Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы 14 страница

Таково первое из известных нам изображений Жанны д’Арк. Оно хорошо знакомо не только специалистам, но и любителям истории. Мало найдется публикаций – как научного, так и популярного толка - посвященных национальной героине Франции, где бы не воспроизводился этот «портрет». Тем удивительнее было мне констатировать практически полное отсутствие исследований, посвященных данному изображению – весьма любопытному и, я бы даже сказала, уникальному⁴.

Интерес вызывает уже то обстоятельство, что появился этот набросок в судебном журнале – документе, предназначенном прежде всего для записи решений, вынесенных в Парижском парламенте, а потому мало приспособленном для рисования. «Портрет» Жанны был выполнен, соответственно, не профессиональным художником-миниатюристом, а человеком, весьма далеким от ремесла иллюминатора.

Клеман де Фокамберг являлся юристом, секретарем гражданского суда Парижского парламента. Эта должность обеспечивала ему самое влиятельное положение внутри парламентской корпорации, поскольку в его ведении находились все вопросы функционирования судебной машины: надзор за работой нотариусов и судебных исполнителей, ведение документации, редактирование и переписка решений, контроль за их исполнением, хранение документов, а также переговоры от имени парламента с представителями других институтов власти – канцлером, королевским советом и самим королем⁵. Дневник Фокамберга охватывал период с 1417 г. (когда он занял свой пост) до 1435 г., когда он вынужден был покинуть Париж, к которому приближались войска Карла VII⁶. Стиль его записей, включавших не только протоколы судебных заседаний, но и описания повседневной жизни Парламента, а также наиболее примечательных политических событий тех лет, характеризуется исследователями как исключительно личный, отражающий собственные взгляды автора на происходившее во Франции⁷. Определенную индивидуальность дневнику добавляли рисунки на полях и многочисленные цитаты из художественной литературы (в основном, из Вергилия)⁸.

«Портрет» Жанны д’Арк, выполненный Фокамбергом, также являлся одной из иллюстраций к его собственному тексту: известие о появлении в рядах врагов-французов (а секретарь суда поддерживал, как принято считать, герцога Бургундского) некоей «девы со знаменем» было зафиксировано в его дневнике не только словесно, но и визуально. Очевидно, что автор по причинам, которые нам еще предстоит до конца выяснить, счел это событие чрезвычайно значимым, а потому достойным особого внимания.

Однако, само выражение «дева со знаменем», использованное секретарем суда, вызывает определенное удивление и требует уточнений.

***

Прежде всего, что это было за «знамя»? Текст Фокамберга, в котором оно упоминалось еще только раз в записи от 14 июня 1429 г.⁹, не дает ответа на этот вопрос. Необходимую информацию тем не менее способны предоставить иные свидетельства – как самой Жанны д’Арк, так и очевидцев и современников событий.

В интересующих нас источниках XV в., как французских, так и иностранных, применительно к «знамени» Жанны обычно использовался термин “estandart”¹⁰. Всего в трех текстах – письме, посланном из Франции немецкими информаторами в июне 1429 г.¹¹, хронике Эберхарда Виндеке¹² и хронике декана Сен-Тибо в Метце¹³, созданных в 40-е гг. XV в. – при описании знамени упоминалось (как и у Фокамберга) “bannière” (banner). Авторы, писавшие по-латыни, употребляли в данном случае термин “vexillum”¹⁴. Любопытно, что в материалах обвинительного процесса Жанны д’Арк, состоявшегося в 1431 г., между этими тремя терминами ставился знак равенства: «Была также спрошена, имелось ли при ней в Орлеане знамя (vexillum), называемое по-французски estandart или baniere, и какого цвета оно было»¹⁵. Соответственно, везде, где во французской минуте допросов упоминалось “estandart”, в официальном латинском тексте оно было заменено на “vexillum”¹⁶.

Казалось бы, подобное «уравнение в правах» “vexillum”, “estandart” и “bannière” снимало вопрос о том, каким именно знаменем владела Жанна д’Арк. Однако, более детальное знакомство с особенностями вексиллологии XV в. заставляет усомниться в столь простом решении проблемы.

Действительно, в римской античности термином “vexillum” обозначался совершенно определенный тип знамени – полевой штандарт, которым обычно пользовались небольшие конные отряды и пехотные подразделения и который носили вексилларии или сигниферы. Эти знамена представляли собой четырехугольные куски ткани и крепились на перекладине древка¹⁷. Однако позднее, в средние века, термином “vexillum” принято стало называть знамя вообще - инсигнию, принадлежавшую какому-то конкретному человеку или организации, всюду сопровождавшую своего обладателя и часто символически воплощавшую его в себе¹⁸. Одной из разновидностей вексиллума, т.е. знамени, являлся средневековый баннер (нем. – banner, фр. – bannière, ит. - bandiera) - прямоугольной формы полотнище, на котором изображался полный герб его владельца – человека с высоким социальным положением. Во Франции рыцари, обладавшие правом на личный баннер, получили статус баннеретов – в отличие от рыцарей-башелье, такого права лишенных. Тем не менее, начиная с XIII в. башелье, вставший во главе войска, также мог получить баннер, хотя его наличие свидетельствовало не о личном, но о должностном отличии владельца¹⁹.

Именно баннер, как полагают исследователи, стал предшественником военного штандарта, появившегося во Франции с конца XIV в. Его активное использование связывают с изменениями, произошедшими в это время с самим статусом военачальника, которым отныне мог стать не только рыцарь, но и обычный капитан, чье возвышение зависело отныне не от знатности, но от выдающихся профессиональных качеств. Главным отличием штандарта от баннера являлась его форма – полотнище с двумя (или более) косицами, обязательное наличие девиза и изображения святого покровителя владельца. Напротив, полный герб последнего на штандарте никогда не воспроизводился, могли использоваться лишь отдельные его мотивы²⁰.

Средневековый штандарт, в отличие от античного, являлся персональным знаменем военачальника, знаком его отличия и высшего руководства. Он символизировал «голову» войска, а потому в бою его всегда несли впереди²¹. Очевидно, как раз такое знамя и было изготовлено по просьбе Жанны д’Арк, чтобы сопровождать ее во всех без исключения битвах. В отличие от Фокамберга, мало что знавшего в начале мая 1429 г. о таинственной «деве», а потому наделившего ее рыцарским баннером, большинство авторов справедливо полагали, что она – как и любой другой капитан французского войска – владела именно штандартом.

Согласно книге счетов военного казначея Эмона Рагье, знамя «для Девы» было изготовлено в апреле 1429 г. «художником» Овом Пульнуаром (Hauves Poulnoir), проживавшим в Туре²². Жанна находилась в это время в Блуа, где собирались королевские войска, во главе которых она должна была выступить под Орлеан²³. По ее собственным словам, она ценила штандарт значительно выше меча – «в 40 раз больше» - и в сражениях всегда несла его сама, «чтобы никого не убить»²⁴. Как свидетельствуют современники, Жанна действительно не расставалась со своим знаменем ни в одной из битв: ни под Орлеаном²⁵, ни под Парижем²⁶, ни под Компьенем²⁷. Вместе с ним присутствовала она и на коронации Карла VII в Реймсе²⁸.

Жанна заявляла, что штандарт был создан по приказу, полученному Свыше и переданному ей святыми Екатериной и Маргаритой. Они же указали девушке, что именно должно было быть изображено на полотнище²⁹.Знамя изготовили из белой ткани, называемой “boucassin” (смесь хлопка и шерсти), и обшили по краям шелком. В центре поля, усеянного лилиями, располагалась фигура Господа, державшего земной шар, в окружении двух ангелов³⁰. Сбоку шла надпись «Иисус Мария»³¹.

Сама Жанна ничего не смогла (или не захотела) рассказать своим судьям в Руане о смысле данной композиции³². Она лишь знала, что ангелы на знамени были нарисованы по примеру тех образцов, которые она видела в церкви, и не передавали внешний вид посещавших ее «голосов»³³. Они также не являлись изображением святых архангелов Михаила и Гавриила – главный акцент делался на фигуре Господа, окруженного двумя самыми «обычными» ангелами³⁴.

О том, что именно нарисовано на знамени Жанны, было, конечно, известно далеко не всем ее современникам и ближайшим потомкам. В их сообщениях встречались самые разные, порой фантастические, описания: на штандарте появлялись то Богоматерь³⁵, то Троица³⁶, то два ангела с лилиями в руках³⁷, а то и королевский герб³⁸. И тем не менее, само наличие знамени у французской героини не вызывало у окружающих никаких вопросов. Они знали, что оно существует (или существовало), даже если порой не могли точно его описать.

Парадокс ситуации заключался, однако, в том, что, в отличие от Фокамберга, никто из этих авторов не считал штандарт чем-то исключительным - напротив, с их точки зрения, он являлся обычным атрибутом человека, ставшего еще одним капитаном французского войска³⁹. Соответственно, далеко не все авторы XV в. считали необходимым писать о столь рядовых вещах. И прежде всего это касалось самых ранних откликов на появление в королевских войсках некоей девы - к которым, безусловно, относилось и сообщение Фокамберга.

***

О знамени, естественно, ничего не говорилось ни в переписке Жана Жирара и Пьера Лермита с архиепископом Амбрена Жаком Желю, ни в «Заключении» из Пуатье, относящихся к апрелю 1429 г., когда штандарта еще не существовало. Однако, и в откликах на победу под Орлеаном, куда Жанна отправилась уже полностью экипированной, таких упоминаний крайне мало. Тот же Жак Желю ничего не сообщал о знамени в своем “Dissertatio”, составленном в мае 1429 г. Мы не найдем никакой информации о нем ни в письме Буленвилье (июнь 1429 г.), ни в письме Алана Шартье к неизвестному иностранному правителю, ни в “Ditié de Jeanne d’Arc” Кристины Пизанской и анонимном немецком сочинении “Sibylla Francica”, созданных в июле 1429 г., ни в письме итальянского гуманиста Псевдо-Барбаро (конец августа 1429 г.).

Мельком и без каких бы то ни было пояснений о знамени Жанны сообщал Генрих фон Горкум в своем “De quadam puella” (июнь 1429 г.), основное внимание однако уделявший умению девушки обращаться с оружием и боевым конем ⁴⁰. В письме, посланном из Авиньона 4 июня 1429 г. и включенном в «Хронику» Антонио Морозини, неизвестный итальянский купец описывал, не слишком, правда, достоверно, внешний вид штандарта⁴¹. 8 июня того же года братья де Лаваль писали матери и бабке о знакомстве с Жанной, упоминая при этом, что на марше знамя за ней вез «изящный паж», что также, вероятно, было ошибкой⁴². Наконец, в письме четырех анжуйских сеньоров – свидетелей коронации Карла VII в Реймсе - отмечалось, что Жанна присутствовала на церемонии вместе со своим штандартом⁴³.

Единственным, пожалуй, автором, уделившим знамени Жанны д’Арк особое, как кажется, внимание, был Жан Жерсон. В мае 1429 г., в сочинении “De mirabili victoria”, посвященном снятию осады с Орлеана, он назвал Жанну знаменосцем Господа: «Наша Дева, которую, [и тому есть] верные знаки, Царь небесный избрал в качестве своего знаменосца для уничтожения врагов справедливости и для помощи друзьям»⁴⁴.

К тексту Жерсона я еще вернусь, а пока скажу, что он, как все прочие упомянутые выше авторы, главным отличительным свойством, главным атрибутом Жанны д’Арк не без оснований считал ее мужской костюм, которому посвятил половину своего небольшого трактата⁴⁵. Указание на доспехи чаще всего оказывалось вообще единственным описанием внешности героини – как, например, в “Dissertatio” Жака Желю⁴⁶, у Генриха фон Горкума⁴⁷ или в анонимной “Sibylla Francica”⁴⁸, не говоря уже о более поздних свидетельствах⁴⁹. Такое внимание представляется вполне оправданным, а потому тем более любопытно, что Клеман де Фокамберг – в отличие от своих современников - ни словом не обмолвился о мужском костюме Жанны в первой посвященной ей записи. Он, собственно, и не нарисовал его: на его «портрете» героиня изображена, скорее, в женском платье⁵⁰. Вероятно, секретарь парижского суда просто не знал о наличии у Жанны доспехов: первый раз он упомянул о них только через год, в записи от 25 мая 1430 г.⁵¹ Точно так же неизвестно ему было и имя девушки, которое появилось в его записях только в день ее казни, 30 мая 1431 г.⁵² А весной-летом 1429 г. Фокамберг не догадывался даже о том, что «Дева» (Pucelle) – прозвище Жанны, которое следует писать с большой буквы, в отличие от простого указания на пол и возраст⁵³.

И тем не менее, он дал ей свое собственное определение – «дева со знаменем», хотя представляется крайне сомнительным, что он знал о существовании штандарта, не зная больше ничего. Для него, следовательно, знамя являлось главным и даже единственным атрибутом этой незнакомой, но вызывавшей удивление девушки. Почему же, в отличие от подавляющего большинства прочих современников, он придавал ему столь большое значение, что даже изобразил Жанну с ним?

***

Самое простое объяснение этого странного факта заключается в том, что секретарь парижского суда, как и многие другие авторы XV в., рассматривал Жанну д’Арк как еще одного военачальника французского войска. Однако, Фокамберг узнал о том, что «Дева» руководила армией «вместе с другими капитанами» только осенью 1429 г.⁵⁴ И в этом его сообщении упоминание о штандарте уже отсутствовало, как, впрочем, и в последующих, относящихся к 1430 и 1431 гг. Видимо, его наличие объяснялось, с точки зрения Фокамберга, не только военными функциями Жанны, и ответ на вопрос, почему он изобразил ее как «деву со знаменем», менее всего связан с реальными событиями, о которых он был не слишком хорошо осведомлен.

Следует, вероятно, предположить, что Фокамберг вкладывал в свой рисунок некий символический смысл, что его «дева» отсылала к образцам, далеким от образа настоящей Жанны д’Арк. Одним из таких прототипов могло, безусловно, являться так называемое «пророчество Беды», в котором в аллегорической форме возвещалось пришествие некоей «девы со знаменем»⁵⁵. Самое раннее из дошедших до нас упоминаний данного предсказания содержалось в тексте «Бридлингтонского пророчества», копия с которого была сделана во Франции в начале XIV в.⁵⁶ Начиная с 1429 г. у многих авторов «пророчество Беды» оказалось напрямую связано с появлением Жанны: о нем упоминала Кристина Пизанская⁵⁷, его цитировал в своей «Хронике» Антонио Морозини⁵⁸, а позднее – декан Сен-Тибо в Метце⁵⁹ и Жан Бреаль⁶⁰.

Как справедливо замечает Оливье Бузи, этот текст вполне мог быть известен и Клеману де Фокамбергу и стать основой для его рисунка⁶¹. Однако, не только он один. Секретарь Парижского парламента, вероятно, опирался и на другие, прежде всего иконографические, источники – как сама Жанна черпала вдохновение в церкви, заказывая изображение ангелов для своего штандарта.

В единственном на сегодняшний день известном мне исследовании, специально посвященном рисунку Фокамберга, его символике и возможным прототипам⁶², все тот же Оливье Бузи пишет, что французская героиня была, естественно, не единственной обладательницей штандарта в средние века. Он сравнивает ее, в частности, с женщиной-знаменосцем, которая упоминается в «Хронике» Мишеля Пинтуэна под 1382 г.⁶³: некая Мари Трисс не просто носила в бою знамя св.Георгия, но была «ведьмой», предсказывавшей будущее и вселявшей надежду на победу в сердца фламандцев – врагов французов⁶⁴. Последнее обстоятельство, как считает исследователь, позволяет предположить, что рассказ монаха из Сен-Дени отсылал к истории Деборы - единственной библейской пророчицы, чьим основным атрибутом якобы являлось знамя⁶⁵. На том же основании – наличие пророческого дара и штандарта - французский исследователь возводит и рисунок Фокамберга к средневековой иконографии Деборы⁶⁶.

Проблема, однако, заключается в том, что в записях Фокамберга, посвященных Жанне д’Арк, не содержалось ни единого намека на ее предсказания – секретарь парижского суда не знал даже о тех трех задачах, которые якобы ставила перед собой девушка и которые являлись наиболее известными из всех ее пророчеств⁶⁷. Очевидно, что о способности своей героини предвидеть будущее он и не догадывался, что делает гипотезу О.Бузи не слишком убедительной. Впрочем, она вызывает и куда более серьезные возражения.

Уподобление Жанны д’Арк Деборе, безусловно, присутствовало уже в ранних откликах на появление в рядах французских войск новой героини. Это сравнение использовали и Жан Жерсон⁶⁸, и Генрих фон Горкум⁶⁹, и Кристина Пизанская⁷⁰. Все они ссылались на еврейскую пророчицу - ставя ее в один ряд с Есфирью и Юдифью - как на пример слабой женщины, способной тем не менее спасти свой народ. Однако эти тексты вряд ли были известны Клеману де Фокамбергу в тот момент, когда он сделал первую, посвященную Жанне запись и нарисовал ее «портрет». Он также вряд ли был хорошо знаком с иконографией библейской героини, а если и видел ее изображения, то никак не мог позаимствовать у нее основной атрибут «своей» Жанны – развевающееся знамя. Дело в том, что изображения Деборы, несмотря на некоторую известность в Византии⁷¹, в средневековой Европе были не слишком популярны⁷². На существующих же миниатюрах – например, в т.н. Библии Мациевского (1244-1254 гг.)⁷³, в Псалтири Людовика Святого (ок. 1270 г.)⁷⁴ или в “Mare historiarum” Джованни де Колумны (1447-1455 гг.)⁷⁵ - знамя никогда не изображалось. Не упоминалось оно и в письменных источниках. В Библии⁷⁶ или, к примеру, у Иосифа Флавия⁷⁷ об атрибутах Деборы речи вообще не шло. Что же касается более поздних текстов, особенно тех, что были посвящены Жанне д’Арк, то их авторы называли самые разнообразные предметы, якобы принадлежавшие Деборе и считавшиеся ее атрибутами: ее доспехи и оружие⁷⁸, меч⁷⁹, шлем⁸⁰, копье⁸¹. Однако и среди них знамя также отсутствовало.

Представляется таким образом весьма сомнительным, чтобы Клеман де Фокамберг выбрал в качестве образца для подражания именно еврейскую пророчицу. Однако область поиска – библейская система образов – была намечена Оливье Бузи совершенно верно. Стоило лишь отказаться от гендерного принципа подбора «похожих» на Жанну д’Арк героев⁸², чтобы найти следы иных знаменосцев, способных стать прототипом для «портрета» французской героини.

***

Идея о божественном происхождении оружия и других атрибутов власти (прежде всего, королевской) получила широкое распространение во Франции в XIV-XV вв.⁸³ Многочисленные библейские истории о даровании Свыше тех или иных священных предметов – будь то жезл Моисея⁸⁴ или золотой меч Иуды Маккавея⁸⁵ – предназначенных для спасения избранного народа, были здесь хорошо известны⁸⁶. В том же контексте рассматривалось и дарование знамени – конкретному человеку⁸⁷ или всему израильскому войску⁸⁸, которое должно было победить всех своих многочисленных врагов, сохранив тем самым собственную идентичность и государственность.

Тема избранности собственного народа утвердилась в сочинениях французских авторов задолго до появления Жанны д’Арк на политической сцене⁸⁹. Недаром и история обретения королевского знамени – орифламмы – связывалась ими с Божественным вмешательством⁹⁰. Что же касается самой французской героини, то с предводителями израильтян ее сравнивали как при жизни⁹¹, так и после смерти⁹². В этом же ключе мыслил, как мне представляется, и Жан Жерсон, назвавший Жанну «знаменосцем Господа»: если сама девушка уподоблялась у него Моисею, то в руках она обязана была нести знамя, дарованное ей Свыше⁹³. Им она одержала свою первую победу под Орлеаном, явив тем самым знак собственной избранности.

Ту же мысль повторяла сама Жанна на процессе 1431 г., заявляя, что святые Маргарита и Екатерина приказали ей: «Прими знамя, посланное Царем небесным (Accipias vexillum ex parte Regis celi)»⁹⁴. Вполне возможно, что к тому моменту девушка уже знала о содержании трактата Жерсона, хорошо известного как среди сторонников Карла VII, так и среди его противников⁹⁵, и использовала данное им ей когда-то определение. Возможно также, что она опиралась на тот же, что и Жерсон, первоисточник – библейские тексты.

Однако, между ветхозаветными героями-полководцами и Жанной д’Арк существовало одно важное различие. Если предводители израильского народа получали свои инсигнии от Бога-Отца, то французская героиня, видимо, считала, что получила свое знамя непосредственно от Иисуса Христа.

Как мы помним, на знамени Жанны, по ее собственным словам, был изображен Господь, державший в руке “mundus”. Однако, кто именно это был – Бог-Отец или Бог-Сын – в показаниях не уточнялось. Использованный в протоколе термин “mundus” обозначал в средневековой теологии (как, впрочем, и в геральдике) земной шар с водруженным на нем крестом, символизировавший вселенную и обычно являвшийся атрибутом Создателя⁹⁶. Впрочем, и Иисус Христос, восседавший во славе, также довольно часто изображался с земным шаром в левой руке⁹⁷. Насколько можно судить, именно о нем говорила Жанна, отождествлявшая Господа со своего штандарта со Спасителем. Как о «Царе небесном, сыне пресвятой [Девы] Марии» писала она о нем герцогу Бедфорду 22 марта 1429 г., призывая английского регента покинуть вместе с войсками Францию⁹⁸. «Царем Иисусом, правителем неба и земли» называла она его в письмах к жителям Труа и к герцогу Бургундскому от 4 и 17 июля 1429 г.⁹⁹ Таким образом, по мнению Ф.-М. Летеля, знамя Жанны являлось квинтэссенцией ее «христологии», отмеченной явным влиянием народной «теологии» и францисканства, основное внимание уделявших идее Христа-Царя и монограмме Иисуса как его главному символу¹⁰⁰. Именно его имя стояло, по свидетельству очевидцев, на штандарте Жанны, будучи частью ее девиза - «Иисус-Мария». О том, что на знамени был изображен именно Спаситель, сообщали и многие современники французской героини. Ангерран де Монстреле¹⁰¹, анонимные авторы «Хроники Девы»¹⁰², «Хроники францисканцев»¹⁰³ и «Хроники Турне»¹⁰⁴, а также Эберхард Виндеке¹⁰⁵ описывали его так же, как сама Жанна во время допросов в Руане¹⁰⁶.

Важным представляется и еще одно обстоятельство – символическая принадлежность полученной инсигнии. Согласно «Книге пророка Исайи», знамя, с которым избранный народ должен был отстаивать свою независимость, было не просто даровано Создателем: «Так говорит Господь Бог: вот, Я подниму руку Мою к народам, и выставлю знамя Мое племенам, и принесут сыновей твоих на руках и дочерей твоих на плечах»¹⁰⁷. Иными словами, обладателем знамени здесь объявлялся сам Бог-Отец, превращавшийся таким образом в знаменосца.

Однако та же самая роль отводилась Иисусу Христу средневековой иконографией, предполагавшей наличие у него личного знамени. Собственно, первые подобные изображения появились еще в IV в. в Византии, где главной темой христианского искусства стало торжество Господа, Христос во славе, что и определило выбор аллегорических атрибутов, присутствовавших в сценах апофеоза¹⁰⁸. (Илл.) В основе образа торжествующего Христа лежали императорские изображения еще Римской империи¹⁰⁹, а главной его победой являлась, безусловно, победа над смертью в сцене Воскресения.

Впрочем, византийское искусство избегало этой темы¹¹⁰. Вместо Воскресения (т.е. изображения Христа непосредственно в момент возвращения к жизни) художники предпочитали эпизод с двумя Мариями у пустой гробницы либо сошествие Христа в ад. Литературной основой иконографии второй сцены выступало апокрифическое «Евангелие от Никодима» (IV-V вв.)¹¹¹: «Пришел Царь славы во образе человеческом, Господь пресильный, и вечную тьму озарил, неразрешимые узы расторг, и посетил нас, сидящих во тьме греховной. […] Увидев это, Ад и служители его бесчестные задрожали в собственных царствах своих, познав столь великого света сияние. Когда же увидели Господа сидящим на престоле, то возопили: «Отныне мы побеждены Тобой!» […] И тотчас Царь славы, крепкий Господь силою Своею попрал смерть, и схватив диавола, увязал (его), передал его муке вечной и увлек земного отца нашего Адама и пророков, и всех святых, сущих [в аду], в Свое прсветлое сияние»¹¹².

В соответствии с текстом «Евангелия» композиция Сошествия в ад могла варьироваться: либо Христос-триумфатор попирал ногой побежденного Аида, либо выводил из лимба воскресших прародителей. Здесь его главным атрибутом выступал крест¹¹³, иногда понимаемый как знамя – символ победы и искупления¹¹⁴. Очевидно, именно поэтому в западноевропейских изображениях данной сцены также иногда присутствовало знамя в руках Спасителя¹¹⁵, о чем свидетельствуют, к примеру, фреска Беато Анжелико в монастыре Сан Марко во Флоренции (1437-1446 гг.) или гравюра Альбрехта Дюрера (1512 г.). Вместе с тем на Западе возникло и огромное количество изображений собственно сцены Воскресения, в которой Христос неизменно фигурировал со своим знаменем. На средневековых миниатюрах вексиллум Спасителя в подавляющем большинстве случаев являл собой штандарт черного, желтого или красного цвета¹¹⁶ с двумя (реже – с тремя) косицами. Знаком Божественной принадлежности выступали также крест либо монограмма¹¹⁷. (Илл.)

Любопытно, что точно такое же знамя мы видим и на «портрете» Жанны д’Арк руки Клемана де Фокамберга – это штандарт с двумя косицами, украшенный монограммой «Иисус». О том, что это была именно монограмма Христа, а не девиз самой Жанны, свидетельствует хотя бы тот факт, что о существовании этого девиза, насколько можно судить по имеющимся у нас источникам, не знал при жизни девушки ни один из известных нам авторов. Если не считать материалов процесса 1431 г., на котором Жанна сама описала свое знамя¹¹⁸, впервые о девизе сообщалось лишь в «Дневнике осады Орлеана», созданном, как принять думать, в 60-е гг. XV в.¹¹⁹. Еще два упоминания – в «Записках секретаря ларошельской ратуши» и в «Мистерии об осаде Орлеана» - также относились ко второй половине XV в. и к тому же не отличались точностью¹²⁰. Что же касается текстов, созданных в 1429 г., то в них надпись на штандарте упоминалась всего один раз – в «Дневнике» Парижского горожанина: «И повсюду с арманьяками следовала эта одетая в доспехи Дева, и несла она свой штандарт, на котором было написано только [одно слово] - «Иисус»¹²¹.

Это сообщение вызывает особый интерес. Как отмечает Колетт Бон, автор «Дневника» вел свои записи не слишком регулярно¹²², а потому возможно предположить, что и сведения, относящиеся к весне-лету 1429 г., были записаны им несколько позднее. Только так становится понятным, почему Парижский горожанин - в отличие от Клемана де Фокамберга, проживавшего с ним в одном и том же городе – обладал значительно более полной информацией о Жанне д’Арк: он знал о ее детстве, проведенном в деревне, о пророческом даре, о сделанных ею в разное время предсказаниях, о ее прозвище и, наконец, о подробностях ее военных операций. И тем не менее его описание знамени полностью совпадает с рисунком секретаря Парижского парламента в его главной детали – монограмме Христа.

Конечно, оба эти свидетельства были явной выдумкой авторов. Ни Клеман де Фокамберг, ни Парижский горожанин никогда не видели свою героиню и не знали, что на самом деле было изображено на ее знамени. Впрочем, историческая точность и не являлась, как мне представляется, их главной задачей. Скорее, их общим желанием было передать свои собственные чувства, свои впечатления от дошедшей до них удивительной новости. И с этой точки зрения абсолютно символическое изображение знамени Жанны как знамени Иисуса Христа имело первостепенное значение, поскольку уподобляло французскую героиню самому Спасителю – триумфатору, победителю смерти и сил ада.

***

Интересно, что подобное сравнение было весьма популярно среди сторонников Жанны д’Арк¹²³. Уже Жак Желю риторически вопрошал в своем “Dissertatio”: «Если Бог-Отец послал своего сына для нашего спасения, почему Он не мог послать одно из своих творений, дабы освободить короля и его народ из пасти их врагов?»¹²⁴. Персеваль де Буленвилье уподоблял рождение своей героини появлению Спасителя: «Она увидела свет сей бренной жизни в ночь на Богоявление Господне, когда все люди радостно славят деяния Христа. Достойно удивления, что все жители деревни были охвачены в ту ночь необъяснимой радостью и, не зная о рождении Девы, бегали взад и вперед, спрашивая друг друга, что случилось. Петухи, словно глашатаи радостной вести, пели в течение двух часов так, как никогда не пели раньше, и били крыльями, и казалось, что они предвещают важное событие»¹²⁵. Эберхард Виндеке, описывавший штурм Парижа 8 сентября 1429 г., замечал, что ему сопутствовали «великие знаки Господа»: в частности, на штандарт Жанны в разгар битвы опускался белый голубь, державший в клюве золотую корону - олицетворение Святого Духа, как его представляли себе люди средневековья¹²⁶. Ту же идею, как кажется, развивала и сама Жанна, косвенно уподобляя себя Иисусу Христу. В письме, отправленном герцогу Бургундскому, она заявляла, что «все те, кто сражается в святом французском королевстве, сражаются против царя Иисуса, правителя неба и всей земли»¹²⁷.

Поиск по сайту: