Системного подхода

Мы рассмотрели содержательные предпосылки возникновения

и развития системных идей — изменение

философских оснований научного мышления и некоторых

существенных сторон его проблематики. Как уже

было отмечено, это повлекло за собой и изменения в

формах самосознания науки. Не менее серьезным сдвигам

подверглась (и продолжает подвергаться) также

форма движения научного познания —его общая структура,

а в особенности то, что в последнее время принято

называть стилем мышления. Наиболее важные из этих

сдвигов заключаются в следующем.

Уже из предшествующего изложения очевидно, что

изменения в области проблематики научных исследований

с неизбежностью должны были породить изменение

типа научных задач. Действительно, в методологической

литературе постоянно подчеркивается тот факт, что в современной

науке происходит быстрый рост удельного

веса и роли задач с и н т е з а. Это выражается как в переходе

от дисциплинарного к проблемному способу постановки

и решения научных задач, так и во все более

широком развитии междисциплинарных исследований 11

и комплексных научных дисциплин. Другая характерная

особенность современной науки связана с возрастанием

в ней роли с р а в н и т е л ь н о - т и п о л о г и ч е с к и х и с-

11 Методологическим проблемам междисциплинарных исследований

специально посвящена работа Э. М. Мирского [11З].

с л е д о в а н и й, получающих распространение не только

в естествознании, но и в гуманистике, особенно в языкознании,

этнографии, истории и в изучении культуры.

В сущности это одна из конкретных модификаций той же

задачи синтеза, поскольку сравнительно-типологический

анализ выполняет функцию содержательно-теоретической

и логической организации обширного и разветвленного

научного материала Для современного уровня постановки

такого рода задач специфическим является переход

от разнообразных эмпирических классификаций к теоретически

обоснованным системам типологии В качестве

примера можно привести этнологию К. Леви-Стросса,

в которой структурно-типологический анализ является

основным методом исследования Но особенно большое

значение эта проблематика приобрела в современной

биологии, в результате чего биологическая таксономия

превратилась в высокоразвитую дисциплину, широко использующую

методы и аппарат математики 12.

Изменение типа задач естественным образом ведет к

изменению типа предметного содержания, которым оперируют

научные дисциплины. Конкретнее говоря, речь

идет о том, что направленность на синтез, характерная

для многих областей познания в наше время, методологически

удовлетворяется конструированием определенной

п о с л е д о в а т е л ь н о с т и п р е д м е т о в изучения.

Наиболее простой в методологическом отношении

синтез строится на основе ф у н к ц и о н а л ь н о г о представления

объекта изучения: различные характеристики

объекта синтезируются в целостную картину при помощи

системы функций, причем функция понимается не в

математическом, а скорее в более широком и менее строгом

биологическом смысле, как взаимосвязь, определяющая

порядок включения части в целое. Совокупность же

функций позволяет представить объект как иерархически

организованную систему. Но самое главное заключается

в том, что функциональный подход дает возможность перейти

от понятия морфологии к понятию структу-

р ы, т. е. от представления о строении объекта к представлению

о его организации. Именно в этом заключена воз-

12 Философская проблематика современной таксономии обстоятельно

рассматривается в очень интересной статье А А Любищева [93]

можность дальнейшего развертывания предметного содержания.

Структурный подход порождает проблематику упоряд

о ч е н н о с т и и о р г а н и з о в а н н о с т и. Результатом

методологического осознания этой проблематики является

расширение понятия о с в я з я х и и х типологии, а тем самым

создаются непосредственные методологические предпосылки

для перехода к понятию с и с т е мы как центральному

в ориентации научного исследования. Сообразно

различным типам связей в понятии системы можно выделить

два разных методологических акцента. Когда предметом

изучения являются системы с глубокой внутренней

интеграцией (типа организма), морфологически и

функционально ясно отграниченные от среды, акцент в

исследовании делается на проблему целостности.При

этом система дана исследователю с самого начала и ее

целостность, как таковая, не требует обоснования. Основная

проблематика исследования сосредоточивается вокруг

двух моментов: поиска специфических механизмов и связей

целостности (этим системная постановка проблемы

целостности отличается от предшествующей, досистемной,

когда постулировалось, что целостность объекта должна

иметь локализованного, непосредственно вещественного

носителя) и определения наиболее существенных и характерных

форм взаимодействия целостного объекта со средой.

Во втором типе случаев исследователю с самого начала

дан лишь объект в множестве своих проявлений, и

систему еще предстоит вычленить, в известном смысле

сконструировать из имеющегося эмпирического материала.

На примере экологических исследований мы уже имели

случай убедиться, что построение системы в подобных

ситуациях является главной теоретической целью изучения

объекта, а достигается эта цель на основе постулирования

и последующего исследования определенной совокупности

связей, причем добавление хотя бы одного нового

типа связей существенно меняет вид, «конструкцию»

системы. Поэтому можно сказать, что если в первом случае

акцент на целостность, то во втором —на связность

объекта.

Онтологически грань эта выглядит вполне и совершенно

условной. В самом деле, как целостность немыслима

без связей, так и наличие связности создает ту или иную,

большую или меньшую степень целостности. Более того,

постулировав наличие целостности, исследователь фактически

приступает к изучению реально воплощающей ее

связности объекта, а постулатом связности определяется

движение в направлении установления целостности объекта.

В этом смысле спорной представляется точка зрения

В. Е. Заики (см. [153, стр. 124—128]), согласно которой

наличие связей не обязательно должно приводить к представлению

о целостности (более точно, В. Е. Заика говорит

об ограниченной, неорганической целостности объектов

экологии, для характеристики которых, по его мнению,

скорее подходит понятие изоморфизма; но, во-первых, изоморфизм

и целостность выражают существенно различные

и отнюдь не контрарные аспекты систем, а во-вторых,

целостность, сколько бы она ни была ограничена, остается

все-таки целостностью, т. е. чем-то органическим, жизненно

существенным и необходимым для системы; именно

этим целостная система отличается от просто целого,

и такое отличие вполне работает для экологических систем,

как фактически признает и сам В. Е. Заика, когда

говорит о степенях и мере целостности).

Но методологическое различие между этими двумя акцентами

очень значительно, и в этом смысле рассуждение

В. Е. Заики представляется справедливым. Дело, правда,

не в том, что одни системы являются более целостными,

чем другие: при всей, так сказать, первоначальной неочевидности

экологических связей или по крайней мере многих

из них, они, как показывает хозяйственная практика

человека и материал экологии, оказываются весьма сильными,

в определенных аспектах даже более сильными и

значительными, чем связи организменного типа. Видимо,

правильнее было бы говорить о разных типах целостности

со специфическими для каждого из них связями; именно

связность и могла бы стать предметом меры и, следовательно,

сравнения различных целостных систем. Но этот

вопрос возникает тогда, когда мы уже располагаем некоторым

рядом разных систем и решаем задачу теоретической

организации этого ряда по определенному основанию.

Что же касается изучения конкретных типов систем, то

здесь отмеченное нами различие методологических акцентов

состоит в том, что оно определяет различие исследовательских

стратегий: при акценте на целостность движение

осуществляется от заданной целостности к подлежащим

выяснению связям, а при акценте на связность —

наоборот, от заданной связности к определению целостной

системы и ее границ (как правило, пространственно-временных

или функциональных).

Изменение типа предметного содержания, которым

оперирует научное познание, непосредственно отражается

на категориальном строе науки в целом и отдельных ее

отраслей. В дальнейшем мы более подробно рассмотрим

категориальный строй и понятийный аппарат системных

исследований, а сейчас ограничимся краткой характеристикой

основной тенденции изменений, происходящих в

этой сфере научного познания.

В традиционной, классической науке основу концептуального

каркаса составляли «вещные», субстратные

категории и понятия. Типичными их представителями могут

служить понятия абсолютного элемента как онтологической

первоосновы предмета, силы, массы, индивида

(в разных аспектах этого понятия) и т. п. Это соответствовало

механистическим и элементаристским представлениям

об универсальной монотонности миропорядка и

убеждению в том, что сущность вещи непременно и непосредственно

скрыта в ней самой. В противоположность

этому современная наука все более склонна оперировать

понятиями и категориями, которые выражают различные

типы связей и отношений. Таковы понятия управления,

организации, системы, вероятности и т. п, не говоря уже

о самих по себе категориях отношения и связи, без которых

не обходится ни одна современная научная дисциплина.

Этот сдвиг соответствует смещению акцента на проблемы

синтеза и вызванному им изменению типа предметного

содержания: для изображения в знании функций,

организованности, системности принципиально не подходят

субстратные понятия, которые могут давать лишь

картину «морфологии» объекта, его, так сказать, органического

состава. Уже анализ простейших взаимодействий

требует иного понятийного аппарата, а когда познание

переходит к изучению системных объектов, то даже их

строение, не говоря уже о динамике, оказывается возможным

описывать только при наличии достаточно адекватной

совокупности специфических средств.

Последнее требование, правда, нередко нарушается,

в том числе и в литературе, посвященной системным объектам.

Можно, например, встретить попытки построения

теории систем, основанной на понятии силы. Но практика

показывает, что эвристические возможности таких построений

просто мизерны: в сущности они удовлетворяют

лишь их создателей К тому же и «логическая экономия»

здесь оказывается мнимой, поскольку к центральному понятию

приходится присоединять целый ряд других, как

правило, чрезвычайно разнородных и в лучшем случае не

проясняющих сути дела. Поэтому и такие попытки фактически

служат лишь негативной формой подтверждения

тезиса о том, что объекты современного научного познания

требуют не просто расширения существующего концептуального

аппарата, но именно нового категориального

строя, повой системы понятий.

Особенность современного этапа развития научного

познания состоит в том, что эта новая система понятий

пока еще не сложилась в качестве содержательного формализма,

т. е. в качестве совокупности понятий с четко

фиксированным содержанием и с однозначно заданными

связями и переходами между ними (как это имело место,

например, в классической физике при описании механического

движения, в традиционной биологической систематике

и даже в периодической системе элементов в химии).

Но поскольку потребность в такой системе существует

и находит хотя бы частичное удовлетворение, постольку

новые понятия, призванные способствовать

решению нового типа задач, непосредственно соседствуют

в современной науке со старым концептуальным аппаратом.

При решении конкретных научных задач это обычно

не создает трудностей. Даже наоборот: привлечение

новых понятийных средств стимулирует поиски новых

исследовательских подходов и, таким образом, способствует

более быстрому достижению успеха. Но на уровне

науки в целом такое состояние может рассматриваться

лишь как переходное.

Конечно, характер этой ситуации осознается многими

исследователями. Отсюда, наверное, и рождается немалое

число попыток построить методологические теории, чтобы

тем самым содействовать быстрейшему переходу науки

на новые методологические рельсы. Дело, однако, обстоит

значительно сложнее. Как показывает история науки,

познание обычно остается удивительно индифферентным

к навязываемой ему извне методологической помощи,

особенно в тех случаях, когда эта последняя предлагается

в виде детализированного, скрупулезно разработанного

регламента. Поэтому и новый концептуальный каркас

может возникнуть и действительно возникает не как результат

проводимой кем-то сверху методологической реформы,

а как продукт внутренних процессов, совершающихся

в самой науке. Что же касается методологических

исследований в специальном смысле этого слова, то

они в лучшем случае могут выступать катализаторами

этих процессов, интенсифицируя самосознание науки, но

ни в коем случае не подменяя его.

Чтобы завершить характеристику методологических

предпосылок системного подхода, остановимся еще на

одном вопросе — на изменении схем объяснения в научном

познании. Под схемой объяснения в данном случае

понимается способ организации концептуального аппарата,

задающий общую стратегию исследования.

В классической науке, в силу уже охарактеризованных

особенностей ее строя, господствующим было аналитическое

(элементаристское), сущностно-онтологическое

объяснение. Оно строилось как сведение всей изучаемой

реальности к единой субстанциальной первооснове. Иначе

говоря, задача познания заключалась в том, чтобы

отыскать реальную вещь, субстанцию, «ответственную»

за специфику данной сферы реальности и обязательно

элементарную. В первый период развития новоевропейской

науки такой способ объяснения выступал в наивно-

онтологической форме (типа поисков теплорода и т п.

субстанций, генерирующих соответствующие качества

объектов), подвергнутой впоследствии многочисленным

осмеяниям. И в самом деле, современному изощренному

методологическому уму кажется просто невероятным, как

это можно было упорно доискиваться до фундаментальных

«сил», не отдавая себе отчета в том, что сами эти

«силы», субстанции, исходные элементы непременно должны

обладать каким-то внутренним строением, т. е. быть

далеко не элементарными.

Но все же осмеяния здесь были не вполне уместны.

Во-первых, поиск первоначал — существенная черта всякого

теоретического мышления, его важный стратегический

ориентир. Мржно согласиться с М. А. Марковым

относительно того, что «идея первоматерии как основа и

мотив определенного подхода к анализу материального

мира всегда являлась и является продуктивной» [105,

стр. 67]. И если в наше время такого рода идея не нахо-

дит широкого отклика, то это следует объяснить, видимо,

спецификой современного этапа организации и развития

научного знания, когда существенно трансформируется

само понимание первоначала, а единство познания достигается

при помощи иных методологических средств.

Однако это вовсе не значит, что в будущем интерес к поиску

первоначал не возродится с новой силой, но, конечно,

и в новых формах.

Во-вторых, сущностно-онтологическое объяснение применялось

не только у колыбели науки или в натурфилософских

системах XVII—XVIII вв. К нему прибегали и

в гораздо более поздние эпохи. Достаточно сослаться на

первоначальную трактовку гена при объяснении наследственности,

на понимание деятельности как субстанции

культуры и т. п., не говоря уже о концепциях «жизненной

силы», «духа народа» и многих других, аналогичных им

по способу построения, т. е. опять-таки по схеме объяснения.

Современное познание, по крайней мере в некоторых

своих отраслях, отказывается или уже отказалось от

сущностно-онтологического объяснения. Этот процесс начался

еще в конце XIX в. и тогда же получил отражение

в философии. В частности, позитивистски ориентированные

направления подвергли резкой критике само понятие

субстанции и основанное на нем мышление. Эта критика,

однако, в подавляющем большинстве случаев содержала

в себе слишком мало конструктивного. Значительно более

глубокими и содержательными оказались соображения

неокантианцев, особенно Э. Кассирера, который выдвинул

идею теории познания, основанной на понятиях

функции и отношения [66], и тем самым в значительной

мере предвосхитил действительную перестройку схем объяснения

в научном познании.

" Сущность такой перестройки составил переход от субстанциальности

к объяснениям, опирающимся на различного

рода универсально-абстрактные конструкции. Типологически

подобные конструкции можно разделить на

три вида. В первом из них отыскивается универсальное

свойство, во втором — универсальное отношение, а в

третьем — универсальный механизм преобразований.

Примером конструкций первого вида могут служить объяснения,

основанные на понятии информации: в объектах

или процессах определенного рода отыскиваются инфор-

мационные свойства, благодаря чему задается не только

стратегия исследования, но также в значительной мере

его содержание и даже исследовательский аппарат. Универсальное

отношение, выступающее в роли объяснительного

принципа, хорошо иллюстрируется на схеме «стимул

— реакция», которая сыграла выдающуюся роль в

развитии физиологии, а позднее составила основу психологических

исследований бихевиористского направления.

Наконец, поиску универсального механизма посвящена в

сущности вся тектология А. А. Богданова, основное содержание

которой составляют тектологические схемы

возникновения и распада структур на базе подбора. Возможны,

конечно, и комбинации этих трех схем.

Анализ показывает, что место субстанции в схемах

объяснения такого рода занимает определенный всеобщий

принцип или их совокупность. Как и субстанция, подобный

принцип непременно обладает отчетливо выраженной

онтологической отнесенностью и, следовательно,

выступает в качестве характеристики самой реальности

(очевидно, что таково необходимое свойство всякой схемы

объяснения). Но в отличие от субстанциального объяснения

оперирование универсальным принципом не

предполагает отождествления этого последнего с каким-

то конкретным материальным носителем. Если, скажем,

ген на заре генетики рассматривался как вместилище

всей системы наследственности, то информация или схема

«стимул — реакция» ставятся во вполне определенное

соответствие с теми или иными материальными носителями,

однако никоим образом не сводятся к ним. Например,

анализ информационных свойств предполагает обращение

к проблемам ценности информации, организованности

и упорядоченности систем и т. п.; точно так же и

схема «стимул — реакция», особенно в контексте психологических

исследований, апеллирует не столько к проблемам

мозговой локализации, сколько к психологическому

содержанию соответствующих реакций, т. е. к принципам

и схемам организации поведения, поскольку они могут

быть интерпретированы в рамках этой схемы.

Эти примеры позволяют несколько более определенно

охарактеризовать различие между субстанциалистским

объяснением и объяснением, основанным на универсально-

абстрактных конструкциях. Субстанциалистское объяснение

предполагает, так сказать, двойную онтологиза-

цию: во-первых, онтологическую трактовку самой субстанции,

а во-вторых, онтологическую редукцию исследуемой

реальности, т. е. последовательное сведение этой

реальности к исходной субстанции. Что же касается второй

схемы объяснения, то в ней редукционизм либо не

носит онтологического характера и является по своему

существу методологическим, либо вовсе отсутствует. Методологический

редукционизм легче всего проиллюстрировать

на примере той же кибернетики: тезис об универсальности

информационных свойств имеет под собой онтологическое

основание, но сам, как таковой, является

принципиально методологическим, т. е. в той или иной

форме учитывающим абстрагирующую деятельность исследователя,

который реализует информационный подход.

В силу этого в серьезном кибернетическом исследовании

редукция к информации оказывается существенно

ограниченной гносеологическими и методологическими соображениями,

почему она и не может быть названа онтологической

13. При отсутствии же редукционизма его место

занимает принцип, который можно назвать иерархическим

плюрализмом. Суть его состоит в том, что объяснение

строится на некотором множестве оснований, находящихся

между собой в отношениях иерархической

последовательности; чаще всего такая последовательность

представляет собой систему уровней. Примерами

реализации подобной схемы объяснения могут служить

работы К. М. Хайлова [184], В. И. Кремянского [76],

К. М. Завадского[54] и М. И. Сетрова [151], в которых

рассматривается проблема биологической организации;

в отчетливой методологической форме эта проблема рассмотрена

в другой, более поздней работе К. М. Хайлова

[186], где «моноцентризм» классической биологии

противопоставляется «полицентризму» современного

теоретического мышления в биологии, т. е. такому подходу

к биологической организации, который не отдает

предпочтения (ни онтологического, ни методологическо-

го) ни одному из известных ныне уровней организации

при построении общей картины биологического универ-

13 Характер подобного редукционизма отчетливо виден и за пределами

кибернетики, например при реализации информационного под

хода в науковедении (см. об этом [60],), когда универсальность информационных

моделей, т. е. их применимость к науке в целом,

оказывается далеко не тождественной изображению науки в целом.

сума. Такое же в принципе объяснение строится и в работе

А. И. Каценелинбойгена [69], посвященной проблемам

иерархической организации экономических систем.

Таким образом, сдвиги в формах движения научной

мысли, начавшиеся еще в XIX в., в большей

или меньшей степени затронули фактически все

компоненты структуры познавательной деятельности.

Это дало основание Т. Куну выдвинуть тезис о смене парадигм

научного мышления [241], снискавший в последние

годы огромную популярность и, надо сказать, удачно

выражающий фронтальный характер преобразований

в методологическом строе науки. Понятно, что новая

(как, впрочем, и предшествующая) парадигма не выступает

в виде жестко фиксированной системы правил мышления.

Ее компонентами являются кратко рассмотренные

нами сдвиги в структуре научного познания, а сами эти

сдвиги находят суммарное конструктивное выражение

в новых методологических направлениях, хотя, конечно,

далеко не исчерпываются ими, утверждаясь в науке и в

менее очевидных формах. Именно поэтому обстоятельный

анализ новых методологических направлений представляет

отнюдь не частный интерес, а способствует уяснению

методологического строя всей современной науки.

§ 3. Основные направления исследования

Систем и структур

Как мы уже отмечали, главнейшими среди методологических

направлений, ориентированных на изучение системно-

структурных объектов, являются структурно-функциональный

анализ в социологии, структурализм и системный

подход.

Структурно-функциональный анализ в социологии возник

в качестве антитезы плоскому, линейному историзму

гегелевского толка. Его основные идеи начали формироваться

еще в конце XIX в., но в виде достаточно развитой

методологии он начал выступать с середины первой

половины XX в., хотя и работы ранних функционалистов

(таких, как Б. Малиновский, А. Редклифф-Браун, Э. Дюрк-

гейм) заключали в себе немало интересных методологических

соображений. В настоящее время под именем

структурно-функционального анализа фактически вы-

ступают довольно заметно различающиеся между собой

методологические концепции. Если не считать раннего

функционализма, который стал уже достоянием истории,

то наиболее влиятельными в западной социологии являются

концепции Т. Парсонса (см. [253, 254]) и Р. Мер-

тона (см. [248]). Естественно, что каждая из них явилась

объектом многостороннего критического анализа.

В частности, обстоятельная критика структурно-функционального

анализа проведена и в марксистской социологической

литературе (см., например, [8, 80, 205]).

Для специального методологического анализа различия

между парсонсовской и мертоновской концепциями

имеют весьма существенное значение, поскольку каждая

из них опирается на свой специфический набор основных

понятий (скажем, Парсонс и Мертон значительно расходятся

в трактовке таких понятий, как структура и функция;

в мертоновской концепции важную роль играют понятия

дисфункции и эуфункции, заметно расширяющие

идею функциональности, но чуждые подходу Парсонса,

и т. д.). Эти различия, очевидно, сказываются и на общеметодологической

оценке соответствующих концепций, и

на их отношении к системным идеям (этот последний

вопрос специально рассматривается в работе Б, Г. Юдина

[204]). Однако нас в данном случае интересует более

общая проблема — не имманентного описания методологии

структурно-функционального анализа, а противопоставления

его принципов методологическим установкам

предшествующей науки, прежде всего науки социальной,

как она развивалась на Западе.

Такая постановка проблемы позволяет и даже вынуждает

отказаться от сопоставления различных вариантов

структурно-функционального анализа (или функционализма,

как его нередко называют, хотя это название,

строго говоря, связано с концепцией Б. Малиновского)

и сосредоточить внимание на моментах, объединяющих

эти варианты в методологическом (и только в методологическом!)

плане. При таком подходе можно утверждать,

что структурно-функциональный анализ поставил во глазу

угла изучение различных подразделений социальной

системы с точки зрения выполняемых ими функций по

отношению к более широкому целому.

Этим были определены два основных, на наш взгляд,

методологических принципа структурно-функционально-

го анализа: выделение структуры объекта как некоего инварианта,

характеризующего принципы строения этого

объекта (структурный подход особенно существен для

Т. Парсонса, у которого он служит средством изучения

социальной статики), и функциональное описание

этой структуры (у Парсонса) или иным образом фиксированного

социального объекта14. Опираясь на эти принципы,

функционализм сделал предметом исследования

новый, функциональный тип связей и привлек к их изучению

новый, достаточно развитый аппарат количественного

анализа, разработав тем самым не только общие

методологические установки и схемы объяснения, но также

методику и технику исследования. Если оценивать

структурно-функциональный анализ с точки зрения тех

методологических сдвигов, которые были охарактеризованы

в предыдущем параграфе, то можно утверждать,

что в этом направлении мы имеем дело с новым типом

задач (первоначальная форма синтеза, базирующаяся на

функциональных представлениях и на идее структурного

строения объекта изучения), с новыми для этой сферы

познания, принципиально не-субстратными категориями

и, наконец, с не-субстанциальными схемами объяснения

(универсально-абстрактный характер этих схем

хорошо виден на примере постулата универсального

функционализма, рассматриваемого Мертоном в качестве

общего для многих представителей структурно-функционального

анализа, хотя сам Мертон критикует его именно

по линии универсальности: по его мнению, далеко не

всякое социальное изменение может быть описано при

помощи понятия функции, почему он и считает необходимым

ввести дополнительные понятия — дисфункции и

эуфункции).

Как и всякая конкретная, специализированная методология,

структурно-функциональный анализ, с одной

14 Надо еще раз оговориться, что выделенные нами два принципа не

являются продуктом имманентного анализа. В специальной литературе

основные постулаты структурно-функционального анализа

активно обсуждаются как сторонниками, так и критиками этого

направления, причем, естественно, сама их формулировка оказывается

различной. Например, Мертон называет три таких постулата:

постулаты функционального единства общества, универсального

функционализма и необходимости (функциональной необходимости

социокультурных элементов), подвергая их обстоятельной крити-

тике (см. [248, р. 25—27]).

стороны, открывает новые пути научного исследования,

а с другой — ограничен в своих возможностях. Дело

в том, что структурно-функциональный анализ вполне

сознательно ориентирован па изучение определенного

типа изменений, а именно — изменений, не связанных

с развитием, с историей общества. Поэтому он принципиально

неисторичен, и в работах ранних функционалистов

это обстоятельство всячески подчеркивалось. В литературе,

в частности и марксистской, эта черта функционализма

была подвергнута подробной критике. Мы

же в данном случае отметим, что с чисто методологической

точки зрения ориентация на изучение одного определенного

типа изменений еще не является свидетельством

принципиальной порочности соответствующей методологии,

пока и поскольку эта методология не претендует на

универсальность обеспечиваемых ею выводов и поскольку

она не превращается в идеологию. Именно поэтому

функционализм оказывается эффективным исследовательским

средством при анализе малых социальных групп

и при построении теорий, относимых в социологической

литературе к теориям среднего уровня, и вместе с тем эффективность

его резко падает при попытках выйти за эти

пределы (методологическим ограниченностям функционализма

специально посвящены наши работы [24] и [29]).

С таким же отчетливым методологическим осознанием

выступил в науке и структурализм. Как известно, он примерно

в одно и то же время возник в нескольких различных

областях социального познания, но наибольшее распространение

получил в лингвистике и этнографии, а в

последнее время начинает широко и небезуспешно использоваться

в исторических исследованиях. Будучи тесно

связана со спецификой предмета и традициями соответствующих

дисциплин, структуралистская методология

не получила более или менее строгого и единого выражения

и воплощения в виде разветвлений совокупности процедур,

как это имело место со структурно-функциональным

анализом в социологии, даже с учетом наличия

в последнем существенно различных концепций. Поэтому

можно говорить лишь о некоторых общих принципах,

характеризующих структурализм в целом.

Среди этих принципов нужно прежде всего назвать

акцент на целостность предмета изучения. Таков, в частности,

пафос лингвистической концепции Ф. де Сос-

сюра, подчеркнувшего системность языка; такой же

была исходная установка гештальт-психологии, делавшей

упор на целостности психических структур. Принцип

целостности нашел конкретное воплощение в структурализме

в выдвижении на передний план понятия структуры,

трактуемого как инвариантная характеристика

сложного объекта15. Любопытно, что если в функционализме

основную нагрузку несет понятие функции, а

структура объекта как бы постулируется, то в структурализме,

напротив, такую нагрузку несет понятие структуры,

а функциональная сущность ее компонентов (и вытекающая

из этого невозможность понять их вне их взаимосвязи

и отношений с более широким целым) выступает

в качестве одной из исходных предпосылок. Само

понятие структуры является здесь продуктом осознания

иерархичности строения объекта исследования, а такое

осознание возникает в результате стремления представить

сложность изучаемого объекта в расчлененном

виде. Подчеркивая многообразие и разнотипность функций

объекта, структурализм приходит к двум важным

методологическим выводам: во-первых, он выдвигает задачу

типологического анализа структур; во-вторых, формулирует

требование междисциплинарного, комплексного

подхода к предмету изучения. Поэтому, например, этно-

15 И в данном случае надо оговориться, что в работах самих структуралистов

понятие структуры не имеет единого определения и даже

общепринятой трактовки. Например, К. Леви-Стросс следующим

образом характеризует это понятие [244]: «Мы полагаем, что модели,

достойные наименования структуры, должны удовлетворять четырем

требованиям.

1. Структура обладает свойствами системы. Она состоит из элементов;

модификация каждого из них влечет за собой модификацию

всех остальных.

2. Каждая модель принадлежит к группе преобразований, каждое

из которых в свою очередь соотносится с моделью того же

семейства; таким образом, множество преобразований определяет

группу моделей.

3. Указанные особенности позволяют предвидеть, каким образом

будет реагировать модель в случае, если ее элементы подвергнутся

модификации.

4. Модель должна быть сконструирована таким образом, чтобы ее

функционирование характеризовало все наблюдаемые факты».

Наша реконструкция не преследует столь развернутых целей,

почему мы и ограничиваемся более общей характеристикой понятия

структуры, направленной лишь на то, чтобы выявить основную

методологическую функцию этого понятия.

графический структурализм смыкается с культурантро-

пологией и теорией культуры, а лингвистический структурализм

не только пытается соединить различные специально-

научные аспекты изучения языка, но и разрабатывает

особый, семиотический подход к нему.

В литературе при характеристике структурализма ему

подчас противопоставляют историзм, утверждая, что

всякое структуральное исследование принципиально отвергает

исторический подход. В действительности дело

обстоит сложнее. В работах ряда ранних структуралистов,

испытывавших на себе более или менее заметное

влияние социологического функционализма, такое противопоставление

имело место (хотя уже Соссюр вполне

осознавал необходимость как синхронического, так и диахронического

анализа языка). Современные же структуралисты

обычно так или иначе пытаются учесть фактор

времени и развития. Более того, в некоторых работах,

использующих методологию структурализма, ставится

весьма глубокая проблема типологического различения

социального времени в зависимости от типов социальных

структур (см., например, [223а]).

Как и для функционализма, для структурализма характерно

стремление к широкому использованию математических

и иных формальных методов. Это соответствует

сознательно выдвигаемой установке на построение

единой методологии гуманитарного знания и на сближение

этой методологии с принципами познания в естественных

науках. Это обстоятельство служит основанием

для упреков в формализме, исходящих от критиков

структурализма. Однако эти упреки во многом не обоснованы,

поскольку наиболее интересные и яркие представители

структурализма неизменно подчеркивают приоритет

содержательного анализа и энергично возражают

против поспешной формализации.

Системный подход, границы которого в настоящее

время очерчены не более отчетливо, чем границы структурализма,

первоначально возник в биологии и современной

технике. При этом в первое время системные исследования

в этих двух областях практически не взаимодействовали

друг с другом. Однако довольно быстро выяснилась

общность некоторых существенных принципов

анализа систем, и именно после этого стали говорить о

системном подходе как о едином методологическом на-

правлении. По мере его развития возникали попытки

распространить его идеи на целый ряд других областей

знания, в том числе на анализ поведения и деятельности

(см., например, [3D, на сферу социологии [80,224], психологии,

на исследование международных отношений, на

решение проблем экономики, метеорологии и т. д.

В биологии главной причиной возникновения системных

идей явилось осознание недостаточности чисто эволюционного

подхода для объяснения таких феноменов,

как рост, регенерация, экологическая организация и др.

В дополнение к идее развития в качестве одной из ведущих

была выдвинута идея системности, организованности.

В настоящее время эта идея оказывается весьма

плодотворной в сфере, за которой закрепляется название

теоретической биологии. Здесь она привела к формулированию

ряда важных принципов общебиологической

организации, к более глубокой постановке проблем соотношения

организации и эволюции, к разработке идеи

структурных уровней организации живой материи (см.,

например, [14, 35, 36, 43, 54, 65, 75, 76, 96, 102, 103, 124,

151, 153, 162, 163, 174, 182, 183, 188, 189, 190] 16.

Что же касается отдельных биологических дисциплин,

то наибольшее распространение системный подход

получил до сих пор в экологии (см., в частности, [169,

261]), но вместе с тем он плодотворно внедряется в генетику,

молекулярную биологию, физиологию — в особенности

физиологию высшей нервной деятельности, где

системные идеи уже давно развивает П. К. Анохин

(см. [9—11]), с системными идеями во все большей мере

связываются современные исследования в области биологической

систематики и таксономии (см. [91—93]).

Методологическое значение системного подхода в этих

дисциплинах наиболее отчетливо выражается в ориентации

соответствующих исследований на выявление и анализ

различных типов связей изучаемых систем. Эта проблема

становится все более острой, скажем, в экологии,

накопившей достаточно обширный материал о трофических

связях в экосистемах и в то же время осознающей

19 Любопытные философско методологические соображения о теоретической

биологии содержатся в статье С. Лема [243а], который

пытается трактовать эту дисциплину с точки зрения чрезвычайно

оригинально интерпретированной кибернетической методологии в

соединении с широким аксиологическим подходом.

необходимость привлечения к объяснению функционирования

экологических объектов и связей иного рода (биохимических,

сенсорных и т. п.), а также в физиологии

высшей нервной деятельности.

В сфере техники статус системного подхода является,

можно сказать, вполне определенным. Если иметь в

виду современную технику в строгом смысле этого слова,

то она по самому своему существу является глубоко

системной: ее основной объект — системы различного

рода (системы управления производством, транспортом

и связью, системы обеспечения космических полетов, системы

управления крупными научно-техническими разработками,

современные оборонные системы различного

масштаба и т. п.); системным является сам способ их

конструирования, предполагающий строго координированную

работу тысяч, а иногда десятков и даже сотен

тысяч исполнителей. Благодаря всему этому развитие

современной научно-технической мысли оказывается тесно

связанным со всеми стадиями научно-технической

деятельности, начиная с фундаментальных исследований

и кончая техническими приложениями; вместе с тем это

развитие опирается на взаимодействие большого ряда

научных и технических дисциплин, т. е. является по своему

характеру междисциплинарным. Сейчас становится

все более очевидным, что современная научно-техническая

революция, взятая со стороны масштабов и функционального

назначения продуктов производства, есть

переход от технических изделий к техническим системам.

Как уже говорилось, практика решения крупных комплексных

проблем в сфере управления породила особую

методологию, получившую название системного анализа

17. Системный анализ возник под непосредственным

влиянием методологических идей системного подхода

(проблематика системного анализа рассматривается в

работах [53, 70, 71, 112, 122, 154, 160, 225, 226, 226а, 227,

252, 259, 263, 265]). Это влияние отражено, в частности,

в исходных установках системного анализа: стремлении

с максимальной полнотой учесть все входные и выход-

17 Американские специалисты иногда называют эту методологию системным

подходом — system approach; мы, однако, во избежание

терминологической путаницы будем употреблять в соответствующих

случаях название «системный анализ», понимая под ним именно

системную методологию решения проблем в сфере управления.

ные характеристики объекта, т. е. рассмотреть объект

как систему в смысле системного подхода; ярко выраженном

междисциплинарном подходе к решению проблем

управления; проблемно ориентированной, а не функциональной

организации исследований и разработок

(т. е. не «распределение» проблемы по существующим

функциональным подразделениям исследовательской организации,

а построение структуры организации «под

проблему»). Вместе с тем надо подчеркнуть, что в настоящее

время методология системного анализа носит

сугубо прикладной характер — по сути дела для каждой

проблемы строится своя собственная методология, которую

нельзя в том же виде применить для решения другой

проблемы, хотя бы и близкой к ней по структуре.

В этой сфере очень заметен разрыв между уровнем конкретных

методов, техники анализа (опирающейся, в частности,

на весьма широкое и интенсивное использование

электронно-вычислительных машин) и уровнем теоретических

обобщений, которые пока практически отсутствуют.

Что же объединяет столь разнородные направления

современной научной мысли в рамках системного под-

хода? Прежде всего, как и в случае структурно-функцио-

нального анализа и структурализма, это — целостный

подход к предметам изучения (или конструирования, управления)

и связанные с ним антиэлементаризм и антимеханицизм.

В этом свете нелишне указать на то, что

пионеры современных системных исследований дали

наиболее глубокую после классиков марксизма-ленинизма

критику механистического мировоззрения (в подтверждение

можно сослаться на целый ряд работ Л. Бер-

таланфи, А. Рапопорта, У. Росс Эшби, не говоря уже о

работах исследователей, стоящих на позициях диалектического

материализма).

Если в структурно-функциональном анализе и структурализме

принцип целостности реализуется через понятия

структуры и функции с соответствующим приоритетом

одного из этих понятий, то в системном подходе

центральным, естественно, является более широкое понятие

— «система», которое тесно связано с целым рядом

других понятий — «структура», «организация», «связь»,

«отношение», «элемент», «управление» и т. д. Это очевидное

расширение исходной понятийной базы дает извест-

ные преимущества системному подходу перед структурно-

функциональным анализом и структурализмом, позволяя

построить более расчлененное представление о целостности

объекта и о путях ее изучения. Вместе с тем

понятно, что такую методологическую функцию эффективно

может выполнить не простой набор понятий, а более

или менее строго организованная их совокупность.

Однако в настоящее время детально разработанная система

системных понятий пока еще не построена, хотя

сделаны определенные шаги в этом направлении. Из всего

этого комплекса понятий наиболее полно исследованы

понятия системы, структуры, организации, отношения

^нужно, впрочем, заметить, что подобные исследования

далеко не всегда взаимосвязаны между собой). Можно

отметить известный прогресс в анализе таких понятий,

как «связь», «элемент», «целостность» (анализу последнего

понятия посвящена теперь уже обширная литература)

и некоторые другие. Однако продолжают оставаться

недостаточно проясненными специфически «системные

» функции этих понятий, не говоря уже о построении

более или менее строгой системы их взаимосвязи.

Для системного подхода (и в этом обнаруживаются

явные черты его сходства со структурализмом) характерно

углубленное внимание к специальной разработке

своей собственной, особой методологической базы. Важной

специфической чертой этой методологии является

стремление основывать ее на принципе изоморфизма законов

в различных областях действительности. Эту сторону

дела особенно подчеркнули Л. Берталанфи и его

сподвижники по «общей теории систем», которые видели

одну из главных задач этой теории в выявлении и анализе

законов и соотношений, общих для различных областей

действительности. Отсюда естественно вытекал тезис

о принципиально междисциплинарном характере системного

подхода, т. е. о возможности переноса законов

и понятий из одной сферы познания в другую. В ходе

развития системных исследований выявилось, что столь

же правомерной является и постановка проблемы переноса

методов познания и выяснения гносеологических

принципов, на которые опирается такой перенос.

Другая особенность методологии системного исследования

состоит в том, что здесь, как правило, специальной

разработки требует стратегия исследования. Это со-

вершенно очевидно в сфере проектирования и изготовления

технических систем. Достаточно сослаться на то, что

теперь уже общеизвестная система ПЕРТ (не говоря о ее

более поздних модификациях) была создана впервые как

средство строгой и жесткой организации стратегии проектирования

и изготовления ракетной системы «Поля-

рис». До создания такого рода стратегии проектно-кон-

структорские работы систематически не укладывались в

намеченные сроки, и это не удивительно, поскольку в создании

этой ракетной системы в той или иной форме участвовало

более десяти тысяч фирм и организаций, деятельность

которых не поддавалась координации обычными

методами управления. В несколько ином виде, но по

существу такого же рода проблемы возникают и в других

сферах приложения системного подхода. В самом

деле, если уже в исходной точке ясно, что объект может

быть описан несколькими существенно различными путями,

а каждая из его «частей» также требует своего

особого изображения в знании, то понятно, что в конце

исследования простое суммирование его разрозненных

результатов не только не даст единой, цельной

картины объекта, но приведет к путанице и противоречиям.

Чтобы избежать этого, исследователь уже в начале

работы должен располагать единой моделью объекта

как целого, которая и выполняет функции средства организации

исследования 18.

18 Значение этого обстоятельства хорошо осознают не только специалисты,

работающие в сфере общих проблем системного подхода

(наиболее ярким примером здесь могут служить работы У. Росс

Эшби и советского исследователя В. А. Лефевра [86, 89], но и те,

кто занимается приложениями системного подхода. В подтверждение

сошлемся на высказывание известного эколога К. Уатта:

«Если мы изучаем систему как целое, а не как совокупность отдельных

фрагментов, то мы должны использовать стратегию исследования,

в которой место каждой ступени определяется с точки

зрения тщательного согласования всех этих фрагментов в единое

целое Б конце программы исследований. Иначе в конце исследования

мы можем обнаружить, что фрагментарные результаты, полученные

на каждой из различных ступеней программы, просто ке

могут быть согласованы друг с другом и дать в итоге полную глубокого

смысла «большую картину». Во избежание такого печально

го результата необходимо заранее определить программу исследования

в целом с точки зрения концептуальной модели, в которой

субмодели, соответствующие различным частям программы,

могут быть согласованы как компоненты единого целого» [261,

р. 2-3].

Наконец, системный подход, как и два других методологических

направления современной пауки, значительное

внимание уделяет разработке формальных аспектов

методологии. При этом в отличие от структура-

лизма и структурно-функционального анализа в теории

систем не только используется логический и математический

аппарат, созданный в других областях знания, но и

предпринимаются все более широкие попытки построения

собственного аппарата. Более того, эти попытки составляют

в настоящее время весьма обширную и относительно

самостоятельную область исследования. Она

включает в себя как формально-теоретические схемы,

претендующие на статус общей теории систем, так и разработку

отдельных, частных средств формализации системного

исследования. Сам по себе факт многообразия

формализованных вариантов теории систем свидетельствует

об отсутствии единой исходной содержательной

базы у такого рода теорий. В силу эюго каждая формальная

схема опирается на некоторую совокупность содержательно-

интуитивных представлений, относительно

произвольно создаваемых каждым исследователем. Разумеется,

эта произвольность ограничивается необходимостью

учета параллельно развивающихся в этой сфере

концепций, однако существенным недостатком многих

формальных системных построений является то обстоятельство,

что они нередко строятся в заметном отрыве

от других плоскостей и сфер системного исследования, в

частности от прикладных исследовании.

Зачисляя самые разнообразные современные научные

и технические исследования в разряд системных, мы,

очевидно, исходим из того, что эти исследования объединяются

некоторыми общими для них принципами, которые

и составляют сущность системного подхода. Едва ли

кто-нибудь сегодня взялся бы со всей категоричностью

сформулировать полный и окончательный список таких'

принципов. Поэтому мы, не претендуя на полноту и окон-

чательность, укажем некоторые из черт, наиболее показательные,

как нам представляется, для современных системных

исследований.

Если исходить из того, что системное исследование —

это исследование, предметом которого является объект,

представляющий собой систему, и системные характеристики

такого объекта выражаются в результатах иссле-

дования, то можно утверждать, что любое системное исследование

должно фиксировать хотя бы некоторые характерные

особенности системного объекта. Эти особенности

и опредсляют принципы системного исследования

1. Исходным пунктом всякого системного исследования

является представление о целостности изучаемой

системы. Из этого представления естественно вытекают

два вывода: во-первых, система может быть понята как

нечто целостное лишь в том случае, если она в качестве

системы противостоит своему окружению — среде. Во-

вторых, расчленение системы приводит к понятию элемента

— единицы, свойства и функции которой определя-

ются ее местом в рамках целого, причем эти свойства и

функции являются в известных пределах взаимоопределимыми

со свойствами целого (т. е. свойства целого не

могут быть поняты без учета хотя бы некоторых свойств

элементов, и наоборот). Очевидно, что понятие элемента

далеко не тождественно понятию атома: элемент явля-

'ется таковым лишь по отношению к данной системе,

'представляя собой минимальный (далее не делимый)

компонент системы или же максимальный предел ее расчленения

в рамках данной исследовательской задачи,

(см. об этом [153, стр. 37—38]).

2. Представление о целостности системы конкретизируется

через понятие связи. Это понятие употребляется

практически в любом системном исследовании и в последнее

время начало подвергаться довольно обстоятельной

разработке как с содержательной, так и с формальной

стороны. Однако здесь остается еще немало весьма

сложных методологических проблем. В частности, до настоящего

времени не разработаны надежные и общепринятые

критерии для различения связей и отношений. Далее,

поскольку наличие связей не является специфическим

признаком, характеризующим только системы, применительно

к системному исследованию должны быть

сформулированы некоторые дополнительные условия,

чтобы понятие связи выступало в качестве специфически

системного.

Первым среди этих условий является необходимость

наличия в системе двух или более типов связей (например,

связи пространственные, функциональные и генетические

— в биологическом организме). Это поднимает

очень сложный и мало разработанный вопрос о возмож-

ной классификации связей (интересную попьтку классификации

связей применительно к строению биологических

систем предпринял Л. Л. Малиновский [96]). Более

подробно этот вопрос мы рассмотрим в гл. V, а пока ограничимся

лишь указанием на то, что в системах особое

место занимают связи, которые лучше всего было бы назвать

системообразующими. Примером таких связей являются

связи управления.

3. Совокупность связей и их типологическая характеристика

приводят к понятиям структуры и организации

системы. Хотя каждое из этих понятий не имеет общепринятого

значения, однако большинство исследователей

выражают через них определяемую устойчивыми

связями упорядоченность системы, а иногда — и направленность

этой упорядоченности.

4. В свою очередь структура системы может характеризоваться

как по «горизонтали» (когда имеются в виду

связи между однотипными, однопорядковыми компонентами

системы, например, связи типа «хищник—

жертва»), так и по «вертикали» (например, связи между

биологической особью и популяцией, к которой принадлежит

эта особь). «Вертикальная» структура приводит к

понятию уровней системы и иерархии этих уровней.

5. Специфическим способом регулирования многоуровневой

иерархии является управление — разнообразные

по формам и по «жесткости» способы связей уровней,

обеспечивающие нормальное функционирование и

развитие системы. Поскольку иерархичность строения

является специфическим признаком систем, постольку

связи управления можно рассматривать как одно из характерных

выражений системообразующих связей. Труд-

ность их анализа, помимо всего прочего, заключается в

том, что обычно, как показал А. А. Малиновский [96],

на разных уровнях управления происходит более или менее

регулярное чередование жестко детерминированного

и «корпускулярного» (т. е. вероятностно-статистического,

если пользоваться более общепринятой терминологией)

способов управления.

6. Наличие управления делает необходимой постановку

при исследовании некоторых систем (тех, которые

располагают собственным «органом» управления) проб-

лемы цели и целесообразного характера их поведения.,]

При этом понятие цели истолковывается не в традицион-

но-телеологическом, а в современном смысле, приданном

ему кибернетикой. Современные формы целевого анализа

чрезвычайно многообразны. Можно указать, например,

на фундаментальную роль понятия цели в концепции физиологии

активности выдающегося советского ученого

Н. А Бернштейна [16, 17, 52], на телеологические уравнения

Л. Берталанфи, описывающие эмбриогенез, и т. д.

7. Источник преобразования системы или ее функций

лежит обычно в самой системе; поскольку это связано с

целесообразным характером поведения системы, существеннейшая

черта целого ряда системных объектов состоит

в том, что они являются не просто системами, а самоорганизующимися

системами (проблематика самоорганизации

обстоятельно рассматривается в работах [126,

146], а ее методологические аспекты — в работах [87, 88,

200, 201]). С этим тесно связана и другая особенность,

присущая многим системным исследованиям: в этих исследованиях

нередко приходится так или иначе решать

проблему индивидуализации системного объекта, поскольку

оказывается невозможным ограничиться чисто

типологическими характеристиками и приходится обязательно

допускать наличие у системы (или ее подсистем

и элементов) некоторого множества индивидуальных характеристик

и степеней свободы (специфически системную

постановку этой проблемы см. в работе А. И. Каце-

нелинбойгена [69]).

8. В связи с управлением и целесообразным характером

поведения систем во многих случаях возникает

проблема соотношения функционирования и развития

системы, поиска соответствующих «механизмов» и построения

единой картины объекта, в которой были бы

учтены как синхронный, так и диахронный его «срезы».

Суммируем теперь результаты краткого рассмотрения

структурно-функционального ana низа, структурализма

и системного подхода Какие общие выводы можно

сделать из сопоставления эти методологических направлений?

Очевидно, что все они так или иначе сопряжены с

тремя основными группами проблем: философско-миро-

воззренческой ориентацией научных исследований в ряде

областей современного познания/методологией и логикой

исследования определенного класса объектов/приложением

соответствующих философско-мировоззренче-

ски и логико-методологических приципов к изучению

конкретных объектов действительности, доведенным до

уровня методики и техники исследования. Несомненно,

эти группы проблем органически взаимосвязаны. Следует

особо подчеркнуть преимущественную ориентацию рассматриваемых

направлений современной научной мысли

на общемегодологические проблемы и задачи. Вместе с

тем содержание этих направлений не может быть отнесено

ни к сфере одной только философии, ни к области

конкретно-научных разработок. Иначе говоря, эти на-(

правления по своему характеру являются общенаучными

и, следовательно, выражают некоторые общие тенденции

развития современного научного знания в единстве всех

его основных уровней.

Г л а в а II

СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД

КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ

Поиск по сайту: