Исповедь подполковника Почерникова

Летом к нам в полк на должность старшего штурмана полка прибыл подполковник Почерников. Спокойнее и скромнее летчика я не встречал.

Как‑то мне довелось с ним дежурить целую неделю подряд. Первые три дня подполковник не обронил ни слова. На четвертый день удалось его разговорить. Я спросил, когда и какое училище он заканчивал, где проходил службу. Когда дошли до Чугуевки, где он служил тоже старшим штурманом полка, я, как бы к слову, спросил об изменнике Беленко, который улетел в Японию. И тут его словно прорвало. Несколько часов кряду он рассказывал мне о том, что произошло там, на Дальнем Востоке, и как это сказалось на его жизни.

Виктор Беленко прибыл в Чугуевский полк после пяти лет службы в Ставропольском летном училище в качестве инструктора. Он закончил Армавирское училище в 1971 году. Оказывается, его однокашниками были давно мне знакомые Борис Балобанов, Коля Ермуханов, Вася Чекуров и Миша Штилерман.

Угон самолета оброс массой былей и небылиц. Большинство авторов, нахватавшись жареных фактов, все сводят к банальному предательству советского летчика, обусловленному его алчностью и желанием красиво жить. И хотя четкую грань между завербованным агентом и перебежчиком провести очень сложно, тем не менее, рассматривать этот угон как идею, спонтанно созревшую в голове аморального человека, слишком примитивно. Мое сугубо личное мнение – Беленко был завербован спецслужбами Запада еще до того, как стал курсантом летного училища.

Основной довод в пользу данного предположения: ни в одной стране мира не любят предателей. Предателям дают деньги, вид на жительство и предоставляют другие заранее оговоренные материальные блага, если это предательство не обусловлено чисто идейными соображениями. Беленко же помимо всего получил возможность служить в Военно‑воздушных силах США. И дослужился до полковника.

Другая причина, по которой, я считаю, что этот перегон был заранее спланированной операцией американских спецслужб: на Лубянку просочилась информация о готовящемся угоне самолета. Операция, по всей видимости, была спланирована на самом высоком уровне, о ней знал крайне ограниченный круг лиц, поэтому наша контрразведка и не смогла вовремя пресечь ее.

И третий довод в пользу данной версии: сам перелет планировался на американскую военную авиабазу. Если бы план операции был осуществлен, портрет ее главного исполнителя на выпускных фотографиях был бы обведен в траурную рамку, его сослуживцы и однокашники поднимали бы, не чокаясь, рюмку за упокой его души, а семья получала бы пособие по случаю потери кормильца.

Но все по порядку.

Судьба Беленко до его поступления в летное училище покрыта мраком. Наверняка где‑то в архивах ФСБ – КГБ пылится его досье, где расписан весь его жизненный путь. Но когда оно станет достоянием гласности – не в моей компетенции. То, что мне удалось узнать, не претендует на абсолютную достоверность, но, вполне вероятно, так все и было.

Основные источники информации, которыми я пользовался, – люди, бывшие очевидцами тех далеких событий:

В Саваслейке я переучивался с начальником политического отдела полка, из которого был совершен угон самолета. Его назначили на эту должность сразу же после происшествия.

В Насосной об истории с Беленко мне поведал подполковник Почерников, который был непосредственным свидетелем и, в какой‑то мере, участником событий.

И наконец, с 1985 по 1988 год мне довелось служить в той самой Чугуевке, в 530‑м истребительном авиационном полку – в должности сначала командира эскадрильи, а затем заместителя командира полка.

Родился наш «герой» в городе Нальчик в 1947 году. В семейном архиве не нашлось ни одной детской фотографии, по которой можно было бы идентифицировать его «взрослое» изображение. И опять напрашивается вопрос: а действительно ли этот мальчик – тот самый Витя Беленко? С золотой медалью окончил школу и поступил в медицинский институт, но, проучившись два или три курса, почему‑то решил круто изменить свою дальнейшую судьбу – стать военным летчиком. Поступил в Армавирское высшее военное училище летчиков. Наверное, в период учебы в институте он и попал в поле зрения западных спецслужб. Кто‑то утверждает, что он был в туристической поездке в ГДР, кто‑то – что участвовал в молодежном форуме. Но, зная тотальность всеобщей слежки и доносительства в те времена, я предполагаю, что завербован он был гораздо проще и прозаичнее. Скрыть даже случайную связь с иностранцами было чрезвычайно сложно, тем более общение во время пребывания за границей или участия в международных фестивалях. Какой‑то контакт был и без этого, и именно он определил его дальнейшие действия. Бросить институт даже ради детской мечты – на это решались немногие. Такие зигзаги судьбы по тем временам были крайне редки. Обычно мечту стать летчиком пытались воплотить сразу же после окончания школы. И гораздо реже путь в авиацию шел через армию и иные учебные заведения. Во всяком случае, на моей памяти среди курсантов бывших студентов‑медиков не было.

После окончания «Армавира» Беленко получил распределение в Ставрополь, на должность летчика‑инструктора. Служба в училище, куда он попал как наиболее способный летчик, наверное, не входила в планы его заокеанских шефов. Глубоко законспирированному агенту пришлось самостоятельно пробивать дорогу в боевой полк. На протяжении нескольких лет он добивался перевода в строевую часть. Попав в училищную орбиту, уйти с нее было практически невозможно. Но он ежегодно бомбил рапортами вышестоящих начальников с просьбой перевести его в «нормальный» полк. При этом не гнушался обвинять своих отцов‑командиров в самодурстве и пьянстве, что тоже не типично для Советского летчика той поры. Когда он добрался до самого верха, один из генералов подмахнул, на свою беду, рапорт настырного пилота, и тот оказался на должности старшего летчика в Приморском крае, в Чугуевке, в 530‑м истребительном авиационном полку.

Чугуевский полк в 1976 году начал переучиваться на МиГ‑25. Беленко одним из первых прошел теоретическое переучивание в Саваслейке. О том, что он заранее готовился к угону, говорит и тот факт, что в это время по своей инициативе он стал «секретчиком» группы, о чем я уже говорил. На этой должности Беленко скачал массу совершенно секретной информации, которую преподнес, как на блюдечке, своим новым хозяевам. Так что в руки наших самых вероятных противников того времени попала не только самая современная техника. В Саваслейке, не имея на то права, он пользовался документами, в которых раскрывались построение системы ПВО, тактико‑технические данные современных зенитно‑ракетных и авиационных комплексов, основы проведения оперативных и стратегических операций. Методику и уровень подготовки летного состава истребительной авиации он изучил, будучи инструктором училища и летчиком строевого полка.

В Чугуевке Беленко вылетел самостоятельно и выполнил три полета на боевом самолете, после чего ушел в очередной отпуск. После отпуска летный состав собрал представитель органов госбезопасности. Он довел летчикам, что имеется конфиденциальная информация о готовящемся угоне самолета МиГ‑25 или Су‑15тм – в то время самых современных, и естественно сверхсекретных в войсках ПВО. Наиболее вероятные районы угона – Ближний или Дальний Восток. Предполагалось, что самолет будет захвачен специальной группой. В доверительной беседе «кагэбэшник» попросил повысить бдительность и обращать внимание на подозрительных лиц, интересующихся МиГ‑25‑ми. Еще он попросил, чтобы эта информация за пределы аудитории не уходила, сказав дословно:

– Вы наиболее достойные, проверенные органами офицеры, мы вам доверяем!

Такую же информацию получили и летчики в Насосной.

Получается, что о готовящейся операции нашим спецслужбам стало известно, но, по‑видимому, американцы ее так законспирировали, что в детали был посвящен ограниченный круг лиц. И нашим разведчикам не удалось узнать непосредственного исполнителя этой акции.

Беленко, наверняка, почувствовал, что ему «сели на хвост» наши контрразведчики, и он решил перегнать самолет при первой возможности. По одной из версий, которую я нашел в Интернете, он якобы съездил во Владивосток и там встретился с резидентом американской разведки, чтобы договориться об угоне. На мой взгляд это бред сивой кобылы. Для того чтобы покинуть гарнизон, надо было получить санкцию командира полка и иметь вескую причину для такой поездки. Тем более, Владивосток в то время был закрытым городом, и мне с трудом верится, что там сидел резидент. Задание было получено, наверняка, несколько лет назад, и воплощать его приходилось без лишних согласований и привлечения к себе внимания.

Многие из тех, кто описывает обстоятельства этого происшествия, утверждают, что Беленко был или замполитом эскадрильи или просто заместителем командира. В действительности он был старшим летчиком – первичная летная должность в авиационном полку. О его глубокой конспирации говорит тот факт, что он был секретарем партийной организации третьей эскадрильи, которой мне пришлось впоследствии командовать. Стать секретарем парторганизации, с одной стороны, было несложно, потому как многие от этой хлопотной должности открещивались, но, с другой стороны, секретарство согласовывалось с политическим отделом полка – вернее, политотдел рекомендовал, кого избрать. И обычно выбирались наиболее авторитетные офицеры‑руководители. Я сам был один год секретарем парторганизации в Насосной, но в то время уже занимал должность заместителя командира эскадрильи, и с момента окончания училища прошло почти десять лет.

Беленко «втерся» в доверие и «подружился семьями» с оперативным уполномоченным КГБ при 530‑м полку, что само по себе нетипично для летного состава. Водиться с компетентными органами решались немногие. Возможно он и тут был завербован как источник информации для КГБ. Судя по тому, что угон прошел удачно, «дружба» пошла впрок Беленко, а не наоборот. Чем отделался офицер‑чекист, «проморгавший» врага, история умалчивает.

Накануне дня «улета», Беленко, вместе с кагэбэшником и начальником политотдела полка, выпили бутылку коньяка. За что пили – не знаю, наверняка, угонщик мысленно прощался с ними, пил за свою удачу. Возможно, произносил тост, как в логове противника наш разведчик из старого советского фильма: «За нашу победу!»…

Накануне было комсомольское собрание эскадрильи, на котором присутствовал и секретарь партийной организации. Разбирались неуставные взаимоотношения: в казарме старослужащие обижали рядового Хабибуллина.

Беленко, в тот злополучный день, в летном обмундировании, выходя из здания высотного снаряжения, похлопав сержанта Орехова по плечу дал ему напутствие:

– А вы Хабибуллина больше все‑таки не обижайте!

Орехов, оставшись на сверхсрочную, прапорщиком, служил в моей эскадрилье и об этом рассказывал мне сам. На всю жизнь он запомнил и Беленко, и его дружеские хлопки по спине, и последнее напутствие.

– Это надо же, человек, в голове которого был план улететь в Японию, думал о каком‑то Хабибуллине! – искренне не то восхищался, не то недоумевал он.

Подойдя к технику самолета, летчик попросил дозаправить самолет до «полной», так как по заданию заправка была «нормальной» (восемьдесят процентов).

– Я давно не летал, хочу подольше попилотировать в зоне, – так он объяснил свою просьбу.

Ничего дурного не подозревающий, добросовестный техник залил керосином полные баки.

Пилот сам проверил уровень топлива, попросив открыть горловины фюзеляжных и крыльевых баков. Обычно, таким образом, летчики контролируют заправку самолета при полете на максимальную дальность. Но ведь он и летел в чрезвычайно далекую дальность – в неизвестность.

Взлетев и заняв вторую пилотажную зону, Беленко вскоре снизился до предельно малой высоты и в распадке между сопок ушел на восток.

Этот момент хорошо запомнил подполковник Почерников:

– Сижу я в «квадрате» и вдруг слышу – запрашивают знакомый позывной: «Триста сорок четвертый!» Я сначала не понял, где я его слышал, а потом вспомнил! Я же только, что слетал с ним два полета. Это же Беленко! Что могло случиться? Погода простая, безоблачно, видимость миллион на миллион. Неужели ошибка летчика или отказ матчасти? Звоню на СКП. Руководитель полетов говорит, что пропала метка самолета на экране радиолокатора: или упал, или катапультировался! Тут же организовали поиск, через час отправили наземную поисковую команду. Спасательный вертолет из Владивостока также вышел в район предполагаемого бедствия. Через два часа приходит команда из Москвы:

– Прекратить поисковые и спасательные работы! Без комментариев. Мы в недоумении: неужели из Москвы виднее, что искать нет смысла, что летчик погиб? Ни у кого не было даже мысли, что Беленко угнал самолет. И только на следующий день нам сообщили: самолет произвел посадку в Японии на аэродроме Хакодате острова Хоккайдо.

Почерников мне рассказал, что нашли кусок кальки, на которой был нанесен маршрут полета из Чугуевки в Японию на аэродром военной американской авиабазы Титосе, недалеко от Саппоро: проложена линия полета, а справа – расстояние, время и курс полета. Конечный пункт маршрута был обозначен латинской буквой S, рядом написан остаток топлива – 6000. Когда наложили кальку на карту масштаба 20 километров и сориентировали ее по направлению, конечный пункт совпал с американской авиабазой: так что осуществи Беленко свой замысел до конца – до сих пор, возможно, никто и не знал бы истины. Но, придя в район авиабазы, летчик обнаружил, что она закрыта туманом, и ему не оставалось ничего иного, как искать другой аэродром. Этим аэродромом и оказался Хакодате. Тот факт, что Беленко закрыл лицо щитком шлема и с пистолетом в руках отгонял посторонних, также говорит о нежелании лишней огласки.

Сам перелет происходил, по словам Почерникова, следующим образом. Снизившись в пилотажной зоне на предельно малую высоту, летчик по долине реки ушел в сторону океана. Солдатик из погранвойск видел его полет. Когда по предполагаемому маршруту угона пошел самолет МиГ‑25пу, тот же солдат на вопрос: «Так ты видел пролетающий самолет?» – ответил: «Нет, тот пролетел гораздо ниже!» Что ж, летного мастерства Беленко было не занимать.

Пройдя в нейтральных водах километров двести в сторону Японии, угонщик набрал высоту девять километров. И здесь его обнаружил на экране радиолокатора солдат срочной службы радиотехнических войск ПВО, о чем и доложил старшему дежурной смены боевого расчета. Офицер, посмотрев на невесть откуда появившуюся воздушную цель, решил, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Доклад об обнаружении в вышестоящую инстанцию не ушел.

При подлете к Японии, когда его «нащупали» местные локаторы, на перехват Беленко было поднято дежурное звено F‑4. Но и от них ему удалось благополучно уйти. Выполнив на форсажном режиме полупереворот, он смог оторваться от преследовавших его истребителей. И здесь Беленко проявил завидное хладнокровие и мастерство. МиГ‑25 не отличается большой дальностью и продолжительностью полета, но расстояние от Чугуевки до Японии на экономном режиме полета может преодолеть туда и обратно. Однако, если учесть эмоциональное состояние угонщика, уход от советских радаров на предельно малой высоте, а потом от «фантомов» на форсажном режиме, а также поиск подходящего аэродрома, то можно предположить: остаток топлива был на пределе. Обнаружив, что на военной базе Титосе из‑за тумана не сесть, Беленко долго не выбирал и приземлился на первом попавшемся аэродроме. То, что он выкатился за пределы полосы на двести метров, говорит о высоком мастерстве летчика, так как аэродром был в два раза короче советского стандарта для данного типа самолета. Наши «строевые» летчики при длине ВПП две тысячи пятьсот метров умудрялись выкатываться, а он садился на полосу длиной всего тысяча двести метров, к тому же не имея подсказок со стороны группы руководства и инструментальных средств посадки.

Дальнейшие события подробно освещены очевидцами и зарубежными средствами массовой информации. Я не ставлю своей задачей докопаться до сути данного происшествия, да и вряд ли смог бы это сделать. Информация, изложенная выше, была мне предоставлена непосредственными свидетелями и участниками тех событий, и ее достоверность лежит на их совести. В Интернете приводится масса комментариев и свидетельств экспертов различного уровня. Но то, как она излагается, наводит на мысль о некомпетентности авторов или преднамеренном искажении фактов. Мое мнение таково: признать Беленко глубоко законспирированным агентом невыгодно ни России, правопреемнику СССР, ни США. Если признать, то сам собою напрашивается вопрос к КГБ, то бишь ФСБ:

– Как могло случиться, что вовремя не выявили агента?

Для Штатов и тогда не было, да и сейчас нет никакого смысла признаваться в столь серьезной, заранее спланированной и проведенной враждебной акции против нашей страны. Всем легче и выгодней говорить об аморальном типе, о предателе, руководствовавшемся низменными интересами.

Почерников с обреченностью человека, которому нечего терять, как на духу рассказал мне все, что его мучило на протяжении последних двух лет. Оказывается, он был на грани сумасшествия. Везде, где бы он ни появлялся, рядом с ним, как бы невзначай, оказывался собеседник, который через какое‑то время начинал интересоваться Беленко. Так было в поезде, когда он ехал с Дальнего Востока, так было в самолете, когда летел в очередной отпуск. И, наконец, сосед по санаторной палате в первый же день знакомства «ненавязчиво» стал интересоваться обстоятельствами угона. Я стал горячо заверять старшего штурмана, что не состою на службе у органов.

– Да верю я тебе! Потому и рассказываю! Но знаешь, порой кажется, что меня сплошь и рядом окружают ребята с Лубянки! – признался подполковник.

– Даже здесь, в полку, летчики задают вопросы так, будто по чьей‑то наводке пытаются выведать у меня какую‑то тайну! – страстно произнес он.

Я, как мог, принялся его разуверять: советовал не обращать внимания, говорил, что, возможно, это случайные совпадения, и что даже если проверяют и перепроверяют, то ничего в этом страшного нет, КГБ просто делает свою работу, ведь речь идет не о рядовом предательстве, а об угоне самого современного самолета. Вполне возможно, кто‑то из летчиков состоит на службе у органов и пытается что‑то выведать, но и в этом случае ничего смертельного нет. Ведь мы все знаем, что идет постоянная вербовка со стороны спецслужб… Возможно, этих слов он от меня и ждал. Наверняка, его давно мучили сомнения, и он сам давал ответы на поставленные себе вопросы.

С того боевого дежурства у нас с Почерниковым завязались не то что дружеские, но вполне приятельские отношения, несмотря на большую разницу в возрасте. Если учесть его замкнутость, то со мной он был вполне разговорчив.

К сожалению, на следующий год у него начались проблемы со здоровьем. При производстве очередных боевых стрельб Почерников потерял в воздухе сознание.

Было это так.

Глубокой ночью, находясь в районе полигона, он перестал отвечать на запросы офицера боевого управления. Метка самолета стала уклоняться в направлении, не соответствовавшем заданию. Я к тому времени «отстрелялся» и в компании таких же счастливчиков праздновал победу в кабинете доктора. Кто‑то из летчиков сказал, что не отвечает на запросы Почерников, наверное, отказала связь. Перебравшись поближе к динамику, мы стали с тревогой следить, как станут разворачиваться события.

Положение усугублялось тем, что за время полета Почерникова у земли «поменялся» ветер, и сменился «старт», то есть направление взлета и посадки. Ветер был силой до пятнадцати – двадцати метров в секунду, и если летчик будет садиться с такой попутной тягой, то шансы на благополучную посадку минимальны. Но вот, наконец, руководитель передал на командный пункт командиру полка, что метка самолета изменила направление движения и перемещается в сторону Насосной. Мы облегченно вздохнули. Во всяком случае, даже если летчик не услышит команды по «двадцать первому» каналу, то его летный опыт позволит по огням ВПП, стрелке АРК, производственным дымам в районе Сумгаита определить направление посадки. Так оно и случилось: выполнив самостоятельно расчет на посадку, летчик приземлился с действующим на тот момент посадочным курсом.

Никто не придал происшествию большого значения. Отказы радиосвязи случались нередко и чрезвычайными ситуациями не считались. На земле, правда, отказ не подтвердился, но тоже никто не обратил на это внимание – очень часто после посадки самолета работа аппаратуры восстанавливалась, и технарям приходилось методом «тыка» искать периодически всплывающие дефекты.

Через какое‑то время Почерников полетел на проверку со старшим инспектором‑летчиком Бакинского округа ПВО полковником Приходько. Я случайно стал свидетелем разбора этого полета, подходя к «квадрату» с тыльной стороны. В беседке находились Приходько и Почерников. Давно знакомые по совместной службе на Дольнем Востоке, они были друг с другом на «ты». Увлеченные разговором, летчики меня не видели, хотя я и не скрывался.

– Тебе что, старому дураку, жить надоело? – услышал я вопрос Приходько.

– Это что же такое надо сотворить, чтобы полковник так драл подполковника? – с интересом подумал я, невольно «притормозив», чтобы не поставить их в неловкое положение.

Почерников молчал.

– Ты до этого случая сознание терял? – продолжал Приходько.

– Терял, – выдавил из себя старший штурман.

– Когда и где? – сурово вопрошал Приходько.

– На стрельбах! – виновато отвечал Почерников.

– Е… твою, дурака, мать! Ты что? Самоубийца? – в сердцах выругался полковник.

Я понял, что разговор не для моих ушей, и тихо ретировался. Для меня стал понятен «отказ радиосвязи» у старшего штурмана на прошедших стрельбах.

Впоследствии я смотрел пленку с записью того полета. На сигналограмме четко видно, что самолет какое‑то время был словно без пилота. Обычно летчик, даже в горизонтальном полете, постоянно корректирует режим, что легко угадывается по ходу ручки управления в продольном и боковом каналах. А здесь на высоте шесть тысяч метров и скорости семьсот километров на тридцать третьей минуте полета ручка двигаться перестала. По всей видимости, самолет был хорошо сбалансирован, так как за семь минут полета он потерял только два километра высоты и разогнал скорость до семисот пятидесяти километров в час. Затем появилась отметка «Привод к горизонту», и десять минут полет продолжался тем же курсом. По‑видимому, летчик на мгновенье пришел в себя и успел нажать кнопку приведения к горизонту, что, вполне вероятно, спасло ему жизнь. И лишь после этого произошло активное вмешательство летчика в управление самолетом.

Вскоре полк расстался со своим старшим штурманом. Подполковник Почерников уехал в Москву на ВЛК, и больше его мы в рядах действующих пилотов не видели.

Поиск по сайту: