Радужными крылышками стрекоза

Фандорин проснулся вскоре после рассвета, терзаемый жесточайшей мигренью. Вчера боль была глухая, накатывавшая приступами, а теперь в висок будто ввинтили шуруп, и всё поворачивали, поворачивали, хотя он и так уже вошёл по самую шляпку, дальше некуда. Однако неумолимая сила продолжала затягивать винт, и казалось, череп вот-вот не выдержит, треснет.

Но хуже было то, что снова исчезла О-Юми. Открыв глаза, Эраст Петрович увидел у кровати одного Масу, державшего наготове тазик со льдом и мокрое полотенце. Госпожа ушла, кое-как объяснил он. Перед полуночью. Накинула плащ и ушла. Сказала, что вернётся. Велела приготовить лёд.

Куда ушла? Зачем? И вернётся ли?

Мысли были мучительны. Благодаря им и ледяным компрессам на время удалось забыть о шурупе.

Секундант прибыл в половине восьмого, одетый соответственно торжественности момента – в чёрный сюртук и чёрные брюки, вместо всегдашней фески – цилиндр, совершенно не шедший к щекастой физиономии Дона.

Титулярный советник был давно готов. Его измученное лицо белизной не уступало рубашке, но галстук был повязан аккуратно, пробор глянцево блестел, кончики усов являли образец симметрии.

Сомневаясь в актёрских способностях своего камердинера, Эраст Петрович не стал ему объяснять, что Цурумаки теперь определён в главные акунины, поэтому Маса встретил гостя со всей почтительностью. О цели раннего визита слуга, слава Богу, тоже не знал, иначе непременно увязался бы следом, а ему было велено оставаться дома и дожидаться О-Юми.

Сели в экипаж, поехали.

– Всё исполнено, – заговорщическим тоном сообщил Дон. – Слух пущен. Место для подглядывания удобное. Свидетели будут, можете не сомневаться.

Смотреть на румяное, улыбчивое лицо злодея было тягостно, но титулярный советник сделал над собой усилие, поблагодарил и заговорил о погоде. Погода для сезона дождей была просто чудо: пасмурно, но сухо, и бриз с моря.

Карета забиралась по шоссе все выше и выше. И набережная, и чопорные особняки Блаффа остались внизу. Вокруг были холмы, кустарники, песчаные дорожки для моциона.

– Они уже здесь, – показал Цурумаки.

В стороне от дороги, на круглой площадке, с трех сторон окружённой густыми зарослями, чернели три фигуры. Один из мужчин снял шляпу, чтоб вытереть лоб платком, – по рыжей шевелюре Фандорин узнал Булкокса. Второй был в алом мундире и при сабле, под мышкой держал длинный свёрток. У третьего между ног стоял саквояж. Вероятно, врач.

– Эге, а вон и публика, – довольно хмыкнул японец. – Зрительный зал полон.

Место, действительно, было выбрано с расчётом. Хоть кусты вроде бы и прикрывали ристалище от чужих глаз, но впечатление приватности было обманчивым. Прямо над площадкой нависала скала, поверху тоже поросшая какой-то растительностью, и там, среди зелени торчали цилиндры, котелки, даже белела пара дамских зонтиков. Если б из-за туч выглянуло солнце, то наверняка блеснули бы и окуляры театральных биноклей.

Публика будет разочарована, подумал Фандорин, ступая по влажной от росы траве.

Секундант Булкокса сухо кивнул, назвался – майор Раскин. Назвался и врач – доктор Штайн.

– Мне нужно сказать нечто важное господину Булкоксу, – сказал титулярный советник, когда майор развернул перед ним шёлковую тряпку, в которую были завёрнуты две шпаги.

«Резервный план» был элементарно прост.

Спросить у Булкокса, ломал ли он в недавнее время запястье. Тот ответит: нет, не ломал. Тогда публично, при свидетелях, разоблачить Цурумаки. Начать с подлого, немыслимого для секунданта обмана. Затем сразу перейти к главному – бросить обвинение в заговоре против Окубо. Доказательств нет, но вероломство, проявленное Доном, настроит свидетелей против японца и заставит их выслушать вице-консула до конца. Хоть Булкокс и вне себя от ревности, но он человек государственный и отлично поймёт всю важность сделанного заявления. Мало того, что Цурумаки организовал политическое убийство, он ещё и предпринял попытку бросить тень на Британию и на её представителя. Тайное сделается явным, и тут уж станет не до дуэли. Зрителей ждёт разочарование.

Если б не головная боль и тревога за О-Юми, титулярный советник несомненно придумал бы что-нибудь ненадёжней. «Резервный план», хрупкое порождение мигрени, оказался никуда не годен и бесславно рассыпался в прах от первого же соприкосновения с реальностью.

– Достопочтенный предупредил меня, что вы на такое способны, – поморщился Раскин. – Нет-нет, никаких извинений. Поединок состоится в любом случае.

– Я не намерен извиняться, – холодно уверил его вице-консул. – Речь идёт о вопросе государственного з-значения.

На лице майора застыло выражение туповатой непреклонности.

– Я получил ясную инструкцию. Никаких переговоров между противниками. Угодно вам выбрать шпагу?

– Эй, Раскин, что вы там тянете? – раздражённо крикнул Булкокс.

– Мне стало известно, что у вашего друга недавно был перелом правой руки, – поспешно сказал секунданту Фандорин, начиная волноваться. – Если это так, то дуэль на шпагах состояться не может. Об этом, собственно, я и собирался…

Англичанин брезгливо перебил:

– Чушь. Никакой руки Алджернон не ломал. Этот фокус у вас не пройдёт. Мне говорили, что среди русских мало джентльменов, но всему есть границы!

– После Булкокса я займусь вами, – пообещал титулярный советник. – И заколочу эти слова обратно в вашу чугунную б-башку.

Постыдную несдержанность, проявленную Фандориным, можно было объяснить разве что досадой на самого себя – Эраст Петрович уже начинал догадываться, что из его плана ничего не выйдет. Достаточно было посмотреть на Цурумаки, тот не скрывал торжествующей ухмылки. Догадался о «плане»? И теперь, конечно, уверен, что переиграл русского.

Но оставалась ещё одна надежда – рассказать всё Булкоксу, когда они встанут лицом к лицу.

Вице-консул, не глядя, вытянул одну из шпаг за обтянутую кожей рукоятку.

Сбросил наземь плащ, остался в одной рубашке.

Майор обнажил саблю.

– Займите позицию. Соедините клинки. Начинать по моему удару. Согласно условиям, бой продолжается до тех пор, пока один из противников способен держать оружие. Go!

Он звонко стукнул саблей по скрещённым шпагам и отскочил в сторону.

– Я должен вам что-то сообщить, – быстро и негромко, чтобы не вмешались секунданты, начал Фандорин.

– Ха! – выдохнул вместо ответа достопочтенный и обрушил на противника целый каскад яростных ударов.

Едва успевая прикрываться, вице-консул был вынужден отступить.

Сверху донеслись возгласы, шум аплодисментов, женский голос крикнул «Браво!»

– Да постойте вы, черт подери! Успеем ещё подраться! Мы с вами стали жертвой политической интриги…

– Убью! Убью! Только не сразу. Сначала оскоплю, как барана, – прохрипел Булкокс и, скользнув клинком по шпаге Фандорина, сделал выпад, целя прямо в пах.

Эраст Петрович увернулся чудом, упал, вскочил на ноги, снова занял оборонительную позицию.

– Вы, идиот! – прошипел он. – Речь идёт о чести Британии!

Но посмотрел в налитые кровью глаза достопочтенного и вдруг понял, что тот попросту не слышит, что ему сейчас нет дела ни до чести Британии, ни до вопросов государственного значения. Какой Окубо, какие интриги? Это был древний, как мир, бой самцов из-за самки, бой, важней и беспощадней которого нет ничего на свете. Умный Дон понимал это с самого начала. Знал, что нет силы, способной утихомирить жажду крови, одолевающую брошенного любовника.

И титулярному советнику стало страшно.

По тому, как Булкокс нападал, как уверенно отражал неуклюжие контрвыпады бывшего чемпиона Губернской гимназии, было совершенно ясно, что исход дуэли предрешён. Англичанин мог убить противника уже много раз, мешало только одно: он твёрдо вознамерился осуществить свою угрозу и нацеливал все свои атаки исключительно в область фандоринских чресел. Это отчасти облегчало задачу более слабого противника – ему достаточно было сосредоточиться на защите одной части тела, но сопротивление не могло продолжаться долго. Непривычная к фехтованию кисть онемела, парировать удары становилось всё трудней.

Неоднократно Эраст Петрович, не удержавшись на ногах, падал, и Булкокс ждал, пока он поднимется. Дважды пришлось отбивать пропущенный выпад голой левой рукой, а один раз острие пробороздило-таки бедро – Фандорин еле-еле вывернулся.

Рубаха была чёрной от грязи и зеленой от травяного сока; на рукаве расплывались алые пятна, по ноге тоже стекала кровь.

От безнадёжности у титулярного советника возникла отрадная мысль – раз уж всё пропало, не подбежать ли к Дону, не пропороть ли ему напоследок толстое брюхо?

Попытки вразумить Булкокса вице-консул давно оставил – берег дыхание. Смотрел только в одну точку, на стремительный клинок врага. Контратаковать не пытался, какой там. Лишь бы отбить сталь сталью, а не получится – рукой.

Чувствовалось, что англичанин по утрам не бегает кругами вокруг крикетной площадки, не растягивает эспандер и не поднимает тяжёлых гирь. Несмотря на всю искушённость и ловкость, Булкокс начинал уставать. По его багровому лицу ручьём стекал пот, огненные кудри слиплись, движения делались всё экономичней.

Вот он остановился, неаристократично вытер лоб рукавом. Процедил:

– Ладно, черт с тобой. Умри мужчиной.

За этим последовал бешеный натиск, загнавший Эраста Петровича в угол площадки, к самым кустам. Серия выпадов завершилась мощным рубящим ударом. Фандорин и на этот раз успел отскочить, но на том-то и строился расчёт нападавшего: под каблуком вице-консула оказалась коряга, и он упал навзничь. Публика наверху заахала, увидев, что на сей раз достопочтенный уже не даст противнику подняться, – спектакль подошёл к концу.

Булкокс придавил ногой правую руку Фандорина, занёс клинок, чтобы пригвоздить русского к земле, – и вдруг будто задумался, даже, пожалуй, замечтался: глаза полуприкрылись веками, рот же, наоборот, наполовину открылся. С этим странным выражением лица достопочтенный секунду-другую покачался взад и вперёд, а потом обмяк, рухнул прямо на задыхающегося Эраста Петровича.

Из травы, стрекоча радужными крылышками, взлетела перепуганная стрекоза.

Такие же, как

У ангелов и эльфов,

Крылья стрекозы.

Поиск по сайту: