Сердце мамуси

Пока господин спал, Маса успел переделать множество важных дел. Тут требовался ответственный, вдумчивый подход – ведь не каждый день начинаешь жизнь сызнова.

Про гайдзинов Маса знал мало, про господина и вовсе почти ничего не знал и оттого, конечно, робел – не ударить бы лицом в грязь, но его дух был полон усердия и преданности, а это самое главное.

Сирота-сан ещё вчера разъяснил ему обязанности: вести хозяйство, закупать провизию, готовить еду, чистить платье – одним словом, делать всё, чтобы господин ни в чем не нуждался. На расходы Маса получил 20 иен, и ещё жалованье за месяц вперёд.

Жалованье было щедрое, и он потратил его так, как подобает преданному вассалу, – то есть на то, чтобы выглядеть достойным своей службы.

Якудза по кличке Барсук умер вместе с шайкой Тёбэй-гуми. Теперь в том же теле обитал новый человек по имени Сибата-сан, нет, лучше «мистер Маса», который должен соответствовать своему званию.

Первым делом Маса сходил к цирюльнику и остриг свою покрытую лаком косичку. Получилось, конечно, не очень красиво: сверху белое, а по краям чёрное, будто лысина у пожилых гайдзинов. Но волосы у Масы отрастали с замечательной быстротой, через два дня макушка покроется щетиной, а через месяц нарастёт чудесный ёжик. Сразу будет видно, что его обладатель – человек современный, европейской культуры. Недаром в Токио все распевают песенку:

Если стукнуть по башке

С лаковой косичкой,

То услышишь треск тупой

Косности дремучей.

Если стукнуть по башке,

Стриженной культурно,

То услышишь звонкий треск

Светлого прогресса.

Маса постучал себя по свежестриженному темени и остался доволен. Ну, а пока отрастают волосы, можно походить в шляпе – всего за тридцать сэнов он приобрёл в лавке у старьёвщика отличный фетровый котелок, совсем чуть-чуть потёртый.

Там же и приоделся: купил пиджак, манишку с манжетами, клетчатые панталоны. Перемерил кучу ботинок, сапог, штиблет, но с гайдзинской обувью пока решил повременить – очень уж она глупа, неудобна, да и снимать-надевать долго. Остался в своих деревянных гэта.

Превратившись в настоящего иностранца, наведался к одной из прежних подружек, которая нанялась служанкой в семью американского миссионера: во-первых, показаться во всем новообретенном шике, а во-вторых, расспросить про привычки и обыкновения гайдзинов. Добыл много удивительных и очень полезных сведений, хоть и не без труда, потому что безмозглая девка лезла с нежностями, всего обслюнявила. А ведь за делом приходил, не за баловством.

Теперь Маса чувствовал себя достаточно вооружённым, чтобы приступать к службе.

Страшно повезло, что господин вернулся домой на рассвете и проспал почти до полудня – хватило времени как следует подготовиться.

Маса соорудил изысканный завтрак: заварил чудесного ячменного чая; разложил на деревянном блюде кусочки морской сколопендры, жёлтую икру уни, прозрачные ломтики ика; красиво аранжировал маринованные сливы и солёную редьку; отварил самого дорогого рису и посыпал его толчёными морскими водорослями; особенно же можно было гордиться белоснежным свежайшим тофу и благоуханной нежно-коричневой пастой натто. Поднос был украшен по сезону маленькими жёлтыми хризантемами.

Внёс эту красоту в спальню. Бесшумно сел на пол, стал ждать, когда же наконец пробудится господин, но тот глаз не открывал, дышал тихо, ровно, и лишь слегка подрагивали длинные ресницы.

Ай, нехорошо! Рис остынет! Чай перестоит!

Маса подумал-подумал как быть, и в голову ему пришла блестящая идея.

Он набрал в грудь побольше воздуху и ка-ак чихнёт.

Ап-чхи!

Господин рывком сел на кровати, открыл свои странного цвета глаза, с удивлением воззрился на сидящего вассала.

Тот низко поклонился, попросил прощения за произведённый шум и показал обрызганную капельками слюны ладонь – мол, ничего не поделаешь, побуждение натуры.

И сразу же с улыбкой подал господину великолепный фаянсовый горшок, купленный за девяносто сэнов. От подружки Масе было известно, что иностранцы на ночь ставят под кровать этот предмет и справляют в него свою гайдзинскую нужду.

Но господин, кажется, горшку не обрадовался, а замахал рукой – мол, убери, убери. Видимо, следовало купить не розовый с красивыми цветочками, а белый.

Потом Маса помогал господину умываться, разглядывая его белую кожу и крепкие мускулы. Очень хотелось посмотреть, какое у гайдзинов мужское устройство, но перед тем, как мыть нижнюю половину тела, господин почему-то выставил своего верного слугу за дверь.

Завтрак удался на славу.

Правда, пришлось потратить какое-то время на то, чтобы научить господина пользоваться палочками, но пальцы у гайдзинов ловкие. Это оттого, что они произошли от обезьян – сами в этом признаются, и нисколько не стесняются.

Господин порадовал отменным аппетитом, только вот манера поглощать пищу у него оказалась интересная. Сначала откусил маленький кусочек сколопендры, потом весь сморщился (должно быть, от удовольствия) и быстро-быстро доел, жадно запив ячменным чаем. От чая поперхнулся, закашлялся, разинул рот и выпучил глаза. Это как у корейцев – те, когда хотят показать, что вкусно, рыгают. Надо будет в следующий раз приготовить вдвое больше, сделал себе заметку Маса.

После завтрака был урок языка. Сирота-сан сказал, что господин хочет научиться по-японски – не то, что другие иностранцы, которые заставляют слуг учить свой язык.

Урок был такой.

Господин показывал на разные части лица, а Маса называл их по-японски: глаз – мэ, лоб – хитаи, рот – кути, бровь – маю. Ученик записывал в тетрадочку и старательно повторял. Произношение у него было смешное, но Маса, конечно, не позволил себе даже самой крошечной улыбки.

На отдельном листке господин нарисовал человеческое лицо, стрелочками обозначил разные его части. Это было ясно. Но потом он стал допытываться чего-то совершенно непонятного.

Можно было разобрать некоторые слова: «Ракуэн», сацумадзин, но к чему они относятся, осталось загадкой. Господин делал вид, что он сидит с закрытыми глазами, потом вскакивал, шатался, взмахивал рукой, зачем-то тыкал Масу пальцем в шею, показывал на нарисованное лицо, говорил с вопросительной интонацией:

– Мэ? Кути?

В конце концов, оставив Масу в полном недоумении, вздохнул, взъерошил себе волосы, сел.

А дальше началось самое необычное.

Господин приказал Масе встать напротив, сам выставил вперёд сжатые кулаки и принялся делать приглашающие жесты: мол, бей меня ногой.

Маса пришёл в ужас и долго не соглашался: как это можно – ударить ондзина! Но тут вспомнил интересную подробность об интимной жизни гайдзинов, рассказанную бывшей подружкой. Она подглядывала, как миссионер и его жена проводят время в спальне, и видела, как госпожа, одетая в один чёрный лиф, но при этом в сапогах для верховой езды, бьёт сэнсэя плёткой по голому о-сири, а он просит бить его ещё.

Должно быть, у гайдзинов так заведено, догадался Маса. Почтительно поклонился и не очень сильно ударил господина ногой в грудь – между бестолково выставленных кулаков.

Господин упал на спину, но тут же вскочил. Ему явно понравилось, попросил ещё раз.

Теперь он весь напружинился, следил за каждым Масиным движением, поэтому ударить получилось не сразу. Секрет дзюдзюцу, то есть «искусства мягкого боя», состоит в том, чтобы следить за дыханием противника. Известно, что сила входит в тебя с воздухом, с воздухом же и выходит, и вдох-выдох есть чередование силы и слабости, наполненности и опустошённости. Поэтому Маса дождался, когда его вдох совпадёт с выдохом господина, и повторил атаку.

Господин опять упал, и теперь сделался совсем доволен. Все-таки гайдзины не такие, как нормальные люди.

Получив то, чего желал, господин надел красивый мундир и отправился в центральную часть дома, служить русскому императору. Маса же немножко прибрался и пристроился у окна, откуда просматривались сад и противоположное крыло, где жил консул (как только слуги работают у человека со столь постыдной фамилией?).

Ещё утром Маса обратил внимание на горничную консула, девушку по имени Нацуко. Чутьё подсказало, что есть смысл потратить на неё некоторое количество времени – может выйти толк.

Было видно, как девушка делает уборку, переходя из комнаты в комнату. В окно она не смотрела.

Маса распахнул створки пошире, поставил на подоконник зеркало и стал делать вид, что бреется, – точь-в-точь, как недавно господин. Щеки у Масы были круглые и замечательно гладкие, борода на них, слава Будде, не росла, но почему же не намылить их душистой пеной?

Степенно работая кисточкой, Маса слегка шевелил зеркалом, пытаясь послать солнечный зайчик в глаз Нацуко.

На время пришлось прерваться, потому что в сад вышли Сирота-сан и желтоволосая дочь мёртвого капитана. Они сели на скамейку под молоденьким деревом гинкго, и господин переводчик начал читать что-то вслух из книжки, размахивая при этом рукой. Время от времени он искоса посматривал на барышню, она же сидела, потупив взор, и на него вовсе не глядела. Вот ведь учёный человек, а ухаживать за женщинами не умеет, пожалел Сироту-сан Маса. Надо было от неё вообще отвернуться, а слова ронять скупо, небрежно. Тогда не стала бы нос воротить, заволновалась бы – может, она недостаточно хороша?

Посидели они с четверть часа, ушли, а книжку забыли на скамейке. Томик лежал обложкой кверху. Привстав на цыпочки, Маса исхитрился разглядеть обложку – на ней был изображён гайдзин с завитыми волосами, и на щеках с двух сторон тоже курчавые волосы, точь-в-точь, как у орангутанга, которого Маса на прошлой неделе видел в парке Асакуса. Там показывали много всякого любопытного: выступал мастер пускания ветров, ещё женщина, курящая пупком, и человек-паук с головой старика и тельцем пятилетнего ребёнка.

Снова взялся за зеркало, покрутил им туда-сюда с полчасика и добился-таки своего. Нацуко наконец заинтересовалась, что это ей все лучик в глаз попадает. Принялась вертеть головой, выглянула в окошко, да и увидела слугу господина вице-консула. Маса к тому моменту, конечно, зеркало уже положил на подоконник и, свирепо выпучив глаза, размахивал перед лицом острой бритвой.

Девушка так и застыла, открыв рот – это он отлично видел краешком глаза. Сдвинул брови, потому что женщины ценят в мужчинах суровость; оттопырил щеку языком, как это давеча делал господин, и повернулся к Нацуко профилем, чтоб не стеснялась рассмотреть нового соседа получше.

Через часок нужно будет выйти в сад. Якобы почистить меч господина (такой узенький, в красивых ножнах, с золочёной рукояткой). Можно не сомневаться, что у Нацуко тоже найдётся в саду какое-нибудь дело.

Горничная пропялилась на него с минуту, потом исчезла.

Маса высунулся из окна: тут важно было понять, отчего она ушла – окликнула хозяйка или же он произвёл недостаточно сильное впечатление.

Сзади раздался лёгкий шорох.

Камердинер Эраста Петровича хотел обернуться, но его вдруг неудержимо заклонило в сон, Маса зевнул, потянулся, соскользнул на пол. Захрапел.

* * *

Эраст Петрович проснулся от оглушительного звука непонятного происхождения, рывком сел на кровати и в первый миг испугался: на полу сидел диковинный азиат в клетчатых панталонах, белом переднике и чёрном котелке. Азиат сосредоточенно смотрел на титулярного советника, а увидев, что тот проснулся, качнулся вперёд, словно китайский болванчик.

Только теперь Фандорин признал своего нового слугу. Как же его зовут? Ах да, Маса.

Завтрак, приготовленный туземным Санчо Пансой, был кошмарен. Как они только едят это склизкое, пахучее, холодное? А сырая рыба! А клейкий, прилипающий к нёбу рис! О том, что представляла собой липкая замазка поносного цвета, лучше было вообще не думать. Не желая обижать японца, Фандорин поскорей проглотил всю эту отраву и запил чаем, но тот, кажется, был сварен из рыбьей чешуи.

Попытка составить словесный портрет подозрительного старика из «Ракуэна» закончилась неудачей – без переводчика не вышло, а следует ли посвящать Сироту в подробности следствия, чиновник пока ещё не решил.

Зато на славу удался показательный урок японского рукопашного боя. Оказалось, что английский бокс против него бессилен. Маса двигался невообразимо быстро, удары наносил сильные и точные. Как это верно – драться ногами, а не руками! Ведь нижние конечности гораздо крепче и длиннее! Этой науке стоило поучиться.

Затем Эраст Петрович облачился в мундир с красными обшлагами и отправился в присутствие представляться начальству по всей форме – как-никак первый день новой службы.

Доронин сидел у себя в кабинете, одетый в легкомысленную чесучовую пару, на мундир махнул рукой – глупости.

– Рассказывайте скорей! – воскликнул он. – Я знаю, что вы вернулись под утро, и с нетерпением ждал вашего пробуждения. Разумеется, я понимаю, что вы с пустыми руками – не то сразу же явились бы с докладом, но хочется знать подробности.

Фандорин кратко изложил небогатые итоги первого следственного мероприятия и объяснил, что готов исполнять свои рутинные обязанности, поскольку других дел пока всё равно не имеет – до тех пор, пока не поступят сведения от японских агентов, которые следят за Горбуном. Консул задумался.

– Итак, что у нас получается? Заказчики в назначенное место не явились, тем самым усугубив подозрения. Японская полиция ведёт розыск трех мужчин, говорящих на сацумском диалекте и имеющих при себе мечи. При этом у одного, того что сухорук, рукоять меча покрыта наждаком (если капитану это не привиделось). Одновременно с этим ваша группа сосредоточилась на хозяине «Ракуэна» и неизвестном старике, которого ваш слуга видел подле Благолепова. Словесный портрет мы с вами получим – я сам потолкую с Масой. Вот что, Фандорин. Забудьте пока что о вице-консульских обязанностях, Сирота справится и один. Вам нужно поскорее изучить Сеттльмент и его окрестности. Это облегчит вашу следовательскую работу. Давайте-ка отправимся в пешеходную экскурсию по Йокогаме. Только переоденьтесь.

– С великим удовольствием, – поклонился Эраст Петрович, – но вначале, если п-позволите, я потрачу четверть часа на то, чтобы показать госпоже Благолеповой принцип действия пишущей машины.

– Хорошо. Я зайду к вам на квартиру через полчаса.

* * *

Софью Диогеновну он встретил в коридоре – она будто поджидала молодого человека. Увидев его, залилась краской, прижала к груди какую-то книгу.

– Вот, в саду забыла, – пролепетала она, словно оправдываясь. – Кандзий Мицуович, господин Сирота, дал почитать…

– Любите Пушкина? – взглянул на обложку Фандорин, думая, следует ли сызнова выражать девице соболезнования по поводу кончины отца или уже хватит. Решил, что хватит – не то опять разразится слезами.

– Недурно пишет, только очень уж длинно, – ответила Софья Диогеновна. – Мы читали письмо Татьяны её предмету. Есть же отчаянные девушки. Я бы ни в жизнь не насмелилась… А стихи я ужасно люблю. У нас, пока папенька ещё не скурился, в гостях часто господа моряки бывали, в альбом писали. Один кондуктор со «Святого Пафнутия» очень душевно сочинял.

– И что же вам больше всего понравилось? – рассеянно спросил Эраст Петрович. Барышня потупилась. Шепнула:

– Не могу зачесть… Стыдно. Я вам на бумажку спишу и после пришлю, хорошо?

Тут из двери, ведущей в присутствие, выглянул «Кандзий Мицуович». Странно посмотрел на вице-консула, вежливо поклонился и доложил, что пишущий агрегат распакован и установлен.

Титулярный советник повёл новоиспечённую машинистку знакомиться с достижением прогресса.

* * *

Полчаса спустя, утомлённый бестолковой старательностью ученицы, Эраст Петрович отправился переодеваться для экскурсии. Ещё в прихожей скинул короткие сапоги, расстегнул полукафтан и рубашку, чтобы не задерживать Всеволода Витальевича, который должен был появиться с минуты на минуту.

– Маса! – позвал титулярный советник, входя в спальню, и тут же увидел своего слугу – тот мирно почивал на полу, под открытым окном, а над спящим застыл маленький старичок-японец в рабочем наряде: серая куртка, узкие хлопчатобумажные штаны, соломенные сандалии поверх чёрных чулок.

– Что здесь…? Кто вы, с-собственно…? – начал Фандорин, но осёкся, во-первых, сообразив, что туземец вряд ли понимает по-русски, а во-вторых, поразившись странному поведению старичка.

Тот безмятежно улыбнулся, по всему личику залучились добродушные морщинки, спрятал ладошки в широкие рукава и поклонился – на голове у него была плотно облегающая шапочка.

– Что с Масой? – всё же не удержался от бессмысленного сотрясания воздуха Фандорин, бросаясь к уютно посапывающему камердинеру.

Наклонился – в самом деле спит.

Что за ерунда!

– Эй, постойте! – крикнул титулярный советник японцу, засеменившему к двери.

Старичок не остановился, и чиновник в два прыжка догнал его, схватил за плечо. Вернее, попытался схватить. Туземец, не оборачиваясь, едва заметно качнулся в сторону, и пальцы вице-консула зачерпнули воздух.

– Любезнейший, я т-требую объяснений, – сказал Эраст Петрович, начиная сердиться. – Кто вы такой? И что здесь делаете?

Тон и, в конце концов, сама ситуация должны были сделать эти вопросы понятными и без перевода.

Уразумев, что уйти ему не дадут, старичок повернулся к чиновнику лицом. Он больше не улыбался. Чёрные, блестящие глаза, похожие на два пылающих угля, спокойно и внимательно наблюдали за Фандориным, словно решая какую-то сложную, но не столь уж важную задачу. Этот хладнокровный взгляд окончательно вывел Эраста Петровича из себя.

Азиат был чертовски подозрителен! Он явно забрался в дом с какой-то преступной целью!

Титулярный советник протянул руку, чтобы взять воришку (а может быть, и шпиона) за шиворот. На сей раз старик не уклонился, а локтем, не вынимая кистей из рукавов, стукнул Фандорина по запястью.

Удар был легчайший, почти невесомый, однако рука занемела, утратила чувствительность и повисла плетью – должно быть, локоть угодил в какой-то нервный центр.

– Черт бы тебя…! – вскричал Эраст Петрович. Произвёл отличнейший хук слева, который должен был впечатать наглого старикашку в стену, но кулак, описав мощную дугу, лишь рассёк воздух. К тому же чиновник по инерции развернулся вокруг собственной оси и оказался к туземцу спиной.

Подлый старик немедленно этим воспользовался – вторым локтем ударил Фандорина по шее, и опять совсем несильно, но у молодого человека подогнулись колени. Он рухнул навзничь и с ужасом почувствовал, что не может пошевелить ни единым членом.

Это было похоже на кошмарный сон!

Ужаснее всего был жёсткий, пылающий взгляд старика, казалось, проникавший поверженному вице-консулу в самый мозг.

Страшный старик наклонился, и здесь произошло самое невероятное.

Он наконец выпростал руки из рукавов.

В правой, ухваченная за шею, разевала пасть змея – серо-коричневая, с блестящими капельками глаз.

Лежащий замычал – на большее сил у него не было.

Змея плавно заструилась из рукава, пружинисто упала Фандорину на грудь. Он почувствовал на коже – там, где был расстегнут ворот, – холодное и шершавое прикосновение.

Очень близко, в нескольких дюймах от лица, закачалась ромбовидная головка. Эраст Петрович слышал тихое, прерывистое шипение, видел острые клычки, раздвоенный язычок, но не мог сдвинуться ни на волос. По лбу сбегал ледяной пот.

Раздалось странное пощелкиванье – этот звук издавал старик, будто побуждая рептилию поторопиться.

Пасть качнулась к горлу Фандорина, и он поскорей зажмурился, успев подумать, что не может быть ничего страшнее этого ужаса. Даже смерть станет благословенным избавлением.

Прошла секунда, другая, третья.

Эраст Петрович открыл глаза – и не увидел перед собой змеи.

Но она была здесь, он чувствовал её движения.

Кажется, гадина вознамерилась поудобней устроиться у него на груди – свернулась клубком, хвост пролез под рубашку и щекотно заелозил по рёбрам.

Фандорин с трудом сфокусировал взгляд на старике – тот по-прежнему в упор смотрел на парализованного, но что-то в глазах-угольях изменилось. Теперь в них, пожалуй, читалось удивление. Или любопытство?

– Эраст Петрович! – донеслось откуда-то издалека. – Фандорин! Ничего, если я войду?

То, что произошло далее, не заняло и секунды.

Старый японец в два бесшумных прыжка оказался у окна, подскочил, перевернулся в воздухе, в полёте опёрся одной рукой о подоконник, и исчез.

Тут на пороге возник Всеволод Витальевич – в панаме, с тросточкой, готовый к пешеходной экскурсии.

По шее Фандорина пробежали колкие мурашки, он обнаружил, что может повернуть голову.

Повернул, но старика уже не увидел – лишь покачивалась занавеска.

– Эт-то ещё что такое? Гадюка! – закричал Доронин. – Не двигайтесь!

Змея перепуганно метнулась с груди Эраста Петровича в угол комнаты.

Консул бросился за ней и принялся бить тростью по полу – так яростно, что палка с третьего удара переломилась пополам.

Титулярный советник оторвал затылок от ковра – кажется, паралич понемногу проходил.

– Я с-сплю? – пролепетал он, едва ворочая языком. – Мне п-приснилась змея…

– Не приснилась. – Доронин брезгливо, обернув пальцы платком, поднял за хвост убитую рептилию.

Рассмотрел, сдвинув очки к кончику носа. Поднёс к окну, выбросил. Осуждающе поглядел на похрапывающего Масу, тяжело вздохнул.

Потом взял стул, сел напротив вяло ворочающегося помощника, воззрился на него тяжёлым взглядом.

– Ну вот что, дорогой мой, – сурово начал консул. – Давайте-ка без дураков, начистоту. Каким вчера серафимом прикинулся! В бордели не ходит, про опиоманов слыхом не слыхивал… – Доронин втянул носом воздух. – Опиумом не пахнет. Стало быть, предпочитаете инъекции? Знаете, как называется то, что с вами произошло? Наркотический обморок. Не мотайте головой, я не вчера на свет родился! Сирота мне рассказал про ваши вчерашние подвиги в притоне. Хорошего же слугу вы себе подобрали! Это он добыл вам наркотик? Он, кто же ещё! И сам попользовался, и хозяину услужил. Скажите мне одно, Фандорин. Только честно! Давно пристрастились к зелью?

Эраст Петрович издал стон, покачал головой.

– Верю. Вы совсем ещё молоды, не губите себя! Я вас предупреждал: наркотик смертельно опасен, если не умеешь держать себя в руках. Вы только что чуть не погибли – по нелепейшей случайности! В комнату заползла мамуси, а вы оба были в наркотическом трансе, то есть в самом беспомощном состоянии!

– Кто? – слабым голосом спросил титулярный советник. – Кто з-заполз?

– Мамуси. Японская гадюка. Названьице нежное, но в мае, после зимней спячки, мамуси очень опасны. Если укусит в ногу или руку, ещё ничего, а если в шею – верная смерть. Бывает, что мамуси по каналам приплывают с рисовых полей в Сеттльмент, забираются во дворы и даже в дома. В прошлом году такая же гадина укусила сына одного бельгийского коммерсанта. Мальчика не спасли. Ну, что вы молчите?

Эраст Петрович молчал, потому что сил на объяснения не было. Да и что бы он сказал? Что в комнате был старик с горящими, как угли, глазами, а потом взял и вылетел в окно? Тогда консул лишь укрепился бы в уверенности, что его помощник закоренелый наркоман, подверженный галлюцинациям. Лучше отложить этот фантастический рассказ на потом, когда перестанет кружиться голова, а речь вновь обретёт членораздельность.

Честно говоря, молодой человек теперь и сам был не до конца убеждён, что всё это произошло на самом деле. Разве такое бывает?

* * *

–…Но прыгучий старик, который носит в рукаве ядовитую змею, мне не привиделся. И у меня есть верное тому д-доказательство. Его я предъявлю вам чуть позже, – закончил Фандорин и обвёл взглядом слушателей: сержанта Локстона, инспектора Асагаву и доктора Твигса.

Весь предыдущий день титулярный советник пролежал пластом, медленно приходя в себя, и лишь после десятичасового глубокого сна наконец полностью восстановил силы.

И вот теперь, в полицейском участке, рассказывал приключившуюся с ним невероятную историю членам следственной группы.

Асагава спросил:

– Господин вице-консул, вы совершенно уверены, что это тот самый старик, который в «Ракуэне» ударил капитана?

– Да. Маса не видел его в спальне, но когда я с помощью переводчика попросил его описать человека из «Ракуэна», приметы совпали: рост, возраст, наконец, особенный, пронзительный взгляд. Это он, никаких сомнений. Познакомившись с этим интересным г-господином, я готов поверить, что он нанёс Благолепову смертельную рану одним-единственным прикосновением. «Дим-мак» – кажется, вы так это назвали, доктор?

– Но зачем он хотел вас убить? – спросил Твигс.

– Не меня. Масу. Старый фокусник откуда-то прознал, что у следствия имеется свидетель, который может опознать убийцу. План, очевидно, был такой: усыпить моего камердинера, напустить на него мамуси, а выглядеть это будет, как несчастный случай – тем более, что в Сеттльменте такое уже было. Моё неожиданное появление помешало осуществить этот замысел. Визитёр был вынужден заняться мной и проделал это так ловко, что я не смог оказать ни малейшего сопротивления. Не понимаю, почему я до сих пор жив… Вопросов множество – просто голова кругом. Но самый важный – откуда старик узнал о существовании свидетеля?

Сержант, доселе не проронивший ни слова и лишь мрачно посасывавший сигару, изрёк:

– Слишком много болтаем. Да ещё при посторонних. Что, к примеру, тут делает этот англичанин? – и невежливо ткнул пальцем в сторону доктора.

– Мистер Твигс, принесли? – вместо ответа обратился Фандорин к врачу.

Тот кивнул, достал из портфеля что-то плоское и длинное, завёрнутое в тряпку.

– Вот, сохранил. А чтоб покойнику не лежать в гробу с голой шеей, пожертвовал свой собственный, крахмальный, – сказал Твигс, доставая целлулоидный воротничок.

– Можете с-сравнить отпечатки? – Титулярный советник, в свою очередь, развернул некий свёрток, извлёк оттуда зеркало. – Оно лежало на подоконнике. Делая кульбит, мой т-таинственный гость коснулся поверхности пятернёй.

– Что за чушь? – пробурчал Локстон, наблюдая, как Твигс разглядывает в лупу оттиски.

– Большой палец тот же самый! – торжественно объявил доктор. – Отпечаток в точности, как на целлулоидном воротничке. Дельта, завиток, разветвления – всё совпадает!

– Что это? Что это? – быстро спросил Асагава, придвигаясь. – Какая-нибудь новинка полицейской науки?

Твигс с удовольствием принялся объяснять:

– Пока только гипотеза, но уже основательно проверенная. Мой коллега доктор Фолдс из госпиталя Цукидзи пишет об этом научную статью. Видите ли, джентльмены, узор на подушечках наших пальцев уникален и неповторим. Можно встретить двух людей, похожих друг на друга, как две капли воды, но невозможно найти два полностью идентичных отпечатка. Об этом знали ещё в средневековом Китае. Вместо подписи под договором рабочие прикладывали оттиск своего большого пальца – такую печать не подделаешь…

Сержант и инспектор слушали, раскрыв рты, а доктор всё глубже уходил в исторические и анатомические подробности.

– Какая великая вещь прогресс! – воскликнул обычно сдержанный Асагава. – Нет таких тайн, которые он не в силах разгадать!

Фандорин вздохнул:

– Есть. Как с точки зрения прогресса объяснить то, что вытворяет наш б-бойкий старичок? Отсроченное убийство, погружение в летаргию, временный паралич, гадюка в рукаве… Мистика!

Асагава и Твигс переглянулись.

– Синоби, – сказал инспектор. Доктор кивнул:

– Я тоже о них вспомнил, когда услышал про мамуси в рукаве.

Сколько мудрости,

Сколько тайн в себе хранит

Сердце мамуси.

Поиск по сайту: