Мишель Фуко: философия дискурсивных практик

Мишель Фуко (1926-1984) прожил сравнительно короткую, но насыщенную яркими биографическими и философскими событиями жизнь [6,7]. Ему довелось быть преподавателем психологии, врачом в психиатрической поликлинике, членом компартии, заведующим кафедрой истории мыслительных систем в знаменитом Коллеж де Франс; кроме Франции работал в Германии, Тунисе, Швеции, США. Он мог позволить себе не откликнуться на приглашение к разговору со стороны французского президента, выступить в защиту заключенных, тайно отвезти в Варшаву предназначенную для "Солидарности" типографию. Наконец, знатоку истории безумия и сексуальности суждено было умереть от синдрома приобретенного иммунодефицита.

Крайне необычно формировалась философская позиция Фуко. Критический талант оставляет его равнодушным к часто постулируемому превосходству науки над другими, ненаучными видами знания. Не теряя из вида перспективу философии и науки, он решительно сдвигается от них в сторону не-философии и не-науки, обращается к анализу таких малоизученных феноменов, как безумие, медицина, сексуальность. Более того, он ищет разгадку интересующих его проблем отнюдь не в достижениях XX века, а в предшествующих ему периодах. В начале своей философской деятельности Фуко чаще всего обращался к материалам XVI–XIX веков, позднее он стал вовлекать во все возрастающем объеме в сферу своего анализа материалы античности и средневековья.

Следует непременно подчеркнуть особую заинтересованность Фуко в реальной работе историков [8,с.82]. Философам работа историков часто кажется рутинной. Фуко, однако, не признает методологического главенства философии над историей, не любит авторитеты. Он не признает доопытное (априори он называет варварским термином [9,с.128]) и предлагает философам спокойно, без грохота войти в историческое поле и уже там приобрести философскую конституцию.

Но с чем встречается философ, равно как и любой другой человек, в историческом поле в первую очередь? С вещами и словами. Вроде бы именно с ними? Ответ на последний вопрос Фуко вырабатывает в целой серии своих книг (одна из них даже именуется им "Слова и вещи" [10]), он оказывается резко негативным. Кажущееся столь очевидным уже на первом шаге анализа стремительное обращение философов к паре слова/вещи (или идеи/вещи) Фуко представляется поспешным и даже ошибочным, формой научной поверхностности. Да, традиционной науке паре слова/вещи придается определяющее значение. Но ведь к этому соотношению как-то приходят, к тому же вполне возможно существование других научных моделей. По Фуко, сами по себе слова и вещи философски инертны, жизненность им придает совершаемый, причем по некоторым правилам, философский дискурс. В дискурсе человек встречается со сказанными вещами и сформулированными в рамках высказываний словами. Вещи и слова философски конституируются в дискурсе. Дайте осуществиться богатству дискурса, и вы придете к словам и вещам (начиная с вещей можно прийти только к вещам). Фуко специально подчеркивает, что в его анализах "слова так же сознательно отсутствуют, как и вещи; любое описание словаря на самом деле не что иное, как возвращение к полноте жизненного опыта" [9,с.49]. Дискурс сближает язык и реальность, но и разрывает жесткие сочленения слов и вещей.

В своих книгах "История безумия в классическую эпоху" и "Рождение клиники" Фуко показал, как на протяжении нескольких веков практика дискурсов вырабатывала врачебные воззрения относительно недуга безумия, но желаемое единство так и не было достигнуто. В дискурсе вырабатывались новые термины и представления о болезни. Дело обстояло не так, что есть болезнь и она изучается. В самом дискурсе создавалось, причем неоднозначными путями, представление о болезни. Согласно Фуко, все, что обладает философскими правилами, приобретает их в дискурсе.

Итак, философия изначально – это дискурсы, причем такие, в которых господствует отнюдь не строгая дисциплина наук. Исторический характер анализов Фуко избавляет его от сциентизма, абсолютизации значения науки. Таким образом, богатство дискурсов – вот где, считает Фуко, философия только и может проявить свою актуальность.

Для дальнейшего целесообразно определить словарь терминов философии Фуко. Как известно, без терминов философствование невозможно. Что касается вышеиспользованных терминов типа дискурс, высказывание, то они нуждаются в уточнении.

Из всех терминов, которые использует Фуко, наиболее всеохватывающим и в силу этого неопределенным является термин жизненный опыт. Речь идет о трансформации человека. Особенность позиции Фуко состоит в понимании субъекта как функции группировки дискурсов и источника их значений [8,с.62-64]. Человек включается в дискурсивные сети, а не творит их из самого себя. Фуко ставит в центр философии дискурсы, а не субъект. На особом философском жаргоне в этой связи часто говорят о "децентрации субъекта" и "смерти человека". Он настаивает на необходимости учета полноты жизненного опыта, всякое его сужение разрушает философский анализ.

Попытка выразить структурность, расчлененность жизненного опыта приводит к понятию диапозитива. Диспозитив –это гетерогенный ансамбль сказанного и не-сказанного (дискурсивного и не-дискурсивного) [8,с.368-369]. Так, диспозитив сексуальности – это все, что имеет отношение к сексуальности: различного рода высказывания, научные, моральные, философские, а также желания, действия, институции и т.д. На дискурсивной стороне диспозитива присутствуют высказывания, дискурсы, дискурсивные формации.

Чтобы понять природу высказывания, надо сопоставить различные лингвистические перформансы, совокупности знаков естественного или искусственного языка [9,с.107–108]. Фуко. называет лингвистические (словесные) перформансы (исполнения) на уровне грамматики фразами, на уровне логики пропозициями, на уровне психологии формулировками и, наконец, в области исторического (социального, экономического, философского) – высказываниями [9,с.108,116,117]. Высказывание есть лингвистический перформанс в области исторического. Эта область специфицируется дискурсивными формациями. Дискурсивная формация – высказывание вместе с присущими ему принципами, закономерностями [9,с. 108,116,117]. Дискурсом называется совокупность высказываний, принадлежащих к одной и той же дискурсивной формации. Дискурсивная практика – "это совокупность анонимных исторических правил, всегда определенных во времени и пространстве, которые установили в данную эпоху и для данного социального, экономического или лингвистического пространства условия выполнения функции высказывания" [9,с.118].

Основу языка составляет частная практика. В этой связи Фуко несколько неожиданно использует термин архив. "... Архив определяет частный уровень, уровень практики, выявляющий множественность высказываний некоторого числа регулярных событий, как некоторого числа вещей, поддающихся истолкованию и операциям" [9,с.130]. Архив выражает коррелятивность дискурсивного и недискурсивного. Выделяя нефилологические права высказываний, Фуко использует понятие археологии. "Археология описывает дискурсы как частные практики в элементах архива" [9,с.132]. Не филология, а археология имеет дело с высказываниями в активном поле исторических событий, свершений. Археология определяет возможности сказанных вещей [9,с.130-132]. Архео указывает в данном случае не на древность, не на пыль высказываний, а на возможности сказанных вещей в конкретных изменяющихся исторических условиях.

Фуко, стремясь к краткости выражений, неоднократно называл свое философствование археологией. Но археология – это еще не вся философия Фуко, а лишь ее главное содержание. Философствование Фуко реализует триаду: критика – генеалогия – археология. "Критика анализирует процессы прореживания, но также перегруппировки и унификации дискурсов; генеалогия изучает их образование – одновременно рассеянное, прерывное и регулярное" [8, с. 87]. Археология же анализирует не идеи, не поведение людей, не их самих, а проблематизации в историческом поле, переход от одного фрагмента работы к другому [8,с.281-281]. Фуко хотел бы создать генеалогию проблем. В одном из своих интервью за несколько месяцев до смерти, он специально подчеркивает, что главное во всех его работах проблематизация [8,с.311]. "Проблематизация – это совокупность дискурсивных и недискурсивных практик, вводящих нечто в игру истинного и ложного и конституирующих эту игру в качестве объекта мысли (будь то в форме морального размышления, научного познания, политического анализа и т.д.)" [8,с.312].

Фуко указывает на многочисленные отличия его археологии (для нас археология – это сокращенное до одного слова философия дискурсивных практик) от традиционного философствования, которое он чаще всего обозначает как историю идей. Такой анализ позволяет резче обозначить особенности философских новаций Фуко (табл.2; [8,с.52-58,71-83,280,338]).

Таблица 2

Итак, философия Фуко – это прежде всего практика дискурсивных игр, где ансамбли дискурсивных событий пересекаются, отсоединяются друг от друга, прерываются, уходят в лабиринт, проходят по плоскостям соприкосновений слов и вещей, рассеиваются и снова сходятся. Будучи вовлеченными в дискурсивные практики, люди формируют свою волю к желанию, знанию, власти, эстетическим и моральным ценностям. Человек рождается в практике дискурса, но не автоматически, а в силу своей активности, переоценивая правила и установления.

Наука, чувственность, мораль – все это присутствует в практике дискурсов в форме некоторых принципов их связности которые, раз возникнув, не остаются неизменными, а рассеиваются игрой случая. Событием считается каждое высказывание, тем более появление дискурсивных формаций.

Что касается поля знания, то здесь Фуко выделяет четыре порога [9, с. 185-186]:

· позитивности – дискурсивная формация образовалась и в своей индивидуализации начала трансформироваться;

· эпистемологизации – появились модели, критики и проверки знания;

· научности – выработаны критерии аргументации;

· формализации – определены аксиомы и формальные правила построения дискурса.

На наш взгляд, следует отметить значительную эвристическую силу четырехчастной дискурсивной схематики Фуко, позволяющей дать оценку любому знанию, научному и не-научному, гуманитарному и не-гуманитарному. В этом своем качестве она, пожалуй, не имеет аналогов. Впрочем, сам Фуко, занятый другими делами, не реализовал те благоприятные возможности, которые предоставляет разработанная им четырехчастная дискурсивная схематика.

В заключение отметим любопытные метаморфозы философского проекта Фуко. В первый период своего творчества он по преимуществу историк, но не методолог. Выработав собственный стиль философствования, Фуко осмысливает его и к концу 60-х годов осознает содержание методологической части своего философствования. Наконец, в последний период творчества он выступает как историк-методолог- этик, причем акцент следует делать, пожалуй, именно на моральной стороне философствования. Фуко остается Фуко, его интересует не мораль вообще. "Меня интересует вполне определенная проблема: возникновение морали – в той мере, в которой она является размышлением о сексуальности, о желании, об удовольствии" [8,с.310]. На наш взгляд, Фуко, как талантливый философ практики дискурсов, неминуемо должен был прийти к моральной проблематике. Это и случилось.

Последняя книга Фуко называется "Забота о себе". Его интересует теперь в первую очередь искусство жить, тот опыт, который можно реализовать по отношению к себе. Императив Фуко – учись искусству жизни, заботе о самом себе, технике себя. Лишь бледной копией этого императива является гносеологический призыв: познай себя. Мораль существует как практики себя [8,с.315]. Фуко в известной степени реабилитирует тему субъекта, которую он в начале своего творчества относил исключительно к традиционной философии. Эта реабилитация, однако, не является полной. Речь идет о том, что моральный опыт центрируется не на отдельном субъекте, а на поиске стилей существования в отдельных группах [7,с.438].

Этическая программа Фуко в сжатом виде представлена в его ответе на вопрос, что нужно делать, чего нужно хотеть. "Роль интеллектуала состоит не в том, чтобы говорить другим, что им делать. По какому праву он стал бы это делать? Вспомните, пожалуйста, обо всех пророчествах, обещаниях, предписаниях и программах, которые были сформулированы интеллектуалами за два последних века и последствия которых нам теперь известны. Работа интеллектуала не в том, чтобы формировать политическую волю других, а в том, чтобы с помощью анализа, который он производит в своих областях, заново вопрошать очевидности и постулаты, сотрясать привычки и способы действия и мысли, рассеивать то, что принято в качестве известного, заново переоценивать правила и установления и исходя из этой ре-проблематизации (где он отправляет свое специфическое ремесло интеллектуала) участвовать в формировании некоторой политической воли (где он выполняет свою роль гражданина)" [8,с.322-323]. Ясно, что не-интеллектуал эту программу исполняет более частично, чем интеллектуал. Каждый призван жить за тем порогом моральности, который ему доступен. Осуждения достоин лишь тот, кто в страхе перед объемом дискурсивной работы скрывается в железобетонные окопы несотрясаемых знаний, привычек, убеждений, власти, предписаний.

Поиск по сайту: