.

Вдруг Камата, не сводивший глаз с титулярного советника, встрепенулся, повернул свою костистую, в грубых морщинах физиономию к двери.

Откуда-то извне доносились крики, грохот.

Прибыла полиция? Но отчего шум?

В комнату вбежал ещё один чернокурточник. Поклонился господину и Камате, что-то залопотал.

– Цурэтэ кои^[37], – приказал Цурумаки, не вынимая руки из кармана.

Слуга выбежал, и полминуты спустя в библиотеку ввели под руки растерзанного Масу.

Увидев Фандорина, тот закричал что-то отчаянным голосом.

Можно было понять лишь одно слово: «О-Юми-сан».

– Что он говорит? Что он говорит? – дёрнулся в руках своих стражников вице-консул.

Судя по лицу хозяина, известие ошеломило его. Он что-то спросил у Масы, получил ответ и вдруг сделался очень сосредоточен. На повторные вопросы Фандорина не обращал внимания, лишь яростно тёр чёрную бороду. Маса же всё пытался поклониться Эрасту Петровичу (что было непросто исполнить с завёрнутыми за спину руками) и повторял:

– Моосивакэаримасэн! Моосивакэаримасэн!

– Да что он всё бормочет? – в бессильной ярости вскричал титулярный советник. – Что это значит?

– Это значит: «Мне нет прощения!» – вдруг взглянул на него Цурумаки. – Ваш слуга рассказывает очень интересные вещи. Говорит, что сидел у окна и курил сигару. Что ему стало душно, и он приоткрыл створку. Что раздался свист, его что-то кольнуло в шею, и больше он ничего не помнит. Очнулся на полу. Из шеи у него торчал какой-то шип. Бросился в соседнюю комнату и увидел, что О-Юми-сан исчезла. Кровать была пуста.

Эраст Петрович застонал, хозяин же спросил Масу ещё о чем-то. Получив ответ, дёрнул подбородком, и фандоринского вассала немедленно выпустили. Он полез за пазуху и достал оттуда что-то вроде деревянной иголки.

– Что это? – спросил Фандорин. Дон мрачно разглядывал шип.

– Фукибари. Эту дрянь смазывают ядом или каким-нибудь другим зельем – например, временно парализующим или усыпляющим – и выстреливают из духовой трубки. Любимое оружие ниндзя. Увы, Фандорин-сан, вашу подругу похитили «крадущиеся».

Именно в эту минуту Эрасту Петровичу, совсем уже было приготовившемуся к смерти, ужасно не захотелось умирать. Казалось бы, что ему за дело до всего на свете? Если жизни осталось на несколько секунд, имеют ли какое-нибудь значение неразгаданные головоломки и даже похищение любимой женщины? Но жить хотелось так, что, когда рука Дона зашевелилась в зловещем кармане, Фандорин крепко стиснул зубы – чтоб не взмолиться об отсрочке. Отсрочки все равно не дадут, да если б и дали, убийцу просить ни о чем нельзя.

Вице-консул заставил себя смотреть на руку, что медленно тянула из кармана чёрный, поблёскивающий предмет и, наконец, вытянула.

Это была вересковая курительная трубка.

Когда прочитал,

Как пo-латыни «вереск»,

Стал курить трубку.

Поиск по сайту: