Основные черты герменевтики Гадамера

Герменевтический круг понимания и отсутствие начала в нем. Систематическое изложение, вроде бы, всегда должно иметь вполне закономерные, легитимные начало и конец. Однако в случае с гадамеровской философией данное правило "работает" плохо. По Гадамеру, герменевтика не знает проблемы начала: "ведь конец и определяет начало как начало конец" [7,с.546]. Это обстоятельство восходит к приверженности Гадамера, подобно всякому герменевтику, к идее герменевтического круга. "...Процесс понимания постоянно переходит от целого к части и обратно к целому. Задача состоит в том, чтобы концентрическими кругами расширять единство понятого смысла" [7,с.345]. "Тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет набрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предварительный набросок смысла всего текста в целом. Но и этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл" [7.С.318].

В круге, как известно, нет начала. Гадамеровское "с самого начала" имеет временной смысл, смысл исходного состояния процесса понимания. Это надо понимать так, что на любой стадии герменевтического процесса без какой-либо очевидной субординации даны все моменты указанного процесса: предпонимание, ожидание смысла текста, понимание, интерпретация, язык и т.д. Каждый из этих моментов имеет историческое измерение. Они похожи на людей: изменяясь, остаются сами собой. Но в отличие от людей компоненты герменевтического опыта не рождаются и не умирают, их набор всегда один и тот же.

Из сказанного следует, что за последовательностью гадамеровских философем не всегда скрывается такая же их логическая связь. У Гадамера линейность текста лишь в том случае указывает на линейность философских категорий, когда имеется в виду последовательность их временных срезов. В противном случае линейность текста может выражать произвол его автора.

То, что Гадамер – приверженец циклического нарастания понимания, подчеркивалось несчетное число раз, в том числе и им самим, но при этом, как правило, забывали о другом, а именно, о зигзагообразном отображении между не только частью и целым, но и между любыми двумя частями в рамках целого. У Гадамера есть большое "туда-сюда" (часть-целое) и масса маленьких "туда-сюда" (часть-часть). Это также надо иметь в виду.

Предпонимание, предвосхищение совершенства смысла, предание, традиция. Итак, герменевтик никогда не вступает в герменевтический круг и никогда его не покидает. Приходится отметить, что для обозначения герменевтического целого Гадамер не изобрел запоминающегося термина. Он называет его по-разному: и просто пониманием, и пониманием текста, и герменевтическим опытом, и даже "мир и Я". При этом термины "понимание", "понимание текста" и "герменевтический опыт" могут использоваться также для обозначения не герменевтического целого, а его определенной частной структуры (понимание как озарение, опыт как достижение опытности).

Исходный исторический план понимания текста Гадамер чаще всего представляет как Предпонимание, вырастающее из обращенности к делу, к фактам в ожидании совершенства смысла [7,с.318,337,349,386]. Здесь Предпонимание – это обозначение не предмнений или предварительных суждений герменевтика, субъекта понимания, а понимание на его начальной стадии. Сущностные моменты у предпонимания такие же, что у понимания, но каждый из них не развит в должной степени. На стороне интерпретатора Предпонимание выступает как предмнение, предрассуждение, предрассудок, которые вовлечены в игру понимания и находятся на очной ставке с фактами, текстами. К издержкам субъективизма относит Гадамер поспешное бегство от предпонимания как единства интерпретатора и текста к предмнениям последнего. Произвольность предмнений преодолевается в их причастности к подлинному герменевтическому делу (об этом в следующем разделе).

Предпонимание – это предание, традиция. В предании и традиции нам дано прошлое, мы его постоянно актуализируем и в принципе не можем быть свободными от него. "...Мы всегда находимся внутри предания" [7,с.335]. Наивно делать вид, что можно отказаться от старого, история вынуждает нас соединять его с новым. Неуместны как критика традиции, так и ее романтическое воспевание, она должна пониматься в контексте герменевтического целого [7,с.334-336].

Понимание и истоки его жизненности. Что значит понимать? Это значит "прежде всего понять само дело и лишь во вторую очередь – выделить и понять чужое мнение в качестве такового" [7,с.349]. Как формируется несколько загадочно звучащее "дело"? Ответ Гадамера таков: "Понимание начинается с того, что нечто к нам обращается. Таково первейшее герменевтическое условие" [7,с.354]. Нечто – это текст, все, совсем не обязательно фигурирующее непосредственно в языковой форме (например, изделия или даже явления природы), что может быть понято [7,с.470]. Человек вынужден действовать, заставить текст заговорить [7,с.443]. Но здесь выясняется одна прелюбопытнейшая особенность. Вроде бы во взаимодействии с текстом инициатива явно на стороне интерпретатора, именно он ставит вопросы. Однако в деле нет места самонадеянности человека, он вынужден приспосабливаться к ситуации, подбирать вопросы, слова, действия, прислушиваться не к себе, а к тексту. В вопросах человека слышится влияние и человека и текста. "Скорее тот, кто стремится понять текст, готов его выслушать и позволяет ему говорить" [7.с.321].

"Понять означает прежде всего понять само дело" [7,с.349]. Дело – это единство, реализующееся во взаимодействии текста и интерпретатора. Герменевтический интерес направлен в первую очередь не на мнения людей, а на тексты (факты), их непотаенность (истину). Герменевтик налаживает деяние, дело, а вместе с ним и субъективность человека.

Как видим, между текстом и интерпретатором существует координация. А что же с субординацией? Здесь нет однозначности, человек активен, но вынужден приспосабливаться. Субординация есть, но она переходит с текста на человека, с человека на текст.

Ситуация, ее горизонты, их смещение и слияние. Мы всегда находимся в некоторой исторической предданности или, другими словами, в герменевтической ситуации [7,с.357]. Задача герменевтика – прояснить ее. Достичь успеха в этом отношении означает раздвинуть горизонты понимания. "Горизонт – поле зрения, охватывающее и обнимающее все то, что может быть увидено из какого-либо пункта" [7,с.358]. Горизонты смещаются, ибо изменяются герменевтические ситуации. Понимание выступает как слияние горизонтов [7,с.362].

Интерпретатор, находясь в актуальном горизонте, постоянно пробрасывает себя вперед, тем самым он расширяет свой горизонт и создает условие для понимания. Понимание наступает тогда, когда происходит расширение и встреча горизонтов. Нет слияния горизонтов, нет и понимания. До тех пор, пока мой горизонт не достиг предмета моего интереса, текста, прошлого, другого человека, я не понимаю. Понимание не есть перенесение-себя в чуждую субъективность – это невозможно. Понимание есть расширение своего горизонта и обозрение другого нечто в правильных пропорциях [7,с.361].

Постановка вопросов расширяет горизонт интерпретатора. Текст воспринимается как ряд ответов на вопросы, согласованность вопросов и ответов на них и есть понимание. Можно выразиться по-другому: ранее непонимаемое попало внутрь моего горизонта. Далекое стало близким. Всякое познание имеет исторический характер, ибо такова жизнь горизонтов. Подлинное понимание не является мгновенным, оно требует исторической дистанции [7,с.352]. Слияние горизонтов происходит в языке [7,с.443].

Действенность понимания. Этика и герменевтический опыт. Понимание есть действие, состоящее в том, что, находясь в герменевтической ситуации, интерпретатор тут же использует каждую порцию добытого им смысла [7,с.393]. Понимание есть род действия [7,с.403]. В силу этого недопустимо сводить понимание к рефлексии и мышлению. Понимание действенно по самому своему существу. Герменевтика не признает чистое, не связанное с применением смысла знание.

Анализ действенности понимания открывает Гадамеру доступы к моральной проблематике. Находясь в той или иной ситуации, человек вынужден действовать. Говорят, что человек действует либо в силу своей подготовки (например, в технике), либо используя свое всеобщее знание. Как в первом, так и во втором случае игнорируется основная герменевтическая проблема: надо понять конкретную ситуацию, увидеть, что в ней правильно, и действовать в соответствии с этим смыслом [7,с.374]. Неправомерно руководствоваться ценностями, не добытыми в понимании. Цели не известны заранее, они осмысливаются в последовательных актах применения смысла. Так реализуется герменевтический опыт, поступь понимания [7,с.409]. Человек становится опытным, моральным. Возникает согласованность с самим собой [7,с.418].

В подлинном опыте человек сознает свою историчность, временность и конечность. Он всегда возможен не иначе как в контексте конкретной герменевтической ситуации. Понимание не только действенно, но и исторично.

Герменевтический опыт как диалог с другим. Гадамер выделяет три типа опыта в соотношении "Я" и "Ты".

В первом опыте "Ты" выделяется на основании типичного, общего знания. "Я" предпочитает себя, а "Ты" просто-напросто берется в расчет – в качестве средства. «С моральной точки зрения такое отношение к "Ты" означает чистейший эгоизм и противоречит моральному назначению человека» [7,с.422].

Во втором опыте "Ты" признается личностью, но лишь в соотнесенности с "Я". "Я" стремится переиграть "Ты". За взаимное признание приходится бороться [7,с.423].

В третьем опыте "Ты" предоставляется максимальная самостоятельность. Взаимосвязанность двух людей всегда означает открытость друг другу и способность слышать собеседника, партнера по диалогу [7,с.425]. Только при этих условиях существуют подлинные человеческие отношения [7,с.425], а значит, и подлинная мораль. Отношения между людьми имеют свои основания не в знании, а в готовности к герменевтическому опыту, что в свою очередь предполагает открытость навстречу друг другу и установку на прислушивание к другому, к "Ты". Для Гадамера совершенно недостаточно всего лишь констатировать необходимость диалога между людьми в силу их совместного бытия. Ему важно показать, каковы условия диалога. Эти условия обеспечивают саму реальность герменевтического опыта, они не извлекаются из него, а предпосланы ему. На философском языке это означает их трансцендентальность.

Истолкование как диалектика вопроса и ответа. К трансцендентальным условиям герменевтического опыта наряду с открытостью принадлежит структура вопроса. Без вопрошания открытость нереализуема. Открытость обладает структурой вопроса [7.С.426]. Предмет нашего интереса мы не описываем, а опрашиваем. Вопрос реализует заложенный в нем смысл в своей направленности на опрашиваемое: как обстоят дела – "так или этак"? Появление вопроса выводит бытие опрашиваемого в открытое [7,с.427]. Вопрос не обладает бесконечной силой, ему присущ определенный горизонт. Решение вопроса есть путь к знанию [7,с.429].

Мы можем задать пустой вопрос, на него не последует ответа, смыслокоммуникация не наступит. Выходит, что в предвосхищении смысла нам приходится изначально прислушаться к опрашиваемому, отвергающему наши предмнения. "Поэтому и о вопросе можно сказать в большей мере, что он нас настигает, а не мы его ставим" [7,с.431]. Вопрос предшествует ответу, задает возможности его смысла. Вопрос имеет первенство над ответом [7,с.429].

"Кто хочет мыслить, должен спрашивать" [7,с.441]. В этом смысле недостаточно лишь ставить проблемы. Проблемы – это продукт изолирующегося от герменевтического опыта разума. В проблемах нет подлинного предвосхищения смысла, отсутствует избирательная направленность на него. Логика проблем герменевтически намного беднее логики вопросов и ответов [7,с.443]. Именно логика вопросов и ответов – ключ к истолкованию.

"Истолкование, как разговор, есть круг, замыкаемый в диалектике вопроса и ответа" [7.С.452]. Истолкование, или интерпретация, не есть чистое мероприятие нашего сознания, оно требует согласования, смыслокоммуникации с опрашиваемым. Успех истолкования выступает как слияние горизонтов, имеющегося и вновь приобретаемого. "Мысль, которой мы будем руководствоваться в дальнейшем, состоит в том, что происходящее в понимании слияние горизонтов осуществляется самим языком" [7,с.443].

Вербальность понимания. Понимание есть дело, мышление (как порождение вопроса в сознании), диалектика (как взаимосвязанность вопросов и ответов), но его окончательной инстанцией оказывается слово (verbum). А это как раз и означает вербальность понимания. Герменевтику часто определяют как понимание в языке, что верно лишь отчасти. Понимание намного многостороннее языка как медиума слов. Но вместе с тем все невербальные формы понимания замыкаются на язык.

Открывающееся проявляется непременно в слове. Гадамер называет это чудом [7,с.487], имея в виду "язык, на котором говорят вещи, – какого бы рода ни были эти вещи в каждом данном случае..." [7,с.550]. Слово выражает саму вещь [7, с.484]. У Гадамера вещи не заговаривают лишь потому, что они не обладают умением говорить. В своем молчании вещи, однако, определяют строй языка, той среды, в которой человек живет.

Но что такое слово, этот основной конституент языка? Гадамеру очевидно, что открывающееся должно каким-то образом сохранить себя в слове. Однако неочевидно, каким именно образом происходит сохранение. Слово не произвольно и условно подобно знаку. "Слово – это не просто знак. В каком-то трудно постижимом смысле оно все же есть нечто вроде отображения" [7,с.484]. В языке выражаются дела и обстоятельства [7,с.515].

Гадамер видел в слове и языке какую-то таинственность, чудо, неясность. Иначе говоря, в понимании природы слова он встретился с большими трудностями. Слово не совпадает ни с вещью, ни с интерпретатором, как бы последний не понимался; вместе с тем слово фиксирует единство того и другого. Слово – это не знак (знак в отличие от него максимально условен), не образ (образ больше похож на вещь, чем слово). Значит, слово есть нечто промежуточное между знаком и образом. Здесь Гадамеру могла бы, на наш взгляд, поспособствовать категория символа, которую так эффективно использовал в философии слова А.Ф. Лосев [8]. Разумеется, в данном случае речь не идет о том, чтобы эклектически подправлять Гадамера сведениями, почерпнутыми где-то в стороне от смысла его философии. На наш взгляд, понимание слова как символа соответствует смыслосодержанию гадамеровской философии. Слово не более загадочно, чем любой символ.

В языке находит свое окончательное завершение понимание, в том числе истолкование и мышление. Как обычно, Гадамер стремится чисто субъективные моменты понимания сдвинуть на периферию герменевтического опыта. Не в речи, говорении, где много субъективного, а в письме получает язык свое полное герменевтическое значение и самостоятельность [7,с.453-455]. Мышление есть экспликация слова [7,с.497]. И в словах же мы обнаруживаем их понятийность, выражение общности [7,с.498].

Для Гадамера язык точно так же, как предпонимание, открытость, есть предпосылка герменевтики. Язык – трансцендентальное условие герменевтического опыта. В качестве такового он бессознателен [7,с.471].

Преимущество прекрасного. Свою книгу "Истина и метод" Гадамер заключает рассуждениями о преимуществе прекрасного (красоты), обосновывая тем самым преимущество эстетического перед этическим. Прекрасное он сравнивает с благом. "Безусловно, отличительная черта прекрасного по сравнению с благом – то, что оно являет себя из себя самого, делает себя непосредственно очевидным в своем бытии" [7,с.556]. Прекрасное в самом себе несет свою ясность и блеск, оно скорее может быть уловлено, чем благо. "... Прекрасное – это вообще способ явления благого, сущего, каким оно должно быть" [7,с.557]. В прекрасном дано сущее и его открытость (истина). Прекрасное – прежде всего соразмерность и симметрия [7, с.553], а не продукт изолированного сознания. Там, где торжествует праздник прекрасного, даны и благое и истинное, и этическое и логическое. Прекрасное – венец понимания, центр единства человека с вещами и человека с человеком. Для Гадамера прекрасное – в первую очередь не радость чувства и не недоумение, вызываемое по случаю искусствами, а полнота понимания, достигнутая в герменевтическом опыте. Прекрасное от дела не изолировано, оно является его собственным бытием. Так понятое прекрасное есть истина.

Поиск по сайту: