СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ КРИЗИСА

Жизнь на доллар в день для 20% "третьего мира". - Бедность как первейший из загрязнителей. - 35 тыс. смертей в день от недоедания. Мигранты - новый пролетариат развитых стран. - Урбанизация как "природный феномен". - Ущербная среда мегаполисов.

Н и экологическую, ни демографическую ситуацию на планете невозможно рассматривать в отрыве от кризиса социального. Ничуть не менее драматичный, он, быть может, особенно зримо демонстрирует всю несостоятельность современной цивилизации в решении целого ряда так называемых "вечных" или "роковых" вопросов.

И хотя на памяти человечества немало было движений за социальное равенство и справедливость, а самым крупным из них в новейшей истории явилось, бесспорно, движение под знаменем марксизма, но ни марксисты, ни их предшественники в попытках докопаться до "истоков" никогда не простирали свои поиски дальше социума. В лучшем случае отцы-основатели уделяли толику внимания вопросам относительной перенаселенности, рассматривая ее, однако, не в антропологическом, то есть глобальном, а в частно-историческом аспекте, применительно к конкретным реалиям своего времени. Что же до возможной зависимости между оскудением природной среды и хроническим социальным неблагополучием, то до этого марксистская мысль не добиралась никогда.

А между тем контуры многих, и, в том числе, нынешних социальных проблем, в значительной мере обрисовались именно тогда, когда человек переступил через свой миллионнолетний "договор" с Природой. И поэтому переживаемый сегодня экологический кризис с полным основанием можно считать кризисом социально-экологическим, что мы и попытается показать в ходе дальнейшего изложения. Хотя очевидно и то, что в разных регионах мира этот кризис наделен своим особенным "почерком", и проблемы, остро актуальные для одной страны, могут оказаться на втором и даже на третьем плане для другой.

Так, например, острейшей социальной проблемой для развивающихся стран является бедность

В 1997 году в докладе ООН был впервые введен в обращение индикатор человеческой бедности (Indicator of human poverty), в соответствии с которым под данную категорию подпадают люди, живущие на 1-2 доллара в день. Правда, сама по себе эта градация отражает далеко не все стороны бедности, которая измеряется, увы, не только деньгами. Здесь и ограниченность самостоятельного жизненного выбора, и духовная скудость при недоступности школьного образования, и недостаток средств для поддержания здоровья и жизненной энергии. Наконец, бедность - это отсутствие условий для элементарного самоуважения и поддержания чувства человеческого достоинства.

По данным Всемирного банка число людей, проживающих за чертой бедности, то есть менее чем на 1 доллар в день, в развивающихся странах и в странах с переходной экономикой составляло на 1997 год 1.300 млн. человек [ Advancing sustainable development, 1997]. Однако после серии финансовых кризисов в Юго-Восточной Азии, Южной Америке и в странах СНГ цифра эта увеличилась еще по крайней мере на 200 млн, и лишь к 2000 г. вернулась к исходной. Таким образом, число бедных в мире составляет сегодня 1,3 млрд, а на сумму от 1 до 2 долл. в день живет еще 1600 млн человек. То есть около 40% мирового населения по-прежнему остается за чертой бедности [ State of the Planet, 2002].

Бедность и деградация окружающей среды связаны между собой неразрывно. Половина бедняков мира, и, в первую очередь, развивающихся стран, занимается сельским хозяйством. Культивируют они, как правило, неудобья - крутые засушливые склоны, малоплодородные почвы на месте выжигания тропических лесов и т.п. При отсутствии средств на поддержание плодородия и борьбу с засолением и эрозией это приводит к быстрому истощению обрабатываемой земли.

Другая половина бедняков "третьего мира" проживает в городских пригородах с высоким уровнем загрязнения воды и воздуха, посреди свалок мусора и пустырей. Жилища здесь, как правило, неблагоустроенные, без электричества и водоснабжения, причем топливом для обогрева и приготовления пищи служат дрова, получаемые за счет вырубки близлежащих лесов, а порой и городских насаждений [ Development and Environment, 1992]. Эта констатация более чем десятилетней давности остается, к сожалению, полностью справедливой и сегодня.

Сильная загрязненность городов "третьего мира" обусловлена еще и тем, что городская беднота не в состоянии нести расходы по очистке окружающей среды. В результате здесь не вывозится значительная часть твердых бытовых отходов. Так, в городской черте Джакарты их остается 30%, в Карачи - 70%, а в Дар-эс-Саламе - 80%. И здесь же отмечается самый высокий в мире уровень загрязнения воды и атмосферного воздуха, на фоне которого индустриальные центры развитых стран выглядят курортами. А в результате только от желудочных заболеваний, связанных с загрязненной водой, в странах "третьего мира" ежегодно умирает около 2 млн. детей.

В силу сказанного не приходится удивляться, что многие развивающиеся страны уже разрушили на своих территориях естественные экосистемы.

Так, в Бангладеш таких территорий не осталось совсем. В Индии они составляют лишь 1% площади страны, в Пакистане - 4 %, в Таиланде - 7% и только в Китае - 20% (казалось бы, немало, но подавляющая их часть приходится на пустыни и Тибетское плато).

У всех на глазах идет варварское истребление лесов Амазонии, Тропической Африки и Юго-Восточной Азии. Особенно быстро этот процесс разворачивается в Аргентине и в Бразилии, а на Филиппинах за последние 30 лет XX века было уничтожено 80% тропических лесов. Социальная подоплека этого явления очевидна: ведь вырубка лесов ведется не только в товарных целях, но и для бытовых нужд [Состояние мира..., 1999; Данилов-Данильян, Лосев,2000].

Бесспорным признаком кризиса цивилизации служит также голод. В настоящее время на Земле хронически голодает 800 млн человек, в том числе 40% детей моложе 5 лет [ State of the Planet, 2002].

Правда, голод и прежде был неизменным спутником человечества, в том числе и в Европе. Но на рубеже Нового времени Европу спасли Великие географические открытия, которые позволили эмигрировать избыточному населению и освоить на просторах Америки, Австралии и Сибири вновь открытые земли.

Теперь миграционный поток пошел в обратном направлении - в первую очередь в развитые европейские страны, США и Канаду. Более чем в 50 странах мира легальные и нелегальные эмигранты составляют сейчас свыше 15% населения, и численность их непрерывно растет, порождая в местах сосредоточения социальную и политическую напряженность [Глобальные тенденции..., 2002]. В 2003 г. в странах-убежищах появилось еще почти 10 млн беженцев, а внутри стран более 5 млн премещенных лиц [Доклад о развитии..., 2004]. Но, как и в прошлом, массовая миграция - это почти всегда бегство от голода и нищеты или подогреваемых ими вооруженных конфликтов.

Мировой социальный кризис характеризуется и другими печальными показателями. Так, без водоснабжения и канализации в мире живет около 40% населения, а сотни миллионов людей фактически лишены медицинского обслуживания и не имеют доступа к школьному образованию. По состоянию на 2002 г. доля неграмотных в структуре взрослого населения (старше 15 лет) в 51 развивающейся стране из 177 обследованных составляла от 25% до более 80%. А из 680 млн детей моложе 15 лет не имели доступа к образованию 115 млн, из которых 2/3 составляли девочки [ Human Development..., 2003, Доклад о развитии..., 2004].

Общепринятым показателем социального развития служит уровень валового внутреннего продукта (ВВП) на душу населения. И огромный разрыв по этому показателю между отдельными странами и целыми континентами - еще одно свидетельство глубокого неблагополучия в современном мире.

Так, по данным 2002 г. усредненный разрыв в душевом ВВП между самыми богатыми и самыми бедными странами мира достигал 250 раз, имея постоянную тенденцию к росту. А самый высокий показатель ВВП (Люксембург - 47.354 долл.на душу населения) превосходил самый низкий (90 долл.) в 526 (!) раз.

При этом к странам с низким и очень низким уровнем ВВП на душу населения принадлежат Китай, Индия, Пакистан и Бангладеш - группа крупнейших азиатских государств, число жителей которых равно почти половине населения земного шара. В 2003 г. годовой доход на душу населения составлял: в Китае - 989 долл., в Индии - 487 долл., Пакистане - 408 долл. и в Бангладеш - 351 долл. А разрыв в душевом ВВП между этой четверкой и четырьмя самыми богатыми странами мира достигал более 70 раз [ Human Development..., 2003; Доклад о развитии..., 2004].

В то же время личное состояние нескольких сот самых богатых людей на Земле превышает суммарный доход стран, в которых проживает 40% населения мира.

И все эти противоположности и контрасты формируют, в конечном счете, тот океан безысходности и нищеты, что окружает остров относительного благополучия, именуемый "золотым миллиардом".

* * *

О днако было бы наивно думать, будто мировой социальный кризис обошел стороной блок экономически успешных государств и что высокий уровень ВВП на душу населения является своего рода гарантией от любых социальных проблем.

Трагедия 11 сентября 2001 года, быть может, впервые высветила тот страшный заряд ненависти и озлобления, те "гроздья гнева", что вызревают сегодня не только по разные стороны океанов и континентов, но и в недрах самого развитого мира. Ведь прежде, чем сесть за штурвал своего смертоносного боинга, Мохаммед Атта восемь лет прожил в "благополучном" Гамбурге, учился там в университете и, однако, не мог не проникнуться чувством униженности и неполноценности, которые владеют тысячами мигрантов из бедных государств Азии и Африки, приехавших в Европу за птицей своего счастья.

Как пишет Андрей Кривов в статье "Иракский гамбит "левых", или оправдание Апокалипсиса", только во Франции насчитывается сейчас 5 млн мусульман, абсолютное большинство которых - беднейшие выходцы из стран Магриба (Северная Африка).

Приехав сюда после окончания Второй мировой войны, они столкнулись не только со скрытым расизмом, но и с очевидным нежеланием местного населения делиться местом под солнцем с переселенцами. "Лишь отдельные представители многочисленных эмигрантских общин смогли прорваться наверх в этом застывшем в своей кастовости обществе. Абсолютному же большинству эмигрантов изначально была уготована роль <...> прислуги, черных рабов, которые моют сортиры, метут улицы, вкалывают на фермах за три копейки, убирают в ресторанах, сидят с белыми детьми..."

Но если первые мигранты охотно мирились с этой скромной долей, воспринимавшейся ими по контрасту как огромное благо цивилизации, то поколение их детей, учившихся в европейских школах, смотревших европейское телевидение и привыкших считать Европу своей родиной, оказались вовсе не готовы к повторению судьбы своих родителей в отведенных им гетто многоэтажных бетонных колодцев, специально для них выстроенных на окраинах крупных городов.

"...Не получив хорошего образования в геттовых школах, не имея влиятельных и богатых родственников, <...> не обладая ни нужным воспитанием, ни высокой культурой, эти молодые волки априори обречены занять в обществе место своих родителей, все тех же уборщиков и ассенизаторов. И, видя раннюю старость своих предков, изломанные артритом суставы своих матерей, по 8 часов проводящих в сырых катакомбах, где выращиваются знаменитые парижские шампиньоны, понимая, что и им уготовано то же самое лишь по факту рождения в такой семье, эта молодежь начинает стихийный протест" [Кривов, 2003].

И если даже счесть нарисованную здесь картину чересчур сгущенной, то все равно скандальный успех лидера крайне правых Ле Пена в первом туре президентских 2002 года выборов во Франции, этой традиционно "левой" стране, - несомненное свидетельство той незримой стены страха, что отделяет сегодня благополучного европейского обывателя от непредсказуемой эмигрантской массы, составляющей, в противовес эпохе "классического" капитализма, социальную основу нового пролетариата

А ведь этот миграционный поток из бедных афро-азиатских государств будет, по прогнозам, только расти, способствуя, с одной стороны, демографической и экономической динамике принимающих стран, но, с другой, усиливая здесь социальную напряженность, а возможно, и влияя на процессы национальной самоидентификации [Глобальные тенденции..., 2002].

Но вот Соединенные Штаты Америки - страна, как известно, эмигрантская "по определению", и справедливо ли все, о чем говорилось выше, применительно к ее реалиям?

Да, действительно, здесь очень сильно влияние традиционных эмигрантских общин и нет характерного для некоторых стран Старого Света антагонизма между коренными и вновь прибывшими поселенцами. А огромный прогресс в области прав негритянских и других меньшинств сделался уже общим местом. К сожалению, однако, этого никак нельзя сказать о социальном положении большинства афроамериканцев, а также многих других этнических меньшинств - мексиканцев, пуэрториканцев и пр.

По свидетельству одного из руководителей американского казначейства Лэрри Саммерса, ожидаемая продолжительность жизни чернокожего ребенка, родившегося в Гарлеме, меньше, чем ребенка, появившегося на свет в Бангладеш. У него меньше шансов пойти в школу, чем у его шанхайского сверстника, и он в среднем больше времени проведет в тюрьме, чем в высшем учебном заведении [Европейцы изучают американскую модель капитализма, 1997]. И, как и век назад, Гарлем все еще остается островом наркомании и преступности посреди делового и респектабельного Нью-Йорка, местом, где с наступлением темноты небезопасно появляться белому человеку.

Впрочем, прогрессирующее расслоение бедности и богатства, характерное для всего современного мира, столь же присуще и этой богатейшей стране, на чью на долю приходится 32% доходов индустриально развитых государств,

Так, за период 1975-1995 гг. 1% самых богатых людей США увеличил свою долю владения финансами страны с 20% до 36%. В то же время число бедных, которое в 1977 году снизилось здесь до 25 млн человек, к 1995 году вновь возросло до 36,4 млн и составило 13,8% населения. И, видимо, не случайно борьба с бездомностью даже фигурирует в качестве одной из целей устойчивого развития США [Америка и устойчивое развитие, 1996], что, впрочем, не мешает постепенному свертыванию социальных программ, обретающему здесь, можно сказать, характер устойчивой тенденции.

О том, что "камикадзе номер один" восемь последних, решающих в своей жизни лет провел в Гамбурге, втором по величине городе Германии, мы уже упоминали, и едва ли эту деталь можно счесть случайной. Потому что современные мегаполисы, эти локомотивы научно-технического прогресса, не только несут своим обитателям все преимущества благоустроенной цивилизованной жизни, но и соответствующим образом формируют, а порою и деформируют психику проживающих в них людей.

И хотя мегаполисы, как и слившиеся агломерации менее крупных городов в густонаселенных промышленных зонах (Рур, Донбасс), давно уже не являются исключительной принадлежностью развитых стран, но характерный для них необычайно высокий уровень урбанизации (70-75% от общего числа населения) выводит эту социальную проблему на одно из ведущих мест.

Существуют разные взгляды на роль многомиллионных городов в жизни современного человека. Одни видят в них прежде всего достоинства, поскольку высокая концентрация населения и развитая инфраструктура резко удешевляют производство, повышают интенсивность информационных потоков и способствуют ускорению инновационных процессов. Другие, не отрицая негативных сторон и издержек урбанизации, рассматривают ее как закономерный и неизбежный этап общечеловеческого развития.

"Надо дать себе ясный отчет в том, - писал академик Н.Н.Моисеев, - что основной массе населения Земли предстоит и далее жить в мегаполисах. Увы - это зримая реальность! <...> Рост мегаполисов - "природное явление". Это не изобретение отдельных людей, а следствие самоорганизации общества <...> Надо принять эту реальность и научиться строить мегаполисы так, чтобы в них можно было жить без перекосов. И самое главное - научиться жить в этих монстрах" [Моисеев, 1998]. ³

³ Впрочем данную точку зрения разделяют далеко не все, и прежде всего - экологисты (энвайронменталисты), настаивающие на переходе к принципиально иным системам расселения. А современные технологии - развитие электронных средств связи, предоставляющее широкие возможности работы на дому, в том числе за пределами города, возрастание доли информации при снижении доли вещества в стоимости продукта, разработка "малых" автономных систем жизнеобеспечения с использованием возобновляемых источников энергии - предоставляют для этого все большие возможности [Данилов-Данильян, 2001].

Однако "учеба" эта дается пока нелегко, и при всех искусах бытового комфорта, развитой системы здравоохранения и индустрии развлечений жизнь в мегаполисах нередко испытывает человека на излом - как в физическом, так и в психическом отношении.

Неблагоприятна для человеческого здоровья уже сама окружающая среда больших городов с ее высоким уровнем промышленных и транспортных загрязнений и почти нулевой способностью к самоочищению. А если учесть, что территория большинства развитых стран приходится на так называемые центры дестабилизации окружающей среды (подробнее об этом см. 5.2) и что в них создается 2/3 мирового объема отходов и потребляется большая часть ежегодно добываемого сырья, то не трудно представить и роль мегаполисов как эпицентров мощного экологического возмущения, нейтрализовать которое не под силу даже самым совершенным природоохранным технологиям.

Здесь в 5-15 раз по сравнению с прилегающими территориями увеличена концентрация газов и пылевых частиц и в 10 раз - конденсация влаги в атмосфере. Здесь на 15-20% (а в зимние месяцы - на все 30%) снижен поток солнечной радиации, чаще возникают туманы и печально известный смог, а облачных дней в городской черте на 10% больше, чем за ее пределами [ Europe"s environment..., 1995]. Но главное - высокий уровень загрязнения городской среды придает ей ряд опасных для человеческого организма свойств, которые можно обозначить как ее агрессивность.

В первую очередь речь идет, конечно, о химических загрязнениях, которыми в индустриальных центрах обуславливается от 25 до 50% общей заболеваемости.

В выбросах, стоках и твердых отходах промышленных городов содержатся тысячи тонн свинца, цинка, меди, хрома и других металлов. Скапливаясь в почве и просачиваясь в подземные воды, они формируют здесь своеобразные "геохимические провинции". Особую опасность среди тяжелых металлов представляет свинец. Помимо влияния на эндокринную систему и иммунный статус, он вызывает также задержку физического и умственного развития у детей. Канцерогенными и мутагенными свойствами обладают целый ряд ароматических углеводородов, а кислотообразующие соединения азота и серы служат причиной респираторных и бронхо-легочных заболеваний, в том числе, бронхиальной астмы [Красилов, 1992]

К сожалению, агрессивность городской среды далеко не исчерпывается одними химическими агентами, хотя о загрязнениях физического характера говорят гораздо реже, да и влияние их на организм человека зачастую еще слабо изучено.

Это, например, транспортные шумы, ущерб от которых только в городах США оценивается в 9 млрд. долларов в год, и вибрация, вызываемая рельсовым транспортом, строительной техникой, а подчас и промышленными предприятиями. Это всякого рода электромагнитные поля (так называемый "электросмог"), ионизирующее излучение и ряд других небезразличных для здоровья физических факторов, в окружении которых, словно на испытательном полигоне, проходит жизнь современного горожанина.

Коварство проблемы состоит еще и в том, что электромагнитное излучение, как и радиация, неощутимо для человека, а его негативное воздействие на организм сказывается лишь с течением времени. Так, лишь сравнительно недавно была обнаружена связь между энергетическими аномалиями в районе высоковольтных линий электропередач и онкологической заболеваемостью у детей. Как установили американские медики при обследовании домов детей, умерших от лейкемии, вероятность подобных заболеваний при проживании в непосредственной близости от ЛЭП возрастает в два-три раза [Гун, 2003].

Много тысяч лет назад наш далекий предок первый раз поднял глаза к звездам и был заворожен открывшимся ему величием мироздания. И с тех пор звездное небо никогда уже не выпускало его из своего молчаливого и холодного плена. "Две вещи, - писал И.Кант, - неизменно волнуют ум и приводят в его восторг и благоговение тем сильнее, чем больше мы задумываемся над ними: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас".

Но вот уже целый век жители больших городов практически не видят ни Млечного Пути, ни настоящего ночного неба. Но это, так сказать, эстетическая сторона вопроса. Искусственное световое загрязнение наносит удар и по здоровью человека, сбивая биологические ритмы сна и бодрствования и негативно отражаясь на психике. Ночные рабочие смены, сияние реклам и витрин, поздние дискотеки и концертные залы - все это теснит ночь и вступает в конфликт с человеческим естеством, оборачиваясь массовой бессонницей или дневной сонливостью, а также такими "модными" сегодня недугами, как депрессия, синдром привычной усталости и т.п.

И, наконец, нельзя не упомянуть о загрязнении, не связанном ни с химическими, ни с физическими агентами, но приобретшем за последние десятилетия поистине угрожающий характер. Это - информационное загрязнение.

Современные средства телекоммуникаций, начиная с индивидуальных плейеров и мобильных телефонов и кончая телевидением, не только создают повышенный звуковой, визуальный и электромагнитный фон, но и являются источником гиперинформации, поток которой на 6 порядков превышает физиологические возможности ее усвоения человеком [Арский и др., 1997, Данилов-Данильян, Лосев, 2000].

Лев Толстой, говоривший когда-то, что в доме, где держат певчих птиц, нет условий для литературного творчества, не написал бы в наши дни "Войны и мира". Но еще хуже то, что, попадая в руки своекорыстных дельцов, вся эта информационная и, особенно, развлекательная индустрия губительно деформирует детские умы и сердца.

В последнее время у медиков появился даже особый термин - компьютерная зависимость. Пройдя через множество "компьютерных битв", которыми изобилуют видеоигры, такие дети начинают чувствовать себя суперменами, у них искажается представление о реальном и экранном пространстве, меняется поведение и психика [Гун, 2003].

Что же касается навязшей у всех в зубах телевизионной рекламы, то по мнению некоторых психологов и психиатров она вносит едва ли не пятидесятипроцентную лепту в рост наркомании и преступности. "Реклама занимается психологическим бандитизмом, - пишет В.Л.Леви, - настраивает подсознание на наркотический лад: внушает, внедряет, вдалбливает культ всепохотливости, идеологию кайфа-во-что-бы-то-ни-стало" [Леви, 2002]. ⁴

А в результате этот вскормленный масскультурой и психологически зависимый от невидимых для него "поводырей" человек, превращается в идеальный материал, как бы специально подготовленный для обработки разного рода социальными и политическими технологиями или того, что называют зомбированием.

⁴ "С какой-то райской простодушностью она верила всем объявлениям, появлявшимся в читаемых ею "Мире экрана" и "Мираже кинолюбителя"... Если вывеска придорожной лавки гласила: "Купите у нас подарки!" - мы просто должны были там побывать. Должны были там накупить всяких дурацких индейских изделий, кукол, медных безделушек, кактусовых леденцов. Фраза "Сувениры и Новинки" прямо околдовывала ее своим хореическим ритмом. Если какой-нибудь кафетерий объявлял "Ледяные Напитки", она механически реагировала на приглашение, даром, что все напитки везде были ледяные. Это к ней обращались рекламы, это она была идеальным потребителем, субъектом и объектом каждого подлого плаката" (В.Набоков, "Лолита").

И все-таки все это лишь фон, лишь подмостки, на которых развертывается драма жизни обитателя большого города.

Действие на этой сцене, как правило, до предела спрессовано и уплотнено, а издерганные и почти не принадлежащие себе актеры теснятся здесь так, что едва не наступают друг другу на ноги. Как полагают некоторые авторы, информация об оптимальной плотности популяции хранится у нас в геноме, и эта запись, по всей вероятности, еще не стерта [Северцов, 1992; Красилов, 1992]. Поэтому постоянный, хотя порою и неосознаваемый дискомфорт от пребывания в плотном окружении себе подобных, сопутствующий нам с дошкольных учреждений до кладбища ("досталось прописаться в тесноте на вечную квартиру коммунальную", как выразился поэт), не может проходить бесследно для человеческой психики, несмотря на всю ее колоссальную пластичность.

Психологи называют это "эффектом плотности", "эффектом группы" - когда высокая скученность проживания сама по себе становится причиной хронического стресса и связанных с ним психических срывов. Так что бытовая агрессия, преступность и наркомания - эти "родовые" приметы миллионного города - могут иметь и такое био-социальное происхождение.

И, наконец, высокая концентрация технологических объектов и транспортных средств, помноженная на чрезвычайную плотность населения, делает городских жителей особенно уязвимыми во время эпидемий, аварий и стихийных бедствий. Так, в 1952 году в Лондоне вследствие сильного смога погибло одновременно около 4 тыс. человек и 20 тыс. получили отравления (самая крупная экологическая катастрофа, связанная со смогом) [ The World Environment...,1992]. А некоторые землетрясения уносят в городах порою десятки, а в недалеком прошлом - и сотни тысяч жизней.

Особый аспект урбанизации - это отрыв человека от его природных, национальных корней и испытываемое им чувство потерянности перед чуждой ему силой государственно-бюрократического аппарата, постепенно, в силу неизбежного усложнения управленческих инфраструктур, дистанцирующегося от остальной массы граждан.

Все более типичными становятся закулисные приемы управления и манипуляции общественным сознанием, реализуемые с помощью разного рода имидждмейкеров и политтехнологов, и растущая неподконтрольность спецслужб обществу и даже законодательной и судебной власти. "Выборной "республике депутатов" начинает противопоставляться тайная власть экспертов, дилетантизму публичных политиков - эзотерическое знание прячущихся за кулисами профессионалов, касающееся тайных пружин и теневых сторон политики, в принципе не подлежащих разглашению" [Панарин, 2000].

В этих условиях тот, кого принято называть "маленьким человеком", невольно начинает искать укрытия и защиты под крышей разного рода религиозных сект и других противостоящих обществу полулегальных объединений, где он, как ему кажется, обретает недостающий психологический комфорт. Однако со временем подобные группы нередко выстраиваются в авторитарные иерархические структуры, причем - в зависимости от идеологии и амбиций своих лидеров - зачастую криминального или экстремистского толка.

Таким образом, приходится констатировать, что хотя развитым странам и удалось решить ряд извечных социальных проблем, связанных с голодом, неурожаями, эпидемиями и нищетой, тысячелетиями терзавшими человечество, но это было достигнуто ценой варварского разрушения природной среды - сперва своей собственной, а затем и потребления экологического пространства развивающихся государств - и фактического создания для большинства населения полуискусственной среды обитания, не согласующейся ни с биологической природой человека, ни с потребностями его здоровья.

Правда, среда эта дарит ему относительно защищенную и комфортную жизнь, но назвать ее полноценной или полнокровной решится разве только закоренелый урбанист. Как писал в начале прошлого века известный психолог К.Ланге, "ограниченность и однообразие, в которых, благодаря размеренной буржуазной жизни, отлитой в определенные общественные формы, протекает жизнь отдельного человека, ведет к тому, что все люди, бедные и богатые, сильные и слабые, одаренные и несчастные, живут неполной и несовершенной жизнью" (цит. по [Выготский, 1968]). И не будет преувеличением сказать, что почти вся психологическая проза XX века от Ф.Кафки до Дж.Сэлинджера и от Ю.Трифонова до Л.Петрушевской может в известном смысле служить художественной иллюстрацией к этому тезису - несмотря на всю внешнюю мобильность нынешнего горожанина и те волшебные возможности, которые дарят ему современные средства транспорта и телекоммуникаций.

Но главное даже не в этом. Главное, что поддержание такого рода ущербно-искусственных условий существования для большинства населения требует от развитых стран постоянного наращивания энергопотребления, а значит, и растущего давления на окружающую среду (без чего не обходится ни один киловатт-час произведенной энергии). И даже предмет неизменной гордости развитого мира - высокая продолжительность жизни свидетельствует не столько о цветущем здоровье нации, сколько о тех же киловатт-часах энергии и о триллионных вложениях в медицину. Ведь за фасадом этого внешнего благополучия изощренные хирургические и эндоскопические методики, сложнейшая электронно-диагностическая аппаратура, горы психотропных и сердечно-сосудистых средств, гормонов и антибиотиков, без которых, как наркоман без героина, уже не может на протяжении всей своей "пролонгированной" жизни обходиться современный европеец, японец или американец.

[к оглавлению]

2.2."ВКЛАД" ЦЕНТРАЛИЗОВАННОЙ ЭКОНОМИКИ И РЫНКА

Централизованная экономика: уход в небытие. - Экологические счета социализма. - Неразумная стихия рынка. - Торгово-финансовые войны - побежденные и победители. - Триллионные долги "третьего мира". - Конкуренция в живой природе и в социуме. - Границы, в которых нуждается рынок. - "В этих рамках рынок свободен, но ему не должно быть позволено устанавливать свои собственные границы". - Природный капитал как неизбежный ограничитель роста. - Так можно ли говорить о глобальном экономическом кризисе?

З а весь период развития цивилизации человечество испытало фактически лишь две экономические системы - рыночную и централизованную. И хотя первая в различных своих модификациях имеет за плечами не одно тысячелетие, тогда как полномасштабный эксперимент со второй был осуществлен только в XX веке (отдельные ее элементы использовались еще в древности), но в плане разрушения окружающей среды обе они дали один и тот же плачевный результат в виде глобального экологического кризиса.

Казалось бы, сосредоточив в своих руках рычаги управления всем национальным богатством и жестко регламентируя параметры социально-экономического развития, централизованная система могла обеспечить все условия и для рационального землепользования, и для сохранения окружающей природной среды, но этого, увы, не случилось.

Исповедуя все ту же идеологию безудержного экономического роста, советские руководители поставили целью в самый короткий срок догнать передовые страны на пути индустриализации и урбанизации ценой безжалостного истощения собственных природных ресурсов и пренебрежения элементарными нуждами и потребностями человека. При этом скоро обнаружилось, что в негативных своих проявлениях новая система не слишком отличается от рыночной, представляя собой своего рода ухудшенный ее "диссидентский" вариант. Хотя и не без своей специфики и своего особого "социалистического" размаха.

Во-первых, в отличие от стран парламентской демократии, тоталитарное социалистическое государство получило возможность, не считаясь с местными, региональными интересами, вершить свои грандиозные планы по воле Центра и без оглядки на общественное мнение. А отсутствие гласности и свободы слова позволяло скрывать истинную цену, которую приходилось платить за "стройки века" и планы "преобразования природы".

Так, строительство в 30-х годах первых ГЭС верхневолжского энергокаскада с одновременным созданием Московского и Рыбинского водохранилищ привело к частичному или полному затоплению нескольких городов, множества храмов, монастырей и бывших дворянских усадеб. Под воду ушло 700 сел и деревень с богатейшими пастбищами и пойменными лугами. А всего из мест затопления было переселено 150 тыс. человек, причем 294 из них, как выяснилось, погибли, отказавшись покинуть родительские могилы [Русская Атлантида, б/г].

И все это втайне от широких масс. Точно так же, как долгое время оставался, например, неизвестным факт двух ядерных взрывов на трассе переброски стока северных рек Европейской части России. Причем взрывы эти были произведены заранее, не дожидаясь утверждения представленного проекта и в полной уверенности, что он обязательно будет утвержден [Лосев и др., 1993].

С другой стороны, экстенсивный характер централизованной экономики и низкая ее эффективность способствовали широкомасштабному разбазариванию земельных и природных ресурсов - формально государственных, а по сути как бы ничьих - в групповых и ведомственных интересах. Аральская экологическая катастрофа и уничтожение хрупкой северной природы в ходе геологической разведки и газо- и нефтедобычи в районах Западной Сибири - убедительное тому подтверждение.

В итоге централизованная система действовала практически в том же духе, что и рыночная: сначала грабила людей (коллективизация, ГУЛАГ с его дармовой рабочей силой, оплата труда на уровне прожиточного минимума) в целях так называемого первоначального накопления, а затем - и природу, но с еще большим размахом и интенсивностью.

Ведь сосредоточенные в руках государства денежные потоки могли тратиться по усмотрению узкой партийной верхушки на любые грандиозные проекты, что позволяло добиваться на отдельных участках невиданно высоких темпов. И все эти высотные плотины, возведенные ударными темпами автогорода и гигантские атомные ледоколы являлись предметом особой гордости советских руководителей.

как едко заметил в свое время А.Твардовский.

Но если прогрессу советской оборонной промышленности или созданию ядерного щита так или иначе способствовала жесткая конкурентная борьба сначала с Германией, а затем и с Америкой, то в других хозяйственных отраслях подобного стимула не было, и темпы инноваций падали здесь год от года. Собственно, сведя на нет пространство для личной инициативы и конкуренции товаропроизводителей, социалистическая система, сама того не ведая, подписала себе приговор. И его исполнение стало лишь делом времени.

Это время пришло в эпоху горбачевской перестройки, и весь мир с изумлением следил, как с легкостью карточного домика рушится на глазах казавшаяся неприступной громада советской империи. В наследство своему народу она оставила долги, едва ли не первым среди которых, по крайней мере в долгосрочном, стратегическом аспекте, стал экологический.

На территориях многих советских республик естественные экосистемы оказались деформированы практически полностью. Вся нынешняя Украина, Белоруссия, Молдавия, прибалтийские государства и республики Закавказья входят теперь в число стран с отстутствующими или незначительно сохранившимися естественными экосистемами.

Что же касается центрально-азиатских республик, то в некоторых из них - Таджикистане, Киргизии, Туркмении - сохранились небольшие ненарушенные территории. Однако Аральская экологическая катастрофа, поразившая в первую очередь Казахстан и Узбекистан, затронула в той или иной мере всю Центральную Азию, глубоко нарушив природный баланс этого региона. А полная ликвидация ее последствий, если таковая вообще достижима, потребует огромных затрат и растянется не на одно поколение.

Несколько больше повезло в этом плане Российской Федерации, что объяснимо: централизованно управляемая система особенно интенсивно модернизировала окраины своей империи, а на "метрополию" - к ее счастью! - соответствующих средств зачастую не оставалось. Однако и здесь естественные экосистемы оказались нарушены на 35% территории (из них на 15% разрушены почти полностью), что по размерам больше половины Европы. А ведь на этих 35% проживает подавляющая часть населения страны [Лосев, 2001].

Есть разные взгляды на причины крушения централизованной экономики. Одни полагают, что ее истощила гонка вооружений. Другие ставят на первое место духовный кризис советского общества, уставшего от погони за коммунистическим миражом. Но заслуживает внимания и такое мнение: крах "реального социализма" явился следствием общего кризиса цивилизации, а не истинной победой рыночной системы. Просто в условиях кризисной ситуации последняя оказалась более гибкой, а следовательно - до какого-то момента - и более живучей [Бланко, 1995].

Но, как бы то ни было, конец XX века ознаменовался глобальным поражением централизованно управляемой экономики: за небывало короткий для такого события срок она была сметена с исторической арены, и очень мало шансов на то, что она возродится в обозримом для нас будущем. И, таким образом, к настоящему моменту в активе у человечества остается лишь единственная и безальтернативная экономическая система - рыночная, которой и суждено принять на себя весь груз проблем, порожденных экологическим вызовом. Только вот по плечу ли ей эта труднейшая миссия?

* * *

О бщепризнанно, что рынок слеп в отношении задач долгосрочного стратегического характера. Его настоящая стихия - краткосрочное, в лучшем случае среднесрочное реагирование на сигналы текущего или предвидимого в недалеком будущем спроса, на изменение тенденции в прибыли и т.п. При этом показатели рыночного успеха зачастую не только не отражают реальных изменений качества жизни - здоровья людей, уровня их безопасности, состояния окружающей среды и т.д., - но нередко, как в царстве кривых зеркал, создают искаженное о ней представление (что констатировалось еще до построения макроэкономических показателей, учитывающих экологический фактор [Данилов-Данильян и др., 1979]).

Так, разработанная полвека назад в рамках ООН система национальных счетов и ее производное - валовой внутренний продукт (ВВП) зачастую фиксируют увеличение объема измеряемой экономической деятельности и в случаях загрязнений окружающей среды, и при истощении ресурсов, и даже в результате аварий.

В самом деле, расходы на медицинскую помощь жертве автомобильной катастрофы, ее похороны, получение родственниками страховки, покупка новой автомашины - все это факторы измеряемой экономической активности в сфере услуг, которая, как ни парадоксально, способствует повышению ВВП. И наоборот, вскармливание ребенка грудью не способствует приросту ВВП, тогда как его питание детскими смесями из бутылочки вносит определенный вклад в оживление экономики. А, скажем, операция аорто-коронарного шунтирования - это и вовсе золотой дождь, проливающийся в кассы медицинских и страховых компаний. ⁵

⁵ В 1990-х годах Клиффордом Коббом и Стокгольмским институтом окружающей среды был предложен "индекс поддерживаемого экономического благосостояния" (ИПЭБ), называемый еще "подлинным индикатором прогресса", который, помимо собственно экономической составляющей, включает в себя также показатели "качества жизни" [ Weitzsacker et al., 1997]. Действительно, как явствует из расчетных данных, с конца 1960-х годов, несмотря на рост ВВП, индекс поддерживаемого экономического благополучия обнаруживает тенденцию к снижению. И если в 1950 г. величина ИПЭБ составляла около 70% от ВВП, то в 1992 г. уже только 25%, а абсолютная величина ИПЭБ, выраженная в долларах, снизилась в сравнении с 1950 г. на 30%. И это тоже может служить иллюстрацией того, как дивергируют, расходятся интересы людей, общества и интересы современного бизнеса.

В общественном сознании, и, в том числе, российском, сложился стереотип рыночного общества как воплощения демократии и свободы. А между тем даже в самых демократических государствах фирмы и корпорации функционируют, как правило, по жесткой авторитарной схеме. Их персонал не только не выбирает руководство, но и не участвует в принятии жизненно важных решений. Как заметил А.Панарин, "монополия частной собственности и невмешательство социальных инстанций, внешних (вне предприятия) и внутренних (на самом предприятии), считается гарантией экономически рационального поведения, ориентированного на максимально возможную прибыль" [Панарин, 2000].

Получается - и разрешить это противоречие Запад так и не сумел, - что в течение рабочего дня человек живет и трудится в авторитарной системе, и лишь выходя за ворота предприятия, оказывается в демократическом обществе. Однако и здесь знаменитая свобода выбора, которой так гордятся развитые страны, оказывается зачастую навязанной потребителю теми же самыми корпорациями.

"Они заставляют людей "хотеть" значительно больше, чем нужно для удовлетворения действительных потребностей, - пишет А.Б.Вебер. - Рынок превращается в механизм, создающий и формирующий спрос, включая спрос на то, что выходит за рамки разумных человеческих потребностей" [Вебер, 1999]. И не случайно 80% продуктов массового пользования выбрасывается, по данным Национальной инженерной академии США, уже после единичного употребления, а оставшееся используется не более двух раз [ Weitzsacker et al., 1997].

Многие фирмы открыто заинтересованы в том, чтобы их изделия служили потребителю не слишком долго и выходили из строя вскоре после окончания гарантийного срока. Их ремонт в этом случае, как правило, не предусмотрен и слишком дорог, о чем красноречиво свидетельствуют европейские и американские городские свалки, заполненные едва вышедшей из употребления, но почти еще годной бытовой аппаратурой. И это тоже относится к, так сказать, "законным" приемам активизации потребительского спроса.

Когда-то, на заре становления нынешней либеральной экономики, один из ее отцов Адам Смит рассматривал этику самоограничения разрозненных товаропроизводителей как неотъемлемый регулятор цивилизованных рыночных отношений. С тех пор утекло немало воды, и на фоне многократно возросшего числа производителей прежние моральные сдержки, покоившиеся на религиозных, в первую очередь - протестантских, ценностях, давно отошли в прошлое. Теперь в борьбе за души и кошельки потребителя на рынке господствует гиперконкуренция и ведутся финансовые войны, цель которых не сделать все лучше конкурента, а по мере возможности его устранить.

Утрата этических сдержек привела к превращению наиболее постыдных, маргинальных отраслей бизнеса - игорных домов, проституции, порно- и наркобизнеса - в источник колоссальных доходов. Богатейшие финансовые империи живут и процветают за счет эксплуатации человеческих слабостей и пороков, а с недавних пор появились и целые государства (Руанда, Сомали, Боливия и др.), где нормальная экономическая деятельность подчинена интересам криминального бизнеса [Данилов-Данильян, Лосев, 2000].

Все эти деформации и издержки рыночной системы не могут не сказываться и на глобальной экономической ситуации. Да, с одной стороны, сформировавшаяся после войны мировая экономическая система продемонстрировала еще невиданную в истории способность к экономическому росту, особенно в развитых странах. Наметились определенные положительные сдвиги и в странах "третьего мира". Так, к 1990-м годам здесь снизился уровень бедности и недоедания, возросла доля детей с начальным образованием, сократилась детская смертность и увеличилась продолжительность жизни.

Однако на пороге XXI века ситуация вновь стала ухудшаться. Уже в пятилетие между 1985 и 1990 гг. доля бедных в населении мира застыла на одной и той же отметке, а после 1990 года, и в особенности после финансового кризиса 1997-1998 гг., она стала быстро расти.

Все это послужило еще большему углублению пропасти между "золотым миллиардом" и "третьим миром", чему немало способствовала и практикуемая развитыми странами протекционистская торговая политика. Диктуя свои правила игры, они используют против развивающихся стран и стран с переходной экономикой всевозможные политико-экономические рычаги, тарифные барьеры, лицензии и квоты.

О том, в сколь выигрышном положении оказываются в результате такой стратегии развитые страны, говорит хотя бы тот факт, что на них приходится сегодня более 3/4 мирового торгового оборота [ Protecting the Tropical Forests, 1990]. И на них же ориентирован и экспорт развивающихся стран, причем весьма однобокий, то есть преимущественно сырьевой. Экспорт же промышленной продукции из стран "третьего мира" составляет всего 12-13% от общемирового, и еще 7-8% процентов приходится на страны с переходной экономикой. Остальные же 80% мирового промышленного товарооборота "работают" на обогащение банков и корпораций развитых государств.

А в итоге разрыв в показателях ВВП на душу населения в развитых и развивающихся странах достиг к настоящему времени 10-15 раз (для наиболее бедных стран - 50-100 раз), а внешний долг последних превысил к началу 1990-х гг. 1 200 млрд. долл. Наряду с ростом долга и платежей по долгам из этих стран идет бегство капитала, составляющее ежегодно многие десятки миллиардов долларов. Надо ли объяснять, чья именно сторона остается в проигрыше в ходе этой жестокой, хотя и скрытой экономической войны между развитым и развивающимся миром?

* * *

В озможно ли где-нибудь в природе, чтобы количество жизненных благ, достающихся одной из особей какого-либо вида, в тысячи раз превышало количество тех же благ, перепадающих другим? Или, может быть, производительность труда какого-нибудь отдельного человека способна в тысячи раз превышать производительность других окружающих его людей? Вполне очевидно, что подобное неравенство кроется не в нашей биологии, то есть в различии физических и психических способностей, а прежде всего в самой системе распределения продукта потребления и прибыли, и это тоже один из показателей социальной неадекватности рыночной экономики.

Рынок, как известно, меняет людей. Подогревая у одних потребность в превосходстве, жажду наживы, стремление любым путем вывести из игры конкурента, он в то же время культивирует ажиотажный спрос у других, а с ним и известную психологическую ущербность, чувство пристегнутости к колеснице большого бизнеса. К тому же рынок бездумно растрачивает ресурсы, многие из которых не поддаются денежному измерению (их утрата "раскладывается" на всех, а потому кажется незаметной). Поэтому и загрязнение окружающей среды, и уродливая урбанизация, и череда техногенных аварий - все это отнюдь не случайные спутники рыночной экономики, которая в погоне за прибылью, за призраком роста отметает все разумные ограничения и превращается в итоге в разрушительную и опасную силу.

Тем не менее будет преувеличением утверждать, что рыночная система всегда и во всем идет поперек жизни. В конце концов, и в естественной среде сохранение и устойчивость видов на протяжении миллионов лет обеспечивается не чем иным, как конкуренцией организмов, и на том стоит все многообразное здание живой природы. И даже так называемая "неведомая рука" Адама Смита, чудесным образом приводящая в соответствие рыночный спрос и рыночное предложение, есть, по сути, лишь претворение общих принципов жизни, их приспособление к потребностям цивилизации.

В основе рынка лежит деятельность живых людей, преследующих свои личные интересы, а равно интересы тех социальных групп, которые они представляют. И вступая между собой в деловые отношения, они неизбежно приходят к принципу конкурентного взаимодействия, заложенному, быть может, даже на генетическом уровне. При этом никакое математическое моделирование, никакая компьютерная техника не в состоянии обеспечить, например, ту высочайшую точность паритета цен, которую безо всяких усилий, шутя, поддерживает рынок. И именно игнорирование этого естественного, органически присущего человеку механизма конкуренции на основе отдельных, частных интересов и привело в конце концов к неизбежному краху централизованную экономику.

Так что не будем "изобретать велосипеды" и в поисках выхода из нынешнего экологического и социального тупика сочинять какую-то другую, альтернативную рыночной экономику, если за тысячи лет своего существования человечество так и не нашло ей никакой достойной замены. Другое дело - как избавиться от некоторых ее явно негативных сторон. И первое, о чем стоит упомянуть в этой связи, это об ограничениях.

"На рынок как механизм размещения ресурсов и распределения доходов, - писал в 1977 году один из ведущих экономистов Всемирного банка Герман Дейли, - можно полагаться в рамках предписываемых ему экологических и этических границ. В этих рамках рынок свободен, но ему не должно быть позволено устанавливать свои собственные границы" [ Daly, 1977]. Вот несколько примеров таких ограничений, вне которых невозможно вести речь о какой-либо устойчивости в сфере хозяйствования.

Так, вырубка лесов не должна превышать их естественного прироста и темпов лесовосстановления. Вылов рыбы - не подрывать способности к воспроизводству рыбного стада. Водопользование - не нарушать механизмов воспроизводства водных ресурсов. Выброс антропогенного углекислого газа - не превышать возможностей его депонирования экосистемами суши и Мирового океана и т.д. А в целом эксплуатация природных систем не должна превышать объемы, которые чреваты нарушением их способности к самовоспроизводству и поддержке экологического равновесия.

Вопрос, однако, в том, сколь реальны подобные ограничения при нынешней хозяйственной практике. Ведь рыночная система том виде, как она существует сейчас, способна воспроизводить лишь самое себя со всем неразрывно связанным с ней клубком противоречий - богатством и нищетой, гипертрофированным потреблением, расточительным обращением с ресурсами, загрязнением всех сред и непрекращающимся давлением на природу.

А между тем экологические издержки цивилизации все явственнее начинают конвертироваться в издержки экономические. Они уже породили тенденцию к снижению рентабельности мировой экономики и уменьшению инвестиционной активности. А ставший привычным экономический рост все чаще сдерживается не финансовыми или производственными возможностями, а состоянием окружающей среды.

И если в прошлом одним из главных ограничителей такого роста был созданный человеком капитал, то теперь, как отмечает тот же Герман Дейли, после беспрецедентного увеличения этого капитала, подобным ограничителем стал "капитал природный". Не число рыболовецких судов, а репродуктивные возможности популяций рыб. Не мощность технических средств по вырубке и переработке древесины, а сохранившиеся лесные массивы. Не мощность нефтедобывающих предприятий, а доступные запасы нефти, и т. д. [ Enviromnentally Sustainable Economic Development... 1991].

Дает ли все это основание говорить о наступлении глобального экономического кризиса? Мы полагаем, что дает, хотя этот факт признается далеко не всеми, поскольку носит пока замаскированный, подспудный характер. Однако у всех на виду такие его проявления, как обострение торговых войн, как учащение региональных финансовых кризисов или расширение экономической миграции и почти повсеместный рост безработицы даже в индустриально развитых странах. И если подобная тенденция получит свое развитие (а многое пока склоняет в пользу именно такого варианта), человечество в недалеком будущем вынуждено будет в корне пересмотреть свое отношение к хозяйственной практике.

И тогда на смену "разомкнутому" производственному циклу, безвозмездно изымающему из природы ресурсы и "щедро" возвращающему в нее отходы, должен будет прийти цикл "замкнутый", то есть сбалансированный с возможностями биосферы и учитывающий параметры взаимодействия хозяйства с окружающей средой, причем в весьма жестких нормативных рамках. Прогресс в этом случае станет, по всей вероятности, не только менее рентабельным (с точки зрения сегодняшних стандартов), но и существенно ограниченным, что с неизбежностью отразится на подогреваемых им социальных ожиданиях.

Однако это будет еще самая сходная цена, которую придется заплатить человечеству за свое бездумное отношение к природе, поскольку механическое следование по пути, накатанному за последние два-три века, грозит неизмеримо худшими последствиями. И это также следует иметь в виду, выбирая альтернативу дальнейшего развития.

[к оглавлению]

Поиск по сайту: