Как я не попал в «академики»

Семейные дела мои не клеились, и я, несмотря на то, что в полку пользовался уважением и авторитетом, начал подумывать о том, чтобы перевестись подальше от ставшего родным гарнизона.

Кроме как на пенсию, в академию и на кладбище пилоты последние шесть лет никуда не уходили, а первое и последнее меня не прельщало, и я решил поступать в академию. У меня были, как мне казалось, все шансы для поступления: первый летный класс, майорская должность, приличный опыт летной работы. К 1983 году я уже был опытнейшим летчиком полка, обучившим с десяток пилотов.

Написал рапорт, прошел медицинскую комиссию. Дождался приказа начальству откомандировать меня на выездную сессию в один из военных городков Закавказского военного округа. И мои товарищи провожали меня в полной уверенности, что я вернусь назад лишь для того, чтобы собрать свои манатки, и устроить приличную отходную.

Но не все в этой жизни параллельно и перпендикулярно, как мне казалось до сей поры.

Я увидел не меньше трех тысяч офицеров, жаждущих покинуть свои убогие гарнизоны. Так как я немного припозднился, то меня поселили в казарме с тыловиками. Два десятка «пройдох», в основном старшие офицеры, тут же скинулись по пятьсот рублей и переправили их в карман своему полковнику – «подпредседателю» комиссии от академии тыла и транспорта. Я никак не мог понять, для чего это, ведь он не мог принять никого сверх установленного лимита.

– Э, ты уже майор, а ничего не понимаешь! – стали они мне объяснять. – Мы здесь не пройдем по конкурсу, а в академии наши личные дела будут лежать с пятерками и четверками, и наверняка наши баллы будут лучше, чем у других!

Никто из тыловиков на эту мзду не роптал, они даже определились, кто пройдет по конкурсу здесь, а кто будет участвовать в конкурсе личных дел.

У нас, у летчиков, никто даже и не намекал на такой вариант. Было нас семь человек – пять поступали на очное отделение и два на заочное. Среди будущих заочников были два майора – один комэска из полка «разведчиков», который базировался в Вазиани, и командир отряда транспортной авиации «придворного» полка в Тбилиси.

Комэска был участник афганской войны, имел боевой орден и стопроцентные шансы на поступление. В Афганистане он два года командовал отдельной эскадрильей Миг‑21, один раз при штурмовке в горах позиций душманов едва не был сбит. От разорвавшегося вблизи снаряда остановился двигатель. Зная зверства бандитов по отношению к пленным летчикам, решил не прыгать.

– За два дня до этого нам показали фотографии казненных пленных. Содранная с еще живых людей кожа, отрезанные головы, по мнению командиров и политработников, должны были усиливать в нас ненависть и нежелание ни при каких обстоятельствах попадать в плен. И это сработало! Лучше я столкнусь с горой, погибну быстро и без мучений, чем пройду весь этот ад! – рассказывал нам бесстрашный комэска.

Самолет стал плавно терять скорость и высоту. Летчик нажал кнопку запуска двигателя и вошел в облака. Приблизительно представляя свое местоположение, с левым креном пятнадцать градусов и потерей высоты разворачивался он вокруг горы. Самолет потерял скорость до трехсот километров. Если двигатель не запустится – столкновение с горой неминуемо. И вот обороты плавно начали увеличиваться. Двигатель словно нехотя раскручивал свою турбину, давая шанс пилоту на спасение.

– Никогда еще так медленно не ползла стрелка тахометра! – как будто заново переживая пережитое, вспоминал он те мгновения.

Но и когда обороты выросли, вероятность оставить голову в ледниках афганских гор была выше, чем остаться в живых. Скорость была запредельно маленькой, самолет, подчиняясь законам аэродинамики, висел на громадных углах атаки не в силах преодолеть лобовое сопротивление, чтобы разогнаться и выскочить на спасительную высоту. Летчик установил максимальный режим и, превозмогая самого себя, перевел самолет на снижение. Скорость мало‑помалу начала увеличиваться. На приборной скорости пятьсот километров он включил форсаж и перешел в набор высоты. Выскочив за облака на высоте пять километров, увидел рядом с собой, метрах в двухстах, пик горы, вокруг которой он успел развернуться почти на сто восемьдесят градусов. Лично налетав в Афганистане более семисот часов, не потеряв ни одного самолета и ни одного летчика, он рассчитывал на звание Героя, но кадровики стали намекать на мзду, и он послал их далеко и по‑русски. Вот таким был один из претендентов на заочное «слушательское» место в академии.

У командира отряда транспортной авиации шансы на поступление были еще выше. Высокий, породистый, упитанный майор был сыном министра путей сообщений Грузии. Он приехал на сессию на белоснежной «Волге» – запредельной мечте каждого советского офицера и визитной карточке преуспевающего грузина той эпохи.

Вскоре выяснилось, что вакансий на заочное отделение две, и делить им, в общем‑то, нечего.

На очном отделении все складывалось иначе. Поступающих оказалось на одного больше, чем вакансий. Для меня неприятной новостью было то, что из всех претендентов только у меня не было правительственной награды. Даже совсем зеленый начальник штаба эскадрильи, который еще не прибыл, и тот имел медаль «За боевые заслуги», которая приравнивалась к ордену и давала право поступать вне конкурса. Тем не менее, я с упорством стал готовиться к экзаменам.

Во время подготовки я понял, что в теоретическом плане ничем не слабее, но, к сожалению, и не сильнее остальных, кроме одного майора. Виктор, так его звали, был настоящей ходячей энциклопедией. Профилирующий предмет – тактику военно‑воздушных сил – он знал назубок. Ему было тридцать два года – предельный возраст для поступления в академию. Последние три года своей жизни он буквально посвятил подготовке к поступлению. К тому же училище он окончил с красным дипломом, и ему теперь достаточно было сдать на пятерку так хорошо изученную им тактику. Зная, что один из нас «лишний», мы, однако, из‑за этого сильно не переживали и отношения друг с другом не портили.

Накануне экзамена появился председатель подкомиссии от академии, подполковник лет сорока, преподаватель кафедры тактики Монинской академии. Почти с порога он стал искать того самого молодого капитана с медалью «За боевые заслуги», который еще не прибыл. Тут‑то и выяснилось, что это не просто капитан, а сын начальника кафедры этой самой Монинской академии. Подполковник не на шутку разволновался: сынка‑то не было, а завтра сдача экзаменов. Уже витал в воздухе вопрос их переноса. Все обошлось: утром капитан прикатил на личной «копейке». Молодой человек, чем‑то напоминавший французского актера Пьера Ришара, с огненно‑рыжей, «неофицерской» шевелюрой и с весьма помятым лицом, появившись в нашем классе, по‑хозяйски, осмотрелся и поинтересовался, когда начнется сдача. Подполковник, особо не скрывая своей радости, бросился за ним ухаживать.

Я вытащил билет и почувствовал себя если не выпускником, то уж точно слушателем академии. Более простые вопросы было трудно себе представить: один касался воздушного боя со стратегическими бомбардировщиками В‑52, другой – уж вовсе из разряда детсадовских – организации летной работы в эскадрилье. Что‑что, а летную работу эскадрильи я за три года в полной мере изучил и познал на собственной шкуре. Ну, и третий вопрос – тактико‑технические данные самолета F‑16 – летчику‑истребителю было просто стыдно задавать. Про этот самолет я знал, возможно, больше, чем американские пилоты, на нем летавшие.

Мысленно потерев от радости руки, в течение получаса я настрочил три страницы ответа и стал прислушиваться к тому, как сдают экзамены другие. И тут сомнения зародились в моей душе. Виктора, который досконально все знал, подполковник буквально засыпал дополнительными вопросами. Точные формулировки из Боевого устава родов авиации; чем различаются боевые готовности «супостата» и когда они вводятся; базирование авиационных крыльев США, по‑нашему полков, с указанием их численности, вооружения и уровня подготовки летного состава… И это только малая часть тех вопросов! Как ни старался подполковник, Виктор отвечал без запинки. Видно было, что преподаватель уже выходит из себя, и сейчас для него было делом чести если не завалить, то хотя бы унизить офицера тем, чтобы найти вопрос, на который он не ответит. И такой «принципиальный» вопрос нашелся. Он касался размеров значков, наносимых на боевую карту в зависимости от ее масштаба. Майор по‑прежнему отвечал очень уверенно, но где‑то допустил неточность. Преподаватель его поправил, тот начал доказывать свою правоту. И тут‑то подполковник торжествующе заявил:

– Да что вы мне говорите! Это было темой моей кандидатской диссертации, и все эти значки утверждались главкомом ВВС с моей подачи! Лучше меня этот вопрос в Военно‑воздушных силах никто не знает. Оценка «хорошо»! Свободны!

Я точно видел, как заблестели от накатившихся слез глаза у офицера.

Вполне понятно теперь, почему мой экзамен напомнил старый анекдот.

Экзамен в академию сдают двое, один из них – сын маршала, он отвечает первым.

– Когда началась Великая Отечественная война?

После затянувшейся паузы преподаватель, как бы требуя лишь подтверждения, спрашивает:

– В тысяча девятьсот сорок первом году?

– Так точно!

– А когда окончилась?

И опять после продолжительной паузы:

– В тысяча девятьсот сорок пятом?

– Так точно!

– Молодец! Ответ исчерпывающий. Отлично!

Наступает очередь простого смертного офицера.

– Когда началась Великая Отечественная война?

В тысяча девятьсот сорок первом году!

– А когда окончилась?

– В сорок пятом!

– А сколько советских людей на ней погибло!

– Двадцать миллионов!

– Хорошо! Назовите их поименно в алфавитной последовательности…

У меня было именно так. Ответы на вопросы в билете подполковник не стал слушать. По всей видимости, под впечатлением ответов энциклопедиста Виктора он решил со мной долго не церемониться и отыграться по полной программе. Шквал вопросов, как артподготовка перед наступлением, посыпался на мою голову. Не давая мне опомниться и возможности высунуться из окопа, через десять минут, глядя на мою раскрасневшуюся физиономию, он, по‑моему, злорадно и торжествующе сказал:

– Товарищ майор, ваша оценка «неудовлетворительно»! Езжайте в часть, готовьтесь поступать на следующий год. Ваш возраст позволяет сделать это как минимум два раза.

– Так точно! – прозвучал мой единственно правильный ответ, и я вышел из аудитории под белым флагом позорной капитуляции.

На разборе экзамена подполковник особо отметил хорошие знания капитана, который получил «заслуженную» пятерку, твердые – Виктора, и совсем никудышные – мои.

– Почему, выбор пал именно на меня? Возможно кто‑то «подмазал» подполковнику, а возможно в академии ВВС «аллергия» на ПВОшников? Но ничего, чему быть, тому не миновать, – философски подумал я.

Расстроенный Виктор пошел учить математику, к которой он совсем не готовился, а я побрел к тыловикам собирать свою полевую сумку.

Мои шустрые соседи‑тыловики к этому времени сдали уже второй экзамен. Полковник «честно» отрабатывал свои десять «штук»: в отличие от нас, летчиков, у них все экзамены шли только на пятерки и четверки. Один из тыловиков, майор‑азербайджанец, выходец из прапорщиков, который военное училище закончил экстерном, решил даже проблему с иностранным языком. Оказывается, в школе его родного аула не было преподавателя такой дисциплины, в его аттестате зрелости в этой графе вообще стоял прочерк. В дипломе за училище, оценки которого он также «купил», значилось, что он учил немецкий. На самом же деле ему одинаково «легко» было сдавать английский, немецкий или французский. Целую неделю он причитал:

– Вах, вах, вах! Как я буду сдавать этот паршивый язык? Я даже буквы не знаю как писать! Но и эту проблему успешно решил, преподавательница оказалась сговорчивой, и за банку черной икры согласилась поставить четверку.

С невеселым настроением я вернулся в часть. Объяснять каждому, почему не удалось поступить, не было ни желания, ни смысла. Командир полка, видимо, понимая мое состояние, отправил меня в отпуск, и через три дня я уже грелся на берегу Черного моря.

Через два месяца, когда вернулся в часть, да и потом, я вспоминал об этой своей попытке как о несущественном эпизоде в моей жизни.

Кстати, у истории с поступлением было продолжение. Мне рассказал его Алексей Снимщиков, к тому времени уже старший инспектор‑летчик Закавказского военного округа и полковник.

Если бы я не поспешил с отпуском, то мог бы стать слушателем академии. Скороспелый капитан, которого тянули за уши, оказывается, имел какие‑то противопоказания по здоровью. Благодаря нашему парадоксальному законодательству, летать с таким диагнозом он имел право, а вот поступать на очное отделение академии – нет. Но на заочном обучении ограничений по здоровью не было. Решили перекинуть «мальчика» с очного отделения на заочное. Что и было благополучно сделано. В результате на заочном лишним стал орденоносец‑комэска: ведь сын министра путей сообщений Грузии переплюнул бы даже сына начальника кафедры. Несостоявшегося Героя быстренько завалили на оставшемся экзамене по Уставам, и на его месте оказался «Пьер Ришар» советских ВВС.

Естественно, на очном отделении получился недобор, вспомнил «принципиальный» подполковник про «бездаря»‑майора и стал его срочно искать. Но тот уже был во власти теплых волн Черного моря и упоительного курортного романа.

Так неудачно обернулась для меня попытка вырваться из Насосненского гарнизона. Большой психологической травмы я не получил и продолжал летать с утроенной энергией.

Летные дела эскадрильи полностью легли на мои плечи. Закончив с первым набором лейтенантов, мы начали обучать второй набор, уже менее талантливых и способных. Но и с этим набором все обошлось благополучно.

А наши «первые ласточки» в первой эскадрилье постепенно стали получать сначала второй, а затем и первый класс. Комэска первой Виктор Михайлович Животов, однако, не разделял моего подхода – демократичного отношения к пилотам, веры в их способности и знания, поощрения их инициативы. Он их откровенно зажимал, и они нередко по старой памяти, особенно приняв на грудь, жаловались мне на несправедливое к ним отношение.

Поиск по сайту: