Глава XLIV ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VII

I. Фердинанд VII вступил на престол 19 марта 1808 года, но поездка в Байонну помешала ему приступить к исполнению своих монарших обязанностей. Продолжалось нашествие французов, в течение которого в Испании не было инквизиционного трибунала, ибо Наполеон Бонапарт, считая себя завоевателем всего государства, издал указ о его упразднении. Наполеон поставил королем своего брата Жозефа, и тот открыл мне доступ к архивам верховного совета {Супремы. (Примеч. перев.)} инквизиции и ее отдела расследований, распорядившись также, чтобы трибуналы провинций высылали на мое имя все документы, о которых бы я ни попросил.

II. С его согласия я велел сжечь все уголовные дела, оставив лишь те, в которых описываются самые важные и известные процессы, и те, в которых участвуют титулованные особы, в частности дела семейств Карранса, Маканас, Фроилан Диас и некоторых других, ибо все это принадлежит истории. Я также распорядился оставить нетронутыми книги постановлений совета, королевские указы, буллы и бреве из Рима, имущественные дела; впрочем, как и все сведения о родословных служителей инквизиции, ибо эти данные часто бывают полезны для доказательства родственных связей в тяжбах о майоратах, субституциях, попечительских делах, капелланствах, завещаниях, богоугодных делах и пожертвованиях.

III. В одном труде, озаглавленном Acta Latomorum {Деяния каменщиков (лат,).}, я прочел, что в доме инквизиции Мадрида в октябре месяце 1809 года обосновалась крупная ложа испанских франкмасонов. Мне это заявление представляется ложным, ибо ключи от дома были вверены подчиненному мне лицу, неспособному уступить их для этой цели. Предполагаю, что это происшествие было выдумано, дабы представить читателям контраст между двумя столь противоположными назначениями одного и того же здания.

IV. Там сказано также, что 3 ноября того же года в Мадриде был создан верховный трибунал или капитул 31-й ступени древнего обряда франкмасонства. Это более похоже на правду, так как все знают, что в Мадриде существовала одна ложа, заседания которой происходили в доме на улице Трех Крестов.

V. К этому также добавляется, что г-н граф де Грасса-Тилли основал 4 июля 1811 года верховный совет 33-й ступени утвержденного древнего обряда. Не знаю, кем мог быть этот граф. Я знаю одного французского генерала графа де Тилли, но тот жил не в Мадриде, а в Сеговии и, думаю, никогда не был франкмасоном.

VI. В продолжении говорится о том, что во французском лагере в Оренсе (королевство Галисия) 28 декабря 1808 года образовался франкмасонский орден рыцарей и дам под названием Филокорейтас, что значит Любители танца, в подтверждение чего автор ссылается на Историю основания великой французской ложи {Historia de lafundadyn del Gran Oriente de Francia.}.

VII. Знакомство с указанными документами и книгами из архивов подвигнуло меня на написание для Королевской Академии истории научного рассуждения (одобренного впоследствии этим столь уважаемым ученым собранием) под названием Памятная записка о мнении испанского народа относительно установления инквизиции. Королевская Академия истории опубликовала этот плод моих стараний в серии своих Памятных записок и отдельно, в одном томе испанского четырехтомника.

VIII. Эти же самые документы, хранящиеся у меня с 1789 года и присланные впоследствии из Вальядолида и других городов, позволили мне опубликовать позднее, в 1812 и 1813 годах, два тома из испанского восьмитомника под общим названием Анналы инквизиции с точной хронологией событий начиная от 1477 года, в котором родилась идея о создании инквизиции в Кастилии, и до 1530 года включительно. Я не опубликовал продолжения, так как был вынужден покинуть Испанию.

IX. В том же самом 1812 году, 22 февраля, всеобщие кортесы со своей стороны отменили трибунал святой инквизиции, возвращая тем самым управление церковными судами в руки епископов, а управление светскими королевскими судами - мирским судьям. Так что отныне судебные разбирательства против еретиков должны были вестись согласно правилам доинквизиционного суда и другим законам, принятым по этому случаю. Для лучшего понимания и более легкого принятия этой меры они пустили в хождение по королевству некий Манифест, в котором отчасти объясняли населению мотивы своих действий.

X. Этой отмене предшествовали пространные обсуждения с трибун, произносилось много пышных и глубокомысленных речей, а свобода печати позволила опубликовать документы как за, так и против инквизиции. Ее сторонники не пренебрегали никакими средствами: за недостатком веских доводов они использовали оскорбления, сатиру, иронию, сарказм, насмешку, издевку, клевету и так далее - все, чтобы опорочить тех, кто старался вывести народ из заблуждения.

XI. Зная, что значило в Испании назвать человека новомодным философом, неверующим, еретиком или плохим католиком, они вооружились и этим черным оружием, порицаемым как клевета в законе Божием, ревнителями которого они себя выставляли. Так, они называли неблагочестивыми, безбожниками и врагами Церкви многих мужей, известных чистотой своей веры и благочестием в помыслах и деяниях.

XII. Они измышляли факты, противоречащие исторической истине и никогда не имевшие место в истории инквизиции, пытаясь доказать, что якобы сама инквизиция и ее судьи многое сделали на пользу несчастных архиепископов Талаверы, Каррансы и Палафокса, св. Игнасио и св. Терезы, досточтимого Хуана де Авилы и других безвинно преследуемых. Они называли противников инквизиции виновниками всех грядущих на Испанию бедствий и видели их источник в отсутствии трибунала, преследующего еретиков.

XIII. Они пытались убедить, что современная философия безбожников, несмотря на радение епископов и их викариев, затмит веру, ибо все французские книги писались в соблазнительной манере, увлекающей многих невежд и людей, мало сведущих в богословии. В этих книгах непомерно возвеличивался природный ум человека, велись рассуждения о способностях его восприятия, астрономических и физических наблюдениях, - обо всем том, что противно духу безропотной покорности текстам Священного Писания, догмам католической Церкви, толкованиям святых отцов и поучениям великих теологов христианства всех времен и народов.

XIV. Наконец, сколько бы ни рассуждали о пользе инквизиции (в Кадисе даже была опубликована полемика по этому вопросу, с которой можно ознакомиться), разум все-таки восторжествовал; и не потому, что большинство решающих голосов в собрании принадлежало безбожникам или якобинцам [209] (как впоследствии несправедливо были названы многие весьма религиозные лица, сторонники общественного порядка и конституционной монархии), а потому, что были сильны доводы против трибунала, который столь пагубно влиял на процветание нации в течение более трех веков.

XV. Кортесы получали в большом количестве письма и послания со словами благодарности за благо, которое они сделали для всего народа, их поздравляли с победой над фанатизмом, невежеством, суевериями и предрассудками. Среди этих писем были некоторые, подписанные и служащими инквизиции, как, например, с Пальма-де-Майорки [210]. Из Мадрида же писали: "Радостно видеть, что пал трибунал, который превращал в тигров тех, кто называл себя служителями Бога мира, и удалял от Испании науки, литературу и нормы морали". Итак, кажется, мнение испанского народа по этому поводу было весьма определенным.

XVI. Мне приятно сознавать, что победе немало содействовали события, о которых пойдет речь позднее, и те документы, что я опубликовал в Мадриде уже в 1812 году, в Памятной записке о мнении испанского народа, изданной Королевской Академией истории и в первом томе Анналов испанской инквизиции. В подтверждение моей причастности к этому могу привести строки из Манифеста, направленного кортесами к испанскому народу, где сообщается, что их представители видели соответствующие папские буллы, жалобы и протесты преследуемых. Все это можно было увидеть в Кадисе только в моих публикациях, однако прямой ссылки на них нет, ибо политическая обстановка того времени предписывала хранить молчание об истинном авторе этих заметок.

XVII. Но все меры по отмене инквизиции скоро стали бесполезны. Фердинанд вернулся в Испанию в марте 1814 года и в скором времени в Валенсии оказался в окружении людей, одержимых (за исключением небольшой группы лиц) средневековыми идеями и предрассудками веков рыцарства, людей бездарных и отставших от своего времени. Не в состоянии насытить собственное честолюбие ни в Мадриде, ни в Кадисе, они создали третью партию, которая со дня своего основания управляла королевством. Пользуясь обстановкой, они удалили от трона почти всех просвещенных людей королевства, преграждая въезд на территорию Испании всем остальным, и ссылая в замки, на острова и в тюрьмы новых узников. Одним из первых результатов их правления стал королевский указ о восстановлении инквизиции, изданный в Мадриде 21 июля 1814 года.

XVIII. В нем говорилось, что Фердинанд VII делал это, дабы исправить зло, причиненное католической вере армией инакомыслящих, дабы впредь предотвратить распространение еретических взглядов, увлекших многих испанцев, и дабы оградить Испанию от внутренних раздоров и сохранить ее мир и спокойствие, как об этом просили некоторые ученые, добродетельные прелаты и многие важные люди и значительные корпорации, как церковные, так и светские. Они напомнили ему о том, что в XVI веке инквизиция спасла Испанию от еретической заразы и от заблуждений, которые затронули другие европейские государства, в то время как в Испании под покровительством людей безупречных в принципах веры процветали науки и разные жанры литературы. Поэтому, дабы посеять раздор, столь выгодный французам, Бонапарт не придумал ничего лучше, чем распустить инквизиционный трибунал под предлогом его отсталости в свете достижений нашего века. В указе также говорилось, что хунта, присвоив себе впоследствии название внеочередных всеобщих кортесов, продолжила это дело. По ее мнению, существование трибунала противоречило кадисской конституции, которая, как было написано, родилась во времена смуты и вызывала недовольство всей нации. К этому добавлялось, что, так как в иные времена были приняты законы о пресечении злоупотреблений властью и сокращении привилегий, Его Величество изъявил желание удостовериться в выполнении оных и за сим назначить двух представителей из совета Кастилии и двух из инквизиции, дабы они, в результате совместного совещания, предложили соответствующие поправки к методам судопроизводства как в делах частных лиц, так и в делах о запрете книг.

XIX. Кажется, избранными представителями стали советники Кастилии дон Мануэль де Лардисабаль Урибе и дон Себастьян де Торрес и советники инквизиции дон Хосе Амарилья и дон Антонио Галарса. Вчетвером они были способны провести реформу, которая если и не избавила бы от всех зол, то многих помогла бы избегнуть. Лардисабаль и Торрес были членами собрания испанских нотаблей в Байонне в 1808 году. Они сами и их коллеги, дон Хосе Хоакин Колон де Ларреатеги и дон Игнасио Мартинес де Вильела, поддержали заявление советника инквизиции дона Раймундо Этенарда Салинаса, где он просил, чтобы трибунал инквизиции не был отменен, но выражал общее мнение, что трибуналу надлежало в методах судопроизводства следовать примеру епископов и церковных судов доинквизиционного периода. По своей натуре инквизиторы Амарилья и Галарса были людьми добродушными и человеколюбивыми, их коллеги Этенард и Эвиа-Норьега были образованны и имели большой жизненный опыт. Если ими владело искреннее желание помочь своими познаниями в этом деле, не было разногласия между тем, что они постановили в Мадриде и соглашением в Байонне.

XX. Между тем господин дон Франсиско Хавьер-де-Мьер-и-Кампильо, великий инквизитор и епископ Альмерии, обнародовал в Мадриде 5 апреля 1815 года эдикт, гласящий следующее: "Все с ужасом наблюдали быстрые успехи неверия и пугающее падение нравов, заразившее испанскую землю. Как устыдились бы благочестивые и ревнующие о вере отцы наши, видя, что заблуждения и новые опасные учения, столь бесславно погубившие большую часть Европы, заражают их милую родину... но для ее исцеления, да не будет [инквизитор] как апостолы, которые в порыве усердия просили Иисуса Христа послать с неба дождь огненный на Самарию, но пусть следует мягкости Учителя и кротости духа его. Эти качества, конечно, неведомы желающим видеть, что великий инквизитор начнет исполнение своих обязанностей с огнем и мечом в руках, извергая проклятья и анафемы как единственное средство, чтобы сохранить в чистоте сокровище веры и задушить семена дурного. Эти семена принесла толпа безнравственных евреев и сектантов, которые обильно рассыпали их по земле нашей и тем осквернили ее, вкупе с губительной свободой писать, распространять и печатать разного рода заблуждения. Вследствие этого пусть все признающие за собой вину перед инквизицией добровольно сознаются до конца этого года и получат тайное прощение без какого-либо наказания. Кроме этого, приказывается доносить на лиц, замеченных в догматических заблуждениях, и пусть исповедники призовут кающихся к тому же, всеми средствами убеждая их в полезности такого деяния, ибо только так можно избежать опасности обличения и преследования со стороны трибунала веры".

XXI. Вот эдикт, который, взятый отдельно, сделал бы честь его авторам, если бы с самого возникновения инквизиции опыт не показывал, что за такими ласковыми и безобидными речами следуют страшные клеветнические доносы, рожденные ненавистью, злым умыслом, обидой, местью, завистью и другими человеческими страстями.

XXII. Эдикт господина великого инквизитора заслуживает внимания в той его части, где в нем говорится, что Испанию наводнили новые опасные учения, от которых бесславно погибла большая часть Европы. В этой фразе, очевидно, имеется в виду основное стремление всех цивилизованных народов, которые хотели, хотят (и совершенно справедливо будут хотеть, ибо просвещение не идет вспять) отменить все формы деспотического правления и установить конституционную монархию, где права человека, гражданина, короля и его народа будут провозглашены и гарантированы и общественный порядок будет основан на законности, где монарх будет почитаем всеми как защитник прав и свобод личности, покровительствующий (не на словах, а на деле, и хорошими постановлениями) наукам и ремеслам, промышленности и мануфактурам, искусствам, сельскому хозяйству и торговле. Эдикт не иначе как ссылается на политические учения, породившие это всеобщее желание, по-другому, признаюсь, я его не понимаю, однако не вижу причин называть их новыми и опасными. Если же мои предположения верны, испанцам, желающим блага своей родине, горестно видеть, как инквизиция, едва возродившись, уже берется (под видом следования духу Иисуса Христа) судить, не имея на это никакого права, чуждые ее полномочиям политические учения, смешивая их с религиозными и желая таким образом все держать под своим контролем. Безотрадно видеть, как готовятся новые ловушки для тех, кто может опрометчиво высказать нормальное желание иметь конституцию. Такой человек будет судим как ярый еретик за догматическое заблуждение, осужденное якобы еще в апостольских посланиях Петра и Павла. Святые апостолы завещали подчиняться любому кесарю, даже и недоброму, не из-за боязни наказания, а по долгу совести: но разве осуждали они законное желание жить под управлением и на основах хорошей конституции?

XXIII. Также примечателен тот факт, что, единожды определив их как новые и опасные учения, которые заразили Испанию в последнее время, господин великий инквизитор осудил только те грехи, которые приписываются французской армии, а вовсе не те, которые на самом деле были любимы и практиковались некоторыми испанскими священниками, участниками войны. Хотя последние напрямую подлежат его осуждению как противоречащие букве и еще более - духу учения Христова. Мне кажется излишним упоминать их здесь, чтобы уверить моих читателей в том, что инквизиция после реставрации ничем не отличалась от инквизиции до упразднения. Так, если та инквизиция разрешала хождение сочинений, допускающих цареубийство, признающих за папой косвенные, а также и прямые полномочия лишать престола королей и распоряжаться в их государствах, в то же время запрещая и осуждая книги, поддерживающие идею приоритета королевской и мирской судебной власти над внешней церковной властью в имущественных делах, касающихся Церкви, клириков и их судов, то новая инквизиция начала с осуждения теории, в которой говорится, что подданные - это не рабы и не стадо животных для продажи, но граждане, составляющие тело нации, глава которой - король. Сама же она распространяла следующие вредоносные идеи:

XXIV. Первое. Любого француза, находящегося в Испании, будь то солдат или гражданское лицо, разрешено убить независимо от обстоятельств и любым способом, ибо все они враги родины, защита которой должна быть превыше всех соображений.

Второе. Следуя тому же принципу, разрешено убить любого испанца, принадлежащего партии подчинения власти захватчиков, заклейменного прозвищем офранцуженный.

Третье. Также дозволено отбирать у таких испанцев деньги, имущество, плоды их земли и даже поджигать их хлеба, виноградники, оливковые и другие деревья.

Четвертое. Разрешается нарушать клятву верности, данную в присутствии Святых Даров безо всяких мысленных оговорок, а лишь по внутреннему убеждению, что это единственное средство уберечь Испанию от раздробления на отдельные государства, от поджогов селений, грабежей домов и разорения семей, что ожидало ее в случае, если власть захватчиков выполнит свои угрозы согласно всеобщим законам военного времени.

Пятое. Клирики и монахи могли на законных основаниях забывать о кротости, подобающей их сословию, и вступать в армию с целью убивать французов и подчиняющихся им испанцев. Эта идея имела наибольшее число последователей, хотя опыт показал, что такие клирики и монахи становились главарями воровских шаек и, к всеобщему стыду, всюду водили с собой сожительниц, облагая к тому же разные селения налогами, незаконными как по размеру, так и по методам их сбора.

Шестое. Война против Франции - война религиозная, поэтому все погибшие в ней должны почитаться как святые мученики. Этот пункт учения имел столько доверчивых последователей, что все погибшие в Мадриде 2 мая 1808 года были записаны как святые мученики в церковном служебнике епископата Куэнки за 1811 год, я видел это собственными глазами, и там было указание, что во время общих служб в память святых мучеников римской католической Церкви следовало праздновать память и этих новомучеников вместе со святыми, предначинательная молитва к которым начиналась со слова Intret, а в порядке богослужения предписывалось придерживаться Communi plurimorum martirum, в бревиарии. Можно ли измерить тот ущерб, который нанесли подобное учение и пример почитанию памяти древних святых мучеников нашей Церкви!

Седьмое. Исповедникам разрешено (и даже похвально) не давать отпущения грехов кающемуся, который на вопрос о своей политической принадлежности отвечал, что он сторонник партии высшей силы, если только он не давал обещания выйти из нее и способствовать, по мере сил и возможностей ее падению.

Восьмое. Лучше было, или, по крайней мере, не так плохо, есть мясо по пятницам и в другие дни, когда предписывается воздержание, безо всякого на то разрешения, чем получать его от главного папского представителя Сайта-Крусады {Santa Cruzada (святой крестовый поход) - папская булла, дающая многие послабления в следовании предписаниям Церкви. Называется так потому, что подобные послабления и привилегии раздавались в эпоху средневековья участникам крестовых походов. (Примеч. перев.)} в Мадриде.

Девятое. Испанцы, служащие высшей силе по политическому убеждению, справедливо заслуживают вечной ненависти и непреклонной суровости. Это убеждение господствовало не только в течение войны, но и в мирное время, ибо его распространяли и пропагандировали в листовках постыдного и антихристианского содержания Аталайа и ему подобные варвары, недостойные жить даже среди караибов [211], но, несмотря на это, ободренные безнаказанностью своих деяний и даже в каком-то смысле поощряемые властью.

Сравнятся ли эти идеи с теми, о которых говорится: новые и опасные учения, заразившие Испанию, причина погибели, как необоснованно считается, большей части Европы. Разве когда-либо найдется нечто более противное христианству, Евангелию и духу Иисуса Христа, чем девять указанных принципов? Пусть судьями будут христиане всех наций.

XXV. Эдикт содержит одну статью, которая, кажется, осуждает непреклонность, с которой апостолы просили дождя огненного на самарян, ибо те не приняли Иисуса, заметив, что он шел поклониться Богу в Иерусалимский храм, а не в самарянский. Конечно, любой добрый христианин также осудил бы чрезмерное рвение апостолов, зная, что Иисус в Евангелии не только отклонил это предложение, но и, обращаясь к ним, строго сказал: Не знаете, какого вы духа. Не знаю и я, достаточно ли поразмыслил великий инквизитор, прежде чем включить в эдикт эту статью, потому что если вчитаться глубже в текст Евангелия св. Луки (в котором об этом повествуется), станет ясно, что это одна из самых убедительных его глав, доказывающая, что инквизиционный трибунал противен самому духу учения Иисуса Христа. В особенности противны ему законы испанского трибунала, не только разрешающие, но и приказывающие доносить. По этим законам доносчику обещаются награды, а оклеветанный жестоко наказывается, будучи лишен всех средств защиты, хотя во всем мире и менее развитые народы не отнимали у осужденного этого естественного права. Оклеветанного помещают в тюрьму и держат в заключении без какого-либо общения, не только до предъявления обвинения и начала допросов, но и до тех пор, пока не будет вынесен и не приведен в исполнение определенный приговор. В этом суде обвиняемому невозможно узнать, кто против него свидетельствует, от него скрывают подлинные показания, чтобы он не мог их как-нибудь сопоставить и найти доводы в свою пользу; и, наконец, в этом суде отвергают всеобщие нормы права и скрупулезно следуют нелепому и несправедливому уставу, придуманному монахами, ничего не смыслящими в юриспруденции.

XXVI. Кто были те самаряне, о которых повествует св. Лука? Не более чем отошедшие от иудейской Церкви израильтяне, приверженцы того же закона Моисеева, что и их собратья из Иерусалима.

XXVII. В чем состоял их раскол? Суть его была ни много ни мало в том, что самаряне, отказываясь признать единство израильской Церкви и иерусалимского первосвященника как ее главу, сочли себя вправе построить в своей столице, Самарии, другой храм, для возношения даров Богу по истинному своему закону и независимо от иерусалимского синедриона [212].

XXVIII. Чем же согрешили эти люди, по мнению апостолов Иакова и Иоанна? Да тем, что они не только отделились от Иерусалима, но и косвенно преследовали правоверных иудеев, отказывая в приюте тем, кто, по их мнению, нес дары Богу в Храм, стоящий на месте Соломонова, минуя построенный ими на горе Гаризим [213].

XXIX. Какую роль тогда взяли на себя апостолы? Роль доносчиков и прокуроров инквизиции.

Что просили они для самарян? Кары огнем, как и в инквизиции, где, только не произнося этих слов, обвиняемого передают светскому судье, который, без сомнения, вынесет смертный приговор, боясь, как бы его самого не уличили в ереси или нарушении папских булл, предписывающих оказывать инквизиции всяческое содействие.

XXX. Какой же урок преподнес тогда Иисус Христос? Он показал, что желание обвинителей было противно духу мира, любви, кротости, доброты, терпения, незлобивости и увещевания, который он непрестанно старался внушить апостолам своими поучениями и личным примером; тем более оно противоречило тому духу, который они получат позднее, когда он уже будет на небе, и снизойдет на них Дух Святой, сделав их новыми людьми.

XXXI. Мне кажется, не имеет смысла тратить время на конкретные примеры. Любой непредубежденный читатель поймет, что Иисус Христос открыто осуждал доносы, обвинения и наказание огнем еретиков и других заблудших овец мистического стада римской католической Церкви, независимо от наличия у них своих храмов и своих служителей, преемники они апостола Петра или нет.

XXXII. Если бы во время цитирования в эдикте этого отрывка великий инквизитор произвел подобные размышления, то, думаю, он воздержался бы от привлечения такого внимания к текстам, наводящим верующих на мысль упразднить это ведомство, пророчески осужденное самим основателем нашей святой апостольской римской католической Церкви, который хотел видеть в ней не лицемерие, порожденное страхом перед инквизицией, но искреннюю любовь к Богу как следствие глубокого убеждения.

XXXIII. Однако, как было бы хорошо (раз уж редактору пришел на ум этот евангельский текст), если бы он внушил тому, кто его должен был подписать, достойное христианина намерение сказать королю Фердинанду VII следующее: "Государь, раз уж случай распорядился так, что по Вашем возвращении в Испании не оказалось иных судей веры, кроме епископов, так воспользуйтесь, Ваше Величество, этой возможностью, чтобы вернуть им ту судебную власть, которая была в их руках до XIII века. Иисус Христос им вверил управление своею Церковью, как сказал апостол Павел: Иисус Христос даровал им от себя в этом всякую власть, поставив их единственными исполнителями его воли именем апостола Петра. Это единовластие впоследствии, через тысячу двести лет, было утеряно, но не потому, что этого пожелал Христос, ни по соглашению двенадцати апостолов, единственных епископов двух Иерусалимских соборов, ни по личному желанию апостола Петра, когда он один управлял всей Церковью, но по воле одного из его преемников, о полномочиях которого (касательно нашего дела) можно поспорить: кто был этот преемник? Он был не из тех, кто только судил других людей, отлучая упорствующих еретиков после множества увещеваний, доводов и доказательств их заблуждений; а также не из тех, кто (будучи под покровительством христианских императоров и королей) осмеливался судить епископов способом, неизвестным доселе их предшественникам, и тем более не из тех, кто (считая себя уж слишком могущественным) дерзал посылать королям и императорам указы об их свержении с трона. Нет, этот преемник, свидетель укрепления вековых владений столь беспредельной власти, был одним из самых сведущих правоведов своего времени, тонкий политик, с которым не сравнятся многие умы и XIX века, более искусный в интригах, чем сам основатель инквизиции Кастилии. Это, наконец, был Иннокентий III {Иннокентий III (Innocentius; 1160 или 1161 - 1216) - Римский Папа с 1198 г. Боролся за верховенство пап над светской властью; заставил английского короля и некоторых других монархов признать себя его вассалами. Инициатор 4-го крестового похода и похода против альбигойцев. (Примеч. перев.)}, который угадал последнюю возможность подчинить себе напрямую не только императоров, королей и епископов, но и всех простых католиков, и дело веры стало отныне зависеть от папского престола: доносы, обличения, наказания не щадили никого, теперь все становились его рабами, не прекословящими, даже когда он посягал на права государей. Такое влияние папы могло по меньшей мере способствовать еще большему обогащению папского двора, потому что все естественно предпочитали приносить свои деньги тому, кто обладал большим могуществом, внушал больший страх и, соответственно, мог предоставить большие милости.

XXXIV. Так не сочтите за труд, Ваше Величество, распорядиться, чтобы между епископами распространили уведомление, предписывающее ревностно блюсти чистоту веры. А если же станет известно, что кто-то из верующих епархии впал в заблуждение, вере противное, то прикажите увещевать его в первый, и во второй, и в третий раз, убедительно доказывая ему истинность католической веры и оставляя некоторые промежутки времени между тремя внушениями. Но если даже и так не удастся обратить еретика, то прикажите отлучить его от Церкви как язычника и мытаря, согласно Евангелию, и более ничего не делать, а только взывать к милости Божией со слезами и молитвами, дабы он просветил несчастного, поскольку это единственное, что Церковь может для него сделать, ее последнее оружие, как говорил Блаженный Августин. Если же заблудший начнет повсюду распространять свое ложное вероучение (с чем нельзя примириться в Испании), Ваше Величество сможет выслать его из страны, дабы он не вводил в соблазн соотечественников. Так Вы будете править в духе Святого Евангелия, как это делалось в первые века Церкви, когда было наибольшее количество святых и отмечалось самое ревностное стремление к вере. Звание католического короля не накладывает на Ваше Величество иных обязательств. Этот титул носил сам великий Рекаредо, позволивший евреям и арианам жить в Испании. Св. Фердинанд также проявлял терпимость к евреям и магометанам. Даже папа согласен видеть евреев среди населения своей вотчины. Ваше Величество, терпимость принесет вам счастье, а вашему государству - благополучие, которое есть прямая дорога к вечному блаженству, ибо сам Иисус Христос проявлял терпимость к отколовшимся самарянам, материалистам саддукеям [214] и суеверным фарисеям. И, будучи главным инквизитором, я говорю вам об этом, Ваше Величество, говорю вам прямо, дабы показать, что занимаемая должность не лишила меня слова истины".

XXXV. Если бы г-н Мьер Кампильо сказал так королю Испании Фердинанду VII, то его имя было бы увековечено в истории. Со мною не согласятся ни инквизиторы вообще, ни, в особенности, озабоченные тем, что большая часть Европы погублена новыми и опасными учениями, заразившими Испанию; однако я и не ищу их одобрения, но надеюсь заручиться поддержкой добрых просвещенных католиков, которые в состоянии отличить истину от заблуждения, веру от фанатизма, осуществление полномочий от злоупотребления ими.

XXXVI. Однако я вовсе не настаиваю на том, что епископ Альмерии и другие инквизиторы, исполняющие свои обязанности в настоящее время, злоупотребляют своими полномочиями. В целом эдикт вызывает желание предпочесть мягкие принципы - жестким, и сдается мне, что на сегодня они на этом не остановились, поэтому я не слишком поверил некоторым рассказам, слышанным мною в Париже, и сведениям, опубликованным в Acta latomorum в 1815 году. Сообщая о восстановлении инквизиции Фердинандом VII, автор добавляет, что король запретил масонские ложи под страхом высшей меры наказания как за государственное преступление первого порядка. Среди прочих фактов, имевших место в 1814 году, читаем следующее: "25 сентября в Мадриде было арестовано 25 человек по подозрению во франкмасонстве и за приверженность Кортесам; в их числе были маркиз де Толоса; каноник Марина, выдающийся ученый и член академии; доктор Луке, придворный врач, и некоторые иностранцы: французы, итальянцы и немцы, проживающие в Испании. А отважный генерал Алава (которого герцог Веллингтон [215] за боевые заслуги назначил своим адъютантом) был заключен в тайные тюрьмы инквизиции как франкмасон". Я считаю вымыслом все эти россказни, так как из достоверных источников и даже из правительственных газет стало известно, что король приказал генералу Алаве удалиться из Мадрида, но что очень скоро Его Величество отозвал этот указ, сославшись на ложные сведения, полученные ранее; и совершенно точно, что впоследствии Фердинанд VII назначил его своим послом при дворе голландского короля. А что касается господина Марины, известно, - что он был судим за книгу Теория кортесов; но также доподлинно известно, что он живет у себя дома и при случае сумеет за себя постоять, ибо истина на его стороне и он знает как это доказать.

XXXVII. Более правдоподобно выглядит история, опубликованная мадридским правительственным вестником от 14 мая 1816 года, рассказывающая об одном аутодафе, проведенном инквизицией Мехико 27 декабря 1815 года, с жертвой в лице священника дона Хосе Марии Морельоса. Этот несчастный встал во главе нескольких своих соотечественников, которые задумали освободить страну от владычества испанской короны. Святая инквизиция начала разбирательство по делу веры, а одновременно с этим вице-король, исполняя свои обязанности, предъявил ему обвинение как зачинщику мятежа. Было отдано предпочтение тайным тюрьмам инквизиции, и даже нашлись свидетели событий, в достаточной мере доказывающих (по мнению мексиканских судей), что он безбожник, материалист и еретик. Одним из доказательств, мои читатели оценят его по достоинству, было то, что Морельос имел двоих детей. В конце концов он произнес отречение и был освобожден от цензур на аутодафе, процедура которого может сравниться только с процессами эпохи Филиппа П. Но все было продумано, ибо вице-король уготовил ему смерть через повешение, для чего сначала на торжественной мессе епископ Антекеры в Америке по церковному уставу лишил его священнического сана. Месса несколько раз прерывалась, в первый раз зачитывался процесс веры, произносилось отречение и освобождение от цензур, в другой раз мессу прервали для снятия духовного сана. В прежние века эти церемонии еще могли нагнать религиозного страху на простых неученых католиков, но сейчас они производят совсем противоположное действие, ибо исторические и философские науки ушли далеко вперед, и мы знаем, где на самом деле берут начало эти обряды, которые уже не в силах поразить воображение своей внешней помпезностью.

XXXVIII. Что касается Пиренейского полуострова, не скажу наверняка, производились ли у нас аутодафе после реставрации каким-либо из инквизиционных трибуналов. Но отмечу, что если судьи инквизиции желают более приблизиться к духу Евангелия, они должны воздержаться от их проведения и учиться умеренности у своего главы, святейшего отца Пия VII {Пий VII (1740 - 1823) - Римский Папа с 1800 года. Короновал Наполеона Бонапарта (1804); после присоединения Папской области к Франции (1809) был до 1814 года во французском плену. (Примеч. перев.)}. Газеты писали о предложенных им изменениях, принесших ему славу, нам же в Испании следует применять их повсеместно.

XXXIX. Письмо из Рима от 31 марта 1816 года гласит, что Его Святейшество запретил в инквизиционных трибуналах пытки и приказал уведомить об этом решении послов Испании и Португалии {Gazette de France, от 14 апреля 1816 г., N 105.}.

XL. Другое письмо, от 17 апреля, было не столь кратким, но тем не менее заслуживает, чтобы его здесь процитировали: "Реформа инквизиционных трибуналов с успехом продолжается и будет распространяться на все страны, где есть инквизиция. Все ее судопроизводство уподобится судопроизводству других судов. Будут приниматься только свидетельства, основанные на конкретных фактах. Никто не будет судим лишь по подозрению в неверном следовании пунктам вероучения. В качестве свидетелей против обвиняемого не будут допускаться лица, публично уличенные в бесчестных делах или ранее судимые светским судом. В качестве свидетелей в пользу обвиняемого будут приняты любые лица, которые захотят выступить в его защиту, даже если они не являются чадами римской католической Церкви. Родственники и домашние подозреваемого не могут свидетельствовать ни за, ни против него. Любое голословное обвинение будет отвергнуто.

Слушание всех дел будет публичным, как и в других судах". Одной из центральных фигур, благодаря которым стало возможным установление этих принципов, был кардинал Фонтана, оказавший этим огромную услугу как делу веры, так и человечеству вообще. Ходили слухи, что как только новый кодекс будет составлен, его разошлют по всем дворам и повсюду введут в обращение. Собранию, занимающемуся этим делом, папа направил бреве, где писал следующее: "Помните же, что единственный способ усилить положение христианской религии во всех странах - это показать, что она от Бога и, лишь будучи таковой, дает утешение и одаривает милостями. Божественный учитель наш Иисус Христос заповедал нам любить друг друга, и эта заповедь должна стать законом во всем мире" {Gazette de France и Journal du soir от 1 мая 1816г.}.

XLI. Другое письмо, от 9 мая, гласит, что инквизиционный трибунал Рима отменил приговор трибунала Равенны [216]. Этот приговор был вынесен Соломону Моисею Вивиани, который, перейдя из иудейской религии в христианство, впоследствии вернулся к исповеданию закона Моисеева. Святейший папа Пий VII, одобряя отмену приговора, сказал так: "Закон Божий не одной природы с законами человеческими, ибо он есть закон кротости и увещевания. Преследования, гонения и тюрьмы суть методы лжепророков и лжеучителей. Посочувствуем же человеку, не видящему света истины, и тому, кто и не силиться увидеть его; но ведь и сама причина слепоты может послужить великому замыслу божественного Провидения". Впоследствии, возглавляя одно из заседаний святого трибунала, он приказал, чтобы дело по обвинению в ереси начиналось не иначе как с обязательной явки в суд самого доносчика, который должен выступить перед судьями в присутствии обвиняемого. Он также выразил желание, чтобы подобные процессы велись и завершались без кровопролития. По этим распоряжениям легко догадаться, какое негодование вызывала инквизиция, несмотря на то, что в Риме она проявляла наибольшую терпимость {Gazette de France, от 22 мая 1816 г., N 41.}.

XLII. Последнее суждение общеизвестно. В моем труде вы найдете тому наглядные подтверждения на примере многих испанцев, которые, пытаясь уйти от преследования на родине, находили убежище в Риме, или же в свидетельствах узников инквизиционных тюрем, побывавших там в течение последних трех веков. Все это заставило меня отметить ту редкостную непоследовательность, с которой все папы, столь милостивые у себя в государстве, одобряли жесткие меры испанской инквизиции, особенно в XVI веке, по отношению к лютеранам и кальвинистам (а они были не закоренелыми грешниками), и неудивительно, что эта дикая жестокость породила в них вечную ненависть к Риму и инквизиции. Возможно, чиновники римской курии установили принципы умеренности и терпимости, дабы весть об этом распространилась и умножила их богатства, которые они тратили в соответствии с их количеством и попечение о которых нераздельно владело их мыслями и определяло их поведение.

XLIII. Еще одно письмо из Рима, от 11 января 1817 года, гласит: "Появились слухи, что в инквизиции в этом году будет проведена реформа. Кажется, свои обязанности она теперь будет исполнять подобно светским судам. Правительство сочло опасным поддерживать эту бесполезную корпорацию, всегда находящуюся в оппозиции к прогрессу и человеческому разуму. Можно считать, что инквизиция более не существует" {Gazette de France, от 3 января 1817 г., э 31.}. А немногим ранее в другом письме из Рима, от 19 марта 1816 года, сообщалось, что

посол

Португалии

передал

государственному секретарю-кардиналу Его Святейшества дипломатическую ноту с просьбой осудить книгу инквизитора Луиса де Парамо и формально упразднить инквизицию как орган юстиции, с восстановлением полновластия епископов в вопросах веры, как это и было в прежние времена {Gazette de France, от 3 апреля 1816 г., э 94.}.

XLIV. В конце концов, справедливые и полезные методы, предложенные папой, должны были служить законом и путеводной звездой для судей восстановленной инквизиции; и если бы они согласились на публичное ведение процессов, если бы отказались от тайных тюрем и отпускали бы на свободу под поручительство или залог после объявления статьи обвинения в короткой формулировке испанского закона, я сам не побоялся бы предстать перед таким судом; вот все, кажется, что я могу сказать по данному вопросу.

ХУАН ЛЬОРЕНТЕ

Поиск по сайту: