ЧТО МОЖЕТ И ЧЕГО НЕ МОЖЕТ РЫНОЧНАЯ ЭКОНОМИКА

Созидательный и разрушительный потенциал рыночной экономики. - Стихийность развития в свете экологической угрозы. - "Перепроизводство цивилизации": кризисы внутренние и кризис внешний. - Прецеденты государственного регулирования рынка. - Может ли экология быть чьим-то "внутренним делом". - Общепланетарный орган устойчивого развития, ответственный перед биосферой.

И так, всей логикой сказанного мы снова приходим к мысли о том, что устойчивое развитие, под каким бы названием оно ни фигурировало, не имеет разумной альтернативы. И этот, единственно приемлемый для человечества путь в будущее, в противовес инерционному, следовало бы назвать трансформационным сценарием.

Быстрое осознание угроз, связанных с разрушением окружающей среды; адекватная реакция на социально-экологический кризис; прорыв к новому миропониманию и новой системе ценностей; широкое международное партнерство на базе кооперации и финансовой помощи слаборазвитым странам - вот наиболее существенные отличительные его моменты.

Вряд ли стоит повторять, сколь труден и тернист этот путь, который потребует от людей ответственности и самоограничения, терпимости и сострадания, словом, всего того, что авторы "За пределами роста" отнесят к категории человеческих добродетелей. Однако он, по всей вероятности, потребует от человечества и чего-то еще иного, и, в частности, пересмотра некоторых принципов развития современной цивилизации.

Ведь до сих пор оно носило в основном стихийный, неуправляемый характер, что, кстати, и послужило отправной точкой для критики капиталистической системы К.Марксом и его последователями. Противопоставляя ей разумно устроенное бесклассовое общество будущего, они мыслили его функционирующим по единому плану и координируемым из единого "мозгового центра". В итоге сама жизнь показала беспочвенность и опасную изнанку этого волюнтаристского проекта, рядом с которым рыночная экономика оказалась и гибче, и гуманней, а в конечном счете, и жизнеспособней своего антипода. И окончательный провал советского эксперимента, казалось бы, навсегда подвел черту под диспутом о преимуществах централизованных методов государственного управления.

Да, в том более чем семидесятилетнем споре рыночная система одержала самую, пожалуй, убедительную свою победу. Но можно ли считать данную систему неуязвимой и за рамками этого конкретного исторического противостояния? И дает ли ей эта победа некую "индульгенцию" на будущее?

Увы, вопросов куда больше, чем ответов, и главные из них, конечно же, вертятся вокруг проблемы экологического вызова. Ведь трудно отрицать, что именно рыночная экономика внесла наиболее весомый вклад в ситуацию нынешнего глобального кризиса. Правда, она же, в рамках своих институтов, первой и осознала экологическую угрозу, поставив на повестку дня проблему устойчивого развития.

Но вот тут-то и начинается пробуксовка. И тем ощутимей, чем дальше в практическую свою плоскость смещается вопрос о реализации этого беспрецедентного проекта.

Становится, в частности, все более очевидным, что шаг этот крайне труден для рыночной системы по причинам не только субъективного, но и объективного порядка, и что ей нужно в каком-то смысле переступить через самое себя и через некоторые основы своего почти четырехсотлетнего существования. Способна ли она подняться над корпоративными и узко национальными интересами, над рыночным эгоизмом и заботами сегодняшней выгоды? А ведь именно этого - какого-то другого дыхания, другого временнoго стратегического мышления - и требует от нее задача перехода к устойчивому развитию. Но "по-другому" она, видимо, не умеет.

"Горькая правда состоит в том, - как сказал бывший вице-президент США Альберт Гор, - что наша экономическая система частично слепа. Она тщательно просчитывает то, что представляет наибольшую ценность для покупателей и продавцов, <...> но в ее расчетах часто не учитывается ценность того, что гораздо труднее купить и продать: чистой воды и свежего воздуха, красоты гор, лесов с разнообразной флорой и фауной и так далее. Именно частичная слепота нынешней экономической системы и есть могущественнейшая сила, стоящая за иррациональными решениями, касающимися экологии нашей планеты".

Так что же нужно сделать, чтоб она наконец прозрела? И чтобы сигналы от разрушающейся биосферы могли быть восприняты не только узким кругом специалистов, но и депутатами, политиками, представителями делового мира, правительственными чиновниками и т.д.?

В этой связи хотелось бы обратить внимание на все чаще раздающиеся голоса (причем не только из прокоммунистических кругов), ставящие под сомнение основу основ экономической рыночной системы - парадигму свободного, неуправляемого развития. Так, авторы второго доклада Римскому клубу "Человечество на перепутье" М.Мезарович и Э.Пестель на базе поведения компьютерных моделей еще тридцать лет назад пришли к выводу, что стихийное развитие мировой экономики в современных условиях не только нерационально, но и прямо опасно [Mesarovic, Pestel, 1974]. И тут есть над чем задуматься.

Да, с одной стороны, частная инициатива и конкуренция свободных товаропроизводителей уже продемонстрировали миру свои великие возможности, и нет нужды доказывать, что без этого могучего двигателя современный прогресс просто бы не состоялся. Но, как и всякая стихия (а частное предпринимательство это все-таки и прежде всего стихия, лишь до известной степени предсказуемая и подвластная управлению), они несут в себе как созидательное, так и разрушительное начало.

Примером последнему могут служить хотя бы периодические кризисы перепроизводства, сотрясавшие Западный мир вплоть до великой депрессии 1929 года, причем лекарство от них было найдено только с введением более жестких правил игры для бизнеса. Однако сегодня мы являемся свидетелями уже не внутреннего, а внешнего по отношению к данной системе кризиса, который, будучи по своим проявлениям экологическим, является вместе с тем и кризисом "перепроизводства" самой цивилизации.

Да, как в той сказке братьев Гримм про волшебный горшочек каши, ее стало слишком много для нашей планеты, и она полилась через край, заливая окрестные дворы и улицы, а с ними и всю окружающую среду. Только сумеет ли современная цивилизация, оставаясь в своем "стихийном качестве", как-то обуздать, ограничить самое себя? Кстати, в сказке это было сделано кем-то извне - хозяйкой горшочка, успевшей вбежать в дом и прокричать те самые волшебные слова: "Раз-два-три, больше не вари".

Но если и дальше продолжить нашу аналогию, то не логично ли допустить, что и рыночная экономика также нуждается в ком-то, стоящем вне системы и над системой, кто мог бы задать ей внешние ограничительные параметры. И чтобы эти внешние ограничения, не подавляя ее активного, жизнетворческого начала, позволили бы ввести ее развитие в разумно упорядоченное, безопасное русло. И это, надо сказать, не вовсе беспочвенная фантазия.

В истории уже бывали примеры, когда либеральная экономика, причем вполне успешно, функционировала в условиях жесткого государственного, то есть навязанного ей извне, регулирования. Правда, почти все эти примеры, не считая, пожалуй, НЭП'а, были связаны с введением военного положения. Так, в Великобритании в годы Второй мировой войны осуществлялось централизованное регулирование рыночной экономики. При этом последняя не только прекрасно справилась с оборонными задачами в условиях морской блокады, но и сумела обеспечить населению воюющей страны вполне достойный уровень жизни, разительно отличавшийся от того, что в те же самые годы, даже в глубоком тылу, имели советские люди с их плановым обобществленным хозяйством.

Однако централизация в рамках отдельного государства - это лишь намек, лишь повод к разговору о централизации другого уровня, которая по-настоящему отвечала бы задачам устойчивого развития.

Ведь если понимать под последним процесс организованного отступления человечества, как это трактуют, например, Д.Медоуз с соавторами, то неизбежно встает вопрос и об инструментах этой самоорганизации. Возможна ли она, к примеру, в рамках нынешней ООН или здесь нужен какой-то другой, наделенный иными полномочиями орган? Во всяком случае, опыт последних десятилетий говорит о том, что контролируемые развитыми странами международные финансово-экономические структуры, такие как Международный валютный фонд (МВФ), Международный банк реконструкции и развития (МБРР), Всемирная торговая организация (ВТО), а также соответствующие подразделения и комитеты ООН оказались эффективны в весьма ограниченных пределах и что по-настоящему запустить механизм устойчивого развития они так и не смогли.

Но есть и еще один момент, склоняющий к мысли о целесообразности особой наднациональной структуры, которая приняла бы на свои плечи груз ответственности за состояние земной биосферы.

Есть в экономике всем известное понятие - "естественные монополии", которые невозможно без ущерба для общества передать под контроль конкурирующим компаниям или разделить по "региональным квартирам". Это, например, железнодорожный транспорт, почтовая связь или сети электроснабжения. По самой своей природе они требуют единого управления и единообразной технической политики. Но разве не с теми же мерками следует подходить и к окружающей среде, которая, по сути, также едина, а потому не может считаться "внутренним делом" (по аналогии с правами человека) ни какой-либо административно-территориальной единицы, ни государственного образования в целом.

В действительности, однако, все обстоит по-другому, и подавляющее большинство стран по традиции рассматривает свою природную среду не как неотъемлемый элемент биосферы, а как безраздельно принадлежащее им достояние, руководствуясь, очевидно, представлениями из школьного курса политической географии четвертьвековой давности. А уж чьи только интересы не обслуживаются в ходе осуществления этой "независимой" экологической политики, остается порой только догадываться. И все это имеет, конечно, весьма слабое отношение к тому, что следовало бы понимать под устойчивым развитием.

Так что если не играть в устойчивое развитие, а относиться вопросу со всей серьезностью, нельзя не признать, что наделенный соответствующими полномочиями международный наднациональный орган, который от имени множества разрозненных государств проводил бы в жизнь централизованную программу стабилизации окружающей среды, необходим мировому сообществу как воздух. Причем проводил бы ее в интересах прежде всего самой биосферы (а значит, и человечества в целом), а не отдельных геополитических, этнических, корпоративных и других группировок.

Быть может, было бы преждевременно расписывать и конретизировать сейчас его функции, поэтому наметим их лишь пунктирно:

это экологический мониторинг и контроль за состоянием окружающей среды на планете (своего рода "планетарный комгидромет");

это право вето на масштабные технологии и проекты, входящие в разрез с интересами окружающей среды ("планетарная экоэкспертиза");

разработка социальных и эколого-экономических индикаторов устойчивого развития, обретающих силу правовых норм ("планетарный комстандарт");

планирование рекультивации земель и восстановления естественных экосистем по странам и континентам;

установление квот на энергопользование, выброс парниковых газов и других загрязнителей глобального характера для отдельных территорий и государственных образований;

определение размеров отчислений во всемирный фонд поддержки слаборазвитых стран, находящихся в тисках продовольственного, демографического или экологического кризиса, и т.д.

Впрочем, будем реалистами: сегодня, когда мировое сообщество напоминает порою "хаотическое множество конкурирующих и ссорящихся между собой государств" (А.Печчеи), условия для такого кардинального шага явно еще не созрели. Ведь речь ни много ни мало идет о том, чтобы поступиться известной частью своего суверенитета, а суверенитет - это, увы, святое, едва ли не самый болезненный пункт во всей сфере межгосударственных отношений, и всякое покушение на него приравнивается к национальному оскорблению.

Однако есть на этот счет и другие точки зрения. Вот что писал, например, по данному поводу основатель Римского клуба А.Печчеи: "...Принцип национального суверенитета, - говорится в книге "Человеческие качества", - оказывается в первую очередь весьма выгодным его самым ревностным защитникам - правящим классам. Ведь суверенное государство - их вотчина. Вся помпезность и внешний блеск, все пышные слова и витиеватые украшения, скрывающие за собой узкий эгоцентризм, вкупе со связанными с этим имущественными интересами - все это как нельзя лучше служит корыстным целям правительств; ведь суверенное государство позволяет им, прикрываясь громкими фразами об отечестве и традициях, или отечестве и революции, или о чем-нибудь еще, защищать прежде всего свои собственные позиции" [Печчеи, 1985].

А знаменитый историк А.Дж.Тойнби высказался на сей счет еще категоричнее: "...Сила поклонения культу национального государства вовсе не свидетельствует о том, что национальный суверенитет действительно представляет собой удовлетворительную основу политической организации человечества в атомный век. Истина как раз прямо в противоположном <...> в нашу эпоху национальный суверинитет, по сути дела, равносилен массовому самоубийству" (Цит. по [Печчеи, 1985]). И это, заметьте, сказано задолго до осознания масштабов нынешнего глобального кризиса.

И все же глубокая демократизация общества дает некоторую прививку от подобного рода "национальных комплексов", а иначе мы едва ли бы оказались свидетелями рождения нынешней единой Европы. Однако и тут, к сожалению, есть свои подводные камни, которые могут сыграть не последнюю роль на этапе реализации устойчивого развития.

Ведь оно, как мы уже говорили, потребует от населения развитых стран готовности к известному самоограничению, без чего невозможно будет прийти к приемлемому компромиссу с природой. Но соступить с достигнутого жизненного уровня, даже если это означает отказ от целого ряда очевидных излишеств, психологически очень непросто, особенно, если данный шаг не диктуется очевидными для всех мотивами - военным положением, экономическим кризисом, последствиями стихийного бедствия и т.д.

С другой стороны, идеалы и ценности устойчивого развития едва ли могут быть быстро восприняты подавляющим большинством населения - поначалу они явятся достоянием лишь "просвещенного", скажем так, меньшинства. И, значит, любое национальное правительство, решившееся в этих условиях на так называемые непопулярные меры (лимитирование энергопотребления и т.п.), неизбежно окажется заложником "непросвещенного большинства", которое отвернется от него на ближайших же президентских или парламентских выборах.

И в этом смысле то же самое правительство оказалось бы в несомненном выигрыше, делегировав наиболее уязвимую в указанном плане часть своих полномочий такому равноудаленному наднациональному органу, который мог бы распутывать тугие узлы устойчивого развития без оглядки на групповые и корпоративные интересы. А ведь эти последние (и в этом нужно бы отдавать себе ясный отчет), вероятно всегда будут в некотором текущем противоречии со стратегическими, глобальными целями и установками устойчивого развития. И потому обойтись без "твердой руки" в лице описанной выше полномочной инстанции мировому сообществу удастся едва ли.

Как заметил по этому поводу Б.Родоман, демократия в социальной и экономической сфере вполне может уживаться с тоталитаризмом при решении экологических задач [Родоман, 2004]. Хотя, конечно, не о тоталитаризме идет в данном случае речь, а лишь о необходимой жесткости и бескомпромиссности в вопросах сохранения стабильности окружающей среды, напрямую связанной с проблемой выживания человечества. И, разумеется, при условии добровольного следования каждой из существующих стран руслу этой равнообязательной для всех стратегии.

[к оглавлению]

6.3. УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ И "РЕАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕКА"

Устойчивое развитие как мировая идея. - "Решение проблемы находится внутри, а не вне человеческого существа". - Биоцентризм или антропоцентризм? - В поисках этоса глобального мира. - Природный императив или социальная утопия. - "Реальный человек" перед лицом экологического вызова. - "Правды не знает никто..."

М ы обрисовали здесь бегло и в первом приближении контуры тех целесообразных организационных форм, что необходимы, на наш взгляд, для обеспечения устойчивого развития, если дело дой дет до практического его воплощения. Разумеется, возможны и иные представления и подходы к проблеме, как и иные планы ее решения, и един ст венно, чего мы не можем себе позволить, как заметил в свое время А.Печчеи, так это не иметь никакого плана.

Однако правда и то, что ни одна страна не сделала еще сколько-нибудь серьезного шага в данном направлении, если не считать таковыми внедрение экоэффективных технологий (когда "грязные" производства при этом зачастую не ликвидируются, а переводятся в "глубинку", в отдаленные слаборазвитые страны) или локальную очистку окружающей среды - меры, направленные не столько на преодоление кризиса, сколько на поддержание сложившегося status quo. Но рост безудержного потребления и демографический взрыв в развивающемся мире сводят на нет даже эти скромные усилия.

Возникает парадоксальная ситуация бега на месте. Когда собираются представительные конференции и круглые столы, провозглашаются "стратегии" и "программы", пишутся монографии, защищаются диссертации, а тропические леса как вырубались, так и вырубаются. И все так же идет накопление атмосферного СО2, а прогрессирующий процесс опустынивания и истощения водных источников ставит миллиарды людей человек перед угрозой дефицита пресной воды.

И как же преодолеть эту "заколдованную дистанцию", отделяющую "правильные" слова от давно назревшего и не терпящего отлагательств дела? Тем более, что и время объективно работает против человечества.

Вопросы такого рода наверняка мелькают в голове небезразличного читателя, и авторам этой книги, конечно, их также не обойти. Хотя кое-что на эту тему было уже сказано выше. И об отсутствии доброй воли у большинства современных лидеров, и о неспособности мыслить глобальными экологическими категориями, подменяемыми озабоченностью сегодняшним днем и сегодняшними же преимущественно локальными проблемами, и т.д.

Однако устойчивое развитие - это ведь не только "планов громадье", грандиозный проект по стабилизации окружающей среды на планете. Это еще и великая идея перестройки всей современной цивилизации из разряда тех, что движут народами. И, как всякая таких масштабов идея, оно не может реализоваться одной лишь волей политических или государственных лидеров без широкого встречного движения со стороны самых разных национальных и общественных слоев, хотя, возможно, оно и не скоро сделается достоянием подлинного большинства населения.

А если поискать для него какую-то историческую аналогию, то можно, пожалуй, вспомнить и раннее христианство первых веков нашей эры и совсем близкое нам по времени движение за социальное равноправие под знаменем марксизма конца XIX - первой половины XX века. Соразмерные по масштабу своих амбиций и тому глубочайшему влиянию, которое они оказали на судьбы мира, они характеризовались вместе с тем и решительным неприятием существующего порядка вещей, что отчасти роднит их с некоторыми нынешними радикальными "зелеными" движениями.

Но великие идеи сильны прежде всего своей позитивной стороной. И стороной этой как в том, так и в другом случае было строительство "Царства Божия" - только у христиан на Небе, а у коммунистов на земле, причем последнее рухнуло уже на наших глазах, не выдержав испытания жизнью и временем. "Небесное царство" оказалось, по-видимому, куда прочнее, хотя и растеряло за последнюю пару сотен лет немалую долю своих приверженцев.

Ну а что же могут предложить в этом плане сегодняшние экологи? Ведь их "доктрина" - это не столько стремление переделать наш несовершенный мир, сколько вполне прагматичное желание его сохранить. К тому же она питается не от внутренней эмоциональной убежденности, как то всегда почти бывало с трансформационными учениями прошлого, а впервые имеет под собой прочное естественнонаучное обоснование, то есть исходит из достоверного знания и реалий сегодняшнего дня. И знание это говорит о том, что простое инерционное развитие в духе последних двух-трех столетий неизбежно приведет человечество к глобальной экологической катастрофе.

Четверть века назад основатель Римского клуба Аурелио Печчеи, один из тех, кто первым осознал реальность угрозы, нависшей над человеческим родом, писал: "Поскольку проблема, возникшая на этой критической стадии его развития, находится внутри, а не вне человеческого существа, взятого как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, то и ее решение должно исходить прежде всего и главным образом изнутри его самого" [Печчеи, 1985].

Двадцать пять лет, протекшие с той поры, конечно, сильно преобразили лицо нашего мира, но, к сожалению, мало что изменили в сфере тех опасных тенденций, привлечь к которым внимание современников стремился великий итальянец. И, что прискорбней всего, - не повернули человечество лицом к проблеме, которую оно как бы замечает и не замечает и, во всяком случае, живет другим, не слишком обращая внимание на разного рода апокалиптические предсказания.

Правда, нельзя сказать, чтобы в ладу с самим собой, задыхаясь в смоге своих многомиллионных городов, страдая от разгула террора и череды участившихся техногенных катастроф, но худо-бедно справляясь пока со всеми преследующими его напастями, а главное - неустанно двигая вперед научно-технический прогресс, несущий людям такие блага, которые и не снились их отцам и дедам.

Что же до тревожных экологических прогнозов, то мало ли было в истории всевозможных "эсхатологических эпидемий"? Скорого "конца света" ждали, например, первые христиане, а в середине прошлого тысячелетия это ожидание лихорадило буквально всю средневековую Европу.

И все же предостережения экологов стоят в этом ряду особняком, поскольку имеют под собой, как уже было сказано, естественнонаучное основание. А самоуспокоенность, как известно, не лучший советчик. И вот почему, на наш взгляд, так необходимо спешить, чтобы больное человечество согласилось принимать горькие лекарства, пока они еще эффективны.

Но как, спрашивается, уменьшить тот страшный антропогенный пресс, которому подвергается глобальная окружающая среда, если подавляющее большинство стран и сегодня всего больше озабочено проблемой ускорения своего экономического роста? И если, сколько бы ни произносилось громких слов в защиту природы, люди в своей массе тут же забывают о ней, коль скоро дело доходит до принятия каких-либо экономически или социально значимых решений? Точно так же, как остаются лишь добрыми намерениями любые экологические проекты, вступающие в конфликт с текущими интересами людей, которые они преследуют в своей повседневной жизни.

Очевидна, во всяком случае, глубокая правота приведенных здесь слов А.Печчеи, что проблема такого рода действительно не может быть разрешена без кардинальной психологической перестройки самого человека. Без переориентации системы его ценностей. Без коренного поворота в его отношении к "бесполезной" дикой природе, а также к находящимся за временным горизонтом его существования наследующим ему поколениям.

Ведь мы - единственные из всех населяющих землю существ, кто живет не только сегодняшней минутой, но в большей даже степени завтрашним днем, порой весьма от нее удаленным. И это ощущение длящейся связи поколений, уверенности, что кто-то примет в свои руки и понесет дальше бесценную для нас эстафету, есть непременное условие полноценности бытия человеческого социума, вне которого его ждет неизбежная духовная деградация и оскудение.

* * *

П реобразование окружающей природной среды применительно к его нуждам и потребностям в процессе трудовой, предметно-практической деятельности есть необходимое условие и, вместе, способ существования человечества как социализированного вида. Так что антропоцентризм был и, по-видимому, останется органически присущей ему чертой, а его носитель всегда будет преследовать на этой земле свои особые, человеческие интересы.

Другое дело, что тот примитивный антропоцентризм, объявлявший человека "венцом творения", действительно более нетерпим в наши дни и требует коренного переосмысления в пользу значительно более скромного места, которое занимает, или, по крайней мере, должен занимать на Земле Человек Разумный, дабы не подрубать "сук" своего собственного существования (называть ли это биоантропоцентризмом или как-то еще иначе, пусть решают философы). Но, конечно, не в рамках искусственно созданного вероучения, на что ориентируются в последние годы лидеры некоторых радикальных экологических движений, а на путях трансформации не отвечающей сегодняшним реалиям этической системы, или систем - если смотреть на человечество как на сумму христианской, мусульманской и прочих цивилизаций. Хотя и такое потребует от него немалых усилий и огромного духовного напряжения.

Вообще говоря, горнило этической трансформации люди в своей истории проходили уже не раз (как, скажем, при переходе от язычества к монотеизму), причем от способности к этой внутренней перестройке зависели зачастую жизнь и существование целых племен, культур и цивилизаций. Собственно, эта культурно-нравственная селекция и обусловила во многом облик нашего сегодняшнего мира, в силу чего сумели сохранить себя в потомстве именно те нации и народы, что оказались способны - в том числе и за счет психологической перестройки - творчески ответить на тот или иной природный либо иноплеменный вызов (по А.Тойнби).

Точно также и нынешнее поколение стоит теперь перед беспрецедентным экологическим вызовом, и потребность пересоздать свою этику применительно к задачам сбережения природной среды диктуется нам извне, то есть представляет собой объективно действующую, а не выдуманную в кабинетах потребность. Человек, как заметил по этому поводу Л.Н.Гумилев, приспосабливается к природным условиям иначе, чем другие виды: заселяя новый регион, он изменяет не анатомию и физиологию, а стереотип поведения [Гумилев, 2001].

О необходимости духовного обновления рода человеческого, погрязшего в грехе или изменившего своему Богу, возвещали, например, библейские пророки: "Как клетка, наполненная птицами, домы их полны обмана; через это они возвысились и разбогатели. Сделались тучны, жирны, переступили даже всякую меру во зле, не разбирают судебных дел, дел сирот; благоденствуют и справедливому делу нищих не дают суда" (Иер. 5. 27-28).

Однако за всеми подобными обличениями стояло, как правило, смутно сознаваемое рассогласование между изменившимися условиями бытия и сложившейся этической системой. Ее предписания и запреты становились объективно невыполнимы или же вредны, а вместе с тем многое из разрешаемого или поощряемого ею начинало угрожать благу (в предельном случае - существованию) данного социума. При этом благо и вред трактовались прежде всего как категории этические, частные случаи проявления Добра и Зла. В конечном итоге наложение старой этической системы на новую реальность обнаруживало ее неистинность, воспринимаемую главным образом этически, что и служило стимулом для оформления и кристаллизации нового этического кодекса.

Такова в основных чертах схема трансформации этических систем в ходе эволюционно-поступательного развития человечества, и переживаемый ныне кризисный этап, в общем и целом, принадлежит этому же ряду. И все-таки есть моменты, в корне отличающие нынешнюю постановку вопроса от всего, что имело место в прошлом.

Это, во-первых, глобальный характер обсуждаемой этической системы. И хотя тенденция к экспансии (глобализации) присуща многим мировым религиям, но этические нормы и правила оставались по преимуществу внутренним делом каждого отдельного этноса. Однако на этот раз речь может идти именно об этосе глобального мира, будущее которого всецело зависит от того, сумеет ли он приобщить к идеалам и ценностям устойчивого развития большинство народов Земли, имея в общем знаменателе задачу выживания человечества [Данилов-Данильян, 1999].

Другой же ее отличительной особенностью следует назвать сопряжение в ней этического и естественнонаучного начала. Быть может, впервые в человеческой истории экологи нашли общую для них точку отсчета - природную причину, императив, побуждающий к пересмотру нравственных ориентиров, когда обычный для всех трансформационных эпох мотив "так жить нельзя" обретает новое, экологическое звучание. При этом практическое следование морально-этическим постулатам более, чем когда-либо раньше, диктуется рациональными, видимыми причинами, опосредованными научным знанием и опытом (хотя доверие к научному знанию тоже, в общем, этическая категория, только не всегда включаемая в оформившийся кодекс).

Так что же, усмехнется скептически настроенный читатель, еще одна нравственность "на заказ", в духе тех, что в XX веке пытались насаждать чуть не на одной трети земного шара? Или, может быть, очередная греющая сама себя социальная утопия?

Но повременим с приговором: ведь справедливость или несправедливость его сумеет, в конце концов, определить лишь время. Нам же пока хотелось бы обратить внимание на другое.

В 1946 году в эмигрантском "Новом журнале" была напечатана статья известного российского христианского философа С.Л.Франка "Ересь утопизма", посвященная искусу утопического миропереустройства, торжествовавшего свою, как казалось тогда, окончательную победу на территории Советского Союза и пустившего цепкие ростки в сопредельных ему странах. Едва ли ее автор рассчитывал быть услышанным советскими лидерами - скорее его выступление было адресовано некоторым западным интеллектуалам, находившимся под обаянием коммунистического гипноза, усугубленного только что одержанной победой во Второй мировой войне.

"Дело в том, - говорит в ней Франк, - что само устройство человеческой жизни - мир социальной жизни - в некоторых общих своих условиях <...> есть выражение подчиненности человека силам космического порядка". И "всякий замысел отменить или уничтожить эти общие формы человеческой жизни <...> есть выражение неправомерной, противоестественной гордыни человека, его титанического стремления собственными силами построить совершенно новый мир". "Общественные реформы нужны и осмысленны, - продолжает он, - <...> поскольку они создают лучшие условия для <...> дела свободного внутреннего духовного перевоспитания человека; но для того чтобы исполнить эту свою функцию, они должны считаться с реальным состоянием человека, а не быть замыслом насильственной его перемены" [Франк, 1946].

Реальное состояние человека... Признаться, эта последняя фраза постоянно витала над нами в процессе написания настоящей главы. Вот он, неизвестный элемент в цепочке доказательств, который в конечном счете и будет определять успех или неуспех устойчивого развития, а также утопичность или реалистичность связываемых с ним широкомасштабных замыслов (хотя не о "гордыне", конечно, может в данном случае идти речь, а лишь о понятной озабоченности вопросами выживания человечества).

В самом деле, кто скажет, какими сторонами своей натуры - косной и пластичной, доступной голосу разума и погруженной в мир слепых страстей и инстинктов, мелко эгоистичной и способной на забвение себя ради общего дела - обернется еще этот "реальный человек" планеты перед лицом экологического вызова?

Во всяком случае, как пишут авторы "За пределами роста", "правды не знает никто". И не случайно они, "компьютерщики", привыкшие подкреплять свои выводы математически выверенными моделями, на последних страницах своей книги задаются целым рядом вопросов в совсем не свойственной их профессии гуманитарной манере:

"Действительно ли возможны те перемены, к которым мы призываем в этой книге, будь то более эффективное использование ресурсов или большее сострадание? Может ли в действительности мир замедлить приближение пределов и избежать коллапса? Достаточно ли для этого времени? Достаточно ли средств, технологий, свободы, дара предвидения, чувства общности, ответственности, воображения, дисциплины и любви в глобальном масштабе?" [Медоуз и др., 1994].

Причем вопросы эти, как предупреждают и сами авторы, скорее всего не имеют пока ответов.

[к оглавлению]

Поиск по сайту: